Возьму на себя смелость...

Возьму на себя смелость и буду выкладывать тут эссе одного умного человека,который пишет и излагает свои мысли так,как мне никогда не суметь.Но думаем мы похоже.

"Осторожно - пошлость!"

Так в шестидесятые годы обычно назывались гневно-глумливые, с хорошо заметными стукаческими обертонами газетные статьи, направленные против "чуждого нам искусства" - против всяких джазующих пачкунов-абстракцистов, художников от слова "худо" и аксеновствующих стиляг-рокенрольщиков, вредной плесени на здоровом, как деревенский колун, теле советского общества. Статьи же про выставку самодеятельных художников из Захоперской студии художественного творчества назывались или "Красоте быть!", или... ну, в общем, так же.
Я уже тогда был убежден, что добро являет себя не только через действия и поступки, но - более наглядно и глубинно - через вкус, меру, остроумие. А зло - через фальшиво-торжественную интонацию политрука, строго-справедливое выражение лица школьной завучихи, через слова "задействовать" и "девчата", через все те же "Красоте быть" и "Осторожно, пошлость". Через все то, сокрушительную и, главное, несомненную пошлость которого доказать решительно невозможно.

Когда-то Андрей Синявский сказал, что основные его расхождения с советской системой чисто стилистические. Многие восприняли это высказывание как проявление эстетской эксцентричности. А по-моему, он прав абсолютно.

Мне тоже кажется, что самый фатальный водораздел в обществе проходит не через "идеи", не по осям "богатые - бедные", "русские - нерусские", "патриоты - либералы", "коммунисты-диссиденты", "интеллигенция-народ". Он проходит по территории стиля и вкуса, а все вышеперечисленное суть лишь употребляемые от бессилия эвфемизмы и псевдонимы.

Что для одних - стиль, для других - мучительная пошлость. И наоборот. И тут, боюсь, ничего не поделаешь.

Есть люди, для которых телесюжет с условным названием "Путин и девочка" трогателен и умилителен. Есть люди, для которых слова "Я считаю, что сам Господь послал нам Путина. Путин вернул мне уважение к своей стране!" звучат вполне позитивно или по крайней мере нейтрально. И есть люди, для которых и то и другое не более привлекательно, чем звук лопаты, натыкающейся на кирпичную кладку. Впрочем, я знаю: есть люди, на подобные звуки ничуть не реагирующие.

Понятно, что и пошлость, и стиль, не стоят на месте. Они историчны и конвенциональны.

Где-то я прочитал, что лет через двадцать пошлость становится стилем. И, соответственно, наоборот. Это правда. Но при этом мне почему-то кажется, что градус официальной советско-постсоветской пошлости достиг за последние годы какой-то уже критической отметки, а общественный иммунитет на нее понизился до уровня, представляющего опасность для жизни.

Мне кажется, что такого разливанного океана всепроникающей сладострастной пошлости не было никогда. Так ли это на самом деле? Или это просто культурная усталость, накопившееся раздражение? Может быть.

А может быть, дело в жанрах? Вполне возможно, дело в том, что советская власть в жанровом смысле была все же как бы оперой, а нынешняя является опереткой. Та была как бы трагедией, а чуть позже драмой, эта - в лучшем случае водевиль. Та проистекала под аккомпанемент Большого симфонического оркестра Всесоюзного радио, нынешняя явлена разухабистой попсой. Сталинская эпоха пела голосом Лемешева и Козловского, нынешняя - Димы Билана и Олега Газманова. Прежний казенный патриотизм рядился в золоченые одежды из гардероба Большого театра. Нынешний - щелкает "семки" перед дверьми какого-нибудь проштрафившегося посольства.

Понятно, что разглядеть пошлость сквозь дымовую завесу "большого стиля" и "высокой традиции" труднее, хотя и почетнее, чем обнаружить ее в неприкрытом виде, оголенной до трусов и дальше. "Высокая" пошлость советского времени была дана гражданину в его тревожных ощущениях, ибо была чревата неполезными для здоровья оргвыводами. Нынешняя является в каком-то смысле "искусством ради искусства", ибо никаких ощущений кроме тягостной изжоги вызвать не может. Налицо все признаки вырождения.

Чехов как-то сказал: "Я знаю, что Шекспир писал лучше, чем Златовратский, но я не могу этого доказать". Вот и я не могу ничего никому доказать. И мне никто не может. Но я тоже твердо знаю, что Шекспир писал лучше, чем Златовратский. И немало, кстати, сил трачу на сохранность такого знания.

Я иногда задумываюсь, по каким признакам я определяю "своих". Кого я склонен определять как "социально близких"? В результате вся сумма перебираемых мною признаков сводится к простой формуле: наиболее "своими" я считаю тех, кому смешно или не смешно то же самое, что и мне. "Свои" - это те, с кем мне не надо всякий раз заново заключать культурные конвенции. Это те, для кого представления о стиле и пошлости если не одинаковы, то взаимопонятны. Это те, кому не надо ничего объяснять, с ними достаточно переглянуться. Это скорее всего не универсально. Но это надежно.

Лев Рубенштейн

Надеюсь,что хоть кто нибудь,хоть одним глазом,да заинтересуется,а может и задумается.

 

... но как точно и с какой иронией мысль формулирует.Не многим так дано.И,всё таки, заставляет задумываться и о себе, и об окружаещем нас бардаке.
Шас чавой нить ишшо из него выложу.)))
Я даже не знаю,зачем лично мне,это надо.Но очень хочеться поделиться ...Не обязательно коментировать,нужно просто обдумывать,то что вложил в текст Л.Р.


Гордость с нагрузкой

"Сняла решительно пиджак наброшенный. Казаться гордою хватило сил". Это было более или менее понятно: девичья гордость, не давай поцелуя без любви и вообще лирика. "С законной гордостью отрапортовал рабочий коллектив Захоперского снегоперерабатывающего комбината им. Внеочередного съезда о досрочном выполнении производственного плана за пятый квартал шестого года седьмой пятилетки". Это было уже чуть менее понятно, но зато привычно, вроде как лицо диктора Кириллова или очередь за печальными фрагментами коровьего скелета. И в общем-то тоже своего рода лирика.
Когда человек гордится дочкой, занявшей первое место на конкурсе юных музыкантов, это совсем понятно: в этой победе обнаруживаются следы его собственных душевных инвестиций. Если человек говорит: "Я горжусь своей дружбой с N", - это тоже понять можно: если такой достойнейший человек, как N, дарит тебя своей дружбой, значит, в тебе что-то есть.

Но та гордость, объектами которой служат вещи, никаким образом не тронутые нашим личным усилием или хотя бы участием, в моем представлении входит в круг явлений безусловно иррациональных. Особенно в этом смысле причудливыми, хотя и самыми заметными на поверхности бурной общественной жизни мне кажутся два типа гордости - гордость "государственная" и гордость "национальная". Впрочем, это явления одного порядка. Странно это или не странно, но явления эти существуют, и не считаться с этим нельзя. Мало ли еще существует странных явлений в природе, а также в мире людей и вещей.

Можно, конечно, сказать, что чем, мол, ты гордишься - ты-то, мол, тут при чем! Смирись, мол, гордый человек. А что толку?

Так или иначе, но если непременно хочется гордиться, то для равновесия научись тогда и стыдиться. Лишь стыд может хоть как-то притормозить разрушительный потенциал безудержной гордости.

Хочешь гордиться Толстым и Достоевским, Менделеевым и Чайковским, победой над немецким фашизмом, Королевым и Гагариным? Гордись, если неймется. Но тогда изволь устыдиться разделов Польши, красного террора, Ленина-Сталина, раскулачивания, ГУЛАГа, пакта Молотова-Риббентропа, Катыни, Берлинской стены, подавления Пражской весны, зачисток чеченских сел, чекистского крюка и неиссякаемого потока вранья, которым тебя же неустанно кормит твое же родное государство.

А-а! Это все не ты, это другие? Ты к этому отношения не имеешь? А к "Войне и миру" ты имеешь отношение? А подо Ржевом ты был убит? А на околоземной орбите как тебе было, ничего? Скафандр не жал?

Если ты такой уж прямо, допустим, русский, что русее не бывает, и если тебе хоть убей приспичило изо всех сил гордиться дедами-победами да отцами-молодцами, то постыдись уж заодно и погромов, и мужика, своим бренным телом перегородившего выход из электрички, и гопника, на всех углах орущего "Россия для русских".

Если ты такой уж, допустим, еврей евреич и тебя распирает от гордости за Альберта Эйнштейна, Кафку и Иегуди Менухина, то устыдись в таком случае железного наркома Лазаря Кагановича и зубного техника Зяму, приворовывающего казенное золотишко и презирающего "этих гоев". Если тебе приспичило считать нобелевских лауреатов "из наших", то считай уж до кучи и комиссаров в пыльных шлемах, пламенно руководивших доблестными продотрядами. Сам, сам считай, не доверяй это дело нацистам.

Не хочешь стыдиться того, к чему сам не был причастен? Понимаю. Так и не гордись тогда.

Знаю, что призывы мои тщетны. Знаю, что чем больше у человека потребность в метафизической гордости, тем меньше ему охота чего-то стыдиться. А поэтому все время выходит так, что гордятся одни, а стыдятся другие.

Оно и понятно: для того чтобы уметь четко отделять объекты гордости от объектов стыда, требуется постоянная и очень напряженная работа ума, сердца, опыта, интуиции. Ибо это и есть работа по различению добра и зла.

Гордость и сама по себе относится к числу смертных грехов. Гордость, не уравновешенная стыдом, - грех двойной. Ибо в таком случае страсть эта приводит тебя к тому, что ты начинаешь гордиться как раз тем, чего следует стыдиться.

Да, существуют люди, которые без "чувства законной гордости" как без пряников. А поэтому чем меньше становится содержательно обеспеченных объектов гордости, тем более остервенелый характер носит охота за ними.

Догордиться, таким образом, можно и до мышей. Что, впрочем, повсеместно и происходит. Неугомонные, обуянные неутолимой страстью "гордецы" хватаются за все подряд - за шустрого попрыгунчика всея Руси Диму Билана, за без пяти минут финал футбольного чемпионата, за танковый турпоход по холмам Грузии, за счастливую, будящую патриотические восторги возможность прикрутить газовый крантик надменному соседу, за нечаянную радость стать благоговейными зрителями великого таинства - священного распила олимпийских бюджетов.

Лет пять назад я побывал в Челябинске, где провел пару дней. В один из них мне устроили маленькую автомобильную экскурсию по окрестностям города. Была жутко снежная зима, поэтому природные красоты оказались не слишком доступными моему взору. Некоторую визуальную недостаточность как умел компенсировал любезный и словоохотливый водитель, увлеченно рассказывавший, сколько грибов, ягод и рыбы здесь будет летом. Он же поведал мне и про страшную техногенную катастрофу, случившуюся в этих краях сколько-то лет назад.

Когда же мы проезжали мимо какой-то ничем особенным не выделявшейся местности, его голос сделался вдруг заметно звонче, а в интонациях послышалась отчетливая региональная гордость. "Между прочим, - сказал он, - вот это место, которое мы сейчас проезжаем, по данным ООН считается самым загрязненным в мире".

"Оу!" - на манер вежливого иностранца из советской кинокомедии произнес я и со всей деликатностью, на какую хватило моих способностей, попросил его прибавить скорость.
Лев Рубинштейн

 

Не принимай всё так буквально...И,прямо таки,на свой счёт...

 

Ну,вот и ишшо.На радость думающим и не равнодушным.Я так думаю,что буду в этой теме выкладывать статьи и мысли умных людей и не только Л.Р. Времени,жаль мало.Но всё же тлеет надежда,что до кого-нибудь я достучусь

Клеветникам России

Я знаю, кто сейчас громче и натужнее всех кричит о "проклятых девяностых", когда Россия была "втоптана в грязь", когда об нее "вытирали ноги", когда была эпоха Великого Унижения Великой России Ужасным Западом. Я знаю, кто надрывается больше всех, кликушествуя о Всемирном русофобском заговоре, во главе которого, как легко догадаться, инфернальная Америка, для которой несомненное величие России, страны с неопознанными созидательно-разрушительными возможностями и неисчерпаемой нефтегазовой духовностью, - единственное, хотя и непреодолимое препятствие к мировому господству. Я знаю, кто они.Это более или менее те же самые ребята, которые в самом начале "лихих девяностых", то есть в годы своей пубертатной пассионарности, дружно ошивались около интуристовских гостиниц, выпрашивая у тех, кто не по-нашему одет, жвачку, сигареты "Мальборо" и авторучки "Бик". Я помню их очень хорошо. Это они за пару-тройку "зеленых фантиков" были бы не прочь прокатить на закорках того или иного "тупого америкоса" по историческим местам родной столицы. Это они называли местные рубли "деревянными" и источали холопское презрение к окружавшему их бытовому ландшафту.

Несчастных бабушек, продававших у метро белый хлеб, или немолодого кандидата наук с задрипанным портфелем в руке они называли "совком". Я тоже употреблял тогда это не очень элегантное слово. Но я употреблял его как раз по отношению к ним.

Позже, пройдя сквозь "бездну унижений" и окружив себя знаками и символами "престижа", то есть объектами западной материальной культуры (а факт существования какой-либо иной культуры всегда находился вне зоны их разумения), они дружно решили, что все это было всегда и что все это произведено на заводе имени В.В. Путина.

Это они теперь трындят с утра до вечера о западных подачках, о Вашингтонском обкоме, о пятых колоннах, о грантососах и агентах влияния.

Это они говорят о том, что Россию унизили. То есть это они и есть Россия.

А вы, ребята, не унижались бы. Не было бы тогда у вас этой саднящей занозы в сердце. Жили бы, как нормальные люди, в ладу с временем и миром. Не искали бы врагов в собственных чуланах. И главное - не было бы у вас пагубной страсти к полному отождествлению с властью, которая, чуть распухнув на нефтяных дрожжах, полностью заменила вам тех, у кого вы в начале 90-х выпрашивали драгоценную жестянку "Хайнекена". Эта власть круче, богаче и, главное, куда понятнее. Своя, родная, из соседней подворотни.

Слово "унижение" на их языке - это не то же самое слово, которое употребляет человек, для которого такое понятие, как "личное достоинство", не является вовсе пустым звуком или, пуще того, зловредной выдумкой "общечеловеков". Я, например, тоже испытывал унижения. Меня, например, унижала очередь за молоком. Меня унижало наглое рыло мясника в соседнем гастрономе. Меня унижала крашеная лахудра в паспортном столе. Меня унижал швейцар в гостинице, куда я пришел навестить приехавшего в Москву друга из Франции. Но все они совокупно не были Западом. Они были моей страной, Россией. То есть это они так думали. И так же думают все те, кто говорит об "унижении России".

А вот я еще прочитал где-то статью о том, что правительство Сербии принесло свои извинения всем тем, кого оно обидело в ходе недавних балканских войн. "Национальное унижение сербов продолжается", - патетически прокомментировал это событие автор статьи. Ну что тут сказать. Мне знакома эта приблатненная этика. Слишком знакома. До боли, как говорится. В соответствии с этой логикой тот, кто хамит направо и налево и кидает во все стороны пальцы, разумеется, правильный пацан. А тот, кто говорит время от времени "спасибо", "пожалуйста" и "извините", конечно же унижен донельзя.

Сербам, слава богу, повезло. У них нет ни мазута под ногами, ни ракет дальнего действия. У них есть шанс избавиться от имперской паранойи и стать достойным современным государством, где жизнь и достоинство отдельно взятого человека во много раз ценнее, чем вонючее "величие".

Нам повезло меньше, а потому наши униженные-оскорбленные предались сладостному коллективному галлюцинированию. В их волшебных грезах творятся чудеса, там леший бродит, там близится вожделенный "кирдык" Америке, там на неведомых дорожках хорошо виден закат Европы, там на Красной площади растут пальмы, на ветвях которых сидит русалка, а под ветвями все встают и встают с колен тридцать три богатыря под управлением национального лидера. Прерывать эти галлюцинации тем или иным бестактным призывом оглянуться вокруг себя нехорошо, негуманно. В этих случаях галлюцинирующий впадет в немотивированную ярость и назовет тебя врагом России. А кем же еще!

В волшебных сказках человеческим языком умеют разговаривать не только звери, птицы и деревья, но и вещи. Того и гляди могут невзначай заговорить изба, печь, колодец. В наши дни все чаще слышны голоса то ментовской дубинки, то половой тряпки в углу солдатского сортира, то груды семечной шелухи на пороге окраинного барака.

И все они говорят от лица и от имени России. А от чьего же еще - от своего, что ли? Но они-то и есть клеветники России. Они-то и есть русофобы, с тупым упорством пытающиеся создать образ России как страны злобных идиотов.

А Россия между тем - это не они. Россия - это я. Это моя страна. И я знаю это так же твердо, как и то, что дождь идет сверху, а не снизу, что Солнце встает на Востоке, а садится на Западе, что Волга все еще впадает в Каспийское море, что запах керосина, смешанный с запахом национал-патриотических подмышек, вовсе не называется духовностью и что не бывает ни суверенной таблицы умножения, ни суверенного закона всемирного тяготения.
Лев Рубинштейн

 

А это уж тебе виднее...Это ж как с рокн-ролом,воспринимается на ассоциативном почти уровне.

 

Некритические дни

В нашей стране критика во все времена воспринималась с большим подозрением, иногда чреватым серьезными последствиями для носителя критического сознания. Критика в разные времена называлась то очернительством, то лживыми измышлениями, порочащими наш общественный строй, то фальсификацией истории в ущерб интересам группы граждан, в дальнейшем именуемой "Россией".
Впрочем, не будем очернять и фальсифицировать. Была и критика. Журнал "Крокодил" и бескомпромиссный михалковский "Фитиль" продергивали с песочком и волокитчиков, и бюрократов,и летунов с несунами. Доставалось и тунеядцам. Мало не казалось и непутевым смежникам, время от времени срывавшим важное производство посредством недопоставок оборудования.

И еще была критика. Она была явлена в виде брошюр общества "Знание". Брошюрки так прямо и назывались: "Критика буржуазных течений в современной западной философии" или "Критика модернистских тенденций в западном искусстве". Я, кстати, не желая быть неблагодарной свиньей, не могу не сказать слов благодарности за эти самые брошюрки. Любознательное юношество моего поколения узнавало хоть что-нибудь о современном искусстве именно из этих "критик".

Но важнейшим из всех искусств являлась и является апологетика, с разной степенью философской глубины и художественной выразительности разъясняющая населению, за что именно оно так любит родное государство. Любовь не должна корчиться безъязыкая - иначе она не любовь, а темный инстинкт.

В наши дни искусство апологетики переживает пору расцвета, разухабисто гуляя по информационным просторам нашей родины, как гулял по Уралу Чапаев-герой: с присвистом, с уханьем, с двумя притопами и тремя прихлопами. Без оглядки на всякие глупости вроде звездного неба над головой, нравственного закона внутри нас и уж тем более химеры совести.

Разнообразные апологеты нынешнего российского режима, при всей пестроте своих оттенков, делятся на два отчетливо различимых типа.

Первые, немногочисленные и довольно-таки трагичные в своей исторической обреченности, а уже потому вызывающие нечто вроде человеческого сочувствия, мыслят приблизительно так:

"Да, в России демократии нет. И быть не может. И быть не должно. И это правильно. Потому что демократия - это разнообразие, а ничего вреднее для нашего здоровья, чем разнообразие, предполагающее необходимость выбора, разрушающую нашу традиционную цельность, нет и быть не может.

У нас свой путь - без всяких там разделений властей, прав человека и прочей хрени, придуманной специально для того, чтобы окончательно запутать и закабалить и без того запутавшегося и закабаленного вредоносной городской цивилизацией нашего простого и доверчивого парня, который от ваших общечеловеческих ценностей и прочих гей-парадов совсем, глядишь, сбрендит и либо сарай с боеголовками подожжет, либо не дай бог кого-нибудь прирежет под осенний свист от испоганенной атлантической жидовней, но не до конца еще выветрившейся душевной широты.

И правильно все делают наши нацлидеры, что шлют куда подальше незваных благодетелей. И не надо перед ними лебезить да заискивать. Не выйдет, господа! Вашим планам не сбыться! Без вас и без ваших так называемых общечеловеческих ценностей проживем. Жили мы и отцы наши-деды-прадеды без вашего плюрализьма. И хорошо, кстати, жили. Дружба потому что была, порядок, соблюдение очереди на помывку коридора и перловка три раза в день по будням, не считая выходных, когда еще и колбаса за рупь девяносто кило".

Вторые устроены чуть сложнее, а потому они и заметно противнее. То есть сложность их тоже, прямо скажем, не слишком уж и сложна. Они просто, как хулиганы-подростки на дорогах, развернули знаки - плюсы на минусы, право на лево, верх на низ. Но все равно - какое-никакое ноу-хау.

