Простые мысли вслух

Трава. Небо. Покой. И ничего... Странное слово - "ничего".
Ведь ничего не значит, а мы так любим его говорить.
Мы так ненавидим саму мысль о "ничего",
которое рано или поздно наступит... И так легко говорим
это слово...

Какая разница, как нас назовут?!. Куда важнее,
как мы сами себя назовём... Наедине с одиночеством,
когда только Дьявол и Бог могут услышать...

Вокруг лампы вьются мошки, колотясь о стекло,
бессильно пытаясь ворваться в свет. Люди куда глупее мошек...
Они всегда находят огонь, чтобы обжечься...
Мне всегда не хватает прозрачных тонких крыльев -
чтобы взлететь и разбиться о невидимое глазу стекло...

 

О, Господь, пастырь мой, ты ведущий и создающий пути мои... Тебе преклоняю колени единожды и единственному!.. Ты, знающий и создающий мои дороги, зачем меня нет с тобой и тебя нет во мне?!. Зачем иконы только в церквях, а не в глазах моих? Зачем, идя путями твоими, за каждым углом черти смеются? Зачем ты со мной не говоришь, когда я кричу к тебе? Зачем Ты, о, Ты бросаешь моё тело в огонь, забывши, что в нём ещё есть душа моя? Зачем проклинаешь, когда сатана меня ждёт?..

 

Я вам расскажу, только вы не слушайте!

ЖДУЩИЙ ВЕТРА​

...И душа его летела с ветром...
Это было ни на что не похоже. Казалось, ветер сорвал чью-то тунику и рвал её, словно срывал на ней злость...
Издалека силуэт выглядел, как бесформенное тёмное пятно на фоне серых туч, которые тащили по небу свои неприлично ожиревшие туши. Они стали неуклюжими и огромными после того, как всосали воду из большой реки, что течёт за угрюмыми холмами на западе. Она уже много лет, принося жизнь, бежит по равнине, на которой ветру и солнцу особенно легко вырывать из потока воды капли кристальной чистоты. Иногда их выбрасывает из спокойной реки хвост рыбы, неосторожно подплывшей к кромке разделяющей воду и воздух. Или камень-бунтарь, вставший на пути неумолимой реки. И тогда они играют на солнце светом, способным на мгновение ослепить.
Река давала жизнь многим в этой долине: травам, деревьям, животным, птицам… Приютилось здесь и древнее племя людей… Они жили тем, что дарила им природа, не общались с другими племенами и вообще не знали, есть ли таковые за окружавшими их холмами. А откуда и когда они сюда пришли знали лишь такие далёкие их предки, что в труху превратились и они сами и надгробные камни их могил…

* * *​

Детский лукавый голос заставил разказчика прерваться:
— Эта равнина была похожа на нашу?
Голос принадлежал мальчику пятнадцати лет отроду, которого знали все…
Когда-то, в одну из самых суровых зимних ночей, его отец не досчитался одной овцы и, взяв факел, сказал, что обойдёт кругом их селение в её поисках. Мать заявила, что поможет ему. Мальчику было позорно оставаться в тепле домашнего очага — он хоть и был ещё мал, но он рос на смену отцу. Ему, как и любому ребёнку, хотелось доказать, что он уже не маленький… Наверное, больше себе, чем другим…
Они, наверное, ушли не очень далеко от селения, но бешеный танец ветра и снега не давал им возможности определить, в какую сторону им следует идти. Они блуждали в ночи цвета белого снега и черного неба, и друг друга видели в образе смутной шевелящейся тени…
Сначала исчезла мать. Отец, как только это заметил, стал звать её и метаться из стороны в сторону. Мальчик боялся потерять и его из виду и тоже метался вслед голосу отца, пока не остановился и не понял, что уже не слышит его…
В отчаянии он бежал в ту сторону, с которой, как он думал, ветер принёс последний крик отца. Он бежал против ветра. А ветер ему в лицо бросал хлопья снега… Большие, как его детский кулачок, и острые, как ножи, которыми отец разделывал туши животных. Он тогда ещё взял нож и порезал им палец. А сейчас десятки таких ножей резали ему лицо. Жестокий ветер бросал их снова и снова…
Его нашли утром — всё тот же безумный ветер зачем-то пожалел его и укутал снегом, защищая от холода.
… Та зимняя ночь была последним, что он видел глазами…
Жители этого племени уважали любую жизнь. Они верили, что каждый, кто живёт, живёт для чего-то, что ему суждено что-то сделать. А потому любые калеки, умом или телом, должны были жить…
Вскоре выяснилось, зачем остался жить этот мальчик — бывало, что он задыхался… И случалось это всегда перед тем, как налетал сильный ветер… Ему не хватало воздуха, и только ветер мог помочь ему. Люди стали говорить, что ветер специально оставил его жить, сделав своим предвестником из своей «ветреной» прихоти. Его настоящее имя вскоре забыли, а звать стали «Ждущий Ветра», тем более что сам он не обижался, а лишь иногда вечерами грустил у костра. Но теперь племя всегда было заранее предупреждено о приближающемся ветре, и чем сильнее он должен был быть, тем хуже было Ждущему Ветра…
— Да, была… — ответил добрый голос старика. Помнит ли слепой мальчик, как выглядит их равнина?.. Как вообще что-либо выглядит… — А теперь не перебивайте, слушайте!..

