Кусочек моей души

Ответ: Кусочек моей души

Ходи и проиграй.

– Не разговаривать! – громогласно произнес невысокий сутулый человек в светлом свитере. Представитель организаторов соревнования, чьей обязанностью было следить за тем, чтобы мероприятие прошло гладко, окинул внимательным взглядом большое помещение, все уставленное столами для игры в шахматы. Большинство из них были заняты парами участников, вдоль проходов вышагивали тренеры команд, тщательно скрывавшие свою нервозность под маской спокойствия и равнодушия и пытавшиеся всеми правдами и неправдами хоть что-нибудь подсказать своим подопечным.
– Думай. Думай! – яростно шепнул один из тренеров своему игроку и отошел в сторону, демонстрируя воплощенную невинность. Игрок же, а им был никто иной как Отис Кайве, не обратил на слова никакого внимания. Ибо был слишком потрясен происходящим. То же место, тот же турнир, тот же соперник, та же партия. Причем не просто партия...
...В период своего активного увлечения шахматами Отис сыграл множество партий, важных и не очень, красивых и тех, за которые потом было стыдно, всякое было. Конечно, были и поражения, ведь он отнюдь не был непобедимым, даже до вундеркинда ему было ой как далеко, Да талантлив, да умен, но слишком поздно начал, слишком легко ко всему относился... Хотя это и не так плохо, спокойно относится к своему увлечению, разочарования неизбежны в любом случае, а так они переживаются гораздо менее болезненно, чем тогда, когда живешь чем-то и вкладываешь в дело всю душу. Отис не вкладывал, потому и не рассчитывал на многое.
Но это был особый случай.
Яркий свет ламп дневного света падал на доску, шеренги фигур выстроились друг против друга, готовые к яростной схватке. Игра еще не началась, но вот-вот соперник должен был сделать первый шаг. Шаг, который приведет к победе. Партия, как заноза, сидела в памяти, и потому Отис прекрасно знал, какой будет первый ход. Он не ошибся.
Оппонент, одетый в новенький костюмчик, с галстуком-бабочкой, который был тут совершенно не к месту, весь надувшийся от осознания собственной важности, наконец очнулся и небрежным движением руки переместил одну из пешек. Тогда Отиса невероятно раздражала манеры этого человека, причем раздражение усиливалось из-за того факта, что маленький пижон был куда более талантлив, а безукоризненная вежливость и легкий налет инфантильности вызывали глухую ярость. Так было тогда, но не сейчас.
Отис, огромным усилием воли удерживавший нетерпение внутри себя, сейчас сидел как на углях. Сидеть спокойно, как он сидел тогда, было невероятно тяжело, ведь на этот раз победа неминуема... как тогда было неминуемо поражение. А ведь шансы имелись и в тот раз, призрачные, из разряда “один на миллион”, но все-таки. И хоть он проиграл, но более обидного проигрыша в недолгой шахматной карьере Отиса не случалось. Один ход, один ход... которого не хватило до сокрушительного разгрома непобедимого соперника. Один ход и все шансы вмиг испарились, уступив место разочарованию. После, в минуты досужих раздумий, Отис часто вспоминал все перипетии игры, отмечая ошибки – свои и соперника. Вспоминал и переигрывал партию, ходил иначе, просчитывал все варианты, искал возможность победить. И, в конце концов, нашел.
Первые ходы, как и в первый раз, не несли в себе особой угрозы никому из игроков, просто шаблонный розыгрыш одного из классических вариантов. Пешки двигались вперед, освобождая проход более сильным фигурам, те выдвигались на заранее приготовленные плацдармы – начало партии было периодом позиционных маневров. Самое интересное ждало впереди.
Повторять свои же ходы, сделанные давным-давно, только на первый взгляд легко, Отису приходилось усиленно напрягать память, выуживая крохи информации. Как он вел себя тогда, что говорил, что не говорил, дрожали его руки или нет, какое выражение застыло на лице. Все было важно, все могло сыграть свою роль, любая мелочь могла изменить намерения соперника. А могла и не изменить, кто знает. Отис не знал и не собирался рисковать, поэтому каждый миг давался ему как шаг по минному полю... Вот ситуация на доске начинает обостряться, но пижон даже не смотрит на оппонента, все внимание устремлено на черные и белые фигуры. Тонкие пальцы легким движением сдвигают пешку, организуя изящную ловушку, заметную лишь взгляду мастера.
Мастера, либо того, кто в нее уже попадался.
“Чертов вундеркинд!” – со смесью ненависти и восхищения Отис проигрывал в голове ту красивую комбинацию, разбившую в пух и прах его надежды на успех. Да, ловушки можно избежать, да, он придумал, как это сделать, но... но ему потребовались на то, чтобы найти решение, многие и многие годы.
А его сопернику всего несколько секунд...

“Вундеркинд, говорите?” – Видение из прошлого казалось на редкость реалистичным, Отис прекрасно помнил этот момент, когда судьба, пусть на миг, повернулась к нему лицом... Два маленьких мальчика сидели за шахматной доской, готовясь начать игру, один из них был немного старше... а другой должен был победить.

Сдерживать предвкушение было все труднее, капелька пота скатилась по щеке и упала на стол, беззвучно разбившись. Очень хотелось плюнуть на все и, достав из кармана платок, утереть пот, но поступить так значило выдать свое волнение, ту степень обеспокоенности, могущую заставить слишком талантливого оппонента почуять что-то неладное. И тогда все пошло бы прахом, все, о чем Отис мечтал столько лет.
Отис терпел. Осталось уже недолго.

– Итак, ребята, сегодня последняя наша игра - с лидерами. Выиграем - по
правилам будет переигровка и шанс обойти их. Сделать это будет сложно, но вполне реально, если вы постараетесь, как следует - игроки на второй, третьей и четвертой досках примерно равны вам по силам. Просто будьте внимательнее. Внимательнее!
Так... теперь ты, Отис. На первой доске у них самый сильный игрок, из тех, что участвуют в турнире. Победить его ты в любом случае не сможешь... просто постарайся сыграть получше и все.
– А если я все-таки выиграю?
– Знаешь... наши тоже говорили - мячик круглый, шансы есть всегда, мы
поборемся... и чем закончилось? Помнишь? То-то же.
– Значит, вы в меня не верите, Тренер?
– Ну, ты сам подумай - ты максимум на третий разряд тянешь, а он -
перворазрядник. Ну, какие тут могут быть сомнения?
– Ясно. Ладно, Тренер, я пойду... Партия скоро начнется.

Отис едва сдержал торжествующую улыбку. Ход, сделанный им, не представлял на первый взгляд ничего особенного, обычный промежуточный маневр. Но только на первый взгляд, на самом же деле позиция на доске принципиально изменилась и ловушка, мастерски установленная для него, полностью потеряла свою актуальность. Началась другая игра.
Но соперник ничего не заметил.
Отис даже почувствовал легкое разочарование, когда “вундеркинд” стал повторять ходы, сделанные им же, много лет назад. Не может же все быть настолько легко? Наверное, оппонент не настолько хорош… Было обидно и это чувство лишь усилилось, когда черные перешли в наступление, когда позиция белых стала катастрофической, когда до победы оставалось лишь несколько ходов. Отис не испытывал радости, лишь пустоту. Даже смятение на лице соперника, слишком поздно заметившего коварные замыслы черных, не пролило бальзам на его сердце.
Все имеет смысл лишь первый раз...

А он боится, удивленно отметил Отис, исподлобья рассматривая противника. Боится... нет, не меня - было б чего бояться... Он боится проиграть. Больше всего на свете боится именно этого. А это шанс... Очень хороший шанс.
Поборемся... Отис сделал первый ход, начав партию.

Так? Нет, ничего не выйдет... Мало фигур на этом фланге. Атака просто захлебнется... Хм... а интересно все же – игра абсолютно равная, более того – у меня небольшая инициатива... И он нервничает – все сильнее и сильнее. Это хорошо, это можно использовать... Только как? Хм... А если?! Точно!
Посмотрим, насколько ты меня недооцениваешь...

Противник был удивлен... Даже нет – шокирован, причем очень и очень сильно. Он, хоть и боялся проиграть, но все равно не верил в поражение. Не здесь, не этому... не так. Но судьба распорядилась иначе – одна маленькая, едва заметная ошибка, ошибка по причине недооценки соперника... Всего одна ошибка стоила поражения. Ужасно обидного и досадного.
Что поделать... Это жизнь.

– Все, ты уже закончил?
– Ага...
– Ну и? Хоть не слишком позорно проиграл?
– Да нет... просто выиграл.
– Вы... выиграл?
– Ага... а что с остальными?
– Одно очко из четырех возможных... мы всего лишь вторые.
– Значит, моя победа никому не нужна, значит, значит, все было зря?
– Ну... выходит, что так.
– Ясно. Жаль.

Игра, тем не менее, продолжалась, Отис, потерявший интерес к происходящему, пытавшийся скорее разобраться в своих чувствах, нежели следивший за игрой, усиливал давление на соперника, реализуя придуманные ранее комбинации, белые лишь отчаянно отбивались. Партия близилась к завершению, медленно, но неизбежно. Глаза игроков встретились, в глубине одних было непонимание, другие излучали легкую печаль. Вздохнув, Отис сделал последний ход и, слегка прикрыв глаза, сложил руки в замок. Ему хотелось побыстрее покончить со всем этим фарсом, неважно даже кто выиграет (хотя шансов у оппонента, если честно, практически не оставалось), лишь бы чей-то голос произнес “Сдаюсь”, а в протоколе соревнований зафиксировали результат. Он ждал с обжигающим нервы холодным нетерпением, как может ждать лишь тот, кому безразлично происходящее. Он ждал, внимательно наблюдая за судорожно соображающим “вундеркиндом”. Он ждал, когда рука с тонкими пальцами потянется к кнопке и остановит часы.
Отис Кайве не любил ждать.

С застывшим на лице выражением крайней растерянности, “вундеркинд”, уже потерявший всю свою важность, двигаясь, словно в замедленной съемке, потянулся к часам, чтобы остановить игру, признав поражение. Пальцы замерли в сантиметрах от кнопки, но соперник почему-то медлил, никак не решаясь сделать последнее движение. Отис же терпеливо наблюдал, теперь от него не зависело ровным счетом ничего.
Наконец пальцы дернулись, но не к часам, а к доске. Оппонент Отиса сделал ответный ход, второй раз перевернув ситуацию с ног на голову... Так уже было, и было не раз: соперник, казалось бы, уже поверженный, вдруг восставал, аки феникс из пепла, положение на доске менялось с головокружительной быстротой, приходилось прикладывать все свои способности, все силы, чтобы удержаться на грани поражения... Иногда удавалось, иногда нет, но всегда он боролся до самого конца. Но сейчас... ничего не хотелось, лишь бы поскорее закончить эту, затянувшуюся на десятилетия, партию... Соперник поднял глаза и, с какой-то непонятной грустью, выжидающе уставился на Отиса...
В этот, несомненно, решающий момент, дыхание Отиса замерло, чувства оказались словно вморожены в вековой лед отрешенности – и горечь, щедро перемешанная с восхищением, и усталость, напополам с досадой и злостью на себя... А потом все растворилось, канув в пустоту. В следующий миг туда же последовал и весь мир.
Игра закончилась.

– Однако... Не жалко терять такой талант?
– Терять?
– Да... а что не так?
– Видишь ли... нельзя потерять то, чего никогда и не было.
– Но...
– Ты разве не видишь? Ему все равно.

– Аааа... – крик утонул в приступе сильного кашля, отдававшегося острой болью в груди. Отису потребовалось несколько минут и все оставшиеся силы, чтобы справиться с этим. Пусть ненадолго, но сейчас довольно было и небольшой передышки.
“Опять эта комната. Я уже проснулся? Похоже на то... И вновь мне было очень плохо сразу после пробуждения. Случайность? Вряд ли, по крайней мере, я в такие случайности не верю. Но что же тогда? Что они тут творят, черт возьми?! Что они со мной делают? Не нравится мне все это...”

Из здания Компании он вышел с твердой уверенностью больше сюда не возвращаться. Отис не сомневался в этом решении, оно казалось непоколебимым, но... Когда Солнце вновь явило Земле свой лик, мистер Кайве стоял перед стеклянной дверью, за которой открывался просторный холл, и ждал.

 

Ответ: Кусочек моей души

Не рассказ и не повесть - просто мысли вслух...


Все повторяется – снова и снова, круг за кругом, как обезумевшая лошадь, скачущая по ипподрому. Ты надеешься, на то, что завтра события примут другой оборот, что ход жизни измениться – хотя бы самую малость.
Тщетно – все повторяется. А ты усердно клеишь из россыпи осколков новые надежды, и думаешь, что так будет лучше, что уж теперь-то разочарование не постигнет тебя...
Тщетно – все повторяется. Было тысячи лет назад – есть и сейчас, прямая, как стрела, дорога ведет к несветлому будущему. Но кому какая разница? Пир в самом разгаре, пир во время чумы, пир во имя чумы. Приходит то, чего не было – и ему указывают на дверь. Не здесь, не сейчас, никогда. Проверенное, привычное, обыденное, приросшее, слившееся с плотью – всегда лучше. А изменения – лишь штрихи к портрету одноглазого горбуна в королевской мантии.
Белое не называют черным, черное не называют белым. Им не нужны такие сложности – для них серое становится белым, черное – серым, а белое... А зачем белое тем, кто не видит неба? Их устраивает все, и все длится вечно, единая неразрывная линия, соединяющая времена. Пульсация жизни – биение крови в висках, монотонный ритм барабана, чет-нечет – игра в равные шансы.
Можешь остановить голыми руками Восточный Экспресс? Или громадный авиалайнер, рассекающий облака? Или Титаник, пока еще не встретившийся с айсбергом? Нет. Можно попытаться – зная об исходе такой попытки, можно отойти в сторону – отрешившись от мира и сделав вид, что ты не живешь в нем, можно искать свой путь – но что изменится? Ничего. Никогда.
Незачем.
...Тишина бьется в стекло, оставляя радужные разводы, мысли вязнут в вате – лишь бы не ушиблись, рука лежит на столе – читаю линию судьбы. Мне не нравится, я, намертво приклеенный к бетонному полу, рвусь в сторону, к свету... и падаю. Встаю и снова пытаюсь убежать от себя. Падаю. Больно.
Лицо растворяется в воздухе. Мое лицо. Фоном звучит телевизор – я его не слышу, мои мысли далеко. Нельзя жить прошлым – но я живу. Нельзя жить мечтой – но я живу. Нельзя жить надеждой – но я надеюсь. Все тише и тише, неприметнее и неприметней. Но пока еще...
Они ложатся спать, предвкушая день, они довольно улыбаются, закрывая глаза, они здесь свои. Течет река времени, неся воды сквозь души и судьбы, вымывая излишнее и обкатывая гальку. Она в своем праве... А мне остается лишь безучастно взирать на неподвижный пейзаж за окном и обреченно искать глазами зашедшее солнце.

 

Ответ: Кусочек моей души

Пока все. Пишу сейчас роман - как закончу, выложу сюда отрывки.

 

Ответ: Кусочек моей души

Пока готово только две части романа из трех, но выложу, пожалуй, один отрывок.



Микс молчал, разминая пальцы, то ли чтобы скрыть замешательство, то ли они действительно занемели... хотя, с чего бы? Кстати, а куда исчезла повязка? Тами только сейчас заметил, что тугие бинты больше не белели на руке приятеля, а на коже не было и следа обильно пролившейся вчера крови. Интересно, подумалось мальчику, а боль он тоже перестал чувствовать?
– Знаешь, почему меня прозвали Мякишем? – прервал его размышления темноволосый, стиснувший левую руку пальцами правой. – Это долгая история, но я расскажу ее тебе...
Микс прижал к себе обе конечности и, баюкая их, будто младенца, начал вещать...
– Зима выдалась холодной, как и осень до нее, как и лето, как и весна... десять лет подряд... Никто не знал, почему, предполагали только, что наступает Вечный Холод, который продлится сто по сто лет... Были и другие, которые смеялись и утверждали, что это божья кара и конец света близко... Еще третьи, четвертые и пятые... И сотые... А правда, как всегда, была где-то рядом... Рядом, но не здесь... Я знал точно, уже тогда...
С продовольствием становилось все хуже... приходилось затягивать пояса и отказаться от излишеств... а временами – и от жизненно необходимых вещей... потому, что всегда находилось что-то более нужное... В конце концов, почти все перешли на хлеб и воду... Образно говоря... А я... Дети ведь ко всему очень быстро привыкают... ко всему... к любым, пусть и самым тяжелым, условиям... Да, так и было... помню, вижу каждый день... мысленно переносясь в те времена... Это не забывается... Кусок хлеба, обычно черствый и твердый, как камень... Другие сгрызали целиком и спасибо говорили... да... воды-то вдосталь – размочил и съел... Но не я... Я ел только самую сердцевину, оставляя корку сестренке... которая не терзалась такими глупостями... Вечно голодный... по своей воле... Надо мной сначала смеялись, крутили пальцем у виска... потом плюнули... И только прозвище прилипло ко мне, как ракушка к дну большого корабля... Только пять букв... Мякиш...
Могло показаться, что я сторонился других ребят... и людей вообще... Но это лишь первый слой истины... Суть в том, что мне было скучно... Перед окном сидеть, да смотреть на снег... Так интереснее... Хотя, тоже – слишком мало... Взрослые суетились, ругались, спорили, искали пути... и не находили... от этого переживая еще сильнее... Их нервозность передавалась детям... лица становились злее... а сердца – холоднее... Словно зима проникала сквозь кожу и по кровеносным сосудам заполняла все существо... Я видел... Я был там... Я был другим...
Наступил день, когда я ушел... Не ища причин, скованная льдами реальность застыла в одном кошмарном мгновении... Вчера, сегодня, завтра – слились в безумном танце вне времени... Я не помню даты, я не помню – утро было или вечер... а может и ночь... Я просто шагнул вперед, в ту снежную бесконечность... А потом долго шел... Очень долго... Сам будто стал ледяной скульптурой, которая по непонятным причинам еще сохранила способность передвигаться... Я не помню, как долго это продолжалось... Не помню, как трещал воздух и я, стараясь дышать через толстый шарф, просовывал под ткань окаменевшие кусочки хлеба... Не помню, как потом стоял, взирая на сияющую белизной равнину... Цвета блекли, блекли, блекли... А потом остались лишь помехи... такие белые точки... Знаешь?..
– Забавно, – Тами не улыбался, не был серьезен, не боялся, и глаза его не горели очередной навязчивой идеей. Он просто не верил. – Так передо мною сейчас стоит призрак? Дух маленького мальчика, замерзшего в снегах? – а потом добавил, как последний удар в серии, что посылает соперника в нокаут. – Ты лжешь.
Тами не ожидал, что Микс ответит сразу, и молчание темноволосого, последовавшее за жестким обличением рассказанной истории, подтвердило правоту мальчика... Но лишь отчасти – Микс не смутился, не впал в глубокую задумчивость, не разозлился. Стоял и молчал, все с тем же твердокаменным лицом. Долго стоял – минуту, две, а может и больше. Тами даже начал испытывать легкое беспокойство – не переборщил ли? Не слишком ли жесткими оказались его слова? Похоже на состояние шока... а шок – штука непредсказуемая и опасная...
– Ты прав, – прервал затянувшееся молчание Микс, избавив Тами от необходимости строить всевозможные догадки. – Я солгал. Это все лишь игра моего воображения – от начала и до конца.
Он, наконец, отнял руки от груди и протянул вперед, собираясь продемонстрировать... что?
– Знаешь, детям свойственно совершать безумные поступки... – темноволосый с величайшим тщанием ступал по минному полю слов. – Ты такой же и я... были. Или до сих пор остаемся? Неважно.
Микс медленно, как заправский фокусник, убрал пальцы с запястья, обнажая маленькое пятнышко гладкой и полупрозрачной кожи.
– Вот мой знак, моя вечная метка, вечная память и вечное проклятье, – громко, с пафосом и страстью, произнеся эти слова, темноволосый замолк, чтобы через минуту продолжить уже спокойно, равнодушным и монотонным, как тиканье часов, голосом. – Ей много лет, очень много, так много, что сейчас то время вспоминается, будто иная жизнь. Ты веришь в переселение душь, а, Тами? Веришь? Вижу, веришь. По глазам вижу... да, там ничего не скроешь... Ты веришь Тами... А я – нет. Я вообще не верю – ни во что. Удивлен? Вряд ли, ведь знаешь меня лучше, чем себя... Неважно... Я хотел рассказать историю – я ее расскажу.
Микс бережно прикоснулся пальцем к своей метке, осторожно погладил, как глядят кошку, а потом вдруг резко отдернул, будто током ударило.
– Боль страшная... когда на твоей коже тлеет маленький комочек бумаги... мне снится в кошмарах... не совсем так... да что там – совсем не так... Но след тянется полосой выжженной плоти через всю мою жизнь... Знаешь, как выгрести с чердака, из самых темных углов, из запыленных шкафов разный хлам и бросить в печку... А потом смотреть как горит веселое пламя... Тепло и дымно... Но дым развеется... И ты сжигаешь еще... Еще... Сначала ненужное... Потом – давно не использовавшееся... Потом – все, кроме жизненно важного... А в конце... В конце остается лишь пустота... которая не может гореть...
Тогда я был обычным ребенком... Да-да, самым обычным ребенком... У меня были друзья, немного, но были... Какие же глупые дети, а... какие глупые... Мы все... Ничего удивительного в том, что дети играют... Ничего удивительного в том, что дети учатся, наблюдая за другими... Есть такое слово – мода... Помню... Началось увлечение футболом – и через пару дней целая орава весело гоняла мяч по полю... Потом – собирание марок... крышечек... картинок... книжек... да чего угодно... Все – поголовно... И кажется, что было ну и было... прошло и прошло... Но не так... ошибка... не смертельная, конечно... правда, смерть иногда бывает избавлением... Суть в том, что метка может стереться из памяти, ты можешь забыть... но мир – помнит... Даже если внешне ничего не меняется...
Хотя... тогда знак проявился на всех уровнях... глупые, глупые дети... Сунуть голову в пасть льву и попросить зверя сомкнуть челюсти посильнее... Один заметил и сказал... Другие подхватили и смеялись над теми, кто испугался... Ужжжжжааааасный ритуал... Мы чувствовали себя, чуть ли не тайным орденом... Посвященными высшего круга... Я бы рассмеялся сейчас... но не хочу... а тогда... Мы давали друг другу новые имена... прозвища... и проходили испытание... один за другим... Я был последним... боялся... очень... но на меня смотрели глаза... говорят, что чужой взгляд можно почувствовать... это правда... я знаю точно...
Они долго не могли решить... имя... мне не подходило ничего... а бумага тлела... адская боль... я терпел молча... Нет, если бы я решил уйти – они бы не остановили меня... Никто бы ничего не сказал... не осудил... Я потерял бы причастность – и только... Но я не хотел... не хотел терять это чувство... единения, что ли... не знаю... Потому терпел, ждал и не проронил ни звука... А потом один из них сказал... случайно, в шутку, в точку... Мякиш... и все стало на свои места... как паззл, собравшийся воедино... Бумага погасла в тот же момент... ритуал закончился, и мы разошлись... Не говорили и не вспоминали позже... Боялись?.. немного... стыдливо прятали ранки на коже... Вот и все... Нелепо, правда?
Микс выжидающе уставился на приятеля, Тами даже слегка занервничал от этого взгляда. Нужно что-то ответить... Но что? Легко представить маленьких мальчишек, желающих прикоснуться к большой тайне, легко представить их, играющими во взрослых, да и поза Микса, с неуклюже отставленной в сторону рукой, на которой была злополучная метка. Похоже, очень похоже, но...
– Небо такое чистое, ни единого облачка... – Тами очертил рукой в воздухе круг. – Ты лжешь, Микс. Опять лжешь...
– Лгу, – легко согласился темноволосый. – И всегда лгал...

Маленький пушистый комочек, со смешным черным носиком выбрался из-за пазухи и тихонько фыркнул, а затем тоненьким голосом залаял. Щенок, его серая шерстка походила на бархат – настолько мягкой и нежной она была, еще раз фыркнул и повернул голову с торчащими, как треугольники, ушами в сторону. Мальчик подошел поближе, не бойся, говорили ему, щенок не кусается, погладь его, ведь теперь он – твой. Мальчик, на самом деле ни капли не боявшийся, просто впервые видел маленькую собачку, как он сказал однажды, вживую и не знал, как себя вести. Слушаясь совета взрослых, он осторожно прикоснулся к мягкой шерстке и неловко погладил щенка по загривку, испытывая при этом пока еще непонятное удовольствие. Мальчик сам был совсем маленьким, но ведь щенок – гораздо меньше. Непонятное чувство возникло внутри, люди называют его нежностью...
Щенок носился по закутку, отмеренному веревочкой, за которую был привязан к дереву. Ему была интересна каждая букашка, каждая травинка, даже дуновение ветерка... Он гонялся за бабочками – не для того чтобы поймать, а ради охотничьего азарта. Когда мальчик отвязывал щенка и ходил с ним гулять, тот, радостно тявкая, убегал далеко вперед, находил какую-нибудь ящерку и, не пытаясь схватить, со всех ног мчался обратно – показать своему хозяину... нет, не хозяину – другу... такую интересную вещицу. Как же не показать-то? Ведь мальчик тоже хочет посмотреть... Щенок был уверен, всем своим маленьким наивным сердечком верил в то, что все обстоит именно так. Мальчик, хоть и не знал таких слов, как сопереживание и сочувствие, но старался не обманывать ожиданий своего подопечного. Он любил щенка, и тот платил ему безграничной преданностью...
Больше всего мальчику нравилось, когда он садился в густую траву, а щенок, подбежав, лизал руки, как первый раз, и тявкал, провозглашая мир, в котором они оба жили, самым замечательным из всех миров... Мальчик всегда сам кормил щенка – баловал лакомствами, торжественно молчал, когда тот быстро проглатывал кусочки мяса и, тихонько рыча, грыз кости, а потом осторожно поглаживал развалившегося на земле щенка по серой шерстке, называя имя...
Ничто не вечно под луной... Правда, оказавшаяся слишком страшной – хотя мальчик, уже после, много позже, утверждал иное. А тогда... щенок умер, нелепейшим образом, настолько невероятно и просто, что мальчик сначала не поверил. Наелся жирной пищи, случайно перевернул банку с водой... а хозяин, как назло, будто по неведомой прихоти судьбы, на весь день убежал на речку – гулять с другими ребятами. Вечером он вернулся и узнал – взрослые решили не скрывать смерть щенка, тем более что утаить такое все равно не удалось бы. Мальчик спокойно выслушал слова, каждое из которых отдавалось глухим ударом сердца, спокойно вел себя остаток вечера и только ночью, когда все заснули, долго плакал в подушку... Очень долго...
Однажды ему сделали подарок – мягкую игрушку, собаку с грустной мордочкой. Глаза-пуговки, серый мех, навечно высунутый из пасти розовый язык и обвисшие уши. В первый момент мальчик не мог оторвать взгляда, схватил игрушечную собаку и закружился по комнате, прижимая почти невесомую вещицу к груди. Взрослые были довольны своей прозорливостью, а мальчику теперь не было до них никакого дела – новый друг занимал все внимание. Он разговаривал с игрушкой, делился секретами, спал, уткнувшись носом в мягкий мех... И ему, наконец, перестали сниться кошмары... Мальчик назвал игрушечную собаку тем же именем, что некогда заставляло его глаза сверкать, как две маленькие звездочки...
Он назвал ее – Мякиш.

Хочешь ли ты узнать правду? Сможешь ли ты ее выдержать? Сможешь ли ты заставить себя захотеть выдержать? А, Тами? Сможешь?

 

Ответ: Кусочек моей души

Это дерево стояло в парке очень-очень давно, даже старики не помнили, когда из маленького саженца вырос величественный ствол, унизанный раскидистыми ветвями и щедро присыпанный ярко-зелеными листочками. Дерево не плодоносило, ни разу не укрывалось ярко-желтым нарядом из спелых яблок или груш, никто не видел и семян, словно странный обет отрицания жизни довлел над этим растением... Величественным памятником самому себе, дерево стояло годами, всегда одинаковое, всегда молчаливое и безмятежное...
Оно не чувствовало вины.
Много людей побывало в тени раскидистой кроны: дети, что носились окрест, радостно гомоня и заливисто смеясь над миром; подростки, что ищут во всем дыхание истины или себя, закрывая дверь с другой стороны; взрослые, что проливают слезы, питая землю и корни, идущие вглубь, плачут навзрыд, когда нужно смеяться, и смеются, когда больше нечего терять... Но были и другие, те, что тихонько прислонялись к шершавому стволу, шептали нужные только им самим слова и забывали... Дерево с бесконечным терпением взирало на этот калейдоскоп лиц, слов и мыслей, оно видело скрытое от глаз... Может, именно потому, что глаз-то у него и не было...
Камень, тяжкий камень, который не становится легче оттого, что люди отрицают существование этого груза. Груза не совести, нет, груза судьбы... Много слов, много чужих мыслей – крест, бремя, ноша – никто не помнит смысла, никто не хочет знать, все прячутся за кристальной прозрачностью определений... Если бы дерево было человеком, оно бы улыбнулось, подошло бы к очередному гостю, похлопало по плечу, сказало что-нибудь теплое, успокаивающее, надежное... Но дерево могло только смотреть и ждать. И оно смотрело, ожидая...
Конца.
Дерево не чувствовало своей вины, но чувствовало ее в других. Отчетливо, насколько это вообще возможно для немого растения... Каждый, без исключения, человек, что когда-либо проходил мимо под шелест листьев, нес в себе черные зерна. У одних они прорастали, распространялись тонкими щупальцами спрута, завладевая тем, что люди называют душой... У других – колебались, готовые в любой момент ожить, выйти из состояния спячки и, под шепот лишних мыслей, начать раскрываться, подобно бутону черного цветка... Но были и те, у кого зерна вины спрятались так глубоко, что не достать при всем желании... Замурованные навсегда, забытые и жалкие... Может, за отсутствием надобности в них... А может потому, что не хотели...
Не хотели знать.
Стояло дерево, долгие-долгие годы стояло. На его твердой коре вырезали пустые слова, штампованные символы чувств, схематичное изображение сердца, которое никогда не забьется часто-часто в предчувствии любви... Весь ствол – как летопись жизни этих людей... Детство, юность, зрелые годы... Бесконечная летопись лжи... перед самими собой...
Дерево стояло, когда старики маленькими детьми бегали вокруг, оно будет стоять, когда их внуки с горечью помянут хромую судьбу, оно будет смотреть и ждать...
Всегда.

 

Ответ: Кусочек моей души

Мир хрупок. Время стынет в безмолвном движении. Ткань рассыпается математическими точками звезд и ускользает из рук.
Тень идеального. Непроницаемая темнота стекла. Радужное отражение погасшего в глазах огня.
Несколько завершающих штрихов. Ненужная истина и слабая пульсация вечности. Утро нового дня.

Так.

Панорамное изображение космоса. Осколки света медленно и важно проплывают мимо, отмечая чужие жизни.
Первое приближение – различия становятся видимыми. Нельзя потрогать руками, но можно понять. Количество и качество – очередной выбор.
Второе приближение – свет все более ярок. Слепой не видит цвет неба, но чувствует душу земли. Бескрайние просторы отрешенности подернуты льдистой дымкой.
Третье приближение – точка невозвращения. Декорации отступают назад, освобождая место для новой сцены. Можно ли самому себе показать одиночество?

Так.

Проще всего отмахнуться. Небрежным движением смести надежду на будущее и отсечь неудачные ветви. Дерево будет расти, как ему положено.
Мягкие когти выбора – между одинаковым. Шаблон сверстан и утвержден задолго до – можно лишь соответствовать. Свобода свята – мечты укладываются в рамки.
Желтый огонек свечи. Пламя не греет – время истекло вчера. Слезы, что никогда не явят себя миру.

Представление окончено. Аплодисменты. Занавес.

Так.

 

Ответ: Кусочек моей души

Небольшой предмет, описав низкую дугу, плюхнулся в воду, всколыхнув поверхность пруда. Волны быстро пробежались до берега, а затем все успокоилось. Прошло несколько минут, и среди тины появились сначала выпученные круглые глаза, а через мгновение и их обладатель. Точнее – обладательница, оказавшаяся самой обычной светло-зеленой лягушкой.
Издав звук, напоминающий одновременно кваканье и бульканье, она нерешительно выплыла из зарослей тины, служащих убежищем ей и ее собратьям. Солнце отражалось от поверхности воды, рождая блики, а легкий ветер колыхал высокую прибрежную траву. Шум, идущий от близлежащий автострады, ненадолго затих, и пруд приобрел совсем мирный вид. Взбодренная лягушка рывком преодолела несколько метров, остановившись совсем недалеко от загадочного предмета.
Среди тины показались несколько зеленых мордочек – лягушки следили за своей смелой товаркой, не решаясь приблизиться к неподвижно лежащему на воде предмету. В случае опасности они были готовы тут же скрыться под водой, а насекомые вились над водой, пользуясь тем, что хищникам сейчас не до охоты.
Смелая лягушка, наконец, очнулась от задумчивости и приблизилась к предмету еще на десяток сантиметров, замерла, моргнула, перебирая под водой перепончатыми лапами. Другие лягушки поддержали ее робким ква, не забывая, правда, при этом внимательно смотреть по сторонам. Ободренная разведчица вновь очнулась и преодолела последние сантиметры до предмета, ткнулась в него холодным носом, попыталась схватить лапами. Предмет погрузился под воду и, к удивлению лягушки, быстро пошел ко дну. Разведчица нырнула, проследила за медленным движением загадочной вещицы, оказавшейся совершенно несъедобной, а затем всплыла, жизнерадостным ква известив собратьев о том, что опасности нет.
Другие лягушки тут же подхватили призыв товарки, и пруд огласило громкое кваканье, придавая картине законченный вид...

Легковая машина быстро мчалась по дороге, по сторонам мелькали леса, реки и поля. Ветер хлестал по стеклу, асфальт стелился бесконечной полосой, а маленький мальчик, что сидел на заднем сиденье, высунул голову в окно, не обращая внимания на предупреждения взрослых. Он сейчас был занят очень важным делом – брал бумажки, на которых предварительно записал тайные послания, скручивал в шарики и бросал в окно, пытаясь попасть в траву, что росла у дороги, а если повезет – то и в речку или пруд.
Мечты, желания и обиды – свернутые бумажки летели в сторону, подхваченные ветром они падали на землю или в воду, туда, где их никто не сможет найти...

 

Ответ: Кусочек моей души

– Молодой человек.
Круговорот красок завершился, вернувшись в начальную точку. Передо мною стояла старушка, одна из тысяч старушек, которых я повидал за свою жизнь, ничем не отличающаяся от прочих. Полностью усредненный облик.
– Вы не подскажете, сколько сейчас времени?
Вопрос... который я также слышал неоднократно. В том числе и от случайных прохожих, в том числе и от похожих старушек. Такой же... Можно вспомнить прошлое, понастальгировать, понежиться под теплым солнцем детства, почувствовать безмятежность и кристальную чистоту... Не хочу. Можно просто посмотреть на часы и быстро ответить, после чего каждый пойдет своей дорогой... Можно? Я едва сдержал улыбку, когда понял, что перестал носить часы и, естественно, сейчас на моем запястье никаких посторонних предметов не было. А ведь казалось, что я жить не могу без этой привычки – каждую минуту узнавать у себя который час...
Смог. Легко.
– Простите, но у меня нет с собой часов.
Не знаю, почему, но легкое ощущение неправильности кольнуло меня, заставляя немного иначе взглянуть на ситуацию, на эту старушку и ее вопрос. Промелькнули, одна за другой, мысли о том, как ей тяжело живется, что я мог бы оказать помощь, причем немаленькую, я видел все ее болезни, я знал, как вылечить их в одно мгновение... Только сказать пару слов, продолжить разговор, проявить участие и сделать жизнь лучше... Пусть это жизнь всего лишь одного человека... Ведь для меня никакого труда не составит, совершенно никакого...
Я промолчал. Отследил истоки и осушил ручейки лишних мыслей, раздавил внезапно возникшие эмоции железной хваткой хладнокровного расчета, заботливо уронил на воспоминания могильную плиту с надписью не вскрывать. Все вернулось в норму, все шло, как и должно было идти, все стало понятно и просто...
Но почему, когда старушка отвела глаза и, подслеповато уставившись в скованную морозом землю, вздохнула, мне на миг показалось, что я безвозвратно потерял какую-то важную и нужную вещь? Почему?

 

Ответ: Кусочек моей души

Кстати

http://zhurnal.lib.ru/k/karpickij_a_a/

моя страничка на самиздате.

 

Ответ: Кусочек моей души

– Вот мы и на месте.
Зазубренные пики гор глубоко увязли в тяжелом, налитом свинцом небе.
– Ты готов услышать новое слово?
Под ногами жалобно хрустел снег.
– Каждая ступень лестницы ведет в бесконечность...
Заученная фраза утонула в свистящих порывах злого, холодного и пронзительного ветра.
– Ты помнишь символ?
Солнце, выглядывающее из-под массивных туч, нещадно палило.
– Конечно. Круг...
Белая равнина ярко сверкала и переливалась, отражая свет. Говорят, если долго лицезреть подобное – можно лишиться зрения.
– Довольно, не продолжай.
У подножия гряды расстилался приветливый лесок, рядом притулилась небольшая деревня.
Молчание.
Вдалеке, среди изрезанных морщинами скал, мелькнуло что-то серое и неприметное.
– Сегодня я хочу обойтись без формальностей.
Семейство горных коз ловко пробиралось по горным тропам, настороженно следя за двумя человеческими фигурами.
– Мне тут не нравится. Так было необходимо?
Солнце изливает тепло, ветер несет холод. Пятью сотнями метров ниже в это время жарко, как в тропиках, и можно ходить как на пляже. Там нет снега. И ветра.
– Как испытание? Нет. Как часть истины? Да.
Традиционные черные плащи оказались не самой подходящей одеждой – белое лучше отражает свет... и тепло. А ткань была недостаточно толстой и почти не защищала от болезненных уколов морозного воздуха.
– Я смиренен... готов услышать.
Серые пятна растворились в ослепительной белизне – козы, не найдя ничего съедобного, сочли за благо изящно удалиться.
– Звук.
Небольшой камень, покрытый инеем, пролетел по пологой дуге и опустился прямо на скопление таких же булыжников. С зубодробительным скрежетом чиркнул об ледяную поверхность другого камня, сдвигая тот с места, снова подскочил вверх и бесшумно вонзился в мягкий сугроб.
– Камень?
Булыжник, сдвинутый ударом с места, прокатился по снегу пару метров, неуверенно качнулся и остановился.
– Еще.
Увесистый скальный обломок рухнул в скопление камней, разметав их, будто бегемот, плюхнувшийся в пруд с лягушками.
– Сила?
На снегу образовался рисунок, отдаленно напоминающий цветок. Правда, лепестки были неровными.
– Не спеши.
Небольшой камушек, по размерам уступавший первым двум, лениво переворачиваясь в воздухе и неторопливо, будто в замедленной съемке, преодолевал сантиметр за сантиметром... А затем, подобно ракете, что отстреливает ступени и набирает скорость, резко, в один миг, увеличил темп. Словно пуля ударила в кучу камней, которые тут же рассыпались и покатились вниз по склону, увлекая за собой замерзшую землю, снег, булыжники покрупнее, ветки деревьев. Совсем скоро с горы начала сходить небольшая лавина, предусмотрительно направленная в сторону от деревни.
– Мастер...
Небо безучастно наблюдало за происходящим.
– Что. Куда. Как.
Шум, вызванный сходом лавины, недолго метался между пиков, а потом утих.
– Запомни.
Ветер злобно рыскал из стороны в сторону, заунывно стеная по ускользнувшей жертве.
– Уже скоро...
Слова утонули в глухо потрескивающем воздухе... без следа.

 

Ответ: Кусочек моей души

Похоже, там только для зарегистрированных пользователей такая возможность доступна.

Большой порт, несмотря на раннее утро, был полон жизни. Сновали грузчики, ловко удерживая равновесие на качающемся трапе, груз с пришвартованного корабля медленно, но верно перекочевывал на сушу. За разгрузкой внимательно следил богато одетый господин с массивной деревянной тростью. На лице написано довольство жизнью, он что-то говорит бригадиру грузчиков.
Пока еще голодные чайки, пронзительно и противно крича, кругами носились вокруг кораблей, держась на безопасном расстоянии от людей. Время от времени, благодаря нерасторопности какого-нибудь грузчика, в воду падало несколько вяленых рыбин, куски сушеного мяса или сала. Чайки тут же, всей стаей, набрасывались на долгожданную добычу, напоминая страшных пираний... Впрочем, и у тех, и у других было много общего, а различались они лишь средой обитания.
– Ты помнишь, что должен сделать?
– Помню, Мастер, – худощавый молодой человек в черном плаще шагнул вперед и, не обращая внимания на людскую суету, попытался вспомнить тому, чему его научили. – Восход Солнца...
– Начинай.
Мастер знал, что Ученику не под силу выполнить приказ. Он знал, что у того недостаточно знаний, для того, чтобы зажечь рукотворное Солнце. А организовано все было лишь для того, чтобы удостовериться в решимости подопечного выполнить любое пожелание Мастера... Но то, что произошло далее, повергло его в настоящий шок.
– Время... Имя... Знак... Слово... – руки Ученика плели замысловатую паутину, Мастер едва успевал следить за всеми его движениями. – День... Ночь... Имя... Бог...
Деловито пробирающиеся между ящиков люди ни о чем не подозревали, было самое обычное утро... Мастер, осознавший, что сейчас произойдет, закричал.
– Остановись! Не надо! Я отменяю приказ!
Ученик полностью проигнорировал эти слова, невозмутимо продолжая плести свое заклинание.
– Зверь... Цифра... Имя... Холод... – завороженный Мастер не мог сдвинуться с места. – Росток... Жизнь... Имя... Вечность... ГОРИ!
Мастер едва успел прикрыть глаза – на месте одного из кораблей вспучился огромный огненный шар, который с оглушительным звуком взорвался языками безжалостного пламени. Люди словно обезумели от ужаса – кричали, даже нет – просто вопили во всю глотку, при этом бегая из стороны в сторону, охваченные огнем. Иные из них, кому повезло чуть больше, падали в воду – если удача и дальше будет на их стороне, то удастся избежать привлеченных запахом крови акул и выбраться на берег. Другие падали между ящиков, обессиленные, с ужасными ожогами на теле, кто-то стонал, кто-то уже не мог исторгнуть из себя больше ни единого звука. А огонь постепенно перекидывался на сложенные в кучу ящики, на склад, который был по близости, на остальные корабли...
– Получилось, – Ученик был удовлетворен творением своих рук, он насмешливо посмотрел на Мастера. – Что такое с вами? Почему вы побледнели?
– Ты... Откуда ты узнал? – дар речи вернулся к Мастеру, но тело пока еще повиновалось с неохотой.
– Сам придумал, – Ученик пожал плечами, мол – ничего сложного. – Вы же сказали вчера, что мне нужно сделать. Вот я и сделал.
– Я же приказал тебе остановиться! – Мастера трясло. – Почему ты не подчинился?
– Мне захотелось испытать себя. Да, то, что ваш вчерашний приказ был лишь проверкой, я понял сразу же, как только вы его проговорили. Но мне неинтересны ваши проверки. Мне неинтересны ваши дела. Мне неинтересны ваши цели и желания.
Он ласково заглянул в глаза Мастера.
– Теперь я знаю, на что я способен, – Ученик усмехнулся. – Жертвы... мне безразличны – все смертные рано или поздно умрут. А вы, Мастер, нужны лишь для того, чтобы обучать меня... Вы ДОЛЖНЫ это сделать и сделаете. Правда, Мастер?

 

Ответ: Кусочек моей души

Стучали молотками рабочие, довершая начатое. Мертвое древо крепко стояло, сдерживая гору камня и бескрайние воды за ним. Последние повозки с глиной, натужно скрипя, пробирались по разбитой дороге, неся свой груз к месту великого строительства. Мастеру-надсмотрщику надлежало быть довольным – его работа близилась к концу и не в чем укорить себя. Но хмуры оказались брови человека, черны, как опаленные светилом небесным волосы, тяжкие неизбывные измышления. Не разгладились морщины на лике его и тогда, когда ведомые намерениями благими – проведать, как идет важная работа – на стройку пожаловали владетель и его свита.
Наряженные в дорогие одежды и исполненные мыслями о собственной важности, высокие люди облепили своего повелителя, подобно пчелам вокруг горшка с медом, и шептали тому в уши тайные слова. Они утесняли друг друга, толкались, доходило даже до рукоприкладства, единственно – без увечий и смертоубийства. Сий копошащийся рой, в центре коего одетый в простые одежды, без злата и прочих украшений, владетел казался фигурою инородною и излишнею. Тем паче непостижимою казалась его успокоенность и смирение, присущее скорее великим старцам, нежели человеку полному жизни, силы физической и духовной.
Закончено ли дело, мастер, спросил подошедший владетель, должно ли мне порадовать народ мой благою вестью?
Да, господин, к утру следующего дня, едва солнце коснется лучами Великой Стены Пред Морем, я покину сий гостеприимный град, ответствовал мастер, а рабочий люд вернется к трудам обыденным.
Зашуршали, зашептались высокие люди, подобно стае крысиной. Каждый возжелал молвить слово свое, выказаться причастным к делу сему.
Благодарю тебя, мастер, предупредил поднятою рукою владетель пустые разговоры подле себя, примешь ли ты награду сверх положенного тебе?
Большая честь, но я дал обещание – не требовать больше необходимого, сказал мастер, и намерения его и внимание вновь устремились на каменную стену.
Досточтимый владетель, молвил человек из свиты, единственный, коему дозволенно прерывать беседы правителя, уважаемый мастер, прошу простить глупого человека, нарушающего важный разговор пустыми вопросами.
Что же хотел вопросить ты, о, хранитель казны града моего, удивился владетель, но воля твоя - дозволяю, говори, я возжелал услышать слова твои.
Благодарю, о, повелитель мой, поклонился казначей и боком выдвинулся ближе к мастеру, дабы слова его достигли ушей строителя, ответь мне, рабочий человек, довольно ли камня, мастеровых, глины и рабов доставлялось сюда?
Довольно, спокойно ответствовал мастер, мои строители не испытывали нужды.
А знаешь ли ты, вновь спросил большой человек, как оскудела казна града нашего, покуда стена сия не возвысилась над облаками?
Сие мне известно, сказал мастер.
Тогда скажи нам, рабочий человек, вопросил казначей, крепка ли стена сия, защитит ли от моря град наш, нет ли слабости тайной в ней?
Несокрушима стена сия, степенно начал мастер, и море, подобно скулящему псу, отведавшему силы человеческой, возвернет свои воды от града. Но на силу любую найдется и слабость, есть оная и в стене великой. Тайная дверка у самоей земли, отмыкающая путь водам бурлящим. Крепко заперта дверка сия, но ключ только один и отдаю я владетелю вашему, дабы зорко хранил его до беды большой.
Благодарю тебя еще раз, мастер, молвил владетель, за труды немалые... Оборвал речь сию крик истошный, из самое нутра вырванный, рабочий един вниз со стены сорвался камнем. Звук страшный предвестил смерть его от удара оземь, а стая крысиная, что подле владетеля, вновь зашумела и зашуршала.
Сколько душ же человечьих отправилось в мир лучший, хмуря очи вопросил владетель.
Мастер ответил и сбежала печаль с лика повелителя земли сей, ибо смертей меньше задуманного оказалось, радостно загомонили высокие люди, казначей загремел монетами в тугом кошеле. Ничего не сказал больше мастер, понимал он важность трудов правителя, принимал превосходство судеб тысяч над жизнью одного единственного. Но мысли черные вновь завладели разумом его, заклубились как комок ядовитых змей, зашипели. И отвернул глаза мастер, не в силах смотреть на высоких людей.
А скажи мне, рабочий человек, в край какой направишь ты свой путь, вопросил владетель, приняв огорчение за смущение, чем займутся руки твои, скажи мне, ежели не тайна сие.
Не тайна, сказал мастер, но я сам не ведаю того, куда направятся стопы мои. Ибо дело предстоит не простое, а невыполнимым зовущееся.
Что же за дело такое, вопросил правитель.
Слышал я, начал рассказ мастер, есть врата сказочные, на сто запоров закрытые, высотою в сто ростов человеческих и заговоры страшные хранят покой врат сих. А за вратами – власть безграничная, знание жизнью не омраченное, смерти всего сущего слово тайное. И хоть крепки заговоры те, хоть огромны запоры на вратах – но и супротив них найдется сила не меньшая, ибо могущественные жаждут владеть сий тайною и попыток не оставляют своих. Но один замок неподвластен и могущественным, последний замок, что защищает тайну страшную. Замок сий может открыть только ключ особый, руками человеческими сделанный.
И ты, мастер, полагаешь, как сделать ключ сий, удивился владетель.
Знамо мне лишь, признался мастер, то, что ключ сий не из камня или металла прочного, не из дерева благородного или камней самоцветных. Остальное мне неведомо и я блуждаю, подобно слепому щенку, находя носом чутким крохи знания искомого.
Благодарю тебя, мастер, склонил голову владетель, удовлетворил ты любопытство мое, прощай же и завтра передай мне ключ от дверки под стеной каменной.
Удалился владетель со своею свитою, только казначей взглядом, недоброе ищущим, посмотрел на мастера и покачал головою, а назавтра мастер удалился из града сего, попрощавшись с правителем словами теплыми.
Простояла стена года долгие, сослужила верно службу свою, радуя владетеля и жителей града сего. Мастер же пропал, встав на тропу неведомую, и следов его не видел никто более...

 

Ответ: Кусочек моей души

Ночь тиха и безмятежна. Луна сияет, прибитая к темному небу. Бледный свет рождает тени. Мир, погруженный в сон, прекрасен.
Эта ночь особенная – даже сверчки, обычно наполняющие пространство стрекочущим звуком, умолкли, затаились, будто предчувствуя что-то. Подойди к окну. Ближе, еще ближе. Открой... и посмотри вниз. Видишь?
Огромный зверь – помесь медведя и гориллы, тускло сияют белоснежные клыки, глаза подобны мутным стеклышкам. Монстр лезет вверх, по стене дома, длинные руки ловко цепляются за любой выступ, а могучие мускулы бросают поросшее густой шерстью тело все выше и выше. Три этажа, два, один... И вот зверь уже тут – едва успеваешь отскочить назад. И молча смотришь, как острейшие, будто лезвие бритвы, когти, вспарывают бетон, лунный свет проникает в образовавшуюся дыру, а та все ширится и вот уже весь кусок стены, вместе с окном, вываливается наружу...
Вместе со зверем.
Осторожно приблизиться к тому, что было некогда окном, и взглянуть вниз. И снова увидеть зверя. Который снова лезет вверх, с утроенной яростью. Уши трепещут от беззвучного рева, в расширившихся зрачках отражается оскаленная пасть... Зверь достигает дыры в стене, когти впиваются в пол... И он второй раз падает, не в силах удержаться. Второй? Нет, десятый. Сотый. Тысячный. Он лезет вверх и падает. Падает и падает.
Вечно.

 

Ответ: Кусочек моей души

Вот сие место, сказал Арахмин, богатые одежды коего утратили былую красоту и повисли грязными лохмотьями.
Глас Истины пребывает в подобной лачуге, удивился бывший травник по имени Коанэ.
Слишком многие жаждут знать то, что судьба укрыла от них своей дланью, объяснил Арахмин своему спутнику, и упорство отдельных не знает границ.
Он приблизился к входу, прикрывая глаза от слепящих лучей дневного светила, и осторожно постучал, соблюдая ведомый только ему ритуал. Время вязло, подобно мухе в услащенной медом воде, травник, исполненный терпения, ждал, но ни единого звука не коснулось их ушей.
Беда, провозгласил Арахмин и, не желая терять драгоценные мгновения попусту, растворил ветхую дверь.
Последовавший за ним травник узрел печальную картину, на скромном ложе из старых одежд и веток готовился к встрече со своими богами высушенный, подобно пустынному дереву, человек. Руки его, обагренные кровяной росою, сжимали рукоять орудия убиения, а веки, трепетавшие от малейшего вздоха, скрыли за собою глаза того, кто видел слишком многое.
Наш путь излишне долгим был, с печалью сказал Арахмин, склоняя голову пред умирающим, слово твое, Знающий.
Зачем, вы, пришли, спросил именованный Знающим у незваных гостей, вам, не, довольно, смерти, моей.
Простишь ли ты мне дерзость мою, почти коснулся земли Арахмин в знак уважения к Знающему, господин, не смерть твоя, но жизнь и слово потребны нам, жалким просителям у порога твоего.
Покой, лишь, смерть, ответствовал Знающий смиренно, говори, один, вопрос.
Тебе все ведомо, господин, вопросил поспешно Арахмин, сомнение не коснулось души моей, когда я сказал небесам – есть ли ключ, воспетый в запретных легендах, где искать его мне. Небеса разверзлись и оросили пустыню водою, дав знак мне. И тогда я, покинув дом свой и оставив добро свое, отправился в странствие долгое. Я тебя искал, господин, дабы указал ты мне путь дальнейший.
Да, я, знаю, ключ, стихал голос Знающего летнему ветру подобно, ведомо, где, он, мне.
Скажи же, скажи, воскричал Арахмин, о почтении в единый миг позабывший, где он, ключ тайный, искомый мною.
Нет, человека, путь, прошедшего, хрип ужасный горло Знающего исторгло, я, скажу, решать, тебе. За, домом, моим, тропа, в, горы, ведущая, за, горами, теми, великая, степь, трижды, столько пройди. Лес, увидишь, потаенный, вершинами, мир, подпирающий. Если, возжелаешь, войдешь. Там. Ключ.
И затих Знающий, последние силы истратив. Веки сомкнулись его, со светом в безмолвном прощании. Кинулся травник, помочь человеку надеясь, но тщетно, лишь тихий шепот ушей их коснулся, последняя просьба хозяина дома.
Не мешайте.

Возвысились пред ними горы неприступные и усомнился Арахмин. Вилась тропа, бурной реке подобная, теряясь среди круч скалистых, и холодом вечным веяло от вершин сияющих. Видано ли пройти тут двум путникам обычным, для пути тяжелого готовым не будучи.
Остановиться стоит нам, молвил Арахмин, нет дороги нам дальше, испытание сие не в силах пройти мы.
Но полон решимости травник был, смертью старца в задумчивость глубокую погруженный. Стал он рядом со спутником своим и ответил, сомнения отвергнув.
Идем, светило небесное взирает свыше на путь наш.
И поверил удивленный Арахмин, и ступили они на тропу сию, судьбу свою выбрав отныне.
Навечно.



Светило дневное, острою сталью блистая, сиянье свое на снег, что морем безбрежным усыпал вершины, роняло. Искрилось, играла равнина, подобная цветом одеждам святого, ни малая часть поросшей тщедушной травою земли, ни россыпи камней серых – ничто не служило помехой сией красоте необыкновенной. Единственно громоздились окрест высокие кручи, на небе чистом оставляя след свой в назидание смертным.
Двое, путь тяжелый избрав, не устрашившись лишений и горя, путь свой пройдя в половину, шли, увязая в перине холодной, кутаясь зябко под ветром пронзительным. Следовал младший первым, как к невзгодам готовый более, а старший – следом, по тропе проторенной ступая. Не постичь умом человеческим, как сумели люди сии преодолеть враждебность крутых вершин стольких, как до забытых троп добрались живыми, как обмерзшие стопы их держали уставшие тела человеческие. Лишь вера великая или цель, кровью великой же себя искупающая, что пламя в очах разжигает неистовое, силы подобные даровать способны.
Или же обман невероятнейший, в пучину отчаянья после ввергающий... Тут выбирать самому, кто черту преступить в миг единый удумал.
Но не ведали двое причин сих высоких, полагали они путь свой итогом лишь пожеланий своих, в нужный час на них снизошедших. Арахмин, человеком значимым бывший, лелеял мысли темные в самых души глубинах, Коанэ же, старый травник, призвание свое на время оставивший, устремлений благих исполнен до края. Люди столь разные, во время иное будучи порознь, сейчас подобно братьям взаимно стали. И путь свой продолжили, на препятствия не взирая...
Узрел я след, человеку принадлежащий видимо, сказал Арахмин, остановившись у края, обрывавшегося вниз крутым склоном, камнями усыпанным.
В науке сией я не сведущ, удивился старый травник, но где же след тот, что узрел ты.
Вот же, снег примят и хоть много дней прошло с тех пор, все заметить сие возможно, показал Арахмин на следов едва видных цепочку, были здесь двое, ходили они, чуть лишь снежной корки касаясь стопами.
Но из каких мест явились путники сии, вопросил Коанэ, и разве могли они по воздуху ступая сюда добраться, ведь не видно следов их, кроме тех, что на краю обрыва заметил ты.
Не ведомо сие мне, ответствовал Арахмин, в задумчивость глубокую погруженный, как неведомы и богов всемогущих пути, только то, что глаза мои слабые, узреть способны, да слух мой чуткий уловит, дает мне пищу для мыслей бессчетных.
Значит, придется нам, к цели своей спешащим, загадку сию без ответа оставить навеки, огорчился старый травник, любопытством из самого нутра снедаемый.
Путь наш великий, важно поведал Арахмин, лохмотья свои оправляя, загадки великие же ответом в конце осветит, нам неся радость познания, можно ли бросить дело сие, на половину исполнив.
Склонил свою голову Коанэ, пред словами правдивыми, и продолжили двое путь свой, метели и хладу, что равнодушно жизнь пожинает, бросая отчаянный вызов...

Камень же, лепешке хлебной подобен, возлежал в окружении булыжников груды, что силою своею разметал окрест...

 

Ответ: Кусочек моей души

Темное покрывало ночи мягко опустилось на город, дома за окном приобрели причудливые очертания, а дневные звуки стихли, уступив место приглушенным шорохам, завыванию ветра, да стрекотанию сверчков, работающих как часы. Изредка доносился шум шагов, хлопали где-то вдалеке ставни, слышался тоскливый собачий вой... Или волчий? Хотя откуда тут они...
Человек, сидящий за столом, отвлекся от бумаг и, моргнув, присмотрелся к уличным теням. Не разглядев ничего интересного, он вернулся к своему занятию и, тихонько вздохнув, подчеркнул абзац, который счел важным. Вздохнул еще раз, отложил бумаги в сторону, перевел усталый взгляд на дверь.
– Почему?! – деревянная поверхность вздулась и пошла рябью, как занавесь, подхваченная сквозняком, сквозь дверь проступило лицо, поначалу бесформенное, но постепенно его черты становились все более отчетливыми, а потом, как гипсовая маска, лопнуло и, проходя сквозь осыпающийся вниз серый пепел, в дом проник человек. – Почему у меня не получается?!
Хозяин комнаты, довольно небольшой, стоит заметить, досадливо поморщился. Он ожидал прихода гостя, но очень надеялся, что тот не придет, как всегда... Надежда оказалась напрасной.
– Приветствую тебя, мой нерадивый Ученик.
– Здорово, коль не шутишь, – волосы, как гигантские крылья черной птицы... или ангела... плащ небрежно распахнут, под ним – расшитый золотом жилет и походные брюки... на лице – усмешка, очень неприятная усмешка... – Мне б пожрать, поспать, да в морду дать.
Хозяин поморщился еще сильнее и отвернулся.
– Что, не нравится? А, Мастер? – с невероятной легкостью Ученик вновь перевоплотился – на этот раз в самого себя. – Вы ведь сами учили меня искусству превращения.
– Да, учил, – с неохотой ответил Мастер, по-прежнему не поворачивая лица к гостю. – Только теперь жалею – не ради твоего развлечения все делалось...
– А ради чего? – осклабился Ученик, его вид сейчас напугал бы и дикого зверя, страдающего бешенством. – Ради вашей дурацкой организации? Ради главы, который жирный зад от стула оторвать лишний раз не хочет? Ради превращения меня в слепое и не ведающее сомнений орудие вашей воли? А? Ради этого?
Он нарочито шумно затопал ногами, сбивая на пол грязь со своих кожаных сапогов.
– Только со мной промашка у вас вышла... Вы ведь боитесь, Мастер? Боитесь меня? – улыбка напоминала улыбку акулы, собравшейся плотно пообедать. – Вижу, можете не отвечать – в ваших глазах, в ваших мыслях... Но я пришел не за тем.
– Что тебе нужно? – голос Мастера был совершенно бесцветен. – Чем я могу помочь тебе, о, Великий?
– А вы не лишены чувства юмора, – довольно заметил Ученик, – тем лучше. Значит, вам понравится то, что я сейчас расскажу.
Мастер равнодушно хмыкнул.
– Ну-ну, не стройте из себя одну из тех статуй, что я видел в Главном Зале, – гость, опять нацепив маску шута, погрозил пальцем. – Я же знаю – вам интересно, вы ждете, когда я вам расскажу то, из-за чего пришел. Знаю. Что ж – не буду томить.
Он прошел к столу и сел напротив Мастера, вальяжно развалившись на деревянном стуле.
– Так вот... У меня не получилось. И я не понимаю – почему.
– Что не получилось? – Мастер пытался демонстрировать свое безразличие, что лишь забавляло Ученика.
– Любовь. Ненависть, злоба, отчаяние, радость, печаль, растерянность, страх и даже счастье – легко. Все – кроме любви. Почему?
– Ты не можешь любить? Я не удивлен.
– Любить? – Ученик расхохотался. – Что вы такое говорите, Мастер? Мне не нужно никого любить. Я хочу, чтобы любили... меня. И перепробовал все, сотни заклинаний, призывал все известные силы... тщетно. Я расстроен, Мастер, понимаете? Очень расстроен. И хочу знать – почему?
– Понимаю... И, пожалуй, я могу сказать тебе, почему все попытки окончились неудачей.
– И почему же? – гость едва не зарычал, подобно тигру. – Не тяните, Мастер. Говорите, что знаете.
– Мой глупый непослушный Ученик... – Мастер тихонько засмеялся. – Ты так и не понял... Ты спешишь, как всегда... Да, ты можешь разрушать, в этом мало кто может с тобой сравниться... Огонь, вода, ветер, земля... И медные трубы, а как же без них... Как пальцы твоей руки... Ты так же непринужденно владеешь этим... С легкостью необыкновеннейшей... Весь ты... Тебе все легко... Ты ведь и созидать можешь, а как же... По единому твоему жесту поднимаются горы, трещины раскалывают камень и вот уже среди скал высится величественный дворец... Ты хочешь, чтобы твои творения помнили... Но можешь и накормить тысячи голодных... или одного... Как каприз... Но даже тебе не под силу создать то, чего нет...
Ненадолго в комнате воцарилась тишина.
– Вижу, – прошипел Ученик. – Теперь – вижу.
Лицо его претерпевало метаморфозы, превращаясь в нечто, перекошенное от нечеловеческой злобы и безграничной ненависти.
– Ты еще нужен мне, Мастер, – чудище из древних мифов сейчас сидело за столом и скалило острые зубы. – А вот они – нет.
Ученик рывком разомкнул сцепленные в замок руки, воздух в помещении тут же затрепетал, как пушинка на ветру, а Мастер, было приподнявшийся со стула, желая помешать грядущему ужасу, сел обратно, понимая, что его усилия уже ничего не изменят. Оставалось терпеливо ждать, наблюдая за неподвижным Учеником, к которому успел вернуться человеческий облик...
– Скоро, – Ученик стоял возле зияющего чернотой ночи дверного проема. – Увидимся, Мастер. И... не жалейте их – они получили то, что заслуживали.
В комнату ворвались звуки с улицы, легкий сквознячок напомнил о том, что сейчас уже осень, а Мастер, положив руки на стол, молчаливо взирал на кровавый знак... Знакомый до боли...

 

Ответ: Кусочек моей души

Город был. Врос в землю всеми своими зданиями, дорогами и дорожными знаками, фонарями и тротуарами, парками и парковыми оградами, фонтанами, площадями, аккуратно подстриженным кустарником и деревьями, напоминавшими тех бедных собачек, которых жадные до внешнего лоска хозяева наряжают в цветастые кружева и демонстрируют окружающим, пряча самодовольную улыбку где-то в глубине пустых глаз. Казалось, ничто не в силах вырвать это скопление стекла, бетона и металла из облюбованного места, как досадный сорняк, разметать в стороны столбики небоскребов, зеркально поблескивающие, если смотреть издалека, разорвать в клочья длинные автострады, обрывавшиеся стеной травы сразу за окраиной, которые можно счесть неким подобием гигантских корней гигантского существа.
Неживого.
Город был пуст. Дороги радовали глаз ровным асфальтом, ровным настолько, словно его только что, прямо перед приходом гостей, положили, как кусок заранее приготовленного дерна укладывают на газон перед домом. Этот асфальт не знал колес автомобилей, топота тысяч и тысяч ног, капель дождя, падающих сверху, и капель воды из разбрызгивателя поливальной машины. Он был непорочен, свеж, чист. И нереален, как мираж, пригрезившийся сходящему с ума слепцу, что утоляет жажду глотками чистого огня... Вместе с тем, асфальт был лишь частью, деталью, пусть важной и нужной, но далеко не единственной. Сочная зелень листвы, фонарные столбы и оградки, сверкающие новенькой краской, прозрачные стекла вершин и безмолвные дверные проемы, многотонные махины небоскребов, могущих скрывать что угодно... но не скрывающих ничего. Такие разные, но такие похожие кусочки, связанные одной, хорошо различимой для взгляда снаружи, печатью... Печатью отчужденности.
От людей.
Город был пусть и мертв. И расколот, как бывает расколота твердая скорлупа кокосового ореха, упавшего с пальмы и ударившегося об острый камень. Тонкая трещина проходит почти ровно по центру, края светятся белизной, а вниз скатываются капли... похожие на кровь. Или слезы. Правда, в отличие от лежащего на земле ореха, расслоилась, разделилась надвое не внешняя оболочка, которой отродясь не было, а самая суть, сама плоть города. Невидимая линия, извивающаяся как походка пьяницы, что пытается убедить себя в несомненной пользе алкоголя, проходила через скопление зданий, дорог и парков насквозь, оставляя слева блистательный мегаполис, который никогда не будет прибежищем для людей, а слева – хмурый и навевающий уныние городок, который пригодным для жизни местечком никогда и не был.
Город, похожий на яркую декорацию, слепленный из противоположностей, дополненный целой кучей ненужных вещей, слепящий глаза отблесками непостижимого, зыбкий, как дымное марево, и прочный, как столетний дуб. Он казался иллюзией, но был до безобразия реален... Если бы нашелся поэт, достаточно безумный, чтобы уловить все грани этого невероятного места, то наверняка назвал бы его...
Город мечты, похороненной заживо.