Они любят употреблять много наукообразных слов, соединяя их посредством какого попало синтаксиса. Среди прочих слов они особенно полюбили слово "смыслы". Именно так - во множественном числе. Смыслы они не только любят, но и неустанно их "порождают" в многочисленных бюджетных институтах. Впрочем, смыслы не столько порождаются, сколько высекаются, причем самым простым, первобытным способом - способом трения их неутомимых языков о филейные части текущей власти. А потому и смыслы этих смыслов вполне адекватны способу их порождения.

Демократия у нас есть, говорят они. А для пущей убедительности добавляют, что у нас-то она как раз и есть, а вот там, на Западе, ее как раз нет. Потому что там, на Западе то есть, диктатура и вполне себе фашизм. А у нас свобода - вот вы не в тюрьме же пока. Хотя и следовало бы, если честно. Но если наша свобода станет еще свободнее, то и ваши проблемы решатся сами собой в нужном направлении. А у нас свобода была давно, еще при Иване Грозном, когда в Европе вашей распрекрасной за косой взгляд на кол сажали. Да там и теперь все еще сажают, просто вам не говорят. А другим еще указывают. И президентов там назначают как хотят, не то что у нас всенародно и единогласно - вот какая у нас свобода. Куда уж еще-то свободы, если у нас на выборах поболе ста процентов бывает.

Все проблемы страны они экспортируют вовне - чаще всего в Америку. Туда же, где от греха подальше размещает свои трудовые гроши их возлюбленное руководство.

Интонация наших апологетов всегда взвинчена и слегка истерична. Видимо, им передается нервозность их клиентов, чья неуверенность в собственной легитимности бросается в глаза. Они так и не могут решить, что делать с Россией - встроить ее в контекст современного мира или изолировать ее от мира. Они разрываются от необходимости решить, такие же мы, как все, или не такие. Или, может, другие не такие, а мы как раз такие.

У моего товарища был когда-то сосед по квартире - человек малограмотный и при этом невероятно скандальный. Он все время с кем-нибудь судился. Свои многочисленные заявления и жалобы он приносил моему приятелю на предмет исправления ошибок. Какие-то особенно выдающиеся пассажи приятель выписывал и дарил мне, зная мою приверженность к подобного рода речевым мутантам. Мне, в частности, запомнилась фраза, выдающаяся по степени своей глубинной мотивированности. И запомнилась она мне именно так, как и была написана, то есть без знаков препинания и с той орфографией, с какой была. А выглядела она так: "Я между прочем такой же как и вы человек в отличии от вас".

А вы говорите "смыслы".
Лев Рубинштейн

 

Отрывок интервью с Виктором Шендеровичем радио "Эхо Москвы".Ведущая - А.Самсонова.
Люблю я В.Ш. Не в бровь,а в глаз лепит.Надо будет ишшо штонить от него пошукать,по тырнетским сусекам.

...А. САМСОНОВА: Давайте перейдём к другим фамилиям.

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Давайте. Менее приятным, да.

А. САМСОНОВА: Ну почему же сразу так! Вот есть генерал-лейтенант Владимир Шаманов.

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Вот!

А. САМСОНОВА: …который сегодня возглавляет Главное Управление боевой подготовки службы войск вооружённых сил. И, как ожидается, об этом сообщает ИНТЕРФАКС, он займёт должность командующего воздушно-десантными войсками.

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Замечательная, хорошая новость. Я пытаюсь понять… Это то, что называется сведения, но сведения из хороших источников. Если это случится, это может означать, опять к нашей вечной теме ловли сигналов. Это может означать либо идиотизм, либо какую-то принципиальную позицию. Тоже вполне идиотическую но принципиальную. Дело в том, что генерал Шаманов – военный преступник. И это не моя оценка, а вердикт Международного суда Страсбургского. Два эпизода по осени 1999 года. Вообще, он мог привести к массовой гуманитарной катастрофе, если бы Руслан Аушев не нарушил его приказ, который запрещал выпускать мирных жителей из зоны боевых действий. Там мог счёт пойти на десятки тысяч.

Аушев приказ нарушил, но без катастрофы под командованием генерала Шаманова не обошлось. В октябре 1999 года он перекрыл выход беженцев из Чечни в западном направлении, я просто читаю материалы дела. Федеральные СМИ сообщили, что блокпост Кавказ откроется 29 октября 1999 года, с утра там скопились тысячи человек, блокпост открыт не был, вместо этого люди были уничтожены авиацией. Погибли десятки человек. Второй эпизод – в селе Катар-Юрт, которое было объявлено зоной безопасности, точно так же, как пропускной пункт Кавказ.

Пустили туда беженцев, потом подвергли село бомбёжке, обстрелу. Погибло до несколько сотен человек. Есть приговор Страсбургского суда, по которому Шаманов является военным преступником. Страсбург постановил, что эти эпизоды нужно расследовать вновь. Мы их, как это в детском футболе говорится, - заиграли, забыли. Сейчас уже речь не о том, чтобы расследовать, а речь идёт о том, что этого человека мы, Российская Федерация, снова пускаем на командные должности. Одно из двух. Либо идиотизм, либо это некоторое принципиальное решение. Вы как хотите у себя в Страсбурге, а мы как пожелаем, так и сделаем. По Митричу из «Вороньей слободки».

Вот я гадаю, что это. Или это дезинформация. Дай бог, чтобы так.

А. САМСОНОВА: А почему мы должны доверять Страсбургу, а не российскому генералу?

В. ШЕНДЕРОВИЧ: А кто кому хочет. Вы хотите доверять российскому генералу – доверяйте. Я как-то больше Страсбургскому суду. У меня есть основание думать, что он разобрался в этом деле доскональнее и достовернее, чем наши суды, которые не нашли в действиях генерала Шаманова, и другого генерала, я фамилию навскидку не помню, состава преступления.

А. САМСОНОВА: Но это же русофобская позиция, когда мы всё время доверяем каким-то западным аналитикам, которые ставят Россию на какое-нибудь 110-ое место, западным компаниям, западным судам.

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Вы знаете что… Можно называть русофобией. Это как с фальсификацией истории. В Ходжа Насреддине – передо мной стоит осёл, он пахнет как осёл, звучит как осёл, я вижу осла и утверждаю, что это осёл. Ну вот значит я вижу генерала Шаманова, я видел своими глазами эти боевые действия, я знаю, я прочёл три тома «Хроники насилия в Чеченской республики», я встречался с теми людьми, которые через это проходили. У меня есть основания думать, что решение Страсбургского суда более основательны, чем решения наших судов. Так мне кажется.

Никому не навязываю. Но подчёркиваю, поскольку это решение есть, и поскольку мы подписались под тем, что мы принимаем эти условия игры европейские, и решение Европейского суда обязательное. Либо мы играем в эту игру, либо мы играем в другую игру. Просто правила игры надо уточнить. Либо вперёд, впереди – Уго Чавес, Ахмадинеджад, Даниэль Ортега, и много ещё славных людей со своей психологией. Давайте в их милое число.

А. САМСОНОВА: Мы обещали пройтись по фамилиям. Есть ещё одна фамилия - Дмитрий Лобойко, 26-летний владелец независимого портала информационного сайта «Полит-Самара.ру».

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Тут да! На Дмитрии Лобойко государство оттачивает свою борьбу с экстремизмом. Экстремизм Дмитрия Лобойко заключается в том, что он является владельцем самарского независимого информационного сайта, и критикует местных чиновников. Перечисляю, по Интернету полазил, в квартиру родителей Лобойко явился человек, представившийся заместителем прокурора района Самары.

А. САМСОНОВА: Чай попить?

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Наверное. Сообщил родителям, что их сын оппозиционер и экстремист. Да, есть данные, что он оппозиционер. Страшное дело! Потом пришли туда же, к родителям, «ищут пожарные, ищет милиция»©, пришли сотрудники ДПП, дорожно-патрульная служба. Эти были попроще, они не представились, и начали требовать сообщить местонахождение этого парня, и намекнули родителям, что на дорогах много аварий и мало ли что может случиться. Дословно. Конец цитаты. На другой день к родителям пришла сотрудница районного отделения милиции. Это ещё проще, Алиной Макеевой представилась, изъяснялась матом с родителями.

Потом к родителям пришёл майор милиции, и велено было сына сдать в милицию, иначе, цитирую, «поймают на улице и почти наверняка найдут наркотики». И туда же, до кучи, в эти же дни ему пришло несколько повесток из военкомата, ему ещё 26, а не 28. И сказали, что призовут в армию. Вот я просто хочу заметить, что всю эту прорву дармоедов наглых содержит этот самый Дмитрий Лобойко и его родители, налогоплательщики. Это государство навалилось. Всё, что есть. Ещё из Санэпидемстанции придут, тараканов найдут, квартиру опечатают. Всё, что только есть у государства, на борьбу с владельцем оппозиционного маленького сайта местного, который критикует местных чиновников.

Вот такая капля воды, очень красивая. Есть ещё одна милая фамилия, по поводу того, кого мы кормим. Тут давеча Кадыров доложил о своих доходах.

А. САМСОНОВА: Ну как мы можем без Вашего любимца обойтись в программе!

В. ШЕНДЕРОВИЧ: «Мимо тёщиного дома…» Ну, о чём Вы говорите! У Кадырова обнаружилось 36 кв.м. в Грозном и «Жигули». Помните, в «Берегись автомобиля» герой Папанова говорил: «Ты голодранец!» Вот бомж практически. Других доходов у Президента Чечни не было, - заявила пресс-служба. А недавно он сам, простой человек, сказал, что в Арабских Эмиратах у него есть конюх, который готовит его скакунов к скачкам. Помните, арестовали конюха, он по совместительству убил кого-то там. Жеребцы Кадырова стоят от 300 тыс. долларов до 2,5 млн. долларов за голову.

А. САМСОНОВА: Но это же движимое имущество, а его просили о недвижимом.

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Движимое. Вообще, арабские скакуны полагаются арабским эмирам. Но чтобы федеральному чиновнику, чей регион находится на дотации… вот это я не знал. Это какая-то новость.

А. САМСОНОВА: Вам жалко что ли?

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Мне – да. Поскольку это мои скакуны и Ваши. Вот мои!

А. САМСОНОВА: Половина Вам…

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Мы его содержим, этого несчастного человека с его «Жигулями». Кстати, по поводу «Жигулей». У него другая есть движимость. У Рамзана Ахматовича замечены машины, причём, никак не «Жигули», а в промежутке между «Хаммером» и «Ломбарджинни», он их забыл указать в декларации. Или как-то не рассмотрел. Я думаю, что человека, который сослепу не различает собственный «Ломбарджинни» от «Жигулей», такой слеповатенький, ему не надо руководить субъектом федерации. Его надо подлечить немножко. С моей точки зрения, как налогоплательщика. Ещё раз говорю, я не против. Когда арабские эмиры скачут на своих скакунах и разъезжают на своих «Ломбарджинни», мне за них только приятно, на здоровье.

А вот когда субъект, находящийся на дотации со всем тем, что мы знаем о жизни Чечни, немножечко досадно. Хотя можно сказать, что во мне говорит страшная зависть. У меня никогда не было арабского скакуна.

А. САМСОНОВА: Давайте от глобальной несправедливости перейдём к глобальной справедливости. Тут юрист из Тюмени просит лишить г-на Гребенщикова ордена его. Он почитал тексты его песен. Что Вы скажете, пора ли?

В. ШЕНДЕРОВИЧ: Пора, пора. Там в списке перечня грехов Гребенщикова упомянуто тунеядство. Автор письма отстал на полвека. Одного автора за тунеядство уже сажали. Кончилось это для поэта очень хорошо. Так что самое время.

А. САМСОНОВА: Да. Сейчас проходит выставка его фотографий в прекрасном городе Канны. Ну что ж, это была программа «Особое мнение». Виктор Шендерович, писатель и журналист делился своим особым мнением со мною и с вами, за что ему большое спасибо.

 

Забавненько ))

Булгакова(-о) знаешь?

Да, понимаю, заголовок довольно странный. Но потом все разъяснится, обещаю, - чуточку терпения.

А для начала вот что. Неизбывный наш литературоцентризм, вступая в непосредственное соприкосновение с грубой реальностью, преподносит нам иногда... Нет, не то. Об этом наговорено столько уже всего, что лучше будет как-нибудь по-другому.
Так, например. В детстве я очень любил географию. Точнее сказать, географическую карту, висевшую над моим письменным столом. Пялиться на пеструю карту мне было как-то веселее и увлекательнее, чем на постылые и совершенно закрытые для восприятия страницы учебника по физике под редакцией Перышкина и Крауклиса. (Вот память! Хотя не могу исключить, что Перышкин и Крауклис - это как раз какая-нибудь стереометрия - хрен редьки не слаще. Нет, стереометрия - это все-таки Стратилатов - точно помню. Так что все правильно.)

Карту я знал очень хорошо: мог почти точно нарисовать большую жирную запятую Африканского континента или Скандинавский полуостров, похожий на спящего сенбернара в профиль. Я, хоть ночью разбуди, мог назвать столицу какого угодно государства. Знал я, например, и знаю до сих пор, что столицей Гондураса является город Тегусигальпа. Правильно? Я ничего не перепутал?

И я очень много читал. Учитывая мою уже упомянутую здесь душевную привязанность к географической карте, легко догадаться, что и читал я в основном про путешествия и открытия. Таким образом, литература и география дружественно и взаимовыгодно сосуществовали в моем пытливом подростковом сознании.

Бывают, впрочем, случаи, когда география и литература вступают друг с другом в странные окказиональные противоречия. И вот один из таких случаев.

Один из друзей моей юности, студент-филолог и начинающий поэт, как-то летним вечером в конце 60-х годов возвращался из довольно отдаленного дачного поселка, куда он только что проводил свою барышню. И вот сидит он на пустом перроне и ждет последнего поезда. А поезд все не идет и не идет. А чтобы время не тянулось столь мучительно, он бормочет про себя все, какие может вспомнить, стихи своего обожаемого в ту пору Блока. На перроне он был один. А над ним низко повисла несколько тревожная для городского человека первозданная ночь, слегка, впрочем, очеловеченная худосочным фонарем. И даже угадывались в глубине пристанционной площади очертания деревянной аптеки. Так что ничего - жить можно. Приятель мой, хотя и проводивший только что до дому свою нежную подругу, будучи юношей ветреным, не стал бы иметь ничего против появления на перроне какой-нибудь незнакомки, способной тем или иным образом скрасить нудное ожидание.

Незнакомка не появилась. Появился, напротив, незнакомец, вызвавший в душе нашего героя стыдноватую, но отчетливую тревогу, ибо его облик и специфическая пластика навеяли на моего субтильного и очкастого друга некоторые малосимпатичные воспоминания из времен его дворового пресненского детства. Незнакомец подошел к моему другу, дыхнул на него чем-то значительно менее декадентским, чем какие-то там духи и туманы, и задал совершенно в этом пространственно-временном контексте неожиданный вопрос. Он спросил: "Булгакова знаешь?"

У юноши, что называется, отлегло. Еще бы ему не знать Булгакова, которого он читал и перечитывал сто раз подряд! Вот, кстати, совпадение: два заветных номера журнала "Москва" с "Мастером и Маргаритой" вот прямо сейчас лежат в его сумке. Все складывается просто отлично. И чего это он, дурачок, испугался. Булгаков и его счастливая проза сделают человека из любого, даже из этого брутального на вид субъекта. Литература спасет этот грубый мир - мир агрессии и утробных страхов. Друг мой уже изготовился преподнести незнакомцу какую-нибудь из особенно блистательных цитат, в ответ на которую он рассчитывал получить другую - не менее искрометную. Так, глядишь, не заметим, как время до поезда пролетит. А ведь еще и в поезде можно продолжить. Эх, красота!

Но на всякий случай, исключительно из соображений интеллектуальной корректности, он все же счел нужным уточнить: "Какого Булгакова? Писателя?" "Хуятеля! - уже и вовсе неожиданно, хотя и в рифму, ответил незнакомец. - Деревню, говорю, Булгаково знаешь? Здесь где-то должна быть. Мне туда надо, понял? А в какую сторону, не знаю, понял? А ты знаешь Булгаково? Деревня. Здесь где-то". "Нет, - ответил поэт печально, - не знаю. Я здесь первый раз". "А хули ты тогда расселся тут?" - в полном несоответствии с нормами светских приличий, да и просто с элементарной логикой спросил раздосадованный незнакомец. Проявления его досады могли бы быть и более предметными, но ограничились, к счастью, вербальным уровнем. Он лишь презрительно махнул рукой и ушел куда-то в ночь, слегка посверкивая во тьме своими условно белыми штанами.

А дальше что? А дальше ничего. Пришла электричка, мой приятель сел в нее и поехал в Москву. А по дороге он мысленно оттачивал свое литературное мастерство, которое, он знал, непременно пригодится ему, когда он будет рассказывать своим друзьям и знакомым об этом удивительном литературно-географическом эпизоде. Время от времени у него не получалось удержаться от радостного хохота, чем он приводил в легко объяснимое смятение сидевшую рядом с ним пожилую огородницу с огромным букетом георгинов в натруженных руках.

Лев Рубинштейн

...и ишшо)) Пользительно,знаете ли,так день начинать.

Игрушечный попугай

Большинству из нас свойственно с умилением пересказывать друг другу те или иные шедевры детского речетворчества. То, что дети говорят иногда удивительные вещи, никакая, мягко говоря, не новость. Что, впрочем, не мешает нам всякий раз заново поражаться и восхищаться. Больше всего потрясает их способность описывать взрослый мир - закоченелый мир межличностных связей, социальных привычек и предрассудков, идеологических и эстетических кодов нашего повседневного поведения. Они как-то вдруг формулируют то, что должны были бы сформулировать мы сами, если бы умели. Такое бывает при соприкосновении с хорошим искусством: "Как же так - это же так просто! Почему не я это сказал?"
Эстетическая ценность детского высказывания, как и высказывания художественного, прямо пропорциональна той степени, с какой нарушаются общественные приличия и этикетные предписания. Творчество - это риск. И не только риск быть непонятым. Иногда как раз наоборот.

Вот едет, допустим, пятилетний мальчик Лева со своей мамой в трамвае по заснеженной столице. Время действия - зима 1953 года. Трамвай проезжает мимо одного из многочисленных портретов усатого человека в красивой военной форме. Тут мальчик Лева на весь вагон звонким своим голосом спрашивает: "Мама, а Сталин когда уже умрет?" Трамвай затихает. Внезапно позеленевшая мама, вместо того чтобы вразумительно ответить, на ближайшей же остановке грубовато выволакивает любознательного мальчика из трамвая. Примерно через месяц на этот невинный вопрос был дан исчерпывающий ответ.

А вот, например, тоже с мамой, но уже несколькими годами позже и не в трамвае, а в троллейбусе едет совсем другой мальчик мимо площади Дзержинского (ныне Лубянской). Проезжая мимо чугунного козлобородого истукана, стоящего на высоченном круглом постаменте, мальчик (опять же во весь голос) спрашивает: "Мама, а этот дядя, который вылез из трубы, он кто? Трубочист?" Финал тот же.

А вот, скажем, еще несколькими годами позже и уже другой мальчик - лет восьми - сидит с отцом в коридоре детской поликлиники. Долгая, нудная очередь. Папаша читает книжку, мальчик мается и разглядывает стены. Вот плакат о профилактике гриппа. Тут вот велят мыть фрукты перед едой. В другом месте настоятельно советуют закаляться как сталь. А вот череда портретов каких-то дядек в пиджаках, галстуках и со скучными озабоченными лицами. "Пап! А кто эти дяденьки?" - спрашивает мальчик. Отцу лень объяснять, что означает слово "Политбюро". Поэтому он отвечает лаконично: "Это наши вожди". "Ну, папа! - говорит сынок с нравоучительной интонацией. - Что ты говоришь? Какие вожди? Вожди же бывают только у диких племен!" Крыть отцу было особенно нечем, но, к счастью, подошла их очередь.

А вот уже совсем недавно, месяца два тому назад, девочка лет трех с чем-то рассматривает яркий плакат на заборе строительной площадки. На плакате что-то написано, а в центре композиции - большая двухголовая птица, разукрашенная красным, белым и синим цветами. "А это какая птица?" - спрашивает девочка. (Только что они вместе с дедом, которого по странному стечению обстоятельств зовут так же, как мальчика в первой из череды наших историй, то есть Львом, кормили уток в пруду). "Это герб России", - честно, но непонятно отвечает дед. "А почему такого цвета?" "Это цвета российского флага", - отвечает дед с той же неумолимой честностью. Интересно, что о нестандартном количестве голов вопроса не последовало. Девочка надолго замолкает - совершенно очевидно, что в голове ее протекает серьезный аналитический процесс. Через какое-то время она делится результатом своей напряженной умственной работы. "Это так иногда бывает, - говорит она, - что если попугай игрушечный, то у него бывает две головы". Боже мой, изумляется дед, "игрушечный попугай"! Надо же придумать такое!

Начитавшись и наслушавшись всех этих бесспорных шедевров, подмывает воскликнуть: "Будем как дети!"

