Кусочек моей души

Резонанс​

Защита непричастных –
финальная форма истинного гуманизма.​

...проект "Паутина" выполнен на 70%. Почти все места заключения оборудованы устройствами внедрения контрольных чипов. Эти передатчики, используя человеческое тело, как антенну, отправляют кодированный сигнал, который потом принимается спутниковой системой ГлаНав. Таким образом мы надеемся избежать рецидивов, а также...

Табличка с надписью “Проспект Революции, 22” служила отличным насестом для одного нахохлившегося голубя. Птица сидела, вцепившись лапками в металл, а чёрные глаза неотрывно следили за проходящими внизу людьми. День или ночь, солнце или непогода – пернатый страж не оставлял поста. От дождя голубя защищал козырёк крыши, а ветер, поплутав по местным закоулкам, превращался в дряхлого старца, способного лишь на слабое безвредное дуновение.
Птица сидела здесь каждый день, что не оставалось незамеченным – люди, обычно проходившие мимо, порой бросали недоумённые взгляды в сторону таблички. Они, верно, задавались вопросом – где же голубь добывает пропитание? И в самом деле, крылатый постовой не покидал насеста ни на секунду, словно ему хватало для жизни солнечного света, да падающих с неба капель. Капли, впрочем, он тоже не ловил клювом – будто ленясь поднимать голову... А может, просто боясь отвести взгляд.
В понедельник третьего ноября голубь, как всегда, контролировал человекопоток на низлежащей улице. Бледные лучи увядающего солнца придавали урбанистическому пейзажу легкий флёр ирреальности – что птица, впрочем, всё равно не смогла бы оценить. И не только птица... Двуногие, мерно шествующие по тротуару, больше обращали внимание внутрь себя – переживали неудачи, радовались успехам, строили планы. Потому и внешнее в этот спокойный осенний день их почти совсем не волновало. Их всех... Кроме одного.
Того человека птица приметила издали. И не отводила глаз до тех пор, пока странный двуногий, в спортивной куртке с буквами NICE на спине и объёмистой чёрной сумкой через плечо, не поравнялся с табличкой.
– Проспект Революции? – под неусыпным взором голубя прочитал незнакомец. – Это ведь совсем рядом, да? Эх... чуть-чуть осталось.
Человек вздохнул. Раньше он, не тратя времени на сомнения и подсчёты, устремился бы к родному дому. Тогда и причин волноваться в активе не имелось... Хотя, какой это актив. Скорее пассив. Эх... Раньше он шёл по улице, улыбаясь прохожим, а светло-карие глаза смотрели прямо. И всё казалось таким простым и ясным, но...
Но два года в Стоун Целл изменили его идеалы. Свобода, равенство, братство... Честность, справедливость, неподкупность... Ничего не значили в ограниченном бетонными стенами и колючей проволокой аду.
– Ладно, посмотрим, – буркнул он, протискиваясь между спешащими на работу, а может, с работы людьми. Человек шёл, напряжённо вглядываясь в стены и лица, совершенно не замечая пристального птичьего взгляда у себя за спиной...
Голубь проследил путь незнакомца до ближайшего перекрёстка и отвернулся. Для него этот двуногий прекратил своё существование.

...проект уже полностью завершён. Теперь если где-то произошло преступление, мы накладываем пространственно-временную сетку на карту нашей многострадальной родины и анализируем траектории движения освобождённых преступников. Если одна из линий проходит в опасной близости от искомой точки - мы вызываем потенциального повторного нарушителя и допрашиваем. В случае, если он непричастен - его немедленно отпускают. Если же он виновен - он берётся под стражу, а в дальнейшем к нему применяется смерть класса В. Жестоко? Ну что вы. Жестоко - оставлять обывателя один на один с матёрым уголовником. Общество ожидает от государства обеспечения безопасности - и обманывать их, всё равно что играть в русскую рулетку с дьволом. Выиграешь или проиграешь - всё равно проклянут. Поэтому защита непричастных граждан - первейшая задача истинного гуманиста...

Отягощённый спортивной сумкой и собственным, не слишком-то благополучным прошлым, Джэк Дроу нырнул в увенчанный аркой переулок. Старые обшарпанные стены, украшенные белыми буквами, вопили о плохом правительстве, призывая народ к мятежу... Но вряд ли те, кто забирался сюда, в глухие переулки города, обращали внимание на пафосные фразы. Мысли о революции в этом урбанизированном захолустье всегда проигрывали с разгромным счётом. Крыша над головой, да пропитание – вот и всё, что волновало местных жителей. До работы побыстрее добраться, подгнившей картошки подешевле урвать, спать пораньше завалиться...
Джек чувствовал себя неуютно. На улице не было ни души, но ощущение чужого присутствия не исчезало. Словно чей-то взгляд сверлил спину, но не равнодушно-заинтересованный, как у странного голубя, а недобрый, окрашенный в агрессивно-красные цвета взгляд затравленного на арене быка. Напряжение нарастало с каждым шагом, пока не стало почти материальным. Но Джэк не решался обернуться. Просто не мог... Хотя прекрасно понимал неизбежность того, что произойдёт дальше.
– Привет, Джон!
Тощий, как щепка, в костюме, мешком висевшем на его узких плечах, человек стоял в центре улицы, перекрывая дорогу назад. Аккуратно расчёсанные волосы придавали ему несколько пижонский вид, но некрасивая, с кривым носом физиономия портила всё впечатление. В общем и целом, он был похож на низшего демона, принарядившегося к райскому балу. Иначе говоря – был смешон и жалок. И страшен.
– Меня зовут Джек, а не Джон, – не на шутку испугавшийся Джэк Дроу предпочёл бы списать свои опасения на очередной приступ паранойи. – Вы обознались.
– Это неважно, – отмахнулся незнакомец. – Ты тот, кто нам нужен.

...ограбление музея вызвало широкий общественный резонанс. В первую очередь потому, что известнейшая экспозиция артефактов времён эпохи Кали-ю-хэй полностью попала в руки преступников. По предварительным оценкам стоимость похищенных предметов превосходит 1 миллиард у.е...

Мысли растворялись в бесконечной белизне потолка, тишина казалась вечной. Сперва Джек подумал: “Поймали!”, но спустя время пришёл к выводу, что ловить его совершенно не за что. Заперли в качестве превентивной меры? Полноте, такое только во второсортных фантастических мелодрамах бывает. В жизни, как правило, всё намного проще. И безнадёжнее.
Но... Что тогда?
Боль в левом запястье заставила Джека яростно зашипеть. Рука совершенно не двигалась и раз за разом сообщала, что больше так продолжаться не может. Правая вторила левой, а, попытавшись шевельнуть ногой, пленник натолкнулся на холодное сопротивление металла. Скован. Полностью. По рукам и ногам.
Обнажив губы в бессильном оскале, Джек по миллиметру сдвигал голову набок, не обращая внимания на боль от соприкосновения шеи с жёсткой стальной полосой. Нужно было увидеть чуть больше... Нужно было увидеть хоть что-нибудь...
– Привет! – сказал улыбающийся мужчина в белом халате. – Рад с тобой познакомиться, Джэк! Меня зовут Адам Дэкс.
Я автор проекта “Паутина”.

...фигуранты громкого бостонского дела сегодня были задержаны полицией. Преступники скрывались в старом доме на окраине города - как сообщает пресс-служба центрального управления, здание предназначалось под снос, поэтому жителей там не было. По непроверенным данным, задерженных вычислили с помощью проекта "Паутина"...

Первое впечатление, как это часто бывает, оказалось совершенно ошибочным. Несмотря на невинную улыбку и кроткий взгляд серых глаз, доктор Адам Дэкс вовсе не собирался освобождать Джека. Напротив, вслед за человеком в белом халате в помещение зашли ещё трое – с непробиваемым лицами и чёрными очками, скрывавшими половину лица.
– Итак, господа, – начал Адам. – Перед вами экземляр Призрака. Как вам известно, Призраки это люди, способные перенастраивать чипы контроля и слежения. По неизвестной пока причине, передатчик начинает испускать неверные сигналы – спутник видит, что человек находится в точке А, хотя на самом деле его реальное местоположение – точка Б.
– Этот первый? – носитель чёрных очков кивнул в сторону пленника.
– Да. Это первый экземпляр, попавший к нам. До этого нам удавалось добыть лишь тела... Сами понимаете, трупы не очень-то разговорчивы, много информации из них не вытащишь. Поэтому обнаружение Призрака по имени Джэк Дроу – невероятная удача. И успех.
– Только он какой-то нервный... Дёргается.
– Ничего, – ослепительно улыбнулся доктор, колдуя над панелью управления. – Сейчас перестанет.

ЭМИ-контур запущен. Интенсивность – 2000 единиц.

Мир перед глазами утонул в белых всплесках. Все цвета исчезли, слились. Все линии растворились и расползлись. Ничего не стало. Кроме боли... Минуту назад Джэк роптал на сковывавшие его стальные путы, на то, что его ни за что ни про что заперли у чёрта на куличках, на общую несправедливость жизни. Но...
Как оказалось, это ещё не самое плохое, что может случиться. И боль... Джэк понял, что прошлая боль была просто щекоткой по сравнению с настоящей мукой, когда нервные клетки сходят с ума и погибают, не в силах выдержать интенсивность бесконечных страданий...
Когда смерть кажется единственным выходом, а продолжать жить – значит погружаться в бездонную пропасть распадающегося на части сознания.

– Папа! Папа! Научи меня делать журавликов! Научи...

...Ходят слухи, появились новые люди. Они умеют перенастраивать сигнал, передаваемый чипом контроля повторных преступлений. Спутник получает искажённую информацию - ту, которая выгодна Призраку. Да, новую эволюцию человечества называют именно так - для системы ГлаНав они, как приведения...

Белый отделяется от более белого. На одноцветном фоне проступают линии и образы. Мир приобретает объём.
Физические ограничители распадаются, исчерпав отведённое им время. Металл превращается в воздух, оставляя ощущение пустоты.
Свобода не приносит лёгкости. Три белых тени делают шаг вперёд и исчезают – даже не осознав, что произошло. Их больше нет. И ничего... И ничего скоро не будет.

– Резонанс всегда ведёт к разрушению, – сказал Джэк Дроу, поднимаясь на ноги. – А уязвимость реальности непременно оканчивается её гибелью... Мир хрупок, доктор Дэкс. А вы только что ударили молотком по иллюминатору подводной лодки.
В бледных ладонях бывшего пленника покоилась пустота. Не воздух или даже вакуум – пустота. Абсолютная и безупречная.
– Вы не творцы, а варвары, – с неприкрытой горечью сказал Джэк. – Ради погони за простыми ответами на вечные вопросы вы вмешиваетесь в само мироздание. Вы нарушаете естественный ход вещей, вы грязными сапогами топчете тонкие нити зависимостей и взаимосвязей... Вам всё равно. Вам интересует сиюминутная выгода, а последствия... Посмотрите на меня, доктор. Я больше не смогу лепить глиняных птиц. Эти руки больше ничего не создадут...
Теперь они могут лишь разрушать.