 

Ответ: Кусочек моей души

Дневное светило заново прочертило небесный свод и укрылось в далеких скалах, когда двое – старик, подобный высохшему на солнце тростнику, и взрослый мужчина, чей некогда богатый наряд ныне походил на одеяние нищего – спустились в долину, омываемую водами широкой и спокойной реки. Старик, что известен под именем Коанэ, склонился и черпнул пригоршню земли, лицо его осветилось улыбкой.
Плодоносны земли сии, молвил старый травник, добро живут люди эти.
Надобны нам лишь пища да кров на единую ночь, бормотал Арахмин, устремив взор туда, где лежал путь их, видимо мне селение, впереди совсем близко лежащее.
Верую я, гостеприимны жители земли сией, простер ладонь Коанэ, ветру легкому горсть земли развеять позволив, но чем нам отплатить им, за кров и хлеб неведомо мне.
Путь неблизкий, осторожный отправляется, о превратностях судьбы памятуя, явил Арахмин несколько монет на солнечном свете ярко блестящих, довольно этого будет, с лихвою даже.
Принес спокойствие ты в сердце мое, молвил старый травник, идем же, продолжим путь, что лежит через селение это.
Томимые голодом и жаждою двое путников направили стопы туда, где кров и хлеб отыскать полагали...

Беды предчувствие тронуло их, духом горящего пламени принесенное, вился столп, не соляной, но из дыма сизого, да с черными проплешинами, слепленный наспех. Люди, что труд свой привычный справляют, попрятались по домам ныне, а дорога истоптана вовсе, конскими копытами многими разбитая. Горе пришло в земли сии, беда непоправимая, подобно саранче, с неба спускающейся карою божией. Ведал старый травник, что ожидает их, ведал, но смолчал, думою тяжелой томимый.
Не найдем мы в селении этом ни крова, ни хлеба, но беду на голову свою, молвил испуганно Арахмин, трепетая пред неизбежным, следует нам сойти с пути и в лесах здешних укрыться, времени попусту не теряя.
Нет, твердо было слово старого травника и изумленный спутник его затих, да в надежде воззрился на Коанэ.
Миг единый же спустя, рекою полноводною затопили дорогу всадники шумные, крики их исполнены ярости в бою черпаемой. Окруженные воинами грозными, со сталью ярко блистающей в руках могучих, путники беспомощно путь к спасению отыскивали. Но тщетны были думы сии, ускользнуть от всадников казалось делом немыслимым. И смирились путники, и преклонили головы, на милость чужую жизнь отдавая...

Дом больший, что селения в самой середке, подобно сердцу в теле человеческом, поставленный, где старейшены некогда свой совет держали, ныне занят захватчиками страшными, людей и прочих тварей живых не щадящими. Много зла узреть путникам пришлось, прежде ступили на порог дома сего, тропы алые землю изъели огню адскому подобно, страдание человеческое со стороны всякой доносилось, силы душевные тихо истачивая, а смех животный, что остального хуже, довершал картину ужасную.
Печален Арахмин сделался, понурил главу свою и смежил веки, подобно старцу древнему. Травник же, чью волю не сломить даже гневом небесным, буде на него единого обрушится, мыслями важными занятый на товарища своего взирал искоса, в меру сил того подбадривая. Вели их по дому просторному, глаз не спуская злых по веселому, покуда не предстали все пред столом, пищей редкой до краев уставленным. И узрели путники источие бед селения сего и земли сией и их самих – восседал, царю на троне подобный, варвар могучий сложением и лицом свирепый, как дикий волк.
Кто вы, взревел гигант, трубы иерихонские устыдиться заставив, рассыпались в стороны воины, что стерегли путников и воззрились на предводителя своего, яростный огонь в глубине глаз тая.
Мы путники мирные, ответствовал старый травник, за жизнь долгую повидавший многое, позволь нам путь свой продолжить спокойно.
Позволить, столкнулись камни огромные, что с гор скалистых сходят лавиной стремительною, захохотал гигант, затрещали дубовые доски, на которые длани могучие обрушились с силой немалою, зачем мне делать сие, не будет в том выгоды мне.
Ведомо мне знание то, что интерес в тебе пробудит, молвил Коанэ, твердо яростный взгляд встречая, ведомо мне будущее, что тебя впереди ожидает с нетерпением.
Вот как, выпорхнул топор тяжелый из рук гиганта, в дубовые доски, что пол устлан, шумно вонзившись, а если случится обман – как обман тот раскрою я.
Слово сие неведомо мне, непреклонен был старый травник и сдался гигант, что захватчикам предводителем являлся.
Будь по твоему, старец, решил он, могучей дланью по столу ударив, подтверждая сим слова свои, вещай и пусть воины мои услышат так же, что ожидает нас в скорости.
Лес безбрежный и страна неведомая, не стал крупицы драгоценные времени тратить попусту Коанэ, рассказ свой начал без промедления он, победы великие и добыча щедрая. И войдете вы под покров леса того, в погоне за тенью ночною неистовой и яростной, и найдете вы то, что искали долго... Но радость обернется горем тотчас, и конец свой встретите бесславный. Будет так, явлено ныне мне.
Вижу, на миг в человека обычного гигант обратился, и голос сейчас не громыхал, подобно барабанам воинским, правду молвили уста твои, без страха стоял ты предо мной... дадут вам пищи и одежд чистых, отпускаю я вас, с миром идите дорогой своею...

Удалились они от селения достаточно, и вопросил Арахмин товарища своего, любопытством томимый, правда ли тот знает будущее, как поведал разбойнику страшному.
Сие ни единой твари земной неведомо, молвил Коанэ и добавил, помедлив немного, я лишь предсказываю грядущее, среди возможных путь выбирая...

 

Ответ: Кусочек моей души

– Ночь, – на глухой улочке встретились двое старых знакомых, один из которых совсем не был рад сему и не пытался скрыть свои чувства. – Хорошее время.
– Приветствую тебя, мой нерадивый ученик, – второй человек приподнял широкополую шляпу. – Спасибо, что пришел на мой зов.
– Привет-привет... – Ученик демонстративно зевнул и, не теряя времени, сразу взял быка за рога и прочие выступающие части тела, попутно выкручивая голову и пригибая бедное животное к земле. – Что вам надо, Мастер?
– Все так же груб, все так же прям... – Мастер невесело усмехнулся. – У меня просьба. Для тебя это пустяк...
– Знаю-знаю, – оборвал его Ученик. – Передовой отряд вступил в город. Оборона прорвана, защитники беспорядочно отступают, жители в панике... Обычная батальная сцена, несколько картинно, конечно, но на первое время сойдет.
В дальнем конце улочки показались огни, раздались приглушенные голоса и позвякивание металла.
– Шустрые ребята... – Ученик радостно осклабился. – Того и гляди, до нас доберутся.
– Циничен... – Мастер едва заметно качнул головой. – Останови их, прошу тебя. Останови – и больше ничего...
– Остановить? – Ученик провел кончиком языка по острым зубам. – Ну уж нет! Лишиться такого зрелища... За кого вы меня принимаете, а?
– Прошу тебя...
– Слушайте, зачем это вам? Вы же и в такой ситуации найдете способ извлечь максимум выгоды.
– Прошу...
– Хм... Заладили... – Ученик топнул ногой, поднимая пыль. – Ладно, так и быть. Исполню вашу просьбу... последнюю.
Он расхохотался и, не прекращая смеяться, начал плести чудный узор. Руки перетекали из одной позы в другую – плавно и быстро, как воды стремительного горного ручья, лицо было неподвижно, а губы шептали беззвучные слова. Лишь однажды он скосил налитый кровью до самых краев глаз и прошипел.
– Мастер, не мешайте, только не мешайте мне...
После чего продолжил свой жуткий ритуал, совершенно забыв про существование своего учителя... Шум вдали стих, луна померкла, закрытая тучами...

– Готово.
– Но... ничего же не произошло?
– Прощайте, Мастер... Не зовите меня больше.
Через секунду на узкой темной улочке осталась только одна человеческая фигура, под ногами которой серой пылью осыпались останки несбывшегося...

 

Ответ: Кусочек моей души

Высился лес, неведомые глубины в себе тая. Высился, дневной свет навсегда заслоняя. Высился, исполняя предсказанное беспрекословно. Деревья, подобные древкам копий, листья, тверже небесного камня, что тепла не знали во веки веков, травинки змейками малыми вьются у ног. Правдиво оказалось слово Гласом Истины молвленное, сей лес волшебный, несомненно, и посему путь под его мрачные своды привел...
Близко цель наша, проговорил изможденный Коанэ, бледностью подобный духу ночному.
Видится мне, и черствой корки хлебной мы в степи сией не отыщем, молвил Арахмин, исполненный тревоги, сухие травинки не есть пища та, что силу привносит в тело уставшее.
Верны слова твои, согласился старый травник, едва ступают ноги, и шаг каждый плечи к земле пригибает. Надобно нам укрепить тело и дух свои, иначе путь великий окончится у порога дверей, к тайне ведущих.
Благое стремление сие и пусть я всецело согласен с ним, но во имя истины высшей – неведомы те тропы мне, что подобного достичь позволяют в степи безжизненной, ответствовал Арахмин, одеждами на бродягу последнего ныне похожий.
Как же поступить нам следует, вопросил Коанэ, на опыт спутника своего надежды возложив, где же сыщется лепешка хлебная, да ручей, хладной водою каменья обмывающий.
Долго безмолвен, подобно столбу соляному, был Арахмин, долго стояли они в тени леса, что землю окрест покрывала.
Выбор единственный небом нам предоставлен, молвил он наконец, ступить под своды леса тайного и отыскать меж стволов могучих живность любую али ягоды зрелые. Идем же, силы наши с каждым мгновением истаивают безвозвратно...

Каждое древо с другим совершенно схоже. Странность сию заметил Коанэ поперву, а следом и Арахмин, что шел чуть в стороне, жалкую траву подошвами сандалий своих сметая с пути.
Место сие есть творение народа неведомого, что могуществом безграничным исполнен, молвил Арахмин с тщанием величайшим, не присущ природе живой порядок подобный, служит лес странный цели единственной.
Где же теперь народ этот, что могуществом богу подобен, усомнился Коанэ, истины сей представить не в силах, почему не слышал мир о деяниях их славных.
Не всем потребно поклонение людское, просто ответствовал Арахмин, сильно от спутника своего удалившись, но что же вижу я, среди деревьев свет солнечный виднеется. Поляна, круглая, словно тарелка глиняная, и посреди пень широкий, а на пне том...
Не окончится путь наш сейчас, Коанэ, друг мой, исполнен радости голос Арахмнина был, видимо мне лепешек несколько, да кувшин с вином. Укрепим силы наши и двинемся дальше, обождав немного.
Минуло времени доля малая и присели на траву два человека уставших, возле пня старого трапезу позднюю устроив. Вкушал с аппетитом завидным Арахмин, от лепешки отрывая куски большие и вином запивая. Коанэ же, хоть и голод измучал травника, не желал торопиться и, с вниманием излишни,. взирал на хлеб, что в руках держал.
Не есть ли ловушка опасная сие, вопросил он, наконец, не приготовлена ли пища для нас загодя, дабы сгубить путников неосторожных.
Не для нас сие, ответствовал Арахмин, насытившись вполне, для любых существ человеческих, в тайный лес чей путь лежит. И не зла ради, но во благо наше, дабы смерть не осквернила место священное.
Разве сие есть храм, удивился старый травник, по сторонам беспокойно озираясь, каким же богам молились в месте подобном.
Боги сии неведомы мне, признание далось нелегко Арахмину, что в себе уверенность хранил в беде любой, но чувствую я, как чувствовал ранее опасность смерть нам несущую.
Верю тебе, склонил голову Коанэ, но что же дальше делать нам следует, куда путь наш лежит после.
Отведай пищи сей скромной сперва, друг мой, Коанэ, ответствовал Арахмин, покажу я следом путь наш...

Расстилалась пред ними пустыня бескрайняя, хладное безмолвие волною морскою на лес навевая. Черный пепел песок заменял в пустыне сей, а путь подобный стреле, из лука пущенной, взрезал твердую почву, тропу из белых камней за собой оставляя...

 

Ответ: Кусочек моей души

Забыто время то, когда свершилась история, мир не изменившая нисколько. Сказкою оборотилась быль, монах да лучник героями же оборотились небывшими. Много воды унесли реки быстрые, нет стариков, что помнят прежнее, однакож история сия живет в людской памяти, трепет священный молодым внушая искренностью своею...
Путь держал монах безвестный, из славного града земли своей в пустыню отдаленную, дабы укрепить дух свой. Проходил путь сей через лес простой, где поют птахи, да ветер ветвями шумит играючи. Шел монах, звуку жизни любому всецело внимая. Шел, покуда не расступились деревья в стороны, подобно тому, как расступается вода пред камнем тяжелым, что в земле утвердился на годы долгие. И узрел монах поляну лесную, а на поляне сей узрел человека, лук огромный в руках сильных держащего.
Не заметил лучник странника, делом своим занятый крепко. Выпускал он стрелу за стрелою из лука своего могучего, устилали траву окрест осколки посуды глиняной, что меткость свою упражняя, лучник поразил.
Приветствую тебя, о, добрый человек, смиренно сказал монах, видимо мне, большого мастера на своем пути встретил я.
Здоров будь, мудрый старец, ответствовал лучник, в глазах путника печать веков различая, правда слова твои, ибо равных не сыщется мне на сто дней пути на восток, на запад, на север и на юг. Пришел же в лес сей я, дабы умение свое в тишине и покое устремить к вершинам сияющим.
Доброе дело задумал ты, мастер-лучник, склонил голову монах, радуется сердце мое, когда стрелы твои поют, кувшины глиняные в середку самую поражая без промаха.
Годы учения долгие плоды свои приносят со временем, ответствовал лучник, благодарностью за слова душевные исполненный, но и ты странник, путь избрав свой, к источнику мудрости приник великой. Мне же участь моя оставляет дорогу единую. Но и мудрость твоя – разве позволит она стрелу метко выпустить из лука моего?
Был лучник прост, аки птица певчая, что умением своим поражает людей всегда, но для прочих дел справности нет в ней.
Правда твоя, мастер-лучник, молвил монах тихо, доведись мне стрелу выпустить из лука твоего, разве поразил бы я кувшин глиняный? Если завязать мне глаза и на край оврага глубокого поставить меня, разве устремиться стрела моя, куда возжелаю я и руки мои? Если встану я твердо на землю ногою единой, а другую держать буду, травы не касаясь, разве сравнюсь я в меткости с тобою, на учение годы долгие потратившим?
Преисполнился удивления лучник, но ответствовал спокойно, как мастеру опытному и надлежало ответствовать.
Не ведаю я смысла слов твоих, мудрый старец, проговорил он, не торопясь совершенно, но узреть возжелал я, как ты пустишь стрелу из лука моего. Поставлю я кувшин у дерева того, что супротив нас произрастать изволит, а ты сможешь встать у края обрыва, обвязав глаза поясом моим праздничным.
Воротился он к суме своей, дабы приготовления нужные скоро совершить, а монах, слов не говоря излишних, поднял лук тяжелый и стрелу наладил, примериваясь. Отошел затем тот, старцем мудрым прозванный, к самому краю обрыва высокого, обвязав глаза прежде поясом, что лучник дал ему. Отошел и тетиву натянул, ногой единой в землю уставившись, аки птица болотная. Лучник же, что сноровисто кувшин к дереву приставил, да на много шагов удалился в сторону, стоял без движения малого, подобно статуе из камня сотворенной.
Ждал он полета стрелы уставшего, ждал вонзится когда в землю она, ждал мудрых слов, что старец скажет после сего... Но тверда оказалась рука монаха, весело пропела стрела, быстротою своею воздух рассекая, и разлетелся осколками кувшин глиняный, ибо поражен был в середку самую. Поражен же и лучник был свершением сим доселе невиданным. Подбежал он, едва не падая в траву мягкую, и остановился у края обрыва самого, рядом со старцем, что пояс чужой в руках держал, глаза свои свету открыв.
Как, воскричал лучник, как сумел ты сделать подобное. Сие не в силах человеческих, надобно умение великое, но ведь монахи только в мудрости упражняются...
Правдивы слова твои, мастер-лучник, смиренно ответствовал монах, упражняемся мы в мудрости своей единственно, лук же, подобный твоему, не встречал я прежде, и не выпускал из лука стрелу прежде, и не видел, как выпускают.
Открой же тогда тайну великую, взмолился лучник, как на святого на старца взирая, оброни в душу мою крупицу мудрости своей.
Задумчив стал монах, не отвечал долго, а после промолвил тихо.
Скажу я тебе в чем причина сейчас произошедшего, единое слово и только.
Какое же слово сие, возопил лучник.
Вспомни, спокойно ответствовал старец.
Но разве встречал я тебя ранее, разве прикасался к мудрости твоей, молвил пораженный лучник, как же могу вспомнить я то, чего не было вовсе.
Опечалился монах и жалостью преисполненный обратил свой взор в сторону, дабы не обидеть человека хорошего.
Дозволено мне, сказать еще слово тебе, и слово сие – себя.
Вспомни себя, вопросил лучник, но ведомо мне и детство давнее самое, и дни в лесу в усердном труде проведенные, и празднества бурные, и беды, и радости. Память моя прозрачна, как горный родник чистый, да и старость покуда не коснулась моих плеч...
Еще сильнее опечалился монах, голову к земле склоняя, и закинул за спину сумку дорожную, путь свой продолжить намереваясь. Но до того ответ дал он на вопрос несказанный, на мольбу, что в гласе лучника отчаянно звучала.
Есть последнее слово, молвил мудрый старец, и слово сие – прежде.
И ушел старец, головы своей не оборачивая, и остался лучник на поляне лесной, и думу долгую думал он после, и тщетны были думы его, и продолжил он выпускать из лука стрелу за стрелою, память о встрече запрятав накрепко...
А три слова сиих продолжали звучать, в чудную музыку собираясь...

 

Ответ: Кусочек моей души

Старые стены были крепки, многое видели они, многое испытали, не раз и не два война или глупость человеческая грозила стереть все здание с лица земли, но устояли они, верой и правдой служа людям...
Мастер терпеливо ждал, не единого слова не проронил он за долгие часы, пока день сменял вечер, лишь взирал на стрелку больших часов, неумолимо приближающуюся к заветной отметке... Комната замерла в предвкушении, второй человек притаился за стеной по соседству, внимательно наблюдая за происходящим... за тем, что вот-вот должно было произойти. Они оба долго готовились, они оба прекрасно знали, насколько рискуют... причем, рискуют отнюдь не жизнью.
Часы деловито стучали, время трепыхалось, как муха, попавшая в паутину, а паук, роль которого исполнял сейчас Мастер, осторожно перебирал нити, дожидаясь нужного момента. В том, что этот самый нужный момент непременно наступит, они даже не сомневались – все просчитано и пересчитано на тысячу тысяч ходов вперед, все варианты, вплоть до самых невероятных, абсолютно все. Теперь требуется только, чтобы каждый точно отыграл свою роль... ничего более. Конечно, актерами они не являлись... но любой актер позавидовал бы их способностям в лицедействе.
Два Мастера терпеливо ожидали, приготовив идеальную... нет, не ловушку. Ибо нельзя с помощью мышеловки поймать слона, ведь он ее даже не заметит, а если и обратит внимание, то просто расплющит ногой, как паровым молотом, и пойдет дальше... Нет, эти старые стены и те, кто притаился за ними, ловушкой не были и не могли быть. Цель была иной – совершить поворот... Крутой поворот.
– Если дорога ведет в бездонную пропасть... – Мастер начал считать секунды. – Стоит предпринять какие-то действия, пока не стало слишком поздно...
Он произнес последнее слово и стрелка, глухо щелкнув, оказалась напротив отметины. А вслед за этим раздался оглушительный треск, в крепкой стене образовался огромный провал и, отбрасывая в сторону тяжелые камни, с шумом рушащиеся на пол, в комнату проник растрепанный человек. Если его, конечно, можно было назвать человеком... Волосы, давно не знавшие парикмахера, лицо, как после хорошей попойки, лихорадочно горящие глаза, некогда дорогая и добротная одежда порвана и покрыта коркой засохшей грязи. Блудный Ученик пришел к своему Мастеру...
– Ты точен.
Мастер не без любопытства рассматривал гостя.
– Я... пришел... Я... хочу... Я... помогите... Я... не знаю... Я... запутался... Я... устал... – робкий голос Ученика не соответствовал его внешнему виду, и только что продемонстрированной чудовищной силе. – Я... видел... Я... видел путь... Мой путь... Я... не хочу...
– Я тебя не звал.
Одна из заранее приготовленных фраз.
– Вы не звали... Я... пришел сам... Мастер! Скажите! Скажите мне... почему? Так... – Ученик запнулся, не зная, как продолжить. – Так... Так... Нелепо!.. Мастер!
– Ты изменился. Раньше ты знал все.
– Мастер, я... Я... Мастер! – гость сорвался на крик... так кричит тот, кто потерял свой путь. – Эта страна... Хотите – я отдам ее вам? Сделаю королем, императором или как там его... Хотите? Я могу... Или этот дом – ваша резиденция – разве он достоин вас? Хотите, я превращу старое здание в прекраснейший замок? Или в обитель ужаса и тайны? Хотите? Я могу... Сдвинуть горы... Изменить облик земли... Стереть в пыль огромную армию... и создать свою – из дерева, камня или металла... Или животных... или людей, полностью подчиненных моей воле... Хотите? Хотите, я изменю мир? Сделаю его райским местом? Манна небесная и медовые реки... Я могу... Могу...
– Рад за тебя.
В меру жестко, в меру снисходительно, в меру равнодушно.
– Вы... Вы ведь все поняли, Мастер? – осторожно переспросил Ученик, отступая на шаг, а затем и на два, назад. – Поняли, да? Не молчите! Ну не молчите! Пожалуйста! Мастер!
Он весь дрожал, и Мастер мимоходом подумал, что если Ученик все-таки нападет, то придется использовать запасной план... Не пришлось. Гость дико закричал, срывая голос, а затем, закрыв глаза и подняв руки вверх, распластался в гимнастическом кульбите и скользнул в пролом в стене...
Безумие близко...
– Не нравится мне все это... – Мастер покачал головой. – Совершенно не нравится.
– Мне тоже, – тот, кто внимательно следил за разговором, наконец, выбрался из укрытия. – Но такова наша судьба. Наша миссия. Наш долг.
– Знаю... – Мастер окинул помещение взглядом и поморщился. – Долго же придется восстанавливать здание... – и сразу же, без перехода, не меняя тона. – Ты отправил ЕГО следом?
– Конечно, – второй усмехнулся. – Сразу, как твой нерадивый Ученик сбежал отсюда.
– Значит – кончено... От НЕГО не уйти... Никому и никогда... – в голосе промелькнула легкая тень печали. – А знаешь... Мне немного жаль... Да, Ученик попался своевольный... Да, натворил дел... Да, меня в грош не ставил... Да, все так, но... Но не по-человечески это... Не по-человечески... К тому же... Мы пытаемся победить зло с помощью зла значительно большего...
– Верно, но...
– Но?
– Выбора у нас нет. В любом случае...
В пролом залетел шальной ветерок, вдалеке завыла собака – и столько в этом звуке было безнадежного отчаяния...
День кончился.



Дописал роман...

 

Ответ: Кусочек моей души

Жаром, из самых недр земли сей идущим, воздух исполнен окрест был, да пепел, что под подошвами сандалий расстилался, подобен звездам, воспылавшим в миг единый, да угасшим тотчас. Не истаяла жизнь в тверди сей, благо обувь у путников справна поныне, охраняя от огня, у ног замершего.
Слышал я, молвил Арахмин, вдаль свой взор устремляя, есть горы сии, что подобны горам прочим девять по девять веков, но наступит день, когда разверзнется небо над ними, шумом из самой земли исходящим напоится воздух, солнце черный змей сокроет, да прольются реки из огня, что адскому ровня. И придет беда для тех, кто горя не зная выстроил дом и селение свое у края горы сей. И наступит для них день, что судным прозовут напрасно, и погибнут самые малые и старые, и плач великий раздастся в землях сих. Но наступит другой день и смирится гора та, и сокроет ярость свою до следующей поры, и вновь подобной обычной горе станет...
Верно слышал ты, ответствовал Коанэ, старый травник, что на силе духовной едино путь сей тяжкий продолжить сумел, и понятны мне мысли твои, что полагают землю сию горе, вулканом зовущейся, ровней.
Вулканом зовется гора та, вопросил Арахмин изумленно, незнамо мне было сие, но речи твои о моих измышлениях есть правда истинная. Разве не подобна пустыня сия, пеплом жарким устланная, вершине горы той, что вулканом назвал ты.
Легко обмануть того, кто желает обмануться, ответствовал травник тихо, но знающему зрима суть подлинная земли сей рукотворной.
Рукотворной, воскликнул Арахмин, что чудес всей земли не изведал по сей час, что же за мастер тот, исполинский труд сей свершивший. Возможно ли те, кто лес тайный поставил на пути нашем, и к подобному длани свои приложили.
Не ведомо мне сие, склонил голову старый травник, но чувствую я силу, что землю дотла напоила, чувствую я нити, паучьим подобные, что путь свой ведут в туман непроницаемый для взора смертного. Страшен тот, кто сотворил сие, и страшна природа его...
Что же за природа та, вопросил Арахмин с великим тщанием, чего же страшишься ты, друг мой.
Человеком был творец сей, ветке сломленной голос Коанэ подобным сделался, человеком остался и поныне.
В тишине путь они свой держали далее, мысли темные застили душу Арахмина, а спутник его силы берег, тяжело по пеплу мягкому ступая. Каменная тропа по правую руку от них оставалась, белизною взор притягивая и удобством маня к себе.
Почему избегаем мы тропы сей, вопросил Арахмин спустя время, тревоги за спутника своего исполненный, разве не труден путь твой, разве не следует облегчить его.
Меньше сил мы истратим на путь, сие правда есть, ответствовал старый травник, но правда есть и то, что откроются в конце тропы сей видения лживые, душу в свои тенета упрятав на веки вечные.
Не сказал ничего более Коанэ, и не требовал того Арахмин, и продолжили они путь свой, долгий...

Восстояли сандалии их половиною на пепле, что пустыню устилал от края и до края, другою же половиною на камнях белых, что круг размеров огромнейших заполнили ровно. В центре же круга самом возвышалось строение величественное, что истинным смыслом пути многотрудного было...

 

Ответ: Кусочек моей души

Луна на небе, как вырезанная ржавым ножом дыра в старой портьере, под ногами хрустят мелкие камешки, дорога впереди похожа на смятую ленту. Сзади тьма, заботливая и мягкая, держится на расстоянии, не спешит, она здесь лишь наблюдатель... Одинокий человек, действительно одинокий, никому и никогда не нужный, гордившийся этим, сделавший отрешенность от мира своим знаменем. Бледный свет обжигает холодом... иллюзия, конечно, но Ученик, а по заброшенной сельской дороге шел, осторожно переставляя ноги, именно он, давно потерял ту нить, ту связь между собой и реальностью, что позволяла когда-то безошибочно отличать правду ото лжи.
Он шел, ведомый остатками своей памяти, шел за блуждающим огоньком, что светит в кромешной тьме, прекрасно понимая, что ждет его в конце пути... Обман. Все это лишь обман и ничего более... Ученик уже был здесь, давным-давно, когда только начинал свой путь, когда искал свое место в огромном и жестоком мире. Тогда он еще не знал, как сложится его судьба, не знал, какое могущество обретет впоследствии, не знал, какая участь ожидает в самом конце... Конец, там же, где и начало. Круг. Символ завершения. И дорога...
Ученик шел, приближаясь к той точке, где все и произошло в первый раз. Еще каких-то двести-триста метров... Он чувствовал, что сзади, держась на почтительном расстоянии, не преследуя, а терпеливо выжидая, следовал человек... Хотя нет, не совсем человек... Совсем не человек. Палач.
Ученик, осколками угасающего сознания, вяло цепляющимися за внешний мир, понимал, что тот не отстанет, как, впрочем, не станет и ускорять события. Проследить, только проследить, чтобы все произошло, как должно, и ничего более... Минута, может быть две... остались... еще... Шаг, прыжок через яму в земле, следующий шаг... Ближе... еще ближе... совсем близко... Безумие накатывало, не как морские волны, иначе, похоже на ветер, что дует все сильнее или на воды весенней реки, когда начинают таять сковывающие ее льды...
Ученик уже почти не воспринимал реальность, бесконечная вереница ярких картинок промелькнула перед глазами, исчезла... Осталось одно важное дело... последнее... Обзор сузился до неровной дороги, слегка политой мертвенным светом и украшенной с краев пушистыми ветками елей. Шаг... еще шаг... еще... достаточно. Он остановился, нелепая скрюченная фигура на фоне ночного леса, и, обратив к бурому небу изможденное лицо, закричал... Дико, извергая из себя мечты, обиды, сожаления и надежды... Выдавливая, капля за каплей, изуродованную душу... Он кричал и кричал, щедро расходуя оставшиеся силы... Кричал, сорвав голос и перейдя на жуткий хрип...
И не было в этом звуке ничего человеческого.

 

Ответ: Кусочек моей души

Восстоял Арахмин, колена преклонив пред храмом великим, что собою облака попирает. Зрили глаза его белоснежные стены из камня редкого, окна и двери самоцветами украшенные богато, резные колонны и статуи прекрасные, что щедро усеяли землю окрест святилища. Восхитился Арахмин, и слова молитвы полузабытой сорвались с иссохшихся губ его.
Видимо ли тебе, друг мой Коанэ, воскричал он, голос не щадя нисколько, место сие чудесное, храм сей величественный, что подле четырех башен сторон света построен.
Где же ты зришь подобное, удивился старый травник, предо мною лишь бескрайняя зелень природы юной, да звери, людей не страшащиеся нисколько. Резвятся средь деревьев они, а далее мужчины и женщины в одеждах белых нектар вкушают неторопливо. Мир и благоденствие на земле сей, что видима мне сейчас с той же ясностью, как и лицо твое.
Только услышал Арахмин слова сии, как задрожала под ногами почва прежде надежная, задрожал храм, усеяли черные трещины стены его, обвалились башни, все святилище за собой увлекая. Поднялась в воздух пыль серая и исчезла вскорости, облик храма истинный для путников открывая...
Видимо мне, как бегут звери, от беды спасаясь неминуемой, как люди нападают на людей и белое красным становится тотчас, как засыхают деревья, ветви свои роняя в бессилии, как занимается трава жарким пламенем и в пепел обращается место райское... Печалью отмечены слова Коанэ были, и опустил он глаза свои, об утрате сожалея очень.
Врата стоят впереди огромные, резьбой не потревожен камень их составляющий, самоцветов дивных не оставили подле, не зрю я жертвенников и жертв многих, нет прочих святилищ и знаков тайных окрест... Лишь врата сии простотой своей устрашают, молвил Арахмин, шаг первый к круга середине делая, зримо ли тебе сие, друг мой Коанэ.
Тенью от солнца на землю грешную упавшей сад чудесный обернулся быстро, ответствовал травник сурово и твердо, зримо мне, где конец пути нашего долгого, зримы и врата сии, что отрыть суждено нам.
И ступили путники на камень белый, что круг огромный сложен был, к вратам тайным направляясь уверенно. Скоро они стояли подле, на единственный замок неотворенный взирая молча. Ключ требовали врата сии, ключом путь был трудный, что двое, терпя лишения многие, прошли, сомнений в душе не тая. И вопросил Арахмин, наконец, знания свои исчерпав.
Что же за врата сии, что же делать нам надобно ныне, где отыскать ключ, что вратам сим предназначен.
Место сие и путь сей и есть ключ, врата отпирающий. Мы же лишь капли, наполняющие кувшин доверху, молвил травник голосом чуждым, если объединим мы длани свои и приставим к камню холодному врат сих, то растворится камень мертвый и откроет дорогу живым вечную, но спасения ждать не след, ибо конец без конца страшнее суда любого.
Как же поступить нам, друг мой Коанэ, возопил Арахмин, и пот холодный тело его обильно усеял, неужели отворим мы врата сии, неужели на мир обрушим беду неведомую и от того страшную очень.
Стояли путники возле камня мертвого и виделись им нити, искрящиеся подобно лучам солнечным в воде быстро текущей меж камней, сплетались нити сии в узоры чудные и пронзали все сущее. Зрили они как нити прекрасные рвутся и оборачиваются лохмотьями жалкими, если отворятся врата тайные, чувствовали беду Арахмин и Коанэ, и душа их воспротивилась разом, а следом и мысли, и тело.
Знамо мне, как поступим мы ныне, тихо молвил старый травник, прощай друг, памятно мне странствие сие, памятны мне тяготы, что несли мы вровень. Каждый из нас пойдет своей дорогой в стороны света разные. И не встретимся мы более никогда, дабы не искушать судьбу, что оступившихся ожидает терпеливо.
Попрощались два друга тепло, слез не скрывая на глазах своих, и разошлись, чтобы не встретиться более. Остались врата затворенными, и желание строителя не исполнилось...
Поныне.

 

Ответ: Кусочек моей души

Спасибо. А объединить... я скоро на самиздате первую часть выложу, а тут оставлю ссылочку.



http://zhurnal.lib.ru/editors/k/karpickij_a_a/posvyashenie_1.shtml

Вот.

 

Ответ: Кусочек моей души

Могу пока выложить несколько отрывков из своего нового романа.

 

Ответ: Кусочек моей души

- Привет, малыш.
- Афф!
- Такой беззаботный, такой радостный... Мне нравятся щенки. Пока они не выросли в больших собак, пока не расточают свой лай направо и налево, упиваясь фальшивой значимостью, пока играют вместе с хозяином, а не служат ему.
- Афф!
- Прекрати, прекрати! Не надо лизаться! Смешной... Серая шерстка, у меня когда-то был щенок, похожий на тебя. Почти полная копия. Он напоминал мягкую игрушку, как и ты, он так же смешно тяфкал, как и ты, он был таким же искренним...
- Афф!
- А где твой хозяин? Наверное, привязал тебя здесь, у входа, а сам отправился в этот супермаркет за покупками?
- Афф-афф!
- Вижу. Забавная штука жизнь, все-таки – ты сидишь тут, ждешь его, для тебя мир полон добра и света. Ты веришь, что вот-вот хозяин вернется, и вы с ним пойдете домой. А он в это самое мгновение лежит на холодном полу внутри здания, мертвый, как и все вокруг него. Из его глаз стекают тонкие струйки, стекают на пол, образуя лужицы, которые расплываются, соединяются с другими и вот уже небольшой ручеек течет мимо прилавков, ломящихся от товаров.
- Афф!
- Не понимаешь, малыш, ничего ты не понимаешь... Ну и ладно, мне пора идти.
- Афф-афф!
- Это значит – пока-пока? И тебе пока, малыш. Прости, что не отвязал тебя, но мне ни к чему лишняя ответственность. И за то, что не убил тебя, тоже прости. Этот яд действует только на людей, к сожалению. Так что ты останешься жить... К тому же, ты единственный тут, кто ни в чем не виноват. Да, именно так – ни в чем не виноват...

 

Ответ: Кусочек моей души

- Чтооооо? Я же тебе руку сломал! Акхххх...
- Больно, да? Лезвие ножа, погрузившееся в легкое... это должно быть весьма болезненным. Лучше не дергайся, только себе хуже сделаешь.
- Почему... Почему? Как ты можешь удерживать меня сломанной рукой? Каааак?!
- Удивление, злость, отчаяние... Какая предсказуемая смена эмоций. И передо мной – лучший ученик той школы? Наверное, в этом месте следует рассмеяться. Ха-ха-ха.
- Зачем... Ты издеваешься? Что тебе от меня нужно... акххххх...
- Зачем, почему... Что нужно, это хороший вопрос. На самом деле, если честно, ничего. Абсолютно ничего. Просто...
- Что просто? Что?!
- Какой ты нервный. Твои учителя держались с большим достоинством. Я даже испытал что-то, похожее на сожаление, когда закрылись глаза последнего из них. Да, немного жаль было...
- Зачем... зачем их... зачем всех... акхххх...
- Ох, и почему люди испытывают непреодолимое желание высказаться перед тем, как испустить дух? Каждое слово тебе причиняет боль, каждое движение умножает страдания, а ты все пытаешься вырваться, все задаешь вопросы... В пустоту. Но... Пожалуй, я отвечу вместо нее.
Ты спрашиваешь – зачем? А зачем ветер, подобно разъяренному исполину, крушит дома, срывает опоры и провода, ломает деревья и уносит машины, как пушинки? Зачем море исторгает огромные волны, которые мрачной стеной заслоняют солнце, которые обрушиваются на берег, оставляя после себя смерть и разрушения, утягивая в пучину тысячи и тысячи людей...
- Хватит! Акхххх...
- Что, не нравится? А придется послушать, тем более, сам напросился. Так вот... Зачем, для чего происходят стихийные бедствия? Почему умирают люди? Почему множится боль и несправедливость? Просто. Очень просто. Так хотел мир. То же самое и с тобой. Ты сейчас умрешь. Потому, что так хотел мир.
Мой мир.

 

Ответ: Кусочек моей души

- Постой!
- Чего?
- Я, кажется, знаю эту девушку…
- Да?
- Да, ну не лично, конечно, просто знаю, кто она.
- Хм… а я даже и не догадываюсь.
- Неудивительно, ты же не любишь классическую музыку.
- Не люблю, мне больше по душе рок или, в крайнем случае, что-нибудь из танцевального. Но какое отношение мои музыкальные предпочтения…
- Прямое. Эта девушка – известная пианистка.
- Эээээ… а что ее фотография делала в медальоне на шее одного из самых кровавых маньяков в истории Лондона?
- Боюсь, что мы никогда не узнаем причин...


- Слушай, а эта, как ее...
- Хм?
- Ну, пианистка с фотографии...
- А! Стю Би-он, довольно известная в определенных кругах. Но для широкой
общественности ее имя пока загадка, поэтому неудивительно, что ты не
узнал девушку... да и фото было сделано довольно давно.
- Стю Би-он? Разве она не англичанка?
- Нуууу... Ты думаешь, что много осталось чистокровных англичан?
*скептически* Ерунда все это...
- Ладно-ладно, ерунда и ерунда. Лучше вот что скажи - не мог этот маньяк
за ней охотиться? Она, кстати, случайно не пропала? Может, он уже достиг
своей цели?
- Да нет, насколько мне известно, с мисс Стю все в полном порядке. А вот
насчет охотиться... Будь ты маньяком, носил бы фотографию своей жертвы в
медальоне на шее? Лично я - точно такого бы не стал делать.
- Так и на маньяка ты не тянешь. Кто знает, что на уме у этих тварей? От
них чего угодно можно ожидать.
- Хм... нет, в данном случае мне все равно не вериться в такое... Скорее
между ними просто есть какая-то связь. Или была.
- ...что не отменяет ничего из мною сказанного. Ладно, что было на самом
деле мы в любом случае не узнаем. Если только случайно.

 

Ответ: Кусочек моей души

Там, за окном


Телефон, лежащий на столе, внезапно издал звук, похожий одновременно на писк и глухое кваканье. Он подавал признаки жизни еще пару секунд, после того как Арти, нервно кусающий губы, сжал пластиковый корпус в руке, а напоследок высветил на экране ровные строчки, мигнул и погас. Смс пришло. Наконец-то!
В очередной раз – уже который за этот вечер – затаив дыхание, юноша щелкнул по клавише, заставляя телефон показать только что полученное сообщение. Да, это от нее и там написано... написано, что... Арти отшатнулся, с трудом сдерживая желание глупо захихикать, и, пока экран вновь не погрузился в черноту, не отрывая глаз вглядывался в слепяще-белые буквы. Понимаешь... мы... просто...
Юноша осторожно, со всем возможным тщанием, положил телефон обратно на стол, хотя ему хотелось швырнуть ни в чем не повинное устройство, да так, чтобы во все стороны брызнули осколки пластмассы и стекла.
– Так будет лучше…
Арти медленно подошел к окну, хотя самым большим его желанием в тот момент было пронестись по комнате, как ураган, сметая все на пути. Юноша молча вглядывался в ночную темень, хотя ему хотелось кричать, рыдать, стонать, умолять небеса о несбыточном. Он смотрел на свое размытое отражение в запотевшем стекле, представляя, как головой проламывает эту хрупкую преграду, как осколки впиваются в кожу, вспарывают ее до кости, как льется кровь, смывая оглушительной физической болью боль, которая намного страшнее...
– Ты должен... понять...
Арти провел пальцем по холодной поверхности, оставляя на стекле полоску уличной черноты, в которой отразились его глаза. Карие, темно карие, сейчас они были темнее обычного, а кроме того – в глубине зрачков невозможно что-либо разглядеть. Просто непроницаемая пелена, скрывающая за собой целую бурю чувств. Или пустоту?
– Должен быть сильным...
Чужие слова, горькая ирония в голосе. Арти прислонил ладонь к холодному стеклу, наблюдая как тьма разбегается от пальцев во все стороны, чувствуя тонкие иголочки, проникающие все глубже под пока еще теплую кожу. В детстве это было одной из его любимых забав, сейчас же – единственный способ привести мысли хоть в какое-то подобие порядка.
– Ты должен сдерживать свои эмоции... Ты же... должен вести себя соответственно... Должен... Должен... Должен... Всем должен...
Аккуратно подстриженные ногти царапнули гладкую поверхность, открывая взору гроздь огоньков в ночном небе. Может быть праздничный салют, может быть звезды, а может быть свет других окон, за которыми веселятся, спорят, ругаются, любят, надеются, ждут... или не ждут. Уже не ждут.
– Всем должен... Кроме себя...
Немного нелепо отождествлять обычные слова с неким спусковым крючком, но мгновение спустя Арти стал чувствовать себя иначе. Нет, горечь никуда не исчезла, как и боль, неторопливо, зная, что юноше никуда от нее не убежать, разливающаяся по телу. И сожаление остались при нем, как билет на поезд, ушедший пару минут назад... Но, одновременно, все стало проще. И четче. Совсем чуть-чуть.

А днем шел снег. Пушистый и мягкий, его крупные хлопья лениво проплывали мимо, уносимые легким ветерком, сугробы, что еще вчера были едва заметными бугорками, ныне на глазах росли, становились значительнее, как важные господа, наконец дождавшиеся своего часа, и степенно выступали вперед, под свет холодного солнца, отмечая начало большого приема, организованного Матушкой-Зимой. Дети, оглашая мир радостными криками, играли в снежки, строили ледяные крепости, да и просто валялись на мягкой белой перине, давясь обжигающим морозным воздухом. Взрослые же сейчас ничем не отличались от своих отпрысков, они бегали, шумели, растеряв по пути остатки солидности, и смеялись. Смеялись вместе с детьми, смеялись вместе с икрящимся на солнце снегом, смеялись вместе с трескучим морозцем, с северным ветром, с удивительно красивыми в этот момент деревьями...
А потом был вечер. И были салюты, окрасившие небо осколками уходящего золота, были поздравления и песни, были надежды и мечты, были улыбки... целое море, нет, океан улыбок. Наверное, они даже были счастливы. Все эти люди. По крайней мере, их лица светились изнутри, глаза, пусть совсем ненадолго, прояснились, они сбросили с себя тяжкий груз забот, они искренне верили, что все плохое останется позади, а впереди ждет только счастье. Они верили...
Арти едва заметно склонил голову. Каждый год одно и тоже, каждый год он стоит у окна, сверху вниз смотря на людей, следя за ними, как терпеливый кот следит за неосторожной мышкой, только юноша больше походил на певчую птицу в просторной клетке, птицу, которая разучилась петь, и про которую все быстро забыли...
– Кажется, что декабрь не кончался... что старый год свернулся угрюмым клубком вокруг меня... ничего не изменилось... абсолютно ничего… Они там, под ярким светом игрушечных огней... А я? Я – позади? Нет. В стороне. В одном шаге, в одном небольшом шаге...
Льдинки в глазах Арти мертво блеснули, он вернулся к столу, вновь взял в руки телефон и выключил.
– Прощай... и ты.

Юноша торопливо оделся, на ходу застегивая пуговицы, выключил свет и, уже выскочив за порог, бросил последний взгляд на утопающую в сумраке комнату. Комнату, служившую ему домом много лет, к которой он привык и даже в какой-то степени сроднился с ней. Вон стол с компьютером, рядом телевизор – в темноте похожие на пульт управления звездолетом или, если спуститься с небес, на систему управления запуском баллистических ракет… Арти не знал, почему на ум пришли эти сравнения. Не знал, почему окно, слегка подсвеченное вспышками салютов, кажется дверью в иной мир. Не знал, почему комната стала такой пустой и чуждой. Он многого не знал. Да и не хотел знать.
Юноша с силой захлопнул дверь и сбежал вниз по лестнице, едва касаясь перил. Он не торопился, он просто не хотел больше ждать. Правда, перед стальной дверью, насквозь промерзшей и ставшей частью Зимы, Арти замедлил шаг. Пара миллиметров металла, всего лишь пара миллиметров и он окажется снаружи. Снаружи. Снаружи... Он, конечно же, и раньше бывал на улице – чуть ли не каждый день, ведь приходилось ходить на работу, чтобы были деньги, бегать в магазин за продуктами, чтобы не сидеть голодным... Но эти прогулки не доставляли юноше удовольствия, он чувствовал себя неуютно и лишь дома, в тихой и уютной квартире, напряжение, щедро подаренное очередным прожитым днем, отступало. Совсем чуть-чуть... Так было всегда. Но не сейчас.
Арти нерешительно замер, ему оставалось сделать один-единственный шаг, но юноша боялся этого выбора, боялся, что, разрушив привычную жизнь, променяв ее на сверкнувший впереди огонек, он очередной раз обманется, обожжется, упадет на холодную землю побитым псом, вот только конуры, где можно переждать и зализать полученные раны, уже не будет. Один шаг, один-единственный шаг и прошлое растает, как снег под лучами весеннего солнца, растает, чтобы впитаться в землю, давая жизнь новым всходам... Простой выбор из двух вариантов – первый изучен вдоль и поперек, другой же совершенно неведом, может, его и нет вовсе. Кто знает? Кто скажет, как поступить правильно? Кто отметит верную дорогу? Никто... Кроме тебя самого.
– Прощай...

Он стоял под заледеневшим деревом, одной рукой держа потрепанный мешок с подарками, а другую положив на голову неказистого снеговика, наспех вылепленного детворой. Он стоял под фонарем, на клочке земли, что бледный свет вырвал из-под покрова ночи, стоял, с доброй улыбкой наблюдая за снежинками, который кружились вокруг, украшали его красную шапку причудливым белым узором, застревали в бороде и падали на землю. Он был похож на волшебника, такого старого мудрого мага, очень доброго и знающего абсолютно все.
– Охохо! Метель метет, след заметет, кто к нам идет, подарка ждет?
Арти, до того обходивший стороной шумные компании, с размахом отмечавшие наступление долгожданных праздников, осторожно приблизился и ступил на мерцающий в свете фонаря снег. Юноша думал, что одно лишь освобождение от прошлого даст ему видение дальнейшего пути, но он жестоко ошибся, да и могло ли все так просто разрешиться? Наверное, нужно сначала привыкнуть, присмотреться, попытаться разобраться в чувствах, рождающихся при виде занесенных снегом улиц, утопающих в тишине и темноте деревьев, покрытых тонкой изморозью, машин, похожих на сугробы и сугробов, похожих на стены крепости. Наверное... Арти не знал, что ищет, а просто шел вперед. Шел вперед и встретил... его.
– Здравствуйте, дедушка!
Совсем не похож на переодетого актера или на развеселого папашу, который решил поиграть в персонажа старых сказок... Арти растерянно уставился на длинную белую бороду, слегка потрепанную и спутавшуюся, такую непохожую на белоснежные подделки виденные в детстве. Нет, не может быть...
– Охохо! Здравствуй, внучек! С праздником тебя!
Дедушка лихо подмигнул печальному снеговику, у которого вместо носа торчала короткая черная веточка, и принялся искать что-то в своем мешке.
– Дедушка, а вы правда...
– Настоящий? – белоснежные брови приподнялись. – Для тех, кто верит – да. А тем, кто не верит мой ответ без надобности. Вот детишки, когда задают мне такой же вопрос, они искренне верят, и я всегда говорю – да, я Дед Мороз. Настоящий Дед Мороз. И тогда они просят подарки, ведь ждали этого дня целый год... целый год, чтобы исполнилась их мечта. Большая или маленькая, глупая или бессмысленная. Неважно, это – мечта. Мечта и все. Разве есть в мире что-то более важное? Кстати, у меня и для тебя есть подарок.
Он что-то достал из мешка. Что-то маленькое и тускло поблескивающее лежало на вытянутой вперед ладони.
– Подарок? – Арти шагнул вперед, голос хрустнул, как снег под ногами. – Мне? Но я...
– Держи-держи, – старик вложил потемневшую от старости монету в руку юноши. – Сегодня особенная ночь...

Арти брел сквозь метель, не различая пути, он шел, веря, что снег, кажущийся бесконечным, все же закончится, рано или поздно. Он шел, сжимая в ладони монету, которую потерял еще маленьким мальчиком, про которую и думать забыл, которая вызвала внутри странное чувство, похожее на умиротворение. Металл холодил кожу, по лицу хлестали порывы жесткого ветра, впереди была непроницаемая белая стена... Юноша закрыл глаза, чувствуя, как веки облепляет снег, до боли сжал монету и тихонько, так что слова почти полностью утонули в шуме метели, сказал, обращаясь к кому-то невидимому, а может и к самому себе:
– Спасибо... за все.

– Мама! Все белое! Кругом все белое! Это снег! Снег выпал! Мама!..

 

Ответ: Кусочек моей души

http://zhurnal.lib.ru/editors/k/karpickij_a_a/posvyashenie2.shtml

Вторая часть Посвящения.

 

Ответ: Кусочек моей души

Посвящение


Бог сказал: да будет радость на земле сией, да будут цвести сады и произрастать растения полезные, да восстанет солнце, простирая свое тепло и свет от края до края, да будут люди счастливы и приветливы, и пусть нужда не согбит их плеч, беда не коснется их порога, а тягостные мысли не оставят темного следа в их душах. Да будет так.
И стало так.
Светило солнце, множились стада, а деревья приносили столько плодов, что люди не успевали их собирать. Сами же они не испытывали надобности ни в чем – если хотелось жаркого из птицы, надобно было только взять лук и пойти в лес, где первая же пущенная стрела находила цель, а охотник приносил домой столь много добычи, сколь мог унести. Ни одно ремесло не было для них секретом, и не было знания, запретного для них. Люди жили в полном покое и благоденствии, не зная печали, славя Бога за каждый прожитый день...
Так было долго, но долго тем отличается от вечности, что имеет свой конец и когда-нибудь наступает день, в который прекрасное полотно мира вдруг оказывается скомканным и отброшенным в сторону, словно грязная тряпка. И наступил такой день, и люди, усомнившиеся в привычном порядке, возгордившиеся и жаждущие нового, пришли к Богу.
Ты, сказали они, благословил нашу землю, ты заслонил нас от бед, ты даровал нам процветание. Мы благодарны и потому пришли к тебе, подобно просителям.
Чего же Вы хотите, спросил Бог, разве я не дал вам всего, что потребно для вашей жизни, для того, чтобы не знать нужды и печали?
Мы благодарны, ответствовали люди, у нас есть все, что потребно для нашей жизни. Но мы пришли просить другого.
Просите же, сказал Бог, ибо то, что не вытребовано, дано может быть лишь волею случая.
Мы просим, возопили пришедшие, тебя, о Боже, избави нас от твоего взгляда, от оков твоих слов, что делают нас лишь смиренными овцами на сытном пастбище.
Вы хотите сами решать свою судьбу, спросил замолчавших людей Бог.
Да, да, да, наперебой закричали они.
И Бог задумался. Лишь на мгновение, показавшееся просителям бесконечным. А потом, легким движением сияющей длани, даровал людям свободу. Навеки.


***************

– Ты, Аластор, острие меча, взрезающего трепещущую плоть изменника, капля яда, скатывающаяся по прозрачному стеклу бокала с вином, кровавый отблеск в глазах жертвы, загнанной в угол и ожидающей праведного возмездия...

Сумрачный лес, что окружает старое кладбище, безмолвен и тих, позволяя услышать потрескивание сучьев в небольшом костре, разожженном под сенью громадного бука. Само же место упокоения мертвых настолько дряхлое, настолько согнулось под тяжестью ушедших в небытие веков, что сейчас почти потеряло былую мрачность и тайну. Сейчас – просто удобное прибежище для тех, кто хочет укрыться от посторонних глаз и излишнего любопытства, присущего людям.
Их было совсем немного – восемь человек сидело вокруг огня, изображая неровный круг, стремившийся к овалу. А в центре стоял, укутавшись в черные крылья тонкого плаща, высокий и худощавый молодой человек, твердым голосом произносивший слова, которые лучше оставить покоящимися на дне самого глубокого моря, опутав для верности сетью магических печатей. Правда, слушателей не интересовали такие подробности, они, взирая на своего Мастера, будто на высшее существо, с открытыми ртами внимали, ловили каждый звук, каждое изменение интонации. Мир, что вокруг, перестал для них существовать.
А Мастер все говорил.

– Ты, Уриил, темный властитель света, зеркальное отражение совершенства, держатель священного пламени...

...при дальнейшем поступлении водяного пара образуется конденсация. Избыточное количество водяного пара проявляется в виде дождя, тумана или конденсата. Насыщенное состояние при этом сохраняется. Если насыщенный теплый воздух охлаждается, то также происходит конденсация. Теперь охлажденный воздух будет впитывать меньше влаги. Температура, при которой это происходит, называется температурой точки насыщения. Она указывается в °С. С помощью точки насыщения можно установить давление водяного пара влажного воздуха по кривой давления водяного пара. Итак, точка насыщения является единицей измерения количества воды во влажном воздухе...

– Ты, Дума, непроницаемая тишина Часа Быка, зловещее молчание того, кому нечего больше сказать, всевидящее око последнего судии, хладный страж врат, что не устояли пред дыханием Высших...

Шел путник в славный город Каер-Ис, шел порою весеннюю, когда реки выходят из берегов, а дороги расплылись, будто жидкая каша по тарелке. Шел, поспешая, но не ради прекрасных дворцов и храмов древнего града ноги несли его через заполненные мутной водой лужи и глубокие выбоины, а только дела благого для оставались позади леса, поля и горы. Шел он уже многие день, сандалии истерлись, саднили мозоли на ногах, одежды промокли и потемнели от дорожной пыли, а благообразная прежде борода вся спуталась и походила на козлиную.
У дорожного камня, что в полудне пути до Каер-Иса, путник, умелый травник и врачеватель, славный во многих местах, остановил свои ступни и присел, дабы укрепить тело скромным завтраком. Хлеб с сыром поднял настроение и воспрявший духом путник хотел продолжить свое странствие, как, будто влекомый невидимым ветром, неловко прихрамывая и двигаясь боком, аки тварь речная и морская, зовущаяся раком, на дороге возник незнакомец.
Приветствую тебя, о, достославный путник, промолвил человек, богатая одежда его выдавала персону важную и значимую.
И тебе доброго здравия, Большой Человек, ответствовал старый травник, что привело тебя сюда?
Я хотел предупредить тебя, незнакомец ступил вперед, не ходи в Каер-Ис.
Почему, удивился путник, уже вечером я войду в славный град, где столько людей ждут моих настоев и отваров, а так же редких целебных трав, что не найти в этих краях. Многие могут погибнуть, если я задержусь даже на день.
Не ходи в Каер-Ис, повторил незнакомец, спеша растолковать свои слова, с городом беда, ты не успеешь помочь, да и никто не успеет.
Но если я облегчу участь одного человека – разве это не достаточная причина, чтобы пожертвовать своей жизнью, старый травник перекинул через плечо тяжелый мешок и стукнул посохом по земле.
Тогда, если ты соизволишь уступить моей просьбе, посмотри, прежде, чем продолжить путь, мою дочь – ей очень плохо, незнакомец смиренно склонил темноволосую голову.
Хорошо, согласился путник, где твоя дочь?


– Ты, Амаймон, Повелитель Востока и Король Севера, стоящий над всеми и всеми незримый, суть истинной власти...

Не ветхий пергамент, но простой лист бумаги, вырванный из обычной школьной тетради, хранил в себе тайные строки. Аккуратные буквы, будто запертые в клетки, скользили под взглядом Мастера и падали, небрежно уроненные, с его губ. Никакого почтения к традициям, ничего общего с многочисленными оккультными ритуалами. Представление было совершеннейшим и эксклюзивным творением Мастера. И только он знал, как оно закончится.
Ученики же, что ожидали посвящения, внимая каждому слову своего Учителя, не боялись придти ночью в подобное место, ибо верили. Верили, что Учитель знает, лучше знает, что делать. Верили, что посвящение, о котором так много говорилось – одна из важнейших целей в их жизни. Верили, что еще немного и все перевернется, станет светлее, лучше, понятнее. И потому сидели вокруг потрескивающего в зловещей тишине костра. И потому терпеливо ждали окончания ритуала.
А Мастер продолжал говорить.

– Ты, Луг Самилданах, разящая стрела ослепительного света, поводырь, плетущий пути в вечном тумане, семя восхода и кровь заката...

...смысл принципа хрупкости хорошего состоит в том, что любая система может
считаться хорошей, когда она удовлетворяет некоторому набору требований, но должна быть признана плохой, если не удовлетворяется хотя бы одно из них. Поэтому все хорошее, например устойчивость, более хрупко, чем плохое...
... таким образом, чем сложнее динамическая система и чем слабее механизмы ее саморегулирования, тем более хрупким оказывается состояние ее устойчивости...
... с приближением к границе области устойчивости даже малые изменения параметров, носящие плавный характер, могут приводить к очень быстрой потере устойчивости...
...вблизи границы устойчивости принимать какие-либо спасительные меры, как правило, уже поздно — система вышла из-под контроля...


– Ты, Эохаид, отец всех, повелитель стихий, властитель жизни и смерти, вода, что дает изобилие, но сметает тех, кто осмелился стать на пути Великого...

Подошли они к высохшему колодцу, что весь порос высокой травою и незнакомец остановился.
Твоя дочь тут, удивился путник, укрывая рукой глаза, слепимые ярким солнцем.
Нет, я обманул тебя, просто ответствовал незнакомец.
Дабы я не достиг стен Каер-Иса, промолвил, задумавшись, старый травник, вовремя? Во время чего, Большой Человек?
Ненасытное море разверзнет свою пасть и в бездонной пасти сей канет без следа прекрасный град, что стоит на самом краю, повторил незнакомец чужие слова.
Беда идет... мое место там, путник не сомневался, уйди с дороги Большой Человек, позволь продолжить путь.
Ты не должен быть в городе, незнакомец упорствовал, ты ничего не изменишь, только погибнешь зря.
Ты беспокоишься за мою жизнь, чем же дорога она тебе, удивился старый травник.
Не беспокоюсь, да и не нужна мне твоя жизнь, незнакомец нахмурился, но ты не должен быть там.
Почему, ответь мне, Большой человек, путник растерялся, ведь если я ничего не смогу изменить, да моя жизнь тебе не нужна, почему ты препятствуешь мне?
Даже одной карты, переложенной в другое место, довольно дабы пасьянс, что раскладывает рука судьбы, никогда не сошелся. Выбирай путник – жизнь или смерть. И то, и другое не послужат во благо, но и не станут злом. Выбирай, повторил незнакомец, только тебе решать, как будет.
И путник выбрал.


– Ты, Баал, яростный сноп обжигающих молний, что рушатся на землю с небес, сама земля, что каждую осень умирает, а весной возрождается к жизни, покрытое тайной имя древних сил...

Тени от костра метались между деревьев, подчиненные неведомому ритму, с каждым мгновением окружающий лес становился все более и более пустым. Казалось, странный ритуал выхолащивал сущее окрест места своего проведения: будь то птицы или звери, древние духи или не менее древние силы самой земли. Все убегало, уходило, растворялось – в несуществующем.
Но природа не терпит пустоты, и на их место явилось нечто новое – мягкое, невидимое, неведомое, обволакивающее и успокаивающее. И бесконечно равнодушное, как тот человек, что стоял рядом с угасающим костром и читал строки, написанные синей ручкой на мятом листке тетрадной бумаги.
Будто лес в этот момент до самых верхушек деревьев затопило водой, да только не вода то была. Связывалась каждая частичка воздуха, каждый листочек и веточка – замерли, легкий ветерок умер, не родившись, облака, задумывавшиеся над тем, что неплохо бы полить этот лес легким дождиком, тотчас убедились в полной невозможности сего мероприятия и с проворством быстроногих зайцев брызнули во все стороны. Деревья, без сомнения, с огромным желанием повторили бы подобный маневр, но, увы – такое было не в их силах. Оставалось лишь одно – незримо наблюдать, как человек в черном плаще губит саму плоть реальности, как каждая частичка пространства разрывается в клочья и исчезает в небытие...
А Мастер продолжал произносить зловещие имена.

– Ты, Ангро Майнью, смутная тень, стоящая позади всего сущего, разделяющий прежде единое, бросающий семена в землю, паук, что терпеливо вьет свою паутину...

...стёкла имеют очень сложное строение. Они состоят из комплексов разных молекул, которые в нормальном состоянии очень прочно связаны друг с другом. Именно поэтому стекло твердое (не мягкое).
Однако если два таких комплекса разъединить, а потом поднести вновь друг к другу, то им далеко не всё равно, «каким боком» приближаться, чтоб связаться прочной связью. Если при изгибе стекла возникла микротрещинка, то после сдвига края трещинки пытаются сомкнуться, но при этом комплексы молекул сближаются неправильным образом, и никакой прочной связи не образуется. Смыкания трещины не происходит, но нагрузка-то внешняя остается, и из-за нее трещина катастрофически расширяется и моментально становится большой. Из-за этого все тело ломается на куски...


Ты, Кирре, плоть от плоти безумных иллюзий, мечта, сгорающая дотла и осыпающаяся вниз ледяными осколками, ночной кошмар, оборачивающийся неясной надеждой, мираж в пустыне, с издевательским смехом ускользающий из под носа жаждущего путника...