* * *
​

… И душа его летела с ветром…
Он был последним из того племени, что ветер разметал по всей равнине. Он в бешенстве вырывал деревья из земли и детей из рук матерей. Он давил птиц и подкидывал животных на невообразимую высоту, рвал одежду и по камешкам разбирал дома. Никто не избежал его безумной карусели. Ни люди, ни животные.
Его душа последней покинула тело, и ветер, видимо, понимая, что его забава закончилась, растягивал удовольствие, играя с последней жертвой своей свирепой утехи. Могучими порывами, словно громадными кулаками, он бил свою жертву, кидая её в разные стороны. Иногда бросал вверх, заставляя исполнять головокружительный танец. Иногда бил об землю… Чтобы тут же поднять и снова мять в своих объятьях. Ветер рвал душу, как буйный помешанный в исступлении, не умея по-другому погасить свою ярость, набрасывается на беззащитный, ни в чём не повинный клочок бумаги или ткани.
На очередном вираже душа сделала отчаянную попытку и зацепилась за старый дуб, в который ветер в очередной раз её швырнул. Ветер страшно завыл и стал рвать листья и ветки крепкого дерева. Затем, не на долго затихнув, как бы набирая силу, единым рывком вырвал дуб и потащил ввысь…
Наверное, где-то можно было найти тот дуб, брошенный ветром. Но не думаю, чтобы где-то можно было найти душу несчастного свидетеля игр того, кого в жаркий день ждут с нетерпением…

* * *​

Дети не сразу поняли, что старик закончил рассказ. Уже завтра никто из них и не вспомнит сказку, которую сами считают непонятной, а взрослые и вовсе глупой… Они ещё надеялись услышать продолжение. Но старик и не думал утолять их любопытство, и дети стали расходиться, так как храп старика они уже слышали неоднократно (вообще-то, так заканчивались все его сказки).
Ждущий ветра поднялся последним. Он всегда так делал, поскольку так легче ни на кого не наткнуться, и ещё — дети очень много шумят, а ему спокойнее, когда они это делают вдалеке от него. Территорию поселения он знал напамять, а потому двигался довольно уверенно для слепого. И, кроме того, он помогал себе отыскивать дорогу клюкой… Многие взрослые боялись того времени, когда они будут с трудом передвигаться, клюка для них была символом надвигающейся старости… А смотря на Ждущего Ветра они понимали: старость — не самое страшное! Обычно старости боятся потому, что с уходом молодости многое теряется. Но старость всегда ждёт своего времени и даёт многим насладиться в молодости. Лучше прожить так, чтоб хоть что-то уловить… А кому-то не удаётся даже это…
Наутро следующего дня он не смог встать с постели — снова воздух с трудом проникал в его лёгкие. Девушка, ухаживающая за ним в такие дни, обычно приносит утром свежее молоко. Хотя он знал, что молоко — просто повод, чтобы его проведать. Если у него не было приступа, то она просто уходила до следующего утра. Если же ему было плохо, то она оставалась на целый день…
Если бы он прислушался к шумам за своей убогой хибаркой, то он понял бы, что ветер уже давно бушует в их селении. Обычно, когда налетал ветер, ему становилось лучше. Но почему-то не в этот раз. Целый день он пролежал в поту, сухо кашляя. Он и не знал, что всю деревню ветер уже растащил по равнине, и лишь его лачуга, накрытая ветками упавшего огромного дерева, оставалась стоять. Правда, и её ветер смял и бросил вверх тучей деревянных осколков, но уже это Ждущий Ветра видел… Только как-то со стороны, как посторонний наблюдатель… Будто и не должен был лежать сейчас в ней на кровати, изнемогающий и кашляющий… Но не это его поразило больше всего, а то, что всё это он ВИДЕЛ!!! Его уже не интересовали ни его деревня, ни его дом, ни равнина, над которой он сейчас парил. Он вдруг почувствовал умиротворение и отрешённость; он раскинул руки, закрыл глаза, а голову закинул назад и…
… И душа его летела с ветром…