Пятую лабораторию проекта “Паутина” обнаружили полностью разрушенной. Тела доктора Адама Дэкса и людей из СБ так и не нашли. Так же, как и некоего Джэка Дроу, отмеченного в документах под кодовым именем “Призрак”.
Кроме руин там ничего не осталось.

...Проект “Паутина”, несмотря на очевидные успехи и в целом положительную реакцию общества, неожиданно свёрнут. Производство чипов прекращено, готовые партии отозваны, оборудование, установленное в местах лишения свободы, демонтировано. Система ГлаНав с этого момента будет использоваться, как основа для работы портативных навигаторов. Как сообщил заместитель руководителя проекта, первоначальные расчёты оказались ошибочными, человечество не нуждается в столь жёстком контроле за качеством популяции...
И в людях, превосходящих этих.

 

Кольцо пофигиста


Жил был в тридевятом царстве, в государстве Безразличия Великий и Ужасный Пофигист. Никто не знал, почему он Великий и тем более - Ужасный. Когда его спрашивали, откуда взялись эти титулы, пофигист отвечал... Правильно - пофиг. Впрочем, на любой другой вопрос следовал аналогичный ответ. И вообще, пофигист только и делал, что лежал под деревом, смотрел на вечнозелёные яблоки, да считал пролетающих над ним птиц.
И всё бы хорошо, но однажды пофигист задумался. Посетила его во сне красная обезьяна, и потерял наш герой покой. Начал он размышлять о вопросах глобальных и ему, в общем-то, несвойственных. Где живут красные обезьяны? Откуда они взялись? Как выглядят деревья, на которых живут красные обезьяны? Какова продолжительность жизни красных обезьян? Вопросы множились, как мыши в кладовой, и не было им ни конца, не края.
Так и превратился бы наш герой из пофигиста в обычного замудрённого жизнью размышлителя, но... Совершенно неожиданно, вдруг, внезапно, вспомнил он, что у него есть особое кольцо. Кольцо пофигиста. Самое обычное на вид, позолоченное, без украшений - невелика ценность. Однако, суть была в словах, на нём начертанных.
"Всё фигня, кроме пчёл".
Обрадовался пофигист, прочитав это, думать забыл про красную обезьяну. И, вроде бы, вновь, как прежде, устроился под яблоней. Но... Почему про пчёл написано на кольце? Эти маленькие, полосатые жужжалы - что в них особенного? Неужели создатель кольца был пасечником? Или, может, просто любил мёд?
Вновь забеспокоился пофигист, вновь замаячила недвусмысленная угроза офилософствования. Мысли лились, как вода из разрушенной плотины, и пофигист совершенно отчаялся их остановить. Тогда, цепляясь за последнюю соломинку, он снял с пальца кольцо. С внутренней стороны, которую пофигист никогда не видел, маленькими буквами было написано:
"И пчёлы тоже фигня".
Пофигист тотчас успокоился и больше не волновался. Если же кто-то пытался расшевелить его, коварно упоминая о красной обезьяне, пофигист не раздумывая отвечал:
- Всё фигня, кроме пчёл. Да и пчёлы... Пчёлы, в общем-то, тоже фигня!

 

Не во время


Время расплёскивается в слезах,
Растекается мозаикой мыслей.
Из стрелок сплетается знак:
“Alarm! Лимит ещё вчера весь вышел!”.

Песчинки гибнут, обращаясь в прах,
Попавшись в жернова песочных часов.
Из скрипа рождается страх:
“Oh my! Мой день пока ещё не пришёл!”.

Минуты, секунды – целая жизнь
Снова отравлена неизбежностью.
“Destiny! Нет смысла спешить!”,
Сказал тот, кто ещё не стал грешником.

Мгновения сжимаются в вечность –
Сердце глухо сжимается от тоски.
Чувства скверны, будто плесень:
“Dixi! Мне чужие миры не близки!”.

Варианты исчерпываются одним,
Череда событий такая, как есть.
И голос, зыбкий как дым:
“Deus! Машину к подъезду ровно в шесть!”.

Повтор, перемотка, новый повтор –
Хомяки в колесе свободнее нас.
Первый приказ, последний узор:
“Time! Заканчиваем. Здесь. И сейчас”.

 

Лучшие лики зла (сопереживание темноте)


Нам говорят в пелене глухих штор,
Нам говорят, что не пойман – не вор,
Нам говорят: “Нет святых среди нас!”.
Канул последний час...

Мы говорим, свои тайны храня,
Мы говорим, что не нужно огня,
Мы говорим: “Темнота среди нас!”.
Слеп божественный глаз...

Нам говорят в тесном круге зеркал,
Нам говорят, что отступник устал,
Нам говорят: “Новый бог среди нас!”.
Точно, как в прошлый раз...

Мы говорим, кровью крася уста,
Мы говорим, что спасёт красота,
Мы говорим: “Ангелы среди нас!”.
Ангелы без прикрас...

Нам говорят в центре розы ветров,
Нам говорят, что им мало цветов,
Нам говорят: “Лучшие среди нас!”.
Луч свободы угас...

Мы говорим, хвалясь ночью и днём,
Мы говорим, что двух зайцев убьём,
Мы говорим: “Хищники среди нас!”
И забываем тотчас...


**********


Кто-то сказал: “Мы не те, кто мы есть”.
Кто-то сказал: “В смерти подвиг и честь”.
Кто-то сказал, что рабам повезло...

Они не видят зло.

 

"И никогда не проснуться!" -
Страшно, наверное, слышать,
Ведь суматошным утром
Город надеждою дышит.

Планов стоят небоскрёбы,
День по минутам расписан –
Из кожи рвёмся, чтобы
Выполнить чьи-то капризы...

Время летит, как ракета –
Тускло, на автопилоте.
Смысл потерялся где-то,
Боль появилась, напротив...

Статисты, чтоб по фэншую,
Массовка, чтобы не скучно...
Им бы судьбу другую,
Но нет вариантов лучше.

Песчинка из миллиона,
Стрела, под началом плюса,
Слуга уставший, сонный...
“Чего ты встал? Повинуйся!”.

Вновь утро, вновь на работу –
Душа пуста и тошно...
Знаешь, когда-то кто-то
Бросит тебя... Так можно.

**********

В сердце забитые сваи,
Хочется в детство вернуться,
Тихо закрыть глаза, и...
Никогда не проснуться.

 

Ночь.
На улицах снег оттеняет весну.
Вновь.
Зачем-то усталые пальцы стучат.

Может быть, ищут суть?
Может быть, скучно им?

Сквозь.
Мысли тают в пустой голове.
Пусть.
Недописанной книга лежит...

Может быть, это судьба?
Может быть, жизни итог?

Тьма.
Застилает бессилье глаза.
Злость.
На себя и на мир - без конца...

Может быть, солнце взойдёт?
Может быть, кто-то спешит?

Не опоздай...

 

Зима


Спит под инеем стекло,
Тучи снегом замело,
В сердце стало холодать -
Видно счастья не видать.

Стонут реки подо льдом,
В лунном свете серебром
Отражается печаль...
“Нет любви. Мне очень жаль”.

Солнце в поисках тепла,
И весна почти пришла...
Но разбился хрупкий лёд –
Умер он. Не оживёт.

 

Первый проблеск весны


Восьмой день календаря,
Третий месяц года.
Солнце всходит, принося
Ясную погоду.

Кому хлопоты милы,
А кому – морока.
Ну а кто-то сам себе:
“Потерпи немного!

Сутки скоро пролетят,
В полночь спадут путы...
Но пока идут часы –
Месяц за минуту...”.

Не обязанность, не долг,
Просто лишний повод
В сердце чувства воскресить –
И влюбиться снова.

Так зачем же кривить нос?
Поздравлять, стеная?
И не лучше ли найти
Ключ к воротам рая?

Слишком громкие слова?
Так сегодня праздник.
Не кляни, не обвиняй...
Лучше поучаствуй!

 

Превосходство


Разбив надежду, старый враг
Всё сделает совсем не так.
Он будет клясться, убеждать,
Юлить, ну и, конечно, врать,
Планируя начать войну –
Ещё одну, ещё одну...

Он не садист, не гений зла -
Его кривая привезла,
Судьбы таинственный оскал,
Тот случай, что вдруг Роком стал...
И в ожидании зимы
Вновь бьёмся мы, вновь бьёмся мы...

Противник, недруг, оппонент,
Он важный, словно президент,
Как будто люди всей страны
Ему пожизненно должны.
То сон, конечно, и мечта –
Совсем не та, совсем не та...

Владыка подлой красоты
Мой враг сжигает все мосты.
Он так хитёр? Скорее прост –
Нахлебник, получивший пост...
За что? Зачем? Ответа нет.
Уж сотни лет, уж сотни лет...

Бессмысленный и вечный бой,
Двух рыцарей в броне стальной.
Но меч один, а мой лишь щит,
И враг, конечно, победит...
Мне остаётся только ждать
И отступать, и отступать...

В чём сила, брат? Ужели в том,
Чтоб слабых отдавать на слом?
Иль эго тешить, честь храня?
Такая жизнь не для меня...
Я сдался, выдохся, устал –
Я проиграл, я проиграл...

 

Не делай добра


В опасном лесу из оплавленных свечек
Так тихо и дымно... Никто здесь не вечен.
Здесь воск мутной речкой течёт по дороге –
И чистой земли здесь осталось немного.

В прогнившем и выцветшем нашем болоте
Вновь кто-то уходит, а кто-то приходит,
А кто-то не знает, как тут оказался...
Ступил он на край – и упал, и попался!

Как просто – влюбился, открылся, поверил...
Как просто, ведь настежь распахнуты двери...
Как просто – звезду с неба вырвать украдкой
И ЕЙ подарить, и себя – без остатка.

Но...

Надежда уходит, любовь в мыслях тонет,
И сердце, таясь, свои чувства хоронит.
Он делал так много – она лишь играла,
Он сделал так мало – она так сказала...

 

Неразделённое небо


Тучи просвечены солнцем,
Сияют, как на параде,
Сквозь них пичуга несётся,
Оставив сородичей сзади.

Ветром подрезаны крылья,
Силы оставили птаху...
Её бы охотники сбили,
Но где им заметить беднягу.

Навеки потеряна лёгкость,
И воздух больше не держит,
Внизу раскрывается пропасть –
И страх убивает надежду...