**************

– Деееедаааааааа! – голос лишь на мгновение опередил девчонку, чуть ли не кубарем скатившуюся с лестницы. – Смотри, что я нашлаааааа! Ойййй...
Она едва удержала равновесие, но только сильнее прижала к себе тяжелую деревянную шкатулку. Переминаясь с ноги на ногу и прерывисто дыша, девочка с легким упрямством во взоре смотрела на пожилого человека, что уютно устроился в большом мягком кресле.
– Эта штука лежала в самом дальнем углу чердака, я еле-еле добралась дотуда, – она опустила взгляд на свои джинсы, все в лохмотьях пыли, и покраснела. – И кто только ее туда запрятал? И что там внутри?
– Ох, попрыгунья-стрекоза... – старик закряхтел. – И везде-то она побывала, и все-то она осмотрела...
Девочка еще сильнее залилась краской, а дедушке вдруг подумалось, что его внучке очень идет румянец на щеках вкупе с россыпью веснушек, которые, словно отблески весеннего солнца, усеяли курносый нос. Она вырастет красивой девушкой, с внезапной теплотой и нежностью продолжал рассуждать старик, найдет себе хорошего парня, у них появятся дети и все будет хорошо, если... Ледяные ниточки протянулись от сердца к голове и рукам, обжигающая холодом паутина оплела по-старчески хрупкие ребра, мешая дышать – удивительные зеленые глаза, в которых смешивались мягкость и твердость, растрепанные, подстриженные под мальчика, рыжие волосы... нет, только не это. Так не будет... так не должно быть! Он же ушел – и ушел безвозвратно! Столько времени прошло... Да, наверное, это просто старость – любая мелочь кажется катастрофой. Дедушка вздохнул.
– Внученька, ну подойди поближе, покажи, что нашла на чердаке, – он прекрасно знал, что девочка держала в руках, но не хотел пугать ее зря, а кроме прочего – слишком боялся сам, оттягивая до последнего знакомство с мрачным наследством. – Охохо, древняя реликвия нашей семьи... целых пятнадцать лет я ее не видел...
– Реликвия? – девочка остановилась в нескольких шагах от массивного кресла и с любопытством уставилась на своего дедушку. – А что она делала на чердаке?
– А что старая шкатулка могла делать на чердаке? – старик вновь тяжело вздохнул. – Ее там спрятали от посторонних глаз... – он строго посмотрел на смутившуюся внучку.
– А кто? Кто же ее спрятал? – любопытство разыгралось так сильно, что девочка почти подпрыгивала от нетерпения.
– Я, – просто ответил старик, помолчал минуту, потом нехотя продолжил. – Шкатулка принадлежала твоему отцу. И перед тем днем, когда... – он запнулся. – Когда твой отец ушел навсегда, он дал мне эту шкатулку и попросил передать ее своей дочери, то есть тебе, Дашут, когда той исполнится двенадцать лет... Попросил, охохо, это было больше похоже на приказ...
– Но почему ты не отдал мне шкатулку? – девочка искренне негодовала, зеленые глаза метали искры и молнии, а ее дедушка едва удержался от того, чтобы перекреститься. – Зачем ты прятал ее от меня? Так нечестно!
Она пару раз шмыгнула носом и совершенно неожиданно разревелась. Поставив на пол тяжелый предмет, который, оказывается, являлся семейной реликвией, девочка присела рядом и, закрыв лицо руками, плакала, повторяя: “Папа... папа...”. Слезы стекали по пальцам, будто капли дождя по ветвям дерева, дедушка не выдержал и попытался встать, чтобы хоть немного успокоить девочку, но резкая боль в спине помешала ему это сделать.
– Ой... ой... прихватило... – старик застонал.
– Дедушка! – испугалась переставшая плакать Даша. – Что с тобой? Принести твою мазь?
– Нет-нет, лучше побудь тут... – он никогда бы не признался, что не хочет оставаться один на один со старой шкатулкой. – А спина... сама пройдет.
– Нуууу... хорошоооо... – протянула девочка, потихоньку успокаиваясь. – Кстати, деееедаааа, а почему ты мне про папу почти ничего не рассказываешь? Куда он ушел? И почему не вернулся?
– Внученька ты моя... – старик ненадолго замолк, осторожно подбирая слова. – Понимаешь... Твой папа был... Сложным, да, очень сложным человеком. И некоторые вещи про него... лучше не знать. А остальное... я обязательно расскажу тебе, обязательно – только чуть позже, хорошо?
– Хорошо... – грустно согласилась Даша. – Но шкатулку... можно я ее открою, можно? – в голосе девочки, как и в глазах, вновь прорезалось упрямство. – Ну, пожаааааалуйста!
– Хорошо, – в свою очередь согласился дедушка, а затем прибавил строго, – но только если ты пообещаешь никому не рассказывать о том, что мы найдем внутри!
– Конечно, дедушка! – девочка радостно подпрыгнула на месте. – Могила! Буду молчать, как партизан!
– Ну-ну... – старик покачал седовласой головой. – Ладно уж, открывай...

Первый, похожий на умудренного жизнью властителя, надменно поднял нос ровно настолько, насколько требовалось, и подчеркнуто равнодушно взирал сверху вниз. Второй, с худощавыми чертами лица и почти прозрачными глазами, того и гляди рванет с места – нервничает, боится, ненавидит. Типичный молодой представитель мелкой знати, ничего особенного. А вот третий, будто высеченный из цельного куска твердого камня, гораздо интереснее – явно воин, не из последних, и держится хорошо. Внешне – само спокойствие, в непонятных глазах всего понемногу – капелька страха, частичка презрения, искорка ненависти, чуть-чуть печали, легкая ирония и, конечно же, смирение, что связывает все воедино.
Любопытно... но, не слишком, а что дальше? Дальше... дальше... хм... Остальным человеческим головам он уделил еще меньше внимания, чем первым трем, и теперь чувствовал легкое разочарование. Разбуженный интерес требовал продолжение – а того не было. Хотя... Он провел пальцем по щеке правителя, испытывая в душе почти детский восторг от того, с каким терпением напыщенный индюк пытался делать вид, что ничего не произошло. Он не выдержал и заливисто рассмеялся, надавил сильнее, неотрывно наблюдая, как в мягкой плоти образуется уродливый шрам, удовлетворенный слегка отстранился. Затем нахмурился и стал описывать указательным пальцем идеальный круг, так, что в такт движениям рана на мертвом лице срасталась, сжимаемая невидимыми швами.
Вооот! Теперь намного лучше. А то гладкие, словно картинки... не бывает такого! А интересно... где заканчивается эта цепочка из голов? А вторая, что движется в противоположном направлении? Или она одна, будто канат, перекинутый через небесный блок... А чем они крепятся? Нанизаны на нить? А, может, на огромную тончайшую иглу, как у Дяди Веля... правда у того на металлическом штыре, воткнутом в разбитую барную стойку, висели жирные черные мухи. Причем они еще и живыми были, лениво перебирали мутными пленками крыльев и монотонно гудели, точь-в-точь как местный трансформатор. Дааааа...
– Ты видишь? Видишь?! На небе! Облака! Человеческие лица! Головы! Похожи – не отличить! И все незнакомые! Ну смотри же!
– Тами, отвали...
– Ну, неужели ты не видишь?! Ну, посмотри на небо!
– Ну, посмотрел... ни облачка... чисто... солнце печет... Ты бы завязывал с этим Тами, доиграешься ведь.
– Да ну тебя... вечно ты...
– Вечно что? Пытаюсь тебе мозги вправить? Дык, пропадешь же. Жалко. Малость.
– Вот еще! Не надо мне ничего вправлять!
– Правда? – загорелый темноволосый паренек лет пятнадцати лениво сплюнул. – Ну ка, Тами, скажи мне, что ты видишь вооооооооон там? Воооооооооон, облако в форме булыжника.
– Булыжника? Сам ты булыжник! Это же яйцо! Яйцо Великого Дракена! Когда-нибудь его твердая, как алмаз, скорлупа пойдет трещинами и на свободу вырвется ужасное чудовище, простирая на тысячи миль огромные крылья и щупальца...
– Оооооох... – тяжело вздохнул темноволосый и устало махнул рукой. – Это не лечится...
Он хотел сказать еще что-то, но настойчивый писк сканнера, который висел на ремне брюк, заставил отвлечься от привычной игры. На маленьком экранчике, поднесенном темноволосым пареньком к самым глазам, неторопливо и плавно двигались крупные точки красного цвета.
– Уф... Отбой тревоги, это бабка на рынок пошла, – он любовно погладил пластиковый корпус биосканнера. – Полезная все-таки штука! Повезло, что нашли ее...
– А дай мне сканнер на минутку... – Тами опустил глаза вниз. – Ну, пожаааааааалуйста.
– Хм... а ты не будешь приставать со своими... – темноволосый замялся, ругаться уже расхотелось и стоило получше выбирать слова. – Фантазиями?
– Не буду! – Тами вскинул глаза, отливающие невыносимой голубизной чистого неба. – Честно-честно!
– Лады. Но только на минутку, понял?

...нарушение процесса идентификации субъективного образа с воспринимаемым объектом (узнавание)... искажается процесс восприятия объекта или его признаков... возникающий субъективный образ не соответствует реальному объекту и полностью его замещает...
...искаженное восприятие объектов внешнего мира: их величины и размеров, формы, постоянства цветовой гаммы, пространственного положения и устойчивости, количества и целостности, ощущение замедления или ускорения течения времени... реальный мир представляется мертвым, нарисованным, неестественным, человек может отмечать необычное восприятие освещенности, цветовой раскраски. Мир кажется как бы во сне...
...человек не может... отделить... субъективный образ... восприятия реальности...


– А ну ка отдай! – темноволосый чуть ли не с силой вырвал у Тами свой сканнер. – Тебе мобильника мало?
– Ну, я же только слушал... – жалобно протянул тот.
– Ага, щаааааз! Поверил я тебе! – ярился темноволосый. – А эти помехи – просто так? Еще скажи, что ты в них расслышал чье-то послание... Хотя нет, не говори, достаточно я наслушался за сегодня!
– Но я просто... я ничего плохого...
– Тами... ты достал! – темноволосый был краток.
– И не Тами, а Тамиан! – Тами, наконец-то, соизволил обидеться.
– Может к тебе еще и Ваше Высочество обращаться? – в голосе послышалась неприкрытая издевка. – Скажи спасибо, что не зову тебя Таимчиком.
Тами надулся... нет, не как мифическая тварь по прозвищу Античный Бегемот, а подобно вполне прозаичному индюку. Надулся и замолчал. Вперил пристальный взгляд в дерево (будь оный чуть более материальным – несомненно, в долю секунды, пробил бы и толстый ствол, и массивную каменную ограду палисадника, и авоську бабки, возвращавшейся с рынка) и изобразил на лице выражение самой оскорбленной невинности из всех невинностей обитаемой вселенной. Темноволосый хмыкнул.
– Ладно. Не дуйся. Я ж пошутил, – примирительно сказал он. – Лучше отдохни. Пока можно...

Потайная калитка, укрывшаяся в глубине густого тенистого сада, тихий скрип петель, сонм разнообразнейших запахов, осторожно касается носа – сладковатый аромат пыльцы, легкий привкус затхлости и еще что-то, трудноуловимое и странным образом притягательное. Деревья стоят, не шелохнувшись – ни единый листочек, ни самая малая веточка, ничего не выдает мягкого ветерка, скользящего по шершавой коре. И только когда потоки теплого воздуха осторожно касаются кожи, играют полами одежды... а через миг без следа растворяются в гуще сочной зелени.
Свет падает неравномерно – под сенью высоких деревьев, среди набравших силу садовых кустов крепко застряли довольно-таки большие участки темноты (нет, не непроглядной, просто – прохладная тень в жаркий полдень, сдобренная тишиной, той, что наступает после сильной грозы). Правда, общая картина имела скорее пасторальный оттенок и навевала спокойствие, а не тревогу. Да и солнечные лучи, прорезавшие кое-где плотную листву, созидали ту атмосферу уютной укромности, что позволяла чувствовать себя как дома, в старой доброй комнате, в которой прошло все детство...
Кажется, что никого и ничего нет, но первое впечатление обманчиво – в земле копошатся земляные червяки и жуки с черными спинками, деловито жужжат пчелы, перелетая от цветка к цветку, даже юркая ящерка спряталась под камнем возле дальнего куста шиповника... Но никакой тайны, никакого скрытого смысла.
Просто забытый временем сад.


Резкий, неприятный звук царапнул напряженные нервы, облачко пыли, вырвавшееся из открытой шкатулки, окутало лицо девочки, заставив Дашу чихнуть.
– Дееееедаааа! Тут какая-то книжка! – она еще раз чихнула, но сия мелкая неприятность не охладила энтузиазма, что присущ юности. – Ой, как много пыли...
Даша провела ладонью по обложке – черный бархат был весьма приятен на ощупь.
– А почему она такого цвета? И как называется? Тут не написано... Деееедаааа! – девочка требовательно посмотрела на сидевшего в кресле старика. – Ты знаешь, что это? Ты видел книжку раньше?
– Видел, – пожилой мужчина ответил с явной неохотой. – Знаю...
Ему хотелось заскрежетать зубами, да так, чтобы звук промчался по самым укромным уголкам большого дома, изгоняя всякую скверну... Пришлось довольствоваться невеселыми мыслями. Но каков шельмец! Как все просчитал! Сыграл на любопытстве внучки... Да только актер из тебя все равно посредственный. Можно даже сказать – никакой. Хотя сейчас ты и победил...
– Дееееееедааааа! Почему молчишь, а? Ну, дееееедаааа!
– Да я так, Дашут, немного задумался, – старик ласково улыбнулся девочке. – Ты что-то спросила?
– Конечно! – Даша очередной раз чихнула и важно подняла носик. – Ты же сам сказал, что видел эту книжку раньше, а как она называется – не говоришь...
– Ох, внученька... Если бы я знал.
– А ты не знаешь?! – зеленые глаза округлились от удивления. – Как же так?
– Вот так... Да, я видел эту книгу. Да, я знаю, кто ее написал. Но открывать ее или, тем паче, попытаться понять, что там написано... Нет.
– Но почему?!
– Не хочу. Не хочу знать, что написал твой отец. Не хочу знать, зачем он оставил книгу тебе...
– А я – хочу! – Даша перевернула толстую обложку и стала быстро-быстро листать страницы.
– Стоооо... ой... – окрик старика бесконечно запоздал...

– Вот мы и на месте.
Зазубренные пики гор глубоко увязли в тяжелом, налитом свинцом небе.
– Ты готов услышать новое слово?
Под ногами жалобно хрустел снег.
– Каждая ступень лестницы ведет в бесконечность...
Заученная фраза утонула в свистящих порывах злого, холодного и пронзительного ветра.
– Ты помнишь символ?
Солнце, выглядывающее из-под массивных туч, нещадно палило.
– Конечно. Круг...
Белая равнина ярко сверкала и переливалась, отражая свет. Говорят, если долго лицезреть подобное – можно лишиться зрения.
– Довольно, не продолжай.
У подножия гряды расстилался приветливый лесок, рядом притулилась небольшая деревня.
Молчание.
Вдалеке, среди изрезанных морщинами скал, мелькнуло что-то серое и неприметное.
– Сегодня я хочу обойтись без формальностей.
Семейство горных коз ловко пробиралось по горным тропам, настороженно следя за двумя человеческими фигурами.
– Мне тут не нравится. Так было необходимо?
Солнце изливает тепло, ветер несет холод. Пятью сотнями метров ниже в это время жарко, как в тропиках, и можно ходить как на пляже. Там нет снега. И ветра.
– Как испытание? Нет. Как часть истины? Да.
Традиционные черные плащи оказались не самой подходящей одеждой – белое лучше отражает свет... и тепло. А ткань была недостаточно толстой и почти не защищала от болезненных уколов морозного воздуха.
– Я смиренен... готов услышать.
Серые пятна растворились в ослепительной белизне – козы, не найдя ничего съедобного, сочли за благо изящно удалиться.
– Звук.
Небольшой камень, покрытый инеем, пролетел по пологой дуге и опустился прямо на скопление таких же булыжников. С зубодробительным скрежетом чиркнул об ледяную поверхность другого камня, сдвигая тот с места, снова подскочил вверх и бесшумно вонзился в мягкий сугроб.
– Камень?
Булыжник, сдвинутый ударом с места, прокатился по снегу пару метров, неуверенно качнулся и остановился.
– Еще.
Увесистый скальный обломок рухнул в скопление камней, разметав их, будто бегемот, плюхнувшийся в пруд с лягушками.
– Сила?
На снегу образовался рисунок, отдаленно напоминающий цветок. Правда, лепестки были неровными.
– Не спеши.
Небольшой камушек, по размерам уступавший первым двум, лениво переворачиваясь в воздухе и неторопливо, будто в замедленной съемке, преодолевал сантиметр за сантиметром... А затем, подобно ракете, что отстреливает ступени и набирает скорость, резко, в один миг, увеличил темп. Словно пуля ударила в кучу камней, которые тут же рассыпались и покатились вниз по склону, увлекая за собой замерзшую землю, снег, булыжники покрупнее, ветки деревьев. Совсем скоро с горы начала сходить небольшая лавина, предусмотрительно направленная в сторону от деревни.
– Мастер...
Небо безучастно наблюдало за происходящим.
– Что. Куда. Как.
Шум, вызванный сходом лавины, недолго метался между пиков, а потом утих.
– Запомни.
Ветер злобно рыскал из стороны в сторону, заунывно стеная по ускользнувшей жертве.
– Уже скоро...
Слова утонули в глухо потрескивающем воздухе... без следа.


На веснушчатом лице девочке промелькнуло недоумение.
– Пусто... пусто... пусто... – она расстроено шмыгнула носом. – Деееедаааа, все страницы пустые!
– Пу... пустые? – мыльный пузырь иллюзий тихо лопнул, оставив после себя расходящиеся по воде волны. – Как это?
– А вот таааааак! – Даша с силой захлопнула книгу. – Ну вот!
– Книга всей его жизни... пустая? – старик не слушал, что говорила внучка, его слишком потрясло неожиданное открытие, потрясло до глубины души. – Гордость и повод очередной раз задрать нос – пустота?
– Книга жизни? – девочка задумчиво вертела в руках черный том, разглядывая каждый сантиметр обложки, потом ее взгляд случайно упал на шкатулку. – Ой!
– Что случилось, внученька? – старик подался вперед.
– Я нашла... – тонкие пальцы осторожно, будто обращались с величайшей ценностью, вытащили из шкатулки шуршащий листок. – Вот это.
– Пергамент... – кусочек картины на мгновение прояснился. – Откуда... – интерес вспыхнул в глазах старика. – Там есть текст? Там написано что-нибудь?
– Дааааа... – Даша просто впилась взглядом в мелкие строчки. – Эта сторона сверху донизу... И обратная – тоже... Деееееедааааа! Давай я прочитаю? Аааааа?
– Читай... – он устало махнул рукой.
– Таааааак... Тут заголовок... Написано – я посвящаю свою книгу... – девочка запнулась. – А дальше – список. Продолжать?
Даша подняла глаза и вопросительно взглянула на деда. В ее душу впервые закрались сомнения, и девочка доверила их разрешение взрослому... Но старик сам не знал – как будет лучше. Теперь. Он считал отца Даши плохим актером. Он понял, как сильно ошибался. Оставался лишь интерес...
– Да, внученька, продолжай...

Тем, кто путеводной нитью прокладывает дорогу через бездну и, ценой своей жизни, оставляет надежду другим...

 

Ответ: Кусочек моей души

Я проснулся поздно, как всегда в эти дни, с трудом разлепил глаза и сладко зевнул. Понравилось – зевнул еще пару раз. Как ни странно – всю сонливость сняло, будто по мановению волшебной палочки. Раз и нету – жалкие остатки вялости покидали тело, а мысль начала усиленно работать.
Так-так-так, вчерашние переживания долой... Долой, я сказал! Загнать поглубже, припечатать ржавым увесистым замком, а ключ выбросить подальше – потом разберемся... как-нибудь. А не разберемся – так еще лучше, авось само все образуется. Образуется, я сказал! То-то же...
Так-так-так, что сегодня? Какие дела? Что обещал, что хотел? Сходить в банк, снять деньги со счета... Это да, это важно, а то ведь придется сидеть выходные на хлебе и воде... Ну, преувеличиваю, конечно, но самую малость – хоть в холодильнике довольно еды, нельзя исключать из рассмотрения всяческие форс-мажоры, в просторечии – непредвиденные обстоятельства... Кстати, об обстоятельствах! У меня же завтра намечена встреча в кафешке! Да уж, без визита в учреждение с крепкими стенами и могучими сейфами не обойтись...
А еще? Ну, уборка само собой, в магазин заскочить – может, привезли обещанные фильмы, заглянуть в библиотеку, вроде бы не все книги от корки до корки прочитал... С другой стороны – дома полным-полно разнообразной литературы, а списочек поставленного в очередь достиг третьей страницы и продолжает увеличиваться. Нет, библиотека отменяется, в другой раз.
Так-так-так... Что же еще... Блин, как ненавижу свою память – вечно, когда нужно вспомнить что-то важное, это самое важное никак не хочет всплывать из глубин, куда кануло вчера. Да уж, явно не банковская ячейка, где достаточно ввести код, и получишь все в целости и сохранности... тут одного кода маловато будет, тут приходится целую повесть из цифр и символов расписывать. Расписывать... Точно! Я же сегодня хотел увидеться с тем парнем, с форума... Уж очень у него интересные взгляды и еще – он обещал кое-что рассказать, кое-что, чего мне не хватает для начала... Да, его информация точно не будет лишней для моей книги. Ох, не будет...
Значит – надо идти. Сколько осталось? Два часа? Нормально, успею. А день-то какой солнечный! И на улице не очень шумно. Хороший знак...

Нет... не так.

Эти люди... Они везде – спешат, суетятся, толкаются, путаются под ногами... Как их много... Идут пешком, едут в машинах... Машин тоже слишком много – гудят, пищат, визжат тормозами... Стоят в пробках, водители ругаются, судорожно сжимают руль, курят, разговаривают по телефонам... И все шумят, шумят, шумят! Хоть бы можно было б взять и нажать на общемировую кнопку “Выкл” – и сразу тишина, все звуки умерли и увесистыми тушками устлали асфальт под ногами... А эти, которые все время болтают, пусть так и стоят с открытыми ртами, выпучив глаза, как полудохлые рыбины...
Да и солнце, чтоб его... Яркое до невозможности, слепит... И так глаза болят, словно песка насыпало, сухость... Но не ходить же, смежив веки? Можно моргать, но помогает плохо – то и дело юркий луч этого гадкого солнца ударяет по глазам, будто ножом режет... Эх, и очки темные забыл... Хотя не люблю их... Постоянно пыль с них протирать... Отпечатки жирных пальцев... Да и мир сквозь них выглядит немного странно. К черту! Гадкое солнце... И ветер не лучше – все время дует в лицо, делать ему больше нечего, что ли? Как самонаводящаяся ракета: повернешься влево – дует, вправо – снова дует, назад – и там он! Брррр... мистика, чтоб ее!
И эти лица – все недовольные, погруженные в свои заботы, которые каждому кажутся значительными. Пфе! Как где что половчее ухватить, кому соврать, как извернуться... Люди... Достало! Почему я вынужден терпеть такое? Почему я не могу оказаться на необитаемом острове? Почему этот остров, называемый человечеством, обитаем и не мой? Почему? И главное – почему я это вижу? Зачем?
А еще тот человек... Кадмин... Странное прозвище... может просто маска, за которой прячется истинное лицо? Хм… что-то я нервничаю, никогда еще ни с кем так не встречался, хотя, если подумать, что в этом особенного? Просто средство связи – как телефон или бумажная почта. Как голос или мимика. Как колебания мирового эфира, наконец. Просто средство... Так ли? Ох, не знаю... не по себе как-то...
Не нравится мне все это.

К черту! Все было иначе! Скомкать листок и в корзину для бумаг – там этой писанине самое место... И попробовать снова... с самого начала... Без художественных преувеличений.

...Кадмина я узнал сразу, хоть до этого никогда не видел даже его фотографий, а представление о внешности исчерпывалось туманным словесным описанием. Можно сказать – я его почувствовал, да и кто, оказавшись на моем месте, прошел бы мимо, не обратив никакого внимания? Он притягивал взгляд, как аромат нектара манит пчел к цветку, но, одновременно, не казался инородным телом среди беспечно развлекающейся толпы... Ну, не совсем толпы, конечно, от силы человек тридцать сидели за столиками, да пяток официантов ловко между этими самыми столиками сновали. И Кадмин, устроившийся на мягком стуле, безучастно, с каким-то необъяснимым смирением, взирал на происходившую вокруг суету. В его позе не было вызова, простое лицо, карие глаза, как у миллионов других людей, смотрели сквозь, остановившись на точке, видимой лишь им одним, на почти пустом столике – одинокая чашечка кофе.
Он не замечал окружающих, окружающие, как ни странно, не замечали его. Я пожал плечами – стоит ли гадать об истинных причинах происходящего – и подошел к столику.
– Привет.
Кадмин задействовал лишь те мышцы, которые потребовались для того, чтобы сказать это слово. Подобный минимализм и предельная эффективность будут поражать меня и после, но тогда мое удивление было особенно сильным.
– Я... Вы... Ты... Мы договорились встретиться. Если не ошибаюсь, тебя зовут...
Кадмин поднес указательный палец к губам.
– Лишнее, – затем так же безучастно заметил, констатируя факт. – Ты не пришел вовремя.
– То есть?.. – Мое удивление возросло, я даже кинул взгляд на свои часы – пусть и без того знал, что до назначенного времени оставалось не менее получаса. – Мы договорились встретиться в два, а сейчас полвторого...
– Именно. Ты не пришел вовремя. Не делай так больше. Запомни.
Ход мысли Кадмина слегка шокировал меня, правда, чего-то подобного от него и следовало ожидать... Но я все равно оказался не готов. Как не был готов к тому, что произошло немного позже... Впрочем, обо всем по порядку.
– Хорошо... Я постараюсь.
– Не постарайся, а сделай, – совершенно неожиданно голос Кадмина обрел жесткость, после чего он поднялся из-за стола и, не оглядываясь, направился к выходу, бросив через плечо. – Идем. Здесь слишком шумно.
Я некоторое время разглядывал удаляющуюся спину, после чего все же последовал за ним – а куда деваться? Надо же узнать, в чем причина странного поведения этого необычного человека...
– Не отставай.
Способность Кадмина просачиваться сквозь толпу оказалась поистине фантастической – возникало ощущение, что он даже не касается тех, с кем я толкался, сопя и беззвучно ругаясь, не забывая ловить взглядом развевающийся на ветру черный плащ. Несмотря на все старания я медленно, но верно оставался позади, и тогда Кадмин, отойдя в сторону и нахохлившись, безучастно ожидал. Я догонял его, и мы продолжали путь.
Иногда мне казалось, что он не идет, а летит над землей – словно коршун, высматривающий добычу, но я знал – такое сравнение не совсем правильное, а если честно – совсем неправильное. От лисы, проникшей в курятник птицы разбегаются во все стороны, вздымая облако пуха и отчаянно крича; мышиное семейство не будет спокойно стоять и смотреть, как рядом ходит кошка; а лягушки не полезут сами в клюв цапле... Кадмина же совсем не интересовался людьми, и те отвечали ему взаимностью.
Может быть вирус? Хм... почему бы и нет – но тогда... тогда кто я? В голове пронеслась вереница мыслей – последняя показала язык и залихватски помахала рукой, воцарившаяся пустота легким холодком отдалась в спине. Чуть не споткнувшись, я едва удержался на ногах и, вскинув глаза вверх, наткнулся взглядом на мрачную фигуру своего проводника.
Кадмин улыбался...

...именно это — та дата, которую называют многие исторические исследования в качестве времени основания движения... Официально это совершенно справедливо, но тайная их деятельность началась задолго до того, и, как уже говорилось, вся их секретность не имела бы совершенно никакого смысла, если бы сегодня каждый желающий мог бы узнать, когда, где и что сделали...
...и часть этой информации о заговоре всемирного масштаба стала доступна... При этом было обнаружено множество документов, детально описывавших планы... “НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК”...
...свободно распространилась уверенность... орден был уничтожен... для них стало возможным продолжать свою деятельность в обстановке секретности, а позднее принять новое имя...

Кадмин так резко свернул в сторону, что я от неожиданности чуть не проскочил мимо небольшой, едва заметной арки. Выругавшись про себя и с трудом вырвавшись из цепкой массы людского потока, я последовал за своим проводником. Несколько торопливых шагов – и я оказался в маленьком уютном дворике, уличный шум оказался позади, отрезанный одним движением гильотины... Откуда такие сравнения? Не знаю, но звуки действительно пропали – и люди, и машины словно оказались в иной реальности...
Я с любопытством осмотрел дворик: несколько раскидистых деревьев (как они называются, я не знал – зеленые, с листиками... деревья и деревья), газон, бывший в довольно-таки приличном состоянии, асфальтированные дорожки и лавочки. С трех сторон дворик ограждали старинные двухэтажные дома, а возле одного из подъездов, подставив лица солнечному свету, сидели парень и девушка. Я безошибочно угадал в них влюбленных – никогда не считал себя экспертом, конечно, но данный случай был слишком простым...
– Любуешься?
Кадмин серьезно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на парочку.
– А? – вопрос застал врасплох и я несколько секунд с глупейшим выражением на физиономии пытался понять, что же собственно ему от меня надо. – Ааа... Приятно посмотреть на чужое счастье.
– Они расстанутся через три дня.
Только-только начавшая проявляться улыбка растаяла без следа, и я недоуменно переспросил.
– Расстанутся? – парень нежно поцеловал девушку, а в ее глазах было столько тихой радости, что слова Кадмина показались мне... как бы помягче выразиться... полной ерундой.
– Да, через три дня. Канаты отвязаны и лодка, уносимая течением, все дальше от берега...
– Но я же вижу! Они любят друг друга! – пылко возразил я... не мог иначе... по отношению к тем двоим, согласие с Кадмином в данном вопросе казалось мне просто преступлением...
– Любят. Пока еще. Это не имеет значения, когда решение принято.
– Как же так... – слова Кадмина повергли меня в уныние. – Ну как же так... Почему?
– Позже, – мой проводник зашагал к дальнему углу дворика. – Сейчас их состояние нам выгодно – они увлечены лишь друг другом и не замечают происходящего вокруг. Ты сможешь пройти незамеченным.
– Ну, ладно...
Я, как малый теленок, ведомый за веревочку на пастбище, вновь последовал за Кадмином к стене, в которой совершенно чудесным образом открылась взору небольшая выемка с мощной стальной дверью. Тут же поймал себя на мысли, что подобные необычности перестали вызывать у меня удивление. Хм... что же будет дальше? Правда, сейчас внезапное появление двери в глухой стене можно объяснить простой оптической иллюзией... Иллюзией, созданной истинным мастером...
– Почти пришли, – Кадмин вплотную приблизился к стальной плите. – Подожди пару минут.
– Хорошо...
Я некоторое время следил за своим проводником, что застыл неподвижным памятником стремительно уходящему времени, потом мне это надоело, и взгляд переместился на стену возле двери. Не знаю, что я хотел там найти, уж явно не серый шершавый камень... Надпись я заметил не сразу, поначалу мне казалось, что стена просто истерлась и осыпалась – не один век все-таки ветер и дождь делали свое черное дело. Однако, присмотревшись, я понял, что цепочка трещин имеет искусственное происхождение и складывается в какие-то слова, выцарапанные на сером камне...
– Готово, – дверь без звука приоткрылась. – Внутрь.
– А можно... задать вопрос?
– Конечно, – Кадмин, только собравшийся скользнуть в темное помещение, обернулся. – Что тебя интересует?
– Я заметил надпись... Sic transit gloria mundi.
– Да, это латынь. Так проходит слава мирская... А самой надписи более трехсот лет.
– Триста лет? – я задумчиво почесал подбородок. – Как можно точно определить возраст? Ведь даже то, сколько лет, например, древнему храму, можно определить лишь по органическим останкам – по тому, сколько слоев почвы лежит сверху... Я не помню точно, но вроде бы возраст многих памятников истории, таких как пирамиды или сфинкс, остается предметом отчаянных споров... – меня просто-таки распирало от желания показать перед Кадмином свою эрудицию, можно сказать – “Остапа несло”... – Есть, правда, исследования, которые позволяют определить тот момент, когда камень впервые соприкоснулся с воздухом. Но в данном случае и они бесполезны – ведь интересен не возраст стены, а то, сколько лет надписи... Разве что довериться историческим свидетельствам, сохранившимся документам или еще чему...
– Пустое, – мой монолог, похоже, позабавил Кадмина. – Идем, по дороге кое-что расскажу.

...Коридор был на удивление широким – с десяток не самых худых представителей человеческого вида могли здесь спокойно разгуливать, не мешая друг другу. Единственные источники света – узкие окошки под самым потолком, забранные узорчатыми решетками – создавали немного мрачноватую атмосферу. Впрочем, никаких неприятных ощущений за этим не следовало – нервы не царапали невидимые коготки, сердце не замирало в испуге, холодные иглы не впивались в спину. Тихо и мирно, как у себя дома. Странно... Впрочем, как следует поразмыслить над сиим противоречием, не удалось – Кадмин начал свой рассказ.
– Вот в этом здании, в этом самом коридоре, – он умело играл роль экскурсовода, ведя меня вдоль выгравированных на стенах картин, дверей, ведущих куда-то вглубь, мимо равномерно распределенных по холодному каменному полу бледно-желтых квадратов солнечного света. – Здесь, хотя многие категорически отрицают данный факт, началась история одного тайного общества.
Кадмин взмахнул рукой – как всегда, ни одного лишнего движения.
– Ты можешь видеть картины, на них – подлинная история того времени, настоящая летопись событий, в которых Общество Скрытой Сути принимало участие. Сейчас, правда, тебе вряд ли удастся разглядеть детали – позже, когда глаза привыкнут к такому освещению и когда... Ммм, в общем, позже ты сможешь изучить картины более подробно, а пока я, с твоего позволения, продолжу рассказ, – моего позволения Кадмин, конечно же, ждать не стал. – Так вот – общество, называвшее себя подобным образом, было основано около пятисот лет назад человеком по имени Адонай. Имя, естественно, не настоящее, настоящего не знаю даже я... к сожалению. Но, как бы то ни было, этот человек стоял у истоков Общества Скрытой Сути. Ходят слухи, что он руководил им до самой Ночи Понимания... только это просто слухи – на самом деле Адонай умер гораздо раньше и общество, созданное им, продолжало здравствовать и активно действовать еще более ста лет. А потом произошел раскол.
– Раскол? – история показалась мне любопытной, и я решил выяснить у Кадмина некоторые подробности. – Как в официальной церкви?
– Не совсем... но очень похоже. Хотя от религии Общество Скрытой Сути было весьма и весьма далеко, да ведь не только в религии возможно различное толкование некоторых вещей... Кроме того, принадлежность к Обществу, созданному Адонаем, не делала человека атеистом – они там довольно терпимо относились к подобным вещам. А раскол... раскол произошел по тем же причинам, по каким происходит всегда.
– А по каким он происходит всегда?
– Хм... просто часть людей посчитала себя умнее других...

Здесь же этот символ обнаруживается не так очевидно. Он присутствует как бы тайно. Поэтому я и указал на присутствие тайного элемента в нашей символике. Впервые я заметил это совпадение тогда, когда я смотрел с расстояния нескольких десятков метров на щит над нашим Святилищем Сути. Мне увиделось изображение нечестивого знания на этом щите. К нам в Святилище зашли люди из другого города... Потом они пошли ко мне домой. Одного из гостей звали Маилим. Маилим совершенно неожиданно для меня вдруг сказал, что на щите он видит символы нечистого. А ведь он даже не знал, что раньше я сам думал об этом. Позже мы обсуждали это с другими людьми уже по символике, представленной в наших книгах. Некоторые из них делились своими негативными впечатлениями от этой символики, которая у них уже была до начала разговора. Символ нечистого знания можно увидеть не только на щите нашего Святилища Сути. Этот символ можно заметить также на многих эмблемах нашего общества. Мы обсуждали возможность сожжения таких эмблем...

– Общество разделилось на две части: одна хотела сохранить символ общества, другая – втоптать его в землю. Ни те, ни другие не хотели уступать. Напряжение нарастало день ото дня и, наконец, наступила Ночь... пролилась кровь, реки крови... Настоящее безумие охватило Посвященных в Суть, они жгли, резали, кололи, травили ядом... друг друга. В конце осталась лишь горстка людей, укрывшихся в этом здании, которые полагали себя победителями страшной бойни. Однако, радость их была недолгой – власти, которые давно ждали удобного случая, ввели в город войска и взяли дом, оказавшийся настоящей крепостью, яростным и беспощадным штурмом...
– Значит... они погибли? – я с открытым ртом слушал Кадмина, история Общества Скрытой Сути показалась мне невероятно интересной и увлекательной. – Все?
– Хм... – Кадмин замялся. – Не совсем. Один из них выжил. Не знаю, как – но выжил. Это он написал фразу на латыни, что привлекла твое внимание. Больше всего в этой истории мне не нравится то, что я не знаю о дальнейшей судьбе последнего из Посвященных.
– А разве это так важно?
– Важно... Потом поймешь, – они достигли двери в конце коридора. – Да, мы пришли. Теперь я должен спросить у тебя.
– Что? – смутные подозрения почти оформились во что-то осязаемое, но нужно было окончательное подтверждение того, что мои мысли текли в правильном направлении.
– Ты согласен присоединиться к нам, не зная ни наших истинных целей, ни сути нашего общества? Ты согласен впитывать Знание по крупицам? Терпеливо сносить свое невежество, не отступаясь и не впадая в отчаяние? – голос Кадмина приобрел должную торжественность, я даже весь подтянулся и непроизвольно задрал подбородок. – Сейчас ты еще можешь отказаться. Сказав да – лишаешься выбора. Так каков будет твой ответ?
– Да, – я не медлил ни секунды и не сомневался ни капли. – Я согласен. Со всем.
– Замечательно... – во взгляде Кадмина промелькнуло странное выражение. – Тогда... Я принимаю тебя в наше Общество. Теперь ты полностью подчиняешься мне и будешь называть меня – Мастер. Если я скажу – умри, то ты умрешь. Скажу живи – выживешь любой ценой. Но самое главное – знание. Каждый день по капле – и нельзя проронить ни одной, иначе твоей участью окажется бесконечное блуждание по кругу.
– Я... Готов, – новое для меня ощущение сопричастности оказалось удивительно приятным. – Что мне нужно делать сейчас.
– Ничего, – заметив мою растерянность Кадмин... то есть Мастер, конечно же, пояснил. – На сегодня хватит, завтра придешь сюда в это же время. Можешь пока рассмотреть картины... И еще одно – ни с кем не говори о наших делах, о том знании, что я тебе дам. Даже с теми, кто принадлежит нашему обществу. С ними лучше вообще молчать – для тебя это будет лучшей тактикой поведения, такой путь увеличит твои шансы на успех... А каким именно он будет – зависит только от тебя. Прощай.
Чтобы моргнуть требуются считанный мгновения – когда я вновь открыл глаза, то Мастера уже не было. Он растворился в царящем вокруг полумраке, будто был его частью. Я озадаченно пригладил волосы – жест, который меня всегда успокаивал – и решил последовать совету Мастера. А именно – поближе рассмотреть картины на стенах. Я сделал шаг в сторону и подался вперед. Мрак неожиданно расступился, и моему взору открылось переплетение ярких красок, именно красок – картины не были гравюрами, как мне показалось в начала, когда я мог видеть лишь смутные образы. Это оказались прекрасные творения кисти и рук истинных мастеров своего дела, неведомо как сохранившиеся в первозданном виде столько веков.
– Потрясающе...
Я не мог оторваться, я дрожащими руками касался стен, я по миллиметру двигался вбок, перемещаясь от картины к картине. Теперь я понимал, почему Мастер посоветовал уделить им долю времени и внимания – неистовый поток знания, пусть непонятного, пусть дурманящего голову, но только – пока. Потом, я знал это уже сейчас, все кусочки головоломки сложатся вместе и я – пойму. Пойму смысл происходящего, пойму суть мира, значение картин, что перед моими глазами, и многое, многое другое...
– Боже...
Восклицание вырвалось из меня помимо воли – один из сюжетов, на первый взгляд, не отличавшийся от остальных, намертво приковал к себе мое внимание. Что-то из морской тематики, люди, корабли, суета... Сердце бухнуло, мышцы свело судорогой. Я узнавал, смутно, но узнавал человека, поставленного в центр картины. Такой же черный плащ, развевающийся на ветру, уверенная осанка, раскинутые в таинственном жесте руки... Все так же и все не так. В чем именно заключалась неправильность изображения, я понял гораздо позже, а сейчас просто стоял, застыв, как статуя, и смотрел... Неотрывно...

Большой порт, несмотря на раннее утро, был полон жизни. Сновали грузчики, ловко удерживая равновесие на качающемся трапе, груз с пришвартованного корабля медленно, но верно перекочевывал на сушу. За разгрузкой внимательно следил богато одетый господин с массивной деревянной тростью. На лице написано довольство жизнью, он что-то говорит бригадиру грузчиков.
Пока еще голодные чайки, пронзительно и противно крича, кругами носились вокруг кораблей, держась на безопасном расстоянии от людей. Время от времени, благодаря нерасторопности какого-нибудь грузчика, в воду падало несколько вяленых рыбин, куски сушеного мяса или сала. Чайки тут же, всей стаей, набрасывались на долгожданную добычу, напоминая страшных пираний... Впрочем, и у тех, и у других было много общего, а различались они лишь средой обитания.
– Ты помнишь, что должен сделать?
– Помню, Мастер, – худощавый молодой человек в черном плаще шагнул вперед и, не обращая внимания на людскую суету, попытался вспомнить тому, чему его научили. – Восход Солнца...
– Начинай.
Мастер знал, что Ученику не под силу выполнить приказ. Он знал, что у того недостаточно знаний, для того, чтобы зажечь рукотворное Солнце. А организовано все было лишь для того, чтобы удостовериться в решимости подопечного выполнить любое пожелание Мастера... Но то, что произошло далее, повергло его в настоящий шок.
– Время... Имя... Знак... Слово... – руки Ученика плели замысловатую паутину, Мастер едва успевал следить за всеми его движениями. – День... Ночь... Имя... Бог...
Деловито пробирающиеся между ящиков люди ни о чем не подозревали, было самое обычное утро... Мастер, осознавший, что сейчас произойдет, закричал.
– Остановись! Не надо! Я отменяю приказ!
Ученик полностью проигнорировал эти слова, невозмутимо продолжая плести свое заклинание.
– Зверь... Цифра... Имя... Холод... – завороженный Мастер не мог сдвинуться с места. – Росток... Жизнь... Имя... Вечность... ГОРИ!
Мастер едва успел прикрыть глаза – на месте одного из кораблей вспучился огромный огненный шар, который с оглушительным звуком взорвался языками безжалостного пламени. Люди словно обезумели от ужаса – кричали, даже нет – просто вопили во всю глотку, при этом бегая из стороны в сторону, охваченные огнем. Иные из них, кому повезло чуть больше, падали в воду – если удача и дальше будет на их стороне, то удастся избежать привлеченных запахом крови акул и выбраться на берег. Другие падали между ящиков, обессиленные, с ужасными ожогами на теле, кто-то стонал, кто-то уже не мог исторгнуть из себя больше ни единого звука. А огонь постепенно перекидывался на сложенные в кучу ящики, на склад, который был по близости, на остальные корабли...
– Получилось, – Ученик был удовлетворен творением своих рук, он насмешливо посмотрел на Мастера. – Что такое с вами? Почему Вы побледнели?
– Ты... Откуда ты узнал? – дар речи вернулся к Мастеру, но тело пока еще повиновалось с неохотой.
– Сам придумал, – Ученик пожал плечами, мол – ничего сложного. – Вы же сказали вчера, что мне нужно сделать. Вот я и сделал.
– Я же приказал тебе остановиться! – Мастера трясло. – Почему ты не подчинился?
– Мне захотелось испытать себя. Да, то, что Ваш вчерашний приказ был лишь проверкой, я понял сразу же, как только вы его проговорили. Но мне неинтересны Ваши проверки. Мне неинтересны Ваши дела. Мне неинтересны Ваши цели и желания.
Он ласково заглянул в глаза Мастера.
– Теперь я знаю, на что я способен, – Ученик усмехнулся. – Жертвы... мне безразличны – все смертные рано или поздно умрут. А Вы, Мастер, нужны лишь для того, чтобы обучать меня... Вы ДОЛЖНЫ это сделать и сделаете. Правда, Мастер?

– Тами, помоги мне!
Тами открыл глаза и осмотрелся – сад по-прежнему был тих и пустынен, а голос приятеля звучал из кирпичного домика. Это строение больше походило не на жилое некогда помещение, а на скелет: выбитые с рамами стекла; обгоревшая и размокшая от постоянных дождей крыша; покосившаяся и настолько дырявая, что ветер свободно гулял туда и обратно, дверь. Микс вчера рассказывал об отшельнике-изобретателе, который обитал тут... или позавчера... Тами не помнил точно, единственное, что он знал – биосканнер, найденный ими, принадлежал хозяину этого места. А прочие рассуждения Микса... да что он знает? Сам такой же гость.
– Тами! – голос невидимого Микса превратился в рычание. – Ты дрыхнешь что ли?! Быстро сюда!
– Иду-иду, – Тами неохотно поднялся и, медленно перебирая ногами, двинулся к входу в домик.
– Давай-давай. Не тяни слона за хобот.
– У вас есть слоны? – Тами нырнул в прохладный полумрак.
– Есть-есть, – Микс стоял у стены и раздраженно разглядывал свою левую руку – указательный, средний и безымянный пальцы были так обмотаны бинтом, что напоминали мумии. – Меньше болтай, лучше помоги мне.
– Что нужно делать?
– Возьми ту железку и отломай от стены эти доски. Я бы и сам, но... – Микс помахал в воздухе рукой, которая сейчас мало чем отличалась от лапы морского чудища.
– Эх ты... Сначала ругаешься, а потом помощи просишь, – темноволосый молчал, не зная, что ответить. – Ладно, сейчас.
Тами поднял стальной прут (тяжелый!) и примерился к первой доске.
– Только осторожнее! – поспешил предупредить приятеля Микс.
– Что такое? – Тами нахмурился.
– Просто... постарайся не повредить содержимое тайника.
– А что там?
– Там... – Микс кусал свои, и без того потрескавшиеся, губы. – Переносные парализаторы. Две штуки. И аккумуляторы к ним.
– Ничего себе... Ну ладно, постараюсь.

– Ты был прав – действительно парализаторы...
Два мальчишеских лица заслонили тайник от света.
– А то! Держись меня и брось эти свои штучки – все будет в лучшем виде.
– Ааааа... Лучше скажи – откуда узнал? С тем духом, что ли, говорил? Или домовую книгу нашел?
– Пф... – страшно довольный собой, Микс, нацепил на лицо маску Особо Важного Человека и небрежно указал взглядом на потолок. – Сам посмотри.
– Где?.. – глаза Тами перебегали от одной потолочной балки к другой, пока не нашли искомое. – Вижу!
Тонкая деревянная дощечка, прибитая снизу, оказалась от края до края исчерченной значками и буквами. Приглядевшись, Тами понял, что там нарисована примитивная схема домика, со всеми тайниками и ловушками. Да-да, оказывается когда-то домик был полон устройств для бесшумного и не очень умерщвления живых и не очень существ. Правда, сейчас все они, без исключения, находились в нерабочем состоянии – возникало ощущение, что по помещению пронесся ураган, который и уничтожил ловушки. А может, и не было никакого урагана, может, сам хозяин вывел из строя охранную систему своего домика...
Тами оборвал разыгравшуюся фантазию и устремил внимание на табличку. Так, так... Вот искомый тайник, вот примечание рядом... Какие мелкие буквы! Но прочитать можно... Переносные парализаторы. Две штуки. И аккумуляторы к ним. Слово в слово. Хотя, оно и понятно – ведь Микс узнал о тайнике, найдя табличку. Но... но почему он ее нашел? Почему в тайнике оказались именно парализаторы – Тами больше всего на свете не хотел быть причастным к смерти живых существ – почему не бластеры или, скажем, прозаичные автоматы? И, наконец, главное – почему парализаторов в тайнике два? Почему-почему-почему. Почему?
– Почему? – незаметно для себя, Тами произнес вопрос вслух.
– Ааа? – Микс, пожиравший глазами продолговатые зеленые цилиндрики, с трудом оторвал взгляд и посмотрел на Тами. – Что почему?
– Почему табличка оказалась в столь странном месте?
– Ну... может, тут отродясь потолков не было. Вот и прибил к балке... а что – удобно. Или, может, он спрятал схему, на всякий случай. А после того, как ушел, дом ведь стоял без хозяина столько лет – потолок-то и обвалился. Вот мы и нашли.
– Может. А может, потолок обвалился не случайно.
– Не случайно? Что ты мелешь! – за грубостью Микса скрывался страх, слова Тами сильно обеспокоили темноволосого. – Еще скажи – вся наша жизнь до сих пор была по бумаге расписана!
– А ты уверен, что она не расписана? Жизнь, то есть, – Тами сцепил пальцы в замок и устремил взор в окно, на зеленые кроны деревьев. – Почему хозяин покинул дом? Почему ловушки не работают? Почему мы нашли табличку? Почему в тайнике оказалось два парализатора? Может он знал, что мы придем? Может он все спланировал заранее?
– Нет... Откуда... Нет! Не мог он! Только не... – Микс уже просто-таки вгрызался в свои губы, не скрывая нервное напряжение овладевшее им. – Не может быть такого!
– Почему? Ты что-то знаешь? – в голосе Тами прозвучала требовательность и непривычная жесткость, которая неприятно удивила темноволосого.
– Я... не скажу... не могу... – внезапно Микс успокоился, раз и все – он в своем привычном состоянии, как по мановению волшебной палочке... если бы здесь было возможно волшебство. – Забудь. Бери свой парализатор и идем на улицу. Как пользоваться, знаешь?
– Знаю... – Тами развернул кверху грязные и исцарапанные ладони. – Вот только не знаю – стоило ли начинать...

...Даже тот, кто уже не привязан к физическому миру и, соответственно, не верит в смерть, может иметь детей, учеников, о которых еще нужно заботиться, дела или книги, которые нужно закончить, и если человек знает, когда наступит смерть, это может плохо повлиять на всю его оставшуюся жизнь и отнять у него многие неведомые ему возможности, которые, таким образом, останутся неиспользованными...
...Чтобы понять тот факт, что каждый человек имеет несколько «точек смерти», мы должны представить, что наша жизнь подобна конусу, внутрь которого мы входим и движемся по кругу; первую «точку смерти» мы минуем относительно легко, потом проходим через остальные, в которых, может быть, спасемся, а может быть, и нет, но эти круги постепенно становятся все меньше и меньше, пока мы не доходим до последнего, которого уже не избежать...
...Рассматривать и объяснять подобным образом все, что происходит в природе, опасно, потому что такой подход рано или поздно приведет нас ко многим ошибкам и к столкновениям не только с другими людьми, но также и внутри нас самих: мы будем вечно терзать себя и жить все время страдая, так как придется постоянно выбирать между двумя крайностями. В действительности этот выбор часто оказывается ложным, искусственным и иллюзорным, ибо является плодом нашей фантазии...
...В проявленном мире не существует абсолютных оценок: все зависит от того, с кем и с чем мы сравниваем то, что оцениваем...
...Все мы идем навстречу собственной судьбе...

Парализатор удобно лежал в руке – кнопка активации располагалась аккурат напротив указательного пальца. Тами взмахнул зеленым конусом раз-другой, вес оружия почти не чувствовался. Хм... удобно. Он кое-как прикрепил парализатор к поясу и обернулся.
– Хорошая штука, но неужели нам нужно так спешить?
– Спешить? – Микс невесело усмехнулся, внимательно разглядывая свой парализатор, бывший точной копией оружия, принадлежавшего Тами. – К твоему сведению, на исходе третий день.
– Третий день? – растерянно хлопающий ресницами мальчишка, сейчас казался совсем ребенком. – Я думал мы уже год тут... или два... долго...
– Неее... ты точно того – умом тронулся. Меньше мечтать надо, – Микс сплюнул. – В общем – я иду, а ты как хочешь.
Темноволосый резко развернулся и исчез в кустах.
– Постой! – Тами кинулся следом. – Да подожди ты!
Тут он замолчал. Замолчал и остановился – потому, что почувствовал взгляд в спину. Нет, то было не целенаправленное внимание, которое обнаруживается сразу, даже без твоей воли. Нет – просто глаза невидимки скользнули по спине мальчишки, ухватили кусочек сада с кустами и деревьями, на миг вцепились в кирпичную стену дома... и пропали. Без следа.
– Бегу! – Тами опомнился и, производя оглушительный шум, с разгону вломился в кусты. – Сейчас догоню!
Микс дожидался запыхавшегося приятеля под огромным деревом у самой границы сада. Сзади осталась стена зелени, впереди – стена из камня. Темноволосый невидяще смотрел вверх – в густую крону, здоровая рука сжимала один из листьев – шершавый треугольник коричнево-зеленого цвета. Листья этих деревьев отдаленно напоминали бумагу – Тами даже пару раз пытался использовать их с этой целью, но тщетно – любое движение ручки вместо ровных линий чернил оставляло на растительном пергаменте рваные раны. Мальчишки уже привыкли к удивительным деревьям... но почему же тогда Микс застыл под раскидистой кроной?
– Я помню... – голос темноволосого сейчас ему не принадлежал. – Там... откуда я... есть деревья... листья... по форме как звезды... пятиконечные... и поверье... если лист над дверью – к удаче... А еще... очень редко... бывают четырехлистники... так их называют... это – к беде... Все... все мои друзья... знакомые... искали... весело... пятиконечные... а я... Я искал четырехлистник... мне казалось забавным... я считал себя таким взрослым... таким мудрым... Куда остальным было до меня... этим наивным малышам... Я... умудренный жизнью... хотя... сколько там той жизни было... я искал... искал ключ... А нашел... хуже... чем смерть... и ключ... тоже... Помню... все плавится и расползается... кривой оскал на мертвом лице... холодно... очень... мама... папа... мне страшно... Вспышка... и свет...
Лицо Микса исказила гримаса.
– Почему я здесь? – с чудовищной неумолимостью и монотонностью он начал бить себя по голове. – Не... хочу... не... хочу... НЕ ХОЧУ!
Бинты тотчас пропитались кровью – бурой и грязной, темно-красные капли стекали по руке вниз, к локтю, срывались, падали на траву. Щеки, лоб, губы, нос – все измазанное красным, страшнее рожи индийского божка, вышедшего на тропу войны. Удар, удар... Звук, как если поленом пытаются свалить здоровенный кедр...
– Мякиш! – отчаянный крик Тами прервал экзекуцию.
– Что... – Микс ошалело взирал на покалеченную им самим руку. – Какого черта ты назвал меня так?!
– Надо было подождать, пока ты себя изуродуешь? – в словах Тами не было ни капли иронии.
– Что? Как... – Темноволосый побледнел, лицо – как гипсовая маска, раскрашенная безумным художником. – Я хотел нарисовать... Этот листок... Просто... На память...
С проворством дикой кошки он отскочил назад на метр с лишним. Посмотрел на дерево, потом снова на руку, содрогнулся.
– Что здесь, черт возьми, происходит?

 

Ответ: Кусочек моей души

Естественно.



Стучали молотками рабочие, довершая начатое. Мертвое древо крепко стояло, сдерживая гору камня и бескрайние воды за ним. Последние повозки с глиной, натужно скрипя, пробирались по разбитой дороге, неся свой груз к месту великого строительства. Мастеру-надсмотрщику надлежало быть довольным – его работа близилась к концу и не в чем укорить себя. Но хмуры оказались брови человека, черны, как опаленные светилом небесным волосы, тяжкие неизбывные измышления. Не разгладились морщины на лике его и тогда, когда ведомые намерениями благими – проведать, как идет важная работа – на стройку пожаловали владетель и его свита.
Наряженные в дорогие одежды и исполненные мыслями о собственной важности, высокие люди облепили своего повелителя, подобно пчелам вокруг горшка с медом, и шептали тому в уши тайные слова. Они утесняли друг друга, толкались, доходило даже до рукоприкладства, единственно – без увечий и смертоубийства. Сий копошащийся рой, в центре коего одетый в простые одежды, без злата и прочих украшений, владетел казался фигурою инородною и излишнею. Тем паче непостижимою казалась его успокоенность и смирение, присущее скорее великим старцам, нежели человеку полному жизни, силы физической и духовной.
Закончено ли дело, мастер, спросил подошедший владетель, должно ли мне порадовать народ мой благою вестью?
Да, господин, к утру следующего дня, едва солнце коснется лучами Великой Стены Пред Морем, я покину сий гостеприимный град, ответствовал мастер, а рабочий люд вернется к трудам обыденным.
Зашуршали, зашептались высокие люди, подобно стае крысиной. Каждый возжелал молвить слово свое, выказаться причастным к делу сему.
Благодарю тебя, мастер, предупредил поднятою рукою владетель пустые разговоры подле себя, примешь ли ты награду сверх положенного тебе?
Большая честь, но я дал обещание – не требовать больше необходимого, сказал мастер, и намерения его и внимание вновь устремились на каменную стену.
Досточтимый владетель, молвил человек из свиты, единственный, коему дозволенно прерывать беседы правителя, уважаемый мастер, прошу простить глупого человека, нарушающего важный разговор пустыми вопросами.
Что же хотел вопросить ты, о, хранитель казны града моего, удивился владетель, но воля твоя - дозволяю, говори, я возжелал услышать слова твои.
Благодарю, о, повелитель мой, поклонился казначей и боком выдвинулся ближе к мастеру, дабы слова его достигли ушей строителя, ответь мне, рабочий человек, довольно ли камня, мастеровых, глины и рабов доставлялось сюда?
Довольно, спокойно ответствовал мастер, мои строители не испытывали нужды.
А знаешь ли ты, вновь спросил большой человек, как оскудела казна града нашего, покуда стена сия не возвысилась над облаками?
Сие мне известно, сказал мастер.
Тогда скажи нам, рабочий человек, вопросил казначей, крепка ли стена сия, защитит ли от моря град наш, нет ли слабости тайной в ней?
Несокрушима стена сия, степенно начал мастер, и море, подобно скулящему псу, отведавшему силы человеческой, возвернет свои воды от града. Но на силу любую найдется и слабость, есть оная и в стене великой. Тайная дверка у самоей земли, отмыкающая путь водам бурлящим. Крепко заперта дверка сия, но ключ только один и отдаю я владетелю вашему, дабы зорко хранил его до беды большой.
Благодарю тебя еще раз, мастер, молвил владетель, за труды немалые... Оборвал речь сию крик истошный, из самое нутра вырванный, рабочий един вниз со стены сорвался камнем. Звук страшный предвестил смерть его от удара оземь, а стая крысиная, что подле владетеля, вновь зашумела и зашуршала.
Сколько душ же человечьих отправилось в мир лучший, хмуря очи вопросил владетель.
Мастер ответил и сбежала печаль с лика повелителя земли сей, ибо смертей меньше задуманного оказалось, радостно загомонили высокие люди, казначей загремел монетами в тугом кошеле. Ничего не сказал больше мастер, понимал он важность трудов правителя, принимал превосходство судеб тысяч над жизнью одного единственного. Но мысли черные вновь завладели разумом его, заклубились как комок ядовитых змей, зашипели. И отвернул глаза мастер, не в силах смотреть на высоких людей.
А скажи мне, рабочий человек, в край какой направишь ты свой путь, вопросил владетель, приняв огорчение за смущение, чем займутся руки твои, скажи мне, ежели не тайна сие.
Не тайна, сказал мастер, но я сам не ведаю того, куда направятся стопы мои. Ибо дело предстоит не простое, а невыполнимым зовущееся.
Что же за дело такое, вопросил правитель.
Слышал я, начал рассказ мастер, есть врата сказочные, на сто запоров закрытые, высотою в сто ростов человеческих и заговоры страшные хранят покой врат сих. А за вратами – власть безграничная, знание жизнью не омраченное, смерти всего сущего слово тайное. И хоть крепки заговоры те, хоть огромны запоры на вратах – но и супротив них найдется сила не меньшая, ибо могущественные жаждут владеть сий тайною и попыток не оставляют своих. Но один замок неподвластен и могущественным, последний замок, что защищает тайну страшную. Замок сий может открыть только ключ особый, руками человеческими сделанный.
И ты, мастер, полагаешь, как сделать ключ сий, удивился владетель.
Знамо мне лишь, признался мастер, то, что ключ сий не из камня или металла прочного, не из дерева благородного или камней самоцветных. Остальное мне неведомо и я блуждаю, подобно слепому щенку, находя носом чутким крохи знания искомого.
Благодарю тебя, мастер, склонил голову владетель, удовлетворил ты любопытство мое, прощай же и завтра передай мне ключ от дверки под стеной каменной.
Удалился владетель со своею свитою, только казначей взглядом, недоброе ищущим, посмотрел на мастера и покачал головою, а назавтра мастер удалился из града сего, попрощавшись с правителем словами теплыми.
Простояла стена года долгие, сослужила верно службу свою, радуя владетеля и жителей града сего. Мастер же пропал, встав на тропу неведомую, и следов его не видел никто более...

Я с трудом оторвался от чтения. Строчки перед глазами проникали в самое сердце и жгли-жгли. Почему? Кто мог назвать причину того, что чистое знание так болезненно входит в меня. Кто мог сказать, почему все мое существо противится этому вторжению. Никто. Разве что Мастер – но он лишь промолчит и улыбнется уголками губ. Или тихо скажет – ты сам должен это понять... Как всегда. Рррррр!
Мастер дал мне доступ в эту комнату, тысячи книг теперь в моем распоряжении, все так. Но что толку, если я не знаю, что мне нужно, а что – нет? Он, как всегда, отделался многозначительными фразами и ушел, не прощаясь. Здесь все, что тебе нужно. Так он сказал. Однако забыл упомянуть о бессмертии, которым я не обладаю, и которое необходимо для изучения этих бесконечных полок, ломящихся от тяжелых фолиантов! И все, все книги на вид совершенно одинаковы! Коричневые обложки без каких-либо надписей, даже толщина одинаковая. Приходится тренировать память, если не хочешь по десять раз читать одно и то же...
Да и было бы, что читать! Вот, например, сейчас – какие-то истории какого-то забытого мира. Зачем мне это? Я в детстве сказок начитался, а теперь хочется информации более полезной – но Мастер, видимо, считает иначе. Видимо, в этих сказках сокрыта, как он любит говорить, крупица истины. А я, как трудолюбивый старатель, должен ее отыскать, просеяв тысячи тонн словесной руды. Рррррр!
Хотя, в принципе, эта книга еще ничего – интересно читать. Вот предыдущая – совсем ужас был, целый том, посвященный снам. Причем, ладно бы, там рассказывалось то, что снилось разным людям в разные времена – те же сказки, немного развлекся бы. Так нет! Книга оказалась научной... или псевдонаучной – кто их разберет. Уж точно не я. Но читать и запоминать приходилось мне, читать тягомотину на сотни страниц... как я умудрился не заснуть – одному Мастеру ведомо. Теории о том, почему мы засыпаем, теории о том, почему нам снятся сны... Приливы крови к голове, и свет, попадающий на сетчатку глаза во время фазы глубокого сна, вызывающий при этом образы; прекращение подачи нервных импульсов и подсознательные мечты, вырывающиеся на волю, когда ослабляется контроль воли... И все – ТЕОРИИ! Сиди, мол, дорогой друг, и, тыкая пальцем в небо, пытайся угадать правильный ответ. Как интееееерееееееесно.
Или еще, пару дней назад попалась книга – про историю алхимии. Не про алхимию – а про историю оной. Даты, события, личности – ну оооооочень интересно. Точнее – не интересно совсем. Правда, были там и знаки, что использовались алхимиками, да некоторые понятия и методики. Только пользы от них никакой – ведь даже самого простенького, завалящего рецептика во всей книге не сыскать! И зачем мне это, а? Я что – на каплю умнее стал, прочитав ту книгу? Или больше понимаю теперь? Да нет... вроде каким был – таким и остался... Так зачем?!
А я еще радовался, когда Мастер привел меня сюда, как горели мои глаза, перебегая от книги к книге! Я-то думал, что там сокрыта великая мудрость, величайшие секреты веков... Как же. А краткую характеристику животного мира планеты Земля не хотел? А подробное описание химических процессов в растениях? А... Что толку сокрушатся по поводу несбывшихся надежд. Не сбылись – и точка. Тем более сейчас даже я сам понимаю всю их наивность и поспешность. Зеленый новичок – кто бы стал такого допускать до сокровенных тайн? Обучать – одно, раскрывать секреты – совсем другое. А то, что происходящее является частью моей подготовки – несомненно. Вот только подготовки к чему?
Нет ответа...

...Не вся информация одинаково полезна для развития. Какая-то информация может быть полезной сейчас, но стать бесполезной в дальнейшем. Скорость развития должна быть оптимальной - настолько быстрой, насколько это возможно, при этом не должно происходить значительных задержек... Необходимо постепенно осваивать уровни развития, шаг за шагом...
...невозможно “перепрыгнуть” через какие-то уровни, миновав остальные. Да, можно на некоторое время воспринимать мир на уровне, гораздо выше текущего, однако после этого происходит возвращение обратно... Такие эксперименты не проходят бесследно, какая-то информация всё же остаётся. Но полный переход на следующий уровень происходит тогда, когда все стороны жизни изменятся согласно новому представлению о мире...
...Полезная информация - это как раз то, что полезно для развития прямо сейчас. Полезная информация позволяет повышать скорость и переходить на следующие уровни. Однако то, что полезно сейчас, не обязательно останется полезным в дальнейшем. После перехода на следующий уровень полезная информация станет или очевидной, или бесполезной...
...Сложная информация - 5-я передача, когда ты едешь на 2-й. Это информация станет полезной в дальнейшем, однако, сейчас для неё не время... Очевидная информация - это то, что когда-то было полезно для развития, но сейчас это стало само собой разумеющимся законом или правилом...
...Сложная информация может всё ещё быть полезной, если её уровень не слишком отдалён от текущего уровня. Тогда всё ещё возможен благоприятный переход...

Что меня удивляло все это время – умышленная небрежность в деталях. Возникало ощущение странной рассеянности, присущей руководителям моей (да, теперь уже моей) организации. При том, что я совершенно точно, буквально на уровне спинного мозга, знал о полном несоответствии подобного предположения истине. Знал, но не понимал. Не понимал – зачем выдерживать каждую деталь в комнате в старинном стиле, а на потолок крепить вполне современный светильник. Не понимал, к чему эти нелепые черные плащи, если, во-первых, каждый их носит, как хочет, а, во-вторых, остальная одежда никак не регламентируется. Я многого не понимал тогда, но, благодаря этому, более усердно впитывал каждую каплю, каждое слово, даже изучение бесполезной, как мне думалось, библиотеки, оказалось не таким уж скучным занятием.
Я видел цель. Я шел к ней.
И на этом моем пути было немало забавных моментов. Один из них – такие же ученики, как и я, изредка встречавшиеся в коридорах огромного здания. Здание, кстати, внутри оказалось значительно больше, чем виделось с улицы. Длинные извилистые коридоры тянулись чуть ли не на километры, а через каждые десять шагов стену прорезала массивная деревянная дверь, ведущая в очередную комнату. Комнат было много, не просто много, а очень много. Комнаты, комнаты, комнаты. Все похожие, как портреты, вышедшие из под кисти уличного художника, который рисует не для искусства, а ради денег. То есть детали, безусловно, различались, где-то стояли ряды столов и стулья, где-то полки, уставленные книгами, как в комнате, в которой я сидел сейчас, где-то устройства самого загадочного вида... Но все равно чувствовалось, назойливо, как комар, решивший испить твоей крови, и летающий вокруг тебя, что каждая комната, каждый коридор, каждый человек – лишь часть единого целого.
Гигантского живого организма.
Что же касается прочих учеников, то они, вперив взгляд в каменный пол и, торопливо перебирая ногами, стремились как можно меньше находится в одном помещении со мной. Что удивляло – пусть запрет на разговоры, пусть разграничение пути, как называл это Мастер, но подобная трусливость? Почему? Потом я, конечно, понял некоторые причины такого поведения, и в чем-то даже одобрил его... Но сейчас я лишь недоуменно пожимал плечами и задумчиво смотрел на закрывающиеся двери, за которыми исчезали фигуры в темных плащах...
Что же касается чужих Мастеров – их я не видел ни разу. И прекрасно понимал – почему.
У каждого свой путь.