Воскликнуть-то можно, никто не мешает. Да только не получится. В этом смысле - не получится. Свежий и непредвзятый взгляд на жизнь редко дается взрослому человеку, если он, конечно, не большой художник. Из блаженного детства за нами тянутся совсем другие хвосты: ужас перед социальной ответственностью, небрежение причинно-следственными связями, крикливая капризность, беззаветное доверие к сказке, смертельный страх потерять из поля зрения маму-папу, непреклонная уверенность в том, что не ты сам, а этот противный шкаф, лишь он один повинен в том, что ты с разбегу треснулся головой об его угол.

Так что нет, не надо - не будем как дети. Тем более что мы и без того вроде как дети. Попробуем уже быть взрослыми, наконец. Лучше поздно чем никогда.
Лев Рубинштейн

 

Вот...Не моё - тиснул с другого форума.Посмеялся.Что-то в стиле "Фетота-стрельца"...

Верьте аль не верьте, а жыло-было одно царство-государство, скорее большое, чем малое, но техниццки отсталое.
Правил там царь - типо главарь, сам мелкий, но горазд на большие и вредные проделки.
Купцы продавали басурманам дрова, керосин и продукты природного разграбления, а из-за акияна везли товары народного потребления. Царю платили пошлины да оброки, ну и себе оставались кой-какие крохи.
Государевых людей - огромная рать, им бы только на лапу брать, писари, опричники да стрельцы, бюрократы и подлецы.
А ышшо в царстве был волокушечный аграмадный завод, приносящий какой-никакой, а всё же доход.
Волокуша - вещь нехитрая, два бревна да настил, лошадь впряг - и попылил. Пусть архаично, зато патриотично, а что медленно и тряско - дык это не на рессорном ходу коляска. А повозок в царстве отродясь делать не умели, да вопчем не очень-то и хотели.
Пробовали разок топором срубить, но как ни тщились - квадратные колесы сразу отвалились.
Вобчем, жили - не тужили, по дорогам волокуши пылили, керосин басурманам - денежки по карманам. Да и внутренние откаты - на мелкие траты.
Раз к царю на променад пришел транспортный магнат...


ВОЛОКУШЕЧНЫЙ МАГНАТ:

Разрешите докладать !
Наш продукт не хочут брать !
Заграничные повозки
Норовят все покупать !


ЦАРЬ:

Что за чушь ты говоришь ?
Чую, жулик, ты юлишь !
Мошт, откат платить не хочешь ?
Аль нарочно меня злишь ?

Кстати, дядя, где мой куш ?
Симбиёз ты наш не рушь !
Я купил же для пожарных
Целых десять волокуш !


ВОЛОКУШЕЧНЫЙ МАГНАТ:

А откат платить с чаво ?
Производство-то мертво...
Покупателей не стало -
Прям как будто колдовство.

Волокуш уже штук сто -
Не хотит их брать никто.
То цена великовата,
То им качество не то !

Волокуша - что мосток,
Два бревна и пять досОк
Ну а что гнилые доски -
То терпимый косячок.

Из-за моря-окияна
Навезли от басурмана
Кэбов, бричек и карет.
Вот такой вот винегрет...

Демпингует басурман,
И залазит к нам в карман,
Грабит прямо на ходу !
Вот принес же чорт беду...

Я придумал, как нам быть -
Импорт надо бы прикрыть !
За ценУ пяти колясок
Волокушу не купить...


ЦАРЬ:

Это, паря, не беда.
Значить, пошлина худа.
Мы ее в разы подымем
Вот и поглядим тада !


Сей же час издан был указ. Пошлины на коляски стали как в страшной сказке. Но пошлины царя всем до фонаря - знай везут себе коляски, как и до встряски...


ВОЛОКУШЕЧНЫЙ МАГНАТ:

Вот же ушлый наш народ,
Ить придумали ж обход -
Разбирают их на части
Вот такой вот подлый ход

А на части пошлин нет !
Надо бы ввести запрет.
И чтоб никаких лазеек !
Царь, садись, пиши декрет !

Сделай умное лицо
Или почеши яйцо.
И влупи такую ставку -
Мулиён за колесо !


ЦАРЬ:

Эт ты дело говоришь -
Можешь ведь, когда хотишь !
Я им покажу конструктор !
Понавыдумали, ишь !

Я им дам, япономать !
Нех от пошлин убегать !
Вот теперь свои кареты
Перестанут разбирать !

С полной пошлиной карет
Не наввозишься уж, нет !
А родная волокуша
СтОит, как кабриолет.

И потянется народ
В волокушечный завод,
Чтоб купить свое, родное...
Енто - гениальный ход !


Загрустил народ, но на поводу царя так и не идёт. Морщится, но за повозки платит, а на волокуши денег не тратит.


ВОЛОКУШЕЧНЫЙ МАГНАТ:

Царь, что делать ? Вот бяда,
Наш народ - такой балда !
Не поймет, что мы печёмся
Ведь об ём же завсегда !

Ну совсем продажи встали.
Волокуша в день - едва ли...
Ну, короче - я в печали...
Не об этом мы мечтали !


ЦАРЬ:

Видно, пошлина мала,
Раз хватает им бабла.
В десять раз еще подымем.
Для их пользы! не со зла !


ВОЛОКУШЕЧНЫЙ МАГНАТ:

Енто - царский разговор !
Енто - правильный террор !
Раз не чуют своей пользы
Мы возьмем их на измор !


А пока суть да дело - в столицу известие прилетело. Ломится к царю генерал, что армию до нитки обокрал. Зенки выпучены, чо-то лопочет - вобчем, не понять, чаво конкретно хочет


ЦАРЬ: *спросонке*

Ето хто ?.. А, генерал...
Помню... я с тобой бухал...
Ты ишшо тогда нажралси
И за шторою насcaл.

Так какая же нужда
Привела тебя сюда ?
Ты, надеюсь, сpaть не хочешь ?
Тут тебе не борозда !


ГЕНЕРАЛ:

Царь, проснись, в стране бузА !
Масса стала так борзА -
Взбунтовалась против пошлин !
(Ежли чо - я лично ЗА !)

На окраине страны
Очень все возбуждены.
Перекрыли все дороги,
Знать, объелись белены !


ЦАРЬ:

Беспорядки прекратить !!!
Их у нас не могет быть !
У нас все и всем довольны...
Как подавишь - доложить.

И чтоб впредь такое дело
Вмиг предотвращать умело.
На просторах всей страны
Нам протесты не нужны.


ГЕНЕРАЛ:

Я все понял. Так и быть -
Все стрельцы проявят прыть.
Не извольте сумлеваться -
Будут носом землю рыть !


Неделя не прошла - опять такие же дела. Снова на востоке бунтуют буяны - разбойники и смутьяны. Наш генерал опять к царю прискакал...


ГЕНЕРАЛ:

Разрешите доложить !
Ентого не могет быть,
Но с утра в Дальневостоке
Начал вновь народ бузить !


ЦАРЬ:

Али слышу я баян
Про бунтующих мирян ?
Али в ухе приключился
Акустиццкий обман ?

А возьми-ка ты стрельцов,
Отмороженных бойцов,
Без моралев и сомненьев,
В-общем, полных подлецов

Пусть намнут бока смутьянам,
Взбунтовавшимся крестьянам,
Всех в темницу побросать !
Покажи им кузьки мать !

Мне ж закон пора писать,
Срочно пошлины поднять.
Побегут тогда все сразу
Волокуши покупать.


Буянам бока намяли, новые пошлины приняли. Народ в печали, но это все детали...


ВОЛОКУШЕЧНЫЙ МАГНАТ:

Вести есть, итихумать,
Прям не знаю, как сказать.
Начинать тебе с хорошей
Аль с плохою докладать ?


ЦАРЬ:

Опосля того бунтА
Одолела тошнота.
Мне бы надо позитиву
Для здоровья жывота !


ВОЛОКУШЕЧНЫЙ МАГНАТ:

Как мы пошлины подняли
Брать коляски перестали !
Такшта все-таки в финале
Мы их, иродов, дожали !

Только видишь ли, майн хер,
Я, как твой функционер,
От тебя скрывать не буду
Бесполезность наших мер.

Вот такой вот поворот -
Скоро стану я банкрот.
Потому что волокуши
Не берут, вельбот им в рот !


ЦАРЬ:

Чтоб продвинуть наш товар
Нужен грамотный пиар.
При активной пропаганде
Мы получим свой навар.

Как спасти нам волокуши ? -
Надо всем присесть на Уши !
Выступишь перед народом !
А пока меня послушай:

На дорогах сей страны.
Мол, колесы не нужны.
Ведь дороги - грязь да ямы,
И асфальту лишены !

Ты, дурында, не забудь
Особливо подчеркнуть.
Что повозков нам не надо -
Волокуши - вот наш путь !

А кареты, мол, опасны,
С этим все спецы согласны.
Ихни скорости ужасны -
Бьются насмерть ежечасно.

Мол, кто ежли не дурак,
Самому себе не враг -
Пересядет в волокушу.
Вот примерно как-то так...


Провели среди населения агитацию - никакого толку, окромя всплеска эмиграции. Все предпочитают старую карету, пересаживаться в новую волокушу резону нету...
Пошел тогда царь за советом к Бабе Яге, проживающей в тайге. По части пакостев бабка была большая мастерица, кощеева ученица.


БАБА ЯГА:

Что ты кислый, мой царёк ?
Али кто тебя допёк ?
Али климакс наступает ?
Али не сдают оброк ?


ЦАРЬ:

Это, бабка, все не то !
Всё сурьезнее зато -
Задолбал меня народец,
Я не знаю делать что !

Поразъездились в каретах,
Сил моих уж больше нету !
Волокуши не берут !
Я нищаю ! Мне капут !

В рот не лезет мне шартрез,
Обострился энурез -
В волокушечном заводе
Есть мой личный антирес !

Ввоз карет мы пресекли,
Но их столько навезли,
На сто лет их людям хватит...
Как залезть в их кошели ?


БАБА ЯГА:

Щас решим все как с куста...
Вот наш метод - простота !
Запретить колёсы можешь ?
Аль религия не та ?


ЦАРЬ:

Запретить то я бы смог
На какой угодно срок,
Но не вышло б революций -
Я боюсь их до изжог !


БАБА ЯГА:

Ты, мой голубь, не баись,
И напрасно не грузись !
У тебя стрельцов орава -
Это ж просто зашыбись !

Ведь на кажного жнеца
У тебя по два стрельца.
Для поддержки диктатуры
Хватит сабель и свинца.


ЦАРЬ: *светлея лицом*

Царь я или я не царь ?!
Буду править я, как встарь !
Будет делать, что я хОчу
Кажная жывая тварь !

Чую я, народ созрел
Для больших и важных дел !
Кстате, я таку корону
В армитажэ приглядел !

Демократий нам не надо,
Наш народ по сути стадо,
Надо их доить, пасти,
И держать их взаперти !

Ох, Ягуша, ты умна !
Щас наполнится казна !
Так давай за энто дело
Выпьем доброго вина !

* * *

Пьяный царь запел куплету,
Взгромоздился он в карету,
И погнал что было сил,
Словно сказошный дебил.

На мосту его мотнуло,
повело, перевернуло,
И в рекУ с моста - БУЛТЫХ!
Вот и нет его в жывых...

* * *

И такое резюме:
Ежли ты в своем уме,
Будь ты царь или шпана -
ЗА РУЛЕМ НЕ ПЕЙ ВИНА !

Такшта если не дурак -
Никогда не делай так !
Вот такой пердимонокль,
Вот такой вот лапсердак !

 

Посмеялся.)))

Так само получилось

Тектонические сдвиги последних десятилетий столь разительны и столь эпически масштабны, что мелочи иногда ускользают от нашего заинтересованного внимания. Но мы-то знаем: мелочей не бывает. Особенно таких мелочей, о которых мне хочется напомнить. Короче говоря, заметили ли вы, что жители наших городов почти перестали плеваться на улицах? Ну хорошо - не совсем, я же сказал "почти". А что было раньше, помните? Не помните? Ваше счастье.
Не плюются теперь даже подростки. Они, правда, повадились выдувать из себя довольно омерзительные на вид резиновые пузыри, но зато не плюются. По крайней мере мне так кажется. Активно плюются теперь только футболисты на поле и все остальные в кресле стоматолога.

А вот мальчики времен моего детства плевались беспрерывно. Умение эффектно плеваться было делом чести, доблести и геройства. Мы плевались направо и налево. Вперед и назад. На дальность и на меткость. Друг на друга и на все остальное. Мы плевались лихо и азартно, бунтуя против нудных и репрессивных норм приличного поведения, против учителей и родителей, против Законов юных пионеров и таблицы умножения, против Васька Трубачева и его товарищей.

С возрастом одни идиотские привычки, как правило, сменяются другими. Сначала, допустим, жуют вар. Потом пробуют курить за гаражом. Потом - глоток портвейна из горла. А вот обыкновение плеваться никуда не девается и ничем не сменяется. Оно служит постоянным монотонным аккомпанементом для всех прочих.

Взрослые тоже плевались. И тоже довольно много. Но они плевались скучно и деловито, не прерывая разговора, курения и игры в азартные игры.

В помещениях плевать не разрешалось, считалось признаком бескультурья. "Дома небось не плюетесь", - укоризненно говорила нам уборщица тетя Нюра, и была права. В конце пятидесятых знакомый моих родителей побывал в командировке в каком-то советском захолустье. Вернувшись, он рассказывал о надписи, которую прочитал в салоне одного из рейсовых автобусов. Там было написано: "Сорить и плевать на пол воспрещается". Тогда писали именно так – "воспрещается". Увидев надпись, он возмутился вслух, апеллируя к пассажирской общественной зрелости. "Как же надо не уважать нас, пассажиров, чтобы вывешивать такие вещи, - возмущался столичный командировочный. - Как будто бы мы все только и делаем, что плюем на пол". Общественность его митинговой страстью заразилась, прямо скажем, не сильно. Лишь один представитель пассажирской массы, мужик средних лет, степенно возразил ему: "Те, что писали, поумнее нас-то с вами будут. Им уж видней, что писать, а что не писать".

Тотальная заплеванность наших улиц долгое время не замечалась мною. Вернее, казалась нормой. Я стал замечать ее лишь тогда, когда вернулся домой из первой моей заграницы, случившейся лишь в конце 80-х годов. Чистота лондонских улиц как раз не произвела на меня особого впечатления – слишком много было впечатлений других, куда более красочных. Но вернувшись в Москву, я стал обращать внимание на обилие плевков и плевочков, покрывавших родной асфальт. И ни принимать их как должное, ни считать "эти плевочки жемчужинами" уже никак не получалось.

А еще я стал думать вот о чем. Почему, стал я думать, в нашем языке так много идиоматических конструкций, связанных с функцией слюнных желез. Почему бесшабашность, легкомысленность и равнодушие к тем или иным сторонам жизни должно называться именно "наплевательством"? Это теперь наплевательство стало именоваться "пофигизмом" или, в крайнем случае, его более сильным, хотя и менее нормативным синонимом. Впрочем, как было сказано в начале, плеваться в последние годы вроде бы перестали.

Коллективный разум народа предписывал "наплевать" на всякую ерунду, всякий вздор, всяких дураков, говорящих всякие глупости. На вредное начальство, на украденный кошелек, на двойку в третьей четверти. Но он же неукоснительно предостерегал от плевания в колодец. И не потому, что колодец - это вообще колодец. А потому что тебе же, дураку, пригодится воды напиться. А так – почему бы и нет.

Вот случай, давний случай, где в диалектическом единстве слились вечный российский мотив бесбашенного "наплевательства" с табуированным "колодцем". В общем, дело было так. Пятидесятые годы. Коммунальная кухня. Тетки-соседки хлопочут каждая над своим борщом. В какой-то момент в кухню влетает с выпученными глазами сынок одной из них, мальчишка лет примерно девяти. "Мама! - кричит он, - сейчас сюда придет папа!" Это единственное, что он успевает произнести, потому что в тот же самый момент в кухню действительно вбегает папа и начинает гоняться за ним вокруг ничего не понимающей мамы с криками "убью, гадина!"

После того как отец чуть-чуть остывает, а сынок, хлюпая носом, убегает в уборную, где запирается на полчаса, выясняется следующее. Папа прилег на диван с газетой, да и задремал. Сынок, сидевший поблизости и решавший какие-то задачки по арифметике, повинуясь чему-то столь же неведомому, сколь и непреодолимому, встал и подошел к спящему отцу. Сначала он долго вслушивался в равномерное похрапывание. Потом со все возрастающим интересом стал вглядываться в темноту разинутого папашиного рта.

То, что последовало за этим, сам он описывал так: "Я не хотел, правда. Я просто думал: а что будет, если я плюну папе в рот. И все. Я не собирался, правда. Я просто думал: а что будет. Ну, правда, я не хотел. Так само получилось". В тот же самый миг, когда "так само получилось", отец немедленно проснулся. Все остальное уже известно.

Вот и все. И попробуем хотя бы в этот раз избежать соблазна многозначительных обобщений. Ну, разумеется, Эдип - как не понять. Ну, библейская история про Ноя и Хама - тоже не фокус. И про реализацию метафоры говорить незачем – слишком все очевидно.

А уж разговоры обо всяких там национальных особенностях и самобытных традициях – это уж вообще. Да и не верю я, честно говоря, ни в какие такие особенности. Это все либо для патриотов, либо для ксенофобов, что в общем-то одно и то же. Вот пусть они об этом и думают. И что бы они там все ни напридумали, мы-то знаем, что ничто ничем толком не объяснить. Почему мы плевались? Почему перестали? А почему "да наплюй ты на него в самом-то деле"? А почему "а мне трижды наплевать, что ты кандидат наук"? А почему "плюнул на все и уехал отсюда куда глаза глядят"? А почему все остальное? Бог его знает, почему. Видимо, уж "так само получилось".

Лев Рубинштейн

А,к чему это? Да,просто так...

 

К ещё большему сожалению,не только плевать не прекратили.

Вот тут ишшо кое что,для любителей )))

********.Ru

Был у меня одноклассник - очень непростой тип. Прямо скажем, сложный.

Он был страшный хвастун и врун. Все время рассказывал про свои бесконечные и откровенно мнимые подвиги: то он раскидал в одиночку целую кодлу шпаны, то он переплыл Волгу туда и обратно, когда летом ездил к дяде под Саратов, то победил всех на городской математической олимпиаде, при том, что в родной школе по математике никогда ничего выше трояка не имел. Все к этому привыкли и в бессмысленные обличения не пускались. Ну, переглядывались иногда.При этом он был обидчив и подозрителен до крайности. О чем бы ни шел спор (а он был еще и отчаянный спорщик, то есть разговор на любую, даже самую невинную тему умел превращать в вязкий нескончаемый спор), он в какой-то момент говорил: "Ты, наверное, думаешь, что ты самый умный". "С чего ты взял, что я так думаю..." - "Думаешь, думаешь, я же вижу". Постепенно я проникся убеждением, что это не я, а именно он думает, что я, если уж и не самый умный, то по крайней мере умнее его. Но думает он об этом столь потаенно, что он думает, что это я так думаю.

Он, судя по всему, относился к себе довольно скверно, но был уверен, что это другие относятся к нему скверно, причем совершенно незаслуженно. А к нему не относились плохо. Его просто старались избегать. Не звали, например, на дни рождения, где - все знали - он обязательно затеет какой-нибудь бессмысленный спор и всем испортит веселье. А он на это обижался. В общем, замкнутый круг.

И я думаю, что коллективное тело официальной России относится к себе очень и очень плохо. И этим многое объясняется. Например, шизофреническое сочетание неизбывного мифа о великодержавном "величии" с входящими в явное противоречие с ним заячьей мнительностью и стародевической обидчивостью, кое-как простительными для маленьких и слабых, но совершенно неуместными для великих, сильных, великодушных и высокодуховных.

Этим же объясняется и специфическое отношение к Западу, основанное на глубинной, загнанной в подсознание убежденности, что "мы хуже всех". Эстонцам, например, не позволено переносить с места на место наши памятники - они же вроде как культурный народ. Нам можно эти памятники и вовсе посносить. Они же наши.

Нам можно все, чего нельзя другим. Но не потому, что мы лучше других, а потому что хуже. Что с нас возьмешь.

Отсюда же и повышенная бдительность и нервозное ощущение, что "за тобою полоса пограничная идет". Поэтому все эти, "которые думают, что они умнее всех", называются русофобами. Это те, кто все время напоминает нам о том, какие мы есть на самом деле. Ну, а зачем? Без них тошно.

Русофоб (это который не патриот) всегда замечает только плохое. Или некрасивое. То есть некрасивое с точки зрения патриота. А некрасивое с точки зрения патриота - это все то, что не пишется с заглавной буквы.

Патриот праведно негодует: "Вот зачем этот фотограф снимает бомжей на вокзальной площади? Зачем? Что он хочет этим сказать? Что у нас кроме бомжей и нет ничего? А зачем вот они пишут о том, что в нашем городе дом обрушился? Ну, обрушился. У других, что ли, дома не рушатся? У них там за океаном и не такие дома валятся - по сто этажей. А у нас трехэтажный дом всего-то.