Надземный мир беспощаден,
Бездушен, как копия бога.
Упал? С высотою не сладил?
Не жаль. Туда и дорога.

Недолго осталось в полёте
Сердечку уставшему биться...
Но миг, пусть он на исходе,
Прекрасен... И лёгок... Как птица...

*********

Путь одиночек короток –
Яркая вспышка на небе,
Россыпь трагических ноток
И солнце, что вниз слепо светит...

 

Поздно


Скука штурмом берёт города,
Лик скрывая под маской свободы,
А упавшая с неба звезда
Предвещает плохую погоду.

Тихий дождь превращается в шторм,
Тучи рвутся под натиском ветра –
Как пираньям подброшенный корм,
Или тьма за миг до рассвета.

Оккупанты холодных жилищ
Прячут головы в серости будней –
Буря воет, а ты сладко спишь,
Копя силы для дел многотрудных.

Будет день – и ненастье уйдёт,
Скука вновь завладеет пространством...
Но такой ли желаешь исход,
Прикрываясь тоски постоянством?

Поймай ветер, глаза распахни,
Улыбнись лучам солнца с надеждой...
Поздно. Тучи исчезли вдали,
Всё останется, как было прежде.

 

Лето


Поникшие вершины тополей
Укутаны белесой мглой, и солнце
Бредёт по небу, делая теплей
Лишь воздух... А в сердце холод льётся.

Не радуют зелёные луга,
И скучен строй белесых облаков,
У рек у всех крутые берега,
А пенье птиц – тоскливый вечный зов.

Глаза сокрыты темнотой стекла,
Роса на пальцах, будто чьи-то слёзы...
Весна души частичку унесла –
Давно ещё... Убив попутно грёзы.

Растоптана зелёная трава,
Исчезла бесполезная надежда,
И даже небосвода синева
Не воскресит тех чувств, что были прежде.

К концу подходит чей-то личный мир,
Прожаренный пейзаж алчет прохлады,
И мыслей ком, расплавенный, как сыр:
“Всё, я ушёл... Навек ушёл... Так надо”.

 

Система ложных парадигм
Прочнее паутины нитей –
Уж сколько кануло и лет, и зим,
Уж за дейтерием открыли тритий...

Но вот досада – всё равно
В реальности подвижек нету.
Власть, сила, деньги – всё одно,
Мир прям, как ствол у пистолета.

Мир металлических акул,
Мир тех, кто души ловит сетью –
Сначала некто правду изогнул,
Затем он кривдой нас зацепит...

Не вырваться и не взлететь –
Проиграны давеча крылья.
Нам остаётся прятаться, да петь,
Да пить, мешая мечты с былью...

Уложены на жертвенный алтарь
Уставшие загубленные жизни,
И служим ритуалы мы, как встарь,
И служим позабытую мы тризну...

 

Немного переделал стих:


Поздно


Скука штурмом берёт города,
Лик скрывая под маской свободы,
А упавшая с неба звезда
Предвещает плохую погоду.

Тихий дождь превращается в шторм,
Тучи рвутся под натиском ветра –
Как пираньям подброшенный корм,
Или тьма за миг до рассвета.

Оккупанты холодных жилищ
Прячут головы в серости будней –
Буря воет, а ты сладко спишь,
И покой твой никто не осудит.

Будет день – и ненастье уйдёт,
Скука вновь завладеет пространством...
Но такой ли желаешь исход,
Прикрываясь тоски постоянством?

Взлети ветром к шальным небесам,
Опьянённый мечтой о свободе,
Свой предел ты познаешь лишь сам,
Растворившись в неведомых водах.

Но...

Поздно. Счастья горят корабли,
А судьба разминулась с надеждой.
Поздно. Тучи исчезли вдали,
Всё останется, как было прежде.

 

Взгляд сквозь мокрое стекло


Всё не то, чем кажется...


Уже несколько дней шёл дождь. Смурные, тяжёлые капли размазывались по стеклу, после чего вялыми амёбами ползли вниз, в конце концов исчезая где-то там, под окнами. Раз за разом, одно и тоже – глухой, едва слышный удар, распятое, будто восьмиконечная звезда, пятно, неприметные брызги, водяная пыль, окружающая место столкновения плотным мутным ореолом.
Эти капли... Они отличаются друг от друга, но кажутся одинаковыми. Кажется, что они ведут себя по одной схеме, по одному, кем-то там наверху продуманному плану. Будто фельдмаршал Дождь одним лишь движением облачной длани повелевает им упасть и разбиться. Усеять стёкла потёками, брызгами, неровными разводами – иными словами, всячески исказить.
Для чего, спросите вы? Хм... Я не знаю. Честно. Возможно, этот некто Всемогущий и Несуществующий упражняется в ремесле Творца. Испытывает свои возможности в созидании прекрасного. Или просто...
Может быть, он просто хочет показать другой мир.

**********

Дождь был рядом. Совсем близко, в считанных сантиметрах, за хрупкой прозрачной стеной. Лишь протяни руку – и капли запрыгают в твоей ладони, как живые, как маленькие лягушата, пойманные таким же промозглым днём. Или проведи пальцем по стеклу – и изогнутые следы, оставленные небесной влагой, сложатся в символы, в буквы, в слово. Такое простое и короткое слово: “Люблю”.
Но...
Стихия верховодила снаружи, а он оставался внутри. Он – юноша лет двадцати, высокий, темноволосый, симпатичный. Кажется, его звали Лёша. Кажется, у него была девушка. Кажется, они недавно поссорились...
Да, так бывает.
Грустно, скажете вы? Наверное. По крайней мере, самому Лёше было не до веселья – и даже непогода, шумный ливень, усердствующий за окном, не помогал успокоиться, настроиться на философский лад. Слишком уж сильно сумятица чувств запутала ход мыслей юноши. И так плохо, и сяк нехорошо, а эдак так вообще ужас, кошмар и жуть... В общем – куда ни кинь, всюду непроходимая трясина неизвестности и неразрешимых противоречий. Одним словом – молодой человек пребывал в обычном состоянии острой влюблённости.
И не видно было конца его переживаниям, как, впрочем, и заливающему улицы города дождю...

**********

В солнечное время мы видим мир в одном свете: улицы, как улицы, дома, как дома, деревья, как деревья. Да, местами встречаются лужи или высохшие канавы, но они, в принципе, вполне вписываются в остальной пейзаж. По крайней мере, не кажутся чем-то инородным, неприжившимся.
Во время дождя всё не так.
Когда вселенная снаружи захвачена густым ливнем, когда от вездесущей влаги одно спасение – поскорее забраться под крышу, затаиться в тёплой уютной квартирке, спрятаться от мокрой погоды, подражая улитке, запертой в панцирь... Тогда внешняя реальность неминуемо искажается.
Деревья уже не те стройные модники, подобравшие наряд по сезону. Поникшие, с прибитыми дождём листочками, с хрупкими веточками, которые вот-вот оборвутся под натиском порывистого ветра... Они выглядят жалко. Не красиво, не уродливо, не страшно – жалко. И их жалко, и себя – потому что не полюбуешься свежей зеленью весны и сочным разноцветьем осени. В дождь все краски смазываются, смешиваются, образуя один бескрайний серый свет. Светло-серый, тёмно-серый, просто серый...
Блеклый мир, утопающий в воде. Лужи сливаются с лужами, ручейки, текущие по асфальту, превращаются в бурные потоки, целые реки, несущие сморщенные листья и обломки веток. Кажется, ещё чуть-чуть и мир окончательно заполнится влагой, станет эдакой копией морского дна – только с кустарником вместо водорослей и с людьми вместо рыб.
А ещё...
Ещё, когда смотришь через испещрённое следами капель стекло, мир искажается. Реальность теряет чёткость, умножаются варианты, углы, под которыми можно рассматривать происходящее. Склонишь голову влево – вывеска кафе “Малина” превращается в “Жалина”. Склонишь вправо – она же трансформируется в “Машину”. И как далеко зайдут изменения, как сильно пошатнётся личная реальность – зависит только от самого человека...
И чем сильнее его фантазия, тем он слабее перед лицом мира.

**********

Время и отсутствие информации усугубляют непонимание. Пропасть между двумя вроде бы любящими сердцами ширится на глазах, превращаясь в протянувшуюся на световые года трещину в мироздании. Не перепрыгнуть, не перелететь – как не переплыть заливающий улицы дождь. Можно лишь запастись терпением – ведь рано или поздно проглянет солнце, а затем по подсохшему асфальту запрыгает разудалая малышня.
Но...
Время не излечит душевных ран, не сгладит конфликты, не наладит отношения. Мгновения порхают вокруг, образуя потустороннее зеркало – зеркало, отражающее любой взгляд. И в каждый момент ты видишь лишь себя, своё лицо, свои мысли, свои чувства. Ты ищешь себя в других, не понимая, что другой ищет то же самое...
Лёша, печальный наблюдатель дождя, в этом смысле не отличался от прочих людей. Был, как говорится, самым, что ни на есть, человеком. С одной стороны, болезненно переживая ссору с девушкой, он искал способ загладить вину – которой, кстати, не понимал. Юноша не понимал, что он сделал не так, не понимал, почему казавшееся незыблемым счастье вдруг в одну секунду рухнуло из-за сущего пустяка, мелочи, ерунды... И, в то же время, подхлёстываемый язвительными упрёками внутреннего собеседника – по-простому называемого Эго, Лёша сильно обижался на любимую. Ситуация виделась ему несправедливой, а возможное решение – несправедливым вдвойне.
Что же до дождя... Пасмурная, безрадостная погода довольно точно отражала состояние юноши, образуя странное, сюрреалистическое родство.
– Как холодно... – прошептали потрескавшиеся губы. – Как плохо...
Лёша закрыл глаза, оставшись один на один со звуком разрывающихся капель.

**********

Память услужливо разыгрывала сценки, подстёгивая распалившееся воображение. Впрочем, многие из них были вполне невинны, им лишь чуть-чуть не хватало до идиллической картины всеобщего взаимопонимания. Впрочем, даже это не спасало Лёшу от чёрных мыслей. Ведь идиллия была там, в прошлом, а сейчас, в настоящем, всё пошло наперекосяк...

– Дождь смывает косметику! – иногда жаловалась девушка, хлопая чёрными ресницами. У неё была водостойкая туш, но в очередной раз понадеявшись на хорошую погоду она нос к носу сталкивалась с плохой. Лёша понимал это и лишь сочувственно кивал головой.