– Мы тобой довольны. Пока.
– Благодарю, Маста.
– Рано. Скажи, как дела с нашим новым инструментом?
– Ввожу его в курс дела, постепенно. Он очень способный.
– Я знаю. Я лично выбирал такого. Потому эта миссия поручена именно тебе.
– Но разве я лучше остальных?
– Не лучше. Но Сфера показала мне один путь.
– Один? Вы ничего не говорили об этом, Маста.
– Тогда тебе не следовало знать. Сейчас – можно. Ты готов.
– Но разве такое возможно? Я полагал, что Сфера показывает все возможные пути.
– Она и показала. Все.
– Но...
– Не заставляй меня разочаровываться в тебе.
– Простите, Маста. Конечно же, Сфера лучше знает.
– Верно. А тебе доверена важная миссия. И мы не можем позволить, чтобы события развивались так же, как и тогда. Ты хорошо помнишь те события?
– Я хотел бы забыть их.
– Не забудешь.
– Я знаю. И не допущу повторения.
– Очень на это надеюсь. Не подведи нас. Второго шанса не будет. Ни у кого.
– Я знаю...
– Тогда иди. Он готов?
– Почти, ему все еще не хватает знаний.
– Забудь. Он справится и так. Начинай.
– Хорошо, Маста. Я ускорю процесс.
– Постарайся. И... будь осторожен.

– Ну что – идем?
– Сейчас... – Микс сосредоточенно перебинтовывал покалеченную руку. – Еще нужно проверить...
– Да зачем? Никого же на дороге нет, – Тами, вытянув голову вперед, еще раз посмотрел направо, потом налево. – Пусто.
Темноволосый ничего не ответил, и Тами расценил его молчание по-своему.
– В общем – жду тебя на той стороне.
Микс пробурчал себе под нос, мол, если Тами себе голову свернет – то туда ему и дорога, а сам Микс снимает с себя всякую ответственность за то, что случится... Тами не стал слушать ворчание приятеля, а сделал шаг к каменной стене, достававшей ему до груди. Булыжники, слегка обтесанные и скрепленные строительным раствором, одно удовольствие лазить через такие “преграды” – и ногу есть на что поставить, и рукой легко зацепиться, да еще и высота просто смешная. Тами подошел вплотную и, подпрыгнув на месте, заглянул за стену. Волчьей ямы, капканов, просто рва с водой или, на худой конец, мусорной кучи с осколками стекла и ржавыми железками с той стороны не оказалось. Нет, Тами, конечно, не страдал паранойей и не ждал опасности из-за каждого куста в каждую секунду, но нервозная обстановка стала действовать и на него. Теперь же благоприятный результат осмотра “застенья” слегка поднял ему настроение и воодушевил.
Тами оглянулся в поисках своего товарища, отметил, что тот почти закончил возиться с бинтами и, схватившись рукой за верхнюю часть стены, приготовился прыгать...

Мир поблек.
Мир стал черно-белым.
Объекты превратились в резкие прозрачные контуры.
Подобно схеме, на листке бумаги.
Тами стоял на черном. Черное было над головой. Черное было справа. Черное было слева. Черное было впереди. Мальчик знал, что если сейчас он посмотрит назад – то увидит все ту же чернильную тьму. Густую, зыбкую, непроницаемую, мертвую. Нереальную.
Тами мог бы подумать, что он спит. Он мог бы подумать, что солнце напекло голову и сознание нырнуло в спасительный обморок. Но он так не думал, потому что знал – это реальность. Реальность страшная тем, что не знаешь, как поступить правильно. Законы нового мира были неведомы, и никто не спешил рассказать испуганному мальчику что, почему и как.
Тами был совершенно один. И только сам он мог отсюда выбраться. Вот только сейчас он не способен пошевелить и пальцем – рука державшая стену сейчас держит... стену. Но – другую, грубо слепленную из серой и коричневой краски, жидкую и вязкую. И рука проваливается в эту расплывающуюся, бесформенную жижу, кусок, зажатый в кулаке, разлетается брызгами во все стороны, но те тотчас возвращаются обратно, коричнево-серый студень довольно урчит и с удвоенной силой тянет в себя пойманную конечность...
Тами отчаянно сопротивляется, но силы слишком неравные. Вот уже и локоть исчез в колышущейся и идущей волнами жиже, вот мальчик теряет равновесие и медленно падает вперед, вот он кричит, как вороненок, выпавший из гнезда...

Что произошло – он так и не понял. Просто в один миг картинка сменилась – щелк и чернильный мир исчез без следа. Тами вновь стоял перед стеной, сжимая рукой камень. Но и тут что-то было не так, что... Строительный раствор, цепко державший камни, составляющие забор, вдруг, будто решив сменить облик, исключительно ради разнообразия, превратился в песок. Под шелест скатывающихся песчинок камни кренились в стороны, тот, который сжимала рука Тами, подался вперед, увлекая за собой мальчишку. Он проваливался сквозь стену, проламывая ее массой тела, камни с гулким звуком падали в траву. Еще чуть-чуть и Тами, вместе со злополучной стеной, рухнет вперед, таким необычным способом оказавшись на той стороне...

– Тами! Черт бы тебя побрал!
Тами открыл глаза. Он стоял перед дорогой, стена осталась за спиной, а еще чуть дальше – громко кричащий Микс. Тами резко повернулся, ожидая увидеть руины, но лишь застыл, разинув рот, когда перед его глазами предстала во всей красе стена – целая и невредимая. Ни песчинки не упало вниз, ни камушка, к тому же, скреплялась конструкция отнюдь не песком, да и в песок ничего превращаться не собиралось.
– Тами! Ты где? Отзовись, тупая ты башка, отзовись немедленно!
– Тут! Я тут! Уже у дороги! – прокричал в ответ мальчишка, а потом, тихо, добавил, обращаясь к самому себе:
– Что, черт возьми, здесь происходит?

Микс неуклюже приземлился рядом, выругался, выпрямился и внимательно осмотрелся по сторонам. Разукрашенное засохшей кровью лицо придавало ему зловещий вид.
– Ты бы хоть умылся... – Тами состроил гримасу. – Сейчас тобой только детей пугать.
– Болтай-болтай... дитя, – Микс ухмыльнулся. – Ты видел тут воду? Нет? Тогда чего языком треплешь?
– Да так... – носок кроссовки ковырнул мягкую землю. – Пытаюсь отвлечься от мрачных мыслей.
– Мрачные мысли? У тебя? – в голосе темноволосого прорезалась нотка удивления. – Да ты только витать в облаках умеешь! Пф... Мечтатель, блин.
– Да, мечтатель, а что такого? – обиделся Тами. – И почему у меня не может быть плохих мыслей?
– Да так... Забудь, у нас есть дела поважнее, чем болтать попусту, – темноволосый достал биосканер. – Надеюсь, ты не сломал игрушку... Вроде работает... Ага, вижу. Чисто, совершенно чисто. Поблизости нет ни единой души.
Микс выключил сканер и прицепил к поясу, лицо его выглядело озадаченным.
– Неужели нам повезло? Неужели обстоятельства складываются в нашу пользу? А, Тами, как считаешь?
– Я считаю, что нам следует послушаться твоего совета и прекратить разговоры, – Тами стал необычно серьезен. – Ты ведь упоминал про время, которое у нас весьма ограничено?
– Ну да, нужно поспешить.
– Вот и поспешим, а везение или невезение... Не все ли равно, почему обстоятельства такие, какие нам нужны?
– Хм... А ты прав, Тами, даже удивительно. И в твою голову приходят умные мысли, – Микс щелкнул пальцами здоровой руки. – Иногда.
Тами покачал головой и, не желая продолжать обмен колкостями, сделал шаг вперед... Точнее – почти сделал, ибо нога его замерла в воздухе, так и не коснувшись дороги, остановленная окриком темноволосого.
– Стой!
– Что такое? – Тами озадаченно посмотрел на товарища.
– Нельзя. В начале – я, – Микс поднял руки перед собой – ладонь к ладони.
– В начале... – мальчишка хотел добавить – чего – но не успел, потому что действия темноволосого говорили лучше слов.
– Прошлое, – Микс поднял руку в сторону, указывая на то место, где, в туманной дымке за горизонтом, лежал первый камень дороги.
– Будущее, – вторая рука простерлась вдоль дороги, туда, где меж крутых скал вился торный путь, исчезая в вечных снегах.
– Настоящее, – он с силой, будто не чувствуя боли, хлопнул ладонью о ладонь, свел руки перед своим лицом.
– Ты... в порядке? – осторожно спросил Тами, поглядывая на замершего Микса.
– В полном, – темноволосый медленно опустил руки и, вытянув шею вперед, сделал глубокий вдох носом. Закрыл глаза, выждал десять секунд, широко распахнул веки.
– Неподвижно... – проговорил-прошипел Микс. – Можно идти...
И первым шагнул на безлюдную дорогу.

Подошвы кроссовок утопали в пыли, Тами ступал с тщанием опытного разведчика или, может быть, сапера, который, как известно, ошибается лишь один раз. Конечно, дорога не была минным полем... а кое-чем похуже, намного хуже. Неизвестной переменной в трехэтажном уравнении, которое и без нее было абсолютно не решаемым. Тами не чувствовал ничего – ни страха, ни любопытства, ни радости, ни даже особых предчувствий грядущего. Ничего. Мальчишка прислушивался к себе, заглядывал внутрь, озирался по сторонам – пусто. Дорога была самой обычной – такой же, как тысячи других дорог. Но почему тогда Микс всполошился? Почему он производил свои странные манипуляции? Чего он опасался?
Нет ответа.
Тами не заметил, как они оказались на той стороне – шагнул вперед, поразмыслил немного и все, уже на месте. Конечно, дороги той – метров десять по мощеной камнем земле, но... Уж больно похоже на те ощущения, которые испытывают при левитации... точнее – Тами полагал, что такое чувствуют...
– А у нас есть одна сказка... – Микс, тоже преодолевший препятствие в виде пустынной дороге, стоял рядом. – Старая глупая сказка...
– Сказка? – Тами безуспешно пытался поймать ускользнувшую мысль. – Расскажешь?
– Мне говорила бабушка... Когда я не слушался... – темноволосому не требовалась просьба приятеля, чтобы начать рассказ, он и разговор затеял только для того, дабы поведать эту выдуманную историю. – Она считала, что я испугаюсь и перестану бегать с приятелями на заброшенный завод, перестану лазить по деревьям, подобно обезьяне, перестану ругаться, драться, шуметь и дурачиться... Да что она понимала! Да что они все понимали! Не знаю... А сказку я слышал часто... так часто, что запомнил наизусть...
Микс прервал рассказ, и Тами терпеливо ждал, пока приятель переведет дыхание, поправит бинты на руке, проведет ладонью по лицу, пытаясь стереть засохшую кровь.
– Жил был мальчик... – после паузы продолжил темноволосый. – Такой же, как и я... Беспокойный, непослушный... Но он пошел дальше... Однажды ночью, когда луна укрыта облаками, он, в кромешной тьме, сбежал из дома... Сбежал не просто так, а чтобы испытать... Бросить вызов миру... Как и многие в его возрасте... С одним отличием – он знал немного больше, чем прочие... Он знал имя... И, на заброшенной дороге на краю обитаемого мира, он произнес... Слово... Запретное... Тайное... Ужасное...
...Никто не помнит, как он узнал такое... Да это и неважно... Имеет значение лишь то, что произошло после... Когда мрак вспыхнул изнутри ядовито-зеленым цветом и отразился в широко распахнутых детских глазах... Так демон овладел мальчиком... Демон древний и не известный никому... Демон очень осторожный и никто не смог вовремя понять – что же произошло на самом деле... Мальчик вернулся домой... И, казалось, все было, как и прежде... Вот только ему начали сниться сны... Огромный монстр, похожий на гориллу и медведя одновременно, лезет в окно... Лезет и падает, и снова лезет... Он не понимал... И молчал... Никто не знал, что с ним... А мальчик рос...
...Наконец, настал тот день, когда нарыв, столько лет зревший в его душе, прорвался... И исторг из себя нечто... нечто... чудовищное... Мальчик изменился, сильно изменился – и внешне и внутри... И... злодеяния... которые он творил... никто не мог понять... никто не мог поверить... А мальчик... постепенно превращался... в зверя... обрастал шерстью... все больше походя на обезьяну...
...В один миг все прекратилось – и мальчик исчез... Никто не знал куда – но люди вздохнули с облегчением и забыли... Не хотели думать, что он, вернулся на ту дорогу, с которой все началось, в минуту просветления, когда искалеченная, но еще живая, душа прорвалась сквозь тенета, сплетенные демоном... Не хотели знать, что произошло потом, когда он второй раз произнес запретное имя... Мальчик кричал... Отчаянно... как дикий зверь... раненый и умирающий... И демон вырвался из тела, тотчас рассыпавшегося серой пылью... Но вырвался не один, намертво скованный остатками человеческой души... Переродившись в новое существо... И имя его теперь было...
Гаргор.

Ночь тиха и безмятежна. Луна сияет, прибитая к темному небу. Бледный свет рождает тени. Мир, погруженный в сон, прекрасен.
Эта ночь особенная – даже сверчки, обычно наполняющие пространство стрекочущим звуком, умолкли, затаились, будто предчувствуя что-то. Подойди к окну. Ближе, еще ближе. Открой... и посмотри вниз. Видишь?
Огромный зверь – помесь медведя и гориллы, тускло сияют белоснежные клыки, глаза подобны мутным стеклышкам. Монстр лезет вверх, по стене дома, длинные руки ловко цепляются за любой выступ, а могучие мускулы бросают поросшее густой шерстью тело все выше и выше. Три этажа, два, один... И вот зверь уже тут – едва успеваешь отскочить назад. И молча смотришь, как острейшие, будто лезвие бритвы, когти, вспарывают бетон, лунный свет проникает в образовавшуюся дыру, а та все ширится и вот уже весь кусок стены, вместе с окном, вываливается наружу...
Вместе со зверем.
Осторожно приблизиться к тому, что было некогда окном, и взглянуть вниз. И снова увидеть зверя. Который снова лезет вверх, с утроенной яростью. Уши трепещут от беззвучного рева, в расширившихся зрачках отражается оскаленная пасть... Зверь достигает дыры в стене, когти впиваются в пол... И он второй раз падает, не в силах удержаться. Второй? Нет, десятый. Сотый. Тысячный. Он лезет вверх и падает. Падает и падает.
Вечно.

– А почему медведь?
– Что? – Микс растерянно моргнул.
– Почему Гаргор – это обезьяномедведь? – Тами чуть не подпрыгивал от нетерпения, сказка его чрезвычайно заинтересовала.
– Почему... потому что. Не знаю я. Как мне рассказывали – так и тебе передал. Слово в слово. Ну... почти слово в слово, – недовольно пробурчал темноволосый. – Да и не все ли равно?
– Ну интересно же! А еще – Гаргор, он же появляется ночью? Ночью на пустынных дорогах – правильно?
– Угу.
– Но сейчас ведь не ночь! – удивился Тами.
– Ты уверен? – саркастически спросил Микс. – Посмотри вверх.
Тами, слегка озадаченный словами приятеля, поднял голову и замер, увидев серебристый круг Луны в обрамлении мириадов искорок-звезд.
– Не может быть... – первый шок прошел через секунду, а на его место приползли тонкие иголочки страха. – Был же день... Солнце...
– Был, да сплыл. – Микс зло сплюнул. – Я ведь торопился... Не успели... Плохо.
– Тогда... Значит... Гаргор? – Тами чуть ли не трясся от ужаса. – Сейчас?

За окном – темно,
Распахни окно,
И шагни вперед,
Он тебя зовет.

Лунный свет блестит,
Тишина – хрустит,
Все пути – в клубок,
Настигает срок.

– Что... что это?
– Детский стишок.
– Про Гаргора?
– Да, – Микс, что было для него необычным, смутился. – Первую часть у нас часто рассказывали... А вторую – я придумал сам.
– Ничего себе... Так ты поэт? – воскликнул пораженный Тами.
– Да какой поэт... Баловство... – темноволосый махнул рукой.
– Ну, я бы не смог... Так что Гаргор?
– А что он?
– Ты ведь из-за Гаргора те странные действия производил прежде, чем мы ступили на дорогу? Да?
– Да... не только... не совсем... – тема была темноволосому неприятна. – Просто так было надо.
– А Гаргор – он нам угрожает? Сейчас? Вообще? – продолжал расспрашивать Тами своего товарища, отвечающего с явной неохотой.
– Нет. Он не опасен. Я даже не верю в то, что он существует, – неуверенный тон, с которым были произнесены эти слова, не успокоил Тами, а только сильнее запутал.
– Да? Ну, тогда ладно, – мальчик ни на грамм не поверил последней фразе приятеля, но сделал вид, что такой ответ его вполне удовлетворил.
– Ладно, так ладно, – чуть ли не с облегчением выдохнул Микс и бодро добавил. – Идем что ли? Времени осталось – впритык. Можем не успеть.
Тами лишь незаметно качнул головой, с подозрением разглядывая темноволосого, будто видел его впервые в жизни...

Полная луна хорошо освещала тропинку, что вилась около длинного деревянного забора. За этим забором и находилась их цель, но достичь оной оказалось сложно – жесткий кустарник, ветви которого выглядывали из-за дощатой преграды, не имел промежутков, живой колючей проволокой защищая от незваных гостей. Можно было, конечно, попробовать проломить эту своеобразную баррикаду массой тела, благо телосложение позволяло, но... Неизвестно, что там, за кустарником, да и среди спутанных ветвей запросто могут прятаться неприятные сюрпризы. К тому же – лишний шум был сейчас их врагом...
Потому двое мальчишек осторожно шли вдоль забора, внимательно посматривая по сторонам. Тами не без успеха боролся со своим страхом, причем боялся он и своего приятеля, и того, что могло ждать их за забором, не зная при этом – что более опасно сейчас. Микс же, не выказывавший внешнего беспокойства и, подобно ищейке, упрямо идущей к одной ей видимой цели, быстро шел, высматривая что-то впереди. Правда, все-таки, некоторое напряжение присутствовало и в фигуре темноволосого, в другое время Тами не обратил бы внимания на это, но не сейчас, когда все его чувства обострились до предела. Микс тоже боялся... нет, не боялся, слишком громкое слово, скорее – опасался. Опасался не того, что может ждать их за забором, не угроз, поджидающих ночью неосторожных путников, не демонов, вроде Гаргора. Нет, ничего подобного. Темноволосый испытывал иной страх.
Он опасался себя.

– Слушай...
– А?
– А зачем нам парализаторы? Разве они спасут от демонов? Да и с дорогой ты... хм... разобрался голыми руками, если так, конечно, можно сказать.
– Ну, пригодятся... Не зря же мы их нашли... Ладно, хватит вопросов, мы пришли.
– Куда пришли? – удивился Тами, пялясь в окружающую тьму. – Ничего не вижу... Только забор.
– А вот это видишь? – Микс толкнул рукой забор и неприметная калитка, умело замаскированная среди густой зелени, медленно распахнулась, открывая путь внутрь периметра, как Тами мысленно окрестил местность за забором. – Давай, лезь.
– Откуда... Откуда ты?..
– Узнал? Оттуда. Догадался, – Микс хмыкнул. – Меньше вопросов – больше дела. Ну, пошел-пошел, я следом...

Некоторое время они молча шли по коридору, образованному плотно стоявшими кустами и деревьями. Лунный свет, проникающий сквозь листву, серебрил траву под ногами, так, что вся тропинка казалась волшебной звездной дорогой. Что ж, волшебства здесь хватало, да и дороги присутствовали... Только от всего этого мальчику стало ужасно тоскливо, он вдруг захотел увидеть солнце, пушистые облака и пронзительно голубое небо... Тами не выдержал и вновь начал разговор, ну и пусть Микса болтовня раздражает, потерпит, ничего с ним не случится...
– Знаешь, чем дальше, тем сильнее мне все происходящее напоминает сон. Просто безумный кошмарный сон в предутренний час, когда уже не хочется спать, но еще нет сил проснуться.
На тропинке стали чаще попадаться корни деревьев, и Тами замедлил шаг, чтобы не споткнуться.
– Может быть. Может, мы сейчас спим. А может и наоборот, – Микс, похоже, успокоился и ответил гораздо более дружелюбно, чем стоило ожидать.
– Это как? – слова темноволосого, вкупе с лишенным раздражения тоном, озадачили Тами. Да так, что он, споткнувшись об очередной корень, едва не рухнул в посеребренную луной траву.
– Ты думаешь, что мы заснули, верно? Что это – лишь порождение нашего воспаленного разума? А вдруг мы ошибаемся, вдруг все обстоит иначе?
Темнота и отнюдь не ровная тропинка, похоже, не доставляли Миксу никаких проблем.
– Не понимаю... скажи прямо, что ты имеешь в виду.
Впереди мелькнуло белое пятно – через десяток метров их путешествие по растительному коридору заканчивалось стеной дома.
– А что тут понимать – возможно, мы не заснули, возможно, мы пробудились ото сна.
За спиной послышался тихий смешок Микса.
– Но... нет... не может быть... не верю... не хочу... – твердил, будто молитву, Тами, мир которого рушился на глазах, с каждой новой мыслью, с каждой убежавшей в прошлое секундой. – Скажи, что это неправда... скажи, что ты все придумал... ну скажи же! СКАЖИ!!!
Микс промолчал, правда и смеяться, как обычно, не стал, шумно сопя за спиной. А еще через мгновения деревья расступились, и они оказались на узкой полоске перед старинным особняком...

Одним быстрым, хищным движением Микс выхватил биосканер, сейчас он походил на лихого рейнджера, готовящегося к поединку с бандитами. Вот только кто здесь был бандитом?
– Да, как я и думал, – темноволосый был доволен, как кот, сожравший кринку сметаны, пару килограммов мяса и десяток рыбных голов, причем, оставшийся при этом безнаказанным. – Да, все именно так.
– Что так?! – вскрикнул Тами, находившийся на грани срыва, правда, тут же осекся и виновато взглянул на товарища. – Объясни, а...
– Видишь? – свет луны упал на экран сканнера и Тами сумел разглядеть картинку, состоявшую из белых линий и двух красных точек в самом центре. – Два человека. Внутри.
– А нам нужно внутрь? – опасливо поинтересовался мальчишка. – Иначе никак?
– Не бойся, – вкрадчиво заметил Микс, крепя сканнер обратно к поясу. – Я же с тобой...
Этого-то я и боюсь, хотел крикнуть Тами, но сдержался и тихо ответил, почти шепотом.
– Ты можешь... – он затрепетал, подобно осиновому листку во время урагана. – Можешь... не справиться. Мы же не знаем... что там.
– Аааа... – Микс неожиданно сбросил с себя маску непробиваемого супергероя... или суперзлодея и махнул рукой, превращаясь обратно в простого грубоватого парня. – Я больше боюсь другого.
– Чего?
– Сейчас увидишь, – Микс загадочно усмехнулся. – Что касается этих людей – у нас же есть оружие. А ты говорил – зачем парализаторы... Вот зачем.
– Я бы... – Тами сглотнул подступившую слюну. – Предпочел обойтись без них.
– Ну, еще бы, еще бы... – задумчиво пробормотал темноволосый и сосредоточено уставился в траву. – Ага! Вот.
Он поднял обломок ветки и взглянул на свет. После чего, удовлетворенный увиденным, ловко ободрал кору, обнажая белую сердцевину. Тами, на миг забыв о своих страхах, внимательно следил за приятелем, совершенно не понимая, что же тот собирается делать. А Микс, тем временем, достал из кармана баночку туши, проворно отвинтил крышку и погрузил внутрь кончик ветки.
– Дааааа... – темноволосый пару секунд полюбовался стекающими по палочке каплями, а потом, отчего-то нахмурившись, прислонил кончик к белой стене и чуть-чуть сдвинул в сторону. – Сойдет. – И, обратившись к Тами. – Стой тихо, не мешай.
Мальчишка не стал обижаться, тем более, что ему сейчас особо не до уязвленного самолюбия было – инстинкт самосохранения окончательно и бесповоротно взял верх над разумом, моралью и прочими глупостями. А Тами, к тому же, прекрасно понимал, что Микс, кем бы он ни являлся на самом деле, сейчас хочет спасти их обоих. От чего – непонятно, но ощущением опасности воздух был напитан так, как только что постиранное одеяло – водой. Она струилась по коже, ледяными иголками впивалась в нервы, мутным туманом застилала мысли. Она была везде – и ее не было нигде конкретно. Она изводила Тами, изводила тем, что сбежать от нее было невозможно... И потому он сейчас очень надеялся на Микса. Очень-очень сильно надеялся.
– Так-так... – темноволосый аккуратно вычерчивал на стене черный круг. – Тами, ты знаешь что такое – символ Уробороса?
– А кто такой Уроборос? Первый раз слышу, – едва слышно отозвался мальчишка.
– Ни кто, а что... Хотя... чем его считать, конечно.
– Так что это?
– Уроборос... – Микс прервался, с трудом выправив не вовремя дернувшуюся в сторону палочку. – Уроборос это мировой змей. Змей, обвивающий Землю, ухватив себя за хвост. Миф, конечно, но...
– Но?
– Но сейчас его знак может оказать нам просто неоценимую помощь.
– Так ты...
– Да, я рисую его знак, – Микс завершил круг... точнее – почти завершил, не доведя линию до начальной точки и оставив зазор шириной в миллиметр. – Готово.
– Разве это... – Тами замялся. – Знак Уробороса?
– Хм... ну... я его немного изменил, – к немалому удивлению Тами, его приятель смутился, чуть ли не покраснел. – Улучшил... – Микс с шумом выдохнул. – Нам лучше надеяться на то, что я не ошибся.
– А что будет если...
– Просто не думаю об этом, Тами, просто не думай... – темноволосый, по ведомым только ему причинам, сломал палочку пополам, а половинки бросил в разные стороны. – Сегодня был очень тяжелый день... Я даже не припомню... Впрочем, не важно.
Тами напрягся, такая фраза, сказанная Миксом, обычно имела продолжение... Которое не замедлило последовать.
– Теперь – смотри в круг. Просто смотри...

Сейчас отсюда вылетит птичка...

Я знал, что рано или поздно этот момент наступит, но, все равно, когда Мастер в своей обычной равнодушной манере оповестил меня о принятом решении приобщить Ученика, то есть меня, к тайне – я невольно вздрогнул. И осторожно поинтересовался – не рано ли? Я ведь даже трети книг в библиотеке не пролистал, а...
– Пустое, – Мастер махнул рукой и уже с металлом в голосе добавил. – Я знаю, рано или в самый раз. И раз я сказал, что пора – твое дело слушаться и беспрекословно подчиняться.
– Да, Мастер, – я покорно склонил голову, в которой роились назойливые мысли – что? Зачем? Почему?
– Так-то лучше, – он окинул меня холодным взглядом и внезапно усмехнулся. – Надоело ерундой заниматься? Ты ведь думаешь, что я тебе дал задание изучить библиотеку либо для проверки твоего послушания, либо для подготовки к тому, что я тебе расскажу потом? Вижу, так оно и есть. Думаешь, читаешь, пытаешься вникнуть в ненавистные строчки и каждую секунду спрашиваешь себя – зачем?
– Откуда... – не знаю, что меня больше удивило – вполне человеческая улыбка на лице Мастера или его догадка по поводу моих мыслей, попавшая точно в десятку. – Откуда Вы знаете?
– Опыт... – Мастер снова усмехнулся. – Знаешь, сколько таких, как ты, у меня в Учениках ходило? Не знаешь... А их много было, очень много. Было...
Легкая тень набежала на лицо Мастера, и я открыл рот, чтобы спросить о том, почему тот сделал акцент на прошедшем времени... и тут же закрыл. Нахмуренный лоб и отливающие металлом глаза говорили лучше любых слов. Что-то было, что-то в прошлом, что-то связанное с его Учеником, что-то неприятное... Но что? Вероятно, я никогда этого не узнаю, жаль...
– А теперь, прежде, чем мы начнем занятия – найди в библиотеке Книгу Имен, – мои размышления были бесцеремонно прерваны Мастером. – Ознакомься. Хорошо ознакомься – лучше всего, если выучишь наизусть.
– Но, Мастер... – жалобно воскликнул я, представив уставленные одинаковыми томами полки. – Как же я найду нужную книгу?
– Очень просто, – он усмехнулся в третий раз. – Там написано. На обложке.
– Но... – мои слова встретили пустоту, Мастер, использовал свой любимый трюк и растворился в воздухе. Ну, просто, как ребенок... Которой на ребенка похож не больше, чем я на Великого Магистра... уж не помню какой ложи или ордена.
Очередное “зачем”, которое, естественно, останется без ответа... Полочка не имеющих смысла вопросов заметно пополнилась за последнее время – прогресс на лицо. Или регресс... кто разберет.
Уф... но как же мне хотелось знать, что же тут происходит на самом деле!

...в коридоре я задержался, на миг возникло ощущение чужого присутствия, и я обернулся, ожидая увидеть за спиной вновь возникшего из ниоткуда Мастера. Взгляд нашел полумрак и расплывчатые картины на стенах – ничего больше. Но легкое напряжение, овладевшее мной, не отступало, я мотал головой, не понимая, что происходит, а потом, будто сами собой, мои глаза зацепились за одну из картин. Вроде бы случайно. Вроде бы, а, на самом деле, как я понял значительно позже, очень даже закономерно.
Я должен был увидеть образ. И я его увидел, сначала ухватил краем сознания, потом обхватил целиком... потом утонул в нем. В ней. В картине... На первый, второй и даже десятый взгляд в небрежных линиях не было ничего особенного – пейзаж, два человека, чистое небо и солнце, льющее тепло на землю. Все, ни батальных сцен, ни известных личностей, ни тайных вечерь... Однако, было в картине что-то неуловимое, что-то, заставлявшее не отрываясь вглядываться в каждую точку, в лица людей, в смутно знакомую местность, в подозрительно современные развалины...
Развалины?! Современные?! Я отшатнулся, пораженный внезапной мыслью. Если эти картины здесь уже несколько столетий, если на одной из них изображено то, что изображено быть не может... Руины фабрики – заброшенные так давно, что лес уже почти захватил некогда подвластную человеку территорию. Асфальт потрескался и истерся, дороги напоминали заляпанные зеленой краской куски серой ткани, из зияющих провалами окон фабричных корпусов выглядывали молодые деревца. Центром композиции был небольшой палисадник, где, укрывшись под кроной одной из старых яблонь, стояли лицом к лицу два человека. Молодых, очень молодых. Совсем мальчишек...
Я вздрогнул, сбрасывая оцепенение, навеваемое картиной. Эффект почти гипнотический... Забавно, я столько раз проходил мимо и не обращал внимания... А сейчас... Что изменилось? Изменилось... Я еще раз присмотрелся и зажмурил глаза, отказываясь верить в то, что увидел на картине. Один из мальчишек теперь смотрел на меня. Я открыл глаза, снова закрыл, опять распахнул веки – все было по-старому. Показалось ли мне? Нет. В этом я был уверен на все тысячу процентов. Но что же тогда я видел? И что увиденное означает лично для меня?
Нет ответа...

Погруженный в свои мысли, я привычной дорогой добрался до библиотеки, никто не встретился мне на пути, как по заказу во всех коридорах было тихо и пусто. Не то чтобы я очень хотел встретиться с очередным трусливым Учеником другого Мастера, но... Еще хотя бы разок увидеть нормальное человеческое лицо в этих стенах, удостовериться в том, что я пока принадлежу нашему не самому лучшему миру, вообще – убедиться в реальности всего происходящего.
Не судьба.
Тяжелая деревянная дверь равнодушно взирала на меня, а я стоял, слушая свои чувства, ослепленный внезапным душевным порывом. Библиотека прямо передо мной – несколько шагов и одна книга отделяли меня от... От чего? Я не знал, но догадывался, что изменения не просто будут, они будут необратимыми. Новые знания, умения, навыки – лишь внешний, самый незначительный слой того, что со мной происходило. Поиск истины? Уже ближе, горячее, но не то, не совсем то...
Головоломка... Что головоломка? Почему это пришло мне в голову? Тогда я не понял, хотя моя мысль и начала усиленно работать над возникшей из пустоты идеей, толку от таких умственных усилий было немного. Да, безусловно, можно все события, уже случившиеся со мной и те, которые мне еще предстояло пережить, назвать кусочками неведомого паззла. Можно. Только пользы от этого не будет – даже если сложить все имеющиеся факты, прибавить к ним некоторые догадки и предположения, то все равно общей картины не получается. Ну никак. Что толку корпеть над зашифрованным посланием, если увидеть тайный смысл можно, лишь зная ключ, а оный – неизвестен?
Пустая трата времени... И я занимался ею в течение долгого времени до моего знакомства с Мастером, не избавился от подобной привычки после, а сейчас понял, что сие – моя судьба. Как и всех остальных людей. А если же я хочу иной участи, то... Тут я вздрогнул и мотнул головой, понимая, что дал волю своим мыслям, и они зашли чересчур далеко. В запретный сектор. Когда-то я назвал это мертвой зоной иллюзий... Как оказалось – я был слишком прав. Но все проходит, и...
Я вздохнул, открывая дверь в библиотеку...

Светло, как всегда, небольшая комната привычно ощетинилась громадными стеллажами с великим множеством разнообразных книг. На первый взгляд, ничего не изменилось: вот стол, за котором я сидел столько дней; чашка, с нарисованным на ней мультяшным персонажем, отдаленно напоминающим рака; моя тетрадь для заметок, девственно чистая, между прочим, и дешевая ручка рядом с ней... Светильник, как всегда, выбивался из общей стилистики помещения, полки нависали со всех сторон и давили на виски, но... Что-то изменилось, причем, изменилось незначительно, самую малость... И, когда я понял, что именно было не так, то застыл и несколько минут не мог пошевелиться, беспомощно, как рыба, выброшенная на берег, хватая ртом воздух.
Книги по-прежнему стояли ровными рядами на полках. Вот только теперь каждый корешок был соответствующим образом подписан.
Для удобства читателя, наверное.

Я моргнул. Картинка осталась прежней. Я моргнул еще раз – мираж никуда не делся, окончательно убедив меня в том, что это происходит на самом деле. И оставив меня наедине с мыслью – а зачем было нужно заставлять Ученика читать все подряд книги в библиотеке, если он, во-первых, не успеет прочитать и половины, а, во-вторых, эта половина ему совершенно не нужна? Занимательная мысль, несомненно. Столь же занимательная, сколь и бессмысленная. Как и то, чем я занимался все эти дни. Как и то, чем я буду заниматься потом.
Так я впервые усомнился. И именно эта мысль позднее подвигла меня написание книги, творения всей моей жизни. Единственного – я больше не возьмусь, как принято выражаться, за перо.
И еще – я принял решение, сильно повлиявшее на все последующие события...

Я решил жить.

Вот сие место, сказал Арахмин, богатые одежды коего утратили былую красоту и повисли грязными лохмотьями.
Глас Истины пребывает в подобной лачуге, удивился бывший травник по имени Коанэ.
Слишком многие жаждут знать то, что судьба укрыла от них своей дланью, объяснил Арахмин своему спутнику, и упорство отдельных не знает границ.
Он приблизился к входу, прикрывая глаза от слепящих лучей дневного светила, и осторожно постучал, соблюдая ведомый только ему ритуал. Время вязло, подобно мухе в услащенной медом воде, травник, исполненный терпения, ждал, но ни единого звука не коснулось их ушей.
Беда, провозгласил Арахмин и, не желая терять драгоценные мгновения попусту, растворил ветхую дверь.
Последовавший за ним травник узрел печальную картину, на скромном ложе из старых одежд и веток готовился к встрече со своими богами высушенный, подобно пустынному дереву, человек. Руки его, обагренные кровяной росою, сжимали рукоять орудия убиения, а веки, трепетавшие от малейшего вздоха, скрыли за собою глаза того, кто видел слишком многое.
Наш путь излишне долгим был, с печалью сказал Арахмин, склоняя голову пред умирающим, слово твое, Знающий.
Зачем, вы, пришли, спросил именованный Знающим у незваных гостей, вам, не, довольно, смерти, моей.
Простишь ли ты мне дерзость мою, почти коснулся земли Арахмин в знак уважения к Знающему, господин, не смерть твоя, но жизнь и слово потребны нам, жалким просителям у порога твоего.
Покой, лишь, смерть, ответствовал Знающий смиренно, говори, один, вопрос.
Тебе все ведомо, господин, вопросил поспешно Арахмин, сомнение не коснулось души моей, когда я сказал небесам – есть ли ключ, воспетый в запретных легендах, где искать его мне. Небеса разверзлись и оросили пустыню водою, дав знак мне. И тогда я, покинув дом свой и оставив добро свое, отправился в странствие долгое. Я тебя искал, господин, дабы указал ты мне путь дальнейший.
Да, я, знаю, ключ, стихал голос Знающего летнему ветру подобно, ведомо, где, он, мне.
Скажи же, скажи, воскричал Арахмин, о почтении в единый миг позабывший, где он, ключ тайный, искомый мною.
Нет, человека, путь, прошедшего, хрип ужасный горло Знающего исторгло, я, скажу, решать, тебе. За, домом, моим, тропа, в, горы, ведущая, за, горами, теми, великая, степь, трижды, столько пройди. Лес, увидишь, потаенный, вершинами, мир, подпирающий. Если, возжелаешь, войдешь. Там. Ключ.
И затих Знающий, последние силы истратив. Веки сомкнулись его, со светом в безмолвном прощании. Кинулся травник, помочь человеку надеясь, но тщетно, лишь тихий шепот ушей их коснулся, последняя просьба хозяина дома.
Не мешайте.

Возвысились пред ними горы неприступные и усомнился Арахмин. Вилась тропа, бурной реке подобная, теряясь среди круч скалистых, и холодом вечным веяло от вершин сияющих. Видано ли пройти тут двум путникам обычным, для пути тяжелого готовым не будучи.
Остановиться стоит нам, молвил Арахмин, нет дороги нам дальше, испытание сие не в силах пройти мы.
Но полон решимости травник был, смертью старца в задумчивость глубокую погруженный. Стал он рядом со спутником своим и ответил, сомнения отвергнув.
Идем, светило небесное взирает свыше на путь наш.
И поверил удивленный Арахмин, и ступили они на тропу сию, судьбу свою выбрав отныне.
Навечно.

Даша молчала, потрясенная, сжимая побелевшими пальцами тонкий листок. Старик, откинувшись в кресле, так же не решался оборвать затянувшуюся паузу. Мысли у внучки и деда были разные, но сходились в одном – каждый из них задавал себе простой до невозможности вопрос. Кому посвящены недавно прозвучавшие строки? Кто эти люди, удостоившиеся благодарности отца Даши? Непростые, ох, непростые...
– Дедааааа... – робко начала девочка. – А у папы были друзья?
– Друзья? – вопрос застал старика врасплох. – Да, друзья... Дашут, я не знаю, правда. Веришь – никогда он не говорил о том, что его тревожит, о чем он думает, с кем он дружит. Приятели, те были, конечно, но кого из них он считал другом... и считал ли вообще – мне неведомо. К сожалению. Веришь?
– Верю, – серьезно ответила Даша. – Мой папа был... – она замялась, пытаясь вспомнить слово. – Сложный человек, вот.
– Сложный... – согласился старик. – Ты даже не представляешь, насколько...
Они вновь замолчали, не зная, что и как сказать теперь, когда старые вопросы потеряли смысл, а новые не успели родиться. Комнату до краев заполнила тишина, слегка колыхавшаяся от завываний ветра на улице. Впрочем, этот удаленный и приглушенный гул, слишком привычный для двоих обитателей большого дома, не мог вызывать ту тревогу, которая сейчас овладела ими.
Тревожила Дашу и ее дедушку не найденная в шкатулке книга, не странная записка, не зловещая тишина и даже не загадочная тень отца девочки, незримо присутствовавшая в каждом слове. Их беспокоило совсем другое – стойкое ощущение присутствия посторонних. Совсем рядом, буквально в нескольких шагах. И Даша, обеспокоено обернувшись, искала пытливым взглядом зеленых глаз хоть что-то, хоть единый признак того, что страхи ее обоснованы. Но тщетно – только небольшое окно, к которому приклеилось черное пятно ночи, да край лестницы, круто спускавшейся вниз...
Ощущение пропало так же неожиданно, как и появилось. Старик облегченно вздохнул и закрыл глаза, а Даша слегка разочарованно хмыкнула, непонимающе разглядывая листок, который держала в руках.
– Может... – она прикусила губу. – Мне читать дальше?
– Да... – старик с силой сжал подлокотники. – Ему удалось меня заинтересовать...

Тем, кто открывает свет незрячим, предрекая им ярко вспыхнуть потоком чистого пламени и исчезнуть, растворившись в истинном знании...

 

Ответ: Кусочек моей души

Нет, я понимаю, что Мастер любит театральные паузы, но на этот раз он слишком долго тянет. Сколько можно – мне же интересно! Рассказал про силы, открыл, да-да, именно открыл, библиотеку, растравил любопытство множеством намеков... и что? А ничего – стоит у доски, наподобие школьной, держа в руке мел, и молчит. Уже минут десять молчит, причем даже на меня не смотрит, а сделал вид, будто о чем-то вечном там размышляет. Гррррхмм! Такими темпами я скоро рычать начну... хотя кого я обманываю – и не такое вытерплю. Будет Мастер час молчать – я буду час сидеть и ждать, что он скажет. Будет молчать день – подожду день, не обращая внимания на усталость или голод. Как там говорят? Коготок увяз – всей птичке конец. Правда, тут скорее не конец, а начало...
– Ты ознакомился со списком сил? – Мастер, наконец, соизволил обратить внимание на своего Ученика. Кстати, не так уж долго он заставил меня ждать...
– Да, – уф, раз десять, наверное, прочитал несчастную книженцию от корки до корки. – Выписал их названия, как Вы и просили.
– Не названия – имена, – поправил меня Мастер и одобрительно взглянул на листок, что лежал на столе. – Вижу, ты действительно постарался. Что ж, значит, можно начинать урок.
– Урок? – полузабытое слово приятно щекотало язык, пара смутных воспоминаний выпорхнули на поверхность. – Как в школе? Или университете?
– Не совсем, – уклонился от ответа Мастер. – Хотя, сходство определенное будет. И это хорошо – быстрее привыкнешь.
– Привыкну... к чему?
– Увидишь, – он поднял руку, пресекая дальнейшие расспросы. – А теперь – начнем.
Мастер обернулся к доске и некоторое время разглядывал, будто диковинного зверя. Ну, из тех, что в зоопарке, за крепкой решеткой, зевак развлекают каждый день. Доска так же равнодушно воспринимала взгляд Мастера, пока он раздумывал, что же в первую очередь изобразить с помощью мелка, который держал в руке.
– Вот это – силы, – он начертил неровный круг, похожий на те, что я рисовал на полях тетрадей... славное было время... Погрузиться в воспоминания мне не дал пристальный взгляд Мастера, мгновенно распознавшего настроение, завладевшее его Учеником. То есть мной. – Не отвлекайся. То, что я скажу сейчас – основа всего остального.
– Извините... – возможно, я даже покраснел... не помню, но стыдно мне стало – это точно. Мастер для меня самого старается, а я...
– Итак, силы, – невозмутимо продолжил Мастер, сочтя, похоже, мое сожаление достаточным. – Силы – то, на чем зиждется наша мощь, – он усмехнулся. – Каламбур – сила на силе. Но название появилось в незапамятные времена... так давно, что не сохранилось никаких документов, никаких свидетельств, ничего. Только осколки знания, заботливо отысканные нашими... хм... об этом позже. Так вот, для того, чтобы зажечь огонь взглядом или превратить свинец в золото – нужно обратиться к одной из сил. Разумеется, мы подобными глупостями не занимаемся... я про свинец и золото, философский камень, магические зелья и прочую ерунду.
– Так все перечисленное – существует на самом деле?! – я чуть со стула не вскочил, взяв себя в руки в самый последний момент. – Это не сказки?!
– В мире нет сказок, – Мастеру доставляло удовольствие меня шокировать... или он очень умело делал вид, что ему это доставляет удовольствие... или... Да какая разница, в принципе? Своего он достиг в любом случае. – За исключением, разве что, любви.
– Нет?! – меня столкнули в воду и кричат, чтобы я учился плавать... эффективная методика, не поспоришь, лишь бы не захлебнуться. – Не понимаю...
– Поймешь. А пока – прими к сведению, – лицо Мастера вновь окаменело – я потихоньку начал завидовать такой способности... которую мне так и не удалось перенять. – Но вернемся к силам. Сил много, – он нарисовал еще один круг, маленький, в центре первого и заштриховал. – Большой круг – все силы, маленький – силы, с которыми мы умеем обращаться.
– То есть – известные нам? – не удержался я от вопроса и был вознагражден укоризненным взглядом Мастера. – Извините...
– А ты задал хороший вопрос, – он постучал концом мелка по доске, оставляя на черной поверхности белые точки. – Очень хороший. И важный... Так вот – известно нам очень большое количество сил, но, – Мастер поднял указательный палец вверх, – последствия неправильного обращения к ним могут быть поистине катастрофическими. Посему – лишь те силы, с которыми мы умеем обращаться, для которых вычислены точные формулы – могут быть использованы для... об этом чуть позже.
Сейчас же, – скрип мела о доску резанул по нервам, Мастер сделал так специально – я не сомневался, – следует рассказать о некоторых общих моментах. Итак, во-первых, никогда и не при каких обстоятельствах не использовать силы, не входящие сюда, – он указал на заштрихованный круг. – Советую запомнить это крепко-накрепко. Конечно, когда и если ты достигнешь определенного уровня знаний и ответственности – то сможешь позволить себе подобный риск. Но до тех пор – ты не имеешь права подвергать опасности... нет, не себя, с самим собой ты можешь делать что угодно, а мир... Мир слишком чувствительно реагирует на такие происшествия, на выбросы неконтролируемых сил, и, если даже не произойдет необратимых изменений, если море не обрушится на сушу, и горы останутся на своих местах, то последствия все равно будут, будут обязательно. Мир узрит нас и увиденное ему не понравится. А потом... тебе же лучше, если потом не будет. Так, что-то я слишком увлекся лирическим отступлением...
Продолжим. Во-вторых, – Мастер провел линию из заштрихованного круга к краю доски. – Время от времени наши книги пополняют знания о новых силах... или о способах использования уже известных. Знания эти добываются лишь при помощи сложнейших опытов, грубо говоря – методом Монте-Карло... – Мастер с интересом рассматривал мое лицо. – Не знаешь? Простые люди называют это – тычок пальцем в небо. Можно попасть в молоко, можно, правда, только в случае большой удачи, нащупать ниточку, ведущую к разгадке, а можно... а можно накликать на себя беду. Большую беду. И тут подстерегает еще одна опасность... Дело в том, что когда ты колыхаешь ткань бытия, дабы по всплескам на поверхности мутной воды угадать природу силы, то мироздание через некоторое время приходит в равновесие... но не сразу. Иногда время расслабления... такой научный термин, мне он кажется подходящим... растягивается на годы. А в особых случаях – на сотни лет.
– А в чем опасность? – я был заинтригован. – Эти возмущения представляют угрозу для всех прочих живых существ?
– Хороший вопрос, я как раз хотел тебе об этом рассказать, – Мастер положил мел на стол и стер с пальцев белую пыль. – Нет, угроза для мира в целом несущественна... В пределах допустимого. Опасность состоит в другом.
– В чем же? – я спинным мозгом, как принято выражаться, чувствовал – сейчас мне приоткроют занавес, за которым скрывается древняя тайна.
– В том, что нельзя производить один и тот же эксперимент подряд. Подряд – значит до того момента, пока реальность не пришла в равновесие.
Я не знал, радоваться мне или разочарованно хмыкнуть.
– И это... все? – я постарался сделать свой голос как можно более почтительным, хотя это и не потребовалось – Мастер ждал моего вопроса.
– Нет, есть еще кое-что, – он провел рукой по столу, изображая замысловатую кривую. – Формулы, которые ты прочитал в книге... некоторые из них выведены, экспериментально, конечно, совсем недавно. Некоторые – слишком недавно.
– Значит...
– Да, их нельзя использовать, – Мастер покачал головой. – Если только не хочешь отправить наш мир прямиком в Тартар.
– Из-за одного заклинания?.. – я был шокирован и поэтому произнес слово, которое нельзя было произносить... за что сразу поплатился.
– ТЫ ЗАБЫЛ?! – голос Мастера заполнил пространство и пульсировал в ушах ударами моего сердца. – Ты забыл про ТАБУ?!
– Простите... Извините... Я не знаю... Что со мной... Я потерял контроль... Извините... – как в тот момент мне хотелось оказаться за тысячи километров отсюда, а еще больше хотелось повернуть время назад и никогда не говорить то, что сказал несколько секунд назад.
– Первый раз, – настроение Мастера мгновенно, как всегда, сместилось к точке абсолютного холода, и я понял, что прощен. – Так, теперь о твоем вопросе. Да – реализовав одну из подобных формул, ты вызовешь конец света... Не обязательно, конечно, но с очень высокой вероятностью. Я не буду сейчас объяснять что да как – просто прими к сведению и запомни, навсегда запомни.
– Но как я узнаю – какие... формулы можно использовать, а какие – нет?
– Очень просто, – от улыбки Мастера у меня мороз по коже пошел. – Там написано. В книге. Дата, начиная с которой формулу можно использовать в... определенных целях.
– Понятно...
– Да ничего тебе не понятно! – он неожиданно рассмеялся. – Но ничего страшного – ты ведь только начал путь. И я вижу неплохой прогресс... очень даже неплохой.
– Правда? – если бы у меня были крылья, я бы к потолку в тот момент воспарил, честное слово.
– Правда-правда, – ответил Мастер, наблюдая за метаморфозами моего настроения. – А теперь вернемся к нашим... формулам. Точнее – к силам. Формулы будут чуть позже. Итак, у нас по списку – в третьих. Так вот, в третьих, я хочу тебе немного рассказать о природе сил... в самых общих чертах. А также – о том, как происходит взаимодействие.
– Взаимодействие? – я весь обратился в слух. – Кого с кем?
– Не кого с кем, – поправил меня Мастер, – а чего с кем. А именно – силы и оператора, то есть – человека.
– И как же? – я изнывал от любопытства.
– Тебе следует сладить с твоей нетерпеливостью, – укорил Мастер. – Это качество – помеха на пути истинного знания. Но я действительно начну с принципов, по которым осуществляется взаимодействие. Так тебе будет проще понять. Представь, что ты тело, в котором количество положительных и отрицательных зарядов равно. Тогда твой общий заряд также будет равен нулю. Что произойдет, если ты обратишься к силе? Все просто – часть либо положительных, либо отрицательных зарядов перейдет к ней. При этом каждая сила состоит лишь из зарядов одного знака и с каждым новым воззванием величина ее растет. Пока понятно?
– Ага... – я усердно изображал из себя китайского болванчика.
– Ладно, постепенно поймешь, – Мастер усмехнулся. – А теперь – немного физики. Школьной. Надеюсь, не забыл еще. Ты должен знать, что плюс притягивается к минусу, а заряды противоположного знака – отталкиваются. Вижу, помнишь. Так вот, если ты обращаешься только к силе со знаком минус, то твой положительный заряд неумолимо возрастает и к силе со знаком плюс становиться обратиться все сложнее. А в конце – вообще невозможно. Но это еще не все.
– Не все? – поразился я, пытаясь уложить в голове сказанное только что Мастером.
– Не все, – он усмехнулся. – Есть еще один важный момент. Еще один закон... природы, можно сказать и так.
– Закон?
– Да, ты должен его помнить, – тень легла на лицо Мастера. – Закон сохранения – ничто не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда.
– Я помню, но... причем тут он?
– Притом, что каждый раз ты расплачиваешься с силой положительным либо отрицательным зарядом. И рано или поздно он закончится. А тогда... Тогда ты не сможешь обратиться ни к какой силе. Вообще.
– Боже...
– К этой тоже, – цинично заметил Мастер, – ладно, я опять увлекся. Мне ведь еще нужно вкратце рассказать тебе о каждой из сил.
И он начал перечислять силы, объясняя их природу и приводя примеры из истории о том, как эти силы были использованы. Если Мастер хотел меня заинтриговать – ему это удалось. Мне было страшно.
Страшно интересно.

Небольшой предмет, описав низкую дугу, плюхнулся в воду, всколыхнув поверхность пруда. Волны быстро пробежались до берега, а затем все успокоилось. Прошло несколько минут, и среди тины появились сначала выпученные круглые глаза, а через мгновение и их обладатель. Точнее – обладательница, оказавшаяся самой обычной светло-зеленой лягушкой.
Издав звук, напоминающий одновременно кваканье и бульканье, она нерешительно выплыла из зарослей тины, служащих убежищем ей и ее собратьям. Солнце отражалось от поверхности воды, рождая блики, а легкий ветер колыхал высокую прибрежную траву. Шум, идущий от близлежащий автострады, ненадолго затих, и пруд приобрел совсем мирный вид. Взбодренная лягушка рывком преодолела несколько метров, остановившись совсем недалеко от загадочного предмета.
Среди тины показались несколько зеленых мордочек – лягушки следили за своей смелой товаркой, не решаясь приблизиться к неподвижно лежащему на воде предмету. В случае опасности они были готовы тут же скрыться под водой, а насекомые вились над водой, пользуясь тем, что хищникам сейчас не до охоты.
Смелая лягушка, наконец, очнулась от задумчивости и приблизилась к предмету еще на десяток сантиметров, замерла, моргнула, перебирая под водой перепончатыми лапами. Другие лягушки поддержали ее робким ква, не забывая, правда, при этом внимательно смотреть по сторонам. Ободренная разведчица вновь очнулась и преодолела последние сантиметры до предмета, ткнулась в него холодным носом, попыталась схватить лапами. Предмет погрузился под воду и, к удивлению лягушки, быстро пошел ко дну. Разведчица нырнула, проследила за медленным движением загадочной вещицы, оказавшейся совершенно несъедобной, а затем всплыла, жизнерадостным ква известив собратьев о том, что опасности нет.
Другие лягушки тут же подхватили призыв товарки, и пруд огласило громкое кваканье, придавая картине законченный вид...

Легковая машина быстро мчалась по дороге, по сторонам мелькали леса, реки и поля. Ветер хлестал по стеклу, асфальт стелился бесконечной полосой, а маленький мальчик, что сидел на заднем сиденье, высунул голову в окно, не обращая внимания на предупреждения взрослых. Он сейчас был занят очень важным делом – брал бумажки, на которых предварительно записал тайные послания, скручивал в шарики и бросал в окно, пытаясь попасть в траву, что росла у дороги, а если повезет – то и в речку или пруд.
Мечты, желания и обиды – свернутые бумажки летели в сторону, подхваченные ветром они падали на землю или в воду, туда, где их никто не сможет найти...

– Держи ухо востро и не забывай посматривать по сторонам, если хочешь остаться в живых...
Ветер трепал верхушки деревьев, в радиусе пары сотен метров не было ни одной птицы, и потому шорох зеленой листвы оказался единственным фоновым звуком.
– Ты не на лесной прогулке, салага, это опасное место...
Низкая трава стелилась по земле, образуя жесткий зеленовато-желтый ковер. Местами земля была перепахана, и перевернутые пласты дерна образовывали холмики высотой с метр.
– Никто не знает всех тайн, спрятанных здесь...
Бетонные столбы, служившие опорами для линии электропередач, покосились, а некоторые даже упали вниз, разломившись на несколько кусков. Провода давно срезали, лишь жалкие огрызки сиротливо свисали сверху, напоминая о том, что когда-то здесь была большая фабрика, потреблявшая гигантское количество энергии.
– Пятьдесят метров на северо-восток по прямой, ориентир на сломанное дерево. Шаг в сторону – смертелен...
Высокое полуденное солнце слепило, отражаясь в затхлой воде, которая натекла в один из заброшенных сточных колодцев вчера, после сильного ливня. Можно было ожидать, что в этой, пусть не очень свежей, воде заведутся лягушки или, на худой конец, мелкие насекомые... однако на дне виднелись лишь куски бетона, кирпичи, да обломки досок, а так же несколько металлических предметов, похоже, когда-то бывших деталями сложной машины.
– Беги! Да не туда! Стой! Стой, тебе говорят!.. Боже, что с ним случилось?.. Это Зона – тут опасность подстерегает на каждом шагу... Сколько было ребят – и все сгинули... там... А я? Мне, наверное, везет или судьба такая... Последний раз... Я хочу найти его... Сказка, в которую все верят...
Монотонное бормотание внезапно оборвалось, а мобильный телефон, выбитый сильным ударом, упал на землю и разбился, попав точно на бетонный обломок...

– Тами! Ты совсем сбрендил? Ты нас погубить захотел? – в глазах Микса разгорались огоньки бешенства... и страх. – Тами!
– Да... – лицо мальчика приобрело обычное выражение, он недоуменно оглянулся по сторонам, посмотрел на товарища, застывшего в полуметре от него. – Что... что случилось? Где мы? Что мы тут делаем?
– Это ты мне лучше скажи, что ты делал минуту назад, – темноволосый зло сплюнул в траву и уставился на то, что осталось от телефона. – Расскажи-расскажи, как чуть нас не прикончил.
– Я?! Да о чем вообще речь?! Я... – Тами задумался. – Я не помню... – он испугано взглянул на Микса. – Не помню! Что со мной? Что здесь происходит?
– Интерееееееснооо... – процедил темноволосый сквозь зубы. – Ладно, я тебе расскажу. Минуту назад ты слушал свой телефон и говорил всяческий бред... Не находишь это совпадение странным, а? Я тебе еще на прошлом... еще вчера советовал избавиться от той дурацкой привычки, а тебе плевать на мои слова...
– Да объясни толком! – рассердился Тами, забыв про испуг. – Я так понял, что телефон включился и некая передача, исходящая от него, погрузила меня в транс. Допустим. Но какую угрозу несли мои слова? Что вообще я говорил? Это ты можешь мне рассказать?
– Не могу. Я постарался забыть все сразу... – Микс отвернулся. – Хотя... хотя полностью стереть из памяти это невозможно. Я знаю, уже сталкивался, чудом жив остался тогда...
Темноволосый, по ведомым только ему причинам, стал разглядывать траву под ногами, возможно желая скрыть свое смущение или пытаясь собраться с мыслями...
– Ладно, – Микс поставил точку в разговоре. – Я не смогу тебе объяснить, а ты не сможешь понять. Просто запомни – если подобное повторится, сразу же, повторяю, сразу же выныривай на поверхность. Любой ценой. Понял?
– Понял... – странно, но Тами сразу понял, что его приятель имел в виду, неужели сказывается влияние этого загадочного места? – Жалко...
– Телефона? – Микс недобро усмехнулся. – Лучше бы себя пожалел. Забудь то, что только что произошло. Забудь, мой тебе совет. Да... то, что я тебе рассказал – лучше не забывай, – в суховатом смехе темноволосого не было веселья, звуки, издаваемые им, больше напоминали кашель.
– Ладно, – Тами вскинул голову. – Но у меня есть еще парочка вопросов...
Закончить фразу мальчишке не удалось, потому что Микс неожиданно наскочил на него и повалил в траву.
– Сбрендил? – взвизгнул Тами, отталкивая тяжелого приятеля, впрочем, тот уже сам отскочил в сторону.
– Думаешь? – Микс присел на одно колено и рассматривал что-то на земле. – Зря.
– Что?! Кто тебе дал право так со мной... – мальчишка попытался подняться и случайно повернул голову влево, после чего замолчал и лишь хлопал глазами, глядя на торчащий из земли металлический штырь. Острый-острый, ни пятнышка ржавчины... и находился он в паре сантиметров от головы Тами. – Ничего себе...
Микс усердно шарил в траве рукой, искоса поглядывая на ошеломленного товарища и ухмыляясь. Наконец, темноволосый нашел что-то и поднял предмет, оказавшейся цветастой палочкой, из концов которой торчали пушистые птичьи перья.
– Ты думаешь, что я хотел убить тебя, и ты чудом избежал смерти? – Микс держал найденный предмет на вытянутых руках. – Но верна лишь вторая часть утверждения, потому что я минуту назад спас тебя от смерти... второй раз.
– Что... что это? – трясущийся палец указывал на странную палочку.
– Это? – темноволосый подошел к Тами. – Да просто стрела, плохая, причем.
– Стрела? И этим... меня? – вблизи продолговатый снаряд казался нелепым до ужаса и от того еще более страшным. – Но зачем...
Тами вдруг представил в деталях, как стрела вылетает, пущенная из спрятанного в кустах лука, как она со свистом рассекает воздух, как приближается к жертве. Красочно представил, в деталях, в замедленной съемке. Он всегда, почему-то, считал, что так и бывает в моменты смертельной опасности – время останавливается, восприятие обостряется, всякие “ветры смерти” и предчувствия грядущего посещают человека... Оказалось – сказки, все, без исключения. Когда Микс повалил его на траву, спасая от гибели, Тами не почувствовал ничего, даже потом, когда опасность миновала, он не понимал – что происходит. А картинки... мелькание зелени, кусочков неба и пейзажа, искры в глазах, от удара о землю – вот какие картинки он увидел несколько минут назад. И только, ничего более...
– Тихо! – Тами, успевший подняться на ноги, испуганно присел, ожидая града стрел, пуль, снярядов из пушек, а то и чего похуже... – Слышишь?
– Нет... – Тами нервно сглотнул подступившую слюну и замотал головой по сторонам. – Что происходит?
– Тихо, – голос темноволосого внезапно стал глубоким – будто тумблером щелкнули, а глаза превратились в мутные стекляшки. – Ближе... ближе... ближе... Точка!
Мир наполнил шорох – это стрела в руках Микса потеряла форму, изогнулась, изображая из себя большого червяка, и осыпалась черной пылью. Но и та пыль недолго висела в воздухе – задрожала, затрепетала и растворилась, как утренний туман под лучами солнца. Тами улыбнулся, думая, что опасность позади, но, как оказалось, слишком поторопился... В отличие от Микса, который не стал выходить из своего состояния, похожего на нечто среднее между боевым трансом берсерка и состоянием просветления у духовника высокой ступени, а одним резким движением сел рядом с Тами и вонзил палец, как шило, в стремительно заживающую рану на щеке мальчишки.
– Что... что... – Тами боялся пошевелиться.
– Тихо... – шипел Микс, не убирая палец от лица товарища. – Терпи, еще немного.
Ранка слева и справа от того места, с которым соприкоснулась рука темноволосого, уже затянулась, Тами теперь не чувствовал боли, лишь легкое жжение и потому ожидал окончания странной операции с любопытством.
– Все, – Микс отступил на шаг назад и провел ладонью по лбу, стирая пот. – Успел.
На щеке Тами красовалось маленькое красное пятнышко.
– А что ты делал? – мальчишка отряхнул одежду и, косясь на штырь, отошел в сторону.
– Спасал тебя. Уже третий раз за сегодня, а ведь день только начался... – Микс покачал головой. – Он обещает быть длинным.
– Спасал? Разве стрела... – Тами похолодел и продолжил едва слышно. – Отравлена?..
– Нет, конечно, это слишком просто, – в голосе темноволосого промелькнуло разочарование... или Тами просто показалось? – Я стер метку.
– Метку? Но какая связь... и почему мне повезло?
– Повезло? – Микс приподнял густую бровь.
– Ну да – я же чуть не упал на вон ту железку, – Тами кивнул на злосчастный штырь. – Несколько сантиметров в сторону и все...
– А... ты об этом... – темноволосый пренебрежительно отмахнулся. – Ерунда. Я же сказал тебе на прошлом... вчера. Что мы – не спим.
– Ну... сказал, да, помню, – с сомнением протянул Тами, – но при чем...
– При том, – резко оборвал товарища Микс. – Удача, неудача, совпадения... бывают лишь во сне. Реальность... она – другая.
– Так значит... это и есть... реальность?
– Я такого не говорил.
– Но...
Микс раздраженно сплюнул.
– Вот ты глупый, а! Еще мечтателем себя мнишь!
– Не понимаю... ты объясни толком... что тебе стоит...
– Времени стоит, которого и так мало, – темноволосый постучал пальцем по воображаемым наручным часам.
– Мало, мало... а почему? Куда мы спешим? Ты ничего не говоришь... Только командуешь, – надулся Тами, на миг позабыв про страхи и роящиеся в голове вопросы.
– Зато ты говоришь слишком много, – голос Микса стал жестким, даже злым. – Платок есть? Доставай и приложи к щеке. Давай-давай, не выпендривайся.
– А откуда у меня платок? – прохладная мягкая ткань прикоснулась к зудевшей коже, уменьшая неприятные ощущения. – Парализаторы-то пропали и биосканер...
– Потому, что он был у тебя изначально... – Микс с легким оттенком презрения хмыкнул. – Мог бы и сам догадаться. Ладно, пойду, проверю... кое-что.
Темноволосый развернулся и, мягко ступая по траве, направился к полуразрушенному зданию метрах в пятидесяти от них.
– Постой!
– Чего тебе? – отозвался, не оборачиваясь, Микс. – Опять дурацкие вопросы?
– Да! – с вызовом воскликнул Тами, осекся и продолжил неуверенно. – Или нет... Подожди! Это очень важно!
– Важно? – темноволосый склонил голову набок. – Неужели?
– Да-да-да! – скороговоркой выдохнул мальчишка. – Скажи – это действительно так?
– Что?
– В тебя на самом деле вселился Гаргор?..
– Чегооооо? – глаза Микса округлились, и он секунд десять, не меньше, пялился на Тами, а потом рассмеялся. – Ну... ну ты и... даешь... Гаргор... вселился... аааа... – из глаз темноволосого брызнули капельки слез, а он, утирая соленую воду тыльной стороной ладони, продолжал хохотать, смачно, во весь голос... искренне.
Действительно, искренне, Миксу и правда было очень весело. Но почему? Тами не понимал, только начавшая складываться в картину мозаика вновь разлетелась тысячью кусочков, каждый из которых был сам по себе и категорически не желал вступать в контакт с остальными. Тами минуту назад пришел к выводу, что с его приятелем произошли какие-то странные изменения, а причиной стало вмешательство извне... Сейчас мальчишка уже так не считал, напротив, стоял и смеялся от души именно тот, старый Микс. Значит – он не марионетка неведомых сил, значит...
– Люди меняются, Тами, – темноволосый вновь нацепил на себя серьезный вид, только теперь Тами знал, что это лишь маска. – Время, обстоятельства, мысли... Все влияет.
– Откуда...
– Откуда я знаю твои мысли? Эх, Тами, Тами... Когда же ты поймешь... – Микс с интересом разглядывал свои пальцы. – Опыт... без него нельзя.
– Но тогда объясни! Да, объясни! – вскинулся мальчишка. – Почему ты так изменился? Почему вчера ты был совсем другим, а сегодня...
– Хочешь знать правду? Что ж... знай, – от пристального взгляда темноволосого Тами стало не по себе. – Если готов, конечно. Но прежде – вспомни свои же слова.
– Какие?
– Те, что ты сказал вчера. Про то, что для тебя прошел год. Помнишь?
– Ну... да, вроде бы что-то такое говорил... А при чем тут...
– Молчи и слушай, – оборвал его Микс. – Значит, так. Тебе не показалось – действительно, ты провел год... там. А я – три дня. Но и это противоречие разрешается просто – ты видел мою тень... точнее – тень моего прошлого.
– Понимаю... – обрадовался Тами. – Значит...
– Да, ты видел меня таким, каким я был давным-давно.
– Ясно... Теперь все гораздо понятнее, – Тами улыбнулся, но тут же задумался вновь. – А почему я провел там год, а ты всего лишь три дня?
– А сам-то как думаешь? – темноволосый хитро подмигнул приятелю. – Просто тебе этого захотелось. Не больше, не меньше.