Ну вот зачем? Как будто в городе нет ничего хорошего. Почему бы им не осветить, например, телевыступление нашего мэра, в котором он честно сказал, что не берет взяток? А почему бы не рассказать про конкурс молодых поэтов-патриотов из литобъединения "Двуглавый орленок"? Я вот вам сейчас зачитаю стихотворение, получившее первую премию. Называется "Слово об органах". Вот, послушайте:

Сквозь ветры западные злые
В коттедже, в офисе, в избе
Нас греют органы родные
С названьем кратким "Эфэсбе".

Димон с Вованом все осилят,
Распилят, перетрут, спасут.
Вперед, Единая Россия!
Пусть несогласные сосут

Трансатлантическое вымя,
Шакаля, хрюкая, визжа.
Но хрен им: все звончей над ними
Свистит державная вожжа.

Иного нам не надо рая,
Покуда органы ГБ,
Как бы резвяся и играя,
Нам нежно водят по губе...

Ну, концовка там не совсем понятная. Но это же все-таки поэзия, мерцание, как говорится, смыслов. А в целом хорошо, по-моему: боевито, напористо. А вам бы только негативчик смаковать. Думаете, наверное, что самые умные".

А тот самый мой одноклассник, как и все подозрительные люди, считал себя еще и ужасно доверчивым.

Эх, доверчивость, будь она неладна. Вот и национальный лидер Путин признался, что главным своим недостатком считает доверчивость.

И правда - сколько бед из-за этой доверчивости. Уж если ты, допустим, сам себя ощущаешь людоедом, то тогда уж не позволяй жидо-атлантическому коту в сапогах заморочить тебе голову. И под его сладкое мурлыканье про глобальный мир и общечеловеческие ценности не превращай сам себя в ничтожного мышонка. А то ведь сожрет и не подавится. Знаем мы этих котов.

Или уж не будь людоедом. Тогда и коты не страшны.
Лев Рубинштейн

 

Страсшноватенько.

Перечитывая Оруэлла. К шестидесятилетию романа
9 ИЮНЯ 2009 г. ВИКТОР ШЕНДЕРОВИЧ

Ужас будущего тоталитарного мира описан у него так предметно, что становится страшно по-настоящему. Это – предметность вещего сна, который узнаешь потом въяве по мурашкам на загривке.

Побочный эффект гениальности – современники обходили стороной Данте: молва утверждала, что он побывал в аду… Наступление и относительно благополучное минование 1984 года мир встретил вздохом облегчения – такова была сила оруэлловского романа.

Смешно: он писал главный антикоммунистический текст столетия, а за ним следили английские спецслужбы, считая его тайным адептом коммунизма! По старой памяти – имели основания, но эту школу, с начальных классов «испанского» романтизма и до последнего звонка послевоенной сталинщины, Оруэлл к тому времени – закончил. И в поколении, ослепленном левой идеей, аттестат интеллектуальной зрелости заслужил одним из первых.

Впрочем, коммунизм, конечно, только частный случай Старшего Брата; речь в романе не о левых и не о правых – речь о человеке и его свободе. Все остальное – подробности.

Открыв сегодня текст, впервые прочитанный в середине восьмидесятых, я взялся было за ехидное выковыривание злободневных деталей, но бросил пустое занятие: подчеркивать пришлось бы все подряд.

Репертуар тоталитаризма (и авторитаризма как его застенчивой разновидности) слишком убог, чтобы что-то могло не повториться.

Двухминутки ненависти, опора на быдло и низкие инстинкты быдла, распухшие и обнаглевшие органы безопасности, двоемыслие интеллектуалов, «пролы» в вечном «припадке патриотизма», смрад нищеты и звон пропагандистских бирюлек, бежавший от правосудия враг народа Эммануил (Абрамович, надо полагать) Голдстейн, страна в кольце врагов…

Все похоже, потому что не может быть непохоже.

Герой романа, Уинстон Смит, работал, в сущности, в отделе борьбы с фальсификацией истории в ущерб интересам Океании… Г-н Медведев, вам привет от г-на Оруэлла!

Привет – Уго Чавесу, Ким Чен Иру, Махмуду Ахмадинежаду, братьям Кастро, братской Джамахирии, Мьянме, мать ее… Всем по периметру.

И какой мелочью, на фоне общего инструментария, смотрится идеология! Казалось бы, где Магомед, где Боливар? Что общего у нашего опившегося нефтью медведя с крылатым конем чучхе?

Презрение к человеку – вот что общее.

К Уинстону Смиту, Киму-Цою, Иванову-Петрову… Презрение – и ежеминутная готовность раздавить любого, кто обнаружит свое человеческое достоинство.

Интеллектуал под прессом власти – главный предмет оруэлловского исследования. Про массы – вскользь… Они не возбудятся всерьез ни из-за чего, кроме описанной у Оруэлла лотереи (или «МММ», добавим мы, живущие в русской разновидности Океании). «Пролы» – надежная опора любого режима! «Не было на свете такой ахинеи, которой бы они не склевали с руки у партии».

Теми же, кто не согласен склевывать ахинею с руки у партии, партия начинает заниматься персонально…

Их безумие – в виде любви к Старшему Брату – приходило после пыток, как у Уинстона Смита в оруэлловском романе и сотен тысяч реальных жертв сталинщины, клявшихся в верности палачу уже на плахе.

В мягком виде (научно называемом «преодоление когнитивного диссонанса») мы только что наблюдали этот психоз радости у тех, кого поставил раком г-н Путин.

Оруэлл описал «стокгольмский синдром» за четверть века до того, как появился этот термин. Описал окончательное – нравственное, что еще страшнее – поражение человека в битве с государственной машиной. Черно и беспросветно в романе. Ни шанса, ни лучика надежды.

Единственный источник света – он сам, Эрик Артур Блэйр, Джордж Оруэлл, человек, сумевший предупредить мир о беде.

 

Ишшо кое что от Шендеровича.И было бы забавно,но блин...- это всё в нашей стране происходит...

Зая и менты
19.05.2009 "The New Times"

День за днем существуя на глазах друг у друга, люди накапливают репутацию. В какой-то момент накопленное застывает гипсом - и с этого момента сделать с репутацией ничего нельзя...

Тут не судебный процесс; никакой адвокат дьявола дьяволу тут не поможет: приговор выносится молвой, суммой общественного знания, а мир, в конечном счете, это довольно маленькая деревня, и все про всех все знают. А даже если и не знают, то почему-то все равно - знают! Так что получи свою репутацию и не жалуйся: она - такая.

Журналист Политковская и журналист Хинштейн, вице-премьер Ясин и вице-премьер Сечин, адвокат Шмидт и адвокат Кучерена… Разные люди - разные репутации. Но гиблая репутация целой профессии - это, согласитесь, нечто уникальное!

Несколько дней в российском "поиске по блоггам" лидировала тема "Зая, я убила мента". Это - цитата из смс-ки, посланной женщиной, только что в пьяном виде задавившей насмерть сотрудника ГИБДД: "Зая, я убила мента, прости :. Что делать?".

Чудовищный этот случай вызвал всплеск в интернете, и значительная часть всплеска пришлась на сайты, проходящие по разряду "юмора" и "приколов", с соответствующими комментариями...

Что некоторым образом закольцевало картину.

Ибо российская гражданка, крепко махнувшая пивка на Первомай перед тем, как сесть за руль, просила прощения у своего "заи" за испорченный праздник, не более того! Обильно же гыкавшие по этому поводу россияне косвенно подтвердили репутационный статус милиции, - статус, закаменевший за десятилетия ежедневных встреч народа с "продавцами полосатых палок" и их коллегами из всевозможных УБОП-УБЭП-ОВД и т.д.

Понятие "мент", со всей очевидностью, вышло в массовом сознании за пределы понятия "человек"!

Уверен: доведись тем же самым людям попасть на похороны того самого инспектора ГИБДД Дмитрия Чулкова, увидеть его вдову и двух ребятишек, их реакция была бы другой, адекватной, человеческой. Но ключевое слово "мент" выбросило вон сочувствие, сдетонировало неуместной комедией.

Неуместной, но очень показательной.

Это - смертный репутационный приговор ведомству, и пиар тут не поможет. Сумму общественного знания не перевесит никакой пиар: слишком долго копилось это знание…

Ведь, если вдуматься, самым поразительным в истории с майором Евсюковым было то, что никто произошедшему не удивился. И то сказать: если бы, накирявшись, начал крушить людям головы ворованным альтом Юрий Башмет - вот это был бы предмет для изумления, а пьяный блатной ментовской начальник с "паленым" чеченским пистолетом - это ж почти норма в наших палестинах! Ну, немножко с перебором погулял майор на дне рождения, ну, схватил "белочку", ушел за грань… Но кабы не начал Евсюков палить по людям, мы бы и внимания не обратили на остальные обстоятельства жизни этого показательного мента, правда?

МЕНТА. Уже давно не "милиционера", вы заметили?

Пришедшее из послевоенных "малин", выражавшее (в противовес официальному) отношение к "народной милиции" преступного мира, слово это тихой сапой, но давно и совершенно неоспоримо вошло в общественный лексикон. А язык - тайный бог народа, и он уж точно не фраер: за всякой подвижкой лексики стоят движения смысла.

Бывший дядя Степа, давно уже не лейтенант, а майор Степанов - "мент поганый" с пивным брюхом, красной рожей, кобурой на жопе, личным пыточным опытом и хорошими контактами в ближайшей ОПГ - ужас своего микрорайона.

В настоящее (свободное от рэкета) время он изучает "Моральный кодекс милиционера", присланный в отделение министром Нургалиевым…

В.Шендерович

 

Уважуха !!!))) Честь и хвала... ))) Его,даж если повяжут,за забором на руках носить будуть )))

 

Давненько у меня времени не было прочесть что нибудь новенькое.Вот.Прочёл и делюсь с вами.

Судьба Каштанки

Ну вот почему идеи самоценности человеческой свободы и личного достоинства столь мучительно и столь фатально не хотят прививаться на просторах нашего отечества? Откуда презрение и недоверие к свободе как к какому-то сомнительному импорту?
То есть можно и взять, конечно, эту самую свободу, данную в нагрузку к "ножкам Буша". Но это когда совсем хреново. А чуть отъевшись, можно уже сыто рыгнуть и сказать, что ножки эти - полное говно и обман трудового народа, потому что ножки отечественного производителя куда как стройней и сытней. Хотя и навряд найдешь в России целой...

И хваленую вашу свободу сами хавайте. Знаем мы эту вашу свободу - только разврат сплошной и гей-парады под окнами. А у нас, между прочим, дети, которые и без ваших свобод клей нюхают и в двенадцать лет рожают. Мы уж лучше деньгами возьмем, если вы такие заботливые.

Впрочем, слово "свобода" употребляется иногда. И даже часто. И с самых высоких амвонов. И в форме афоризмов, плотных и убедительных, как кирпич. Вот что, скажите, по емкости и глубине, которую аршином общим не измерить, можно сравнить с формулой "свобода лучше, чем несвобода"? Ничего нельзя сравнить. Ну разве что "учение Маркса всесильно, потому что оно верно" или в крайнем случае "экономика должна быть экономной".

Ну, еще смутно вспоминается тоже неплохой афоризм, выданный напоследок эфемернейшим генсеком Черненко и в виде несуразно гигантского плаката недолго - в силу упомянутой эфемерности - провисевший над бесчувственной, уже ничего не воспринимавшей столицей. На плакате значилось: "На работе работать. Лучше не скажешь!" И подпись. А что, скажете, скажешь лучше? Вот и не надо ерничать и хихикать. Без вас тошно.

Так же и со свободой. Как, впрочем, и с работой на работе. Как и с экономностью экономики.

Как и со многими другими вещами и явлениями, замененными сакральными мнимостями и совокупно описываемыми старым анекдотом: "Дорогая! Я сегодня был у врача, и знаешь, что он мне сказал? То, что мы с тобой много лет считали оргазмом, это, оказывается, астма".

Так почему все-таки свобода как фундаментальная ценность ни в какие времена не прививалась в нашем отечестве? Я думаю, дело в том, что ее никогда не ценили, как не ценят все то, что не заработано своим трудом.

Идея разделения социальных функций, как и идея разделения властей, плохо прививается на наших просторах, ибо традиция совсем иная. Сажали и выпускали, осуждали и реабилитировали, исключали и принимали, закапывали и откапывали всегда одни и те же. "Да, партия допустила ряд ошибок, но она же их и исправила – какие претензии?" В хрущевскую оттепель расстрелянных партийцев снова записывали в свою партию. В разгар перестройки убитых в сталинские годы литераторов стали посмертно принимать в Союз советских писателей, нисколько не сомневаясь в том, что оказывают их памяти великую честь и восстанавливают высшую справедливость перед историей и литературой.

Власть всегда работала поочередно двумя руками. Одна - твердая, другая - помягче. Есть в обществе любители твердой руки, а есть поклонники руки мягкой, и их называют иногда либералами. Одна рука карает, отнимает, грозит пальцем, стреляет и закапывает. Другая - выкапывает, реабилитирует, гладит по голове, утирает слезы и сопли и "дает свободу".

Свободу здесь не берут, ее дают, вот в чем дело. Вот и теперь нервная наша интеллигенция все гадает: будет оттепель, не будет... Может, даст нам что-нибудь новый президент, которого, к слову сказать, нам тоже дали?

А какая вам разница, господа, что вам даст или не даст новое начальство? Зачем вам нужно то, что вы не умеете брать сами? Зачем вам то, что сегодня вам дадут, а завтра отнимут? Одно расстройство: свобода как придет нагая, так неодетая и уйдет.

Вот, вспомните лучше: "Особенно мучителен был следующий фокус: Федюшка привязывал на ниточку кусочек мяса и давал его Каштанке, потом же, когда она проглатывала, он с громким смехом вытаскивал его обратно из ее желудка. И чем ярче были воспоминания, тем громче и тоскливее скулила Каштанка". Оно вам надо?

Власть во все времена распределяла блага по своему усмотрению. Это касалось и свободы. В семидесятые-восьмидесятые годы свободой творчества ведала неутомимая "контора", которая, как казалось тогда, ведала всем. Ну, вроде как сейчас.

Нет, они - надо отдать им должное - не только следили, сажали, допрашивали и обыскивали. Они еще и "давали". Известно, что питерские чекисты, славящиеся своим "неформальным" подходом к работе с творческой молодежью, своими собственными руками создали знаменитый Рок-клуб - как бы островок как бы свободы.

Не потому ли, что и эта тщательно дозируемая, выданная по карточкам свобода была ничем не оплачена, от нее так легко стали отказываться многие из бывших пламенных знамен "поколения дворников и сторожей"? Не потому ли они так легко поменяли воспоминания о своих бунтарских котельных на синицу в руке и на золотые клетки, радостно согласившись служить придворными попугаями?

Как это нет свободы, говорят многие, приученные понимать свободу как всего лишь расконвоированность, как временное нахождение физического тела по наружную сторону колючей проволоки.

Как им объяснить, что свобода несовместима с покорной готовностью от нее отказаться. Как объяснить, что свобода несовместима с признанием права кого-то на полдня перекрывать тебе дорогу, потому что этот кто-то спешит в Госдуму, чтобы заняться архиважным делом: продлить на неопределенное время свое право перекрывать тебе дорогу.

Как объяснить, что свобода - это внутренняя потребность и результат очень серьезной внутренней работы, а не выданный в домоуправлении талон на право читать, писать, говорить, петь, танцевать и выражать свое недовольство положением вещей в формах, согласованных с руководством.
Лев Рубинштейн

 

Нетленка в духовке

В 70-е годы в моей тогдашней компании имели широкое хождение словечки типа "духовка", "нетленка" или "сакралка". Такова была ироническая реакция художников и литераторов моего круга на высокопарные и абсолютно, как мы были уверены, лишенные реального содержания разговоры наших тогдашних оппонентов-традиционалистов о "непреходящих ценностях", "нетленных полотнах", "духовной основе искусства" и "сакрализации реальности".
Мне-то всегда казалось и кажется до сих пор, что одной из главных задач искусства является как раз десакрализация реальности, освобождение ее поверхности от водорослей и ракушек различных предрассудков и суеверий, пышно именуемых то сакральностью, то духовностью, то еще чем-нибудь в таком роде.

Какой-либо позитивный смысл эти слова имеют лишь в богословском контексте. Будучи вырванными из него, они, как топоры, повисают в спертом от концентрированной духовности воздухе. Они становятся в лучшем случае метафорами.

А метафоры всегда уместны лишь в качестве метафор.

Существует, например, очень стойкая метафора-ловушка, в ласково-репрессивном плену которой находятся очень многие. Это "Родина-мать".

Почему вдруг "Родина-мать"? Ну вообще-то понятно почему: это один из самых устойчивых рудиментов архаического родоплеменного сознания. Так ведь рудимент - он и есть рудимент. А метафора, повторяю, это метафора.

Когда кто-то в пароксизме праведного патриотического гнева патетически вопрошает: "А вот о своей матери вы смогли бы сказать то же, что говорите о своей Родине?", я бы ответил так: "Нет, о своей матери я ничего такого сказать не могу и не скажу. А о родине скажу все, что считаю правильным о ней сказать. Потому что родина - это никакая мне не мать, а это всего лишь то место, где я родился и где я живу. И все. И не знаю, кому как, но мне хватило материнской любви настолько, что нет у меня никакой необходимости называть своей матерью что-то кроме нее самой. Родина - это не только никакая не мать, это, заметьте вообще не человек, а это, чтобы вы знали, такое место - с домами, людьми, флорой и фауной. А там, где возникает "Родина-мать", не может по логике не возникнуть и "Вождь-отец" - иначе семья неполная. А уж где появляется "вождь-отец", там уже слишком хорошо известно, что бывает".

Ох, метафоры... Покуда напыщенные пошляки театр или музей будут именовать "храмом", неизбежно будет возникать симметричный соблазн назвать храм музеем или театром. А почему бы и нет: кто-то ходит в церковь молиться и причащаться, а кто-то послушать красивую музыку и полюбоваться иконами. Для кого-то храм - это храм, а для кого-то - византийская опера. И ничего в этом нет ни обидного, ни стыдного. Ни для кого.

То же и с сакральностью. Выдернутая из религиозного обихода, она становится самым дремучим фетишизмом. А фетишисты всегда найдут себе объекты для возбуждения. Не будет одного, будет другое - пусть даже и вовсе малобюджетное. В конце концов, при наличии хоть сколько-нибудь развитого воображения можно загореться и от вида спичечного коробка с портретом нацлидера на этикетке. А не найдется в кармане спичек, найдется на полу сарая ржавый гвоздь. Почему нет? Я в общем-то не против. Я против только в том случае, когда этот самый гвоздь суют мне под нос.

Большевистская власть столь яростно боролась с традиционными религиями вовсе не потому, что стремилась к секуляризации общественной жизни. Она изничтожала церкви, мечети, синагоги и пагоды, она истребляла священников, монахов, лам и шаманов, потому что сама стремилась к собственной сакрализации. И, надо отдать ей должное, преуспела в этом деле настолько, что всполохи этой ушедшей вроде бы сакральности посверкивают до сих пор.

Ровно по той же причине нынешняя власть, вызывающе лишенная какого бы то ни было идеологического обеспечения кроме тягостного, как температурный бред, "вставания с колен", с напористой агрессивностью использует традиционные религиозные институты. Ей тоже нужна сакрализация. А как же без нее!

Получается у них, на мой вкус, не слишком удачно. Впрочем, тем, для кого любая власть в силу своей природы сакральна сама по себе, достаточно и палец показать. Или погрозить тем же самым пальцем надменному соседу. Или, на худой конец, при всем честном народе - эх, была не была - со всего разбегу бултыхнуться в славное море священный Байкал.

Вот и отдельные высокоученые деятели со степенями стали храбро высказываться в том духе, что российский народ издавна и по сию пору привык относиться к власти как к чему-то сакральному. Традиция, мол, такая. А потому и любая критика власти есть явление по сути антинародное и деструктивное. Со всеми соответствующими их научному пониманию оргвыводами. Неплохое представление об интеллектуальном развитии собственного народа, ничего не скажешь. Главное, не деструктивное.

Те, кто сознательно или бессознательно признает сакральность власти, в первом приближении делятся на тех, кто власть горячо любит и прощает ей любые глупости и подлости, и тех, кто страстно ее ненавидит и изобретательно ее демонизирует.

А власть, по-моему, не заслуживает ни любви, ни ненависти. Она вообще не должна быть объектом сильных эмоций. Для сильных эмоций есть религия, искусство, спорт, любовь...

Я помню, как одна девушка в целях поддержания интеллигентного разговора спросила молодого человека: "Скажите, Виктор, а вы любите Зигмунда Фрейда?" "Я вообще-то баб люблю, если честно", - грубовато, но по существу ответил молодой человек.