Брошенная вскользь фраза почему-то засела в подсознании юноши. Дождь смывает косметику... А что если не только с любительниц приукрасить личную действительность? А что если стены домов – тоже иллюзия? Обманка, скрывающая... Что? Безрадостное одноцветье? Безграничную неизбывную тоску? Однотонный шум, вязнущий в ушах? Этот глухой, забивающий другие звуки шелест...
Нет, неправда! Не может быть... Неужели унылая промозглая серость это и есть настоящий мир?!
– Нет... – Лёша открыл глаза, его пальцы прикоснулись к стеклу. Холодному, как...
Лёд.

**********

Бесконечный водный поток постепенно становился наваждением. Падающие, как миниатюрные бомбы, капли безжалостно ломали световые лучи, рождая иллюзии. Миражи, являющиеся тем, кто не в ладу с собой и действительностью. Тем, кто хочет изменить свою жизнь... Свой мир.
Лёша не смог сдержать внутренний трепет, высшую форму волнения, когда ему на миг показалось, что среди прилизанных дождём деревьев мелькнула знакомая фигура. Всего лишь деталь – цвет, а может просто походка или жест – и система “свой/чужой” в голове юноши вспыхнула красно-чёрным, ввергая сердце в самую холодную бездну ада. Всё существо молодого человека замерло, он боялся вздохнуть, каким-нибудь неосторожным движением разрушить этот мираж...
Но мираж рухнул сам – несколько тонких струек смазали картину стекла, а секунду спустя, присмотревшись, Лёша запоздало осознал, что никого на улице не было. Кроме дождя, разумеется. Юноша вздохнул – облегчённо, так, будто он не хотел увидеть любимую.
Так, будто он боялся встречи с ней.
Сердце забилось ровнее, тяжесть в груди почти прошла, а мысли... В них уже не было тоски, постепенно переходящей в отчаяние. И боли не было... Почти. Даже обиды постепенно исчезали, словно выветриваясь, словно дождь вымывал из души одинокого наблюдателя накопившуюся за долгие годы жизни грязь.
Но...
Это действительно была грязь?

**********

Внутренние качели, периодически бросавшие юношу то на вершину блаженства, то в пучину невыразимых страданий, замерли, застыли, окаменели. Внутренний биологический маятник остановился, оставив Лёшу один на один с мыслями. Любовь, ненависть, добро, зло... Разве, они так уж противоположны? Разве они не вокруг нас? Вперемешку, так, что не понять – где одно, а где другое.
Ведь разве можно? Как вообще можно испытывать злость, злиться на любимого человека? На того, кто дороже всех на свете? Кто самый родной и близкий? Кто, кажется, стал частью тебя... Кажется. А раз кажется – значит нет. Не стал, не самый, не близкий, не родной. И... Не любимый?
Прожжённый циник сказал бы: “Эй, приятель, угомонись. Гормоны-феромоны, страсть-мордасть, всё это, конечно, хорошо, но не надо путать тёплое с мягким, окей? Страсть, влечение, даже житьбезнеёнемогу – это ещё не любовь. Так, прелюдия, преддверие, предбанник. Чистилище, если тебе больше нравится. Пройдёшь эту чёртову полосу препятствий – большая часть из них у нас в голове – приз в виде вечной любви твой. Не пройдёшь... Ну, ты знал, на что подписывался. Или нет? Не знал? Ну, тогда тем более сам напросился”.
Жёсткая точка зрения, в чём-то правильная, а в чём-то кажущаяся юноше жутко несправедливой. Кажущаяся... Потерявший уверенность, Лёша не знал, что правильно, а что – нет. К тому же, его знания в области биологии и психологии не выходили за рамки школьного курса и научно-популярных программ. А там, где нет информации, достоверных данных и проверенных фактов, начинается минное поле догадок и предположений.
Чаще всего – безумно бредовых и фантастически безосновательных. Чаще всего – навязанных чужими авторитетами. Чаще всего – невозбранно обманывающими неокрепшие умы. Однако сейчас именно это и требовалось юноше – чужая уверенность, чужая парадигма, надёжно описывающая мир. Причём – отнюдь не светлую его сторону...
Капля скользнула по стеклу, замерла на полпути, сорвалась вниз. Как слеза.

**********

Эндорфиновый раб... Тестостероновый зомби... Лёша не хотел верить, что любовь - просто коктейль из биологических химикатов. Что именно гормоны решают, какие чувства будет испытывать человек. Он не хотел в это верить... Но верил. А что ещё оставалось? Мир, где правила беззаветная романтическая влюблённость, начал рушиться, розовые очки покрылись трещинами и почти наверняка будут заменены чёрными солнцезащитными стёклами. Более стильными и более безрадостными. Хотя...
Кому как.
– Зачем же, зачем, – тихо напевал Лёша, чувствуя удивительно единение со стихией. – Вновь в сердце пожар... Потушен дождём...
На миг ему показалось, что в мире есть только он и дождь. И пронзительный цепкий взгляд холодных глаз...
Взгляд сквозь мокрое стекло жизни.

Абсолютно спокойный, Лёша пальцами, которые совершенно перестали дрожать, цапнул телефон и вызвал из памяти номер. В сердце юноши было спокойствие, а в мыслях – чёткость и определённость.
Он уже знал, что скажет, когда она возьмёт трубку.

 

Жил-был человек, который хотел изменить мир. Однажды он нашёл монету. Бросишь её, и если упадёт орлом – мир изменится, решкой – изменишься сам. Человек рискнул, но удача покинула его. Мир остался прежним, а человек изменился. И стал счастлив.

 

Несовершенный выбор

Жил-был человек, который хотел изменить мир. Всё ему не так - то голуби видятся похожими на канареек, то деревья сплошь обрезаны и побриты. Непорядок, одним словом. Думал он так, думал, страдал и страдал. И всё бы ничего, но однажды он нашёл монету. Обычную такую, волшебную. Бросишь её, и если упадёт орлом – мир изменится, решкой – изменишься сам. Человек думал, думал, долго думал. А потом сказал – почему бы и нет? Сказал и бросил. Но монета упала решкой кверху, чего человек никак не ожидал. Быть может, он расплакался в тот момент. Расклеился, расплескался...
Ведь мир остался прежним, а человек изменился. И стал счастлив.

 

Молох ведьм​

Демон, демон... Черной ночью
Ты явись ко мне во тьме,
Распахни ты страшны очи,
Что бездонны в глубине...

(с) “Демон” lantan​

Стрелки часов уверенно преодолели отметку в шесть вечера, и время неминуемо ползло к тому моменту, когда клетки городских жилищ озарятся ярким выбеленным светом, а уличный пейзаж начнёт степенно погружаться в зыбкий прохладный мрак, перемежаемый редкими вспышками цаплевидных фонарей. Люди возвращались с работы, и в их суетливых движениях чувствовалась опостылевшая, притупелая усталость. Плохо скрываемые вялость и апатия заполняли рыбьи глаза до краёв, иногда даже казалось, что эта бесцветная жидкость вдруг выплеснется, вдруг хлынет отовсюду – от каждого нервного прохожего, от каждого честного труженика мыши и клавиатуры, от бесчисленных человекоподобных манекенов – и затопит мир, впитает в себя целую современную цивилизацию, заключив её в огромный мутный пузырь. Внутри будут плавать перевоплотившиеся в равнодушных рыбин бывшие люди, а бывшие дома и офисы станут антуражем, чем-то вроде красочных замков на дне большого аквариума. И будет так тихо. Так спокойно...
Однако освободившиеся на сегодня от гнёта рабочих обязательств люди не спешили обрастать плавниками и чешуей, обретать свободу поведения и передвежения. Напротив, сбежав с одной каторги, они почти бодро шагали на другой фронт – домашний. Наверное, втайне надеясь, что в этот раз возвращение в родные пенаты в этот раз принесёт больше радости. Ну там, жена в щёчку поцелует или муж, предварительно рухнув с высокого кряжистого дерева, сподобится приготовить ужин. Ну а что, почему нет? Случаются же в жизни хорошие чудеса.
Чем, как говорится, чёрт не шутит.

Серая потёртая многоэтажка ничем не выделялась на фоне однотипных товарок – те же советского образца окна, слегка сдобренные новомодным пластиком, те же неровные неграмотные надписи на стенах, та же неопрятность подъездов. Трясущимся за каждую проходящую мимо кармана копейку жэкам и домоуправам не до мелочных забот о чистоте и благоустроенности, а жильцы, справедливо считая всё, что находится вне их квартир, чужой территорией, особенно не старались. Так, подметут свою площадку, не более того. Хорошо ещё если мусор просто на пролёт вниз не сбросят... Впрочем, в этой многоэтажке подобным саботажем не занимались – люди здесь жили на удивление чистоплотные и добропорядочные. Хотя и не все. Прямо скажем – разные они здесь были, эти самые люди...
Впрочем, юношу лет восемнадцати, молодого человека с горящими глазами и чутким сердцем разновидности людей, обитающих в доме, к которому он шёл, волновали меньше всего. Какая ему разница живёт или нет в первом подъезде на восьмом этаже тихий алкоголик дядя Паша? Или то, когда сотрудник полиции Вася, обретающийся в третьем подъезде, перестанет брать взятки? Ну и совсем уж безразлична юному восторженному созданию пенсионерка баба Маша, подрабатывающая уборщицей через два на третий, потому что скудной пенсии хватает только на лекарства и квартплату. Да-да, можно сколько угодно говорить: “Люди всякие нужны, люди всякие важны”, но толку от бесконечных, набивших оскомину мантр – чуть. Тем более, молодость такое дело... Тонкое. Со своими, особенно-обыденными интересами.
Ничего не поделаешь.

– Надь, тут Лёшка пришёл! – радостно сообщила девушка, разглядывающая в дверной глазок бледного вьюношу с пылким взором. – А ты говорила, он сегодня не сможет!
– Лёха-то? Ну мало ли, планы изменились, всякое бывает, – спокойно ответила подруга, убирая в сторону непослушный золотистый локон, вечно сползающий на глаза. – Пришёл бы завтра, невелика потеря.
– Нельзя так к друзьям относится! Хоть мы и это... не совсем обычные люди... Но он ведь не прохожий с улицы!
– Конечно-конечно, – примирительно улыбнулась Надя, пряча в зелёных, подёрнутых инеем двусмысленности глазах невысказанные, но подразумевающиеся слова. Мол, ты говори-говори, да не забывай, чем мы тут занимаемся... И зачем. – Кать, только ты его впускать в квартиру собираешься, иль нет? А то друг-друг, а сама его на пороге держишь.
Катя в ответ негромко ойкнула и тут же засуетилась больше положенного. Зачем-то причёску поправила, складки на джинсах разгладила, маечку одёрнула. И только потратив пару минут на эти манипуляции, наконец сообразила, что от неё в общем-то требуется лишь повернуть ключ в замке, да дёрнуть дверь на себя.
– Привет! – воскликнула девушка, радуясь то ли гостю, то ли поднимающемуся откуда-то из района первого этажа съедобно-вкусному запаху. Скорее, конечно, первому, чем второму, но в этих вопросах никогда нельзя быть уверенным наверняка. Впрочем, не только в этих...
Юноша выглядел ПОЧТИ, как обычно. В меру бледный, в меру пышущий энтузиазмом, удерживающийся на тонкой гранью между спокойным анализом фактов и пьянящим восторгом первооткрывателя. Тёмные волосы и прожигающий пространство пыткий взгляд придавали ему некоторый потусторонний флёр, что, впрочем, было не более чем иллюзией – никаких сверхъестественных способностей у Алексея Батьковича не наблюдалось, а его интерес к миру теней имел характер сугубо исследовательский. Если по-простому, молодой человек жаждал разобраться – где правда, где вымысел, а где просто у страха глаза велики. Тем более что всякие мистические штучки всегда вызывали у него определённый трепет. Не страх, нет, скорее благоговение. В целом он походил на Базарова, склонившегося над очередной развороченной скальпелем лягушкой, но... Здесь и сейчас что-то с гостем было не так.