...Все вопросы, все проблемы, пробуждающиеся у нас, существуют только для того, чтобы мы нашли выход. Но выход не в том, чтобы мы начали изобретать что-то новое в жизни. Нет в этом никакой необходимости. То, чем обладает сегодня мир, достаточно для обеспечения всего человечества, если мы только захотим это сделать...
...Необходимо понять, что желание насладиться я вынужден использовать. Его модели созданы, построены во мне, и они постоянны. Но намерение ради себя, которое сейчас управляет мной, оно не мое. Возвыситься над ним называется перевернуть его. В процессе этого я выхожу из себя и удостаиваюсь ощутить то, что находится вне меня - духовный мир. То, что находится во мне, называется материальный мир, а то, что находится извне, называется духовный мир...
...Таким образом, одно действие приводит к множеству последствий. Исходя из раскрывшегося тебе желания, ты приходишь к правильной мысли, направленной не на обслуживание желания, и в соответствии с этим достигаешь правильного действия, призванного не наполнить вспыхнувшее желание, а выстроить всё над ним. Тогда ты благодаришь Творца за то, что Он дал тебе желание… , а также мысль о том, что есть что-то выше этого. Если бы Он дал тебе только желание …, ты оставался бы на животном уровне, однако Он дал тебе еще одно маленькое желание, маленькое понимание, и в нем ты уже зовешься зачатком человека...
...Окружающая среда не может влиять непосредственно на человека, она может влиять только на его разум...
...Во всей этой действительности нам больше нечего делать, только позаботиться о том, чтобы принять и ощутить ее в истинном виде без ограничений и задержек с нашей стороны...

Слово...
Еще...
Капля...
Зачем...

Тишина...

Сегодня ты узнаешь кое-что новое...

– Мне знакомо это место.
Микс выбрался из полуразрушенного здания и пытался вытереть грязные ладони о траву. Мазут, приставший к коже, отчаянно сопротивлялся и темноволосый раздраженно фыркнул.
– Вот ведь гадость... Даже в этом повторилось...
– Что? – очнулся Тами. – Ты что-то сказал?
– Я сказал, что местность мне знакома... более, чем мне того хотелось бы, – Микс решил отложить выяснение отношений с неуступчивой липкой гадостью на потом и прислонился к стволу одного из деревьев. – А ты, значит, опять за старое? Ждешь второй стрелы?
– Ее не будет, – Тами не понимал, откуда у него взялась такая уверенность, но вот сейчас, в данный конкретный момент, он мог бы поставить все, что у него было или будет на то, что уже произошедшее – вновь не повторится. – Ты прав, это – не сон.
– О, – темноволосый изобразил на своем лице удивление. – Цыпленок проклюнулся? Надо же... Тем лучше.
Тами не поверил приятелю, ну ни на грамм, слишком уж наигранной была реакция Микса, слишком наигранной для фальшивки... Сколько у тебя масок, а? Сколько слоев у луковицы? Десять или сто? А может – тысяча? Сладкоголосая сирена, что поначалу притворяется прекрасной девой, маня к себе неосторожных путешественников, а стоит только приблизиться – обращается ужасным монстром, не знающим пощады и сострадания...
Или демон искушения, что действует тонко, источая ядовитые речи, туманя разум и вводя в заблуждение. После он, конечно, воспользуется твоей доверчивостью, вывернет наизнанку все твои благие помыслы и заменит мысли своими. Но ты этого не заметишь – растворяясь, как порошок в воде, становясь все незаметнее и незаметнее, истаивая, подобно дыму на ветру... ты исчезнешь. И от тебя не останется даже памяти, ничего.
Правда, есть вещи и похуже, например, когда нечто, не имеющее собственного облика и постоянно меняющее форму, окажется внутри... внутри тебя самого. Не в прямом смысле, не как эритроцит, блуждающий по сосудам человеческого тела, не как пуля, застрявшая между ребер, а... как? Смутное ощущение, как прилив, то сильнее, то слабее, неразборчивое бормотание сумасшедшего, шорохи, набирающие силу ночью...
Есть вещи, у которых нет имени. На человеческом языке. На том языке, что способно понять разумное существо. На том языке, который основан на законах нашей реальности...
Они просто есть.

– Хочешь яблоко?
– Яблоко? О чем ты? – явно подвох, но какой... непонятно. – Какое отношение яблоки...
– Ты не голоден? – Микс демонстративно причмокнул. – Свежие, сочные яблочки... красненькие, в крапинку и полосочку... ммммм... сладкие-сладкие, спелые-спелые...
– Звучит соблазнительно... – Тами с подозрением покосился на товарища. – Но с чего это ты заговорил о яблоках? Ты умираешь с голода? Не верю.
– А зря, – темноволосый оценивающе взглянул на ствол дерева. – У меня крошки во рту не было с... недели две уже, не меньше.
– Хм... если и так, где ты собрался... – Тами осекся, поняв, что они все это время стояли среди целого яблоневого сада, причем сейчас был месяц август, и деревья оказались увешаны плодами, как новогодняя елка – игрушками. – Ничего себе... тут на целую армию хватит...
– Ну, армии у нас нет, – Микс ловко взобрался по шершавому стволу и уцепился за нижнюю ветку. – А вот пара голодных ртов имеется в наличии.
После этих слов желудок Тами заурчал и мальчишка понял, что хочет есть сильнее, чем стая самых голодных пираний. Жареное мясо, политое аппетитной приправой, вкусные хлебные лепешки с румяной корочкой, вареная картошка с селедочкой... Тами отшатнулся, и видения исчезли так же неожиданно, как и появились, правда, яблоневый сад остался, как и полуразрушенный завод... как и Микс, взбиравшийся на самую верхушку дерева и напоминавший сейчас... паука. Да, огромного страшного паука, по нелепому капризу природы наделенного четырьмя конечностями вместо восьми...
А ведь я совершенно не хочу есть, с удивлением обнаружил Тами, не хочу и все тут. Хотя должен быть ужасно голодным... Как такое возможно? И почему пустой желудок напомнил о себе только после слов Микса? Он ничего не говорит и не делает просто так... очевидно, затея с яблоками тоже преследовала какие-то неведомые цели... Или нет? Или темноволосый по доброте душевной решил угостить товарища? В это верилось еще меньше, чем в случайность всех событий, происходивших с ними в последнее время. Но тогда зачем? Какие у него цели? В чем смысл этого представления? Если только...
Человек очень похожий на паука взбирался по ветвям яблони, с такой высоты открывался хороший вид на территорию заброшенной фабрики, на лес, подступавший все ближе. Рано или поздно волна зелени захлестнет и этот небольшой участок земли, некогда отнятый людьми у природы, когда-нибудь все вернется на исходную позицию и придет время нового витка... А паук тихо делает свое дело, весь мир для него паутина, даже воздух пронизан невидимыми нитями, он чувствует пульсацию сердца земли, он видит будущее, он знает, как и что должно быть. Иногда необходимы небольшие корректировки, иногда приходится пройти по лезвию бритвы, не запачкав ног, иногда приходится жертвовать собой...
Но никогда и ничего не происходит просто так.
Никогда. Ничего.
– Тами, отойди! – Микс удобно устроился на верхушке дерева в импровизированном птичьем гнезде. Такая пташка, весящая несколько десятков килограммов и радостно скалящая зубы. – Сейчас яблоки упааааадууууууут!
Темноволосый яростно тряс усыпанное плодами дерева, а Тами, сделав пару шагов назад, смотрел, как падают на землю красные шарики.
Шлеп, шлеп, шлеп. Как колосья под снопом жнеца.
Шлеп, шлеп, шлеп. Как яркие звезды, пронзающие небосклон на своем пути в вечность.
Шлеп, шлеп, шлеп. Как капли крови из рук, израненных шипами роз, что судорожно сжаты в ладонях.
Шлеп, шлеп, шлеп. Как кованые сапоги, марширующих через сожженный город солдат.
Шлеп, шлеп, шлеп. Как комья земли с лопаты могильщика.
И тишина...

– Вкусно, – зубы Микса впились в сочную мякоть большого яблока. – Ммм...
Он, всячески изображая удовольствие, якобы получаемое при поедании фрукта, тщательно пережевал откушенный кусок и подмигнул приятелю.
– А ты что стоишь? Присоединяйся.
Потом, сделав паузу, добавил.
– Их срок пришел....

Светило дневное, острою сталью блистая, сиянье свое на снег, что морем безбрежным усыпал вершины, роняло. Искрилось, играла равнина, подобная цветом одеждам святого, ни малая часть поросшей тщедушной травою земли, ни россыпи камней серых – ничто не служило помехой сией красоте необыкновенной. Единственно громоздились окрест высокие кручи, на небе чистом оставляя след свой в назидание смертным.
Двое, путь тяжелый избрав, не устрашившись лишений и горя, путь свой пройдя в половину, шли, увязая в перине холодной, кутаясь зябко под ветром пронзительным. Следовал младший первым, как к невзгодам готовый более, а старший – следом, по тропе проторенной ступая. Не постичь умом человеческим, как сумели люди сии преодолеть враждебность крутых вершин стольких, как до забытых троп добрались живыми, как обмерзшие стопы их держали уставшие тела человеческие. Лишь вера великая или цель, кровью великой же себя искупающая, что пламя в очах разжигает неистовое, силы подобные даровать способны.
Или же обман невероятнейший, в пучину отчаянья после ввергающий... Тут выбирать самому, кто черту преступить в миг единый удумал.
Но не ведали двое причин сих высоких, полагали они путь свой итогом лишь пожеланий своих, в нужный час на них снизошедших. Арахмин, человеком значимым бывший, лелеял мысли темные в самых души глубинах, Коанэ же, старый травник, призвание свое на время оставивший, устремлений благих исполнен до края. Люди столь разные, во время иное будучи порознь, сейчас подобно братьям взаимно стали. И путь свой продолжили, на препятствия не взирая...
Узрел я след, человеку принадлежащий видимо, сказал Арахмин, остановившись у края, обрывавшегося вниз крутым склоном, камнями усыпанным.
В науке сией я не сведущ, удивился старый травник, но где же след тот, что узрел ты.
Вот же, снег примят и хоть много дней прошло с тех пор, все заметить сие возможно, показал Арахмин на следов едва видных цепочку, были здесь двое, ходили они, чуть лишь снежной корки касаясь стопами.
Но из каких мест явились путники сии, вопросил Коанэ, и разве могли они по воздуху ступая сюда добраться, ведь не видно следов их, кроме тех, что на краю обрыва заметил ты.
Не ведомо сие мне, ответствовал Арахмин, в задумчивость глубокую погруженный, как неведомы и богов всемогущих пути, только то, что глаза мои слабые, узреть способны, да слух мой чуткий уловит, дает мне пищу для мыслей бессчетных.
Значит, придется нам, к цели своей спешащим, загадку сию без ответа оставить навеки, огорчился старый травник, любопытством из самого нутра снедаемый.
Путь наш великий, важно поведал Арахмин, лохмотья свои оправляя, загадки великие же ответом в конце осветит, нам неся радость познания, можно ли бросить дело сие, на половину исполнив.
Склонил свою голову Коанэ, пред словами правдивыми, и продолжили двое путь свой, метели и хладу, что равнодушно жизнь пожинает, бросая отчаянный вызов...

Камень же, лепешке хлебной подобен, возлежал в окружении булыжников груды, что силою своею разметал окрест...

Дурацкие, все же, эти плащи: не греют нисколько, да еще и слишком в толпе приметны, я ведь не Мастер, чтобы изображать из себя хамелеона в любых условиях. Учусь, не буду скромничать, но на все требуется время и сейчас я на недостаточно высокой ступеньке. Пока или совсем – кто знает...
Еще и Мастер своими страшилками про силы... Ты можешь их использовать, но лучше тебе их не использовать. Замечаааааательно. Поманить перед носом сластены кусочком аппетитного торта и сказать, что есть его нельзя, только через недельку, а лучше – через две. Ощущения... весьма своеобразные. Но – ничего не поделать, приходится терпеть и ждать, ждать и терпеть. Правда, и в этом можно найти свои плюсы... и точки приложения полученных знаний. Теоретические изыскания, говорите...
Свернутый вчетверо тетрадный листок жег карман, все там – результаты долгих трудов, многих вечеров, проведенных в библиотеке над книгами. Я ведь давно полагал, что все в нашем мире связано, пронизано общими законами и принципами, ниточками, за которые дергает невидимый кукловод. Но и он несвободен, и он вынужден подчинятся тем же законам, которые я для себя называл ФЗМ. Фундаментальные законы мироздания. Маленькие кирпичики, из которых выстраивается все остальное...
Я попытался предугадать, использовал новоприобретенные знания, напряг свой мозг, чуть ли не до предела, перерыл библиотеку, кое-что вспомнил... И вот – результат. Результат, который через несколько часов подвергнется проверке... И принесет мне, помимо морального удовлетворения, еще и скромную сумму денег. Ну... не совсем скромную, конечно, если уж играть – то не просто так...

Да, я поставил в букмекерской конторе. Несколько неожиданных результатов, исходов матчей и поединков, события, рассчитанные по секундам. Выигрыш обещал быть огромным, при довольно небольшой ставке, ведь вероятность именно такого, нужного мне, исхода – чрезвычайно мала. Более того – скорее на землю астероид упадет или завтра начнется новый ледниковый период, чем сбудется мной предсказанное. Но я знал, был уверен, что я – прав, что я – выиграю, что я – верно понял знания, полученные от Мастера... И потому через несколько часов, изучая результаты, я чувствовал себя так, как чувствует человек, на которого упал небоскреб. Нет, два-три небоскреба, не меньше.
Я угадал все, все сбылось, самые невероятные ставки сыграли... кроме одной. Один-единственный матч, один единственный гол, забитый на последней секунде... И результат – изменился. Что значит для мира погрешность в сотую долю процента? Что для вселенной человеческий миг? Ничего, она может себе такое позволить. Я – нет. Все мои выкладки оказались ошибочными, все предположения – не точными. Нет, я не пустил стрелу в молоко, ничего подобного, я почти поразил цель. Попал в девятку или восьмерку... Какая разница? Я проиграл – остальное неважно. Правда, в этом есть и плюсы – я приобрел бесценный опыт...
Случайно ли?

Немного позднее, сделав соответствующие выводы и почти полностью изменив придуманную мною же систему, я отправился в другое месте, где, как я полагал, можно испытать себя и мир. В казино. Я, конечно, был в курсе всевозможных хитростей, используемых в этой среде, и потому выбрал заведение, отличавшееся незапятнанной репутацией и широким выбором игр. В этот раз я решил охватить более широкий спектр человеческих грез, испытать судьбу, как говорится, по полной программе. Правда, какая там судьба... Несмотря на первые неудачи, моя уверенность была поколеблена лишь отчасти. Теперь же ей предстояло рассыпаться в пыль...
Нет, поначалу я выигрывал, выигрывал много, приведи меня сюда нажива – ушел бы не раздумывая, но... Но я не имел права так поступить, не сейчас, не тот я. Слишком многое изменилось... И я продолжил играть, уверенный, что вряд ли успех, несмотря на все системы на свете, будет по-прежнему сопутствовать мне. И оказался прав – я проигрывал, снова выигрывал, опять проигрывал. Подобно плотику, покачивающемуся на волнах в бурном море, я то взмывал вверх, то стремительно обрушивался вниз. Но не тонул, нет, через некоторое время снова поднимался, а потом – опускался. И не понимал ничего – если бы я оказался прав, то выигрыш возрастал бы неуклонно, а если же моя система ошибочна – то почему я не продул вчистую? Почему?
Опыт, бесценный опыт... Который я тогда, когда выходя из казино рассматривал тоненькую пачку купюр, с которой пожаловал сюда несколько часов назад, не мог осмыслить, уместить в голове, умозрительно разглядывая со всех сторон и не зная, за что можно уцепиться...
Что ж, всему свое время, подумал я и ушел, чтобы вернуться. Много позже и в другое место...

– Я смотрю, ты меня заждался, – Мастер, как всегда, появился из ниоткуда. – Хочешь задать вопрос, прежде чем я начну тебе рассказывать о нюансах использования сил?
– Да, – я постарался скрыть от Мастера тревожащие меня мысли, хотя, конечно, понимал, что все эти усилия не стоят и ломаного гроша, что для него я подобен раскрытой книге... – И не один вопрос, а несколько.
– Ничего себе, – притворно удивился Мастер. – Только начали обучение, а уже вопросы, да не один, а много. И что же тебе интересно? Что же ты у меня хочешь спросить?
– Вы знаете, что я делал? – вопрос скорее для проформы, в том, что Мастер ответит утвердительно, я не сомневался.
– Конечно, – я спокойно выдержал его пронзительный взгляд. – Слишком опасно оставлять тебя без присмотра... пока ты не сможешь правильно использовать знания, в которые я тебя посвящаю.
– И Вы умышленно... Вы специально не стали мне мешать? – еще один вопрос, являющийся скорее утверждением.
– А зачем? – на этот раз он удивился чуть более искренне. – В таком случае, твои устремления искали бы выход и, рано или поздно, произошел бы взрыв. Неконтролируемый взрыв. Проще позволить событиям течь спокойно... лишь изредка их немного подправляя.
– Понятно, – конечно, понятно, ведь все это я понял уже довольно давно и то, что Мастер подтвердил справедливость моих умозаключений, ничего не меняло. – И Вы знали, что произойдет потом?
– Знал, я и сам через подобное прошел... в свое время, – глаза Мастера подернулись дымкой, впечатляющее зрелище, если честно, я будто в чужой мир ненароком заглянул. – И не только я. Почти все.
– Почти? – я слегка отклонился от заранее спланированного течения разговора. – Есть исключения?
– Они всегда есть, – Мастер вновь обрел свою привычную непроницаемость. – В чем-то ты исключение, в чем-то – я, в чем-то... В нашем мире принцип среднего не работает.
– Принцип среднего?
– Не сейчас. До ответа на этот вопрос ты еще... не дорос, – Мастер прищелкнул пальцами и тяжелым взглядом пригвоздил меня к стулу, если честно, мне даже немного не по себе стало. – У тебя все?
– Нет... Еще кое-что, – я попытался изобразить слабую улыбку. – Еще один вопрос.
– Спрашивай, – вы переоцениваете свою непробиваемость, Мастер... я думаю... в любом случае – ваша реакция мне скажет многое. Очень многое.
– Зачем Вы подстроили все это? – все-таки хорошо, что в комнате почти мертвая тишина, сейчас любой посторонний шум мог меня отвлечь и расстроить тщательно спланированную стратегию. – Зачем вам было нужно, чтобы я тыкался, как слепой котенок в миску, наполненную битым стеклом? Часть испытания? Проверка на прочность? Или может Вы хотели спустить меня с небес на грешную землю? Что ж, в таком случае, Ваш план полностью удался.
– Эмоции, эмоции... – Мастер невозмутимо покачал головой. – Если не избавишься от них – погибнешь, неминуемо погибнешь. Жаль будет терять такого способного Ученика, ведь ты в условиях ограниченного знания восстановил почти правдивую картину происходящего.
– Почти?! – чуть ли не возопил я. – Да и какой я способный! Столько ошибок... как я не увидел сразу...
– Единственная твоя ошибка – та фраза, что ты сказал несколько секунд, – насмешливо заметил Мастер, разглядывая стену у меня за спиной. – А твоя система... абсолютно правильна.
– То есть как... Не может быть... – да, я недооценил Мастера, сильно недооценил. – Ведь я... Проиграл!
– Ты не мог выиграть. Никак... Точнее, есть лишь один способ, но им ты пока не владеешь, – и опять я в роли ведомого, опять Мастер показывает, насколько он выше... терпение, только терпение... – Можно просчитать почти все, можно учесть все нюансы, но... но над случаем мы не властны. Максимизация вероятности интересующего нас исхода – вот предел возможного. Но...
– Но?
– Но можно отсечь лишнее.
– Силы...
– Да, именно они, – Мастер слегка нахмурился, это означало, что все сказанное им далее следует запомнить намертво. – Силы – огромный риск, но отказ от них – риск куда больший. Потому что тогда – ты лишь песчинка, уносимая ветром... куда вздумается ветру, а не ей самой. Лучше выбирать самому. Всегда. Помни.
– Помню... – эхом отозвался я, не зная, радоваться новым знаниям или расстраиваться, что ошибся в своих предположениях. – Больше вопросов нет...
– Вот и хорошо, – он раздвинул листки на столе и вдруг замер, будто вспомнил важную вещь, затерявшуюся в суете разговора. – Да, твоя система, твоя теория общей связи... Знаешь, а ты – первый.
Сказать, что я был в шоке – не сказать ничего. Возьмите человека, которому сообщили о том, что он является Господом Богом. Прибавьте ощущения птенца, впервые понявшего, что он может летать. Дополните тем, кто зачеркнул случайные цифры в лотерее и выиграл целое состояние... И умножьте на бесконечность.
Вот это и чувствовал я. Все-таки Мастер прекрасно знал свое дело...

Темное покрывало ночи мягко опустилось на город, дома за окном приобрели причудливые очертания, а дневные звуки стихли, уступив место приглушенным шорохам, завыванию ветра, да стрекотанию сверчков, работающих как часы. Изредка доносился шум шагов, хлопали где-то вдалеке ставни, слышался тоскливый собачий вой... Или волчий? Хотя откуда тут они...
Человек, сидящий за столом, отвлекся от бумаг и, моргнув, присмотрелся к уличным теням. Не разглядев ничего интересного, он вернулся к своему занятию и, тихонько вздохнув, подчеркнул абзац, который счел важным. Вздохнул еще раз, отложил бумаги в сторону, перевел усталый взгляд на дверь.
– Почему?! – деревянная поверхность вздулась и пошла рябью, как занавесь, подхваченная сквозняком, сквозь дверь проступило лицо, поначалу бесформенное, но постепенно его черты становились все более отчетливыми, а потом, как гипсовая маска, лопнуло и, проходя сквозь осыпающийся вниз серый пепел, в дом проник человек. – Почему у меня не получается?!
Хозяин комнаты, довольно небольшой, стоит заметить, досадливо поморщился. Он ожидал прихода гостя, но очень надеялся, что тот не придет, как всегда... Надежда оказалась напрасной.
– Приветствую тебя, мой нерадивый Ученик.
– Здорово, коль не шутишь, – волосы, как гигантские крылья черной птицы... или ангела... плащ небрежно распахнут, под ним – расшитый золотом жилет и походные брюки... на лице – усмешка, очень неприятная усмешка... – Мне б пожрать, поспать, да в морду дать.
Хозяин поморщился еще сильнее и отвернулся.
– Что, не нравится? А, Мастер? – с невероятной легкостью Ученик вновь перевоплотился – на этот раз в самого себя. – Вы ведь сами учили меня искусству превращения.
– Да, учил, – с неохотой ответил Мастер, по-прежнему не поворачивая лица к гостю. – Только теперь жалею – не ради твоего развлечения все делалось...
– А ради чего? – осклабился Ученик, его вид сейчас напугал бы и дикого зверя, страдающего бешенством. – Ради вашей дурацкой организации? Ради главы, который жирный зад от стула оторвать лишний раз не хочет? Ради превращения меня в слепое и не ведающее сомнений орудие вашей воли? А? Ради этого?
Он нарочито шумно затопал ногами, сбивая на пол грязь со своих кожаных сапогов.
– Только со мной промашка у вас вышла... Вы ведь боитесь, Мастер? Боитесь меня? – улыбка напоминала улыбку акулы, собравшейся плотно пообедать. – Вижу, можете не отвечать – в Ваших глазах, в Ваших мыслях... Но я пришел не за тем.
– Что тебе нужно? – голос Мастера был совершенно бесцветен. – Чем я могу помочь тебе, о, Великий?
– А Вы не лишены чувства юмора, – довольно заметил Ученик, – тем лучше. Значит, вам понравится то, что я сейчас расскажу.
Мастер равнодушно хмыкнул.
– Ну-ну, не стройте из себя одну из тех статуй, что я видел в Главном Зале, – гость, опять нацепив маску шута, погрозил пальцем. – Я же знаю – вам интересно, Вы ждете, когда я вам расскажу то, из-за чего пришел. Знаю. Что ж – не буду томить.
Он прошел к столу и сел напротив Мастера, вальяжно развалившись на деревянном стуле.
– Так вот... У меня не получилось. И я не понимаю – почему.
– Что не получилось? – Мастер пытался демонстрировать свое безразличие, что лишь забавляло Ученика.
– Любовь. Ненависть, злоба, отчаяние, радость, печаль, растерянность, страх и даже счастье – легко. Все – кроме любви. Почему?
– Ты не можешь любить? Я не удивлен.
– Любить? – Ученик расхохотался. – Что Вы такое говорите, Мастер? Мне не нужно никого любить. Я хочу, чтобы любили... меня. И перепробовал все, сотни заклинаний, призывал все известные силы... тщетно. Я расстроен, Мастер, понимаете? Очень расстроен. И хочу знать – почему?
– Понимаю... И, пожалуй, я могу сказать тебе, почему все попытки окончились неудачей.
– И почему же? – гость едва не зарычал, подобно тигру. – Не тяните, Мастер. Говорите, что знаете.
– Мой глупый непослушный Ученик... – Мастер тихонько засмеялся. – Ты так и не понял... Ты спешишь, как всегда... Да, ты можешь разрушать, в этом мало кто может с тобой сравниться... Огонь, вода, ветер, земля... И медные трубы, а как же без них... Как пальцы твоей руки... Ты так же непринужденно владеешь этим... С легкостью необыкновеннейшей... Весь ты... Тебе все легко... Ты ведь и созидать можешь, а как же... По единому твоему жесту поднимаются горы, трещины раскалывают камень и вот уже среди скал высится величественный дворец... Ты хочешь, чтобы твои творения помнили... Но можешь и накормить тысячи голодных... или одного... Как каприз... Но даже тебе не под силу создать то, чего нет...
Ненадолго в комнате воцарилась тишина.
– Вижу, – прошипел Ученик. – Теперь – вижу.
Лицо его претерпевало метаморфозы, превращаясь в нечто, перекошенное от нечеловеческой злобы и безграничной ненависти.
– Ты еще нужен мне, Мастер, – чудище из древних мифов сейчас сидело за столом и скалило острые зубы. – А вот они – нет.
Ученик рывком разомкнул сцепленные в замок руки, воздух в помещении тут же затрепетал, как пушинка на ветру, а Мастер, было приподнявшийся со стула, желая помешать грядущему ужасу, сел обратно, понимая, что его усилия уже ничего не изменят. Оставалось терпеливо ждать, наблюдая за неподвижным Учеником, к которому успел вернуться человеческий облик...
– Скоро, – Ученик стоял возле зияющего чернотой ночи дверного проема. – Увидимся, Мастер. И... не жалейте их – они получили то, что заслуживали.
В комнату ворвались звуки с улицы, легкий сквознячок напомнил о том, что сейчас уже осень, а Мастер, положив руки на стол, молчаливо взирал на кровавый знак... Знакомый до боли...

 

Ответ: Кусочек моей души

– Видишь в траве ямки, подряд идут, друг за другом?
– Ага, что это?
– А видишь потемневшие деревянные бруски? Еще длинные полоски металла рядом.
– Ээээ... ты имеешь в виду рельсы?
– То, что осталось от них. Столько лет ведь прошло – сначала люди растащили все, что смогли, потом за дело взялась природа, и получилось то... что получилось.
– Как интересно... Но разве фабрика настолько большая? Зачем тут железная дорога? Тут, наверное, и поезда ходили?
– Ходили, если не ошибаюсь, то за тем складом должен был остаться локомотив и парочка вагонов... Да, еще, ты спрашиваешь, зачем тут железная дорога? Очень просто – сама фабрика, может, и небольшая, но пути ведут сюда извне.
– Извне? Но кругом леса!
– Сейчас – да, раньше... раньше все обстояло иначе. И поезда ходили каждый день, сюда и обратно, привозили лес, детали, инструмент, увозили готовые изделия. Только грузовые составы – пассажирских не было, я не знаю – почему...
– А теперь не ходят... жаль... Люблю поезда...
– Хм... ну, как сказать...
– Ты о чем?
– Да ни о чем особенном... так, мысли вслух...
– Опяяяяяяять... начинаааааается...
– Хм, а ты сразу и расстроился... легко же тобой управлять... Ладно, глупая твоя башка, слушай одну историю.
– Что за история? Про поезда?
– Про поезд. Поезд-призрак.
– Эээээ... я уже слышал эту сказку.
– Эту? Не слышал. Я знаю.
– Ну... тогда рассказывай.
– Тогда помолчи чуть-чуть. И послушай про то, чего нет... Я тоже знаю историю про поезд-призрак, что рассказывают дети, собравшись ночью вокруг костра. Сам рассказывал. И слушал. Много-много раз. Тогда мне она казалась страшной, щекотала мои детские нервы... Сейчас мне смешно. Я ведь узнал... совершенно случайно... кое-что иное. Взгляд с другой стороны – без прикрас и миражей.
– Что же? Что же это?
– Поезд. Я называю его – поезд-призрак, хотя такое именование искажает суть... Потому, что он не призрак и никогда призраком не был, более того – он и в реальности никогда не существовал. И никогда не был мифом или сказкой.
– Разве это возможно? Ты какую-то ерунду говоришь...
– Я, кажется, просил тебя помолчать? Но ты же не можешь без глупых вопросов... Так вот, поезд не существует в реальности, но иногда, очень редко, появляется, и его колеса стучат по этим рельсам. Хотя и рельсы ему не нужны – просто привычка.
– Ты говоришь так, будто он... живой.
– Живой. Не удивляйся, я сам до конца не понимаю сути этого явления. Да и не нужно понимать... в данном случае. Тем более что поезд нас никак не касается – он не поможет в нашем деле, но и на пути не встанет. Он просто есть – и точка.
– Зачем тогда ты мне это рассказал? Испугать? Но мне не страшно... вроде бы.
– Уууу... такую наивную душу испугать – раз плюнуть, не стану я для такого дела рассказывать о сокрытом.
– Тогда зачем?
– Чтобы ты знал. И если увидишь рельсы, появившиеся из воздуха, если услышишь мерный стук металла о металл – беги, беги со всех ног, не дожидаясь появления поезда.
– Но почему?
– Потому, что он – нереален...

Пока двое мальчишек шли вдоль полуразрушенных цехов, складов и административных зданий, один из них, а именно – Микс, вовсю разыгрывал из себя экскурсовода. Он и правда лучше знал местность – как-никак уже бывал тут раньше – потому Тами не ворчал, не возмущался, не глазел по сторонам, а внимательно слушал...
– Вот тут была... не знаю, как называется... в общем – вода из реки отсюда поступала в трубы, а затем распределялась по всей территории. А рядом, ты видишь? Тоже сад – яблони, вишня и ограда по колено, для виду, похоже, поставленная.
Микс приблизился к декоративному заборчику из давно заржавевших металлических штырей и, поставив на нее сверху правую ногу, наклонился вперед.
– В самом центре, в тени деревьев, осыпанный палой листвой, – слова и поза темноволосого, с вытянутой вперед рукой и глазами, устремленными вверх, казалась насквозь картинной... но что-то мешало Тами окончательно утвердиться в этом мнении. – К черту лирику. Короче – там стоит обелиск, посвященный многим людям, которых уже нет. Самое интересное – он не стареет, ни вот на столечко, каким был – таким и остается. Правда, сам по себе он достаточно скучный – даже надписей памятных нет, только имена и все.
– А давай посмотрим?
– Нет, – темноволосый отскочил от оградки и, внимательно поглядывая по сторонам, перешел через полоску растрескавшегося асфальта, остановившись у стены цеха, вдоль которого мальчишки шли уже минут десять, не меньше. – Хм, а он сохранился... Странно.
– Мииииииксс! – продолжил ныть Тами, которого не интересовало, что там странно с серым и неприметным цехом, а обелиск, напротив, казался невероятно привлекательным. – Нууууу, давай посмотрим!
– Эк тебя бросает... – Микс развернулся, теперь сложенная из кирпичей стена цеха, даже не потрескавшаяся, лишь потемневшая от времени, оказалась за спиной у темноволосого. Затвердевшее лицо – ни одна мышца не шевельнется – походило на один из кирпичей, а глаза – так же мертвы, как и стекла солнцезащитных очков. – Пожалуй, стоит сказать иначе – нет, мой глупый и любознательный не в меру друг, мы не пойдем смотреть на обелиск. ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ?!
– И зачем кричать-то... – обиделся Тами, согрешив при этом против правды, ведь Микс едва повысил на него голос... другое дело, что голос темноволосого – будто ножом по стеклу провели. – Не пойдем, так не пойдем...
– Вот и замечательно.
Микс собрался продолжить путь, но Тами оказался быстрее.
– Кстати, – внезапно пришедшая на ум мысль показалась мальчику стоящей внимания. – А есть тут железная дорога?
– Железная дорога? – удивился вопросу Микс. – Неа, только в некоторых местах рельсы проложены... были проложены раньше, сейчас-то, понятное дело, ничего не осталось. По ним ездили такие тележки – не знаю, как правильно они называются, вагонетки не вагонетки, дрезины, может... на ручной тяге. Воооооон в том длиннющем цеху прямо внутри проложены рельсы были и в том саду, где мы только что стояли, тоже, там вообще целых пять или шесть линий сделали в свое время – то ли доски сушили, то ли уже готовую продукцию... Понятия не имею, если честно, да и не важно это... Зато мы часто тут катались на этих вагонетках, знаешь как весело? Ух... Лучше любого аттракциона в парке развлечений...
Темноволосый мечтательно прикрыл глаза, потеряв грозный вид и превратившись в обычного мальчишку, одного возраста с Тами.
– Как интересно... – метаморфоза, случившаяся с приятелем, не ускользнула от внимания некоего мальчика, известного под именем Тамиан, а попросту – Тами. Он покосился в сторону и, с хитринкой в голосе, спросил. – Значит, тут ты провел часть своего детства?
– Ну... да, – Микс не стал упражняться в остроумии.
– А как давно это было? – не отставал приятель.
– Я не помню, Тами, не помню! К тому же... я не хочу рассказывать о тех временах.
Голос темноволосого становился все тише и если начало фразы он произнес четко и внятно, то последнее слово скорее прошелестело и упало на землю пожелтевшим листиком одной из яблонь.
– Но ведь ты сам завел разговор...
Тами больше изображал расстройство, чем был разочарован на самом деле, ведь он с самого начала не надеялся на особую откровенность товарища, и услышанное вполне удовлетворило ожидания мальчика.
– Сам, именно, что сам... Ладно, не будем препираться... – Микс сбросил с себя некую рассеянность и задумчивость, как ненужную шелуху, сейчас Тами вновь видел перед собой того, к кому привык за последние дни. Во всей красе. – Кстати, ты же не об этом хотел спросить меня, не о железной дороге или детских развлечениях... Ведь так?

...Микс стоял с непроницаемым лицом и Тами вдруг захотелось, чтобы стена позади темноволосого затрещала, осыпалась и через рваную дыру, проломленную мощными стальными кулаками, выбрался робот, сжал бы человеческое тело, сминая хрупкие кости и плоть... Или метеор упал с неба, прямо на голову, мгновенно испепелив и оставив лишь ухмыляющийся скелет... Или земля станет мягкой, как зыбучие пески, и Микс, отчаянно
пытаясь выбраться, начнет тонут, моля о помощи, а Тами лишь посмотрит и...
Тами не понимал, что с ним происходит, откуда взялась такая ненависть и кровожадность. Да, они все время с Миксом препирались, с самого начала, да, их общение напоминало словесный пинг-понг, причем Тами подавал, а затем судорожно отбивал удары темноволосого, не помышляя о контратаках, да, он злился, расстраивался, иногда боялся, иногда отходил в сторону... всякое бывало. Но такого...
...огромная капля расплавленной смолы обхватила Тами, возникнув из пустоты, прикосновения были мягкими и теплыми, причем мальчик знал, что снаружи чуть ли не пожар полыхает вокруг него. Смола истончилась, изменила форму и окутала Тами подобием резинового костюма, не пропустив даже квадратного миллиметра кожи. Поначалу это казалось забавным, но спустя мгновение мальчик понял, что его новая одежда медленно и неумолимо меняет свой цвет – как самый настоящий хамелион. Однако, в отличие от кожи хитрого животного, цвет этот не повторял оттенки окружающей местности, напротив, он ярко выделялся на общем фоне, как маяк в безлунную ночь...
...Миг лопнул не издав ни единого звука и Тами, с отчаянной яростью обреченного, принялся, сдирая ногти до крови, царапать резиновую кожу ядовито-красного цвета, пытаться отломать аккуратные рожки из твердой кости, бить по отвратительному свиному пятаку, торчащему вместо носа, ловить нахально рыскающий из стороны в сторону хвост с кисточкой на конце...

– Тами? Ау! – трудно было понять, презрение или жалость сквозит во взоре Микса, но недовольство темноволосого очень даже явно проступало в более резком, чем обычно, тоне голоса. – Ты уснул что ли?
– А? Что? Где? – Тами испуганно озирался по сторонам, как воришка, пойманный в чужой квартире. – Я тут.
– Да уж надеюсь, – Микс усмехнулся. – Так ты будешь спрашивать или нет?
– О чем? – теперь мальчишка осматривал свою одежду, выискивая что-то, ведомое только ему.
– Мда, – презрительно фыркнув, темноволосый выразил свое мнение относительно того, что представлял из себя Тами и что стоило бы сделать... – А я уж понадеялся, что ты вырос.
– А я и вырос! – с вызовом отозвался мальчишка, завершив свой моцион. – И я вспомнил, о чем хотел спросить.
– Ну так задавай вопрос и пойдем, – Микс демонстративно зевнул. – Мы и так уже черт знает сколько времени торчим на одном месте...
– Скажи... – начал Тами, проигнорировав последнее замечание приятеля. – А у тебя есть знак?
Он поднес пальцы к пятнышку на щеке и пытливо взглянул на Микса.

...Паутина заинтересовала исследователей уже в наше время как "материализованное двухмерное отражение программы действий, заложенной в нервной системе паука". Любое нарушение нервной системы тот час же отражается в рисунке паутины...
...Для того чтобы паук смог сплести паутину, его нервная система должна хранить в себе программу действий, и систему контроля за выполнением соответствующими органами этой программы. Тот факт, что паук прекрасно ткет свои тенета, свидетельствует о том, что эта задача великолепно выполняется. Но как она выполняется, неясно до сих пор. Зрение не может быть ответственным за ее выполнение, так как слепой паук ткет такую же паутину и также как и зрячий. Вибрация воздуха тоже ничего объяснить не может. Пауки не только чувствуют вибрации, но способны даже различать частоты. Колебания воздуха позволяют пауку судить о возможном попадании жертвы, но определить с их помощью место, где жертва находится, он не в состоянии. Только когда мухой натягивается нить, паук точно определяет, где она находится...
...Даже лишенный нескольких ног паук в состоянии плести сеть; она при этом не так совершенна, так как без всего "комплекта" конечностей, паук не в состоянии точно выдерживать необходимые расстояния...
...Когда паук плетет свою паутину, он делает несколько «безопасных» нитей, дотрагиваясь до которых не прилипаешь... В то же время паук легко может попасть в свои тенета, если потеряет осторожность...

Микс молчал, разминая пальцы, то ли чтобы скрыть замешательство, то ли они действительно занемели... хотя, с чего бы? Кстати, а куда исчезла повязка? Тами только сейчас заметил, что тугие бинты больше не белели на руке приятеля, а на коже не было и следа обильно пролившейся вчера крови. Интересно, подумалось мальчику, а боль он тоже перестал чувствовать?
– Знаешь, почему меня прозвали Мякишем? – прервал его размышления темноволосый, стиснувший левую руку пальцами правой. – Это долгая история, но я расскажу ее тебе...
Микс прижал к себе обе конечности и, баюкая их, будто младенца, начал вещать...
– Зима выдалась холодной, как и осень до нее, как и лето, как и весна... десять лет подряд... Никто не знал, почему, предполагали только, что наступает Вечный Холод, который продлится сто по сто лет... Были и другие, которые смеялись и утверждали, что это божья кара и конец света близко... Еще третьи, четвертые и пятые... И сотые... А правда, как всегда, была где-то рядом... Рядом, но не здесь... Я знал точно, уже тогда...
С продовольствием становилось все хуже... приходилось затягивать пояса и отказаться от излишеств... а временами – и от жизненно необходимых вещей... потому, что всегда находилось что-то более нужное... В конце концов, почти все перешли на хлеб и воду... Образно говоря... А я... Дети ведь ко всему очень быстро привыкают... ко всему... к любым, пусть и самым тяжелым, условиям... Да, так и было... помню, вижу каждый день... мысленно переносясь в те времена... Это не забывается... Кусок хлеба, обычно черствый и твердый, как камень... Другие сгрызали целиком и спасибо говорили... да... воды-то вдосталь – размочил и съел... Но не я... Я ел только самую сердцевину, оставляя корку сестренке... которая не терзалась такими глупостями... Вечно голодный... по своей воле... Надо мной сначала смеялись, крутили пальцем у виска... потом плюнули... И только прозвище прилипло ко мне, как ракушка к дну большого корабля... Только пять букв... Мякиш...
Могло показаться, что я сторонился других ребят... и людей вообще... Но это лишь первый слой истины... Суть в том, что мне было скучно... Перед окном сидеть, да смотреть на снег... Так интереснее... Хотя, тоже – слишком мало... Взрослые суетились, ругались, спорили, искали пути... и не находили... от этого переживая еще сильнее... Их нервозность передавалась детям... лица становились злее... а сердца – холоднее... Словно зима проникала сквозь кожу и по кровеносным сосудам заполняла все существо... Я видел... Я был там... Я был другим...
Наступил день, когда я ушел... Не ища причин, скованная льдами реальность застыла в одном кошмарном мгновении... Вчера, сегодня, завтра – слились в безумном танце вне времени... Я не помню даты, я не помню – утро было или вечер... а может и ночь... Я просто шагнул вперед, в ту снежную бесконечность... А потом долго шел... Очень долго... Сам будто стал ледяной скульптурой, которая по непонятным причинам еще сохранила способность передвигаться... Я не помню, как долго это продолжалось... Не помню, как трещал воздух и я, стараясь дышать через толстый шарф, просовывал под ткань окаменевшие кусочки хлеба... Не помню, как потом стоял, взирая на сияющую белизной равнину... Цвета блекли, блекли, блекли... А потом остались лишь помехи... такие белые точки... Знаешь?..
– Забавно, – Тами не улыбался, не был серьезен, не боялся, и глаза его не горели очередной навязчивой идеей. Он просто не верил. – Так передо мною сейчас стоит призрак? Дух маленького мальчика, замерзшего в снегах? – а потом добавил, как последний удар в серии, что посылает соперника в нокаут. – Ты лжешь.
Тами не ожидал, что Микс ответит сразу, и молчание темноволосого, последовавшее за жестким обличением рассказанной истории, подтвердило правоту мальчика... Но лишь отчасти – Микс не смутился, не впал в глубокую задумчивость, не разозлился. Стоял и молчал, все с тем же твердокаменным лицом. Долго стоял – минуту, две, а может и больше. Тами даже начал испытывать легкое беспокойство – не переборщил ли? Не слишком ли жесткими оказались его слова? Похоже на состояние шока... а шок – штука непредсказуемая и опасная...
– Ты прав, – прервал затянувшееся молчание Микс, избавив Тами от необходимости строить всевозможные догадки. – Я солгал. Это все лишь игра моего воображения – от начала и до конца.
Он, наконец, отнял руки от груди и протянул вперед, собираясь продемонстрировать... что?
– Знаешь, детям свойственно совершать безумные поступки... – темноволосый с величайшим тщанием ступал по минному полю слов. – Ты такой же и я... были. Или до сих пор остаемся? Неважно.
Микс медленно, как заправский фокусник, убрал пальцы с запястья, обнажая маленькое пятнышко гладкой и полупрозрачной кожи.
– Вот мой знак, моя вечная метка, вечная память и вечное проклятье, – громко, с пафосом и страстью, произнеся эти слова, темноволосый замолк, чтобы через минуту продолжить уже спокойно, равнодушным и монотонным, как тиканье часов, голосом. – Ей много лет, очень много, так много, что сейчас то время вспоминается, будто иная жизнь. Ты веришь в переселение душь, а, Тами? Веришь? Вижу, веришь. По глазам вижу... да, там ничего не скроешь... Ты веришь Тами... А я – нет. Я вообще не верю – ни во что. Удивлен? Вряд ли, ведь знаешь меня лучше, чем себя... Неважно... Я хотел рассказать историю – я ее расскажу.
Микс бережно прикоснулся пальцем к своей метке, осторожно погладил, как глядят кошку, а потом вдруг резко отдернул, будто током ударило.
– Боль страшная... когда на твоей коже тлеет маленький комочек бумаги... мне снится в кошмарах... не совсем так... да что там – совсем не так... Но след тянется полосой выжженной плоти через всю мою жизнь... Знаешь, как выгрести с чердака, из самых темных углов, из запыленных шкафов разный хлам и бросить в печку... А потом смотреть как горит веселое пламя... Тепло и дымно... Но дым развеется... И ты сжигаешь еще... Еще... Сначала ненужное... Потом – давно не использовавшееся... Потом – все, кроме жизненно важного... А в конце... В конце остается лишь пустота... которая не может гореть...
Тогда я был обычным ребенком... Да-да, самым обычным ребенком... У меня были друзья, немного, но были... Какие же глупые дети, а... какие глупые... Мы все... Ничего удивительного в том, что дети играют... Ничего удивительного в том, что дети учатся, наблюдая за другими... Есть такое слово – мода... Помню... Началось увлечение футболом – и через пару дней целая орава весело гоняла мяч по полю... Потом – собирание марок... крышечек... картинок... книжек... да чего угодно... Все – поголовно... И кажется, что было ну и было... прошло и прошло... Но не так... ошибка... не смертельная, конечно... правда, смерть иногда бывает избавлением... Суть в том, что метка может стереться из памяти, ты можешь забыть... но мир – помнит... Даже если внешне ничего не меняется...
Хотя... тогда знак проявился на всех уровнях... глупые, глупые дети... Сунуть голову в пасть льву и попросить зверя сомкнуть челюсти посильнее... Один заметил и сказал... Другие подхватили и смеялись над теми, кто испугался... Ужжжжжааааасный ритуал... Мы чувствовали себя, чуть ли не тайным орденом... Посвященными высшего круга... Я бы рассмеялся сейчас... но не хочу... а тогда... Мы давали друг другу новые имена... прозвища... и проходили испытание... один за другим... Я был последним... боялся... очень... но на меня смотрели глаза... говорят, что чужой взгляд можно почувствовать... это правда... я знаю точно...
Они долго не могли решить... имя... мне не подходило ничего... а бумага тлела... адская боль... я терпел молча... Нет, если бы я решил уйти – они бы не остановили меня... Никто бы ничего не сказал... не осудил... Я потерял бы причастность – и только... Но я не хотел... не хотел терять это чувство... единения, что ли... не знаю... Потому терпел, ждал и не проронил ни звука... А потом один из них сказал... случайно, в шутку, в точку... Мякиш... и все стало на свои места... как паззл, собравшийся воедино... Бумага погасла в тот же момент... ритуал закончился, и мы разошлись... Не говорили и не вспоминали позже... Боялись?.. немного... стыдливо прятали ранки на коже... Вот и все... Нелепо, правда?
Микс выжидающе уставился на приятеля, Тами даже слегка занервничал от этого взгляда. Нужно что-то ответить... Но что? Легко представить маленьких мальчишек, желающих прикоснуться к большой тайне, легко представить их, играющими во взрослых, да и поза Микса, с неуклюже отставленной в сторону рукой, на которой была злополучная метка. Похоже, очень похоже, но...
– Небо такое чистое, ни единого облачка... – Тами очертил рукой в воздухе круг. – Ты лжешь, Микс. Опять лжешь...
– Лгу, – легко согласился темноволосый. – И всегда лгал...

Маленький пушистый комочек, со смешным черным носиком выбрался из-за пазухи и тихонько фыркнул, а затем тоненьким голосом залаял. Щенок, его серая шерстка походила на бархат – настолько мягкой и нежной она была, еще раз фыркнул и повернул голову с торчащими, как треугольники, ушами в сторону. Мальчик подошел поближе, не бойся, говорили ему, щенок не кусается, погладь его, ведь теперь он – твой. Мальчик, на самом деле ни капли не боявшийся, просто впервые видел маленькую собачку, как он сказал однажды, вживую и не знал, как себя вести. Слушаясь совета взрослых, он осторожно прикоснулся к мягкой шерстке и неловко погладил щенка по загривку, испытывая при этом пока еще непонятное удовольствие. Мальчик сам был совсем маленьким, но ведь щенок – гораздо меньше. Непонятное чувство возникло внутри, люди называют его нежностью...
Щенок носился по закутку, отмеренному веревочкой, за которую был привязан к дереву. Ему была интересна каждая букашка, каждая травинка, даже дуновение ветерка... Он гонялся за бабочками – не для того чтобы поймать, а ради охотничьего азарта. Когда мальчик отвязывал щенка и ходил с ним гулять, тот, радостно тявкая, убегал далеко вперед, находил какую-нибудь ящерку и, не пытаясь схватить, со всех ног мчался обратно – показать своему хозяину... нет, не хозяину – другу... такую интересную вещицу. Как же не показать-то? Ведь мальчик тоже хочет посмотреть... Щенок был уверен, всем своим маленьким наивным сердечком верил в то, что все обстоит именно так. Мальчик, хоть и не знал таких слов, как сопереживание и сочувствие, но старался не обманывать ожиданий своего подопечного. Он любил щенка, и тот платил ему безграничной преданностью...
Больше всего мальчику нравилось, когда он садился в густую траву, а щенок, подбежав, лизал руки, как первый раз, и тявкал, провозглашая мир, в котором они оба жили, самым замечательным из всех миров... Мальчик всегда сам кормил щенка – баловал лакомствами, торжественно молчал, когда тот быстро проглатывал кусочки мяса и, тихонько рыча, грыз кости, а потом осторожно поглаживал развалившегося на земле щенка по серой шерстке, называя имя...
Ничто не вечно под луной... Правда, оказавшаяся слишком страшной – хотя мальчик, уже после, много позже, утверждал иное. А тогда... щенок умер, нелепейшим образом, настолько невероятно и просто, что мальчик сначала не поверил. Наелся жирной пищи, случайно перевернул банку с водой... а хозяин, как назло, будто по неведомой прихоти судьбы, на весь день убежал на речку – гулять с другими ребятами. Вечером он вернулся и узнал – взрослые решили не скрывать смерть щенка, тем более что утаить такое все равно не удалось бы. Мальчик спокойно выслушал слова, каждое из которых отдавалось глухим ударом сердца, спокойно вел себя остаток вечера и только ночью, когда все заснули, долго плакал в подушку... Очень долго...
Однажды ему сделали подарок – мягкую игрушку, собаку с грустной мордочкой. Глаза-пуговки, серый мех, навечно высунутый из пасти розовый язык и обвисшие уши. В первый момент мальчик не мог оторвать взгляда, схватил игрушечную собаку и закружился по комнате, прижимая почти невесомую вещицу к груди. Взрослые были довольны своей прозорливостью, а мальчику теперь не было до них никакого дела – новый друг занимал все внимание. Он разговаривал с игрушкой, делился секретами, спал, уткнувшись носом в мягкий мех... И ему, наконец, перестали сниться кошмары... Мальчик назвал игрушечную собаку тем же именем, что некогда заставляло его глаза сверкать, как две маленькие звездочки...
Он назвал ее – Мякиш.

Хочешь ли ты узнать правду? Сможешь ли ты ее выдержать? Сможешь ли ты заставить себя захотеть выдержать? А, Тами? Сможешь?

– Ну что, Тами, идем?
– Куда?
– Видишь цех? – Микс кивнул на пятиэтажное здание с выбитыми стеклами и зияющими провалами вместо дверей. – Нам на самый верх...

– Ты исполнил мое поручение?
– Да, Маста. В точности, как Вы и хотели.
– Я знаю, Сфера показала мне. Нить хрупка и вот-вот оборвется, но время пока еще есть. Мы не можем ошибиться – цена слишком высока.
– Да, Маста. Я понимаю.
– Не понимаешь, я не виню тебя.
– Вина? Скажите, Маста, в чем?
– Она на всех. Каждый шаг должен быть рассчитан. Только последовательность действий, направленная на утверждение ситуации способна сохранить нас.
– Маста, я не понимаю Вас...
– Это слова Сферы – важен смысл, не форма. Путь очевиден и недвусмысленен, мы уже ступили туда, откуда нет возврата. Инструмент готов?
– Он совершенствуется так же быстро, как и тогда. Я боюсь, Маста, что произошедшее повторится вновь.
– Не будет. Продолжай учить его, покажи ему часть знания Сферы – это важно. И еще.
– Что, Маста?
– Изменение. Мы слишком долго оставались на месте – структура примет иную форму. Ты отсечешь лишнее. Я скажу.
– Хорошо, Маста.
– Я рассчитываю на тебя. Не подведи нас. Грань близко.

Слова Мастера о том, что пришло время поручить мне задание, оказались совершенно неожиданными. Нет, рано или поздно такой момент все равно наступил бы – но не прямо же сейчас! Я не готов – говорю себе без лишней скромности или изрядной доли самобичевания – совершенно не готов. Слишком мало узнал, слишком многое до сих пор не понимаю, а кое-что понимаю не так. И, самое главное, ничего ведь не предвещало! Обычный урок, Мастера потянуло в философию, он толковал про абстрактные категории, казавшиеся мне скучными и бесполезными... А потом вдруг остановился, минуту молчал, причем глаза остекленели, и мне показалось, что он даже не дышал, еще минуту он, с какой-то обреченностью во взгляде, рассматривал меня. Так полководец взирает на войско, готовое ринутся в бой, зная, что никому не суждено вернуться... Я поежился – ранняя гибель не входила в мои планы, и подобные мысли порядком тревожили. Наконец, Мастер разродился тирадой, которая лишь усилила опасения. Он вещал о судьбах мира, об особом пути, о роли, что мы должны исполнить... Много чего он говорил, а потом, приняв свой обычный вид, заметил, что пора бы и мне заняться делом. Можно подумать я все эти месяцы баклуши бил и сладко спал, положив голову на стол! Можно подумать, что переварить объем информации размером с горный массив – раз плюнуть и секундное дело... Да что уж там – Мастер все понимал, конечно, но, тем не менее, решил так, как решил.
Почему?
Я не стал спрашивать, зная, что не дождусь ответа, а Мастер не стал объяснять, наверное, как обычно, полагая, что и без того сказал слишком много... Я воспринял ситуацию спокойно – похоже, потихоньку привыкал к неопределенности. Тем более – практика никогда не бывает лишней, а в последнее время я только теорией и занимался... Если это, конечно, можно назвать теорией. Хотя – какая разница... В общем – ничего против я не имел, более того – слова Мастера возбудили определенный интерес. В самом деле – надо же когда-нибудь проверить себя?..
Проверяльщик, тоже мне... Я дернул плечами, пытаясь поудобнее устроиться в куртке, сидевшей как мешок, причем мешок предварительно раз десять разрезанный и сшитый вкривь и вкось. Да уж, отвык от такой одежды, привык к свободе, комфорту – и на тебе, получите, распишитесь. Как один умный человек говорил – времена не выбирают, в них рождаются и умирают. Сейчас я мог сказать аналогичную фразу про свою одежду, добавив еще про тяжкий крест на сгорбленной спине и неразборчиво – какое-то ругательство... или даже несколько. Ох, это задание меня угробит, точно угробит – еще до своего завершения...
Автобус, притормозив у остановки, выплюнул наружу единственного пассажира и умчался, растворившись в ночной тишине. Этим пассажиром, конечно же, был я, ступивший в круг желтого света, низвергаемого вниз одиноким фонарем, и внимательно озиравшийся по сторонам. Вокруг ни души, но это меня нисколько не успокоило – не позволял пистолет, прикрепленный к ноге...
...Мастер сказал, что мне нужно кое-чему научиться. Можно подумать – великое открытие совершил, ведь я и без него прекрасно понимал это... Тем не менее изобразил из себя послушника, тщательно внимающего гуру и терпеливо выслушал Мастера, благо он не стал распространяться, а просто приказал мне пойти с ним в тир. Тир? Тут еще и тир есть? Нет, я не удивился – отучили за столько-то месяцев – но искренне недоумевал. Зачем? Неужели задание будет настолько опасным? Мастер упорно молчал, и мне пришлось проглотить, уже который раз, все вопросы. А затем большая часть их и вовсе отпала...
...Мастер невозмутимо наблюдал за моими тщетными попытками поразить цель. Битый час я палил из пистолета в фанерного человечка с намалеванной на груди мишенью – и все без толку. Самым точным оставалось попадание в двойку, а так большая часть пуль вообще ушла в молоко... Пистолет, кстати, оказался довольно удобным – в руке сидел как влитой... или скорее – вылитый, по моей руке и вылитый... Впрочем, я не удивился, такого и следовало ожидать. Не понимал я другого – зачем тратить пули? Мастер огорошил меня новостью о том, что задание – завтра – а мне предстоит научиться метко стрелять до его начала. Не то, чтобы я против был... просто понимал абсолютную невыполнимость подобного пожелания. Можно приказать старику превратиться в цветущего юношу – да только тому не под силу сия метаморфоза...
...Я с тупой обреченностью посылал пулю за пулей, отчаявшись постичь суть этого бессмысленного занятия, и уже окончательно перестал соображать, когда Мастер остановил меня. Хватит, сказал он, подойди сюда, а когда я приблизился – уставился мне в глаза... Дальше я ничего не помню – те два часа вырваны из моей памяти, будто страница из дневника... До сих пор я с содроганием вспоминаю то ощущение – абсолютной беззащитности, когда даже разум, как пациент под скальпелем неведомого хирурга... Я не знаю, что со мной сделал Мастер – но теперь каждый выстрел находил цель. Весь магазин ушел точно в десятку – все пули до единой. Одна за другой...
Мастер научил меня стрелять. Мастер дал пистолет. Мастер ничего не делал просто так. Соображения не оставляющие места оптимизму – опасность, кричала каждая частичка воздуха, опасность, кричали луна и редкие звезды, опасность, кричали огни домов и гасли, гасли, гасли... Что-то должно было случиться, что-то нехорошее до жути – иначе Мастер просто не послал бы меня сюда. Но что? Я мог только гадать, хотя мозг мой, отточенный крупицами того знания, что Мастер просыпал на мою же бедную голову... Не без умысла, тщательно рассчитывая каждое слово, просыпал, конечно же... Так вот, у меня появились некоторые предположения – совершенно не радовавшие, но прояснявшие ситуацию.
Чуть-чуть.

Я мог бы рассказать, что крался как хищный зверь, как охотник, как матерый профи из спецназа... Не стану – ибо не терплю преувеличений, пусть и художественных. На самом деле даже в автобусе я не стал строить из себя невидимку, как очень любит делать Мастер, хотя мог, мог... Но не стал – не стал рисковать, понимал, что цена ошибки слишком высока. Уже тогда я прекрасно понимал всю суть такого понятия как ответственность. И потому выбрал единственно верную тактику – изображать из себя... самого себя, то есть обычного человека, молодого, слегка замученного многочисленными проблемами, слегка сонливого, слегка недовольного, слегка задумчивого. Всего по чуть-чуть. Как показала практика – я оказался прав в своем выборе. На меня не обратили внимания, я проделал почти весь путь незамеченным... Почти.
Предчувствия, не оставлявшие меня последние сутки, достигли пика и я едва ли не наяву видел то, что мне предстоит дальше. Как читать зачитанную до дыр книжку... переворачиваешь страницу – и знаешь о чем там речь. Да что там знаешь! Наизусть можешь пересказать – кто, что и как скажет, кто, что и как сделает... Какой амулет на шее у принца, какого цвета небо над головой, сколько стражников было в охранении... И все равно читаешь – ступая по своим следам, раскручивая колесо еще и еще, словно в зыбкой паутине иллюзий... Так и сейчас – я знал, что произойдет, знал, когда еще можно было развернуться и пойти назад, избежав многих неприятностей. Можно. Но нельзя.
Как объяснить... не знаю... не знаю, почему солнце светит, не знаю, почему мы дышим смесью кислорода и азота, а не ядовитым аммиаком, почему живем не тысячу лет, а сто. Просто так есть – и следует принять существующий порядок вещей за данность, не вопрошая вотще небеса. От судьбы не уйдешь, да? Я и не ушел...
...Они возникли подобно призракам – двенадцать темных фигур выделилось из окружающего сумрака. Точь-в-точь, когда я и ожидал, секунда в секунду. Это меня не обрадовало, но и не разочаровало, я лишь внутренне собрался, понимая, что сейчас будет проверка моей психологической и не только подготовки. Жесткая проверка.
Я не буду описывать, как они выглядели, но не от избытка высокомерия, а исключительно из соображений достаточности – пресловутый принцип Бритвы Оккама. Тем более и рассказывать-то там особо нечего – лица как лица, как тысячи, миллионы других лиц, все тот же отпечаток, все та же метка в глубине глаз... Этим зрелищем я сполна насладился, когда они приблизились – грубые шутки, стандартные фразы, ухмылки на физиономиях. Я едва справился с отвращением и не без труда натянул на себя маску испуганного обывателя. Зная, что сейчас от нее уже никакого толку не будет...
Они чувствовали свою силу, они понимали, что здесь – их территория, они не боялись меня. Совершенно напрасно, но я не испытывал ненависти, не хотел проучить их, я просто шел к цели. А двенадцать особей человеческого вида стояли у меня на пути... правда, сами они еще об этом не знали. И я предпочел бы, чтобы так и оставалось дальше – отдам им деньги, потом наши дороги разойдутся... но не все наши желания исполняются. Напряжение возрастала, я чувствовал их агрессию, их животную злобу, видел черные опухоли в их голове. Странно, никакого удивления открывшаяся способность к экстрасенсорному видению у меня не вызвала – наоборот, я воспринял произошедшее, как должное, словно иначе и быть не могло...
Один из них, явно вожак стаи, а этих особей иначе, чем стаей, я назвать не мог, приблизился почти вплотную, и посторонние мысли унесло, как щепку проточной водой. В нос ударил запах перегара, заплетающийся язык существа извергал в окружающее пространство какие-то слова... Я не слушал, я и так знал, о чем речь – драка неизбежна, мне придется открыться, чтобы выполнить свое задание, тихо разойтись не удастся... Мышцы налились силой, мозг со скоростью компьютера начал просчитывать варианты действий – кого бить первым, как ускользать от атаки, кто может испугаться и побежать. Оказывается, я еще и боевыми искусствами владел на высочайшем уровне – когда успел только? Неужели тот провал в памяти? Какие еще тайны в моей бедной голове таятся? Брррр...
Что именно произошло в следующую секунду, я не понял. Более того – я был в шоке, ведь чудовищный заряд энергии, готовый вот-вот разрядиться снопом ослепительных искр, незаметно стек в землю, рассеялся и исчез. Будто и не было его – противники, хотя какие они мне противники, превратились из стаи в кучку растерянных особей, в воздухе потянуло прохладой, а поезд, уверенно шествующий по проторенному пути, резко перешел на другие рельсы...
Я отдал деньги, главарь пару раз смазал меня по физиономии, радостно скалясь при виде моего фальшивого страха, который они принимали за чистую монету. Затем они развернулись и быстро удалились... попытались удалиться, потому, что у меня было иное мнение... Выхватить пистолет – секунда, снять предохранитель – доля секунды, прицелиться и открыть беглый огонь – еще пара мгновений. Я стрелял и стрелял, посылал пулю за пулей, фанерные мишени или живые – какая, в сущности, разница? Я не промахивался, каждая пуля находила цель – одна на одну человеческую особь. Быстро, четко и методично. Без лишних эмоций и сожалений.
Когда бойня завершилась, я приблизился к телу вожака этой стаи и забрал свой кошелек, стараясь не оставлять следов. Впрочем, и так уже наследил немало... Зачем нужно их убивать? Совершенно бессмысленное деяние. И совершенно неизбежное. Иногда мы делаем то, что должны сделать... Нет, я не тешил себя напрасными мечтами, что в моих силах изменить мир. Даже эти мертвы лишь потому, что встали у меня на пути, пройди они сегодня другой дорогой – ничего бы не произошло, они продолжали бы грабить неосторожных прохожих, потом, рано или поздно, сложили свои неразумные головы...
Я осторожно обошел тела и направился к двери, ведущей в нужный мне подъезд. Внутри меня было пусто, и лишь старые строчки крутились, подобно намертво заевшей пластинке...