Вот именно.
Лев Рубинштейн

 

Ровно 10 лет назад, 8 августа 1999 года группой добрых самаритян в окружении Ельцина (Абрамович, Березовский, Волошин, Дьяченко, Юмашев) был зачат изначально ублюдочный проект путинизма.


Назначение неприметного чиновника премьером и "наследником" было в тот день единодушно воспринято как очередная маразматическая причуда дедушки. Никто и не предполагал тогда, как далеко готовы были пойти авторы замысла для достижения своей цели.

Поход Басаева в Дагестан, взрывы домов в Москве и Волгодонске, "учения" в Рязани, полномасштабная война в Чечне (за 10 прошедших лет охватившая весь Северный Кавказ) - вот набор инструментов, превративших серенькую мышку в виртуального Спасителя Отечества.

В проекте нашли свое место самые разнородные силы. Семье нужно было любой ценой остановить казавшийся неизбежным приход к власти конкурирующего клана Примакова-Лужкова, грозивший им потерей не только собственности, но и личной свободы. Чекисты грезили о реванше спецслужб, а "либералы" - о железной руке, которая поведет наконец Россию по пути рыночных реформ.

Результирующая траектория их дум высокого стремленья виделась мне тогда (в самом начале 2000 года) следующим образом:

Путинизм - это высшая и заключительная стадия бандитского капитализма в России. Та стадия, на которой, как говаривал один полузабытый классик, буржуазия выбрасывает за борт знамя демократических свобод и прав человека.

Путинизм - это война, это консолидация нации на почве ненависти к какой-то этнической группе, это наступление на свободу слова и информационное зомбирование, это изоляция от внешнего мира и дальнейшая экономическая деградация.

Путинизм - это (воспользуемся излюбленной лексикой г-на и.о. президента) контрольный выстрел в голову России.

Мало кто был в то время согласен с подобной оценкой. Но десятилетняя "жизнь с идиотом" не могла не привести к национальной катастрофе, сегодня уже очевидной для всех.

Во многовековой истории России были режимы гораздо более ужасные, но не было еще столь ничтожного и пошлого, как режим Путина-Абрамовича-Медведева-Сечина (ПАМС).

О какой борьбе с коррупцией говорит Медведев, сам далеко не бедный человек? Пусть он начнет со своих старших товарищей по узкому политбюро, о происхождении многомиллиардных состояний которых имеются документированные свидетельства, требующие как минимум серьезного публичного расследования.

А о какой модернизации может идти речь, когда в стране за десять лет не появилось никакой серийной высокотехнологической продукции кроме резиденций Путина и Медведева и яхт Абрамовича?

Несостоятельная и контрпродуктивная с точки зрения национальных интересов России претензия этих жаждущих "величия" нефте- и газотрейдеров на "доминирование в постсоветском пространстве" привела к обвальному ухудшению отношений со всеми нашими соседями. Включая те страны, которые еще до недавнего времени считались нашими единственными союзниками. Никто не хочет видеть наших встающих с колен клептократов в качестве своих "старших братьев".

ПАМС, искусственно зачатый в виртуальной телевизионной пробирке, генетически заточен на перманентное превращение реальности в информационно-пропагандистский пузырь.

Невысокий суровый человек, целующий шарахающихся от него младенцев и осетров и с какой-то болезненной навязчивостью демонстрирующий городу и миру свои обнаженные телеса, - такая же в сущности жертва этого циничного проекта, давно уже живущего своей собственной жизнью.

Коллапс режима, так же, как и его рождение, будет прежде всего информационным. Расширяющаяся ПАМСовская виртуальная псевдовселенная просто лопнет, как любая финансовая или информационная пирамида.

Андрей Пионтковский

 

Опять Л.Р. новенького подкинул...Меня прёть)))

Зависеть - ненавидеть

Я вообще-то не считаю слишком хорошим тоном привычку к самоцитированию, полагая ее хоть и не смертным, но все же грехом. Но кто безгрешен! А потому на этот раз и я позволю себе этот грех - с надеждой, что он все же не войдет в систему.
В прошлой своей колонке я среди прочего написал:

Те, кто сознательно или бессознательно признает сакральность власти, в первом приближении делятся на тех, кто власть горячо любит и прощает ей любые глупости и подлости, и тех, кто страстно ее ненавидит и изобретательно ее демонизирует. А власть, по-моему, не заслуживает ни любви, ни ненависти. Она вообще не должна быть объектом сильных эмоций.

После опубликования колонки не замедлили появиться и комментарии. Комментарии на "Гранях" - это вообще совершенно особый социокультурный феномен, заслуживающий тщательного исследования или хотя бы отдельного разговора. Сейчас не место и не время говорить об этом подробно. Кто туда не заходил, пусть зайдет и посмотрит, не забыв при этом надеть противогаз.

Но бывают там и более или менее содержательные комментарии - от приятных нежной авторской душе похвал и поощрений до разной степени справедливости упреков и даже обвинений. Всякое бывает.

Один из них был такой:

А насколько лучше не испытывать к власти ни любви, ни ненависти (даже если она уничтожила несколько десятков миллионов лучших людей страны, а остальных деморализовала, растлила, развратила). Ну и хрен с ней. Чего зря нервы себе трепать, трясясь от бессильной ярости при виде несправедливости и подлости.

И чуть позже, того же автора:

Не считаю его позицию ни "мягкой", ни "интеллигентной". Не подберу точного слова: конформизм, двурушничество, желание угодить и вашим, и нашим.

Вот так - не больше и не меньше.

Что-то в этот раз не позволило мне привычно отмахнуться. Нет, не то чтобы мне захотелось оправдаться или, пуще того, отбрехаться. Я привык полагать, что в непонимании или искаженном понимании авторской позиции виноват не только читатель, но и автор. Не сумел, значит, ясно сказать что хотел. В общем, мне захотелось вернуться и постараться прояснить кое-что, хотя бы для самого себя.

Существует такое устойчивое словосочетание, как "наука ненависти". А я вот думаю, что нет и не может быть никакой такой науки. Вот уж чему нет необходимости учиться. Точно так же, как нет необходимости учиться ходить под себя - это получается само собой. Учиться надо ходить на горшок.

Ненависть самоистребительна. Она делает наше зрение черно-белым. Она лишает нас чувства юмора и той разумной по отношению к объекту дистанции, позволяющей разглядеть целое, а не одну лишь случайную деталь.

Ненависть бесформенна, потому что она по природе своей физиологична. Ненависть не стимулирует мыслительный или творческий процесс и не порождает смыслов. Она слепа и беспомощна, как лишенный глаза циклоп.

Иное дело брезгливость, которая все-таки возникает в результате чувственного, социального и эстетического опыта. Или презрение, выражение которого требует умственного усилия и хотя бы какой-нибудь формальной изощренности.

А ненависть никаких усилий не требует - она всегда наготове.

В паре "ненависть-объект" первичным, разумеется, является ненависть. Объект подворачивается сам собой - тот, что поближе. Я сам слышал, как какой-то нервный господин яростно кричал тихой старушке, с несколько излишней, может быть, назойливостью уговаривавшей его купить букет цветов: "Запомните раз и навсегда: Я не-на-ви-жу цветы!" Если уж цветы...

А есть еще такое юридическое понятие, как "возбуждение ненависти". И правильно, что оно есть. Но есть еще и ненависть, каждую минуту готовая к возбуждению - только палец покажи. И вовсе даже не обязательно этот палец должен быть средним и вытянутым вверх.

Если же кто-то захочет спросить, как я отношусь к расхожей некрасовской цитате "то сердце не научится любить, которое устало ненавидеть", я просто скажу, что я с этим решительно не согласен, вот и все.

И меня ведь в свое время не обошла стороной эта самая ненависть, ненависть ко всем тем сторонам окружающей нас действительности, каковые эмпирическим путем совокупно определялись как "советскость". И это была ненависть "бессмысленная и беспощадная", как выяснилось вскоре.

Я, к счастью, сумел вовремя соскочить с нее, заменив ее, как мне кажется, куда более конструктивным и спасительным чувством, которое чуть позже в моем тогдашнем кругу было обозначено как "холодное отрицание". Холодность, как легко догадаться, давалась нелегко. Над ней надо было много работать. И за нее надо было бороться. Бороться с мутными, время от времени поднимавшимися из глубин сознания рвотными позывами ненависти. Но мы знали: дать волю ненависти значит продуть партию. А надо было ее выиграть. А выигрывает тот, кто выживает. Причем выживает не в общепринятом среди большинства советских граждан смысле, выраженном ходячей мерзкой формулой "хочешь жить - умей вертеться". Нет, именно выжить, при этом не вертясь. Выжить без сокрушительного ущерба для своей внутренней нравственно-эстетической структуры, называемой иногда душой. Мне трудно судить, но хочется думать, что все-таки получилось.

Близкородственным и неразлучным спутником ненависти является страх.

Лишь эта неразлучная парочка может хоть как-то скреплять и заставлять скрипеть и шевелиться в высшей степени нелепый механизм, называемый его изобретателями-любителями "суверенной демократией". И эти изобретатели прекрасно об этом знают. И потому столь любовно и обильно поливают и без того вечнозеленую ненависть изо всех своих наипервейших каналов.

Патриотизм местного розлива, как и местная демократия, столь же суверенен и столь же непохож на патриотизм других, радующихся, например, лучшему в мире вину, лучшему в мире кино или лучшей в мире медицине. Наши же в основном привыкли радоваться, глядя в окно и наблюдая, как бабушка с кошелкой смешно падает, поскользнувшись на льду. Местный патриотизм не существует без ненависти. Лишь ненависть и иррациональный страх перед современностью служат единственной движущей силой и универсальным оправданием его убогого существования.

Люди, проникнутые ненавистью и страхом, не могут не мыслить в исключительно оборонительных категориях. "У нас нет друзей". "Нас ненавидят". "Нас боятся".

Да нет, не боятся. Дело обстоит еще хуже. "Нас" считают сумасшедшими.

И их видимая уступчивость очень понятна.

Если ваш сосед по купе ближе к ночи вдруг проникнется к вам особым доверием и шепотом посвятит вас в тайну своего рождения: понизив голос, сообщит, что является сыном матери Терезы от папы Иоанна-Павла, - вы поступите крайне неосмотрительно, если выскажете хоть малейшие сомнения в его откровениях. Если вы человек разумный, вы сделаете вид, что верите каждому его слову. Вы не станете исходить из принципа "Платон друг, но истина дороже". Вам скорее всего просто захочется доехать до места назначения без особых приключений, и вы будете правы.

Цивилизованный мир живет не страстями. Для страстей существуют специально отведенные места вроде искусства, спорта и экстремального туризма. Современный мир мыслит в категориях интересов. Он хочет спокойствия, и он спокойствия заслуживает.

А что можем мы? О, мы можем очень многое - мы можем презирать, причем изощренно и с особым цинизмом. Эти очески истории думают, что у них есть власть. Они думают, что власть - это когда в одном твоем кулаке зажат вентиль газовой трубы, а в другом ручка от заветного ядерного чемоданчика, где запрятана смерть Кащея, которая, как известно, находится на конце иглы, а игла - в яйце...

Кстати, о яйцах. Плохим танцорам, как известно, всегда яйца мешают. А совсем плохим - мешают даже не свои, чужие. Не оттуда ли заветная мечта кого-нибудь за них подвесить?

Строго говоря, всего этого можно было бы не писать, ограничившись довольно старым анекдотом: "- Рабинович, к нам в органы уже давно поступают сигналы, что вы всюду и везде говорите о том, как вы ненавидите советскую власть. - Что?! Я?! Говорю, что я ненавижу советскую власть?! Да пошла она на х.."
Лев Рубинштейн

 

День
Ненависть сродни любви.С ней невозможно бороться,если она настоящая.Можно только не давать ей воли,если канешь,уважаешь себя и окружающих.Но как же это трудно даётся иногда)))

Скорее всего

Есть такая старая английская шутка, как бы иллюстрирующая теорию вероятности: "Если в вашу дверь в девять часов утра кто-то позвонил, есть вероятность того, что вас неожиданно, без предварительной договоренности решила навестить Ее Величество королева. Такое, конечно же, возможно. Но СКОРЕЕ ВСЕГО это пришла молочница".
Думаю, что мы все, кроме очень самоуверенных и очень неумных (что чаще всего совпадает), всегда убежденных в том, что они точно знают, как все НА САМОМ ДЕЛЕ, в своих умозаключениях по поводу тех или иных явлений или событий истории и современной жизни исходим из этого принципа.

Мы все в большей или меньшей степени лишены стопроцентно достоверной информации, на основании которой мы могли бы делать абсолютно объективные выводы. Каждый, исходя из той или иной аксиоматики, знает, что бывает СКОРЕЕ ВСЕГО.

Я, как и все, не знаю и не могу знать, как "на самом деле". И я свято чту принцип презумпции невиновности. И я точно знаю, что любая истина кроме той, что открыта настоящему религиозному человеку, всегда относительна. Но я имею тот социальный, эстетический и экзистенциальный опыт проживания в советском и постсоветском космосе, какой я имею. И я имею ту социально-антропологическую интуицию, которую я имею и которая меня подводит не так уж часто.

Понятно, что любое "скорее всего" не может не опираться на аксиоматику, на набор базовых принципов, сформированных, в свою очередь, все тем же социальным опытом.

Для меня, например, давно и устойчиво неопровержимыми являются представления о том, что коммунистический СССР был и остается одним из двух самых бесчеловечных и кромешных режимов прошедшего века, отличающимся от немецкого нацизма не больше, чем чума отличается от черной оспы. Что человек важнее государства, роль которого в современном мире - это прежде всего роль защитника и гаранта свобод и личного достоинства граждан, и что государство, занятое исключительно своим величием и воспринимающее граждан как "вторую нефть" - это говенное государство. Что всем известная карательная организация, постоянно, как это и положено матерому рецидивисту, меняющая кликухи, но не меняющая сути, есть самое подлое, самое лживое и самое бесчеловечное образование на теле мой страны. Что и советская, и нынешняя российская власть всегда врала и продолжает врать - даже в тех случаях, когда говорит о погоде.

Официальная пропаганда, надо сказать, весьма облегчает мне жизнь. Если и есть за что ее благодарить, то только за это. Для того чтобы хоть как-то понять, что же все-таки происходит, не надо тратить особых усилий на добывание и сопоставление фактов. Достаточно просто знать, что ЭТИ точно врут. Ну, ладно, будем политкорректными: не точно, СКОРЕЕ ВСЕГО.

Советский агитпроп тоже был построен на тотальном вранье. Но по тогдашним правилам игры предполагалось, что так называемый советский народ принимает "Правду" за правду. Это было более или менее достижимо при условии абсолютной информационной закрытости и наличия кое-какой, пусть дикой, но все же идеологии.

Более того, были баснословные теперь уже времена, когда и сами врущие верили в то, что говорят. Когда же в это вранье перестали верить и те, кто слушал, и те, кто врал, незыблемое и единственно верное учение практически в одночасье накрылось тем, чем оно накрылось.

Сейчас вроде бы разливанное море информации. Сейчас все издано и даже кое-что прочитано. Сейчас люди ездят по свету и видят все своими глазами. Но привитая годами советской власти привычка к тотальному вранью стала патологической потребностью, своего рода наркотической зависимостью.

Нынешние врут бесконечно, сладострастно и вдохновенно. Врут без всяких нудных идеологий и институтов марксизма-ленинизма. Безо всяких "Капиталов" и "трех составных частей". Без материалов исторических пленумов и моральных кодексов строителей коммунизма.

Врут в условиях относительной информационной открытости. Врут и не стесняются. И в этом их, что называется, ноу-хау. Они знают, что они врут. И мы знаем, что они врут. И они знают, что мы знаем, что они врут.

- Да, мы врем, - дают понять они. - И будем врать. Потому что:
- А кто не врет, все врут - это, политика, чтоб вы знали;
- Мы только это и умеем делать, потому что в той конторе, откуда родом наш славный нацлидер и на чьем крючке мы все висим, как готовые к кулинарным приключениям кроличьи тушки, другому не учат;
- Нашему вранью охотно рукоплещет "наш избиратель". А вы, умники, сидите и не вякайте, и радуйтесь, что вообще на свободе, а будете сильно пылить, то и закончик для вас сочиним про изменников и шпионов.

Мои аксиомы, повторяю, основаны на социальном опыте. И для меня они неопровержимы: не произошло пока ничего такого, что бы заставило меня радикально изменить свои базовые убеждения. И для меня это все ясно как день.

Для меня. И для тех, кто думает примерно так же. Много их или мало, совершенно не важно. Важно, что они есть.

Но существует и совсем иная аксиоматика. И никто никому ничего доказать не может, потому что любое доказательство держится на общих для всех аксиомах. А их нет. Потому и хоть сколько-нибудь конструктивный общественный диалог практически невозможен.

Для носителей иной аксиоматики, очевидно, например, что СКОРЕЕ ВСЕГО Ходорковский вор, что Саакашвили приказал стрелять в российских миротворцев, что американцы засняли высадку астронавтов на Луну в голливудском павильоне, что Запад спит и видит, как бы извести Великую Россию, устраивая по ее периметру цветные революции, что либеральные идеи ведут страну в пропасть, что Путин со своей чекистской псарней - спасители России, что журналисты и правозащитники по заданию ЦРУ и с целью очернения и без того лучезарного образа России убивают сами себя, что движение "Наши" - наша славная смена, а Дима Билан - выдающийся артист мирового масштаба.

"Ну что ж, - скажу я, исходя из собственной аксиоматики, - все это теоретически возможно. Но СКОРЕЕ ВСЕГО "это пришла молочница".

Диалог бессмысленен, но меня все равно бесконечно интригуют основания иной аксиоматики. Ведь мы же все отсюда. Ведь мы же учились в одних и тех же школах и дрались в одних и тех же дворах. Некоторые читали одни и те же книжки. Что это? Где эта роковая трещина, незарастающий шов?

Ведь дело даже не в том, что "на самом деле". Интереснее другое.

Когда человек с пеной у рта утверждает, например, что преступлений сталинизма не было вовсе или их масштаб сильно преувеличен, даже и не так важно, на каких фактах или мифах построены его выводы. Важно и очень интересно другое: почему ему ТАК ХОЧЕТСЯ, чтобы дело обстояло именно так. Я говорю не о тех, для кого историко-патриотические манипуляции служат профессией. Это понятно - работа такая. Я говорю о бескорыстном и страстном нежелании признать чужие вроде бы грехи. Не говоря уже о том, чтобы вместе со всем цивилизованным человечеством их осудить. Какое там!

"Говоря о сталинском СССР, они метят в Россию - это же ежу понятно". Ежу, может быть, и понятно. А мне вот совсем не понятно. Почему именно в Россию? А не, скажем, в Северную Корею, Иран или Кубу, где сохранились на сегодняшний день тоталитарные режимы? Мы же не тоталитарные вроде теперь? Или как?

Почему современным немцам не придет в голову, что осуждение преступлений гитлеризма ударяет по немецкому национальному самолюбию? Понятно почему. Потому что нынешняя Германия - это действительно СОВСЕМ другая страна, где годы Третьего рейха практически единодушно воспринимаются как время национального позора.

Дело, разумеется, ни в какой не в исторической правде. И не в науке. А в социальной патологии.

Интересно, почему столь яростно, столь склочно и обидчиво российские власти в сопровождении хора местных патриотов реагируют на разговоры о Голодоморе, о пакте Молотова-Риббентропа, о Катыни, о выселении народов из Крыма и с Северного Кавказа. Ведь мы же вроде другая теперь страна, не правда ли? Или не совсем? Не Советский же мы теперь Союз? Или все-таки немножко советский? Почему так волнуются коммунисты из КПРФ - это понятно: они сознательные наследники КПСС. Но наши-то "юристы"? Они-то чего?

А вот чего. Получается так, что нынешняя Россия - это всего лишь переименованный и слегка ужатый СССР. Марксизм-ленинизм за ненадобностью убрали, плановое хозяйство похерили, насквозь проржавевший, весь в дырах железный занавес до поры до времени не опускают - самим невыгодно. Но главные, данные нам в наших непосредственных ощущениях рычаги власти, такие, как армия, милиция, спецслужбы и прочие таможни с санитарными врачами, остались именно советскими и никакими иными. Зря, что ли, они размахивают красными знаменами и величают друг друга "товарищами". А еще дело в том, что, как давно известно, бывших чекистов не бывает. Скорее всего.
Лев Рубинштейн

 

Ишшо кое что,про нас из под пера умного человека.Всё канешь достаточно очевидно каждому думающему человеку.Но вот сформулировать...

Леонид Радзиховский, публицист :

Нас проектируют. А мы и не знаем

Обычные возражения против идеи «проектов» заключаются в следующем.
Во-первых, что вообще за демагогический чиновный психоз?! Какие на фиг, «проекты»? Живем, хлеб жуем, примус починяем, никому не мешаем – вот и все «проекты». Каждый за себя, один Бог за всех.