Нет, прошептала Надя, вдруг отчётливо заметив на правой щеке Лёши россыпь алых точек, протянувшихся от уголка губ к мочке уха. Точек, которые будто рисовали продолжение рта... Точек, которые превращали лицо юноши в одну огромную уродливую ухмылку Чеширского кота.
Нет, прошептала девушка, когда Лёша, только что приветственно обнимавший Катю, неожиданно, как-то совсем вдруг замер, дёрнулся, словно муха, попавшая в паутину, а затем безжизненной тряпкой сполз на клетчатый коврик у самой двери. Упал и больше не шевельнулся, не издал ни звука, словно робот, которого отключили от источника питания... или марионетка с обрезанными нитками.
Нет, прошептала хозяйка квартиры, когда голова её подруги медленно и совершенно механически, как курица на гриле, повернулась, явив слепые глаза и слепленную из ненависти и презрения гримасу на когда-то очень даже симпатичном лице. Лице, которое сейчас не напоминало девичье... И даже на человеческое походило весьма и весьма отдалённо.
– Привет, – сказало то, что минуту назад было Катей. – Тебя зовут Надеждой, я правильно понял?

Если ты попал в одну клетку с голодным тигром – поздно кричать, метаться, звать на помощь или вспоминать о существовании каких-то там богов. Если ты не супермен и твоих сил не хватает на то, чтобы сломать прутья и выбраться наружу, а шансы на победу в очном поединке со зверем не выше, чем у котёнка против тираннозавра-рекса, то лучше всего сидеть тихо и помалкивать. Притвориться, что тебя нет, что тигр остался наедине со своим страждущим желудком. Шанс, конечно, призрачный, но...
Он хотя бы есть.
– Привет, – то, что некогда являлось девушкой по имени Катя, сейчас с величием британской королевы взгромоздилось на потрёпанный, с порванной обивкой кособокий стул, причём, возникало стойкое ощущение, что это не разнесчастный предмет плебейского интерьера, а, как минимум, золочёный трон в главной зале Виндзорского замка. – Ты боишься меня.
Некто, принявший сейчас облик Надиной подруги, не угрожал девушке, ничего подобного. Таким существам слова были без надобности – дела говорили о них красноречивее любых, самых леденящих душу подробностей, и одного лишь знания КТО сейчас перед ней сидит хватало сердцу Нади, чтобы отправиться в паломничество в сторону пяток. Не для того, чтобы искать там заступничества или спрятаться, как в бомбоубежище, скорее чтобы поближе к земле быть. Привыкать, если можно так выразиться....
Правда, по прошествии некоторого времени девушка слегка успокоилась и даже осмелела. Парадокс, но фраза “Ты меня боишься” настроила Надю на оптимистичный лад. В самом деле – чего тут бояться-то? Ладно страх высоты – там хотя бы есть риск, сделав неосторожное движение, изобразить бескрылого Икара и направиться на рандеву с поверхностью планеты. Которая, кстати, весьма далека по мягкости от пуховой перины. То есть, опасность вполне реальная, почти что осязаемая. А тут? А сейчас? Ну сидит непонятно кто напротив, ну лежит в прихожей тело несчастного парня... Может это просто жуткая мистификация, чей-то безумный розыгрыш, с непонятными целями организованный балаган...
– Нет, это не шутка, – непонятное нечто совершенно нахальным образом вмешалось в мысленные изыскания девушки. – И не театр одного актёра. И тот юноша действительно мёртв. Да, от твоей разлюбезной подруги осталась только оболочка. Ещё вопросы?
В первое мгновение неведомый гость, бесцеремонно экспроприировавший в свою пользу вполне себе симпатичное человеческое тело, показался Наде восставшим из бездны времени средневековым засатанелым палачом – облизывающимся при виде дыбы и крепко засыпающим каждую ночь, чтобы поутру проснуться и с энтузиазмом истового фанатика взяться за РАБОТУ. Эта накренённая вперёд поза, эта вкрадчивость в голосе и цепкий, не пропускающий ничего взгляд... Но впечатление развеялось почти сразу, и безжалостный охотник за чужими телами вдруг предстал в образе безумного шляпника, задающего сакраментальный вопрос: “Хочешь чаю?”.
– Назови своё имя! – не выдержала измученная страхом и неизвестностью девушка.
– Демон, – сказал гость, словно иного ответа и быть не могло.
– Это не имя!
– Нет, имя, – возразил самопровозглашённый посланник геенны огненной. – Однако меня удивляет твоя настойчивость. Всё выглядит так, будто тебе... известно, что я такое на самом деле. И кто же, интересно, поведал маленькой наивной ведьмочке величайшую тайну верхнего мира? ОЧЕНЬ интересно.
На этот раз угроза, исходящая от лже-Кати, наполнила комнату, полностью вытеснив воздух, погасив льющийся из окна завечерелый свет, сгладив, исказив до неузнаваемости очертания предметов. В считанные мгновения обычная городская квартира превратилась в кэрроловскую страну чудес. Очень и очень недобрую.
– Пожалуй, мне стоит... – “демон” ласково оскалился, беззастенчиво измываясь над некогда красивым лицом – словно это был пластилин, легко изменяющая форму субстанция, из которой можно слепить хоть Наполеона, хоть могучего викинга, а не плоть и кровь, которые если и можно коверкать, то в очень ограниченном диапазоне. – Да, мне стоит немного прояснить ситуацию.
Во избежание недоразумений.

– Если я докоснусь до тебя – ты умрёшь. Но я не могу сделать это умышленно. Либо случайность, либо твоё собственное желание – два варианта, без каких-либо уходов в казуистику.
Таковы ПРАВИЛА.
Гость рассёк ладонью воздух, проводя невидимую границу.
– Но ты это и без меня знаешь, верно? – пленённое неведомым духом мёртвое тело неестественно дёрнулось, а затем быстро, как-то сразу оказалось стоящим на полу. Без переходов, без каких-либо сопутствующих движений. Словно некто взял и разобрал биологический организм, прочно облюбовавший старый стул, на атомы, а затем слепил из кучи получившихся микрочастиц нечто похожее на исходный образец. – Непостижимо, нелогично, абсурдно. Но... Когда первичный носитель зашёл в квартиру, ты УЖЕ ЗНАЛА, что тот юноша мёртв, и что твоя подруга вот-вот последует за ним. Ты просто не успела её предупредить... Нехорошо. Твоё знание создаёт мне проблемы.
Лже-Катя, превращённая в марионетку потусторонних сил, беспокойно расшагивала по комнате. Она двигалась то быстрее, то медленнее, то замирала на пять-десять секунд, то стремительно бросалась к книжному шкафу, жадно пожирая глазами корешки, но не дотрагиваясь до самих фолиантов. Эта странная нерешительность, особенно удивительная в сложившихся обстоятельствах, сквозила во всём, в каждом движении захваченного “демоном” тела. Лже-Катя производила массу действий – и не одно не находило своего завершения. Она застывала соляным столбом в шаге от Нади, словно наталкиваясь на невидимую стену, она останавливала тонкие пальцы в миллиметре от прикрытого чёрной тряпочкой хрустального шара, который играл здесь роль скорее декоративную, чем прикладную, она открывала рот, пытаясь начать какую-то фразу, но с её губ не слетало ни звука. Даже дыхания не было слышно, будто не человек, а робот наводит в квартире странную суету....
– Хватит! – не выдержала Надя. – Здесь не цирк, а моя квартира. И нечего устраивать у меня дома клоунаду! Её в моей жизни и так предостаточно! И вообще, заявился... Заявилось тут не пойми что! Даже толком представиться не может!
– Могу, – вдруг сказала Лже-Катя, сложив руки на рельефной груди и приняв вид совершенно невинный. – Если ты настаиваешь, я сделаю небольшую уступку. Одолжение, если хочешь. Хочешь знать моё имя? Пожалуйста – Молех Элохим. Прошу, если не любить, то хотя бы не жаловаться.
– Молех? – с сомнением переспросила девушка. – Я знаю Молоха, одного из верховных герцогов Ада. Ты это он?
Перекошенное лицо марионетки вновь озарила полуулыбка-полуоскал.
– Невежественно. С тем же успехом можно сказать, что Элохим – князь Преисподней. Вот что происходит, когда обрывки знания находят себе жертв среди незамутнённого разумом... Впрочем, это не имеет значения. Сейчас ты назовёшь мне одно имя и всё закончится раз и навсегда.
– Да? А если нет? – девушка нервно хихикнула. – Кстати... Как к тебе... или вам обращаться? В мужском или женском роде? Или может в среднем? Оно... Нечто, как у Кинга.
“Демон” даже не соизволил проявить хоть какие-то эмоции.
– Обращайся ко мне в мужском роде, – залитые красным губы двигались механически, как у робота... или у коалы, мирно пожирающей очередной зелёный лист. – Есть проблемы? Я думал, что у вас, современных ведьм, это давно вошло в привычку.
Последняя фраза вполне себе тянула на издёвку. Как минимум – на нехорошую иронию и в другой раз, в другой ситуации Надя обязательно обиделась бы. Но сейчас... Дуться на таинственного кукловода – всё равно, что ругать дождь, который внезапно налетел и порушил все планы на день. Можно подумать, дождю есть какое-то дело до твоей жизни... Можно подумать, “демона” заинтересует словесная эквилибристика и игра на нервах юной, но очень продвинутой особы.
– Хорошо, господин Судья, – разговор требовал продолжения и ответная, пусть и грубая, подколка, казалась вполне уместной. – Как скажете.
– Судья? – лже-Катя удивлённо приподняла брови, а её лицо на миг вновь стало человеческим. – Кто я такой, чтобы судить тебя? Я не Творец, твой враг, и не Светоносный, твой хозяин. Я никто и ничто. Меня попросту НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Можно сказать - я лишь плод твоего воображения. Ты создала меня, ты придумала, что сидишь напротив демона, вселившегося в твою сердечную подружку и трясёшься от страха за свою жизнь. Я абсолютно нереален, не более чем фантом или мираж – если захочешь, ты даже можешь пройти сквозь меня, словно я - дым. Хочешь проверить?
Лже-Катя ласково улыбнулась, тёмно-карие глаза насытились сочувствием и почти искренней заботой, а протянутая вперёд открытая ладонь казалась умильно-дружелюбным жестом. Почти, как раньше...
– Хочешь? – повторила марионетка, приблизившись к бывшей подруге на расстояние шаговой доступности. – Хочешь... коснуться меня?
Вроде бы простые слова, вроде бы ничего особенного не значащие движения, но всё это вместе оказывало на девушку почти гипнотическое воздействие. Так происходило и во время спиритических сеансов, когда вся обстановка в целом будоражила воображение, рождала поддельную реальность, вытаскивала из подсознания притаившиеся там хищные образы, но... Тогда Надя не верила в происходящее. Тогда она знала, что это шоу не всерьёз, что это такая игра – игра в настоящих колдуний, ведьм. Сейчас же она точно знала, что страшный гость не шутит, что странная игра может закончится трагично, и, что самое удивительное, именно это нервное напряжение, именно этот пронизывающий тело страх задевал потаённые ниточки, пробуждал тщательно скрываемые чувства.
Можно сказать, Надя получала от происходящего немалое удовольствие.
– Да. Хочу... – словно в тумане произнесла девушка. – Да...
Её пальцы поднялись навстречу пальцам марионетки. Ещё несколько миллиметров, и они, наконец, встретятся...