Ты не вылечишь мир,
Может в этом все дело?
Пусть спасет лишь того,
Кого можно спасти...
Доктор твоего тела.

Давным-давно, в одном городе жил был этот человек. Жил себе и жил, пока не понял в один прекрасный момент, что наш мир несовершенен. Это нормально, мысли о несовершенстве мира приходят рано или поздно в головы многих людей. Но наш герой был совершенно особенный человек, он решил изменить мир. Он решил сделать мир красивым, дружелюбным, хорошим и совершенным.
И этот человека сказал “Дайте мне семь лет, и я изменю мир!”. И семь лет этот человек встречался с руководителями государств, организовывал масштабные акции по изменению мира, привлекал сотни и сотни тысяч людей к духовным практикам, работал все эти годы, не покладая рук. Он стал очень известным и уважаемым человеком, но семь лет прошли. И мир: остался прежним.
Тогда он сказал себе “Наверное, изменить весь мир очень сложно. Поэтому я изменю для начала свою страну, а остальные страны увидят, насколько у нас стало хорошо, и тоже изменятся. Это займет больше времени, но это точно изменит мир. Дайте мне 700 дней, и я изменю страну”.
Он пришел к президенту страны, получил все необходимые полномочия, ведь он был уважаемым и известным человеком. Все эти сотни дней человек работал почти круглосуточно, он встречался с руководителями крупных заводов, с лидерами политических партий, руководителями регионов и просто популярными актерами и известными людьми. Но через семьсот дней его страна осталась прежней.
“Черт побери!” сказал этот человек. “Если у меня не получилось изменить свою страну, то я изменю хотя бы свой родной город! Дайте мне 7 месяцев, и я изменю город!”. Он встретился за это время с каждым жителем своего родного города, он это время почти не спал, он проявил нечеловеческую активность, но: город остался прежним.
Тогда человек окончательно разозлился - он столько делал для этого мира, для этой страны, для этого города, а они остались прежними. Тогда он решил изменить свою жену. И взял себе для этого 7 недель. Но результат оказался таким же. Его жена осталась прежней.
Тогда человек впервые за эти многие годы сел и подумал - может быть, возможно изменить сначала себя? Он взял для себя семь дней. И через семь дней он изменился, и когда он изменился - изменилась его жена, его город, его страна и его мир.

Так гласит притча... на самом же деле все закончилось немного иначе – человек подумал и решил отступить. События постепенно стерлись в памяти, а смелая попытка сделать мир лучше осталась лишь в сказаниях, постепенно обрастая все большим числом выдуманных подробностей, пока, наконец, не превратилась в самую обычную сказку. А разве могло быть по-другому?

Скрип двери показался мне приятным, было в этом звуке что-то привычное, земное, человеческое. Бальзам на истрепанную душу, сказал бы поэт, но подобная романтика глубоко чужда моим мыслям. Шарканье подошв, отдающееся эхом на верхних этажах, едва слышное гудение лампочек и глухая, ватная тишина, как защита от громких ударов сердца. Сухие, мертвые факты, порядок и предопределенность, четкая программа действий, где все расписано от и до. За меня. И за других. Я пришел в норму, я был в своей стихии – вот, что я могу сказать. И только.
В подъезде – ни души, что неудивительно, учитывая поздний час, хотя, конечно, у одного из жителей может разыграться бессонница, он или она захочет подышать свежим воздухом, покурить на лестнице, выгулять собаку. Да все что угодно: мужчина в годах, возвращающийся от любовницы, с улыбкой кота, растянутой до ушей, девчонка, шлявшаяся полночи по разным танцулькам, компашкам и прочим развлекательно-отупительным мероприятиям... Впрочем, я им не судья, не проповедник в сутане, с крестом на шее и библией в руках. Пусть делают, что хотят, пусть губят свою душу, как хотят, пусть превращают этот мир, во что хотят.
Мне неинтересно.

Тишина нерушима, клубок звуков имеет свою структуру, мне она нравится, я слушаю себя. Никто не выйдет на лестничную площадку, я знал с самого начала, а мои мысли – лишь упражнения, дабы избежать скуки. Путь передо мною – на повернутой к небу ладони бессмертного бога, позади лишь пепел – прошлое незначимо, отсечено идеальной плоскостью пустоты. Четкий и ясный алгоритм ведет меня к цели, я знаю, что делать, я знаю, как будет. Я не забыл, что было, я забыл думать об этом, и только. Мои мысли готовы, принять и осознать, самые глубины... чего? Мне суждено узнать – очень скоро.
Для красоты можно сказать – я видел лик бездны, я заглянул во тьму обратной стороны мироздания, я стоял на самом краю. Не так. Лишь легкое прикосновение – к расплавленному металлу, когда знаешь, что он горячий, когда знаешь, что обожжешься, когда ждешь адской боли... и ничего не происходит. Вообще. Ничего. Сейчас я понимаю... тогда – понимал иначе. За дверью – простой деревянной дверью, краска на которой облупилась и осыпалась лет двадцать назад – невидимая сила, дремлющая, но безгранично могущественная, как сжатая пружина она затаилась, готовая в любой момент взорваться оглушительным сиянием пустоты. Слишком много смысла...
Я толкнул дверь – я знал, что она не заперта. Я знал, что увижу – запыленные комнаты, заваленные хламом, маленькую кухню, на удивление скромно обставленную, старые столы и шкафы, множество книг на полках и кипу бумаг, скомканных, порванных, беспорядочно разбросанных. Я знал, когда тут последний раз был человек – ровно двадцать лет назад. Или триста – кому как удобнее... Естественно, никаких секретных документов в квартире не оказалось – да и не могло быть. Меня ведь отправили сюда с другой целью – показать. И я увидел...
Маленький серый томик, сиротливо пристроившийся на самом краю массивного дубового стола, приковал мой взгляд. Намертво. Точнее, не сам томик – а поток силы, исходящий от него. Чистейшей силы – мощной и узкой, как луч лазера. Я купался в этом, сейчас, наверное, я мог взлететь выше облаков и стереть свой город небрежным движением пальца, я мог обернуться кошкой и проходить сквозь стены, я мог... Но не хотел.
Я осторожно приблизился к столу и взял в руки книгу – стершиеся буквы на обложке уже невозможно разобрать, что-то знакомое, где-то ранее виденное... Нет, не вспомнить – и я перелистнул страницы...

...я аккуратно закрыл за собой дверь и начал спускаться по лестнице, стараясь не шуметь. Знание знанием, а предосторожность никогда не бывает лишней. Я получил, что хотел и глупо сейчас оступиться на ровном месте. Отбили ритм подошвы, стуча по ступеням, вновь скрипнула входная дверь – холодный воздух ворвался в подъезд и, промчавшись по этажам, смирно улегся на коврике. Я закончил тут, я узнал чуть больше, чем знал вчера, я оправдал ожидания... А серая книга осталась в пыльной квартире, смиренно ожидая своего часа.
Она могла себе это позволить.

Сегодня я был выше, сегодня я скользил над миром, не замечая камней под ногами. Я прошел через коридор чужих глаз – мое название для импровизированной картинной галереи – даже не бросил взгляд в сторону. Не время. Не нужно. Я ворвался в комнату Мастера стремительным вихрем, непостижимым образом отыскав заветную дверь среди сотен других. Раньше такое мне было бы не под силу. Сейчас – все иначе. Я парил, я не видел преград, я... со всего размаха ударился о бетонную стену безразличия.
– Привет, – Мастер со значением, придавая вес своим словам, приподнял бровь. – Ты припозднился.
– Я? – меня облили болотной водой, заморозили, опять облили и высушили на солнце, меня ткнули носом в рыхлую почву, где ползали черви и букашки, меня оглушили, ошеломили, потрясли... меня вернули с небес на землю. – Вы же сами...
– Я ждал тебя раньше, – Мастер был неумолим, как опускающийся вниз гидравлический пресс, как астероид, приближающийся к поверхности планеты, как цунами, надвигающееся на берег. В его словах не было даже обвинения, только сухая констатация факта. – Ты опоздал.
– Но... но... меня задержали, – я прекрасно понимал, насколько жалок мой лепет, но что еще я мог сказать? – Непредвиденные обстоятельства...
– Я знаю, – Мастер оценивающе взглянул на меня, так смотрят на упитанного бычка, решая, можно его зарезать или пусть еще чуть-чуть подрастет. – Но ты опоздал.
Тишина повисла, как камень, на шее самоубийцы, я чувствовал себя канатоходцем, дожидающимся последнего в своей жизни ветерка... Не дождался.
– Сойдет, – заметил, наконец, Мастер и хитро прищурился. – На первое время...

– ...так это Вы вмешались тогда? – после того, как моя участь окончательно прояснилась, я позволил любопытству взять верх.
– Да, я хотел предотвратить... неминуемое, но ошибся. Не удивляйся – Мастера тоже ошибаются, – он усмехнулся, став похожим на обычного человека.
– Я не должен был их убивать? – недоброе предчувствие больно кольнуло сердце, ощущение непоправимой ошибки черной горечью расползалось по телу.
– Верно, не должен. В самом начале... логика событий предполагала нападение с последующей смертью либо этих грабителей, либо тебя. Я вмешался, мои расчеты говорили, что тогда схватки удастся избежать... Но я не учел того, что сам факт моего вмешательства породил еще один вариант развития ситуации. Который и сработал. Схватки действительно не было, ты просто убил их всех, хладнокровно и расчетливо.
– Но, Мастер! Разве я мог отпустить их просто так?! – воскликнул я, пытаясь убедить скорее себя, чем его.
– Я не виню тебя, если кто и ответственен за произошедшее – я и только я. Дело в другом.
– В чем?
– А ты не чувствуешь? – Мастер не шутил и не издевался, таким серьезным я давненько его не видел...
– Что? Хотя... – горечь? Нет, не только. – Изменения, внутри меня... Это?
– Да, теперь на тебе метка, знак.
– Знак? – слово не несло в себе угрозы... на первый взгляд.
– Именно, знак, источающий энергию смерти.
– Смерти... – звучит как бред сумасшедшего, но Мастер ничего не говорит зря... – Хм, возможно. А чем это плохо?
– Для тебя – всем. На самом деле, все просто, предельно просто – теперь, когда и если ты обратишься к какой-нибудь силе, ее может напоить не твоя жизненная энергия, а энергия смерти из знака, – Мастер тяжело вздохнул, в его глазах промелькнуло что-то, похожее на жалость. Ко мне?
– И? – я потихоньку начал понимать, куда клонит Мастер... но не хотел верить. Пусть лучше он скажет сам, пусть лучше он поставит меня перед фактом...
– И. Последствия сего могут быть самыми печальными. Более того, в случае реализации худшего сценария всем нам очень повезет, если дело закончится концом света, – Мастер не боялся, нет, но вот жалость в его глазах... понятно теперь, о чем именно он жалел. О том, что получилось именно так.
– Повезет?! – мой мозг отказывался верить в очевидное, в тот, единственный, вывод, к которому подводили все рассуждения Мастера...
– Да, потому что есть вещи значительно страшнее.
– Не понимаю...
– А тут нечего понимать – просто для сил смерть значит не то же самое, что и для нас. И их понимание смерти... – Мастер замялся, пытаясь отыскать слова для того, что нельзя выразить на человеческом языке.
– Чудовищно?
– Хуже... – этот голос называют замогильным, что, конечно, нисколько не соответствует истине – бездна отчаяния и безнадеги, обреченность и слепая покорность судьбе... и еще кое-что, перед чем меркнет все остальное, как свеча перед восходящим кроваво-красным солнцем... такой бывает только жизнь. – Намного хуже...

Дневное светило заново прочертило небесный свод и укрылось в далеких скалах, когда двое – старик, подобный высохшему на солнце тростнику, и взрослый мужчина, чей некогда богатый наряд ныне походил на одеяние нищего – спустились в долину, омываемую водами широкой и спокойной реки. Старик, что известен под именем Коанэ, склонился и черпнул пригоршню земли, лицо его осветилось улыбкой.
Плодоносны земли сии, молвил старый травник, добро живут люди эти.
Надобны нам лишь пища да кров на единую ночь, бормотал Арахмин, устремив взор туда, где лежал путь их, видимо мне селение, впереди совсем близко лежащее.
Верую я, гостеприимны жители земли сией, простер ладонь Коанэ, ветру легкому горсть земли развеять позволив, но чем нам отплатить им, за кров и хлеб неведомо мне.
Путь неблизкий, осторожный отправляется, о превратностях судьбы памятуя, явил Арахмин несколько монет на солнечном свете ярко блестящих, довольно этого будет, с лихвою даже.
Принес спокойствие ты в сердце мое, молвил старый травник, идем же, продолжим путь, что лежит через селение это.
Томимые голодом и жаждою двое путников направили стопы туда, где кров и хлеб отыскать полагали...

Беды предчувствие тронуло их, духом горящего пламени принесенное, вился столп, не соляной, но из дыма сизого, да с черными проплешинами, слепленный наспех. Люди, что труд свой привычный справляют, попрятались по домам ныне, а дорога истоптана вовсе, конскими копытами многими разбитая. Горе пришло в земли сии, беда непоправимая, подобно саранче, с неба спускающейся карою божией. Ведал старый травник, что ожидает их, ведал, но смолчал, думою тяжелой томимый.
Не найдем мы в селении этом ни крова, ни хлеба, но беду на голову свою, молвил испуганно Арахмин, трепетая пред неизбежным, следует нам сойти с пути и в лесах здешних укрыться, времени попусту не теряя.
Нет, твердо было слово старого травника и изумленный спутник его затих, да в надежде воззрился на Коанэ.
Миг единый же спустя, рекою полноводною затопили дорогу всадники шумные, крики их исполнены ярости в бою черпаемой. Окруженные воинами грозными, со сталью ярко блистающей в руках могучих, путники беспомощно путь к спасению отыскивали. Но тщетны были думы сии, ускользнуть от всадников казалось делом немыслимым. И смирились путники, и преклонили головы, на милость чужую жизнь отдавая...

Дом больший, что селения в самой середке, подобно сердцу в теле человеческом, поставленный, где старейшены некогда свой совет держали, ныне занят захватчиками страшными, людей и прочих тварей живых не щадящими. Много зла узреть путникам пришлось, прежде ступили на порог дома сего, тропы алые землю изъели огню адскому подобно, страдание человеческое со стороны всякой доносилось, силы душевные тихо истачивая, а смех животный, что остального хуже, довершал картину ужасную.
Печален Арахмин сделался, понурил главу свою и смежил веки, подобно старцу древнему. Травник же, чью волю не сломить даже гневом небесным, буде на него единого обрушится, мыслями важными занятый на товарища своего взирал искоса, в меру сил того подбадривая. Вели их по дому просторному, глаз не спуская злых по веселому, покуда не предстали все пред столом, пищей редкой до краев уставленным. И узрели путники источие бед селения сего и земли сией и их самих – восседал, царю на троне подобный, варвар могучий сложением и лицом свирепый, как дикий волк.
Кто вы, взревел гигант, трубы иерихонские устыдиться заставив, рассыпались в стороны воины, что стерегли путников и воззрились на предводителя своего, яростный огонь в глубине глаз тая.
Мы путники мирные, ответствовал старый травник, за жизнь долгую повидавший многое, позволь нам путь свой продолжить спокойно.
Позволить, столкнулись камни огромные, что с гор скалистых сходят лавиной стремительною, захохотал гигант, затрещали дубовые доски, на которые длани могучие обрушились с силой немалою, зачем мне делать сие, не будет в том выгоды мне.
Ведомо мне знание то, что интерес в тебе пробудит, молвил Коанэ, твердо яростный взгляд встречая, ведомо мне будущее, что тебя впереди ожидает с нетерпением.
Вот как, выпорхнул топор тяжелый из рук гиганта, в дубовые доски, что пол устлан, шумно вонзившись, а если случится обман – как обман тот раскрою я.
Слово сие неведомо мне, непреклонен был старый травник и сдался гигант, что захватчикам предводителем являлся.
Будь по твоему, старец, решил он, могучей дланью по столу ударив, подтверждая сим слова свои, вещай и пусть воины мои услышат так же, что ожидает нас в скорости.
Лес безбрежный и страна неведомая, не стал крупицы драгоценные времени тратить попусту Коанэ, рассказ свой начал без промедления он, победы великие и добыча щедрая. И войдете Вы под покров леса того, в погоне за тенью ночною неистовой и яростной, и найдете Вы то, что искали долго... Но радость обернется горем тотчас, и конец свой встретите бесславный. Будет так, явлено ныне мне.
Вижу, на миг в человека обычного гигант обратился, и голос сейчас не громыхал, подобно барабанам воинским, правду молвили уста твои, без страха стоял ты предо мной... дадут вам пищи и одежд чистых, отпускаю я вас, с миром идите дорогой своею...

Удалились они от селения достаточно, и вопросил Арахмин товарища своего, любопытством томимый, правда ли тот знает будущее, как поведал разбойнику страшному.
Сие ни единой твари земной неведомо, молвил Коанэ и добавил, помедлив немного, я лишь предсказываю грядущее, среди возможных путь выбирая...

 

Ответ: Кусочек моей души

– Похоже на поваленное дерево, всей своей массой вломившееся в бетон, прорезавшее его и застрявшее посередине, – вид транспортера, по которому им предстояло подниматься на верх, не вызывал у Тами энтузиазма. – Уродливо-то как...
– Ничего, потерпишь, – хмуро ответил Микс, пробуя ногой прочность огромной горы опилок. – Лезь.
– Да лезу, лезу, – Тами шагнул сначала осторожно, а затем увереннее, когда понял, что верхний слой кучи давно спрессовался и теперь напоминал наст – только прочнее и тверже. – Давно этот мусор тут лежит?
– Давно, – темноволосый следовал сзади, как заправский надзиратель, только фуражки не доставало. – Только опилки не мусор – из них много полезных вещей делают... делали...
Он осекся, поняв, что Тами не слушает, а, уже взобравшись на верхушку горы, недовольно морщится и гримасничает.
– Вот я и царь горы! – Тами всплеснул руками. – Целой горы опилок!
– Ты бы лучше с опилками в своей голове разобрался...
– Зачем? Столько мусора тут – и весь наш!
– Таимчик, – вкрадчиво проговорил Микс. – Тебя стукнуть или сам с собой справишься?
– А?... а... – Тами задергал головой, словно его только что разбудили. – Прости... Не знаю, что со мной произошло...
– Зато я знаю, – темноволосый хмыкнул и зацепился глазами за разорванное полотно транспортера, как кошка на дерево, взобрался рывками выше, ускоряясь и переходя на тигриные прыжки... пока не столкнулся на полном ходу с непроницаемой темнотой дверного проема – холодной, жесткой, колючей. Отшатнулся, сполз вниз, съежился. – Ладно, забудь. Видишь – для нас уже и ковровую дорожку приготовили, добро пожаловать в ад.
Он рассмеялся над своей неуклюжей попыткой пошутить, правда, почти сразу замолк и серьезно взглянул на приятеля.
– Ты чувствуешь? Это здание – чувствуешь?
– А что с ним не так? – Тами непонимающе воззрился сначала на Микса, потом на цех, выискивая малейшую неправильность, зацепку, могущую говорить о странностях, происходящих здесь... и не нашел ничего. – Вроде все в порядке... Здание как здание, только сохранилось хорошо.
– Да с этим-то ладно, понятно почему, – отмахнулся темноволосый, в очередной раз забыв объяснить приятелю, что именно и почему понятно. – Ты и не увидишь подозрительного – ведь оно внутри.
– Оно? – переспросил Тами.
– Оно... – неразборчиво пробормотал Микс и, немного подумав, добавил. – Место силы, точка сбора... Да не знаю, как правильно сказать, не знаю! Я просто чувствую – и все.
– Хм...
На этот раз Тами прислушался к себе и действительно, на самой границе восприятия, заметил нотку, выбивающуюся из общего ряда, дисгармонию, случайную флуктуацию, отклонение от заданной программы... иными словами – сбой. Да не где-нибудь, а в самом мироздании. Но дальше произошло нечто совсем странное – неведомый сбой, будто обладая собственной волей, заметил поток внимания, устремленного к нему, задергался, если, конечно, можно так выразиться, начал пульсировать, то исчезая, то появляясь, а потом растворился – словно и не было ничего. Тами еще раз прислушался, заново прочувствовал воспоминания последних секунд и растерянно моргнул глазами, ведь сбой в мироздании оказался не единственной странностью обнаруженной мальчиком – ставший уже привычным взгляд со стороны, взгляд в спину, постоянное ощущение постороннего присутствие – все это так же бесследно исчезло...
Тами хмыкнул, разгоняя черные тучи мыслей, собравшихся в его голове. Мальчик уже понял, что бесполезно спрашивать – почему...

– Бррр... – одна из досок оторвалась и упала вниз, громко шлепнувшись о землю. – Может, спустимся и, как нормальные люди, поднимемся по лестнице?
– Боишься? – Микс, ловко избегая опасных мест, шел по старому транспортеру. – Маленький трусливый Тами.
– Сам такой... – мальчишка еще раз глянул в зияющую дырку, сквозь которую виднелся кусок асфальта в обрамлении жесткой желтоватой травы, и поежился. – Ну, правда, разве нельзя подняться по лестнице?
– Нельзя, – темноволосый остановился на полпути и, повернув голову, выжидающе уставился на Тами. – Все лестницы разрушены – много лет назад.
– Так они были? А кто их сломал? – загнав страх поглубже внутрь себя и нацепив на лицо маску отчаянного парня, Тами поспешил за приятелем, который продолжил уверенно взбираться наверх по транспортеру. Высота метров десять, не меньше, упадешь – не поздоровится... – Постой... это ведь ты? Ты?!
– Я, – на сей раз, Микс и не подумал оборачиваться, стоя почти у цели, на самом верху, напротив зияющего дверного проема, ведущего внутрь, он свое внимание обратил на темноту, куда им предстояло сейчас шагнуть, отвечая на вопросы Тами с явной неохотой. – Точнее – мы... мы все... кто видел... это.
– Это? – разогнавшийся Тами едва успел притормозить, чтобы не врезаться на полном ходу в спину приятеля. – Там? Какая-то тайна? Ужасная тайна? Нет?
– Нет... – Микс простер правую руку, будто копье, мысленно вонзая выставленный вперед указательный палец во тьму, что царила внутри здания. – Видишь? Там, на четвертом этаже, куда мы, собственно, и направлялись, средоточие силы. Но есть и третий этаж, на котором находится основа этой самой силы...
– Ты был...
– Да, и не хочу говорить о встреченном там... – пресек дальнейшие расспросы Микс. – Поверь – подобные вещи лучше хорошенько забыть и не вспоминать никогда. Я ведь и не думал, что придется вернуться в места, где был давным-давно... Ладно, довольно болтовни, идем.
Темноволосый махнул рукой и первым шагнул в притихшее, будто тигр перед прыжком, помещение...

Пятьдесят метров в длину, двадцать в ширину, голые стены и идеально ровный пол – Тами подумалось, что он попал в больничную палату... нет – в карантинный блок. Для больных людей – чтобы зараза не передавалась. Тут было не просто пусто, а стерильно, будто неведомый уборщик тщательно вымел весь мусор, провел мокрой тряпкой по бетону... и выжег пространство напалмом – мало ли что.
– Мы пришли не вовремя.
Тами беспокойно озирался по сторонам, внезапно пришла мысль, что помещение идеально подходит в качестве клетки, ловушки для неосторожных, и в любой момент узкий пучок света сожмется и иссякнет, оставляя двух мальчишек наедине с темнотой, пустотой и тишиной... Нет, чушь, полная ерунда – мысль пискнула и пропала, а темнота резкими рывками блекла, становилось все светлее, пока, наконец, Тами не смог отчетливо разглядеть царапину на противоположной от входа стене помещения. Царапина эта, кстати, была тут единственной...
– Не мешай, – Микс уверенно, так, словно оказался у себя дома, прошествовал вдоль гладких стен. В нем было что-то от поезда, мчащегося по туннелю метро, не внешнее сходство, нет, а та неумолимая предрешенность, невозможность сойти с давным-давно проложенного пути... – Мы почти опоздали.
– Почти? – скептически осведомился Тами, но, наткнувшись на свирепый взгляд темноволосого, осекся и не стал развивать мысль.
– Не мешай, – повторил тот, – просто постой в сторонке и посмотри.
Дальше Микс сделал нечто, чего Тами от него совершенно не ожидал... В руках темноволосого показался припасенный загодя острый осколок кирпича – когда только успел подобрать – и тотчас вонзился в ладонь. Звук удивительно похожий на звук лопаты взрезающий землю – Тами поморщился, а на лице Микса появилось радостно-зверское выражение. Осколок провернулся в ране, резко дернулся в сторону, прочертил линию, еще одну, замер. Мальчик внезапно понял, что его приятель не испытывает боли, наоборот – даже наслаждается происходящим... по-своему, конечно. Что самое странное – Тами воспринял это открытие спокойно, будто так и должно быть, будто так правильно, будто...
– Снег, – Микс завершил манипуляции со своей рукой и, не показывая ладонь, быстро прислонил ее к холодной шершавой стене. Что-то хлюпнуло, протяжно и глухо, как болото, отпускающее случайную жертву – Тами аж передернуло от отвращения – темноволосый по-прежнему неподвижно стоял, одновременно пытаясь просверлить глазами бетон. Так продолжалось около минуты, пока, наконец, Микс не отшатнулся назад и, с трудом удержав равновесие, полуобернулся к приятелю.
– Вот и все... – на развернутой кверху ладони не было и следа страшных ран, лицо темноволосого выражало недоумение пополам с усталостью, а на стене разрастался зловещий кроваво-красный знак. – Так просто...
Бессмысленный набор линий: замкнутый круг, звезда со смещенным центром тяжести, клонящаяся вбок, как пьяный танцор на лезвии бритвы, отчаянно цепляется лучами за жесткий и равнодушный обруч, анкх, разрезающий композицию на части, привнося свой, особый порядок, спираль, застывшая в движении, уходящая вглубь... Кровь впитывалась бетоном – быстро, слишком быстро – знак тускнел, бледнел, линии расплывались и теряли свою силу, пока на стене не осталось лишь неясное и старое пятно.
– Вот и все, – констатировал факт Тами. – Ничего не произошло, пожалуйста, попробуйте еще раз... и еще... и еще...
– Шути-шути, – озлился Микс. – Только как бы не пришлось плакать – причем, совсем скоро.
– Ааааа? – Тами изобразил недоумение. – Ничего же не случилось – ни хорошего, ни плохого... Зато теперь мы можем пойти и посмотреть на обелиск вблизи. Верно?
– Обелиск, обелиск... Дался тебе он! – темноволосый устало махнул рукой и направился к выходу. – Ты что, не понимаешь? Мы – остались. ОСТАЛИСЬ.
– Ну... и что?
– И что?! – Микс остановился в дверном проеме и развернулся, злобно зыркнув на приятеля. Свет, падающий снаружи, создавал легкую дымку вокруг его фигуры – экстрасенс назвал бы это аурой... а Тами подумал, что сейчас темноволосый очень похож на ангела. Только падшего. – Ты внезапно ослеп?! Или повредился умом?! А, Тами?! Или еще не понял, куда мы попали? Нет, нееееет, не верю... То, что мы сейчас находимся в мертвом мире – прекрасно известно тебе, ведь так?
– Мертвом? – Тами скептически приподнял бровь. Левую.
– А разве нет? – темноволосый широко развел руки в стороны, становясь похожим на птицу готовящуюся взлететь вверх... на феникса. – Посмотри! Посмотри же внимательнее! Цеха, склады, административные здания – лежат в руинах, водозабор зарос тиной, котельная давно ничего не греет, баня – почти скрылась в густой тени леса... Животные, даже самые мелкие, вроде мышей, их тут нет, и птиц нет, и насекомых – никого! А видишь траву? Видишь? Сколько ей осталось – может год, может два, может месяц, а может уже завтра тут будет одна только пыль. Или тот кран, заржавевший и жалкий, покоящийся на сложенных из бревен опорах – уже порядком подгнивших и просевших, эдакий полый сетчатый цилиндр... Или поезд – паровоз и вагоны – сошедший с пути и вросший колесами в землю... Он никогда и никуда больше не поедет. Он – мертв, как и все остальное тут. ВСЕ. И мы последуем той же дорогой, потому, что единственный способ выбраться истаял, будто снежинка в горячей ладони...
– Мертвый мир? – еще раз спросил Тами. – Но мы-то живы.
– Ненадолго... А, ладно, – волшебство развеялось, и на границе света и тени вновь стоял обычный мальчишка с темными волосами. – Пойдем, посмотрим на твой обелиск...

...Пересечение рождения и смерти дает центр, вокруг которого вращается человеческая жизнь. Рождение человека и его смерть есть крайние точки этого вращения, "альфа" и "омега" человеческой жизни...
...Жизнь не противоположна смерти, как смерть не противоположна жизни. Жизни противоположна безжизненность, как смерти - рождение. Неверное сопоставление и противопоставление жизни и смерти дало повод для многих ошибок, и само оно есть серьезнейшее заблуждение. Нужно правильно сопоставить понятия, чтобы раскрылся их истинный смысл...
...Снег есть белое и холодное, и белое дает нам иллюзию холодного, однако отношение белого и холодного не есть необходимое отношение, и противоположное отношение черного и горячего также не является необходимым. Белое противоположно черному, независимо от температуры того и другого. Горячее - холодному, независимо от окраски и цвета...
...Жизнь не противоположна смерти. Она находится в таком же с ней отношении, как и с рождением. Отсутствие смерти не предполагает жизни. Оно предполагает отсутствие рождения, то есть в конечном счете отсутствие жизни. Смерть предполагает жизнь, начинается с жизнью и с жизнью же - каким бы парадоксальным это ни показалось - заканчивается. Конец жизни есть конец смерти, то есть умирания. По существу, смерти нет, есть смертное, то есть живое. Есть умершее, то есть жившее. Есть жизнь в определенном времени. Смерть вне жизни и вне времени. Она есть противопонятие. Негативное определение жизни...

Прими смерть, пойми ее... в качестве этой цены... в качестве границы и меры жизни... неотъемлемого ее элемента... она есть... величайшее из благ... только она... истинную стоимость... жизнь без смерти, без меры и границы... бесконечностью куда более невыносимой и ужасной... чем самый невыносимый и ужасный конец...

Спуск вниз занял куда как меньше времени, чем подъем. Тами чуть ли не в припрыжку, забыв о всякой осторожности, преодолел изорванную дорожку транспортера и прыгнул на гору опилок, по щиколотку увязнув в древесном месиве. Не возвращайтесь по следам своим? Но где эти самые следы-то? Поверхность кучи опилок, хранившая отпечатки подошв, теперь была почти идеально ровной... если такое можно сказать про однородно-рыхлую кашицу. Так, когда здесь прошли двое мальчишек? Час назад? Или, может, год?
– Ветер переменился, – Микс спустился по стене цеха, осмотрелся по сторонам, задержал взгляд на Тами. В поведении темноволосого явственно сквозило нежелание следовать тем же путем, которым они пришли сюда. – Север? Нет, восток.
Тами покосился на солнце, что ни на йоту не изменило своего положения за последние несколько часов... или дней. Как намертво прибитый к потолку желтый кружок... намертво... на карнавале в новый год... счастье, радость и веселье... концентрированное, застывшее в едином порыве... выплеск... Чего? Мальчик ускорил шаг, стараясь поспеть за темноволосым, который, казалось, скользил над поверхностью земли, и продолжил рассматривать со всех сторон пришедшую на ум мысль.
Окружающий мир не изменился... так? Так. Единственным, что нарушало покой и безмолвие окружающего пространства, всех этих развалин и обреченной растительности, было легкое дуновение ветерка... так? Так. Правда, еще и стрела... но с ней еще больше странного – Тами по-прежнему считал, что сей предмет здесь инороден, не зря ведь почти сразу пропал, когда Микс взял в руки... А зачем, кстати? И что? Да, мальчик видел, как его приятель поднял что-то, напоминающее стрелу, как это что-то растворилось в воздухе, да, царапина на щеке была вполне реальна и болела, как настоящая... Но Тами не покидало ощущение, что в этом есть некий элемент игры... нет, даже не игры, фильма, театральной постановки, спектакля... И еще чего-то сверху, для пущей убедительности. Капелька правды? Нееееееет. Капелька лжи.
Тами покосился на ни в чем ни бывало вышагивающего впереди Микса. Тот явно скрывал от приятеля частичку правды... размером с айсберг. Но дело было даже не в этом, ведь мальчик и не ожидал от своего приятеля особой откровенности, скорее Тами беспокоила отношение тайны, хранимой его приятелем, ко всем событиям, сопутствующим их путешествию по заброшенной фабрике. Микс был тут, так? Он знает местность, знает куда идти и где может подстерегать опасность... еще странный третий этаж того цеха – Тами, как не старался, не смог ничего почувствовать, когда они стояли в пустом помещении этажом выше – он явно связан с их злоключениями... или приключениями... Но как именно? Загадка...
Ладно, сейчас другое важнее – кусочки головоломки постепенно складывались в картину, причем каждая новая частичка идеально подходила к предыдущим... как композиция из особым образом составленных костяшек домино, в которой достаточно уронить одну доминошку и цепная реакция постепенно докатится до всех остальных, образуя осмысленные образы, приготовленные и рассчитанные загодя... Но ведь для этого кто-то должен сначала расставить все фишки на начальные позиции? Ведь так? Не сами же они... нет, невозможно. Но, тогда... кто?
Тами нахмурился. Все размышления настойчиво подводили к одному-единственному выводу, который мальчику совершенно, ну вот ни капельки, не нравился. Потому, что был слишком очевиден, потому, что Тами не хотел в это верить...

...Тами едва не натолкнулся на вытянутую в сторону, как шлагбаум, руку темноволосого. Мальчик хотел возмутиться и уже открыл рот, чтобы сказать приятелю все, что о нем думает, когда заметил, что тот дрожит. Весь – от кончиков пальцев и до пяток, словно в лихорадке... и, проследив за направлением взгляда Микса, Тами понял, в чем заключается причина столь необычного поведения.
– Ничего себе... – мальчик присвистнул, и было от чего, ведь рядом с оградкой чудесным образом образовалась неглубокая бетонная канава, наполненная мутной водой. Такое небольшое дополнение, штрих к портрету, придающий завершенность. – Откуда...
– Оттуда... – треснувшим голосом отозвался Микс и тут же жалобно, чего за ним никогда не водилось, попросил. – Может, не пойдем туда? Там... там...
– Там, – согласился Тами и, преодолев несколько метров, отделявших их от оградки, перебрался через препятствие и оказался в палисаднике.
– Мы же просто посмотрим...
Микс неуверенно последовал за приятелем, дрожь унялась, но энтузиазма у темноволосого не прибавилось, скорее наоборот. Он вертел головой и вздрагивал от каждого шороха, как разведчик на вражеской территории, только, в отличие от оного, Микс прекрасно знал местность и оттого боялся еще сильнее...

...Обелиск неподвижно возвышался перед мальчишками, напоминая величественную скалу, древнюю и несокрушимую. Вокруг стояли деревья, еще дальше – руины фабрики, а еще дальше – бескрайний лес. Тами подумал, случайно, конечно же, что с высоты птичьего полета обелиск оооооочень сильно похож на центр мишени. Хотя, нет, не мишени... Точно. Один в один – чудовищная антенна, как на военных объектах, мальчик видел фотографии, и те его весьма впечатлили...
– Пришли, – с непередаваемой интонацией заметил Микс.
– Пришли, – подтвердил Тами, приблизившись к обелиску и смахнув пыль с мраморной таблички. – Тут надпись... неразборчиво...
Мальчик прищурился.
– Вроде по-нашему... написано... Чет-нечет... хм, ерунда какая-то, – Тами наклонился вперед, почти в упор уставившись на табличку. – А нет, еще – мелким шрифтом, еле разглядел...
Он отстранился и удивленно прочитал.
– Игра в равные шансы, – Тами почесал в затылке. – Что бы это могло значить? Похоже на комментарий... А, Микс?
Он обернулся, но приятеля рядом не обнаружил.
– Микс?!
В шелесте ветра проскрипел знакомый голос... смотри! смотри же! зачем ты это сделал?! Тами попытался определить направление, но понял, что звук исходит со всех сторон... мальчику стало неуютно. Очень неуютно.
– МИКС!!!
Крик раскололся на сотню звуков, которые ветер разнес по закоулкам старой фабрики...
Никто не ответил.

Мир хрупок. Время стынет в безмолвном движении. Ткань рассыпается математическими точками звезд и ускользает из рук.
Тень идеального. Непроницаемая темнота стекла. Радужное отражение погасшего в глазах огня.
Несколько завершающих штрихов. Ненужная истина и слабая пульсация вечности. Утро нового дня.

Так.

Панорамное изображение космоса. Осколки света медленно и важно проплывают мимо, отмечая чужие жизни.
Первое приближение – различия становятся видимыми. Нельзя потрогать руками, но можно понять. Количество и качество – очередной выбор.
Второе приближение – свет все более ярок. Слепой не видит цвет неба, но чувствует душу земли. Бескрайние просторы отрешенности подернуты льдистой дымкой.
Третье приближение – точка невозвращения. Декорации отступают назад, освобождая место для новой сцены. Можно ли самому себе показать одиночество?

Так.

Проще всего отмахнуться. Небрежным движением смести надежду на будущее и отсечь неудачные ветви. Дерево будет расти, как ему положено.
Мягкие когти выбора – между одинаковым. Шаблон сверстан и утвержден задолго до – можно лишь соответствовать. Свобода свята – мечты укладываются в рамки.
Желтый огонек свечи. Пламя не греет – время истекло вчера. Слезы, что никогда не явят себя миру.

Представление окончено. Аплодисменты. Занавес.

Так.

Сонная муха билась о стекло. Жужжала, чистила крылья, ползала по гладкой поверхности, потом взлетала и с разгону ударялась о преграду. Раз за разом, отказываясь верить, что мир за окном, такой притягательный и настоящий, сейчас для нее не более чем мираж... Поведение Мастера чем-то напоминало поведение этой мухи – он так же суетливо и, на первый взгляд, безо всякой системы ходил по комнате, отмеряя ногами замысловатые окружности. Похоже, хочет сказать мне очередную истину, да не знает, как подступиться... Что ж, подождем.
Я перевел взгляд на окно – муха уже успокоилась и притихла, за стеклом все так же светило солнце и шелестели листья деревьев, а мириады человеческих песчинок приводили в действие механизм песочных часов... Скучно. Я зевнул, прикрыв рот ладонью и поудобнее устроился на стуле. Время шло. Шло, шло и шло. И опять шло. И снова шло. Я даже начал немного нервничать – сколько можно, в самом-то деле – когда Мастер, наконец, остановился посреди комнаты и задумчиво наморщил лоб.
– Мы закончили твое обучение, – он повернулся ко мне, равнодушные глаза холодно царапнули лицо. – Почти.
– Почти? – переспросил я, гадая, что же он решил рассказать напоследок.
– Да, – привычным жестом фокусника Мастер извлек из воздуха колоду карт. – Тебе следует узнать еще одну вещь.
– Карты? – скептически уточнил я. – Эта вещь мне и без того хорошо знакома.
– Карты-карты... – Мастер усмехнулся, на миг обретая жизнь. – Не желаешь сыграть?
– Прямо сейчас? Тут? – предложение оказалось несколько... неожиданным, если не сказать более. – В карты?
– Ну не в шахматы же, – Мастер распечатал колоду и ловко перемешал, нетрудно догадаться, что он не в первый раз делает это. – Игра тебе известна.
Я с некоторым интересом следил, как Мастер раздавал карты, как порхали пальцы, и кусочки твердой бумаги точно опускались на отмеренные заранее места. Закончив, Мастер сел напротив и внимательно посмотрел мне в глаза.
– Бери, – сказал он и сам первым поднял карты, нарочито небрежно держа их в правой руке. А потом, безо всякого перехода, продолжил. – Ты, наверное, уже понял, что сегодня – последний день обучения.
– Да, – глупо скрывать очевидное. – Довольно давно...
– Замечательно, – он раздвинул карты как веер, прикрыв ими правую половину лица. – Тогда, пока мы играем, я объясню тебе еще один важный момент и... все.
– Мне ходить? – моменты моментами, но мы еще и играем... Мастеру вряд ли понравится, если я буду делать это спустя рукава.
– Ходи, – благодушность в голосе Мастера меня слегка насторожила. – Ты ведь не забыл, что я тебе рассказывал о Силах?
Ненужный вопрос, требующий такого же бессмысленного ответа.
– Не забыл, – карты пришли серединка на половинку, то есть могло быть и лучше, но и так сойдет. – Правда, мне казалось, что узнал уже все...
– Не все, – Мастер продолжил тянуть кота за хвост, под истошный визг несчастной животины... образно выражаясь, конечно. – Тебе приходила в голову мысль о комбинировании?
– Комбинировании? – переспросил я для вида. – Вы про использование нескольких Сил одновременно?
– Именно, – Мастер с интересом разглядывал пару козырей, которые я выложил перед ним на стол. – Конечно, никаких особых тонкостей в этом нет... Главное – не ошибиться с расчетом и не забыть формулы, но...
Он прервался на отражение моей атаки и, когда мы взяли по паре карт из колоды, продолжил.
– У тебя может возникнуть соблазн использовать одновременно Силы разных знаков, – Мастер задумчиво барабанил пальцами по столу, время от времени поглядывая на свои карты. – Действительно, подобное сочетание дает оператору безграничную власть... вопрос в цене.
На поверхность стола упали три карты – мелкие, похоже, Мастер избавлялся от балласта... Что ж, мы поступим аналогично.
– И чем же придется заплатить? – три плохих карты легли сверху и спустя мгновение ушли к Мастеру. Те, что пришли из колоды, оказались немного лучше. – Отдать бессмертную душу?
– Забудь об этих глупостях, – по выражению лица Мастера можно было сказать, что у него несколько козырей во главе с тузом. Хм... на подобные трюки я уже не попадаюсь. – Никому твоя драгоценная душа даром не нужна. Силам – тем более.
– Тогда о какой плате идет речь? – Мастеру удалось меня удивить. Немножко. – Что еще у меня или другого человека можно забрать? Жизнь? Вряд ли...
– Ты прав, это не жизнь, – не прекращая говорить, он сделал очень сильный ход, я даже на миг засомневался, смогу ли отразить атаку... Хм... нет, смог, карты только-только перекрывали комбинацию Мастера... – Все гораздо проще... и хуже.
– Вот как? – последние карты из колоды оказались у нас в руках, причем мне достались одни козыри... Хм... никогда не везло в азартных играх... – Даже на ум ничего не приходит... так что же это?
– Свобода, – если я все правильно рассчитал, то на руках у Мастера должны были остаться лишь мелкие карты... неужели я победил? – Абсолютная, безграничная свобода.
– Ээээ, – я чуть не поперхнулся. – В рабство меня чтоль возьмут? Или в темницу заточат?
– Нет, напротив, – Мастер подозрительно долго тянул с ходом. – Ты по-прежнему сможешь делать то, что пожелаешь... И Силы, которые ты впустил в наш мир – тоже.
– Боже... – раньше я полагал выражение волосы дыбом художественным преувеличением... теперь же испытал подобное на себе. – Неужели найдется безумец...
– Нашелся, – мрачно ответил Мастер и, бросив на стол свои карты, усмехнулся. – Шах и мат. Ты проиграл.
– Что... – у меня в руках была мелочь, а на столе – цепочка козырей, которые я не смог бы побить при всем желании. – Каааааак? Как же так?
– Не спеши, – Мастер хитро подмигнул мне и извлек из рукава еще одну карту. – На память. Прощай.
– Про... – в комнате кроме меня больше никого не было, – щай... Черт-черт-черт! Достал! Рррр...
Я был зол, очень зол, только сердился не на Мастера – он-то причем – а на себя. Не заметить такой грандиозной подтасовки... Дааа, тебе еще учиться и учиться, приятель. Впрочем, пользы мало от упреков, обращенных к самому себе... Ну-ка, что за карту он мне оставил? Хм... лукавая рожица шута смотрела на меня с лакированной поверхности, клоунская шляпа лихо свалилась набок, от пестрых красок рябит в глазах...
Джокер.
Как банально... Я перевернул карту и на миг замер, не смея вздохнуть. С той стороны тоже было кое-что нарисовано, не рубашка, а еще одна карта...
Двойка.

– Ночь, – на глухой улочке встретились двое старых знакомых, один из которых совсем не был рад сему и не пытался скрыть свои чувства. – Хорошее время.
– Приветствую тебя, мой нерадивый ученик, – второй человек приподнял широкополую шляпу. – Спасибо, что пришел на мой зов.
– Привет-привет... – Ученик демонстративно зевнул и, не теряя времени, сразу взял быка за рога и прочие выступающие части тела, попутно выкручивая голову и пригибая бедное животное к земле. – Что вам надо, Мастер?
– Все так же груб, все так же прям... – Мастер невесело усмехнулся. – У меня просьба. Для тебя это пустяк...
– Знаю-знаю, – оборвал его Ученик. – Передовой отряд вступил в город. Оборона прорвана, защитники беспорядочно отступают, жители в панике... Обычная батальная сцена, несколько картинно, конечно, но на первое время сойдет.
В дальнем конце улочки показались огни, раздались приглушенные голоса и позвякивание металла.
– Шустрые ребята... – Ученик радостно осклабился. – Того и гляди, до нас доберутся.
– Циничен... – Мастер едва заметно качнул головой. – Останови их, прошу тебя. Останови – и больше ничего...
– Остановить? – Ученик провел кончиком языка по острым зубам. – Ну уж нет! Лишиться такого зрелища... За кого Вы меня принимаете, а?
– Прошу тебя...
– Слушайте, зачем это вам? Вы же и в такой ситуации найдете способ извлечь максимум выгоды.
– Прошу...
– Хм... Заладили... – Ученик топнул ногой, поднимая пыль. – Ладно, так и быть. Исполню Вашу просьбу... последнюю.
Он расхохотался и, не прекращая смеяться, начал плести чудный узор. Руки перетекали из одной позы в другую – плавно и быстро, как воды стремительного горного ручья, лицо было неподвижно, а губы шептали беззвучные слова. Лишь однажды он скосил налитый кровью до самых краев глаз и прошипел.
– Мастер, не мешайте, только не мешайте мне...
После чего продолжил свой жуткий ритуал, совершенно забыв про существование своего учителя... Шум вдали стих, луна померкла, закрытая тучами...

– Готово.
– Но... ничего же не произошло?
– Прощайте, Мастер... Не зовите меня больше.
Через секунду на узкой темной улочке осталась только одна человеческая фигура, под ногами которой серой пылью осыпались останки несбывшегося...

Даша вновь оторвалась от листка и посмотрела на дедушку, который все так же сидел в своем кресле, мрачный и задумчивый.
– Дееееедаааааа, – с беспокойством в голосе спросила девочка. – А папа... папа... любил меня?
И требовательно уставилась на старика, который не спешил с ответом, прекрасно понимая, что сейчас любое неосторожное слово может больно ранить внучку.
– Дашут... – наконец, осторожно начал он. – Папа любил тебя... правда... – старик не стал произносить неизбежного словосочетания по-своему. – Он хотел... чтобы у тебя все было... хорошо, – слова как он полагал правильным также остались невысказанными. – Правда...
– А я и не сомневалась! – обрадовалась девочка. – Ни капельки!.. Деееееедааааа, а представь, что он сидит сейчас рядом и смотрит? Вот, наверное, мы ему глупыми кажемся, да? Дееееедаааааа, ты дрожишь? Тебе холодно? Мне принести одеяло? Дееееедааааа.
– Просто ветерок, сквозняк тут... – старик поежился, не от холода, от слов внучки про то, что ее папа сейчас смотрит на них. – Все в порядке.
– Точно? – усомнилась Даша. – Ну лааааадно...
Она переступила с ноги на ногу, продолжая мять в руках листок бумаги.
– Деееееедааааа, а зачем он написал все это? Ну, на листочке...
– Зачем... – старик задумался. – Наверное... наверное, чтобы мы прочитали его слова.
– Тогда... – девочка расправила смятую бумагу. – Я продолжу?

В притихшей комнате вновь зазвучали оставленные ушедшим звуки, сплетаясь в слова и рождая фразы...

Тем, кто все тайные соблазны изведав, несокрушимою силою воли движет мир вперед...

 

Ответ: Кусочек моей души

– ...значит, к открытию привела счастливая случайность?
– Ну, я бы выразился иначе – удача сопутствовала нам в этом предприятии. Случай... случай это, когда вышел за порог дома, копнул от нечего делать землю – нашел клад. Мы же проделали колоссальную подготовительную работу, не год и не два изучали соответствующие материалы, затратили уйму средств, пока не наткнулись на то, что теперь принесло почти мировую известность и славу. Я бы сравнил со старым анекдотом – если хочешь достичь успеха, то хотя бы купи лотерейный билет.
– Ммммм... все это очень интересно, но не могли бы Вы рассказать немного подробнее – как именно Вы пришли к выводу о местонахождении... ммм... храма?
– Ну, я бы не стал называть комплекс древних сооружений, найденный нами, храмом. Определенное религиозное значение этот объект, несомненно, имеет... то есть, имел в те времена, когда был построен и активно использовался. Но...
– Но? Пожалуйста, продолжайте, профессор.
– Но целый ряд находок, сделанных в процессе раскопок, заставляет серьезно усомниться в этом, на первый взгляд очевидном, выводе. Данный, как Вы изволили выразиться, храм содержит большое количество артефактов – назначение многих из них установить не представляется возможным. Пока или вообще – покажет время, но уже сейчас ясно, что важность открытий для человечества в целом невозможно переоценить.
– Ничего себе, профессор! И что же это за артефакты? Вы можете нам рассказать?
– Конечно...

Тами с трудом разлепил веки...

– ...наибольший интерес из артефактов представляют так называемые Врата. Это огромная плоская плита из цельного камня, размещенная вертикально. С одной стороны высечено изображение причудливо украшенных ворот, с другой – идеально гладкая поверхность, мы не смогли обнаружить даже малейшей царапины.
– Как интересно! А скажите, профессор, удалось ли определить, для чего использовались эти Врата?
– Увы, пока похвастаться особо не чем: несмотря на множество знаков, покрывающих внешнюю сторону Врат, нам удалось расшифровать лишь отдельные комбинации, и то потому, что было найдено соответствие с одним из полузабытых языков. В целом – беспорядочный набор слов, но два из них могут иметь первостепенное значение. Первый знак мы перевели как суд, но он так же несет смысл, схожий с понятием смерть. Другой стоит немного впереди и выше, несомненно, показывая связь свою со знаком суда.
– Какой же смысл несет этот знак, профессор?
– Мне сложно говорить, с точки зрения логики – это полнейший абсурд... Ведь второй знак расшифровывается как отрицание, причем он всегда идет в паре и образует словосочетание... Иными словами, данную комбинацию можно представить на нашем языке фразой нет суда или нет смерти.
– Вот как? Скажите, профессор, а сами Врата представляют собой некое украшение или могут использоваться по своему прямому назначению? Иными словами – предпринимали ли вы попытки открыть их и вообще, возможно ли это сделать в принципе?
– Хм... не знаю, что и ответить вам. Конечно, в силу малой толщины плиты, там не может скрываться какой-либо тайник или нечто подобное, но... потрясающего мастерства работа резчика создает стойкую иллюзию реальности Врат. Когда я впервые увидел их – мне захотелось подойти и распахнуть створки, настолько сильно было влияние задумки того, кто сотворил этот артефакт. Да, я забыл упомянуть еще об одном моменте, связанном с Вратами.
– Да? Что это за момент, профессор?
– Дело в том, что на плите так же высечены запоры – замки всевозможных разновидностей, засовы, тайные механизмы – мы проследили и нашли аналоги в различных временных пластах, но... Один замок мы так и не смогли идентифицировать, ничего подобного в истории, известной нам, просто не существовало...

Свет резанул по глазам, отрезвляя болью... Нет! Не надо! Стой!..

Радиоприемник захрипел, завизжал разными голосами и притих, разрубленный почти надвое красивым мечом с дымчатым лезвием. Рука, державшая оружие, принадлежала похожему на уродливую копию человека существу, который стоял, расставив массивные ноги посреди комнаты. Меч молниеносно поднялся и вновь опустился на радио, доламывая несчастный аппарат, разметывая по полу осколки пластика и металлические детали. Голос, было прорвавшийся через стену помех, замолчал навсегда...
– Где я? – Тами с опаской уставился на монстра. – Кто ты?
Существо не ответило, похоже, его больше интересовали упражнения с мечом, чем невесть откуда появившийся человек. Лезвие мелькало в воздухе, оставляя дымный след, от которого стена комнаты, похожей на идеальный куб, начала плыть и двоиться...
Куб?! Тами, похолодев, резко повернулся направо, налево, поднял глаза вверх. И точно – куб... Белые, непроницаемые стены, твердый пол под ногами, мертвая тишина, нарушаемая мерным свистом рассекаемого воздуха... И уродливое существо с удивительным мечом в руках.
Тами залюбовался потрясающе красивым танцем монстра и едва успел увернуться, когда тот, непостижимым образом изменив направление движения своего меча, обрушил на мальчика острейшее, как бритва, лезвие...

...Идеально выверенные взмахи мечом – ни одного лишнего усилия – странное существо совершало с непостижимым автоматизмом, словно монстру раз и навсегда задали определенный ритм, так что теперь он просто не мог двигаться иначе. Удар, удар, удар – все направлены точно в сердце и настолько стремительны, что Тами едва, в самый последний момент, успевал уходить в сторону. Причем, сам не понимая – как же ему это удается...
Дымчатое лезвие прошелестело перед самым носом – мальчик отчетливо уловил запах гари – опять считанных миллиметров не достав до цели. И еще раз, и еще. Тами чуть ли не порхал по всей комнате, пытаясь уйти от атак монстра, причем, мальчик прекрасно понимал, что уродцу с мечом ничего не стоит достать его... Но монстр каждый раз не доводит атаку до конца – чуть-чуть, самую малость, но этого довольно, чтобы Тами, извернувшись немыслимым образом, избежал неминуемой гибели.
Удар. Удар. Удар. Как машина, как чудовищный человекоподобный робот, механизм, созданный чьим-то извращенным разумом... С каждой секундой их своеобразный танец казался Тами все более и более нелепым. Чего добивается монстр? Хочет убить? Нет, иначе уже сделал бы это. Прогнать? Нет, Тами и сам с удовольствием покинул кубическую комнату, если бы не стены. Играет? Как кошка с мышкой? Похоже, очень похоже... Но разве роботы могут играть с людьми?
Удар. Удар. Удар. Теперь уже Тами, приноровившись под ритм движений своего противника, легко избегал атак, каждая из которых была смертельно опасной. Будто какие-то неведомые резервы организма проснулись – мальчик и не знал, что способен так владеть собственным телом... Тами бегал, прыгал, изгибался, словно деревце под ветром – гимнаст, а не обычный ребенок. Конечно, говорят, что сильный шок дает человеку такие возможности, о которых он в другое время может только мечтать, но... Тами не был шокирован, даже и не удивлялся особо, напротив – все происходящее казалось ему чертовски забавным...
Удар. Удар. Удар. Когда же его напор ослабнет? Хотя, машины ведь не устают... Внезапная мысль заставила Тами остановиться – а что, если он спит и ничего этого – кубической комнаты, монстра с мечом – не существует на самом деле? Хм... есть только один способ проверить. Мальчик неподвижно замер, ожидая, когда дымчатое лезвие пронзит его насквозь... И не дождался – потому, что монстр так же остановился посреди комнаты, опустил меч вниз и, казалось, больше не помышлял о нападении. Что с ним такое, а? Тами непонимающе оглянулся по сторонам, встречая взглядом голые стены, и неожиданно понял, что держит в руках тяжелый, неудобный предмет. Меч.
Мальчик неуверенно повел оружием в сторону, одновременно с любопытством осматривая ржавое, выщербленное лезвие, все в царапинах и сколах. Этот меч, похоже, не один десяток лет пролежал глубоко под землей и готов был рассыпаться на части в любой момент. Пусть, главное, чтобы его хватило на один единственный бой. Тами широко замахнулся и, откуда только такая сила взялась, обрушил сокрушительный удар на монстра, которой по-прежнему безучастно наблюдал за происходящим. Как в замедленной съемке – длинное уродливое лезвие, отчаянно дребезжа и чудом оставаясь в относительной целости, миллиметр за миллиметром приближалось к горлу странного существа, и не думавшего сопротивляться. Нууууу, еще чуть-чуть... еще... нуууу... Тами с трудом сдержал крик, когда отдача от прямого столкновения двух мечей едва не вырвала оружие из его рук. Мальчик отскочил назад и принял в стойку, настороженно следя за монстром, зеркально повторившим его движение...
Тами не изучал искусство сражения на мечах, он и сами мечи-то видел только по телевизору, да на картинках, если не считать, конечно, всевозможных деревянных сабель. Мальчик не умел сражаться, не занимался каждодневно, в течение многих лет, оттачиванием мастерства и укреплением тела. Нет, ничего этого не было, но то, что происходило сейчас, можно было назвать только двумя словами – высшее мастерство... Оба противника двигались настолько стремительно, что сторонний наблюдатель смог бы различить только смазанные человеческие силуэты, да изредка – блеск металла. Мечи сталкивались раз за разом, то один, то другой изящно переходили в атаку, а затем не менее ловко и умело защищались, прикладывая сил ровно столько, сколько требовалось и ни каплей больше. Тами не чувствовал усталости, а монстр, похоже, вообще мог продержаться в подобном ритме вечность или даже две...
Бой оборвался неожиданно – противник мальчика резко отскочил назад и предпринял невозможную, нарушающую все, какие только можно, каноны искусства, атаку. Просто прямой удар, только невероятно быстрый и невероятно сильный. Тами, не ожидавший такого, неловко дернулся в сторону, с трудом удержал равновесие, прыгнул, но поздно, слишком поздно... Раздался пронзительный звон столкнувшегося металла, рука мальчика, налившаяся силой, без особого труда мечом отразила атаку, отшвырнув дымчатое лезвие в сторону, как шкодливого котенка. Тами, секунду назад думавший, что находится на самом пределе своих возможностей, в том числе и скрытых, сейчас буквально купался в бескрайнем океане чистой энергии. Можно сдвинуть горы, можно расколоть небо на кусочки и сбросить вниз, можно... почти все. Мальчик не знал пределов своей новой силы, но справедливо полагал, что они где-то очень и очень далеко. И есть одна цель, для которой эту силу можно и нужно употребить...
Честно говоря, Тами всерьез опасался, что на этот раз меч таки рассыплется на части, после чего придется драться с монстром голыми руками. Но нет, повезло – ржавое лезвие, скрипя и постанывая, стремительно двигалось к цели, да с такой скоростью, что отразить атаку было решительно невозможно... Тами ожидал отвратительного звука вспарываемой плоти, треска костей и мерзкого хлюпанья крови, что хлынет из разорванных сосудов, он знал, что монстр не успеет, знал и оказался совершенно прав, но... Меч глухо стукнул, так звучит металл, встретившийся с очень твердым деревом, плашмя скользнул по голове противника и ушел в сторону, оставляя мальчика совершенно беззащитным перед неминуемым контрударом... Но его не последовало – монстр даже не шевельнулся, равнодушно вперив глаза в стену где-то позади Тами.
Что же такое с ним, вновь подумалось мальчику, а еще через секунду эта мысль вместе с прочими как пробка вылетела из головы, вытесненная первобытным ужасом... Тами казалось, что голову монстра защищает странный шлем или, возможно, роговые пластины, но правда оказалась куда проще и куда как страшнее... Волосы, длинные спутавшиеся волосы, щедро пропитанные намертво ссохшейся кровью...
Он обрушил град ударов на монстра, уже не заботясь об их силе или точности, просто бил и бил, не по врагу – по охватившей его самого панике... Ороговевшая кожа, толстым слоем покрывающая все тело странного существа, хорошо защищала, даже царапин не оставалось на ее шершавой поверхности. Возможно, если бы Тами как следует рассчитал удар, то ему бы удалось пробить естественную броню монстра, но сейчас мальчик не мог рассуждать здраво, каждое движение отдавалось пульсацией крови в висках, он тяжело дышал и излишне щедро расходовал силы, казавшиеся бесконечными... Удар, удар, удар, по этой роже, похожей на наждачную бумагу, по стеклянным глазам, по маске, уродливой пародией на человека...
Тами отскочил на несколько шагов назад. Дыхание сбилось, пот градом катился по лицу, а предел оказался совсем близко – только протяни руку. Почти не пострадавший монстр по-прежнему неподвижно стоял посреди комнаты, даже меч в сторону отбросил – вот как в себе уверен! Ну, сейчас ты у меня получишь... Хрустнул сустав, кисть раскручивала меч все быстрее и быстрее, пока в руках у Тами не оказался мутно поблескивающий пропеллер. Вперед! Теперь-то он не устоит! Стремительно рассекающее воздух лезвие, укрощенная человеком стихия металла... Тами сделал шаг вперед, вытянул руку, еще один шаг, едва заметный огонек сверкнул в глубине стеклянных глаз монстра...
Нет! Меч, жалобно звякнув, полетел на идеально ровный пол. Тами даже не посмотрел на сыгравшее свою роль оружие – рывком приблизившись к своему бывшему противнику, он посмотрел в лицо монстру, выискивая мельчайшие детали, что-то смутно знакомое, хоть одну-единственную зацепку... Черт! Физическая усталость, навалившаяся на мальчика, немного освежила мысли и принесла идею, которая в первый момент показалась безумной. А еще через миг Тами понял, что именно так все и обстоит на самом деле, как бы не хотелось верить в обратное...

...Монстр не был роботом и не был человеком. Да и все происходящее иначе как представлением-то назвать нельзя... Все, все без исключения подстроено, от начала и до конца, а противник – лишь маска, одна чудовищная маска... Пальцы осторожно коснулись лица, шершавая кожа была крайне неприятна на ощупь, Тами надавил чуть сильнее и, зацепившись ногтями, потянул в сторону. Конечно же, под маской, а это действительно оказалась маска, не обнаружилось плоти или кровеносных сосудов, розовая жидкость не брызнула в лицо мальчику, а пальцы не погрузились в податливую мякоть. Нет, вовсе нет, напротив, они легко скользили по уже человеческой коже, по чертам лица, заботливо спрятанным внутри, как в своеобразном чехле, это было похоже на стирание защитного слоя на лотерейных билетах. Интересно ведь узнать, выиграл или нет, а если да – то что... что же там внутри... кто же скрывался под маской...
Сказать, что Тами был поражен – не сказать ничего. Молнией ударило, потерял способность говорить, окаменел от изумления – слова, всего лишь слова... Отражаясь, будто в зеркальной глади застывшего пруда, на него смотрело его же лицо, один в один, до самой последней черточки, абсолютная, идеальная, непостижимая копия... мертвая копия. Глаза остекленели, не чувствовалось даже легкого дыхания, кожа чуть теплее окружающего пространства – просто не успел...
Но не думаешь же ты, что все будет настолько банально? Холодок пробежал по спине Тами, лениво вгрызаясь в плоть, сжимая нервы в безжалостных судорогах. Мальчик, наконец, нащупал нить, что вела извне, наружу, прочь из этой дурацкой кубической комнаты... и находка ему совсем не нравилась. Только выбора не было. Пальцы вновь прикоснулись к лицу бывшего противника, ногти зацепили кожу... Тами почти физически чувствовал, как он сам раздирает свою плоть – не каждый день уродуешь собственное изображение... На этот раз все происходило гораздо медленнее, мертвая кожа еще не потеряла упругость и отчаянно сопротивлялась... похоже на то, как отрываешь пластырь от зажившей ранки...
Все. Вот и все.
Смятая маска полетела на пол, открывая ядовитую ухмылку и насмешливые глаза человека, знающего, что ему делать... Тами поморщился, как от зубной боли, неприятное сосущее ощущение разрасталось внутри, а последние силы щедро тратились на судорожные попытки сохранить относительно здравый рассудок... Второе лицо монстра оказалось лицом Микса – или его копии, которая ничем не отличалась от оригинала...
Разве ты ожидал чего-то иного, а, Тами?..