Всяк крутится как умеет – и отстаньте, Христа Ради, с вашими «проектами».
Напроектились… Или лавры Проханова, с его «пирамидами Коммунизма-Сталинизма» покоя не дают? Три поколения не жили, все Большие проекты строили… ХВАТИТ!
Какие такие «проекты» у Бельгии, Швейцарии или даже Франции, Англии?
Или у «самих США»?

Во-вторых, чего-чего, а «проектов» у нас в стране – как грязи.
Тут и «2020» и удвоение ВВП Португалии… в смысле, «удвоение» у нас, а Португалия тоже как-то в этом участвует что ли… и «доступное жилье», и наноглупости, и само собой «образование-здравоохранение»…
Весь «большой демагогический словарь» использован.

Как сказано в известном фильме, «каждый поручик – Бонапарт, каждый комэскадрона – Принц Савойский, только воевать ни одна сволочь не умеет!».
Проекты, мать их за ногу, «прожектеров»…

Принимаю критику.
Но имею возразить!

Что такое «проект»?
Это то, что выходит за пределы наших собственных усилий, но без чего мы все равно обойтись не можем.
Инфраструктура – от дорог до школ и больниц.
Финансовая политика – как ни крутись, но при одной политике рубль падает, при другой растет, от любого из нас это не зависит, но на нас влияет, верно?

Государственная политика в целом, от которой зависит, например, какие профессии престижны, а какие – нет.
Культурные, идеологические проекты, которые определяют – что нынче носят/думают/говорят – а что не носят/не думают/ не говорят…

Словом, человек, понятно, активное существо, имеет свободу воли, крутится, никто ему сопли не вытирает, но человек ПРИСПОСАБЛИВАЕТСЯ.
К климату – и природному, и социальному. Этот климат от него (отдельного человека) не зависит. А человек от климата зависит – если вы не Иван Бездомный, не станете бегать в подштанниках по Москве зимой; не начнете собственный бизнес в Москве, не имея приличной чиновной крыши; если вы молекулярный биолог, то едва ли останетесь работать в России, а захотите перебраться в США; если вы не лузер и отстой, то будете болеть за футбол, но не за шахматы, поедете в Италию, а не на Кипр, знаете, что «американка гадит», не станете ни «несогласным», ни «нашим», не ходите на выборы и т.д.

ОБЩИЙ КЛИМАТ – финансовый, технологический, экологический, политический, идеологический, моральный – штука не менее реальная, чем сам человек.
Это – дороги. Мы вольны по ним идти или нет. Но каждый из нас – если не считает себя Суперменом – не может их изменить, проложить, хотя бы для себя лично, принципиально новые, отличные от общепринятых и т.д.
Согласились?

Теперь пункт два.
Да, у нас на бумаге чертова пропасть проектов.
Не стану тратить место, конкретно показывая, что все эти слова забыли даже те, кто их зачем-то ляпнул – настолько это ВСЕМ ОЧЕВИДНО.

РЕАЛЬНЫХ проектов в нашей стране – два.
Первый для пропаганды. «Х.. вам!» – национальная идея, утешающая энд вдохновляющая широкие массы в минуту жизни трудную. Как известно, это крикнул, обращаясь к иностранцам, какой-то наш футболист.

Все верно.
Реально-то «послать на…» мы, понятно, никого не можем – живем-то, чай, с экспорта…
А – хочется! Хочется послать Запад. Мы его не боимся, но завидуем (Восток мы боимся, но не завидуем, вот и посылать неохота).

Если хочется, но не можется СДЕЛАТЬ, то остается визжать.
Вот дебилизатор и кричит это самое «…вам!» 24 часа в сутки. Дебилизируемые ловят скромный кайф.
Таков «проект 1». Утешительный приз для неимущих.

Второй проект – руководство к действию.
«Люди – наша вторая нефть». С.Б.Иванов.
В этом изречении на вес радия КАЖДОЕ слово.
Главное в стране, смысл и цель ее существования – НЕФТЬ.

«Ну а граждане? А граждане – потом!».
Так строятся ВСЕ реальные планы правительства.
ТОЧНО ТАК рассуждают и наши граждане сами!

В наших «личных проектах» на первом месте – ПОТРЕБЛЕНИЕ, БАРАХЛО.
А «качество жизни» (СВОЕЙ жизни!) – права, свободы и т.д.? По остаточному принципу! Так мы сами – по отношению К САМИМ СЕБЕ – ведем себя так же ХИЩНИЧЕСКИ, как государство по отношению к нам. Опять же – «народ и партия едины. Раздельны только магазины».

ГРУБАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ – цивилизация материального производства и грубого хвастовства.
Это не чей-то «личный порок», это, видимо, вполне ОБЪЕКТИВНАЯ штука. Отдельная бесконечная тема – причины сего явления. От истории с географией, до религии с технологией…
Не стану углубляться. Констатируем что это – так.

Но в словах С.Б. есть и еще один план.
«Люди – НАША вторая нефть».

Т.е. есть «люди» («человек – шампанского !»), а есть МЫ, которым эти люди, так сказать…
Ну, не «принадлежат» само собой, но…
Старый анекдот. Последнее заседание Думы. Председатель: «Уважаемые коллеги, в этой сессии мы славно потрудились, принято немало законов о пользе государственной. Теперь неплохо бы и о людях подумать. Есть предложения?». Голос с места: «Да, душ по 100 нам бы не помешало».

(Кстати. Теперь понятно, почему г-н Иванов так возмущался, что к ним цеплялись, когда его сын раздавил какую-то старуху – ну, расплескалось немножко нефти второго сорта по асфальту… И В ЧЕМ ДЕЛО-ТО?!).

Вот такие у нас два реальных – и согласитесь, ВЗАИМОДОПОЛНЯЮЩИХ – Национальных Проекта.

Кстати.
Есть ли Большие Проекты в других странах…
А само существование ЕС – это, случаем, не «проект»?
А смена цивилизации – с индустриальной, где главное материальное производство на пост-индустриальную, где главное не уровень производства/потребления, а КАЧЕСТВО ЖИЗНИ – это не проект?
А «политкорректность, вплоть до чернокожего президента» – не проект?

Может, вы думаете, что это «само собой» так получилось, вот все так жили-поживали, хлеб жевали, а Европа вдруг объединилась, расовая дискриминация из ЕСТЕСТВЕННОГО состояния превратилась в НЕЕСТЕСТВЕННОЕ, а вместо станка все стали пахать у компьютера?

Нет.
Это все – ПРОЕКТЫ. Интеллектуальные и волевые. Пусть и не принятые съездами Партии и не утвержденные Госпланом.

Проекты есть у всех.
Просто – разные.
И зримое отсутствие проекта – тоже проект.
Проект ИСТОРИЧЕСКОЙ КАПИТУЛЯЦИИ энд деградации.
Впрочем – вполне мирной, сытной и даже с футболом.

 

Николай Злобин, политолог : Почему Россия является отсталой страной?
01.09.2009 | 19:05

Иногда кажется, что Дмитрий Медведев пытается победить в конкурсе на самое неудачное собственное высказывание.
Из его выступления в Бурятии: «После того, что произошло на Саяно-Шушенской ГЭС, появилась масса апокалиптических комментариев и у нас в стране, и за границей, смысл которых сводится к тому, что всё, «приплыли», это начало технологического конца России, «Чернобыль XXI века». Руки начали потирать те, кому не нравится Россия в действующих границах и не нравится её роль на мировой арене. Мы с вами понимаем, что, несмотря на всю тяжесть происшедшего, несмотря на то, что погибли наши граждане, всё это брехня. Правда здесь только в одном: наша страна очень сильно технологически отстала. Дело не в конкретной драматической катастрофе, а в том, что мы реально очень сильно отстаём».

Я, например, отношусь к тем, кто не понимает.
Какая связь между трагедией на станции и ролью России на мировой арене? Что именно, по мнению президента, является брехней? Что кто-то начал потирать руки? Одно дело, когда Владимир Путин призывал мочить террористов в сортире, другое, когда нынешний президент страны – профессиональный юрист заканчивает только начавшуюся дискуссию словом «брехня» в адрес оппонентов, повторяя то ли незабвенную сцену из «Неуловимых мстителей», то ли спор Владимира Ленина с меньшевиками. Разве какое-либо обсуждение теперь возможно?

Странно и продолжение мысли Дмитрия Медведева: «Но у нас есть все шансы с этой технологической отсталостью справиться. Напомню, что в России начала XX века значительная часть населения была просто неграмотной. Но ничего, преодолели эту проблему. У нас не было электричества, не было собственной производственной базы... Поэтому нужно просто работать засучив рукава – и государству, и государственному бизнесу, и частному бизнесу. Совместно. Не кичиться, у кого больше активов, кто больше для Родины совершил, – кризис всех уравнял».

Сравнения с началом прошлого века, по моему, сегодня просто некорректны.
Тем более что практически все государства мира решили за прошедшее столетие проблему неграмотности, ничего выдающегося в этом нет. Утверждения об отсутствие в России в начале прошлого века электричества и собственной производственной базы могут вообще подпасть под президентский указ о фальсификации истории. Нельзя, однако, не согласиться с Дмитрием Медведевым в том, что Россия очень сильно технологически отстала. Но я хотел бы услышать ответственный ответ на вопрос почему? Почему Россия очень сильно отстала от других стран мира в своем технонологическом развитии? Не зная диагноза нельзя лечить болезнь.

Более того, почему Россия не просто не может создать свою собственную промышленную и технологическую базу, но даже не в состоянии решить гораздо более простую задачу – поддерживать базу, которая ей досталось в наследство от СССР и которая до сих пор является основой российской промышленности.
Почему Россия отстает уже не только от других, но и от своего прошлого.

Оправдывать все распадом страны несерьезно.
Россия не начинала с нуля, напротив, она приобрела лучшие, самые прибыльные куски советской промышленности. Нам успешно внушили, что вместо неповоротливой командной в России теперь экономика сверхрыночная. Вместо идеологизированных партийных руководителей во главе ее вроде бы стоят профессиональные менеджеры, рожденные уже с лэптопами и айфонами в руках, а крайне неэффективный собственник – государство был вытеснен частными собственниками, своими кровными деньгами заинтересованными в максимальной конкурентоспособности своих предприятий. Однако кризис легко развеял это мифы, «по гамбургскому счету» обнажил уровни некомпетенции и коррумпированности конкретных людей и компаний.

Нельзя сказать, что Россия испытывала особые финансовые трудности для модернизации, еще недавно на нее падал водопад легких нефтяных денег, вполне достаточный для того, чтобы хотя бы обновить и привести в относительный порядок то, что было создано десятилетия назад.
Такой мощной финансовой подпитки вряд ли можно ожидать в будущем. В стране есть высокообразованное население, передовая наука и техника, умнейшие ученые, инженеры, конструкторы и изобретатели. Сеть сильнейших университетов и исследовательских институтов, традиционно одна из лучших в мире систем образования. Российские мозги и ее современное оружие во всем мире ценятся очень высоко. Она до сих пор остается самой богатой по полезным ископаемым страной мира, ей не надо покупать сырье, что является большой головной болью для большинства стран. Конечно, отказ от вступления в ВТО ограничивает получение многих передовых технологий извне, но это было решение самой России.

Да и времени с распада СССР прошло уже немало.
В стране сменилось три президента, десяток премьеров, сейчас во главе ее стоит человек постсоветского поколения политиков.

Так почему нынешняя Россия не просто является крайне отсталой в технологическом отношении страной, но даже не способной поддерживать в рабочеспособном состоянии ту устаревающую промышленную базу, которая ей досталась от СССР?
Что является основой ее промышленности? Госзаказ и госкорпорации? Россия – страна с псевдорыночной экономикой, в которой полностью отсутствует здоровая конкуренция, главенство закона, экономические стимулы, массовый малый бизнес, то есть, все то, что является основой развития. Для сравнения, в США до 70% технических новинок создается именно в малом бизнесе, которому созданы налоговые возможности для этого. Похоже, что российские власти просто не заинтересованы в технологическом развитии страны. Они, видимо, понимают роль России в мире, о которой так горячо говорит президент, а также свою роль в России как-то иначе. Заменив конкуренция в стране доступом к госзаказу и близостью к Кремлю, они экономически полностью дисквалифицировали Россию на мировой арене, снова превращая ее в «Верхнюю Вольту с ядерными ракетами».

Кризис отнюдь не уравнял всех.
Он стал «проверкой реальностью» для современной России, показал кто в ней есть кто. Поэтому призыв объединиться независимо от размера активов и «просто работать, засучив рукава» звучит несколько фальшиво и явно непродуктивно. Как писал плохо забытый классик, прежде, чем объединиться и для того, чтобы объединиться, надо сначала решительно и определенно размежеваться.

 

В один прекрасный день

Когда-то очерки очеркистов начинались так: "Ничто не предвещало беды. Светило по-весеннему яркое солнце, принялись за влажную уборку родного города поливальные машины, хозяйки с кошелками и корзинками с утра пораньше отправились за покупками, потешные в своей важности малыши спешили в школу..." Ну, и так далее вплоть до слов: "И тут произошло страшное". Такими надежно клишированными художественными средствами нагнеталось обычно все то, что гораздо позже получит нерусское название "саспенс".
Но дело-то в том, что все это бывает на самом деле.

Ты выходишь из дому, почему-то уверенный, что сегодня все будет хорошо. И уже хорошо. Вот в лифте с тобой приветливо здоровается мрачноватая тетка, про которую ты привык думать, что она тебя неизвестно за что не любит и поэтому смотрит волком. Мало ли что, думаешь ты, может быть, человек болен чем-нибудь, а так ведь нормальный же человек. Надо, думаешь, просто стараться всех понимать и уметь ставить себя на их место.

Сегодня с утра ты всех понимаешь. Вот две женщины в черных платках и c букетиками в руках спрашивают, как пройти в больницу номер такой-то. Ты понимаешь, куда и зачем они идут. Ты всем своим видом демонстрируешь деликатное понимание. Ты объясняешь, что это прямо тут, за углом. Вот ты проходишь мимо троллейбусной остановки, где на скамеечке сидит томный гражданин и пьет что-то из чего-то, обернутого в газету. Вы встречаетесь глазами. Ты опять же выражаешь понимание и даже одобрение с помощью большого пальца правой руки. Утоляющий жажду улыбается и кивает тебе в ответ. Вот проезжающая мимо машина замедляет ход, чтобы не обрызгать тебя водой. Вот два небритых южанина (заметьте, именно "южанина", а не "кавказца") с какой-то мятой бумажкой в руках спрашивают у добродушного милиционера, как им попасть на такую-то улицу. А он, вместо того чтобы прямо тут же проверить у них документы, подробно объясняет и даже рисует чего-то на бумажке, да еще и улыбается при этом.

Что за день? Что за город? Не город, не день, а какая-то сплошная реклама сока "Добрый". Но ведь это бывает. Действительно бывает - это все знают. Ты легок и расслаблен, и ты с готовностью впадаешь в благодушную маниловщину. Что-то все-таки меняется в нашей жизни, думаешь ты. Да, медленно и не без уродств, но меняется. Цивилизованность, обобщаешь ты, несмотря ни на какие родовые хвори нашей ухабистой истории, все равно рано или поздно... и так далее.

В общем, ничто не предвещает беды, и беды – скажем, забегая вперед, - так и не случается, хотя она и пытается, гадина, добраться до тебя. Ты, уже расслабленный и расставшийся на время с присущей тебе смутной тревожностью, подходишь к табачному киоску купить сигарет. Ты стоишь и умиротворенно ждешь, покуда милая продавщица отсчитывает тебе сдачу. Да, я тороплюсь, да она считает мучительно медленно. Но у нее, видимо, зрение плохое. Она, видимо, новенькая. Потерплю, ничего страшного. Не раздражаться. Понимать. Всех надо понимать.

Но тут из хтонических глубин возникает та самая "беда", которую "не предвещало ничто". Она возникает в облике очень мрачного и неопрятного мужчины. Ему тоже нужны сигареты. Он отодвигает тебя рукой и обдает тебя невыразимым духом вчерашних радостей. "Нельзя ли полегче все-таки?" - говоришь ты все еще добродушно. "А х...ли ты тут встал?" – говорит ожесточенный неопохмеленностью мужчина. "Встал, потому что надо", - начинаешь заводиться и ты, понимая уже, что привычная жизнь все же сильнее и правдивее, чем непривычная.

"Ты ведь еврей?" - не столько спрашивает, сколько констатирует твой незваный оппонент.

"Все, - тоскливо думаешь ты, - начинается тема, развитие которой чревато неизбежными хватаниями за грудки". Ты с самого детства не привык спускать такие штуки. Ты вспоминаешь все. Нет, погромов и Освенцимов в твоей жизни, слава богу, не было. Но был московский двор середины 50-х. Был Витька Леонов, смертельный твой враг, говоривший тебе при встрече: "Абгам любит кугочку". Ты, не думая ни о чем, бросался на него и тут же оказывался на земле, потому что гад был вдвое больше тебя. И была школа #11. И был завуч Иван Тихонович, который делал вид, что никак не может запомнить твоей фамилии, и потому называл тебя к бурному восторгу класса то Гуревичем, то Рабиновичем. И была девочка Таня, которая спрашивала тебя, почему твою бабушку зовут таким глупым именем – Берта. И была смутно запомнившаяся зима 53-го года. И была на нашей улице маленькая аптека, где много лет проработала маленькая тихая женщина в круглых очках - Софья Соломоновна. Ее все знали. В те дни она стала средоточием смертельной ненависти, охватившей всю округу, весь город, всю страну. "Куда смотрит начальство, - волновались тетки в очереди, - почему ее не уберут отсюда. Они же нас всех тут угробят на хер". И прошло много лет, пока ты не научился без внутренних судорог произносить постыдное слово применительно к себе самому – первое лицо единственного числа давалось долго и мучительно.

"Да, я еврей", - говоришь ты, размышляя при этом, куда бы девать очки.

Но тема делает абсолютно непредсказуемый поворот. "Да какой же ты еврей? - говорит ни с того ни с сего твой новый знакомый. - Евреи умные. А ты дурак". Преодоление жанровой инерции кажется столь радикальным, что вместо того, чтобы на законных основаниях обидеться на "дурака", ты начинаешь смеяться. Смешно ведь и правда. Просто надо всех понять. День удался.
Лев Рубинштейн

 

И ещё,свежачок...))) А вообще-то, грустно.

Как пить не дать

Атас, сограждане! Теперь у нас будет борьба с пьянством и алкоголизмом. Давно чего-то не было.

Президент публично и непредвзято заговорил о госмонополии на бухло и о прочих мерах по оздоровлению общества и движению России, как было сказано, вперед. И об этом сейчас говорят много, громко и бестолково.
А еще до появления главного врача к дверям нашей палаты неслышно подкрался санитар Онищенко со своими смирительными инициативами.

Пока это всего лишь документ "О надзоре за алкогольной продукцией". В каковом надзоре, заметим попутно, не только нет ничего предосудительного, но даже и много душеполезного. Было бы. Если бы не сам феномен Онищенко, к различным инициативным телодвижениям которого мы, наученные некоторым опытом, привыкли относиться вроде как к народным приметам. Все ли помнят, например, что последовало вскоре после того, как проницательнейший из санитарных врачей доблестно, практически в одиночку разоблачил исключительную вредоносность "боржоми"? То-то же.

Это правда - некоторые особенности коммуникативного поведения г-на Онищенко не могут не вызвать отчетливых подозрений в его душевном и интеллектуальном неблагополучии. Но если он и безумец, то безумец высокого полета, каковыми были все вещуны и пророки в своем и чужом отечестве. Он, можно сказать, ходячий свод народных примет и поверий. Его речи слушать невозможно, но за его инициативами надо следить пристально. Они всегда что-то означают. Причем вовсе не то, что он говорит, а нечто иное, куда более глубинное и судьбоносное.

Вот мы и оказались на пороге очередной антиалкогольной кампании. Кто бы сомневался.

О том, чем заканчивались все такие кампании, известно слишком хорошо, и не будем повторяться. Скажем лишь, что антиалкогольные мероприятия никогда не дают никакого зримого результата прежде всего потому, что так и не достигнут до сих пор общественный консенсус по одному из главных национальных споров, по своей онтологической глубине сопоставимому со спорами между яйцом и курицей о первородстве или между бытием и сознанием о том, кто кого определяет. Не решен и вряд ли будет решен в ближайшей исторической перспективе этот проклятый русский вопрос: жизнь ли такая, потому что пьют, или пьют, потому что такая жизнь.

Возвращаясь же к теме народных примет, не могу не указать на еще одну малозаметную деталь, каковую по причинам, которые станут понятными чуть ниже, я не мог не заметить. Вот что еще я обнаружил в этом неказистом на вид документе: "В структуре продажи алкогольной продукции и пива населению 80% приходится на пиво, 13% - на водку и ликероводочные изделия". Не знаю кого как, а меня заставили вздрогнуть эти самые 13 процентов. Ведь не двенадцать, и не четырнадцать. А ведь именно тринадцать. Тревожное число, чтобы не сказать роковое. А дело в том, что эти злосчастные проценты сложились не без моей активной помощи.