– Нет, – сказала Надя. Её голос дрожал, но девушка этого не замечала. – И не надейся! Так легко я не сдамся!
– Сдашься, – кивнула марионетка, вновь облюбовавшая давешний стул. – Вопрос времени.
– И вообще! Ты же мужчина! Дай мне шанс!
– Шанс? Ты имеешь в виду выбор?
– Именно!
– Странно. Твоя просьба удивительна, ведь у тебя есть выбор. Например, окно. Прыгай, сколько твоей колдовской душе будет угодно.
– Там девятый этаж! – возмутилась девушка до глубины души, на миг она даже забыла, что собеседника нужно бояться.
– ТУТ девятый этаж, – возразил похититель тел. – А там – свобода и выбор. Ну? Чего же ты ждёшь?
Надя не ответила. А что тут можно ответить? Не говорить же про несчастную судьбу и тяжёлую жизнь – не поверит. И пытаться разжалобить бесполезно – больше шансов выпросить воду у песков Сахары. В общем, куда не кинь – всюду клин. Точнее, зловещая тень Молех Элохима. Ну и имечко, не выговоришь... Хотя его и не нужно выговаривать, вдруг поняла девушка. Это имя – просто обманка, даже нет, не обманка, скорее титул или должность. Или статус. Нечто такое... Не имеющее отношения к конкретному потустороннему существу. Иными словами, жуткий гость с равным успехом мог оказаться и Светоносным, и Творцом, да хоть Абраксасом или ницшеанским сверхчеловеком. Он не дал никаких зацепок, нигде не проговорился, не оставил ни одного следа, ведущего к истине.
Вообще, господин Молех уже битый час мастерски морочил девушке голову. И не собирался останавливаться на достигнутом.
– Итак, – шевельнулись губы лже-Кати. – Ты готова дать ответ? Кто рассказал обо мне? Кто он или она? Как его или её зовут? Мне нужно НАСТОЯЩЕЕ имя - и ты мне его назовёшь. Имя... Всего лишь одно несчастное имя – и ты свободна. Я не трону тебя, а ты больше никогда меня не встретишь.
– Ага! – фыркнула Надя. – Держи карман шире! Так я тебе и поверила! Да даже если всё так, даже если ты меня отпустишь... Всё равно ничего не скажу! Не дождёшься!
– Нет, дождусь. Ты назовёшь мне имя.
Губы марионетки разверзлись, обнажая стройные белые зубы. Зубы, выглядевшие такими же искусственными, как и растянутая до ушей резиновая улыбка.
– Ты расскажешь мне всё. Так... или иначе.

– Книга чёрных заговоров... Курс высшей чёрной магии... Запретная магия для начинающих, том третий... – лже-Катя, наконец решившая поближе ознакомиться с местной литературой, подвела итог второму часу “противостояния”. – Хороший набор. На любой вкус. ПОЧТИ на любой.
– Мне нравится! – в голосе Нади промелькнула тень вызова, а в глазах блекло вспыхнула надпись: “Да отстань ты от меня! Сколько можно!”.
– Мне тоже, – с энтузиазмом китайского болванчика кивнула марионетка. – Такая незамутнённость возможна только в это время. Раньше люди были серьёзнее. И скучнее. Подходили к исследованию тонкого мира, как к работе... Ну вот как так! От работы энтузиазм быстро умирает! Нужно, знаешь ли, находить баланс между интересом и обязательствами. Тогда и жизнь расцветёт новыми красками. Вот почему, думаешь, я затеял такую мороку с захватом тел, с этими правилами, разговорами... Потому что так интереснее, вот почему.
Пустые глаза смотрели сквозь девушку, но той казалось, что загадочный кукловод видит все её мысли и чувства, словно хакер – содержимое взломанного сайта... Или патологоанатом – внутренности умершего. От второго, невольно пришедшего на ум, сравнения Надю замутило. Ей стало тошно, так тошно, что присутствие страшного и опасного гостя начало казаться совершенно неприемлимым, лишним, бессмысленным...
– Уйди, – прошептала девушка. – Уходи... Изыди.
“Демон” лишь качнул чужой головой.
– Вот даже как? Печально. Современные ведьмы так беспомощны... Что вы можете без своих верных рыцарей?
Он замолчал, но послушные воле Молеха губы марионетки продолжили безмолвное движение, произнося одно-единственное слово.
“Ни-че-го”.
– Ты прав, – у Нади не было ни сил, ни желания спорить. – Но что же мне делать. Есть ли у меня шанс выбраться из всего этого?
– Что я могу сказать, Надежда... на лучшее у тебя пока есть.
– Есть... – эхом отозвалась девушка.
– Есть, – в свою очередь повторил похититель тел. – Достаточно назвать имя. Почему ты медлишь? Он твой брат или сестра? Или ещё какой родственник? Может, друг?
Надя мотнула головой, спутанные локоны, за которыми уже никто не следил, жадно облепили лицо девушки, скрывая за собой уставшие глаза.
– Нет.
– Нет, – довольно улыбнулся “демон”. – Так говори же. Назови мне имя.
– Нет.
– Нет? Твой последний ответ? Ты не одумаешься? Я даю тебе ещё минуту, после чего отменю своё правило, и ты просто умрёшь. Тихо и почти безболезненно. Ну так что?
– Нет. Мне не нужно минуты. Ни минуты, ни часа, ни дня. Я не изменю своего решения, – зёлёные глаза упрямо смотрели сквозь золотую паутину волос. – Я ничего тебе не скажу, Молех Элохим.
– Что ж, – впервые за весь разговор голос марионетки приобрёл эмоциональный оттенок, и это был оттенок горькой печали. – Ты сделала свой выбор. Мне же остаётся...
Только пожалеть тебя.

Демон ушёл. Взял и исчез, оставив после себя безжизненное тело Кати и острое ощущение пустоты, какого-то неизбывного одиночества, вечной неприкаянности. И виной тому не два человека, которые ещё вчера были очень важными для Нади, а теперь просто лежат, как сломанные куклы, без единого признака жизни. И не в страшном ощущении абсолютной беспомощности на протяжении всего разговора с Молех Элохимом. Всё это было, но было недостаточным, не только в этом была обрушившихся на девушку жутких ощущений... А в чём же ещё? Она не знала... Ей просто казалось, что её несчастную душу вытащили, разрезали на много-много кусочков, а потом сшили из них лоскутное одеяло. И отдали обратно... Совершенно не подумав, как она будет с этим жить.

Надя плюхнулась в кресло, так, что покрывало свалилось на её худенькие плечи, сжалась в комок, обхватив себя руками, и заплакала. Горько-горько, надеясь, что слёзы смоют всю грязь, с которой ей пришлось столкнуться сегодня. Но влага, источаемая из глаз, не приносила успокоения. Напротив, с каждой солёной каплей прибавлялось и горечи в душе несостоявшейся ведьмочки. Каждая слезинка, каждая дорожка влаги, протянувшаяся по щеке, становилась частью реквиема, этапом какого-то чёрного, мрачного ритуала...
Ритуала, который имел лишь одно завершение.

 

Один хороший день


Солнце, опьянённое свободой, далёкое от неизбежного осеннего увядания, ошалело проливало на землю фотоны тепла. Больше, кричали листья и травы. Больше, радостно вторила звезда, поднимая градус участия в жизни пташек и букашек, рыб и деревьев, кошек, собак и, собственно, людей. Заколупнувшихся в скорлупу человеков, настроенных против жары категорически и даже с некоторой долей озлобленности.
Но, к счастью для солнца, были среди этого правила замечательные исключения. Один из таких уникумов с самого утра решил устроить “день открытых окон” и, сидя за столом, вникал в расстелившийся у дома сад. Небольшой островок приручённой природы не мог похвастать разнообразием сортов роз или сочными тюльпанами, только скромные колокольчики, проглядывая сквозь травяные редуты, напоминали о море, да крупные белые лепестки местного родственника лианы жадно ловили тепло на плетёной оградке. То была идиллия умеренности, гимн растительного аскетизма, когда дикая необузданность красоты пьянит сильнее, чем брошенные в клетки клумб окультуренные растения, обречённые навечно ублажать взгляды самой невежественной публики.
Свобода... Человек, восседающий у окна, мог многое рассказать о невыносимой лёгкости бытия, о выборе, когда перед тобой устремляются к горизонту дороги, много дорог, прямых, как солнечные лучи, удобных и ровных. Только вставай и иди. Только выбери... И человек выбрал, человек долго шёл своим путём, пока не оказался здесь – в маленьком домике с видом на заброшенный садик. Свобода... Человек многое мог рассказать об этом, но сейчас он с какой-то акульей жадностью насыщался каждым мгновением, каждым фрагментом жизни, до которого мог дотянуться. Цветы, трава, деревья, солнце – он наслаждался всем, без исключения, словно боясь не успеть, упустить...