...Он сидел рядом с поверженным противником и никак не мог решиться сделать следующий, логичный и неминуемый шаг, который в любом случае, рано или поздно, придется совершить. Сорвать последнюю маску и открыть истинное лицо того, кто по ведомым только ему причинам играл роль монстра. Правда, Тами начал кое о чем догадываться, но эти догадки, хоть и удерживали его от решительного шага, были еще слишком расплывчатыми, не до конца оформившимися... и более страшными, чем его рассудок был в состоянии выдержать.
Если закрыть глаза и сказать, что мира нет, то на миг поверишь в это... на миг или два, может на минуту, час, день, год... Сколько просидишь так, колеблясь на грани? Силы тают, тают и тают, вот уже и пропасть почти под ногами, заботливо расставленная ловушка для тех, кто не верит в реальность... Тами прекрасно понимал, что ему предстоит тяжелый, непосильный выбор, который никто за него не сделает. Нет, не выбор между плохим и совсем плохим, если бы, мальчик сейчас с радостью согласился бы на такое. Нет, перед Тами было лишь два пути – одинаково ужасных, одинаково необратимых, одинаково бессмысленных...
Он тихо сидел и ждал неминуемого, пытаясь оттянуть этот момент как можно дольше. Не было никакого выбора, не было никаких развилок на пути... Тами прекрасно знал, как он поступит, он знал, что не сможет остаться навечно в этой комнате, он знал, что не сможет удержаться и обязательно сорвет последнюю маску... И, конечно же, мальчик знал, чье лицо он увидит под ней. Не хотел верить, но знал. Очень хорошо знал...
В третий раз пальцы коснулись мертвой кожи, в третий раз фальшивый облик отступал в сторону, открывая то, что было под ним... Легко, намного легче, чем прежде... Пальцы обожгло льдом, светлый локон выбрался из-под маски вместе с кусочком невыносимо знакомого лица... Последним усилием Тами сорвал ненастоящую кожу и отбросил в сторону, невольно залюбовавшись изящной неправильностью черт, линией губ, россыпью драгоценных камней в глазах... А внутри, завладевая волей, разрастались полузабытые чувства... Те, которые он столько времени заботливо прятал от самого себя...
Тебе ведь нравится побеждать, правда?..

...Память взорвалась осколками бесконечной боли, Тами закричал, дико, как раненый зверь... кричал и кричал, не сводя глаз с знакомого лица... А потом свет померк, уступая спасительной темноте...

Это дерево стояло в парке очень-очень давно, даже старики не помнили, когда из маленького саженца вырос величественный ствол, унизанный раскидистыми ветвями и щедро присыпанный ярко-зелеными листочками. Дерево не плодоносило, ни разу не укрывалось ярко-желтым нарядом из спелых яблок или груш, никто не видел и семян, словно странный обет отрицания жизни довлел над этим растением... Величественным памятником самому себе, дерево стояло годами, всегда одинаковое, всегда молчаливое и безмятежное...
Оно не чувствовало вины.
Много людей побывало в тени раскидистой кроны: дети, что носились окрест, радостно гомоня и заливисто смеясь над миром; подростки, что ищут во всем дыхание истины или себя, закрывая дверь с другой стороны; взрослые, что проливают слезы, питая землю и корни, идущие вглубь, плачут навзрыд, когда нужно смеяться, и смеются, когда больше нечего терять... Но были и другие, те, что тихонько прислонялись к шершавому стволу, шептали нужные только им самим слова и забывали... Дерево с бесконечным терпением взирало на этот калейдоскоп лиц, слов и мыслей, оно видело скрытое от глаз... Может, именно потому, что глаз-то у него и не было...
Камень, тяжкий камень, который не становится легче оттого, что люди отрицают существование этого груза. Груза не совести, нет, груза судьбы... Много слов, много чужих мыслей – крест, бремя, ноша – никто не помнит смысла, никто не хочет знать, все прячутся за кристальной прозрачностью определений... Если бы дерево было человеком, оно бы улыбнулось, подошло бы к очередному гостю, похлопало по плечу, сказало что-нибудь теплое, успокаивающее, надежное... Но дерево могло только смотреть и ждать. И оно смотрело, ожидая...
Конца.
Дерево не чувствовало своей вины, но чувствовало ее в других. Отчетливо, насколько это вообще возможно для немого растения... Каждый, без исключения, человек, что когда-либо проходил мимо под шелест листьев, нес в себе черные зерна. У одних они прорастали, распространялись тонкими щупальцами спрута, завладевая тем, что люди называют душой... У других – колебались, готовые в любой момент ожить, выйти из состояния спячки и, под шепот лишних мыслей, начать раскрываться, подобно бутону черного цветка... Но были и те, у кого зерна вины спрятались так глубоко, что не достать при всем желании... Замурованные навсегда, забытые и жалкие... Может, за отсутствием надобности в них... А может потому, что не хотели...
Не хотели знать.
Стояло дерево, долгие-долгие годы стояло. На его твердой коре вырезали пустые слова, штампованные символы чувств, схематичное изображение сердца, которое никогда не забьется часто-часто в предчувствии любви... Весь ствол – как летопись жизни этих людей... Детство, юность, зрелые годы... Бесконечная летопись лжи... перед самими собой...
Дерево стояло, когда старики маленькими детьми бегали вокруг, оно будет стоять, когда их внуки с горечью помянут хромую судьбу, оно будет смотреть и ждать...
Всегда.

Обычные звуки улицы обрушились на меня, как стая голодных чаек на выброшенную на берег рыбину. Раньше я бы в лучшем случае поморщился и презрительно фыркнул, а в худшем – скрипнул зубами и мысленно нарисовал картину ужасающих бедствий... Сейчас подобное казалось мне нелепым, более того – невероятно смешным и глупым. Хотя я и был далек от попыток сделать на основе этого какие-либо выводы, наподобие – поумнел, почерпнул жизненной мудрости, повзрослел, наконец... но... Так хотелось рассмеяться, искренне, не скрывая ничего и не таясь, чтобы все слышали, чтобы все знали, чтобы все помнили...
Новая информация, которую я постепенно стал перерабатывать, раскладывать по мысленным полочкам, классифицировать и составлять краткие описания, делала меня похожим на удава, проглотившего очень большую добычу и теперь сосредоточенно пытающегося ее переварить. Голова напоминала раздувшееся до невозможности пузо сытой змеюки, мигрень не оставляла меня в покое... дайте вспомнить... да пару месяцев уж точно, не меньше. Словом, куча беспокойства и весьма туманные перспективы, но...
Это была приятная боль.
Я шел по улице и, впервые за много лет, с любопытством смотрел по сторонам, на дома, на лица людей, на проезжающие мимо машины. Вот ворона, сердито каркая, взлетела с ветки, вот стекло украсила причудливая вязь грязных брызг, вот свежий снег налипает на обувь, вот ветер несет белые искорки наступающей зимы... навстречу чудесам. Которых не бывает.
Правда?

– Молодой человек.
Круговорот красок завершился, вернувшись в начальную точку. Передо мною стояла старушка, одна из тысяч старушек, которых я повидал за свою жизнь, ничем не отличающаяся от прочих. Полностью усредненный облик.
– Вы не подскажете, сколько сейчас времени?
Вопрос... который я также слышал неоднократно. В том числе и от случайных прохожих, в том числе и от похожих старушек. Такой же... Можно вспомнить прошлое, понастальгировать, понежиться под теплым солнцем детства, почувствовать безмятежность и кристальную чистоту... Не хочу. Можно просто посмотреть на часы и быстро ответить, после чего каждый пойдет своей дорогой... Можно? Я едва сдержал улыбку, когда понял, что перестал носить часы и, естественно, сейчас на моем запястье никаких посторонних предметов не было. А ведь казалось, что я жить не могу без этой привычки – каждую минуту узнавать у себя который час...
Смог. Легко.
– Простите, но у меня нет с собой часов.
Не знаю, почему, но легкое ощущение неправильности кольнуло меня, заставляя немного иначе взглянуть на ситуацию, на эту старушку и ее вопрос. Промелькнули, одна за другой, мысли о том, как ей тяжело живется, что я мог бы оказать помощь, причем немаленькую, я видел все ее болезни, я знал, как вылечить их в одно мгновение... Только сказать пару слов, продолжить разговор, проявить участие и сделать жизнь лучше... Пусть это жизнь всего лишь одного человека... Ведь для меня никакого труда не составит, совершенно никакого...
Я промолчал. Отследил истоки и осушил ручейки лишних мыслей, раздавил внезапно возникшие эмоции железной хваткой хладнокровного расчета, заботливо уронил на воспоминания могильную плиту с надписью не вскрывать. Все вернулось в норму, все шло, как и должно было идти, все стало понятно и просто...
Но почему, когда старушка отвела глаза и, подслеповато уставившись в скованную морозом землю, вздохнула, мне на миг показалось, что я безвозвратно потерял какую-то важную и нужную вещь? Почему?

Я спешил, хотя в этом никакой необходимости не было – обучение завершилось, с деньгами теперь проблем не возникнет, срочные дела в ближайших планах отсутствуют... Правда, Мастеру могут понадобиться мои услуги... точно понадобятся. Но не сейчас, позднее – когда точно, я не знал, к сожалению... Ну и ладно. Я иду домой, на плечи давит только многокилометровый столб воздуха, под ногами – твердая тропа, исчезающая где-то далеко-далеко впереди... А это забавно – опустив глаза, наблюдать за оставленными тобой следами...
Я спешил и, к моему удовлетворению, на пустынных улицах не видно ни одного человека. Кроме меня самого, разумеется. Холод ли тому виной, время суток, день недели или положение звезд – мне было совершенно наплевать. Важен итог, а причины... Причины я узнаю чуть позже. В любом случае... И независимо от моего собственного желания.
Я спешил, как обычно полностью погруженный в мысли, изредка выныривая на поверхность, подобно перископу подводной лодки. Мои размышления со стороны могли бы показаться весьма нелогичными и даже странными, но, на самом деле, все образы и фразы, возникающие в воображении, пронизывала одна единственная эмоция – неудовлетворенность. Да-да, именно неудовлетворенность, истинных истоков которой я никак не мог углядеть. Ведь очень многое у меня уже было, а все остальное – находилось на расстоянии вытянутой руки... В чем же дело? Что не так?
Все не так...
Жалкий писк моего аккуратно придушенного безумия слышал только я сам. Немного легче, чем было раньше... Рассмотрел со всех сторон, тщательно препарировал и бросил обратно, в темные глубины памяти... Ерунда, конечно, ничего полезного не обнаружилось, да я и не ожидал иного... Но, уступив рассеянности и лени, стану совершенно иным человеком – посему даже в бесплодных попытках имелся свой глубоко скрытый смысл...
Перспектива.
А я и забыл... Когда последний раз всматривался в картины на стенах? Когда чувствовал каждой клеточкой тела события, изображенные там? Когда замирал в восхищении, наконец, уловив суть? Давно... Время напоминало мне стиснутый в руке резиновый мяч – дни пролетают незаметно, но когда проходит месяц – кажется, что прошла вечность... Вдох-выдох, вдох-выдох... Странно... Как старинная загадка – что нарисовано на картинке, если ты видишь только жирную черную линию? Ответов много, но один мне нравится больше всего... Точнее – два... Сильно растянутая и сильно сжатая пружина... Начало и конец, замкнувшиеся в бесконечное кольцо, устремленное вверх...
Или вниз.
Мой дом возвышался над окрестными домишками, как великан в царстве лилипутов. И почему среди множества одноэтажных зданий вздумали построить махину аж в десять этажей? Не знаю... не знаю, насколько это было разумно, не знаю, кому пришла в голову такая необычная мысль, но все вместе выглядело весьма... своеобразно. Местный колорит, ага, будь он проклят... Злость?.. Хм... не избавился я еще, значит, от осколков ушедшего, от ненужных эмоций и мыслей... Пусть, само пройдет.
Со временем.
Я открыл дверь единственного подъезда, вошел, быстро поднялся по лестнице на четвертый этаж, прошел по коридору и остановился возле своей квартиры...
Я вернулся домой.

Странное ощущение – словно в гости пришел к очень хорошим друзьям, вроде все вокруг свое, родное, но чувство некоторой неловкости примешивается к радости узнавания... Я моргнул, тряхнул головой, стиснул пальцами дверную ручку. Мысли слегка прояснились, а заброшенное мною много месяцев назад жилище потеряло ореол таинственности и превратилось просто в пыльную и темную квартиру. Кстати, хорошо, что я никаких домашних животных не держу, кошек там или собак, ведь могли и погибнуть... Жалко. Да и одним грузиком меньше. Как на воздушном шаре... сбрасываешь мешки с песком, чтобы подняться выше... Все выше и выше... Вот только как спуститься вниз, если весь балласт уже канул в непроницаемую серость курчавых облаков?
Уф... устал немного, а еды нет... а та, что была – давно испортилась... Консервы разве что... Хм... странно, как раз есть и не хочется... И пить... Не знаю, в чем дело, но мне это нравится. Как там мечталось в детстве? Отринуть рабство плоти и обрести истинную свободу, да? Соблазнительно... И тогда казалось нереальным. А сейчас – вполне естественным, ведь иначе и быть не могло... Правда?
Небольшой отдых на уютном диване... Мысли вертелись вокруг одной точки, как планета вокруг солнца, то приближаясь, то удаляясь, но никогда не соприкасаясь... Надо бы начать книгу, думал я... книгу всей жизни... Буквы складывались в слова, строчки проплывали перед мысленным взором как отпечатанный на бумаге текст, каркас моста через пропасть протянулся на ту сторону и зацепился за камни... Нельзя тянуть... Но я не умею... Не знаю... Боюсь...
Безжалостно раздавив ростки недовольства и стряхнув оцепенение, овладевшее телом, я встал с дивана, подошел к стулу, сел. И начал писать... С редкими перерывами на отдых, в ритме бешеного марафонского забега... Удовлетворенно наблюдая за растущим на глазах творением... Еще немного, еще, пока есть время, пока имеется смысл во всех этих действиях... Книга всей жизни обретала плоть... Плоть и кровь...

Мне все больше и больше нравились произошедшие со мной метаморфозы.

...исходила из интуиции вещи... Но вещь, взятая в собственном виде, то есть не как личность или субъект вообще, есть ведь не что иное, как стихия, случайность... мыслился не стихийно и был предельно оформлен, однако ему предшествовал стихийный хаос, из которого он происходил... И, кроме того, в нынешнем его оформленном состоянии отнюдь не мыслился вечным... Точнее сказать, вечностью было периодическое чередование хаоса и порядка... эта вечная стихийность была основана сама на себе, так как ничего другого, кроме нее, вообще не существовало... Другими словами... было не чем иным, как игрой стихии с самой собой...
Итак, завершительная ступень гармонии, то есть совершенство, в условиях совпадения всех конструктивных и конститутивных моментов этой гармонии... была... Принцип игры вытекает из такой концепции совершенства... Но необходимо учесть еще одну проблему совершенства... Это – проблема начала, середины и конца... конец, середина и начало обладают числом всего... когда все начала, середины и концы мыслились как неразличимо слитные в первоединстве... не было случайным, некритическим и безоценочным образованием, но таким, которое уже было основано на самом себе и потому уже чем-то самодовлеющим...

Проще.

Совершенство никогда не есть становление... Совершенство либо есть, либо его нет... Совершенство - это не то, чего можно достичь, не то, что можно сделать... Например, сегодня я не совершенен, но буду тренироваться, упражняться и стану совершенен... Никогда! Если Вы утвердитесь на этой позиции, то совершенство будет все время отдаляться как линия горизонта, и Вы оправдаете знаменитое высказывание: "Совершенству нет предела"... Действительно нет предела, ведь оно уже есть, но как только мы ставим предел и говорим, что вот эта роза - несовершенная роза, вот эта чаша - несовершенная чаша, этот человек - несовершенный, человек, эта комната несовершенна, этот город несовершенен, это небо несовершенно, мы сразу же попадаем в дурную бесконечность... Мы теряем смысл единичной, уникальной собственной, кстати говоря, жизни... И тогда мы ищем якорь, ищем, куда этот смысл поместить: то ли в будущее поколение, то ли в светлую идею, то ли куда-нибудь в иные миры, то ли отдать на съедение инопланетянам, то ли голосам, то ли еще кому-то, какой-то неизвестной силе... И тогда иллюзия деланий, как целеустремленности, порождает дурную бесконечность бессмысленности...
Там, где есть цель, нет смысла. Там, где есть смысл, нет цели. Это фундаментальная вещь. Либо мир совершенен и я совершенен, и тогда все преисполнено смысла, и тогда основным двигателем, оформляющим мою активность, будет смыслополагание, смыслотворчество, смыспоусвоение, смыслораскрытие. Либо мир несовершенен и я несовершенен, и основным двигателем становится целеполагание, целедостижение, целеустремленность, а значит бессмысленность, ибо смысл будет все время отодвигаться вместе с недостижимым совершенством...

Только мы сами...

Звук капающей воды вывел меня из своеобразного транса. Настойчивое кап-кап-кап, чем-то похожее на тиканье часов... В принципе, так при желании можно измерять время... Или отмерять... Или отмечать... Хм... Кстати, а где вода-то? Неужели кран забыл перекрыть? Или трубы протекают? Да нет, звук слишком приглушен, похоже – с улицы. Я повернул голову и уставился на запотевшее стекло, покрытое снаружи прозрачными разводами. Дождь. Слабенький такой, морось, нудная и неприятная до ужаса. Не завидую тем, кто сейчас вынужден гулять без зонта... да и с зонтом тоже, ветер ведь никто не отменял. Эх, ветер-ветер... Скоро встретимся вновь – не забыл еще? Не забыл, знаю...
Я моргнул, в глазах такое ощущение, будто песка насыпали... Неудивительно – сколько дней я без перерыва писал свою книгу? Ну, меньше месяца, конечно, но недели три прошло точно. Без сна, без завтрака-обеда-ужина, без малейшего отдыха, не сдвигаясь с насиженного места. Будь я деревом – корни пустил бы уже, разросся побегами и зазеленел листиками. А потом бы засох, потому вряд ли кому пришло бы в голову заглянуть в квартиру и поинтересоваться, что же произошло с хозяином... Мастер позаботился об отсутствии проблем с этой стороны, но, понятное дело, на любой жирный плюс найдется острая и длинная игла минуса, которая больно-пребольно кольнет в самое незащищенное место... Кольнула бы, но я не был растением и, под громкий хруст суставов разминая затекшее тело, привстал и даже прошелся по комнате – вдруг и правда прирос к стулу? Шучу, конечно же...
Внутри пусто – словно варенье из банки, я огромной ложкой вычерпывал из себя все чувства, воспоминания, обиды и сожаления, счастье и горе, все, без остатка... Немного неуклюжее сравнение, но не знаю, как сказать иначе... Я действительно полностью излил себя, выплеснул на страницы книги жизни свою душу и мысли, писал, писал и писал, пока последняя строчка не завершила титанический труд. Громкий эпитет, который имел под собой веские основания, ведь силы, затраченные мною, если пустить их на иные нужды... Ну, полмира бы точно разнесло. Как минимум. В клочья, естественно.
Мое творение передо мной, но что же делать дальше? Мир разносить я не собирался, власть мне никогда не была нужна... Можно выпустить книгу в большой мир, наводненный акулами, подводными камнями и обширными отмелями. Да, как любой неизвестный автор, я поначалу испытаю определенные сложности, меня не захотят издавать, причем, одни будут кивать на коммерческую выгоду, а другие – сравнивать с лучшими образцами устоявшегося... не в мою пользу, конечно же. И неважно, что оценщик пристрастен, неважно, что моя книга – лучшее, что было в истории человечества... Неважно. Ибо выбирают – они. Не я. Но и тут я нахожусь в более выигрышном положении, по сравнению с другими непризнанными писателями, ведь мои возможности позволят превратить путь, лежащий впереди, хоть в дорожку из желтых кирпичей, хоть в длинный красный ковер, хоть в россыпи розовых лепестков... Сущий пустяк – для силы, которой я владею сейчас. И вот все издательства у моих дверей, вот книжные лотки ломятся от экземпляров моей книги, вот мое творение становится бестселлером...
Да, теоретически я и прочие неизвестные авторы находимся в неравных условиях. Теоретически. А на практике... на самом деле я не собираюсь показывать свое произведение миру. И не только миру – вообще кому-либо, кроме одного человека. Один-единственный человек узрит эти строки... Да... Тот, которому я предназначен, улыбнулся и поднял ружье ... Из песни слова не выкинешь, особенно, если это слово – истинная правда... Книга, написанная мной, имела лишь одну цель – как пуля, выпущенная из снайперской винтовки – проникнуть в душу вполне определенного человека... Проникнуть тогда, когда эта самая душа будет готова... Когда придет время... Когда выбор прекратит свое существование...
Не сейчас.
Я вздохнул. Уже многое сделано, но еще больше предстоит сделать. Та же самая книга... признаюсь честно – я немалое удовольствие получил от ее написания, а еще больше – от самого факта того, что я способен сотворить такое. Кстати, она ведь будет дополняться, дописываться, жить... Пока жив я сам. Да, именно так и никак иначе. И именно по этой причине книга должна оставаться единственным моим произведением. Ради великой цели... Ради меня самого.
Я вздохнул еще раз. Хорошего понемножку – совсем скоро мое добровольное затворничество прекратится. Какие-то несколько минут покоя оставались до... Я подошел к телефону, остановился, выжидающе уставился на трубку, буквально вцепившись в нее взглядом. Три минуты... Две... Одна... Ноль... Пронзительный звонок не стал неожиданностью, но сам звук прошелся по нервам сверкающим полукругом циркулярной пилы. Ведь даже стальные канаты можно перерезать... Я дернулся и чуть ли не всей массой тела навалился на ни в чем неповинную кнопку ответа. На том конце для порядка помолчали пару секунд, а затем голосом, лишенным эмоций, произнесли лишь одно слово:
– Приезжай.
И гудки отбоя... Даааа... Как утомил Мастер своей высокомерной краткостью и отсечением лишнего... Мог бы привет сказать, поинтересоваться как у меня дела... Хотя, что это я? Для Мастера я лишь ученик, заготовка, которой нужно придать соответствующую форму, и только. Чувства же, которые он испытывает, аналогичны чувствам гончара, любовно поглаживающего мягкую глину, бережно придающего ей нужную форму... а потом удовлетворенно взирающего на свои творения. Если же один из горшков случайно разобьется – гончару будет жалко, жалко своего труда... Не более того.
Я понимал это. И принимал. Потому что сам был таким же.
Минута потребовалась, чтобы собрать необходимые вещи, еще минута – привести себя в относительный порядок и цепким взглядом окинуть вновь остающуюся бесхозной квартиру. Я накинул на плечи плащ, поежился, живо представив погоду, царящую на улице, и скользнул за дверь, сжимая в руке связку ключей...
Мне было интересно.

Мастер восседал за массивным столом, напоминая эдакого большого босса, главу трансконтинентальной корпорации или крупного мафиозного клана... что в нынешние времена почти одно и то же. Я вспомнил коридор, по которому пришел сюда, картины, которые уже не вызывали никаких эмоций, мерзкий дождь, оставивший на плаще мокрые отпечатки... Здание потеряло для меня значительную часть своей таинственности, ореол прикосновения к чему-то непостижимому развеялся, а то, что казалось таким притягательным еще пару месяцев назад, сейчас не вызывало ничего, кроме зевоты. Скучно...
Да и Мастер тоже... Хорош, ничего не скажешь. Строит из себя не пойми кого, то ли представление разыгрывает, то ли очередную безумную игру начал... то ли все вместе. Костюм дорогущий, кольца на пальцах из золота высшей пробы, а в них бриллианты размером с горошину... В общем – упакован по полной программе, только сигары в зубах не хватает. Хотя, может они просто вышли из моды? Не знаю, всегда полагал погоню за стилем пустой тратой времени. Хм... однако, раньше я считал, что и Мастер придерживается такого же мнения. Что же случилось? Гости?
Нет. Один-единственный гость. Я.
Этот очевидный вывод меня слегка обеспокоил. Зачем? Мастер прекрасно понимал, что меня этим не пронять, тогда для чего он разоделся как человек, не знающий, куда девать чужие деньги? Может, хотел вызвать злость? Ненависть? Заставить скрежетать зубами, если выражаться фигурально? Да нет... это тоже бесполезно. Для меня нынешнего. Но зачем? И почему не довел соответствие до конца? Почему не назначил встречу в элитном клубе? Он, конечно, любит всяческие несовпадения в деталях, только на этот раз перешел грань между изысканным и нелепым... Мастер выглядел на редкость глупо и нисколько не смущался по этому поводу. Но...
– У меня есть к тебе просьба, – оборвал мои измышления Мастер. – Маленькая такая просьбочка.
Ну да, конечно, совсем пустяк... Верю-верю. Как в духа нового года.
– Вот человек... – моему взору была явлена старая фотография с потрепанными краями. – Убей его.
Хм... слегка неожиданно. Если можно оперировать подобными категориями на нынешнем этапе. Хм... а почему бы и нет? Я ведь не знал, что за просьба будет у Мастера, когда он позвонил мне. Нет, в том, что она будет, я как раз и не сомневался, но вот какая именно... Правда, если поразмыслить, то ничего странного. Вполне логично и последовательно – очередная проверка на вшивость, если можно так выразиться. Конечно, другой вопрос – зачем нужны такие проверки? Что он нового узнает? Я сильно подозревал – ничего. Но...
– Убить? – я изобразил из себя воплощенную наивность.
– Убить, – Мастер отработанным движением закинул ногу за ногу. – Ну, если ты предпочитаешь более нейтральные выражения – прекратить жизнедеятельность, устранить помеху, ликвидировать объект... что там еще есть, а?
– Не смешно, – буркнул я, пряча усмешку за фальшивым недовольством. – Чем он вам помешал? И зачем нужна моя помощь, чтобы убить этого человека? Он не выглядит опасным...
– В принципе так оно и есть, – Мастер подался вперед, еще не пришел момент, когда нужно выйти из образа. – В обывательском понимании Профессор опасности не представляет. Можно сказать – он совершенно беззащитен, но... Ему везет.
– Везет? – шуточки у Мастера, однако... ухохочешься. – Вы хотите его убить и утверждаете при этом, что ему везет?
– Утверждаю, потому что это правда. И именно поэтому он должен умереть.
– Не слишком ли... – недоверие в моем голосе было искренним. – Сурово? И разве он виноват в... том, что ему послано судьбой? Ну, или небом, если вам такая формулировка больше нравится.
– Не виноват, конечно, но виноват в другом.
– В чем?! – я окончательно перестал скрывать овладевшее мной раздражение.
– В том, как он распорядился тем выбором, который был ему дан.
– Что же страшного совершил этот... Профессор? Создал новый смертоносный вирус? Изобрел способ превращения золота в свинец? Правда, вроде бы такой способ давно известен... нет? Впрочем, неважно... Так в чем же провинился Профессор? В чем?
– Он не стал вмешиваться... Просто отошел в сторону и все... Банально, правда?

Мастер подробно разъяснил, как добраться до дома, где живет Профессор, что сказать, постучав в дверь, каким образом действовать дальше... Можно подумать, мне нужны инструкции.
Я должен был придти, выстрелить один раз из пистолета, быстро ретироваться после выполнения задания. Проще простого. Особенно, если учитывать решение, принятое мной сразу же после того, как Мастер показал мне фотографию...
Я не собирался убивать Профессора. Не потому, что не мог, не потому, что данная мысль вызывала у меня отвращение... Нет, причина была иной – я считал это неправильным. Все это. Без исключения. И игру Мастера, и свою игру, и игру каждого из людей, и игру мира с людьми...
Кто-то должен разорвать цикл. Я? Почему бы и нет...

Я не собирался убивать Профессора... И Мастер знал это. С самого начала.

 

Ответ: Кусочек моей души

Высился лес, неведомые глубины в себе тая. Высился, дневной свет навсегда заслоняя. Высился, исполняя предсказанное беспрекословно. Деревья, подобные древкам копий, листья, тверже небесного камня, что тепла не знали во веки веков, травинки змейками малыми вьются у ног. Правдиво оказалось слово Гласом Истины молвленное, сей лес волшебный, несомненно, и посему путь под его мрачные своды привел...
Близко цель наша, проговорил изможденный Коанэ, бледностью подобный духу ночному.
Видится мне, и черствой корки хлебной мы в степи сией не отыщем, молвил Арахмин, исполненный тревоги, сухие травинки не есть пища та, что силу привносит в тело уставшее.
Верны слова твои, согласился старый травник, едва ступают ноги, и шаг каждый плечи к земле пригибает. Надобно нам укрепить тело и дух свои, иначе путь великий окончится у порога дверей, к тайне ведущих.
Благое стремление сие и пусть я всецело согласен с ним, но во имя истины высшей – неведомы те тропы мне, что подобного достичь позволяют в степи безжизненной, ответствовал Арахмин, одеждами на бродягу последнего ныне похожий.
Как же поступить нам следует, вопросил Коанэ, на опыт спутника своего надежды возложив, где же сыщется лепешка хлебная, да ручей, хладной водою каменья обмывающий.
Долго безмолвен, подобно столбу соляному, был Арахмин, долго стояли они в тени леса, что землю окрест покрывала.
Выбор единственный небом нам предоставлен, молвил он наконец, ступить под своды леса тайного и отыскать меж стволов могучих живность любую али ягоды зрелые. Идем же, силы наши с каждым мгновением истаивают безвозвратно...

Каждое древо с другим совершенно схоже. Странность сию заметил Коанэ поперву, а следом и Арахмин, что шел чуть в стороне, жалкую траву подошвами сандалий своих сметая с пути.
Место сие есть творение народа неведомого, что могуществом безграничным исполнен, молвил Арахмин с тщанием величайшим, не присущ природе живой порядок подобный, служит лес странный цели единственной.
Где же теперь народ этот, что могуществом богу подобен, усомнился Коанэ, истины сей представить не в силах, почему не слышал мир о деяниях их славных.
Не всем потребно поклонение людское, просто ответствовал Арахмин, сильно от спутника своего удалившись, но что же вижу я, среди деревьев свет солнечный виднеется. Поляна, круглая, словно тарелка глиняная, и посреди пень широкий, а на пне том...
Не окончится путь наш сейчас, Коанэ, друг мой, исполнен радости голос Арахмнина был, видимо мне лепешек несколько, да кувшин с вином. Укрепим силы наши и двинемся дальше, обождав немного.
Минуло времени доля малая и присели на траву два человека уставших, возле пня старого трапезу позднюю устроив. Вкушал с аппетитом завидным Арахмин, от лепешки отрывая куски большие и вином запивая. Коанэ же, хоть и голод измучал травника, не желал торопиться и, с вниманием излишним, взирал на хлеб, что в руках держал.
Не есть ли ловушка опасная сие, вопросил он, наконец, не приготовлена ли пища для нас загодя, дабы сгубить путников неосторожных.
Не для нас сие, ответствовал Арахмин, насытившись вполне, для любых существ человеческих, в тайный лес чей путь лежит. И не зла ради, но во благо наше, дабы смерть не осквернила место священное.
Разве сие есть храм, удивился старый травник, по сторонам беспокойно озираясь, каким же богам молились в месте подобном.
Боги сии неведомы мне, признание далось нелегко Арахмину, что в себе уверенность хранил в беде любой, но чувствую я, как чувствовал ранее опасность смерть нам несущую.
Верю тебе, склонил голову Коанэ, но что же дальше делать нам следует, куда путь наш лежит после.
Отведай пищи сей скромной сперва, друг мой, Коанэ, ответствовал Арахмин, покажу я следом путь наш...

Расстилалась пред ними пустыня бескрайняя, хладное безмолвие волною морскою на лес навевая. Черный пепел песок заменял в пустыне сей, а путь подобный стреле, из лука пущенной, взрезал твердую почву, тропу из белых камней за собой оставляя...

Картинка казалась знакомой... Точно-точно! Тами уже видел это безупречно серое небо, эту жесткую траву, эти руины. Правда, повернутые на градус-другой... но не все ли равно? Есть за что зацепиться – и ладно. Не блуждать в потемках, а уверенно идти проторенной дорогой... Решено. Значит – сюда.
Тами шагнул вперед...

Солнца не было. Сколько оно не строило из себя вечное светило, сколько не взирало свысока на ползающих по земле букашек... Только вот эти букашки по-прежнему есть, а его, то есть солнца, нет. Давно, причем, похоже. Тами поежился – воздух довольно прохладен, если не сказать хуже, а из одежды на мальчишке только тонкая рубашка, да хлопчатобумажные штаны. Лето, все-таки... было. И солнце – было.
Тами слегка взгрустнулось, что не говори, а в гордом одиночестве чувствуешь себя гораздо неуютнее, чем даже вдвоем с Миксом... Кстати, куда он запропастился-то? Тут его точно нет... Впереди только здоровенное поле сухой травы, в которой темнеют куски рельс и странно поблескивает что-то, отдаленно напоминающее небольшую лужу. Еще чуть дальше, на расстоянии пары сотен метров, руины цеха и одно из тех металлических сооружений, которые он мельком видел в прошлый раз. Память услужливо подсказала, что эта перевернутая горлышком книзу огромная жестяная бутылка на подпорках, к которой вела чудом сохранившаяся труба из разрушенного здания, предназначалась для переработки опилок... Переработки ли? Или просто – часть системы вентиляции? Тами засомневался, а потом и махнул рукой – не все ли равно, для чего эта штуковина была нужна. В любом случае, особого интереса она не представляет...
А что представляет?
Тами медленно, поворачивая голову со скоростью часовой стрелки и только что не тикая при этом, перевел взгляд чуть в сторону и вылупился, да, именно вылупился, распахнув глаза так широко, как мог, на парящие в воздухе предметы... Четыре дымящихся розовым туманом сферы, внутри которых темнели устройства непонятного назначения. Хищные обводы и непроницаемая чернота покрытия того, что походило на странный пистолет. Черно-серая копия спортивного арбалета, спереди торчит кончик молочно-белой стрелы. Нечто, напоминающее самый обычный фанарик, только усыпанный множеством темно-синих кнопок. Открытый футляр, в котором лежали коричневые сигары... или не сигары?
Оружие.
Голос внутри головы? Или очередной кусочек скрытой памяти всплыл наружу? Тами нервно озирался, выискивая опасность, но с каждой секундой мальчик все лучше понимал, что единственную угрозу представляют предметы, скрытые внутри туманных сфер, висящих в воздухе... Как елочные игрушки, возникла нелепая мысль. А это и есть игрушки, подумалось мальчику, и холодные иголочки вновь пробежали по его спине. Да, Тами, похоже, иного выхода у тебя нет...
Играй.
Тами, двигаясь с грацией заправского лунатика, словно его силком тащили вперед, приблизился к туманным сферам. С такого расстояния они казались еще... нет, не злее, равнодушнее. Чуждые, глубоко чуждые – и этому миру, и миру вообще, и самому Тами, в частности. Как очки, закинутые в клетку к обезьяне, просто в шутку, чтобы посмеяться и показать пальцами... а она крутит блестящие стеклышки, любуется солнечным зайчиком, пытается нацепить на ногу...
Тами переводил взгляд с одного предмета на другой, не в силах решить, какой из них взять в руки первым. То, что сделать это придется – сомнению не подлежало, единственный выбор заключался в порядке указания целей... Цели? Тами, наконец, ухватился за рукоять того, что он считал необычной разновидностью пистолета, оружие удобно легло в руку, врастая, становясь составной частью тела. А затем сознание потонуло в ослепительной вспышке взрыва...
Тами открыл глаза и перевел взгляд на правую руку, с удивлением констатируя тот факт, что оружие никуда не делось, а по-прежнему темнело, налитое грозной силой. Теперь мальчик знал, что никакой это не пистолет, а сложнейшее техническое устройство, предназначенное для... чего? Для разрушения? Тепло... Для завершения? Горячее... Нет, Тами никак не мог уловить суть, хотя всю необходимую информацию свалили на его бедный мозг, как кость бросают голодной собаке. Вот только, что с ней делать, с этой информацией, если не способен ее принять? Правда, как активировать устройство, Тами, пусть и в общих чертах, но понял, а значит, есть только один способ узнать его назначение...
В первый момент мальчик подумал, что ничего не произошло, слегка удивившись и обрадовавшись этому факту. Затем, присмотревшись к металлическому сооружению, что и было целью для черного пистолета, Тами различил некоторое шевеление. Конвертер опилок, как окрестил для себя эту штуковину Тами, едва заметно кренился набок, по чуть-чуть, медленно, как черепаха, но верно. И не просто кренился... Упруго распрямившись, отлетела в сторону поперечная балка – мальчик слышал вибрирующий звон стали, будто все происходило в шаге от него – потом еще одна, и еще. Вот надломилась первая опора, и вся конструкция превратилась в подобие пизанской башни, на самой грани восприятия возникла полная удивления мысль о том, как эта штуковина умудряется сохранять устойчивость... А через мгновение разошлись швы на давным-давно сваренных металлических листах, картина на несколько секунд замерла, словно застывшая в реке вода, Тами казалось, что он отчетливо видит разлетающиеся во все стороны болты... Наконец, конструкция перестала быть таковой, развалившись на мелкие составляющие, лежавшие теперь бесформенной кучей.
Тами не стал смотреть, как металл превратится в серую пыль, а затем и вовсе растворится. С него было довольно уже увиденного, чтобы отбросить иссякший черный пистолет в сторону и, удивленно коснувшись пальцами следов, оставленных страшным устройством на коже руки, глубоко задуматься... Конечно, на человеческом языке нет слов, способных выразить истинную сущность черного пистолета, который сейчас лежал на траве, оплывая и теряя форму. Конечно, любое название устройства, которое через мгновение словно втянулось в землю, не оставив после себя никаких следов, будет неверным... Но, если бы Тами хотел кому-то рассказать об увиденном, то он назвал бы использованное оружие... это безмолвное и беспощадное оружие, которое, возможно, прекратило свое существование или просто переместилось в другое место... Неважно, что произошло на самом деле, лишь бы не видеть больше этот...
Деструктор.

Тами вздохнул и неохотно посмотрел на оставшиеся сферы – следующим в списке должен был быть странный арбалет, но мальчик, по неясным ему самому причинам, не торопился брать предмет в руки. Да, это, без сомнения, оружие, да, принцип действия прост – нажимаешь на курок и смотришь, как стрела летит к цели, да, все так, но... Есть и еще кое-что. Тами против своей воли сделал шаг вперед. Зажмурился сильно-сильно, стиснул зубы, шумно выдохнул. С близкого расстояния он почти физически ощущал невероятно омерзительную ауру, исходящую от арбалета. Словно в яму с нечистотами сбросили... нет, хуже, значительно хуже.
И снова, против воли мальчика, его руки потянулись к черно-серому предмету... Глаза закрыты, но разницы никакой – перед мысленным взором во всей красе хищные обводы чудовищного арбалета, но не только и не столько само оружие, а еще и картинки... Много картинок, четких и размытых, цветных и черно-белых... И каждая заставляет содрогнуться так, словно все, что на них, происходит с самим Тами... И все это – невероятно, невыносимо, отвратительно до боли во всех косточках тела... А руки продолжают движение, теперь замедляемое ощущением чего-то теплого, мягкого и очень знакомого... Слишком знакомого...
Нет!
Тами с трудом разорвал сшитые нитями чужих грез веки и увидел, что его руки, которые мальчик почти перестал ощущать, крепко вцепились в рукоять арбалета, а один из пальцев уже приближается к курку.
– НЕТ!
Мыльный пузырь лопнул и забрызгал все клочьями грязной пены, чей-то тихий язвительный смех истаял в воздухе, ветер хлестнул по лицу холодной плетью. Тами стоял на четвереньках в десяти-пятнадцати метрах от туманных сфер и совершенно не помнил – как именно он здесь оказался. Мальчик попытался подняться и тотчас зашипел от обжигающей боли, охватившей руки чуть выше локтя. Словно щупальца медузы-убийцы забрались глубоко под кожу и теперь, отчаянно сопротивляясь, втягивались обратно, задевая по пути все нервные окончания, до которых могли дотянуться... Такое мерзкое, такое завораживающее, такое живое...
Покачиваясь и тяжело дыша, Тами выпрямился. Даже с такого расстояния ощущалась волна мерзости, источаемая фальшивым арбалетом, а само оружие продолжало маскироваться под хорошо знакомый мальчику предмет. Да, на вид почти не отличить, вот только... под черно-серой поверхностью скрывается не дерево или пластик, даже не сталь, а... Тами вздрогнул. Он не хотел, категорически не желал и думать об этом омерзительном оружии... О том, что произойдет если из него выстрелить... причем, стрела-то предназначена исключительно для людей... а вот когда она поразит цель...
Никогда еще мальчишка не испытывал такого всепоглощающего ужаса, все его тело, каждая клеточка, каждый электрический импульс, бегущий по нервам, все стало ужасом... он сам стал ужасом... Он боялся всего и вся, он боялся думать, боялся дышать... Боялся жить... А потом удушающее нечто схлынуло, развеялось, пропало – Тами, с плеч которого будто свалился невероятно тяжелый груз из прошлых жизней, заворожено смотрел, как одна из сфер, как раз та, что содержала в себе оружие, маскировавшееся под арбалет, превратилась из прозрачно-туманной в непроницаемо-бордовую. Красный шар немного повисел в воздухе, походя на человека, совершающего мучительный выбор, и, спустя минуту, медленно, важно, словно делая снисхождение миру, которому был явлен, сжался в точку. А еще через мгновение исчез совсем, оставив после себя едва уловимый запах...
Запах липкого страха.

И что ты будешь делать теперь, а, Тами? Теперь, когда контуры игры проступают все четче, и за спиною маячит тень, стягивающая нити в клубок? Ты ведь не можешь отказаться, ты не можешь сказать хватит и отойти в сторону... правда, Тами? Ведь тебе некуда идти. Ведь награда ждет подопытную крыску только в самом конце лабиринта. Ведь осталось еще две туманных сферы... Что ты будешь делать теперь?
Мальчик растерянно взглянул на предмет, похожий на фонарик, который должен был стать следующим в списке. В том, что фонарик тоже является оружием, Тами не сомневался, но как именно это оружие действует? Вспышка? Нет? Хм... единственный способ узнать точно – подойти и взять в руки. Не хочется, но, похоже, выбора не осталось. И некому подсказать, что лучше... Некому вбить капельку ума в эту тупую башку. Эх... всегда так – человек нужен, а рядом его нет...
Что ж, придется рискнуть, лучше сохранять хотя бы видимость контроля над ситуацией, чем пребывать в положении игрушечного солдатика, которого захотели и поставили в крепость, такую же игрушечную, между прочим, захотели – отняли оружие и посадили в игрушечную тюрьму, а захотели – выбросили в мусорное ведро... И пусть различие лишь кажущееся, пусть суть в том и другом случае одна и та же... Пусть... К тому же – разве мечты не сбываются?.. Иногда...
Тами волевым усилием очистил голову от лишних мыслей, успокоил дыхание, железной хваткой самоконтроля стиснул мышцы, превращаясь в некое подобие биоробота. Одно из немногих умений, полезных сейчас... Единственное, что оставалось... Мальчик приблизился к фонарику почти вплотную, осторожно осмотрел предмет со всех сторон, прислушался к себе – органы чувств молчали, словно накрытые непроницаемым куполом. Ну что – начнем?..
Руки торопливо схватили фонарик, Тами подождал несколько секунд, пока хлынувшие в его мозг знания станут доступными для восприятия, и быстро пробежался пальцами по кнопкам на боковой панели. Воздух наполнило мерное гудение, похожее на жужжание пары сотен пчелиных ульев, собранных клетке объемом с кубический метр. Тами с трудом удержался от того, чтобы замахать руками, как мельница, отгоняя несуществующих насекомых, уж слишком реальным была звуковая иллюзия, источником которой, без сомнения, являлся таинственный предмет, похожий на фонарик.
Мальчик с немалой доли любопытства осмотрел оружие, которое после активации светилось точь-в-точь как неоновая лампочка. Значит, просто своеобразный бластер? Тами не чувствовал угрозы, исходящей от псевдо фонарика, к тому же, в отличие от арбалета, казавшегося набитым ядовитыми пауками, и деструктора, отправляющего в небытие саму ткань реальности, бластер не проявлял никаких признаков жизни – оружие и ничего более... Поняв это, мальчик, к своему удивлению, испытал даже некоторое разочарование – уж всяческие лазеры, тепловые излучатели, энергетические пистолеты и прочее он давным-давно рассмотрел тщательнейшим образом в своих мечтах и отложил в дальний ящик за ненадобностью...
Слишком скучно.
Тами хмыкнул и, не став закрывать глаза, нажал на курок. Тут же рывком возросла сила звука, болезненно ударив по барабанным перепонкам, свечение изменило цвет на желтый и сместилось ближе к противоположному от мальчика концу бластера, а затем впереди вспучился огромный протуберанец чистого огня...

В первый момент Тами думал, что он ослеп. Потом белое сменилось черным и перед глазами расстилалось бескрайнее поле из пепла. Еще через мгновение пепел осыпался, открывая голую землю... Словно сдернули покрывало, скрывавшее город из стекла...
Тами стоял на берегу горной реки, настороженно озираясь по сторонам. Ему совершенно не нравилось происходящее, а больше всего раздражало полнейшее отсутствие смысла – наверное в снах безумца и то больше логики... Ну, можно предположить, что это – игра или некоторый эксперимент... Маловероятно, но реально... Вполне укладывается в человеческие представления о допустимом... Но... Но вот это – Тами резко обернулся, окидывая взглядом расставленные в идеальном порядке сосны – уже перебор...
Мальчик мог представить исследователя, который бьет подопытную крыску током ради изучения ее реакций на раздражители. Он мог представить даже ученого-садиста, который получает удовольствие от мучений несчастного зверька. Мог. Но вот перед человеком, делающим что-то ему ненужное, что-то совершенно для него бесполезное и не имеющее смысла, причем, делающего чересчур основательно и последовательно... Воображение Тами впервые спасовало, дало задний ход, забилось, тихонько поскуливая, в самый темный уголок, надеясь, что его оставят в покое... Впервые мальчик понял одну простую вещь... Вещь, которая раньше даже и в голову придти не могла...
Он оказался недостаточно безумен. Только и всего...
Однако, в данный конкретный момент остается лишь один выход... Что ж, раз неведомого исследователя не интересует результат эксперимента, попробуем повернуть оный в свою пользу... Авось, что и получится... Тами со всем возможном тщанием исследовал взглядом поляну, на которой находился, берег речки, видимый ему кусочек леса. И почти сразу уловил небольшое несоответствие – сосны противоестественно светлые, выделяющиеся среди остального ландшафта, казавшегося единым и неразрывным целым. Похоже на мультипликацию, где части, с которыми произойдут какие-то метаморфозы, резко отличаются от основного пейзажа, напоминающего скорее фон... Значит, придется поработать лесорубом? Хм... а почему нет? Тами бросил хитрый взгляд на оставшийся в гордом одиночестве туманный шарик со шкатулкой и сигарами...

...Он еще никогда не видел воочию лесного пожара и сейчас не мог оторваться от этого зрелища, тем более что в ускоренном виде все выглядело еще эффектнее. В ускоренном – так как деревья мгновенно вспыхивали от взрывающихся у самой земли сигароподобных бомбочек. Пламя охватывало весь ствол до самой макушки так быстро, словно на сосну предварительно вылили пару цистерн бензина, ветки обугливались и разлетались пеплом, а когда огонь затухал, в лесу появлялся очередной черный шпиль...
А ведь это... похоже на сгоревшие спички. Только очень большие... Тами рассмеялся и бросил еще одну бомбочку.

Забыто время то, когда свершилась история, мир не изменившая нисколько. Сказкою оборотилась быль, монах да лучник героями же оборотились небывшими. Много воды унесли реки быстрые, нет стариков, что помнят прежнее, однакож история сия живет в людской памяти, трепет священный молодым внушая искренностью своею...
Путь держал монах безвестный, из славного града земли своей в пустыню отдаленную, дабы укрепить дух свой. Проходил путь сей через лес простой, где поют птахи, да ветер ветвями шумит играючи. Шел монах, звуку жизни любому всецело внимая. Шел, покуда не расступились деревья в стороны, подобно тому, как расступается вода пред камнем тяжелым, что в земле утвердился на годы долгие. И узрел монах поляну лесную, а на поляне сей узрел человека, лук огромный в руках сильных держащего.
Не заметил лучник странника, делом своим занятый крепко. Выпускал он стрелу за стрелою из лука своего могучего, устилали траву окрест осколки посуды глиняной, что меткость свою упражняя, лучник поразил.
Приветствую тебя, о, добрый человек, смиренно сказал монах, видимо мне, большого мастера на своем пути встретил я.
Здоров будь, мудрый старец, ответствовал лучник, в глазах путника печать веков различая, правда слова твои, ибо равных не сыщется мне на сто дней пути на восток, на запад, на север и на юг. Пришел же в лес сей я, дабы умение свое в тишине и покое устремить к вершинам сияющим.
Доброе дело задумал ты, мастер-лучник, склонил голову монах, радуется сердце мое, когда стрелы твои поют, кувшины глиняные в середку самую поражая без промаха.
Годы учения долгие плоды свои приносят со временем, ответствовал лучник, благодарностью за слова душевные исполненный, но и ты странник, путь избрав свой, к источнику мудрости приник великой. Мне же участь моя оставляет дорогу единую. Но и мудрость твоя – разве позволит она стрелу метко выпустить из лука моего?
Был лучник прост, аки птица певчая, что умением своим поражает людей всегда, но для прочих дел справности нет в ней.
Правда твоя, мастер-лучник, молвил монах тихо, доведись мне стрелу выпустить из лука твоего, разве поразил бы я кувшин глиняный? Если завязать мне глаза и на край оврага глубокого поставить меня, разве устремится стрела моя, куда возжелаю я и руки мои? Если встану я твердо на землю ногою единой, а другую держать буду, травы не касаясь, разве сравнюсь я в меткости с тобою, на учение годы долгие потратившим?
Преисполнился удивления лучник, но ответствовал спокойно, как мастеру опытному и надлежало ответствовать.
Не ведаю я смысла слов твоих, мудрый старец, проговорил он, не торопясь совершенно, но узреть возжелал я, как ты пустишь стрелу из лука моего. Поставлю я кувшин у дерева того, что супротив нас произрастать изволит, а ты сможешь встать у края обрыва, обвязав глаза поясом моим праздничным.
Воротился он к суме своей, дабы приготовления нужные скоро совершить, а монах, слов не говоря излишних, поднял лук тяжелый и стрелу наладил, примериваясь. Отошел затем тот, старцем мудрым прозванный, к самому краю обрыва высокого, обвязав глаза прежде поясом, что лучник дал ему. Отошел и тетиву натянул, ногой единой в землю уставившись, аки птица болотная. Лучник же, что сноровисто кувшин к дереву приставил, да на много шагов удалился в сторону, стоял без движения малого, подобно статуе из камня сотворенной.
Ждал он полета стрелы уставшего, ждал вонзится когда в землю она, ждал мудрых слов, что старец скажет после сего... Но тверда оказалась рука монаха, весело пропела стрела, быстротою своею воздух рассекая, и разлетелся осколками кувшин глиняный, ибо поражен был в середку самую. Поражен же и лучник был свершением сим доселе невиданным. Подбежал он, едва не падая в траву мягкую, и остановился у края обрыва самого, рядом со старцем, что пояс чужой в руках держал, глаза свои свету открыв.
Как, воскричал лучник, как сумел ты сделать подобное. Сие не в силах человеческих, надобно умение великое, но ведь монахи только в мудрости упражняются...
Правдивы слова твои, мастер-лучник, смиренно ответствовал монах, упражняемся мы в мудрости своей единственно, лук же, подобный твоему, не встречал я прежде, и не выпускал из лука стрелу прежде, и не видел, как выпускают.
Открой же тогда тайну великую, взмолился лучник, как на святого на старца взирая, оброни в душу мою крупицу мудрости своей.
Задумчив стал монах, не отвечал долго, а после промолвил тихо.
Скажу я тебе в чем причина сейчас произошедшего, единое слово и только.
Какое же слово сие, возопил лучник.
Вспомни, спокойно ответствовал старец.
Но разве встречал я тебя ранее, разве прикасался к мудрости твоей, молвил пораженный лучник, как же могу вспомнить я то, чего не было вовсе.
Опечалился монах и жалостью преисполненный обратил свой взор в сторону, дабы не обидеть человека хорошего.
Дозволено мне, сказать еще слово тебе, и слово сие – себя.
Вспомни себя, вопросил лучник, но ведомо мне и детство давнее самое, и дни в лесу в усердном труде проведенные, и празднества бурные, и беды, и радости. Память моя прозрачна, как горный родник чистый, да и старость покуда не коснулась моих плеч...
Еще сильнее опечалился монах, голову к земле склоняя, и закинул за спину сумку дорожную, путь свой продолжить намереваясь. Но до того ответ дал он на вопрос несказанный, на мольбу, что в гласе лучника отчаянно звучала.
Есть последнее слово, молвил мудрый старец, и слово сие – прежде.
И ушел старец, головы своей не оборачивая, и остался лучник на поляне лесной, и думу долгую думал он после, и тщетны были думы его, и продолжил он выпускать из лука стрелу за стрелою, память о встрече запрятав накрепко...
А три слова сиих продолжали звучать, в чудную музыку собираясь...

– Как хорошо, что мы все вместе сейчас собрались!
У причала стоял небольшой кораблик, переделанный в ресторан, трепеща на ветру плакатом с названием – “Пикник у озера”. Озеро, о котором шла речь, тут же, собственно, и располагалось – средних размеров, с прилизанными и окультуренными россыпью ярких палаток берегами. Людей в этот субботний день собралось немало, кое-кто, пользуясь теплой погодой, даже залезал в воду, тут же с криком выбегая обратно, к ветру, солнцу и твердой земле под ногами. Эдакое небольшое развлеченьице. Тами, если честно, не видел и капли смысла в подобном, но...
Каждый сходит с ума по-своему.
– Да-да! И место выбрали отличное! Надо будет обязательно повторить еще раз!
Мужчины и женщины, он знал их всех, кого-то лучше, кого-то хуже, сейчас это не имело значения. Просто небольшая встреча, своеобразные дружеские посиделки для непринужденного общения, которое часто именуют коротким, но емким словом – треп. Ну да, треп... а что такого? Тами сам время от времени грешил приступами пустопорожней болтовни... не зря же Микс жаловался... Микс? За пластиковым столиком сидело около десяти человек, но ни один из них и близко не напоминал темноволосого. Похоже, опять придется искать выход в гордом одиночестве...
– Даже немного не верится... Я себе иначе представлял... К лучшему... Может тост?..
Тами весело общался, брал кусочки шашлыка и хлеб, из пластикового стаканчика пил, но не крепкие напитки, а обычную воду... Один Тами. Который был здесь своим, который знал, что к чему, который наслаждался происходящим... Другой Тами, находившийся бесконечно близко и, одновременно, бесконечно далеко, незримый и неощущаемый, бесплотный дух, отбрасывающий земную тень... Другой Тами, видел все и не понимал ничего. Зачем? Почему? Ответ ускользал, оставляя на руках глубокие порезы, мальчик, который совершенно неожиданно повзрослел лет на десять, вновь оказался среди людей, но не чувствовал связи, не чувствовал отклика внутри себя, словно прозрачная пленка отделила его от мира... Его – второго Тами...
Может, это воспоминание? Но мальчик твердо знал, что подобного не происходило в его жизни... Чужое воспоминание? Возможно... очень даже... но... тогда... чье? Откуда? И... самый главный вопрос... почему? Почему именно такой образ, именно эта картинка, люди, сидящие за столом... почему именно они? И еще – первый Тами – кто он? Просто двойник, бледная тень – или нет? Мальчик попробовал осторожно пошевелить мизинцем – палец отозвался, но с небольшой, заметной только его обладателю, задержкой. Посредник, так? Черт... Тами заметался по несуществующему лабиринту в поисках верного пути, естественно, только заблудился и в отчаянии мысленно опустил руки... А затем тот или то, что мальчик про себя назвал посредником, отступило в сторону, возвращая полный контроль над телом его настоящему хозяину...
Настоящему?..

Ну, конечно же... Ничего не происходит просто так, да? Тами беззвучно выругался, хотя в стремительно изменяющихся обстоятельствах имелись и свои плюсы... Выход пришел к мальчику, не дожидаясь, пока тот его найдет. Хороший такой выход – бездонный колодец с плещущейся о каменные стенки холодной водой...
Собаки появились внезапно – только что в небольшом прибрежном лесочке бегали дети, играли в бадминтон и волейбол взрослые, раздавался веселый смех и гомон людских голосов, а в следующее мгновение, как пришедшие из небытия призраки, среди деревьев возникли приземистые темно-серые силуэты, чем-то напоминающие волков... Их было много, невероятно много – живой ковер насколько хватало глаз, к тому же животные стояли так плотно, что Тами подумалось, а как же они друг с другом не перегрызлись? Ведь собаки не похожи ни на одну из известных пород... Дикие, несомненно, но, при этом, не волки – помельче, да и серые хищники никогда не построились бы в подобную шеренгу. Как солдаты, причем – солдаты, готовящиеся к атаке...
Тами оказался прав в своих предположений, относительно намерений огромной стаи странных собак, прав на все сто процентов... Хотя предпочел бы ошибиться... Живая волна хлынула вперед, на людей – беззвучно, яростно, страшно. Отдыхающие заметили опасность, но слишком поздно, и им оставалось лишь метаться в панике, тщетно пытаясь спастись... Ведь оружия ни у кого не было – да и толку, если на каждого приходилось как минимум три сотни злобных хищников... Бежать также нет никакого смысла – если только ты не близкий родственник гепарда... Или у тебя в кармане завалялось устройство, останавливающее время... Случайно, конечно же... Шутка... Всего лишь глупая шутка... Дурацкая и бессмысленная...
Тами бросил взгляд на своих новых знакомых – один замер, не в силах пошевелиться от сковавшего его шока, другая болтает без умолку, сама не понимая, зачем это делает, третий пытается что-то организовать, но тщетно, тщетно... Спустя считанные мгновения злобная волна из острых зубов и мощных челюстей накроет их всех, оставляя после себя растерзанные тела... Мертвые, непоправимо мертвые... Все-все-все, за одним-единственным исключением... Собаки не тронут его, Тами знал это наверняка, ведь для того и явились, не правда ли? Волна сметет все живое, и тех, кто сидит рядом, и тех, кто недавно играл среди деревьев, и тех, кто купался в озере, и тех, кто веселится в плавучем ресторанчике... Ничего живого не останется, ничего, ведь собаки, исполнив неведомый приказ, тотчас испарятся без следа...
Ты ведь любишь одиночество, а, Тами?
Мальчик зашипел сквозь зубы. Опять, опять нет выбора и прямой путь без развилок впереди... Что ж, придется немного поиграть в героя... Тами схватил одну из палок, валявшихся на траве, поудобнее ухватился за более легкий конец, и сразу же стая собак, словно они представляли из себя одно живое существо, позабыли про намеченных жертв и устремились к нему...
– Бегите... – прохрипел Тами. – Бегите же отсюда!
И нанес первый удар...

Происходившее нисколько не напоминало фильмы о мастерах боевых искусств, где люди порхают как ударенные током бабочки, где зеркальная поверхность лезвий отражает отливающее голубизной небо, где солнце сверкает в каплях крови, что летят подобно стае птиц... Красиво, отточено, изящно и... нереально. Не так. Если бы Тами попросили описать одним словом безумную, длившуюся целую вечность сцену, которая растягивалась и растягивалась, как воздушный шарик ярко-красного цвета, то он не стал бы тратить время на раздумья и ответил...
Бойня.
Движения мальчика напоминали некую смесь зажигательного танца, тренировки каратиста и конвульсий больного эпилепсией, которого застал очередной приступ. Куда будет направлен очередной удар, знал только сам Тами, собаки же могли лишь гадать и ошибаться... И они ошибались... Уже в первые секунды яростной схватки мальчика с головы до ног залило кровью злобных животных, которая, как ни удивительно, оказалась такого же красного цвета, как и у обычных собак. Липкая влага, пропитавшая одежду насквозь, была холодной и неприятной, окровавленная трава скользила под ногами, угрожая потерей равновесия, а, следовательно – и жизни. Уже в первые секунды боя Тами ходил по самой грани, лишь одна песчинка чудом застряла в горловине песочных часов и отчаянно сопротивлялась неумолимым силам, тщившимся утянуть ее вниз...
Каждый удар палки достигал цели, каждое мгновение одна или несколько собак жалобно взвизгивали и рушились на землю, как мешки с песком, грузной и безжизненной массой. Вокруг мальчика образовалась импровизированная баррикада из тел, изуродованных, окровавленных, по-прежнему злобно скаливших острые зубы. Тами не смотрел на это, у него даже не хватало времени, чтобы думать... Сейчас он, подобно роботу, выполняющему заданную программу, подобно берсерку, вошедшему в боевой транс, мог только поддерживать это свое состояние как можно дольше, отправляя все без исключения силы в жадную и жаркую печь, сжигая дни, месяцы и годы жизни за считанные секунды...
Но кто заложил такую программу? Кто научил его правильно действовать в подобных обстоятельствах? Тами мог бы задать эти вопросы потом... Если потом, конечно, будет... Мог бы, но не задаст никогда, потому, что прекрасно знает ответ...
Никто.

Собаки разлетались в стороны, как кегли, как куски земли перед мощным буром, как осколки упавшей на пол хрустальной вазы... Тем, кто наблюдал со стороны, завороженным взглядом, восхищаясь и не понимая, казалось – вот-вот и огромная стая, попав в живую мясорубку, как неосторожная и слишком о себе возомнившая акула под острые лопасти винта корабля, иссякнет, отхлынет назад, сбежит, оставив после себя поле, усыпанное трупами, как пустыня – песком... Тами же, знавший немного больше, видел, сколько у него осталась сил, видел, сколь много яростных противников прочно стояло на четырех сильных лапах, видел ту ярость и непреклонность, что заставляла глаза животных сверкать, подобно миниатюрным сверхновым... Тами знал, что он обречен, он отмерил и рассчитал, какую часть стаи он сможет прикончить, а какая мгновением позже прикончит самого мальчика... Он знал, что все бессмысленно, что его путь окончится здесь и сейчас... Знал...
Но продолжал сражаться. Без злости и ненависти, просто ему было... грустно.

Все кончилось в один миг – только что огромная стая собак, скорее походивших на живые машины, предназначенные исключительно для убийства, волна за волной наседала на одного-единственного человека, сражавшегося как... как не мог бы сражаться человек. Только что безумная схватка была в самом разгаре, а потом... Оставшиеся собаки неловко дернулись и повалились набок, словно вдруг превратились в камень. Или их просто выключили. Если бы Тами не знал, что происходящее не может быть сном... Мальчик, тяжело дыша и отбросив в сторону палку, которая сейчас напоминала орудие мясника, дрожащими руками стягивал пропитанную кровью одежду и думал-думал-думал. Кошмар? Полуночный бред, под воздействием очередной бездумной игры? Очень похоже... слишком похоже. Слишком простое объяснение... Хотя сходство сомнения не вызывает – раз за разом отражать атаки превосходящих сил противника, а потом, набрав необходимое количество очков, перейти на следующий уровень... Как просто...
Испуганные люди взирали на ужасную картину бойни, кто-то искал пропавших детей, кто-то, осторожно ступая по скользкой траве, пробирался к своим вещам... Тами не было дела ни до кого из них. Сейчас мальчик был очень занят...
Он смеялся.

 

Ответ: Кусочек моей души

Пока всё.

 

Ответ: Кусочек моей души

Сказка.