Признаюсь, причем безо всякого особого стыда, что человек я выпивающий. Именно выпивающий. Слово "пьющий" в русском языке звучит несколько драматически - "мужик он у меня хороший, но пьющий". А вот я именно что выпивающий, то есть просто-напросто люблю это дело. Вот и выпиваю. Без страсти и фанатизма, но с нежностью и уважением. Любовь моя не стреляет во все стороны пожароопасными искрами, а горит ровным уютным огоньком.

Из всего прочего предпочитаю крепкое, а конкретно - водку. Она как бы моя законная и постоянная. К ней я неизменно и покаянно возвращаюсь после коротких, хотя подчас и сильных увлечений, после шкодливых "походов налево" - к разным там граппам, кальвадосам, текилам и прочим сорокаградусным объектам иноземного происхождения.

Нет, как хотите, но водка это водка. Она универсальна и всегда дружелюбна. Она ровна в общении. Она охотно и всегда содержательно поддерживает душевный разговор, когда нам грустно и одиноко, и деликатно молчит, когда человеку потребны тишина и покой. О ней легко и приятно говорить как о женщине - любимой, преданной, легко отзывающейся на любые движения твоей непредсказуемой души.

А вы говорите "тринадцать процентов".

Живя какое-то время в Германии, я взвалил было на себя нелегкое бремя культурного героя, пытаясь обучить немецких знакомцев пить водку по-нормальному, то есть перед едой, а не после. С закуской, а не без. И главное, не произносить этого ужасного, оскорбляющего чувствительный слух выпивающего россиянина "na sdorowje". А если не знаешь, что именно говорится в этих случаях, не говори ничего. Но вотще: выполнить свой миссионерский долг я так и не смог.

Но главное не это. Как же я был изумлен, чтобы не сказать оскорблен в лучших чувствах, узнав однажды, что в немецком языке водка вовсе не жена и не подруга, а черт знает кто. Она там, представьте себе, не "она", а "он". Она там буквально der Wodka, а потому пропеть немцу ту песню о водке, которую я исполнил только что, совершенно невозможно без того, чтобы не вызвать подозрений в нетрадиционной сексуальной ориентации. Ну! И о чем с ними говорить после этого? У них, кстати, и "смерть", и "война" - вовсе не фатальные тетки, как у нас, а грубые, поросшие дикой шерстью и лишенные всяческой привлекательности мужики.

Впрочем, "кофе" у них тоже мужского рода. Еще совсем недавно я бы добавил: "как у нас". А теперь уж не добавлю. Потому что и бывший наш "кофе" подвергли унизительной кастрации, превратив его в бесполое и безвольное существо. "Оно" уже никогда не будет мне другом и братом, неизменно взбадривающим и протягивающим, если надо, руку братской помощи. Пить-то я его буду, разумеется. Но уже по рутинной привычке и не более того. Без прежней радости. Язык - не пустая вещь.

Исторический опыт убеждает нас, что именно они - русское пьянство и русский язык, скрепленные между собой невидимыми, но неразрывными нитями, - служат столь же тайной, сколь и мощной основой всей нашей жизни и всей нашей истории. Связь эта гораздо глубже, чем наши возможности ее постичь, а потому мы можем лишь строить догадки. Например, о том, что и то и другое дает нам иллюзию свободы и на какое-то время способно примирить с реальностью.

А потому они совершенно не терпят посягательств на свою выстраданную веками автономность. А потому во все времена все антиалкогольные кампании и все попытки реформ языка, какие бы формы они ни принимали, с какими бы благими намерениями и с какой степенью радикальности они ни проводились, воспринимались как приметы близкого - для кого-то долгожданного, для кого-то катастрофического - конца текущей исторической эпохи.
Лев Рубинштейн

 

Чебурашки на гусеницах

Словосочетание "бульдозерная выставка" прочно вошло в наш речевой обиход и употребляется всеми кому не лень, включая тех, кто о самом событии, случившемся ровно 35 лет тому назад, а именно 15 сентября 1974 года, имеет довольно смутное представление. Мне, например, приходилось читать, что "Хрущев в 63-м году разгромил выставку левых художников в Манеже, а потому эту выставку впоследствии прозвали "бульдозерной". Логично, правда?


Эй, молодой человек! Почему "потому"? Вы много видели в Манеже - хоть в погоревшем, хоть в новом - бульдозеров? Нет, молодой человек, уверяю вас - это два совершенно разных события, отстоящих друг от друга по времени на целых одиннадцать лет. Хотя, разумеется, их кое-что объединяет. Потому что и то и другое имеет прямое отношение к самому главному для искусства - к его свободе.

Если хрущевский погром "пидара...ов" я воспринял сквозь мутноватую оптику пубертата, то "бульдозерную" помню очень даже хорошо. Потому что я там был и все сам видел. Если коротко и конспективно, то дело было так.

Группа неофициальных художников решилась на беспрецедентный по тем временам шаг. Они собрались устроить независимую выставку своих работ, которые до этого можно было увидеть лишь в их мастерских или в квартирах двух-трех частных коллекционеров. Они решили устроить выставку на открытом воздухе и в обход всех союзов художников и всех райкомов-горкомов.

Для экспозиции было выбрано одно из самых отдаленных по тем временам мест - заброшенный пустырь в Беляеве. Это для того чтобы "не препятствовать москвичам и гостям столицы осуществлять свое право на заслуженный досуг". Было назначено место. Было назначено время. О своем намерении художники официально известили и Союз художников, и Моссовет. Также была оповещена и пресса. И местная, и иностранная.

В назначенное место к назначенному времени от метро потянулась вереница людей с картинами подмышкой. А также их многочисленные друзья с фотокамерами и без. А также к пустырю стали со всех сторон подваливать иномарки с журналистами и дипломатами. Местных журналистов, естественно, не было. А если и были, то лишь в роли зрителей.

Но пустырь уже не пустовал. По его периметру с нервной деловитостью сновали в одинаковых новеньких с иголочки спортивных костюмах молодые люди, встречавшие непрошеных гостей настоятельным требованием очистить пространство, потому что на указанном пространстве прямо вот сейчас начнется субботник по экстренному озеленению. Тезис об озеленении тут же и подтвердился появлением двух грузовиков с чахлыми саженцами и свеженькими, только что с фабрики, лопатами.

Но случилось самое главное и поучительное во всей этой истории. Случилось то, что художники вопреки сложившемуся к тому времени стереотипу взаимоотношений граждан и государства не испугались и не разошлись. Более того, они развернули свои картины и выстроились в ряд с картинами в руках.

Так мне посчастливилось стать свидетелем и в каком-то смысле участником первого в моей социальной памяти акта гражданского неповиновения.

Озеленители явно растерялись. По всему было видно, что они не ожидали такого поворота событий. Они привыкли к тому, что если на бородатого очкарика цыкнуть как следует, он немедленно растворится в воздухе. Но нет.

Видимо, команды бить у них не было. Поэтому и действия их приняли откровенно абсурдный, на грани комизма вид. Они стали как-то по-шпанистому подбегать то к одному, то к другому художнику и пытаться выдернуть у него из рук картину. Они нервно, срываясь на фальцет, кричали "освободите пространство!". Они метались от одного к другому и пихались, как возбужденные школьники на переменке. Художники не уходили. Они лишь переходили с места на место и вновь поднимали вверх свои работы.

И тогда-то из близлежащего двора появились два или три пресловутых бульдозера. Они стали хаотично перемещаться по пустырю, тесня художников, их друзей и довольно многочисленных зрителей-свидетелей на обочину теперь уже исторического пустыря. Но все только перебегали с места на место. Было весело. Было весело и прекрасно осознавать, что мы их не боимся.

В какой-то момент субботничающие все-таки слегка озверели. Кого-то они скрутили, посадили и увезли в участок. Из чьих-то вырванных из рук картин сложился веселый костерок. Какому-то шведскому дипломату разбили нос. Какую-то французскую фотокорреспондентку на шестом месяце беременности ударили в живот.

Я видел, как среди всего этого скакал знакомый фотограф, ловко увертываясь от рук, ног и бульдозеров, и с нечеловеческой скоростью щелкал на свой "Кэнон" все, что происходило вокруг. Отснятые кассеты он быстро вынимал из камеры и совал в руки тому или иному знакомому. Когда же его наконец-то свинтили и вознамерились засветить отснятое, в камере ничего не оказалось.

Через полтора-два часа этой веселой (не для всех, впрочем) катавасии художники решили все же покинуть поле битвы - усталые, возбужденные, с помятыми боками и порванными холстами, но счастливые - выставка состоялась. Неофициальное советское искусство гласно заявило о себе как об общественно значимом феномене.

Хорошо помню: это было в воскресенье. А утром в понедельник весь мир узнал о субботнике по озеленению малоприметного пустыря на окраине столицы. И разразился невероятный по масштабам международный скандал.

Нельзя не вспомнить о еще одном событии той же осени. То ли страшный международный скандал послужил этому причиной, то ли сыграли свою роль какие-то внутренние противоречия между какими-то тайными ведомствами. Так или иначе, но через две недели после бульдозерной выставки, в последнее воскресенье сентября состоялась официально разрешенная и абсолютно свободная бесцензурная выставка в Измайловском парке. Там было настолько прекрасно, что не один и не два моих собеседника не сговариваясь вспомнили о Вудстоке.

Там было много всего - от приличных работ до неловкой и безответственной мазни. Что и понятно: отбором никто не занимался - таков был принцип. А среди дышащей вольным воздухом приподнятой толпы там и сям расхаживали с рассеянным видом по-разному одетые, но с одинаковыми лицами молодые люди. Возможно, были среди них и те, кому мы столь злостно помешали в их мирном деле озеленения родного города. Некоторые из них бормотали что-то невнятное, обращаясь, по-видимому, к каким-то симпатичным зверушкам, притаившимся у них за пазухами. Их природа была очевидна не только по их бормотанию и не только по профессиональной скуке в их глазах. Какой-то наблюдательный человек (художник все-таки) обратил внимание на то, что к лацкану каждого из них был прикреплен значок с изображением Чебурашки. Зачем? Бог его знает, зачем. Может, для того чтобы узнавать друг друга. Может, просто вкус такой. Но это точно так - сам видел.

Прошло с тех пор 35 лет, а мне до сих вспоминаются эти игривые чебурашки. Вспоминаются они всякий раз, когда я вижу в телевизоре того или иного президента правления, президента фонда, президента комиссии или просто президента.

И я всякий раз вспоминаю события тех дней, когда в круг моего внимания попадают различные сюжеты, прямо или косвенно связанные с искусством в криминально-политическом контексте.

То молодого сибирского художника захомутают за якобы хранение якобы наркотиков, каковое незначительное вроде бы событие отзывается волной беспрецедентной по нынешним вялым временам волной художнического и правозащитного протеста.

То в тихий музейный зал, где проходит более чем камерная выставка, припрется, стуча сапогами, шобла припадочных мракобесов и устроит там акт форменного вандализма. Следствием чего, как это обычно и бывает в нашем насквозь иррациональном государстве, станет возбуждение уголовного дела не против них, а против устроителей выставки, спровоцировавшей, как оказалось, особенно благочестивых, а потому и особенно возбудимых граждан на духоподъемный, очистительный, смягчающий ожесточенные души погром.

То какой-нибудь чиновник на всю страну ляпнет что-нибудь про исключительную общественную вредоносность того или иного течения в современном искусстве, обрекая себя на пожизненную роль посмешища.

Как это ни странно, меня это скорее радует, чем огорчает. То есть, разумеется, меня огорчает и тревожит, что мутное мракобесие и агрессивное невежество обретает черты вполне оформившейся общественной силы. Меня, разумеется, тревожат конкретные судьбы конкретных людей, среди которых есть и мои добрые знакомые.

Но в исторической перспективе не может не ободрять то, что независимое искусство таким образом вновь стало восприниматься как властью, так и обществом как реальная зона реального сопротивления.
Лев Рубинштейн

 

Путин. Его Превосходство

Почти что весь мир, все прогрессивное человечество обсуждает фразу премьер-министра Владимира Путина, сказанную им 11 сентября в собрании Валдайского клуба: дескать, неизвестно, кто в 2012 году пойдет в президенты России, мы с Медведевым одной крови, придет время - посидим как следует и решим.


На самом деле Путин, как это часто с ним бывает, не сказал ничего. Во всяком случае, ничего нового, удивительного или обязывающего. Он просто еще раз протранслировал публике свою любимую мысль: вопрос о власти всегда и везде решается элитами и тайно. Никогда - народами и явно. Для того, собственно, был и путинский пример с бывшим Тони Блэром и нынешним Гордоном Брауном.

К тому же, если анализировать, что есть в России на самом деле, а не что говорят ее административные начальники - способные, в силу катастрофического обесценения их слов, говорить самое противоположное без совестных угрызений - то нельзя не заметить:

- при отсутствии у правящей элиты РФ и стратегического видения, и стратегического мышления трудно с уверенностью рассуждать, что будет даже через полгода - не говоря уже о заветном 2012-м;

- в той комнате пассивного отдыха, где Путин засядет обсуждать с Медведевым кандидатуру следующего президента, будет присутствовать еще как минимум одно ответственное лицо - Кризис; и его точку зрения придется учесть, как ни крути; а до чего Кризис доведет Россию за следующие два с половиной года, решительно пока неизвестно, но ни до чего хорошего точно не доведет.

Но все равно. Многие титульные международные эксперты уже заявляют, что Путин возвращается в 2012-м, и многие ведущие СМИ мира уже воспроизводят в идеальном качестве эту мысль. Российскому премьеру остается лишь привычно посмеиваться у себя в бассейне.

Недавно отмечалось 10-летие со дня провозглашения Путина преемником Ельцина. И в те дни популярной стала дискуссия: изменился ли "национальный лидер" за десятилетие? Если же да - то в каком направлении.

В основном, в том, что относится к позвоночнику и коре головного мозга, Путин, на мой взгляд, не изменился. Но в других местах - да, и порою существенно.

10 лет назад он боялся журналистов и настороженно относился к так называемым экспертам. К страху и настороженности могла примешиваться каплями и обыкновенная ненависть, хотя бы и скрываемая за игрой глаз.

Он опасался, что журналисты раскроют его тайну самозванца на русском троне, а эксперты - проникнут красным глазом в его гуттаперчевое нутро.

10 лет спустя он уже не боится и не опасается. К журналистам и так называемым экспертам он относится снисходительно, если не сказать пренебрежительно.

Ведь это журналисты с так называемыми экспертами возвели его на пьедестал, о котором он и мечтать не мог: выше церетелиевского Петра и снесенного памятника Ахмату Кадырову в Грозном.

Володьку Путина, сибарита и гедониста, тщательного специалиста по банкетам, распилам и откатам, сделали великим демиургом, предводителем несуществующей "силовой корпорации", прямым наследником царей и вождей, возродителем всех российско-советских империй. Причем сделали безо всякой даже особой просьбы с его стороны.

Каждое его слово, рожденное в PR-муках или брошенное впопыхах, принимали за чистую золотую монету. А потом додумывали к чистому слову то, что и сам "демиург" никогда бы в жизни не додумал.

В общем, если кто и легализовал на российском престоле Владимира Путина, исцелив его от комплекса самозванца, так это журналисты вкупе с так называемыми экспертами.

Как он же он должен теперь к ним относиться?

Недаром Путин так любит всяческие валдайские встречи и большие пресс-конференции: на таких мероприятиях он ощущает свое явное превосходство над собравшимися послушать его. Это же не с кризисом бороться. Кризис-то премьеру в рот смотреть не станет.

Кризис - он все понимает правильно. И от него можно только бежать. В бассейны, спортзалы, на комариные берега Тувы. В конце концов, в объятия журналистов и так называемых экспертов. Которые, как их кумир Владимир Путин, тоже уверены: нефть стоит за 70, значит, Кризис уже закончился.

Вы слышите здоровый хохот? Это смеется уже не Путин. А Кризис.
Станислав Белковский

 

Шевчук - всегда был не только рок-музыкантом.Хотя...может как раз, самый настоящий рок-музыкант.

 

))...ну,ты зануда... )))
Как скопировал статью,так и выложил.)))
А на мой взгляд Превосходительство из Путина... - из говна пуля, лучше выйдет.

 

На этом сарае написано именно - "дрова" )))

 

Права забвения

В документальном австрийском фильме Blind Spot секретарша Гитлера рассказывает о своей жизни, о том, как с 22-летнего возраста работала на босса, оставаясь на боевом посту вплоть до его самоубийства. Траудль Юнге не видела, что он преступник, и любила его как отца и благодетеля. Понимание Истории, конечно же, не входило в ее обязанности. Аккуратно заправить бумагу в пишущую машинку, не допустить опечаток - это другое дело, и ему она служила на совесть.


Понятие Вlind Spot хорошо известно автолюбителям. "Слепое пятно" (буквальный перевод с английского) у российских шоферов называется "мертвой зоной". Зеркала бокового вида недостаточно, чтобы увидеть идущий за тобой транспорт, и прежде чем пойти, скажем, на обгон надо непременно оглянуться.

За последнее время появилось много статей в "ЕЖ" и на "Гранях" о том, как мы не хотим знать своей Истории. И чем ближе "история", тем более не хотим. Вот только человек, в отличие от автомобиля, намеренно создает мертвую зону. Об этом страстно говорит в недавнем видеоролике "Граней" Гарри Каспаров. Мы боимся знать правду: о Катыни, о Беслане, об убийствах Анны Политковской и Александра Литвиненко, о взрывах домов и о многом другом. Конечно, знать это и спокойно жить с этим знанием невозможно. Потому что это значило бы мирно жить в одной квартире с преступником, то есть жить, себя презирая.

Симона Вейль:

Невозможно простить человека, если его злодеяние нас унижает. Нужно согласиться с мыслью, что оно не унижает нас, но обнаруживает наш истинный уровень.

Лев Толстой:

Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобно тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар... Он не видел и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных... Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем... И вот на обочине убивают Каратаева. ...Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов осталось до Смоленска.

Спасительная сила перемещения внимания!

Если вам приходилось заходить в подвал, где проживают вполне омерзительные грызуны, вы наверняка освоили умение ничего не видеть, пока они, напуганные вами, не скрывались из вида.

Многие замечательные люди повторяли вслед за Паскалем: "Смертные муки Иисуса Христа будут длиться до скончания мира - а потому все это время нельзя спать!"

Обычному человеку такая бессонница не по силам. В фильме "На исходе дня", где главного героя, дворецкого, так превосходно играет Энтони Хопкинс, действие разворачивается накануне Второй мировой войны, но дворецкому нет дела до Истории, пути которой обсуждаются в поместье лорда. Подать к столу, открыть бутылку вина, подвинуть кресло, сделать безукоризненно все, что предписано делать слуге, - такова жизнь этого человека. Заметим, что обычный человек, в отличие от героя Хопкинса, может обойтись и без непоколебимой преданности служебному долгу.

Что за квартира, в которой мы живем? Кто в ней хозяин?

В этом году, в мае, отмечалось 100-летие со дня рождения поэта и прозаика Юрия Домбровского. Есть у него стихотворение "Чекист", в котором перечисляются люди, с которыми ему приходилось встречаться (палач, архиерей, моряк и т.д.); каждого из них он кратко характеризует. И вот финал:

Но как-то в дни молчанья моего
Над озером угрюмым и скалистым
Я повстречал чекиста. Про него
Мне нечего сказать - он был чекистом.

Власть, возможно, единственная область человеческой деятельности, где посредственность может добиться успеха и отомстить миру. В пределе - уничтожить лучших и талантливейших.

Можно повернуться лицом к клетке, в которой "безвинно севшие", а можно подсчитывать, сколько осталось дней до зарплаты. Можно написать "Ныне, о муза, воспой Джугашвили, сукина сына,/ Упорство осла и хитрость лисы совместил он умело..." - и погибнуть, а можно навалять "Нас вырастил Сталин на верность народу" - и выжить. Кстати, в 1956 году Сергей Михалков был среди тех, кто категорически отказался участвовать в хлопотах о посмертной реабилитации Павла Васильева, чьи строки о Джугашвили я только что процитировал.

Я не верю в ненамеренную "мертвую зону". Секретарша Гитлера говорит в фильме, что даже ее тогдашняя молодость не оправдание. Не знала не потому, что была молода и глупа, а потому что не хотела знать.

Невозможно рекомендовать человеку героический путь, рецептов нет, но стоит помнить слова философа, который много размышлял об этике и вот как определял введенное им самим понятие "абсолютно правильной дороги": "Полагаю, что это будет дорога, увидев которую, каждый с логической необходимостью либо пойдет по ней, либо же будет стыдиться, что по ней не пошел".
Владимир Гандельсман

 

Деревенская проза

Иногда бывает очень полезно вспомнить о первоначальных значениях тех или иных слов. Вот слово "политика", например, происходит от греческого слова "полис" - "город". Политика - явление сугубо городское. Это социальное устройство городской жизни. Кстати, и слово "гражданин" происходит от слова "город". Гражданин - это горожанин.