Будильник, поставленный на пять вечера, бодро отрапортовал о наступлении срока и благополучно затих, вытянувшись по стойке смирно. Полковник, что только что внимал прелестностям природы, вздрогнул, пошатнулся, как-то весь осунулся и, как итог, бессильно откинулся на спинку стула. С минуту он не двигался, все душевные и физические силы уходили на возможно самые страшные в его жизни раздумья. А когда решение, наконец, утвердилось в голове ещё совсем не старого вояки, полковник поднёс заряженный пистолет, терпеливо ожидавший своего часа в ящике стола, к виску и нажал на спусковой крючёк. Молча. Так и не проронив за весь день ни единого слова.

...Обычное письмо с клеймом “вернуть отправителю” осталось лежать на столе. Серое, мятое, оно напоминало вырванную из жизни страницу. Последнюю...

 

Безвременье


Я знаю, самый верный взгляд
Не мой, не твой, однако рад,
Что той игрой мы невпопад
Разрушили постылый сад.

В падении намечен взлёт,
А дальше... кто там разберёт?
Мир наш и самый первый ход
Всем предрешив иной исход.

Пусть за часами из песка
Панически бегут века,
Практически наверняка
Зазря... Выбора нет. Тоска.

Пусть боги алчут свой Дильмун,
Алтарь же мой под тенью лун
Как встарь укутан в тишину
И жертву жаждет лишь одну...

Течёт по венам жизни сок,
И жилка бьёт точь-точь в висок,
Как жалко... Срок почти истёк,
И косой месяц, как упрёк...

Но я...

“Капелька смерти, жизни прах”,
Шепчу и кровь в моих устах,
“Хочу восьмой увидеть знак!”.
Стих крик... Исчез на небесах.

P.S. Дильмун – страна богов (аналог Олимпа) в шумерской мифологии.

 

Колючка


Пронзительным весенним ветерком
Повеяло, надежду освежая,
И я с тобой как будто не знаком,
Но кажется, что вечность тебя знаю.

Рассветный переменчивый цветок,
Чьи лепестки нежнее шума листьев,
Ты тихо ждёшь, когда настанет срок,
Шипами раня тех, кто станет близко.

Жестокая надёжная броня,
Где капли крови с тонких игл свисают,
Но хочется когда-нибудь понять
Тот мир, что стан колючий окружает.

Мечта о небе - сладкая мечта,
Мечта о солнце расправляет листья...
Забыты все сомнения и страх,
Душа поёт, и голос её чистый.

Настанет день, и гимном красоты
Распустится цветок прекрасней розы.
Расступятся шипы, и только ты
Останешься навек... В стихах и прозе.

 

Ёжик и волшебная палочка


Однажды Ёжик по прозвищу Колючка нашёл волшебную палочку.
Был самый обычный день – солнышко светило, птички пели, ветер шелестел листвой. Гром не раздался с неба и горные раки не огласили окрестности пронзительным свистом. В общем, ничего особенного не случилось. Шёл себе Ёжик по лесной тропинке, воздухом свежим дышал, по сторонам поглядывал. И вот, под старым дубом, заметил он необычную веточку. Обычные-то как – все грязные, серые, потрёпанные, а эта лежала на земле, подставляя ёжиковскому взгляду гладкие белые бока. К ней была прилеплена бумажка, на которой корявым почерком выведено: “ВАЛЬЩЕБНАЯ”. Ёжик аж вздрогнул от такой неграмотности, но палочку взял. Вдруг и правда волшебная?
Так и не погуляв толком, Колючка вернулся домой. Там он опробовал свою волшебную палочку. Коснулся вазы с цветами – ничего не произошло. Коснулся закованной в рамку картины с медвежатами – снова ничего. Даже на яблоки палочка никак не подействовала. Как красовались румяными боками, лёжа на столе, так и красуются дальше. Загрустил немного Ёжик, очень уж ему хотелось настоящее волшебство повидать. Вышел он на крыльцо, сел на ступеньки, да и махнул лапкой, в которой палочку держал. Просто так махнул, никуда особенно не целясь, можно сказать – палкой в небо. И тут...
Облака, обильно усеявшие небо, потянулись за голой веточкой, как утята за мамой-уткой. Ёжик сперва не поверил, подумал, что померещилось. Но когда палочка ушла в другую сторону, облака вновь последовали за ней. Обрадованный Колючка провёл палочкой круг в небе, и белоснежные, похожие на вату комки склеились, образовав кольцо – вроде тех, что выдувал из своей трубки старый крот.
“А что ещё можно с ними делать?”, подумал Ёжик, представляя, как облака превращаются в звериные мордочки или воздушные замки… и тотчас удивлённо ойкнул, когда в небе соткался из невесомого материала облаков высокий замок с остроконечными башнями. Рядом заревел, подняв хобот, небесный слон, а за слоном показался лев – с роскошной облачной гривой. Ёжик моргнул и небесные миражи рассеялись, но стоило руке с волшебной палочкой вновь указать на облака, как те послушно изменили форму. На сей раз Колючка превратил их в мороженое – огромную чашку с громадными шариками. Мороженое, хоть и облачное, выглядело крайне аппетитно и Ёжик облизнулся, но не прошло и минуты, как небесное лакомство растаяло, не устояв перед горячими лучами летнего солнца.
“Ну вот”, расстроился Ёжик, “что бы мне такое создать, чтобы не исчезло? Чтобы осталось?”. Долго думал Колючка, а потом поднял руку и провёл палочкой по небу. Там где остриё касалось облаков, они расцветали ромашками, подставляя ватные белесые лепестки свету. Очень скоро всё небо превратилось в бескрайнюю цветочную поляну, а Ёжик, щурясь от яркого солнца, смотрел на облачные ромашки и улыбался.
Эта палочка оказалось по-настоящему волшебной.

 

Про лисичку давно хочу сказку написать (про старого мудрого лиса и его внука), но пока руки не доходят.

 

Мы с тобой слишком разные,
Но нестерпимо прекрасные
В памяти тают мгновения –
Вечность секунд неоцененных.

Мы не враги по крови, но
Раним друг друга болезненно,
Раним шутя и без повода –
Сталью бессмысленных доводов.

Мы не чужие, близкие,
Только в погоне за истиной
Мир на цвета разделяем мы –
Сталкиваем ини с янами.

Мы не совсем потеряны,
Просто попали в мистерию
Для нас двоих сотворённую –
Тонкую, топкую, томную...

Мы с тобой слишком разные,
Но есть в том что-то прекрасное,
И есть надежда на лучшее –
Если свой шанс не упустим мы.

 

В потрескавшейся кружке тёплый чай,
Упрямый тёмный взгляд усталость прячет,
И из под пальцев, будто невзначай:
"Привет! Как жизнь?", без шансов, наудачу.

Тоскливо одиночество в Сети -
Цепь елочных огней ночей бессонных.
И каждый тщится где-нибудь найти
Последний шанс. Один из миллиона.

 

Большой взрыв


– Так что, позволь поинтересоваться, тебе от меня надобно? – спросил Бог и выжидающе воззрился на меня.
– Хм, дай подумать... Миллион долларов, вертолёт и власть над миром в придачу, – сегодня мои шутки получались особенно корявыми и не смешными. – А если серьёзно, то с чего такая щедрость? Только не надо начинать старую песню о случайном выборе, лотерее, тычках пальцем в землю. Не надо эту заезженную пластинку включать, я такого уже в фильмах насмотрелся и в книжках начитался – только вылезет какой-нибудь Деус из машины, так сразу человеку: “Ты Избранный! Ты был первым в выдаче Гугла!”. В общем... Говори начистоту – зачем тебе я? Почему ИМЕННО я?
Бог на мгновение растерялся, затем погрузился в задумчивость и, наконец, ответствовал:
– Ты самый обычный, но вижу я, что отличаешься ты от всех, подобно пятилистному клеверу, спрятанному в зелёном буйстве трав. Ты не солнце, что воздвигает над миром власть света, изгоняет тьму и приносит земле тепло, ты не выделяешься величием или извращённостью, с виду ты простой человек. Но ты человек не этого мира.
– Как это? – осторожно переспросил я. – Вот он я: голова, ноги, руки. На руке, кстати, электронные часы десятилетней выдержки – мои любимые. Что же это всё – ненастоящее, игра воображения или вовсе голографическая проекция? Как это так – не из этого мира?
– Ты не веришь в меня, – Бог начал издалека. – Вера даёт спокойствие, уверенность и надежду на избавление, а ты исполнен тревоги и горечи. Я мог бы поведать тебе историю про великих святых праведников, вознесённых на седьмое небо, но ты не поверишь мне. Я бы мог рассказать тебе о чудесах Эдема, но ты рассмеёшься на это. Поэтому я спрошу – ты веришь в душу?
– Допускаю её существование, – осторожно сказал я. – А что?
– Душа способна странствовать между мирами, освобождённая от оков плоти она не знает границ, но отягощённые заветами бренного мира души вечно обретаются в лабиринте мироздания, не в силах отыскать выход без путеводной нити. Для тех, кого коснулась благодать божья, спасительный путь ведёт к райскому саду, для грешников – в огненные глубины Тартара. Но ты иной, твоя душа отринула божественный свет и не подчинилась тьме отступника. Ты не знаешь покоя, покидая миры в поисках новых жизней. Ты...
– Разве я один такой? Наверняка есть и другие души, бредущие из мира в мир.
– Есть, но я выбрал тебя.
– Ещё скажи, что кости бросал... – Бог нахмурился, и я не стал развивать опасную тему. – Шучу-шучу. Ладно, допустим ты по каким-то своим причинам предпочёл меня остальному человечеству. Но тебе какой в этом интерес? Что ТЫ получаешь, исполнив любое моё желание?
– Это приз, – благодушно ответствовал Бог. – Дарящий нуждается лишь в признательности... Не бойся, дитя, здесь нет корысти и расчёта, истинные Творцы выше бренных страстей.
– Хм, дитя... Ничего себе дитя – 26 лет от роду. Это ж когда я взрослым стану? Когда меня, убелённого сединами, в саван завернут и повезут туда, откуда не возвращаются? Ладно, ты меня успокоил, – нехорошо лукавить, разговаривая с творцом, но не говорить же ему, что внутри у меня всё сжалось, как у мыши, загнанной в угол голодным котом. – Одно желание, значит?
– Одно.
– Одно... – я улыбнулся. – Так в чём же дело? У меня есть одно-единственное желание, исполнения которого я хочу больше всего на свете. Лишь только одно желание...