Цвета летнего дня

Жил-был Медвежонок по имени... Медвежонок. На самом деле его звали Биби, но никто об этом не знал, потому что Медвежонок не очень жаловал свое настоящее имя, чудилась ему насмешка, смысла которой наш герой понять не мог. И когда возникала такая необходимость, он представлялся просто - Медвежонок.
Он был совсем маленьким, но уже считал себя вполне взрослым. У него были папа и мама, огромные бурые медведи, несмотря на свой угрожающий вид очень добродушные и веселые. Они никогда не наказывали Медвежонка, а он, несмотря на свой беспокойный характер и любознательность, всегда слушался родителей. Еще бы! Ведь они такие большие! А он такой маленький! Страааааашно...
Медвежонок, конечно же, любил папу и маму, по-своему, по-медвежьи, но шалости предпочитал затевать подальше от берлоги, где они втроем вот уже который год обитали. Медвежонок думал, что раз они не видели, то значит все в порядке, а потом и вовсе забывал – он ведь был еще совсем маленьким, и события вчерашнего дня оставались где-то там, далеко, за высокими горами и широкими лесами. А сегодня – вот уже, щекочет солнечными лучиками черный медвежий нос, веет с луга запахами летних трав, шумит ручейком между деревьев.
Медвежонок чихнул. Утром, когда он, как обычно схватив со стола медовую булочку, хотел выбежать на улицу, мама-медведиха окликнула нашего героя и спросила, помнит ли тот, какой сегодня день. Медвежонок не помнил, но сказать об этом постеснялся и замер на пороге, зная, что сейчас ему все объяснят. И действительно – пару раз вздохнув и, в который уже раз, убедившись, что проще самой рассказать, чем добиться ответа от сына, мама-медведиха поведала об особом дне, который бывает один раз во много лет. Она рассказывала долго, но Медвежонок, думавший только о том, как бы побыстрее выбраться на улицу, к своим любимым шалостям, пропустил почти все ее слова мимо ушей. Как только мама-медведиха, очередной раз вздохнув, закончила рассказывать, наш герой буркнув под нос, что он скоро вернется, шмыгнул за порог. Медвеженку не было дела до всяких там дней справедливости, ему просто хотелось поиграть...
Шел Медвежонок по лесу, шел, с шумом вламываясь в заросли кустарника, и, с удовольствием наблюдая за испуганными птичками, возмущенно галдевшими в ветвях, раздумывал, куда бы сейчас направится. Можно пойти в малинник, полакомиться вкусными ягодами, благо и сезон подоспел. Но Медвежонок только что сытно позавтракал, да еще и булочку с собой взял, а наш герой хоть и любил покушать, но обжорой ни в коем разе не являлся. Подумал Медвежонок, подумал, потоптался на месте, приминая траву тяжелыми лапами, и решил сходить к речке. Тем более – жарко, а к обеду солнце наверняка будет печь еще сильнее – из тенечка не вылезти. Да и красивый мех Медвежонка, спасавший в трескучие зимние морозы, летом доставлял одни неудобства – за него цеплялись все попутные колючки, он мигом промокал и пачкался, когда случалось прогуляться под дождем, еще и жара ощущалась гораздо сильнее. Поэтому и решил Медвежонок пойти к речке – там прохладнее, да и рыбка заманчиво плещется в воде. Вот бы поймать! Медвежонок уже пару раз пробовал схватить серебристое тельце лапой, но куда ему – только мех промочил.
Весь берег зарос высокой травой – даже воды не видно, только слышен шум – ууууууу, да свежестью веет. Поднял Медвежонок нос кверху, принюхался, почувствовал, как прохладный ветерок бока обдувает. Приятно, хотя наш герой, спроси его кто об этом, сердито буркнет и скажет, что взрослым нет дела до подобных глупостей. А ведь он уже взрослый, правда?
Постоял Медвежонок на месте, потоптался, поглядел по сторонам. Видит – над травой что-то показалось, белое и пушистое, как семена одуванчика. Обрадовался Медвежонок, сразу догадавшийся, кто прячется на берегу, подошел поближе и действительно – ухо заячье среди зеленых стебельков торчит. Беспокойное, надо сказать, ухо – дергается, шатается из стороны в сторону, как камыш на ветру. Точно, он, подумал Медвежонок и, набрав побольше воздуха, рыкнул:
- Привет, Пыга!
Задрожали травяные заросли, затряслись, показалась оттуда заячья мордочка – грустная-грустная.
- Здддрррравствуйте...
Зайчонок вздохнул и затих, жалобно смотря на Медвежонка. Вообще-то его имя было Торопыга, но все звали его просто Пыгой... против чего, впрочем, серый трусишка не возражал.
- Чем занимаешься, лопоухий?
Медвежонок потопал напролом через заросли, раздвигая особенно толстые стебли передними лапами. Выбравшись на берег, он увидел прозрачную воду, журчащую между камней, серебристые искорки, блестевшие на поверхности и… целую кучу кленовых листьев, сложенных аккуратной стопочкой прямо на песке. Зайчонок, выбежавший следом, тут же бросился к своим сокровищам и, накрыв листья лапками, опустил глаза.
- Я кораблики пускаю...
Он взял один листик и осторожно положил на поверхность воды. Течение тут же подхватило зеленый кораблик, и тот поплыл, похожий на утлую лодчонку в бурном море. Его швыряло между камней, он погружался под воду и всплывал, переворачивался, крутился в водоворотах... но плыл вперед. А зайчонок с необъяснимым трепетом следил за своим маленьким корабликом.
- Под ударами волн… под палящим солнцем и пронизывающим ливнем…
Тихонько прошептал Пыга.
- Падая и поднимаясь... погибая и не сдаваясь... кораблики плывут к своей цели... вперед, туда, где река впадает в море... находя свое пристанище... кораблики счастья...
Зайчонок мечтательно закрыл глаза и вздохнул. В лапках он держал еще один листочек – крохотный, с желтыми пятнышками.
- И этот листочек... тоже будет корабликом счастья... все они... все имеют право...
Он снова вздохнул и уже собирался выпустить очередной кораблик на речку, когда Медвежонок, которому надоело стоять и слушать глупого зайчонка, сердито рыкнул, топнул и с грозным видом шагнул вперед.
- Чего это ты себе понапридумывал? Кораблики? Счастья? Ррррррхххааа! Просто куча листьев!
Пыга задрожал, побледнел, хотя казалось дальше бледнеть просто некуда, но не отступился.
- Неправда!
Зайчонок всхлипнул.
- Это мои кораблики счастья!
Медвежонок рассвирепел, ему, известному лесному хулигану, мало кто осмеливался перечить, а тут какой-то вислоухий! Весь трясется уже, а на своем стоит, не сдается. Ну сейчас Медвежонок его проучит... ох, проучит! Надолго пропадет охота с сильными и взрослыми медведями, каким, несомненно, являлся и наш герой, спорить.
- А что если я твои листочки растопчу?
Медвежонок неумолимо надвигался на несчастного Пыгу.
- Да-да, сначала растопчу, потом разорву, а затем и вовсе клочки по траве разбросаю! Не соберешь! Ррррррхххааа!
Топ-топ-топ, подошел наш герой вплотную к бедному зайчишке, который не знал, куда ему теперь деваться. Подошел, да и наступил на кучу листиков – хорошо наступил, уверенно, даром что ли все прошлое лето учился ходить по-медвежьи? Улыбнулся медвежонок, на бледного Пыгу глядя, да так понравилось ему зрелище, что и ярость вся прошла. В самом деле – стоит ли на таких жалких зверушек внимание обращать? Верно, не стоит.
Топнул Медвежонок еще раз и уже собрался уходить, но зайчонок, по-прежнему сжимавший в лапках маленький листочек, тихонько зашептал.
- Кораблики... мои бедные кораблики...
Развернулся Медвежонок и, ловко махнув могучей лапой, острыми когтями срезал верхушку листика – Пыга даже моргнуть не успел.
- Я же сказал – это просто куча листьев.
Не скрывая удовлетворения проворчал наш герой и шумно вломился в заросли прибрежной травы, оставив зайчонка горько плакать.
- Кораблики счастья... их больше нет... ни одного...
Слезинки скатывались по серой шерстке Пыги, а солнце веселыми искорками играло в их глубине, на миг превращая капли соленой воды в яркие разноцветные камушки. Играло, потому что ему было все равно с чем играть...

Идет Медвежонок по лесу, идет и песенку поет. Точнее – под нос бурчит. Гррр, да гррр, слов не разобрать, но видно, что веселая песенка – улыбается наш герой, в настроении хорошем пребывает. А чего ему печалится? День только начался, а он уже и позавтракал, и к речке прогулялся, и зайчонка уму-разуму научил. Хорошо!
Идет Медвежонок, ветерок бурую шерсть теребит – приятно, лапы по мягкой травке ступают – еще приятнее. Идет Медвежонок и ни о чем не думает, только вокруг с важным видом поглядывает. Шел он так, шел, да и остановился на месте. Даже лапами по привычке не топнул. А все потому, что бок зачесался – сильно и неожиданно. Ну не ждал наш герой такой пакости от собственного бока, вот и растерялся на минутку. Правда, быстро в себя пришел – сразу стал вспоминать, как на его месте поступил бы взрослый медведь. Лопух прикладывать? Да где ж найти сейчас? Или настойка бабушкина? Так ведь дома осталась. Может просто почесаться? Взглянул Медвежонок на свои острые когти, живо представил, как это почесывание выглядеть будет, да и замотал сразу же мохнатой головой. Нет, нельзя, а больше и вспомнить-то нечего...
Призадумался было Медвежонок, но тут чесотка прекратилась так же внезапно, как и началась. От чего Медвежонок стал еще сильнее похож на своего дедушку, который день-деньской сидит в кресле с важным видом и не обращает ни малейшего внимания на то, что происходит вокруг. И ведь было отчего – на том месте, которое одолевал зуд, шерсть потемнела, примялась сама собой, причем не просто так, а образуя знакомый узор. Именно такую розу видел Медвежонок у бабушки – цветок стоял в вазе очень долго, лепестки увяли, один даже упал вниз и лежал на столе. Это был очень печальный цветок. Очень печальный и очень уставший. А теперь рисунок удивительно похожий на ту розу украшал бурую шерсть нашего героя...
Ворчит Медвежонок себе под нос, идет и ворчит, да слов не разобрать. Очень уж расстроил его этот рисунок увядшего цветка. Наш герой, конечно, не имел ничего против роз, а против роз с опавшими лепестками – тем более, но вот подобных украшений для своей бурой шерсти не желал. Его вполне устраивал обычный вид – строгий и грозный. А с глупым цветком на боку? За кого теперь Медвежонка будут принимать? За легкомысленного ребенка? Но он уже взрослый!
Сопел, пыхтел Медвежонок, да шел вперед, под ноги не смотря. Шел, пока не услышал в кустах неподалеку странный шум. Остановился Медвежонок, голову повернул и негромко заворчал, скрывая свое удивление – стремглав выскочив из зарослей и неловко плюхнувшись на живот, перед ним оказалась маленькая свинка. Аккуратные клыки, больше похожие на украшение, чем на грозное оружие, смешной пятачок, глазки-бусинки и красивая синяя лента, обернутая вокруг левого ушка.
- При... привет.
Свинка боязливо взглянула на Медвежонка и немного попятилась назад. Видно было, что она чем-то расстроена – ведь в уголках глаз уже блестели слезинки.
- Привет.
Буркнул Медвежонок, бесцеремонно рассматривая незнакомку.
- Я – Медвежонок, а ты кто?
Не слишком вежлив наш герой, но свинке сейчас до этого и дела нет, слишком уж она неведомой бедой с ней приключившейся опечалена. Да и Медвежонок это заметил, заинтересовался, тяжкие думы свои позабыл на время. Жалко ему стало свинку, решил спросить, в чем дело, авось помочь сумеет.
- А я... я... Ленточка... я… потеряяяяяялаааааась!
Свинка заверещала и залилась слезами – наверное, давно уже пытается своих отыскать, да никак не выходит. Вон и ленточка на голове вся помялась, бока и спина в разном лесном мусоре, а копытца – запачканы грязью. Заметил все это Медвежонок и, не зная как утешить новую знакомую, осторожно спросил.
- А давно ты потерялась?
Ленточка перестала плакать и, продолжая всхлипывать, с надеждой посмотрела на Медвежонка.
- Давноооооо... еще вчераааааа... за желудями вечером побежала, да дороги отыскать не смоглаааааа... и заблудиииилааааааась...
Она снова всхлипнула, а наш герой, внезапно вспомнив про булочку, припасенную еще утром, заворчал что-то неразборчивое и крепко задумался. Конечно, он хотел сам съесть вкусную булочку – как-никак с медом, а этот продукт все медведи любят, и наш герой исключением не был. Да и проголодается наверняка вскорости, тут и перекусить можно, но... Свинка-то, небось, со вчерашнего вечера и крошки не съела – голодная, несчастная. Подумал Медвежонок, подумал, поскреб лапой затылок, да и достал медовую булочку, и перед Ленточкой положил.
- Вот. Поешь, ты, наверное, голодная.
Ленточка недоверчиво принюхалась, но, поняв, что булочка вполне съедобна, с аппетитом принялась за нее. Медвежонок даже опомниться не успел, как свинка закончила трапезу и, пытаясь розовым язычком слизнуть с пятачка остатки меда, взглянула на своего спасителя.
- Спа... спасибо...
Она вновь расплакалась, пятачок смешно дергался, а копытца зарылись в землю.
- Спасибо...
Медвежонок, вдруг почувствовавший себя ужасно неловко, переступил с лапы на лапу и, стараясь говорить как можно мягче, попытался утешить новую знакомую.
- Не плачь... я... еще принесу еды. Да, домой сейчас сбегаю. Я быстро!
- Нет-нет-нет!
Заверещала Ленточка, а слезы перестали катиться из ее глаз. Сейчас свинка выглядела такой же испуганной, как в тот момент, когда выскочила из кустов.
- Не уходиииии! Не оставляй меня однуууууу!
И мордочку сделала жалостливую-жалостливую. Оно и понятно – потерялась, ночь в страшном лесу провела, по папе с мамой соскучилась. Медвежонок еще раз поскреб лапой затылок. Что же делать... Яркое солнце слепило глаза, и наш герой зажмурился, подумав, что еще почти весь день впереди – можно ведь отвести Ленточку к себе домой, а там мама-медведиха придумает, как поступить дальше. Обязательно придумает – ведь она такая большая и умная. Вот только потом гулять не допросишься... сначала пообедать придется, потом помочь по дому попросит, а потом уже темно станет. Такой день зря пропадет!
Но и свинку в беде бросать нельзя. Наш герой хоть и был известным хулиганом, но не со злости бедокурил, а потому, что еще маленький совсем был, с характером упрямым и независимым... Вздохнул Медвежонок и совсем уже собрался все-таки отвести новую знакомую к себе домой, смирившись с тем, что погулять сегодня больше не удастся, как ему вспомнилось, как мама-медведиха рассказывала про большую семью диких свиней, живущую неподалеку. Точно-точно! Может это они и есть!
- А твои папа и мама... твоя семья... Ты из Дубовой Рощи?
Осторожно поинтересовался Медвежонок, стараясь не радоваться раньше времени. Мало ли что – вдруг это другое семейство диких свиней. Все может быть. Но опасения нашего героя оказались напрасными – Ленточка, глаза-бусинки которой засверкали ярко-ярко, и не поверишь, что она минуту назад лила слезы в три ручья, запрыгала на месте и громко заверещала.
- Да-да-да! Я там живу! С папой, мамой, братиками и сестричками! Да-да-да! Это самое чудесное место в лесу! Я хочу туда поскорее вернуться! Да-да-да! Ты ведь знаешь дорогу? Правда? Знаешь?
Медвежонок, первый раз видевший такой быстрый переход от отчаяния к надежде, слегка смутился, но почти сразу проворчал в ответ.
- Да, тут совсем недалеко. Я отведу тебя...
Он хотел еще что-то добавить, но свинка на радостях заверещала еще громче, да так, что кроме ее тоненького визга ничего и расслышать нельзя было.
- Ура-ура-ура! Спасибо-спасибо-спасибо! Ура!
Да, нечасто Медвежонок встречал настолько искренних зверей, как эта Ленточка. Если есть причина горевать – льет слезы, если можно радоваться – просто-таки излучает счастье. Наш герой даже улыбнулся, глядя на свинку, уж очень смешной та казалась.
- Хорошо-хорошо.
Пробурчал Медвежонок, уличив момент, когда звуки, которыми свинка выражала свой восторг, слегка поутихли.
- Только давай прямо сейчас отправимся, ладно? Ты ведь домой хочешь, да?
Ленточка притихла, смешно плюхнувшись на землю, ее пятачок задергался так, словно был сам по себе, а свинка – сама по себе.
- Сейчас? Домой?
На миг Медвежонку показалось, что она сомневалась, но уже через секунду или две свинка завизжала еще громче, чем прежде.
- Да-да-да! Домой! Мы идем домой!
Ленточка запрыгала вокруг Медвежонка, прячущего улыбку в густой бурой шерсти. Наш герой, которому все больше и больше нравилась новая знакомая, на глазок прикинул, сколько они будут добираться до нужной тропки. Оказалось, что потом будет еще полно времени – половину леса обойти можно. Вот и замечательно, обрадовался Медвежонок, и свинке помогу, и себя притеснять не придется. Он повернулся к Ленточке.
- Тогда идем.

Ну и парочка, подумалось Медвежонку, когда они с Ленточкой уже подходили к нужной тропе. Увидел бы кто со стороны – подумал бы, что голову солнцем напекло, не иначе. Да и сам Медвежонок никогда и представить не мог, что будет прогуливаться по лесу в компании с маленькой свинкой. С маленькой потерявшейся свинкой, поправил он себя. Все-таки обстоятельства не совсем обычные, да и негоже оставлять других в беде. Да-да, именно так.
Рассуждая подобным образом, Медвежонок переваливался с лапы на лапу. Не спеша и даже с некоторой ленцой. Раз-двааааа, раааааз-дваааааа, раааааз-двааааааа. Иногда он умудрялся на ходу дремать, отсчитывая этот нехитрый ритм, иногда просто глазел по сторонам, задирая черный нос кверху. Медведь, одним словом. И это нашему герою очень-очень нравилось. Ведь он считал себя не просто медведем, а взрослым медведем. Вот так то.
Ленточка, которую беспокоили совершенно иные мысли, прыгала вокруг, то пытаясь поймать бабочку, то принюхиваясь к ароматному цветку. Со своей детской непосредственностью она казалась полной противоположностью Медвежонку, у которого радостные повизгивания свинки вызывали лишь улыбку. Наш герой бурчал себе под нос что-то неразборчивое, мотал косматой головой и продолжал идти вперед, а Ленточка бежала следом – как хвостик.
Но вот, наконец, Медвежонок остановился, не дойдя пары шагов до широкой тропы, ведущей в сторону Дубовой Рощи.
- Дальше ты доберешься без меня.
Ленточка с легким беспокойством посмотрела на него.
- Одна? Но... но... но... а если я снова потеряюсь?
Медвежонок понимал, что со стороны его новой знакомой это не просто каприз, который можно пропустить мимо ушей, а страх, так и не исчезнувший до конца. Ведь она провела всю ночь в лесу одна-одинешенька, уже и не надеялась, наверное, увидеть папу с мамой. А когда наш герой нашел Ленточку, да еще и взялся отвести домой, то сразу стал едва ли не героем в глазах свинки. Ей было спокойно с Медвежонком, можно даже сказать она верила в него, в обещание показать дорогу в родную Дубовую Рощу. Вот только это спокойствие было, пока рядом с ней был и Медвежонок...
- Не волнуйся! Тропинка – до самого дома. Тут совсем близко – эти места я хорошо знаю.
Медвежонок улыбнулся и негромко проворчал.
- Ну не волнуйся так... ты не потеряешься, обещаю. Просто не сходи с тропы – и все.
Ленточка ковырнула копытцем мягкую землю.
- Обещаешь? Правда?
- Правда. Иди, тебя, наверное, родители заждались. Ищут, волнуются.
- Наверное...
Свинка, на миг загрустив, тихонечко пискнула – ну почти как мышонок.
- Ииииии... мы больше не увидимся? Мы попрощаемся и ты уйдеееееешь? Даааааа?
Не знавший, что на это можно ответить, Медвежонок отвернулся и буркнул, стараясь придать своему голосу непривычную мягкость.
- Ну что ты, что ты... может и увидимся, в одном же лесу живем. Снова потеряешься... Шучу-шучу! Я не хочу, чтобы ты еще раз испытала подобное. Но ведь мы можем и просто встреться – на этой тропинке, у речки, где-нибудь еще. Правда?
- Не знааааааааююююю…
Свинка опустила глаза, а когда, через несколько мгновений, вновь взглянула на Медвежонка, то уже не была печальной. Но и веселой ее назвать нельзя было – в глазах Ленточки теплилась благодарность и искренняя признательность, ей не хотелось прощаться, она предпочла бы до самого дома идти в компании с Медвежонком, которому, несмотря на непродолжительное знакомство, полностью доверяла.
- Мне действительно пора... Рада, что встретила тебя... Спасибо за все... И... ты на самом деле очень взрослый... Даже удивительно...
Она ловко развернулась и побежала по тропинке, на прощание пискнув: “Пока!”. Медвежонок смотрел на удаляющуюся Ленточку, смотрел и думал о том, почему свинка, не хотевшая расставаться со своим новым другом, с такой поспешностью ретировалась. Думал и никак не мог понять... Наверное, он был для этого слишком взрослым.

Бок чесался, просто-таки изводил Медвежонка. Этот уродливый цветок! Все из-за него! Но откуда он появился? Не было ничего и тут на тебе... Ррррррр! Чешется! Наш герой зло топнул лапой и остановился. Лапа сама потянулась к надоедливому боку, но Медвежонок успокоил непослушную конечность и задумался. Возможно стоит получше разглядеть цветок? Но как? Сходить к ручью? Медвежонок недовольно заворчал – путь неблизкий, да и направлялся он изначально совсем в другую сторону. Тогда...
Наш герой нерешительно переступил с лапы на лапу и одной из них вступил во что-то холодное и мокрое. Проще говоря – в лужу средних размеров, неведомо как сохранившуюся после дождя, бывшего довольно давно. И в этом миниатюрном водоеме отражался кусочек неба, яркое солнце, верхушки деревьев, а так же... мохнатый силуэт нашего героя.
Какая удача! Медвежонок обрадовался – кто бы мог подумать, что на тропинке окажется эта лужа? Теперь и к ручью идти нет нужды, сейчас, прямо сейчас он увидит... На поверхности воды, дрожа и колеблясь от ветра, радостно скалилась огромная косматая медвежья голова. И аккурат под ухом, рядом с левым глазом, на этой голове красовалась белая ромашка, а точнее – рисунок этого цветка.
Медвежонок смутился и отвел взгляд от лужи. Он не хотел признаваться себе, но новое украшение удивительно хорошо подходило к бурой шерсти, делая грозного и серьезного медведя чуть ли не цирковым мишкой... А цирк наш герой всегда любил, хоть ни разу и не бывал на представлении. Эту любовь он тщательно скрывал за маской равнодушия, всегда говоря – мол, сдался мне цирк, делать что ли больше нечего? Глупости все это... А сам в своей комнате грыз когти от досады и обещал, что в следующий раз он обязательно, всенепременнейше, любой ценой попадет в цирк на представление... Но наступал следующий раз, и все повторялось снова. Вот такая жизнь была у нашего героя, вот почему он обрадовался, когда увидел ромашку, украсившую его грозную физиономию.
Медвежонок улыбнулся, позабыв про первый цветок, и, осторожно обойдя лужу, отправился по тропинке дальше.

Мало беспокойства из-за странных цветов на бурой шкуре, так еще и мысли о Ленточке не давали покоя нашему герою. Как там она? Доберется ли до дома? Не потеряется ли вновь? Медвежонок, спроси его, не смог бы ответить – почему он так заботиться о малознакомой свинке, с которой, может, и не встретится больше. Просто чувствовал себя старшим, а Ленточка – вроде младшей сестренки. У Медвежонка ведь не было ни братьев, ни сестер, в берлоге жили только он, мама и папа. Хотя такое положение вещей полностью устраивало нашего героя, но иногда, в свободные от разнообразных затей минуты, он думал о том, что если бы сейчас рядом оказался еще один медвежонок – было бы гораздо веселее...
Медвежонок сердито фыркнул, отгоняя назойливые мысли. И чего он так переживает? Все с Ленточкой будет хорошо. Обязательно. Вон, даже булочку ей отдал, с мееееедом, вкусную... Медвежонок представил, как тает на большом шершавом языке сладкий медок, и грустно склонил голову. Да, до вечера об угощении можно забыть... Есть, конечно, и дикий мед, но... Но его стерегут дикие же пчелы. Медвежонок повел носом и еще раз фыркнул, воспоминая...

Пчелы были злые и полосатые. И очень сильно жалились. В прошлый раз, когда наш герой гонял жужжащую братию на лугу, одна из пчел так больно ужалила его в нос, что Медвежонок потом этого самого носа неделю из дома не показывал. Вот так то. Но уж теперь-то! Ух, как он им отомстит! Держитесь, полосатые разбойники!
Сейчас Медвежонок направлялся к дому ежа, по прозвищу Трескун, который выращивал у себя в саду целое море ярких и красивых цветов. А еще этот еж любил собирать сухие ветки, опавшие с деревьев, приносить к себе и там ломать, производя при этом изрядный шум. Отсюда, собственно, прозвище и пошло – немногочисленные соседи, которые не смогли перебраться подальше от беспокойного Трескуна, были вынуждены каждый день терпеть эту экзекуцию и, естественно, колючего любителя цветов не жаловали. Но и связываться не решались – ежик ведь! Свернется игольчатым клубком, и что ты с ним будешь делать?
Правда, самого Медвежонка этот Трескун не интересовал. Наш герой нацелился на пчел, которые, несомненно, в изобилии кружили вокруг ароматных бутонов. Ух, он им покажет! А вот и сад цветочный виднеется впереди, еще несколько шагов и ушей Медвежонка достиг сначала оглушительный треск, а затем к нему прибавилось деловитое жужжание. Каких только цветов не было рядом с домом Трескуна! Одни только тюльпаны чего стоили! Красота невероятная, даже наш герой, гордившийся своей неотесанностью в данном вопросе, замер в восхищении и на мгновение забыл о том, зачем он, собственно, сюда пришел. Из задумчиво-созерцательного состояния Медвежонка вывела одна из пчел, прожужжавшая прямо над ухом.
Вот нахалка! Медвежонок махнул тяжелой лапой, но куда там – полосатой нарушительницы спокойствия и след простыл. Ну и пусть… Прямо перед нашим героем расстилалась поляна, усеянная прекрасными цветами, а между яркими и ароматными бутонами сновали пчелы, целая туча пчел, жужжащих так сильно, что и треска ломающихся веток не слышно.
Гхххррррр... Насупившийся Медвежонок неторопливо и грозно приближался к ничего не подозревающим пчелам. Полосатая братия больно жалится, но Медвежонок этого не боялся – давно уж научился ловко укрывать нос, единственное уязвимое место, лапой. А густой бурый мех служил достаточной защитой, делавшей все усилия пчел бесполезными. Да, ему остается только прихлопнуть побольше этих вредных жужжалок… Что бы неповадно было! Медвежонок хоть и не злой, но обиды помнил очень хорошо. Все-все, до самой незначительной. Вот так то.
Но вряд ли получиться добратся до пчел, не потоптав цветы... А что скажет хозяин? Не обрадуется, это точно. Хотя цветов вон сколько... Подумаешь, если парочка-другая сломается. Новые вырастут! Точно! Медвежонок глухо зарычал и прыгнул в самую середину цветника, сразу же раздавив с десяток тюльпанов и еще пару каких-то красавцев с большими красными бутонами. Пчелы зажужжали сильнее, забеспокоились, стали кружить вокруг непрошенного гостя, присматриваясь и выжидая. Но Медвежонок медлить был не намерен, тяжелые лапы рассекли воздух и вот уже первое бездыханное тельце, окрашенное в черно-желтую полоску, бесшумно упало в рыхлую землю. Затем еще и еще, наш герой даже не стал считать, сколько пчел пало, пока он стоял тут и махал лапами, как бешеный. Какая разница? Главное – отомстил! Да как отомстил! Красота!
Варварское разорение цветника и избиение несчастных пчел прекратилось так же быстро, как и началось. Только Медвежонок вовсю размахивал лапами, а через мгновение замер неподвижно, напоминая огородное пугало – весь в каких-то зеленых ошметках, разноцветной пыльце и даже несколько комочков земли прилипли к шерсти. Голова нашего героя, выглядевшего слегка ошарашенным, была повернута в сторону жилища Трескуна, а точнее – Медвежонок уставился на самого хозяина порушенного садика, который стоял на пороге своего дома, держа в лапках половинки сломанной веточки. Иглы на его спине сердито ощетинились, ежик фырчал и этот звук означал не радостное приветствие, а нечто очень даже противоположное.
- Ой...
Медвежонок отступил на шаг, не сводя глаз с хмурого Трескуна. Он не знал, что ежик всегда такой мрачный, но подозревал, и не без оснований, что тот вряд ли испытывает теплые чувства к укутанному в бурую шерсть хулигану, потоптавшему цветник. Похоже, я переборщил, подумалось нашему герою, и он сделал еще один шаг назад, выбравшись из окружения укоризненно склонившихся вниз бутонов.
- Я не специально...
Едва слышно буркнул себе под нос Медвежонок. Трескун ничего не ответил, его иголки мелко-мелко дрожали, было видно, что ежик очень зол. Так зол, что забыл про свое любимое занятие – удивительная для этого места тишина только ухудшала и без того гнетущую обстановку. Медвежонок, совершенно растерявшийся, теперь больше всего хотел улизнуть, но не мог пошевелиться, завороженный видом разозленного Трескуна. Да и в самом деле – должен же тот что-то сказать? Отругать нерадивого юнца или посетовать на совсем распустившуюся молодежь... Но ежик молчал, просто стоял, смотрел на Медвежонка и молчал...

Медвежонок не помнил, когда наконец лапы стали его слушаться и унесли подальше от злополучного садика, растерзанных цветов и молчаливой ярости Трескуна, в мертвой тишине без выражения смотревшего на маленького хулигана. Да-да, именно – маленького. Наш герой чувствовал себя не взрослым, более того – сейчас бы спрятаться в темной и теплой берлоге, залечь до весны... Жаль, что сейчас лето. Медвежонок тяжело вздохнул, и непроизвольно почесал одной передней лапой другую. Лапу? Переднюю? Он испугался, быстро окинул взглядом свою шерсть и испугался еще сильнее – третий цветок, похожий на те, которые он потоптал в саду у Трескуна, белел, расставив во все стороны свои лепестки. И чесался, жутко, нестерпимо чесался.
Зародившийся яростный рев резко оборвался и Медвежонок, забыв обо всем на свете, принялся с усердием, которое стоило применить для более полезных дел, чесать столь досаждающие ему цветки. А если точнее – то просто драть когтями мех, на котором эти самые цветки были изображены. Драл до боли, лишь бы заглушить проникавший глубоко под кожу зуд. А потом, глухо поскуливая от боли, побежал, не разбирая дороги – да только от себя не убежать...

Что-то щекотало нос, не сильно, но настойчиво. Медвежонок, не открывая глаз, фыркнул, дернул головой раз, другой, а когда понял, что это бесполезно – просто сильно чихнул. Громко так, от души, так, чтобы во всей округе слышно было. Щекотка тотчас прекратилась.
- Здравствуйте.
Ох, все же придется открывать глаза... Наш герой разлепил веки, пару мгновений полюбовался безоблачным небом и сел, озираясь по сторонам в поисках того, кто помешал ему спокойно отдыхать.
- Вы, наверное, медведь?
Маленькая острая мордочка, острые ушки и любопытствующий взгляд. Прямо перед ним сидел лисенок, державший в лапе тонкую и длинную травинку.
- Это ты меня щекотал?
Недовольно бурча себе под нос, спросил Медвежонок.
- Кто ты? Как тебя зовут? И что ты здесь делаешь?
Рыжий плут отложил травинку в сторону и сделал пару шагов вперед. Желтые глазки хитро заблестели, а короткие усы топорщились, как иголки на спине у ежика. Похоже лисенок очень заинтересовался незнакомым медведем и, не испугавшись грозного и опасного зверя, решился заговорить с ним. Более того, когда Медвежонок показал свое недовольство, лисенок и ухом не повел – только продолжал с огромным интересом разглядывать.
- Я – Лисенок. Это мое имя.
Он улыбнулся.
- Я тут просто гуляю... Но, что Вы делаете здесь, зачем сидите в ручье? Холодно, наверное... сколько не пробовал пить – вода просто ледяная. Приходится к речке бегать – а то и простудиться недолго. Дедушка тогда ругаться будет и дома сидеть придется... А я не хочу болеть!
Лисенок фыркнул, выражая свое отношения к всевозможным болезням, что подстерегают неосторожных лисят, медвежат и прочит зверей. Белое пятнышко на мордочке и не знающие покоя глазки, перебегающие с Медвежонка на травинку, с травинки на букашек, кружащих над ручьем, а с букашек обратно на Медвежонка, придавали рыжему проказнику ужасно смешной вид. Даже наш герой, пребывая отнюдь не в лучшем настроении, подумал, что Лисенок мог бы стать хорошим приятелем, а то и надежным другом и союзником в разнообразных шалостях... Да, неплохо было бы с ним подружиться.
- А меня зовут Медвежонок.
Он выбрался из ручья, шумно отряхиваясь.
- Не знаю, как очутился тут... Кстати, а где мы сейчас?
Рыжий проказник рассмеялся, купаясь в лучах жаркого солнца, превращавшего его в частичку яркого света. На мгновение Медвежонку представился чудесный зверь, спустившийся на землю с неба и дарящий всем тепло... Думая так, он не стал обижаться на смех Лисенка, ведь тот не хотел обидеть нашего героя, да и ситуация действительно была весьма нелепой.
- Вы и в самом деле не знаете, где находитесь? Это же Окраина Леса! Прекрасное место – тихое, спокойное, красивое. Хочешь – и ты в лесу, в окружении величественных деревьев, любуешься пышными кронами и слушаешь шелест листочков на ветру. Хочешь – идешь на широкий луг, где бесконечное море высокой травы золотом сверкает на солнце, а ночью – кругом темное небо, усыпанное звездами...
Лисенок мечтательно закрыл глаза и тихонько вздохнул.
- Жаль...
Слова рыжего проказника, а точнее – легкий оттенок печали, прозвучавший в них, удивили Медвежонка. Наш герой почесал в затылке, неловко переступил с лапы на лапу и буркнул себе под нос.
- Жаль? Почему жаль?
Лисенок вздохнул чуть громче.
- Понимаете... мне совсем не хватает времени. Если удается ухватить минутку вечером, то можно полюбоваться закатом, но и только. Да и набегаешься днем – сил не остается...
Медвежонок удивился еще сильнее. Доводы Лисенка казались ему странными, более того – глупыми. Ведь если чего-то хочется, то нужно сделать именно так... но почему его новый знакомый так не поступит?
- Но ведь ты можешь отдохнуть днем, а ночью посмотреть на звезды.
Медвежонок не стал ходить вокруг да около, такая уж натура. Да и интересно ему было – почему Лисенок такие глупости говорит?
- Могу... и не могу.
Рыжий проказник внезапно погрустнел и отвел глаза. Похоже, ему не очень-то и приятно было говорить на эту тему.
- Понимаете... только сделаешь одно, как нужно сделать другое, а потом – третье, четвертое, пятое. То сам обещал, то дедушка попросит, то свои задумки исполняю – те, что заранее спланировал. И все вроде правильно и все вроде нужно, но только вот времени ни на что не остается...
Лисенок вновь улыбнулся, прогоняя мрачные мысли.
- А что это у Вас на животе и боку? Цветы? Страааааашные. И смешные.
Треклятые цветы тотчас напомнили о себе ужжжжжасным зудом, и наш герой, слегка озадаченный последними словами Лисенка, глухо заворчал.
- Ррррррр! Я не знаю! Появились сегодня... прицепились, приклеились и никак от них не избавится. И чешутся так, что хоть на дерево лезь. Ррррррр!
Медвежонок сердито топнул лапой, с трудом удерживаясь от того, чтобы как следует запустить когти в собственный мех. Пока удавалось терпеть, но рано или поздно зуд станет невыносимым... Что же делать?
- Что же мне делать?
Белое пятнышко на мордочке Лисенка дернулось, рыжие ушки развернулись в стороны, словно прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Новый знакомый Медвежонка крепко задумался, пытаясь найти ответ на заданный ему вопрос. Похоже, он действительно хотел помочь... И это притом, что Лисенок уже несколько раз упомянул свою большую занятость. Удивительно!
- Я не знаю... Но знаю, кто знает.
Лисенок тихонько засмеялся, смотря, как Медвежонок приобретает растерянно-глуповатый вид.
- Кто? Кто же это? Скажи! Пожалуйста!
Уродливые цветки нахально белели на бурой шерсти и чесались, нещадно чесались. Медвежонку оставалось лишь тихонько рычать себе под нос и надеяться на Лисенка. Неприятно, ведь наш герой привык со всеми бедами справляться без посторонней помощи... Впрочем, в подобные переделки до сих пор попадать не приходилось.
- Он знает все. Уверен, он сможет Вам помочь.
Улыбка Лисенка была теплой-теплой. Как летнее солнышко, что ярко светило над их головами. И Медвежонок поверил, жадно вслушиваясь в каждую фразу, каждое слово, произнесенное рыжим проказником.
- Это мой дедушка. Его зовут Старым Лисом.

Лисенок оставил нашего героя около большой темной норы, сказав, что тут живет дедушка, и убежал, бросив на прощание короткое “До встречи!”. Рыжий хвост пару раз мелькнул в траве, тонкие зеленые листики едва заметно колыхнулись и успокоились. Медвежонок, задумчивым взглядом проводивший своего нового приятеля, вновь неразборчиво проворчал что-то и повернулся к жилищу Старого Лиса. Точнее к норе, в которой, по словам Лисенка, обитал его дедушка.
Неровные края, усыпанные комочками сухой земли, то тут, то там пробивались травинки, а рядом набирало силу деревце, укрывая в густой листве жаркое солнце и создавая приятный тенек. Удобное местечко выбрал себе этот Лис, подумалось нашему герою. И ручей неподалеку, и от звериных тропок в стороне, и от солнца так удачно защищено. Сразу видно, что он не только Старый, но и хитрый. А захочет ли он помочь? Медвежонок, внезапно обеспокоившись, торопливо переступил с лапы на лапу, сминая траву. Может Лис потребует чего-нибудь за свои советы? Или шутку какую сыграет с простодушным медведем? От рыжих плутов всего можно ожидать...
Медвежонок вздохнул и смежил веки... А когда открыл, то едва удержался от того, чтобы издать испуганный рев – перед ним, наполовину высунувшись из норы, была улыбающаяся рыжая морда.
- Добрый день.
Незнакомец напоминал Лисенка, только шерсть более выцветшая, да в уголках глаз притаились тени усталости. Наверное, это и есть Старый Лис...
- Здравствуйте. Меня привел сюда Лисенок. Он сказал...
Медвежонок запнулся. Как бы получше спросить имя незнакомца. Нельзя же сразу, в лоб... Лис прервал терзания нашего героя. Улыбнувшись еще шире и чуть прикрыв глаза, он мягко спросил.
- Лисенок сказал, что тут живет его дедушка, верно?
Медвежонок, смутившись, хотел проворчать, что, мол, верно, но встретился с взглядом внимательных глаз Старого Лиса, и слова исчезли, может быть унесенные вот этим самым ветерком, который легонько потрепал мохнатые уши нашего героя. Рыжий мудрец (а это был, без сомнения, очень и очень мудрый Лис), тщательно осмотрев Медвежонка, тоже не спешил прерывать молчание, а лишь посерьезнел и погрустнел. Что-то из увиденного ему сильно не понравилось, и Медвежонок догадывался – что именно. Цветы, треклятые цветы, прицепившиеся, как жадные до свежей крови клещи...
- Так вот оно что... Понятно. Сегодня особенный день...
Голова Лиса целиком показалась из норы, острые уши насторожились, черный нос медленно втягивает запахи, стекающиеся со всех сторон, словно так можно получить ответ на вопрос. Да-да, именно вопрос – визит Медвежонка стал для Старого Лиса интереснейшей задачкой, которую нужно непременно решить. Но почему-то нашему герою от осознания этого стало очень неуютно, и холодок пробежал по мохнатой спине...
- Прости. Ты, верно, очень испугался? Не бойся, я знаю, чем помочь в таком случае.
Лис вновь улыбнулся, причем Медвежонку его улыбка, взгляд, смешно свисающие вниз усы, потрепанная рыжая шерсть и даже беспокойно дергающиеся уши казались средоточием понимания и спокойствия. Может он притворяется? Можно ли так притворяться? Медвежонок не знал, да и не хотел знать. Пусть даже Лис изображал из себя доброго, все понимающего старика, пусть. Главное – тревога и печаль покидали нашего героя, растворялись бесследно, оставляя после себя лишь легкую задумчивость.
- Не бойся, Биби, я расскажу, что тебе нужно будет сделать.
Медвежонок, было успокоившийся, вновь заволновался. В памяти, живописно растекаясь яркими пятнами, возвращались к жизни полузабытые моменты. Медвежонок вспоминал, как иногда, забегавшись, мама называла его по имени. Как он бурчал себе под нос “Это просто ошибка молодости…” и, под растерянным взглядом Медведихи, уходил или к себе в комнату, или на улицу - гулять. Но откуда Лис знает? Откуда он знает то, что известно только Медвежонку и его родителям?
- Ты хочешь спросить – откуда я знаю твое имя?
Беспокойство Медвежонка не ускользнуло от цепких глаз Лиса. Можно ли его вообще обмануть, пришла нашему герою нелепая мысль. Наверное... но зачем? Медвежонок поежился – хотя летнее солнце сильно припекало, ему совсем не было жарко, скорее наоборот. Сначала эти цветы, теперь всезнающий старик... Страаааааашно. Но интересно. И страшно. Очень страшно. И очень интересно. И... Решив не забивать себе голову, Медвежонок прислушался к тому, что говорил Лис.
- ...я очень стар. Старше вон тех деревьев, старше твоих родителей, старше своей памяти. Да-да, не удивляйся, я многое помню, но забыл – еще больше. А кроме всего – я всегда наблюдал. И место для норы себе специально такое подобрал – чтобы удобнее было смотреть по сторонам.
- Но мое имя... Как вы узнали?
- Очень просто – смотрел по сторонам. И слушал. Внимательно смотрел и слушал. Ты тоже так можешь.
- Правда? Но как?
- Я же говорю – очень просто. Нужно видеть сердцем, ухватывать самую суть, а остальное – приложится. Вот, например, Лисенок - постоянно спешит куда-то, хочет за день сто дел
успеть...
- И ни одного не успевает, да?
- Почему же... Успевает. Он очень хороший, хоть и проказник. Но... понимаешь, есть что-то более важное.
Лис зажмурил глаза, слушая шелест ветра.
- Более важное... чем что?
Рыжая голова распласталась на травке, являя собой удивительный образец спокойствия и умиротворенности. Лис немного помолчал, словно размышляя, а потом мягко ответил.
- Чем сейчас.
Медвежонок непонимающе посмотрел на него и почесал косматую голову. Что рыжий мудрец хотел этим сказать? Нет бы поподробнее объяснил...
- Сейчас это пчела, пролетевшая у тебя над головой. Сейчас это ветер, заставляющий трепетать листья и пригибающий травинки к самой земле. Сейчас это солнце, которое печет так, что не знаешь, куда спрятаться от жары. Сейчас это ручей, в котором можно утолить жажду. Сейчас это дерево, отбрасывающее тень и дарящее прохладу. Дерево, плоды которого могут быть очень вкусными и полезными. Дерево, ветви которого служат местом, где птицы вьют свои гнезда. Сейчас это голод, холод, жара и жажда, это радость и печаль. Это – сейчас.
- А разве бывает что-то еще?
- Конечно – то, что в твоем сердце. Ты пока не понимаешь... И Лисенок не понимает – он ведь еще совсем маленький. Прямо, как и ты.
- Как и я...
Медвежонок склонил мохнатую голову, словно пытаясь получше разглядеть свои лапы. Вроде бы Старый Лис ничего не сказал про треклятые цветы, да и о том, что сегодняшний день особенный, упомянул лишь в самом начале разговора, но наш герой начал потихоньку понимать. Понимать то, что Лис ему сказал. Понимать то, что Лис ему не сказал. Понимать то, о чем и говорить не нужно... то, что всегда было рядом. Где? Да вот же! В самом сердце...

Много дней прошло, прежде чем Медвежонок смог исправить то, что натворил. Да и непросто было поначалу – Трескун, когда наш герой пришел к нему и предложил свою помощь в восстановлении садика, угрюмо молчал и воротил нос. Медвежонок и так к нему, и сяк – без толку, не верит ежик в добрые намерения того, кто вчера цветы потоптал. Не верит – и все тут, только иголками ощетинился и сидит хмуро. Подумал наш герой, подумал, да и решил взяться за дело, не дожидаясь одобрения Трескуна. Благо тот мешать не стал, а только молча стоял и наблюдал за Медвежонком.
Пришлось, конечно, порядком потрудиться. Когда цветник был приведен в порядок, Медвежонок еле стоял на лапах, сил хватало лишь на то, чтобы не упасть. Он шумно дышал, но обычное строгое выражение на его морде, каковое, несомненно, было бы прежде в таком случае, сменила широкая улыбка. Да и ведь не за прощением он сюда пришел, а просто хотел помочь... Трескун, оказавшийся весьма умным ежиком, а кроме прочего – еще и приятным собеседником, подошел к Медвежонку и тихо сказал “Спасибо”, после чего они немного поговорили. Наш герой рассказал про цветы, которые по-прежнему красовались на его буром меху. Трескун на это лишь хмыкнул и покачал колючками, словно говоря, что считает подобное не стоящей особого внимания ерундой. Еще ежик рассказал о выращивании цветов, а Медвежонок – о том, какие вкусные медовые булочки делает его мама...
Распрощались они если и не друзьями, то хорошими приятелями – точно. Трескун не держал на Медвежонка зла, а наш герой был рад, что сумел немного помочь ежику. Размышляя таким образом и бурча под нос веселую песенку, Медвежонок отправился на поиски Пыги. Правда, каким образом можно загладить свою вину, он пока не придумал, но рассчитывал разобраться с этим уже по ходу дела, когда отыщет зайчонка... Впрочем, долго по лесу бегать не пришлось – Пыга оказался там же, где и в прошлый раз. Он сидел на берегу речки, длинные уши свисали вниз, а грустные-грустные глаза неподвижно уставились на воду, по которой лениво проплывали кусочки сухих веток и коры, скользили водомерки и беззвучно лопались пузырьки воздуха, поднимавшиеся со дна. Время от времени Пыга негромко вздыхал, прижимал передние лапки к груди и шептал “Нет... не правда...”.
Когда Медвежонок шумно, как в предыдущую их встречу, пробрался сквозь густые заросли травы на берегу и подошел к воде, зайчонок даже голову не повернул, будто ничего и не слышал. Наш герой попытался было начать разговор, но, не дождавшись никакого ответа от Пыги, крепко задумался. Похоже, в прошлый раз зайчонок принял слова Медвежонка слишком всерьез, и теперь нужно было его как-то убедить, что все не так, что это лишь злая шутка... Но как? Чем увлечь Пыгу, чтобы забыл о своих печалях? Может... Наш герой, проявив завидное проворство, быстро обыскал окрестности и вернулся на берег, держа в лапах целый ворох палой листвы.
Под внимательным взглядом Пыги, очнувшегося от оцепенения, Медвежонок подошел к воде. Едва лапы не замочив, он бросил свою ношу рядом и взял из кучи один листик. Покрутив и осмотрев со всех сторон, наш герой счел его подходящим и осторожно, со всем возможным тщанием, опустил на поверхность воды. Подхваченный течением импровизированный кораблик набрал скорость и через минуту, провожаемый двумя парами глаз, скрылся за поворотом. Затем последовал второй листик-кораблик, а после и третий. Они плыли, едва заметно покачиваясь и кружась, ведь сегодня вода была на редкость спокойной... “Кораблики счастья”, сказал Медвежонок Пыге, который неслышно подошел и сел рядышком. Сказал немного грустным и задумчивым голосом. Сказал, а потом улыбнулся...
Потом Медвежонок пытался встретиться с Ленточкой, но смог лишь узнать, что с ней все в порядке, она благополучно добралась до дома и очень скучает по своему защитнику. Наш герой очень смутился, когда мама пересказала ему слова свинки, и пробормотал, как всегда, себе под нос, что очень рад, что хотел бы при случае повидаться... А потом слова иссякли, и он замолчал, счастливо улыбнувшись...
С Лисенком еще раз поболтать тоже не получилось – рыжий проказник передал привет и сказал, что у него очень много дел, что он сейчас никак, ну совершенно никак не может, что как-нибудь потом – на следующей неделе или через месяц... Как со временем посвободнее будет... Медвежонок улыбался и вспоминал рыжую мордочку, белое пятнышко и добрые глаза Лисенка. Жалко, что он такой занятой... Но мы с ним обязательно встретимся, попозже, но встретимся. Да, именно так. Все обязательно будет и будет хорошо...
Что же касается рисунков цветов, то они никуда не пропали, не поблекли, не слились с бурым цветом меха. Они по-прежнему ярко белели, но теперь Медвежонку не стыдно было показывать эти следы своих поступков. Нет, он не стал образцом послушности, он оставался проказником, но... Но теперь наш герой знал, что чувства есть не только у него, что не только ему больно, что не только ему грустно. Это говорило ему сердце...
А кроме всего Медвежонок вновь стал зваться Биби, ведь теперь в этом имени не было ничего плохого...

 

Ответ: Кусочек моей души

Память


Веткой хрустнул лишний ветер,
Мир теплее на рассвете,
Впереди - снежинок стая,
Окружает, заметает...

Мне теперь - одна дорога,
Подожду - совсем немного,
Не жалею и не каюсь -
То, что было, вспоминаю...

Тихий смех, как солнца лучик,
А в начале - просто случай,
Прежде я свой срок отмерил,
Не надеялся, не верил...

Снова сюр, полет фантазий,
Для двоих - негромкий праздник,
Образ чистый в сердце тлеет -
Путь покажет и согреет...

Отреченье длилось годы,
Я обжегся, искал воду,
Свое счастье мельком встретил,
Отвернулся, не заметил...

Будет так - думал наивно,
Любовь вечна - ночью зимней,
Чувства слепы - всегда знал...
Оступился, проиграл...

Расстоянье - нитью тонкой,
Стучит время - очень громко,
Капля краски на стекло -
Изменилось, расползлось...

Я забыл свои тревоги,
Краткий миг пусты дороги,
Нет судьбы и нет зеркал...
Испугался, убежал...

Не в тебе была причина,
Вязнут мысли в снеге сильном,
Мягкий свет с другого края
Я не видел, обвиняя...

Вот лицо, а следом - маска,
Пусть недолгим было счастье,
Горечь слез той летней встречи
Сохранил в себе навечно...

Нет виновных и нет правых,
Хрусталь треснул в лучах славы,
Снизу вверх, сомнений зло...
Наше время... истекло?

Темный контур с белым фоном,
Растворяюсь в царстве сонном,
Под ногами - чужой путь,
То, что было, не вернуть...

 

Ответ: Кусочек моей души

Замкнутый круг

(стихотворение-перевертыш)


Что осталось мне? Снег.
Есть ли на земле рай?
Где-то далеко лай,
Вновь за счастьем злой бег.

Расцвели цветы зря -
Заросло травой сплошь,
Для стеблей сухих нож,
Не успел и пал я.

Желтый лист весну ждет,
Можно долго быть так.
Что в карих глазах? Страх.
День прошел, прошел год...

В воздухе застыл миг,
На воде блестит лед,
У ворон в ветвях слет,
Не услышат твой крик.

Волчий из тени взгляд,
Вот пронзила плоть боль,
Мыслей больше нет, ноль,
Я пою на свой лад.

Время утекло вновь
В черных дум один сток.
Ночью выть и клясть рок,
Солью на губах кровь.

Потерял - и весь сказ,
Не найти причин в век,
Вечный от себя бег,
Вспомню я еще раз.

Сердце бьется в такт. Пусть.
Поздно сожалеть мне,
Чувств водоворот - тлен.
Горечь пришлых слез. Грусть.

Лабиринт зрачков, цвет,
Переливы струн, звук,
Ветром по стеклу, стук,
Я не отпущу, нет...

Сложно это все ведь,
Хрупкую сберечь нить,
Из двоих судьбу свить,
Тускло прозвенит медь...

Мир не повернуть вспять,
Пылкость юных лет, смех,
Выбросить любовь - грех?
Ангелом пришлось стать.

Так зачем сейчас честь?
Вместо доброты - злость,
В горле у меня - кость,
Пеплом за спиной месть...

 

Ответ: Кусочек моей души

Калейдоскоп отражений


Если закрыть глаза,
Если вернуться в сон,
Шепотом всем сказав:
“Я тогда был влюблен...”

Завесь окна раскрыть
И теплым ветром вслед,
В капле росы найти
Радужный солнца свет.

Сделав последний шаг,
Нам не грустить вовек,
Кружимся в небесах,
Держим в ладонях снег.

Вот человек узрел
Зелень чужих холмов,
Вот сопряженье тел
На перепутье слов.

Стиснув, чтоб не упасть,
Пальцами медный круг,
Втайне хороним страсть,
Режем полотна вслух.

Липких желаний сеть,
Острые зубы ртов,
Вспыхнуть и улететь
Я пока не готов.

Красный кирпич стены,
За горизонтом – ночь,
Надписи не видны
Тем, кто уходит прочь...

В прошлом туманный след,
Тускло фонарь горит.
Дальше дороги нет
И оборвалась нить...

Серый каньон судьбы,
Желтый песок надежд,
Здесь не растут цветы
И пыльный воздух свеж.

Ты к роднику припал,
Губы смочив водой,
Ты жадно пил и спал,
Сеял повсюду зной...

Что еще рассказать?
Может вчерашний сон?
Может про вечный сад
Или конец времен?..

Но череда картин
Рухнула вниз дождем,
Тихо шепчу “Прости...”
И возвращаюсь в дом.

 

Ответ: Кусочек моей души

Не говори так громко


“Доброе утро…
Стандартное начало, правда? Я долго думал, перебирал в уме самые разные варианты приветствия, но ничего лучше не нашел. Надеюсь, ты и в самом деле получишь мое письмо утром: почтальон, любуясь первыми лучами солнца, оставит пачку свежих газет и корреспонденцию у двери симпатичного одноэтажного домика; ты проснешься и, не открывая глаз, понежишься в кровати, лениво размышляя о планах на новый день. Потом, выпив чашечку кофе (без всего, у тебя есть причины следить за своим рационом, я помню... слишком хорошо помню), спустишься вниз и, чуть помедлив, откроешь входную дверь. А потом, разбирая пачку разномастных бумажных листов, небрежно отбрасывая в сторону неоплаченные счета и мельком просматривая кричащие заголовки газет, наткнешься на весточку от меня. Вспомнишь ли сразу? А если да, то, что почувствуешь? Кольнет в сердце? Хотя бы чуточку? Я не знаю... Не буду скрывать – очень хотел бы знать, но не знаю... Жаль.
Может, во мне говорят воспоминания – и хорошие, и плохие. Благо их порядком осталось нам на двоих... А может просто скука, бесконечная череда однообразных дней, когда душа невольно тянется к краскам – и находит их в прошлом. Да, все прошло... но было ведь, было? Наверное, ты, читая эти строки, улыбнешься. Наверное, для тебя те события уже давно потеряли былую притягательность, стали лишь незначительным эпизодом биографии. Хотелось бы верить, что я ошибаюсь, но... Неважно, не обращай внимания, это я опять ностальгирую. Я часто вспоминаю дни, которые мы провели вместе. Сентиментальность? Тоска? Все та же скука? Или мазохизм? Да, ты будешь смеяться, но мне до сих пор больно. Словно невидимая рука методично и неторопливо рвет мое сердце на части, останавливаясь, когда я топлю свое время в круговерти черных значков, по недомыслию названных буквами…
Буквы это ведь от слова буквально. Я так думаю. А что буквального в алфавите? Ведь одна и та же буква может означать и похвалу, и оскорбление, и радость, и глубочайшую печаль. Один человек скажет “Привет!” и улыбнется, а другой бросит сквозь зубы, мол, отстаньте от меня. А казалось бы – одно и то же слово. И так везде... всегда... Хотим сказать одно, говорим другое, а понимают нас так, как мы и предположить не могли. Не угадаешь заранее, не распланируешь, не разложишь по полочкам. Люди – не винтики и не механические куклы с запрограммированными эмоциями. А жаль, кстати... Хотелось бы мне управлять своими чувствами – включил и выключил, когда возникла необходимость. Нет лишней боли, нет тоски, заставляющей упасть ярким росчерком метеорита на землю, склонив голову перед непреодолимой силой притяжения... А ты? А тебя? Осталось хоть немножко? Капелька той общности, когда нам казалось, что мы одно целое...
Нет, я уже не верю в старую теорию половинок. Инь и янь, мужчина и женщина, двое из миллионов, идеально подходящие друг другу... Глупости. Сказки для маленьких детей. Как можно верить в такое? Не знаю... Но я верил. Смешно... Кто-то называл бы мое теперешнее состояние взрослением, мол, я прошел через многие жизненные испытания и стал мудрее. Да только стал ли? На ум приходят слова из коротенького рассказа Бредбери: “Мы все дураки и всегда ими были”, все так, писатель угодил в самую точку, в самую суть человеческой натуры. Приятно взглянуть свысока на себя прежнего, очень приятно, чего уж скрывать. Но это лишь самообман, лишь сладкий самообман... Вот только иногда больше всего на свете хочется окунуться туда с головой, в придуманную реальность, где все становятся с каждым мгновением умнее, где не повторяют чужих ошибок, где нет боли и сожаления... Что-то я замечтался. Не знаю, что на меня опять нашло...
А помнишь, как мы фантазировали? Помнишь? Словно маленькие дети – солнышко, горы, прозрачная вода озера, усыпанный плоскими камнями берег, легкий ветерок и деревья, едва слышно шелестящие листьями. Лето... Вроде бы мелочь – но как притягательно! Особенно зимой, когда за окном сугробы по пояс и холод щиплет за нос, возвращая к лишенной цветов реальности. Вообще-то я люблю зиму, ты же знаешь, но тогда мне хотелось, чтобы она поскорее закончилась, чтобы побыстрее пролетела весна, смыла с земли пушистый снег и отливающий синевой лед, чтобы везде зазеленела травка и деревья украсились листьями. Тогда я совсем не ценил время, если можно так выразиться, мне казалось, что оно течет слишком медленно, мне хотелось, чтобы наступил следующий день, а потом – послеследующий, а потом – еще один. Я считал их, я смотрел на календарь, как смотрят на горящий огонек бикфордова шнура, но не со страхом, а с надеждой. Да, я тогда все еще надеялся, ты же помнишь...
Многое случилось с тех пор, я стал иным, ты изменилась. Сейчас я думаю, что, повторись те события вновь – поступил бы иначе. Попытался сделать все по-другому. Лучше? Не знаю... Мне ведь и тогда казалось, что все происходит так, как надо, что все правильно. И я ошибся. Могу ошибиться еще раз. Но вот что интересно, эта мысль не дает мне покоя уже довольно долго... Сколько не прокручиваю я в памяти тогдашние дни, как ни верчу эту головоломку, словно своеобразный кубик рубика, а решения найти не могу. И так, и эдак – итог один. Неужели это было предопределено судьбой? Неужели от нас самих ничего не зависело? Неужели у меня не было и нет никакого выбора? Грустно...
Мне вообще часто в последнее время бывает грустно. Грустно и пусто. Я чувствую себя, как бутылка из под шампанского, которая в праздник шипела и играла пузырьками, а теперь, когда веселье закончилось, лежит в углу, всеми забытая и ненужная... Зачем я? Для чего я? Глупо спрашивать пустоту – она не ответит... но что еще остается? Ведь лучше всего я умею думать, разговаривать с самим собой, взвешивать события и поступки на воображаемых весах, анализировать, пытаться делать выводы... Причем – не могу не думать. Хорошо мне, плохо ли, болит голова или тяжесть на сердце – думаю, думаю и думаю. Обо всем на свете, о том, что попалось на глаза и о том, что показалось из глубин памяти, о простых вещах и о высших материях. Можно ли это назвать развлечением? Отчасти. Но тут больше подходит иное слово – судьба...
А ты как? Живешь? Методично движешься к недосягаемой вершине? Я помню, ты была одинока, а ты – помнишь? Ведь ты изменилась, сильно... и не изменилась ничуть. Раньше ты сомневалась, искала верную дорогу, а сейчас... сейчас ты сочла правильным то, что у тебя есть. И я тебя понимаю, очень хорошо понимаю. Жаль... Хотелось бы ошибиться, но и логика, и чувства подсказывают – я прав. На все сто процентов прав, что, вообще говоря, бывает крайне редко. Ты не знала, что выбрать, и решила… не выбирать. Я прав? Не знаю, но если так – то все ниточки, ветхие истрепавшиеся ниточки, сходятся в одной точке...
Как звучит, а? Сходятся в одной точке, как корабли в море – плыли себе, плыли, довольствуясь собственным обществом, заметили на горизонте огонек, приблизились, увидели такой же корабль, так же одиноко странствующий по волнам. Затем – поприветствовали друг друга флагами, с одного спустилась шлюпка, пристала к борту другого, пообщались официально, позвали в гости... Потом был скромный банкет для офицеров и посиделки в тесном закутке для матросов, потом было утро и головная боль. Потом капитаны посмотрели на часы, а навигаторы – на карту, потом корабли начали набирать ход – постепенно, все ускоряясь и ускоряясь... А потом... Разошлись. Разошлись и все, будто ничего и не было.
А было ли? Иногда меня посещают сомнения на этот счет. И хотя я почти сразу прогоняю подобные мысли, но они всегда возвращаются. Снова и снова... Да, самообман бывает почти всегда, в таком деле, как любовь, триумф чувств над разумом дело очень частое. Да, у нас тогда было нечто подобное, никаких сомнений, но... Но до какой степени? Неужели мы все придумали? Все – от начала и до конца? Все эти псевдомистические случаи, совпадения, трепет ожидания и предвкушение встречи... Неужели все только самообман? Неужели все дело лишь в легкой симпатии и отсутствии иного выбора? Нет, не верю! Не хочу верить... Должно же что-то остаться, пусть память, пусть эфемерные образы ушедшего, пусть... Я хочу, чтобы это было правдой. Для меня одного? Неважно...
А что важно? Для тебя? Что ты хотела тогда увидеть?.. В моем лице, в моих глазах, ты искала что-то, ведомое лишь тебе. Искала и не нашла. Почему? Не знаю, ты так и не сказала... Может, не хотела расстраивать, может, сама толком не понимала, в чем дело. Мне же остается строить догадки... эти воздушные замки логики, разлетающиеся вдребезги под ударами реальности. Чего я только не напридумывал тогда! Одна версия глупее другой и все казались мне невероятно правдоподобнее, причем каждая последующая – лучше предыдущей. Смешно... Сейчас я считаю, что все было гораздо проще. И наша любовь была просто-напросто любовью к себе...
Знаешь, давным-давно мне казалось, что мы невероятно похожи, что мы - зеркальное отражение друг друга... Оказалось, что действительно - зеркальное отражение. Там где у одного левая рука - у другого правая, когда один делает шаг вправо - другой делает шаг влево. Все так... Мы с тобой слишком разные. И тонкая нить, некогда связывавшая нас, не смогла выдержать тяжелейший груз недомолвок, взаимных упреков, обид, непонимания, зависти и несбывшихся ожиданий. А когда что-то рвется, что-то воздушное и едва осязаемое, то всегда больно. Больно и грустно...
Боль и грусть теперь мои постоянные спутники, я даже начал привыкать к ним. Забавно – пока сильна боль, грусть меркнет, как огонек свечи перед солнечным светом, а если печаль охватывает душу – боль уползает, обиженно ворча, куда-то в глубины сознания, чтобы терпеливо дождаться своего часа и вновь ненадолго взять верх… Похоже на качели или, скорее, на движущийся маятник. До упора в одну сторону, потом до упора в другую. Бесконечный ход моих часов, невидимая стрелка показывает оставшееся мгновения, а маятник стучит, отмечая время. Тик-так, тик-так...
Глупые мысли, глупое убийство времени, лишенные смысла дни... Изредка мне удается выбраться из зыбкого марева пустоты и создать что-то прекрасное, излить частичку души с помощью все тех же маленьких черных буковок, показать другим свои истинные чувства, мысли, желания, мечты... А потом убежать обратно, спрятаться, пока кованые сапоги повседневности не прошлись хорошенько по моим драгоценностям. Да, одних бриллианты и золото – самые прекрасные на свете вещи, других интересует власть или успех и для них это высшая ценность, а для меня мои мысли и душа – все... Все, что осталось. И я прячу их в шкатулку, под девяносто девять замков... Зачем так много? Не знаю, просто я боюсь. Очень...
А ты… Ты не боишься. Ни трудностей, ничего. Знаешь... Я всегда завидовал твоей способности упрямо идти вперед, несмотря на неудачи. Не сгибаться, не сдаваться, всегда оставаться на ногах... А меня скорее можно сравнить с жестяным бидоном, который не сломается от удара, нет, но с каждой новой вмятиной становится все меньше и меньше похож на себя прежнего... Так и я. Меняюсь, меняюсь, меняюсь, приспосабливаюсь к новым условиям… Бесконечно и необратимо. Жаль...
Но меня что-то опять на пространные рассуждения потянуло – наверное, нужно заканчивать письмо. Как? Хм... может поинтересоваться успехами? Или пожелать долгого здоровья и счастья? Может рассказать про мой голос, который с каждым годом становится все тише и тише, а скоро, я так думаю, вовсе превратится в подобие ветра, что ночью шуршит по оконному стеклу...”

Бумага отложена в сторону, позже она найдет упокоение в ящике стола, где и пролежит долгие годы. А пока длинные тонкие пальцы нервно стучат по деревянной столешнице, выражая смятение, царящее в мыслях их хозяина... Наконец, он берет ручку и достает из стопки еще один чистый лист.

“Привет!
Надеюсь, еще помнишь меня. Как поживаешь? Я нормально, живу потихоньку, рассказывать, правда, особо нечего, а ты? Как успехи? Все в делах, наверное? Я тут недавно музыку слушал, вспоминал о тебе. Вот и решил письмо отправить. На ответ особо не рассчитываю, но буду рад его получить. В общем – удачи тебе и всего самого лучшего! Пиши если что...
Пока!”

 

Ответ: Кусочек моей души

Шуточные слоганы.


Зло повержено снова
Силой печатного слова.
Дайте сена коровам,
А всем людям - Донцову!

**********

Покупайте в вечность билет!
Лучше бумаги хранителя нет!
Сто или тысяча лет пройдет –
Читатель наивный Донцову прочтет!

**********

Дайте зрелищ народу,
Можно даже без хлеба!
Пусть корабли режут воду –
У нас есть “Открытое небо”!