В нашей стране, увы, так и не сложилась городская жизнь в ее европейском понимании. Не один и не два раза за отечественную историю она пыталась сложиться, но не сложилась до конца. Все время мешали войны, революции и прочие социальные катаклизмы.

Городская жизнь так и не сложилась. Города есть, есть даже мегаполисы. А городской жизни нет. Города есть. А горожан почти нет. Потому что загадочная логика, движущая нашей историей, не допускала развития того самоосознанного социального явления, называемого в разные времена то "мещанством", то "средним классом", то "гражданским обществом". А потому как были, так и остались в наших городах лишь бояре на санях, увешанных бубенцами и мигалками, да жмущиеся к заснеженным обочинам скрипучие телеги и стоящие вдоль дороги мужики, мнущие шапки в руках.

Не потому ли мы столь равнодушны к тому, как вечно и разнообразно корежат и лепят заново наши города. Не потому ли каждое новое поколение москвичей не узнает на картинке вид Пушкинской площади десятилетней давности.

Есть, конечно же, и всегда были люди с городским сознанием. В наши дни их принято называть "либералами". Но их исчезающе мало и они всегда под подозрением. Как много лет была под подозрением своих соседей по коммуналке моя однокурсница Люба. Соседи никак не могли смириться с тем, что она каждый день принимала душ. Они загадочно и зловеще говорили: "Значит, есть, чего смывать. Мы-то и без того чистые. Нам-то каждый день мыться без надобности".

А потому и политика здесь такая, какая есть. То есть она, строго говоря, и вовсе никакая не политика. Политикой здесь называются все больше стрелки да разборки, терки да толковища, сходняки да правилки. Если это понимать и не называть это "политикой", то все встает на свои места, и уже не столь мучительным кажется ощущение неизбывного абсурда.

Городскую жизнь регулирует закон. Российскую жизнь закон никаким образом не регулирует. Так же, как в крестьянском мире правили "обычаи", а в криминальном - "понятия", в нынешней квазиполитической жизни осуществляется верховенство "правил", известных и понятных лишь узкому кругу жрецов. Остальным же дано право гадать, что по правилам, а что - нет. Про свежепосаженного олигарха таинственно говорят: "Он играл не по правилам, вот и доигрался". Играешь по правилам, можешь о законе даже и не думать. В случае игры не по правилам можно уже вспомнить и о законе. "Игра не по правилам" - это уже приговор. Остальное - лишь процедура, ритуальная и не слишком обременительная уступка цивилизованному миру, с которым наша "политика" все-таки связана какими-никакими товарно-денежными отношениями.

Штатные и добровольные апологеты нынешнего положения вещей любят ссылаться на статистическое большинство. А вот большинство поддерживает, говорят они в подтверждение своей правоты. Если бы действительно большинство поддерживало, это было бы печально, но не трагично. Вкусы, как известно, меняются. И иногда стремительно. Коллективное сердце электората склонно к перемене, как ветер мая. Боюсь, что дело обстоит гораздо хуже.

Никого, разумеется, большинство не поддерживает. Оно поддерживает лишь собственные штаны, раз в четыре года обреченно бредя в ближайшую школу, чтобы окунуть в какой скажут ящичек какую укажут бумажку с какой покажут фамилией. Вот и вся поддержка. Это самое "большинство", отходящее от телевизора только в клозет или чтобы помешать борщ в кастрюле, поддержит кого угодно. Потому что ему все равно.

Знакомый социолог, изучающий телеаудиторию, поведал мне страшноватую вещь. В результате недавних опросов выяснилось, что сокрушительно большое число телезрителей, особенно жителей небольших городов, не очень умеют отличать реальных персонажей российской действительности от мнимых, не делая никаких различий в восприятии тех или иных телевизионных жанров. Новости, кино, фабрики звезд, сериалы и концерты юмора для них примерно одно и то же. Поэтому и какая-нибудь Кармелита столь же реальна, как Ксения Собчак, Петросян с Галкиным слабо отличимы от Степашки с Хрюшей, а Путин с Медведевым могут достойно мериться рейтингами с какими-нибудь доном Педро и доном Леонсио.

А потому если им предложат однажды прийти к урнам и проголосовать за Деда, например, Мороза, они это сделают с величайшей готовностью, накорябав на бюллетенях свои самые заветные мечты: починить кран на кухне, трахнуть недотрогу-соседку, выдать замуж дочку, подправить повалившийся забор... Хотя хрен с ним, с забором - есть дела и поважнее: выпереть азербайджанцев с рынка, отключить газ оранжевым хохлам и не допустить строительство американской военной базы в Гваделупе.

А начальство? Ну, какое есть, такое и есть.

Я недавно вычитал в дневнике хорошего русского писателя Пришвина удивительную запись: "Раздумывая о нынешнем циничном отношении народа к вождям, я прихожу к мысли, что это деревенская этика перекинулась в государственную, в русском деревенском народе на всякое свое близкое начальство смотрят как на необходимое зло, и в начальники идет последний человек".

Впрочем, эта запись давняя, начала 30-х годов. А с тех пор очень многое изменилось - и в жизни, и в сознании, не правда ли? Столько всего появилось за все эти годы. Вот Интернет, например...

Интернет, например, мировая, так сказать, паутина. Вот читаю я на днях в Интернете какой-то форум, где, уж не помню по какому вопросу, схлестнулись меж собой двое азартнейших пользователей. Один, как это понятно из контекста, житель России. Другой явно пишет из какой-то западной страны. В какой-то момент на что-то разгневанный россиянин пишет: "Ты не забывай, что находишься в русском Интернете. Сиди в своей Европе-Америке и не лезь в наш Интернет". "Наш Интернет" - неплохо, да? Вроде как: "Вы, зареченские, чтоб к нашим хрюпинским девкам даже близко не подходили!"

Ох, как многое меняется в нашей с вами жизни. А уж в сознании!

Лев Рубинштейн

 

Вопросы литературы

Что тут такого? Обычная вещь. Позвал премьер-министр нескольких писателей в гости. Познакомиться лично, поговорить о наболевшем. Может, проблемы какие. Или там критика обижает. Издатели жадничают. О судьбах страны и мира, кстати, с писателями бывает приятно поговорить - они люди неравнодушные и за словом в карманы не лезут.


Нормально. Такое бывает во всех странах.

Среди приглашенных на эту встречу коллег-писателей есть люди мне симпатичные, есть - не очень. Кто-то из симпатичных мне писателей приглашение принял. Кто-то - нет. Скажу сразу: морализировать на эту тему я считаю глупым. Это не вопрос идеологии и не вопрос убеждений. Это, если угодно, вопрос личного, социального и художнического темперамента. И одинаково глупо записывать пришедших на встречу в конформисты, а "отказников" - в герои сопротивления. У каждого свои собственные представлении о том, что и каким образом работает на его репутацию, а что ей вредит. К тому же никто не отменял такую неизбежно сопутствующую писательской профессии черту, как любопытство. И не надо тут ничего говорить про "совет нечестивых" - не тот, по-моему, случай. А самое главное - не мне тут играть глуповатую в данном конкретном случае роль нравственного камертона.

Уже пару дней разные люди спрашивают меня, а вот я бы, если бы меня позвали на эту встречу, пошел бы туда?

Я сразу же вспоминаю, как несколько лет тому назад группа молодых литераторов распространила в Интернете некое коллективное письмо с призывом к представителям литературной общественности подписать его. Суть письма заключалась примерно в следующем. Появилась очередная литературная премия, первым же лауреатом которой оказался автор откровенно фашизоидной направленности. А потому авторы письма призывают своих коллег заранее отказаться от этой премии, если кому-то из них вдруг когда-нибудь ее присудят. Я, естественно, такое письмо подписывать не стал, объяснив это тем, что привык подобные проблемы решать по мере их поступления.

А еще я вспоминаю о том, как во время моего выступления в каком-то венском зале мне был задан такой вопрос: "Скажите, господин Рубинштейн, трудно ли было вам не продавать свой талант и свои принципы в советские годы?" Я ответил в том духе, что этот вопрос, конечно, необычайно соблазнителен для автора, желающего эффектно погреметь кандалами. Но дело в том, что мне было совсем не трудно ничего такого не продавать, потому что, к счастью, никто ничего такого покупать даже не пытался. Я считаю, что мне повезло: в жизни хватает искушений и без этого. Я и "советская власть" существовали, почти не замечая друг друга, - в полном, что называется, согласии сторон.

А еще я вспоминаю о том, что все-таки однажды присутствовал при встрече с нынешним премьером. Это было давно, когда он еще не был президентом, а был опять-таки премьером, но премьером "еще", а не "уже".

Он решил нанести визит в Российский ПЕН-клуб, членом которого я являлся тогда и являюсь теперь. Я был там тоже - мне было любопытно. Он был тих, застенчив и всячески давал понять, что он-то, мол, кто такой, а тут такие инженеры человеческих душ, что он даже робеет - прямо кушать не может. Ну, в общем, нормальный вербовщик.

Справедливости ради должен сказать, что он-то как раз вел себя более или менее адекватно, в отличие от некоторых братьев-писателей, тут же наперебой заговоривших о самых главных литературных проблемах: о повалившихся заборах на литфондовских дачах и о ничтожных по сравнению с советскими временами тиражах и гонорарах. Я решил, что больше на подобные посиделки не пойду никогда.

А еще я вспоминаю про книжную ярмарку в Париже. Лет шесть уже тому назад. Туда, на эту ярмарку, слетелся рой российских писателей. Ну, и я в том числе. Ярмарка и ярмарка - чтения, фуршеты, то да се. Однажды каждый из писателей обнаружил в двери своего гостиничного номера нарядный конверт, а в нем приглашение на следующий день в Елисейский дворец, где президенты Ширак и Путин желают лично поприветствовать цвет российской словесности. А мы и не знали, что "наш-то" тоже тут, в Париже.

Ладно. Утром, во время завтрака все стали делиться друг с другом планами и намерениями на этот предмет. Публика разделилась на две неравные части. Те, кого было побольше, сказали, что да, пойдут. Кто-то сказал, что ему любопытно. Кто-то - что невежливо отказываться. Кто-то и просто мысли не допускал, что на этот счет могут быть какие-то сомнения. Меньшая же часть никуда вовсе не пошла, объясняя это тоже разными мотивами - от политических и морально-этических до простого "а чо там делать". Вот и мы с моим покойным другом Приговым это никак не мотивировали. Мы просто пошли гулять по прекрасному весеннему Парижу, справедливо полагая, что это куда интереснее и веселее, чем то, на что нас позвали. Если Париж и стоит мессы, решили мы, то уж точно не такой. И не дай нам бог как-то в чем-то упрекнуть тех, кому интереснее было наоборот потусоваться в Елисейском дворце. Это не вопрос морали. Это вопрос вкуса. Это вопрос приоритетов. Кстати, кое-кто из тех, кто все-таки пошел на "встречу с прекрасным", потом смачным писательским словом описывал кучу потешнейших эпизодов. Так что и их есть за что благодарить.

А о прошедшей только что встрече - что можно сказать. Ну, пришли. Ну, попили чаю. Ну, подарили имениннику свои книжки. Ну, задали его превосходительству несколько нелегких вопросов, на которые он дал гарантированно легкие ответы. Примерно такие же, какие давал другой топ-менеджер в подобных случаях, общаясь с прогрессивными западными писателями и журналистами или с собственными ("а других у меня для вас нет") писателями на квартире Горького. Что его повсеместный культ и портреты на всех углах его коробят не меньше, чем их. Что людей к расстрелу приговаривает не он, а независимый народный суд. Что "головокружение от успехов" недопустимо. Что "дети за отцов не отвечают". Что работы столько, что за всем и не уследишь. И гуманисты выходили из Кремля или из особняка г-на Рябушинского просветленными настолько, что их зрение начинало улавливать лишь голубые и розовые тона, а грозный вопрос "с кем вы, мастера культуры" становился праздным, повисшим безвольной соплей в плотном воздухе Пятилетки.

Возвращаясь к вопросу о том, "что бы я бы", то повторю еще раз: не знаю. Получил бы такое приглашение - принимал бы решение. И еще раз скажу, что социальное поведение каждого из моих коллег меня волнует в гораздо меньшей степени, чем мое собственное.

А напоследок добавлю то, что я усвоил еще в ранней юности из общения со своими старшими и более опытными товарищами. Я твердо усвоил, что никогда не следует ходить на приватные беседы с гебешниками. Хотят поговорить с тобой - пусть вызывают повесткой.

Впрочем, к теме нашего разговора это никакого отношения не имеет, не правда ли.
Лев Рубинштейн

 

Закавыченная война

У каждого поколения своя война. Но интересно, что эта самая "война" у каждого последующего поколения делается все гаже и гаже, все фальшивее и фальшивее, все надсаднее и истеричнее. Само это слово с каждым новым поколением обрастает все более плотным слоем кавычек. Прежде мне казалось, что ничего более убогого, чем официальная стилистика 70-х годов, просто и быть не может. Так нет же - нынешние превзошли в этой области все мыслимые рубежи вселенской пошлости и гомерического бесстыдства. Впрочем, мы забегаем немножко вперед.

Статья :
Сбоку бантик


Я не могу связно объяснить, что именно меня в них так раздражает, в этих невинных на вид бантиках, развевающихся на автомобильных антеннах. Видимо, попытка бюрократизации человеческой памяти. Попытка присвоения памяти. Попытка управления памятью.
Лев Рубинштейн
08.05.2007



Люди моего поколения, родившиеся сразу же после войны, привыкли воспринимать войну и все, что с ней связано, как дело сугубо семейное. Я точно так же воспринимаю это и по сей день. Это семейное дело поколения моих родителей. А больше - ничье. Уж извините.

Люди войны - это не только фронтовики, но и те, что ездили через всю страну в телячьих теплушках в эвакуацию и обратно, те, что в толпе беженцев теряли детей, те, что, прижавшись друг к другу, дрожали в бомбоубежищах, те, что умирали от голода в Ленинграде, те, что в четырнадцать лет пошли работать на завод и работали там по десять часов в сутки. Люди войны - это и поколение моего старшего брата, которому к началу войны было чуть больше трех лет и который до сих пор собирает в ладонь хлебные крошки со стола.

Это было поколение войны. Я рос среди этого поколения.

К фронтовикам не было тогда какого-то специального отношения. Фронтовиками были почти все окружавшие меня взрослые мужчины: отец, братья отца, братья матери, даже кто-то из теток. Почти все соседи и отцы школьных друзей. Учителя и почтальоны. Милиционеры и артисты. Сторожа и воришки.

Это были абсолютно разные люди - умные и глупые, храбрецы и трусы, честные и жулики, подлые и благородные, палачи и жертвы. Участие в войне не воспринималось как подвиг сам по себе. Просто так вышло, что война стала участью определенного поколения. Они не выбирали войну, это война их выбрала. И на этот вызов судьбы каждый отвечал по-своему.

Представления о том, что к фронтовикам следует относиться как-то иначе, чем ко всем прочим, не было тогда. Потому что фронтовиками, повторяю, были почти все.

А война была в годы моего детства настолько близкой, что просто не успела еще обрасти прогорклым жирком казенной пошлости. Тотально пропагандистскую роль, роль исторической легитимации существовавшего в те годы порядка вещей играла "революция", и какие-то сомнительного происхождения "старые большевики", все как на подбор "видевшие Ленина", неугомонно таскались от одного пионерского сбора к другому.

А вот с середины 60-х годов началась-таки "война", к концу 70-х ставшая абсолютно невыносимой. Война входила в наш общественный обиход в виде песни "За того парня", бархатной ресталинизации киноэпопеи "Освобождение" и запаленных по городским скверам типовых "вечных огней" с двумя живыми, но не менее типовыми пионерами по бокам.

Невыносимая сладость бытия, каковой были перенасыщены официальные торжества по случаю той или иной годовщины, слегка гасилась неизбежным появлением довольно циничных анекдотов ("Я, молодой человек, в сорок первом ногу потерял" - "Ты что, мужик, я в сорок первом никогда не езжу"). Такие анекдоты может воспринять как кощунственные только очень глупый человек, не умеющий понять, что анекдот про Чапаева - не про Чапаева, а про героя кинофильма (хорошего, кстати), в годы моего детства показываемого по телевидению в среднем раза два в месяц. И здесь речь шла, разумеется, не о войне, а о той "войне", которую ляпали нам поэты-песенники и лепили всевозможные вучетичи.

В наши дни из "войны" создается важнейший квази-идеологический фетиш. Потому что это единственный в отечественной истории прошедшего века эпизод, к которому победный клич "мы победили" хоть как-то применим. А то, что не может не возникнуть законный вопрос "кто это - мы", дело уже, как говорится, десятое. Да нет, дорогие друзья, не десятое, а как раз первое.

Вот мы видим на фотографии группу юных красно-белых недоумков, шакалящих у дверей журналиста Подрабинека. Того самого, который написал предельно честную, хотя на мой вкус и несколько неряшливую статью, содержание которой известно сегодня практически всем, кроме, разумеется, питомцев сурковской псарни, спущенных с цепи не для того, чтобы статейки читать, а чтобы изображать народный гнев.

В руках одного из них плакат. А на нем написано: "Победа деда - моя победа". Стихи, типа.

Чья, ты говоришь, победа, сынок? Твоя? Это интересно. И много вас, таких беззаветных героев? Много ли доблестных ваших "наших" полегло смертью храбрых на увенчанном дядей Славой Селигерском фронте?

Твоя, говоришь, победа? Твоя победа, малыш, будет тогда, когда ты наконец-то исправишь хроническую двойку по истории. Впрочем, ладно, какая уж тут история – вам ее знать вредно. Все что вам надо уместится на одном тетрадном листке.

А если тебе, скажем, удастся заманить в свою селигерскую палатку ясноглазую соратницу, это вот и будет твоя победа. Ну или если тебя, допустим, из активистов третьей ступени переведут в звеньевые шестого уровня. Представляешь себе? Вот ведь победа! Но об этом можно только мечтать.

Другие победы тебе в ближайшей исторической перспективе не светят, уж извини.

И не надо побрякивать перед носом людей орденами своего деда - лучше заслужи свои. Впрочем, ты их заслужишь, я знаю. За геройское участие в массовках, за то, что твоего могучего интеллекта хватило на то, чтобы в процессе беззаветного выкрикивания речевок не перепутать слова и не сбиться с ритма, за то, что плакат с изображением нацлидера ты научился нести ровно, а не сикось-накось. Герой, что тут скажешь. Когда Сурков быть прикажет героем, у нас героем становится любой, кто умеет считать до десяти, а дальше сосчитают без тебя - это уже другой уровень.

В нынешней "войне" солируют отъявленные циничные жулики в сопровождении сводного хора платных плакальщиков и бесплатных кликуш.

А что касается того, что кто-то якобы обидел ветеранов, то я вот что скажу. Никто их не обидел больше, больнее и непоправимее, чем та самая советская власть, за поруганную честь которой вдруг, в одночасье, как по выстрелу стартового пистолета, горячо и дружно встали горой наши казенные патриоты.

И этот самый "Совет ветеранов" имеет к настоящим ветеранам-фронтовикам не большее отношение, чем к реальным слепым имеет руководство "Общества слепых", состоящее, как известно, из людей вполне зрячих - по крайней мере настолько, чтобы безошибочно различать циферки на дензнаках.

И уж чтобы завершить эту чрезвычайно важную и по-прежнему болезненную, но, увы, затоптанную, как пол привокзального пивняка, тему, скажу еще и вот что. Я лично знаю нескольких счастливо доживших до наших дней и сохранивших ясность мышления и остроту социальных рефлексов настоящих фронтовиков, которые при случае смогут объясниться в любви к родной советской власти в таких выражениях, что сказанное на этот счет Подрабинеком покажется на этом фоне чем-то вроде нежного голубиного воркования.

Лев Рубинштейн

 

К доброму дню,канешь эта программа не имеет никакого отношения,но можно и в выходные иногда подумать о том,в какой жо...е мы живём и как нам быть дальше.

Радиостанция "Эхо Москвы" / Блоги / Видеорадио / "Особое мнение" Евгении Альбац / Комментарии

Во! Тут ещё и Шендерович,на эту же тему...

Радиостанция "Эхо Москвы" / Топ / Топ-7 видео

 

Experience
А я у него на сайте зарегестрировался ))) Балдею-ууу...Там полно вумных и пр. ))) Пока,правда,только читаю ))) Страшновато к таким монстрам в собеседники соваться )))

А по теме...Боюсь к тому идёт дело,что таких как В.Ш. скоро сажать начнут(и хорошо,если только сажать).Быдлятня-то наша совсем разум от безнаказанности потеряла.

 

Воры воров не ловят....А у нас они ишшо и гос-вом,делают вид,что управляють ))) Они твари, ужо Китаю Дальний Восток сдали...сволочи,мля ! Всё никак руки не дойдут,по ДВсайтам и форумам пошариться,понюхать реакцию тамошних бедолаг.