Хрустальный шар разбивался на сектора, открывающие при нажатии вид с птичьего полёта на земную поверхность. При желании можно было увеличить масштаб в сто раз – и в столько же раз уменьшить. Я довольствовался настройками по умолчанию, благо события происходили глобальные, не игра в солдатики в песочнице, а настоящий апокалипсис в рамках отдельно взятой планеты. Не совсем, как в фильме “День независимости”, но тоже ничего. Мне нравилось.
Сперва на Землю обрушились шторма, ураганы, тайфуны, циклоны и прочая атмосферная пакость. Погода бесилась, как молодая человекоподобная поросль на дискотеке, меняясь с калейдоскопической быстротой. Утром шёл снег, днём припекало солнце, вечером города и веси подвергались массированным градовым бомбардировкам. Ну а ночью по обыкновению грохотала молниями гроза. Взятые в разнобой эти климатические неурядицы были не обременительней жужжащего над головой комара, но все вместе они представляли собой целый рой злых шершней. Они жалили градом, кусались разрядами молний, взрывались осколками разорванных льдом труб. Люди паниковали, не зная, что делать, а я смотрел на происходящее в режиме ускоренного воспроизведения и наслаждался, предвкушая второе блюда пира во время конца света.
После череды атмосферных катаклизмов подали голос вулканы. Заснувшие и никогда не просыпавшиеся, периодически изрыгавшие адское пламя гиганты и монстры, некогда разорванные на части во время приступа стихийной неконтролируемой ярости. Кракатау, Этна, Везувий – и тысячи других, безымянных и безвестных. Слившись в единый рокочущий глас иерихонской трубы, они обрушили пылающий гнев земных недр на тех, кто осмелился селиться рядом с величественными горными пиками. Но и на равнине человек не мог чувствовать себя в безопасности – то тут, то там из под земли, словно грибы, пробивались новоявленные вулканчики, за какие-то дни вырастая до двух-трёх километров. Правительства отчаянно вопили о чрезвычайной ситуации, эвакуируя жителей из особенно пострадавших районов, однако безопасного места на планете больше не осталось и лагеря беженцев всё чаще превращались в лагеря смерти. Лава и пепел не щадили никого. И меня это вполне устраивало.
Третье блюдо оказалось настоящей изюминкой вечера – исполинский астероид, медленно переворачиваясь и подставляя изъеденные микрометеоритами бока Солнцу, приближался к Земле. Приближался долго, недели или месяцы, но для меня этот эпизод уложился в пять минут. Первая минута – чудовищный космический булыжник обнаружен астрономами, которые, несмотря на общемировые катаклизмы, ещё умудрялись следить за событиями в ближнем космосе. Вторая – главы государств на спешно созванном заседании ООН судорожно спорят, истерично доказывая необходимость объединить силы перед невозмутимо-каменным лицом смертельной опасности. Причём, каждый хочет вылезти в рай за чужой счёт, что неизбежно приводит к склоке и разрыву международных отношений. Третья – астероид всё ближе, а на границах всё чаще вспыхивают вооружённые конфликты. Четвёртая – астероид упадёт со дня на день, потерявшие остатки разума властители держав бросают армию на соседей, тщетно надеясь, что у тех ситуация лучше, что там можно будет спастись... И пятая – собственно падение. Впечатляющая, ослепляющая, ошеломляющая картина. Я много раз видел компьютерные симуляции подобных катастроф, но одно дело – сгенерированные машиной схемы, а другое – реальное космических масштабов бедствие. Это было восхительно... Жаль, что хрустальный шар, исправно и во всех подробностях показывавший крушение мира, неожиданно на самом интересном моменте отключился. И я остался один – вместе со своими призраками и наконец-то похороненными грёзами.

Перед тем, как молча и без спецэффектов исчезнуть, Бог вручил мне одну штукенцию. Даже не вручил – навязал. Повесил мне на шею прозрачную полусферу, где плоская фигурка птицы пыталась достать клювом до кормушки. Детская игрушка, вроде тех, что я вешал на ёлку – давным давно, не в этой жизни. Детская игрушка, но Бог был торжественен и важен, когда передавал мне ненастоящую курицу, укрытую стеклянным колпаком. “Это измеритель вечности”, сказал он на прощание, “Когда птица коснётся зёрен – мир кончится”. Я хотел рассмеяться, напомнить про сказку о мгновениях вечности, но вспомнил, что разговариваю с Творцом, и промолчал. Может он и правда знает о времени, что не знаю я? Может игрушечная курица действительно ключевой аспект мироздания?
– Кто знает, – сказал я, когда всё закончилось, когда капсула из непрозрачного пластика распалась на атомы вслед за стеклянным шаром-наблюдателем, и я оказался в открытом космосе. – Но мне нравится эта чистота.
Я искал голубоватый шар Земли, но находил лишь огоньки далёких звёзд. Я искал Солнце, Луну, Марс, Венеру – но они словно сгинули в бесконечной космической тьме. Я даже в какой-то момент подумал, что Бог переместил меня в другую галактику, но взгляд на куриный талисман успокоил – голова птицы сильно наклонилась, а клюв почти касался кормушки с зёрнами. Ещё один или два миллиметра, ещё совсем чуть-чуть...
Начало звёздопада я не увидел – почувствовал. Моё восприятие мира угасало вместе со светлячками звёзд. Один, другой, третий... С каждым новым утонувшим в безграничном вселенском мраке солнцем я на шаг удалялся от этого мира, словно становясь чище, равнодушнее и прозрачнее. Их было много, этих шагов, но пришёл момент, когда звёзды кончились. И меня окружила одна сплошная, непроглядная тьма. Тьма, к которой я уже не принадлежал...
А потом, спустя бесконечно долгое мгновение, мир расколола нестерпимо болезненная вспышка. Это последнее, что я помню – клюв игрушечной птицы, дотянувшийся до зёрен, сияние, наполнившее стеклянную полусферу, и осколки... Мириады осколков, разлетающихся во все стороны со скоростью света.
Интересно, в чём же я тогда ошибся?

 

Песочное сердце


Я
когда-то
лепил замки,
Выдерживая радиус кривизны.
И
казалось,
что эти рамки
Мне необходимы и очень нужны.

Я
когда-то
смотрел в небо,
Выстраивая башни в сто этажей.
И
казалось,
что эта небыль
Продержится вплоть до сезона дождей.

Я
когда-то
любил сердцем,
Вылавливая жемчуг в омуте слов.
И
казалось,
что эта бездна
Плацдарм безграничный для новых стихов.

Я
когда-то
читал много,
Амортизируя реальность будней.
И
казалось,
что это плохо
Воспринимают обычные люди.

Я
когда-то
терял жизни,
Гоняясь за холодом ангельских глаз.

Но...

Оказалось, что это неважно:
Крепости брать, умирая отважно,
Тихо любить или молча страдать,
Душу на части рубить и кромсать...

Жить по заветам, что в умных книжках
Раньше надеялся, только не вышло
Жизни поганой сменить колею –
Песню печальную я вам пою.

Но...

Тает песок в жерновах пустоты –
С ней я давно и на вы, и на ты.

 

Ищи воду в песках и снега летом жди,
Ищи в полдень луну или покой в пути.
Решенья не сыскать в деяньях философских -
Ты можешь лишь мечтать о счастье впереди.

 

Два рубаи:

Склонясь пред силою властей земных, небесных,
Пред тяжким сводом правил подлых и бесчестных,
Мудрец не скажет: "Следуйте за мной",
Он ведает, что мудрость - бесполезна.

*****

Среди волков по волчьи выть изволь,
Среди овец играй овечью роль.
Не хочешь с предначертанным смириться?
Тогда познай страдания и боль.

 

Трясу надежды ветвь, но там червивый плод.
Иду за красотой, но внешность вечно лжёт.
И если бы обрёл глаза, что видят душу,
То я о слепоте молил бы каждый год

 

Пред вечным скорострелом дней,
Пред тьмою городских огней
Хотелось бы на миг остановиться,
Но за спиной кричат: "Скорей! Скорей!".

*****

В тумане горных круч бал правят холода,
И, небо осветив, упавшая звезда
Вдруг спросит: "К справедливости стремишься?
Ты здесь не встретишь справедливость никогда".

 

В тишь бездны не уйти, выше творца не стать,
Пределов не достичь и счастья не сыскать.
Пусть муха бьётся в паутине жизни -
Терпенья пауку не занимать.

 

Проторенной тропой спеши скорей пройти,
Лес тьмы преодолеть и поле перейти.
Душе здесь не грозят тоска и неизвестность,
Вот только новый мир здесь тоже не найти.

*****

Наизнанку прочти ты слова мудрецов,
В тьму за зеркалом глянь - там чужое лицо,
Не старайся понять, душу зря не трави -
Не сорвётся с цепи тяжкой жизни кольцо.

 

Смотри - из грязи сотворён весь свет.
Забудь - на свете капли правды нет.
И если хочешь ты остаться чистым -
Уйди сейчас, а не на склоне лет.

 

Не накормит народ философский трактат,
Не избавит от бед и корыстных растрат.
Нынче власть ускользает от мастера слова,
Нет ни жизни, ни сил, ни достойных наград.

 

Распяты


Могущество сильных и яд красоты -
Вот щит, разбивающий наши мечты.
И если ты вдруг алчешь силы для умных -
Узри их удел, посмотри на кресты.

*****

С печальным упрёком глядят небеса
На мерзость, что длится у них на глазах.
Но только лишь смотрят, который уж век -
Они всё решили, забыв нам сказать.

 

С печальным упрёком глядят небеса
На мерзость, что длится у них на глазах.
Глядят и глядят, не решаясь сказать,
Что это они оплошали опять...

 

Премудрый в толпе - завсегда одинок,
Прозревший во тьме - завсегда одинок.
Пророк не найдёт понимания в мире -
Кто правду познал, тот всегда одинок.

 

“Не ешь что попало”, подумал мудрец,
В пустыне блуждая, как по полю жнец.
Не пил день, не ел, день бродяг обходил –
Вдруг рухнул без сил, так и встретил конец.

 

Отринув пороки, колючий цветок
Занозой вдруг стал, что всем поперёк.
И мне лишь одно до сих пор невдомёк -
Чем так провинился несчастный цветок?

 

Когда костёр миров затлеет не спеша
В ночи средь звёзд поймёшь, от страха не дыша:
Твоя судьба у вечности в закладе
И, если честно, то не стоит и гроша.

 

Реальности удушливый аркан
Вцепился в тело будто злой капкан -
Мечтой поманит, тайной взбудоражит,
А через миг ты корчишься от ран.

 

Познанья горького невидимая нить
Всё тщится паутину правды свить,
Но что же делать в этом бренном мире,
Когда по воле рока оборвётся нить?

 

Счастливый мой билет отдали палачу,
Подняли высоту - теперь не по плечу.
Но где же то, что называют жизнью?
Не знаю я ответ - и лучше промолчу.