Кусочек моей души

Ответ: Кусочек моей души

Выложу окончание романа.

Старые стены были крепки, многое видели они, многое испытали, не раз и не два война или глупость человеческая грозила стереть все здание с лица земли, но устояли они, верой и правдой служа людям...
Мастер терпеливо ждал, не единого слова не проронил он за долгие часы, пока день сменял вечер, лишь взирал на стрелку больших часов, неумолимо приближающуюся к заветной отметке... Комната замерла в предвкушении, второй человек притаился за стеной по соседству, внимательно наблюдая за происходящим... за тем, что вот-вот должно было произойти. Они оба долго готовились, они оба прекрасно знали, насколько рискуют... причем, рискуют отнюдь не жизнью.
Часы деловито стучали, время трепыхалось, как муха, попавшая в паутину, а паук, роль которого исполнял сейчас Мастер, осторожно перебирал нити, дожидаясь нужного момента. В том, что этот самый нужный момент непременно наступит, они даже не сомневались – все просчитано и пересчитано на тысячу тысяч ходов вперед, все варианты, вплоть до самых невероятных, абсолютно все. Теперь требуется только, чтобы каждый точно отыграл свою роль... ничего более. Конечно, актерами они не являлись... но любой актер позавидовал бы их способностям в лицедействе.
Два Мастера терпеливо ожидали, приготовив идеальную... нет, не ловушку. Ибо нельзя с помощью мышеловки поймать слона, ведь он ее даже не заметит, а если и обратит внимание, то просто расплющит ногой, как паровым молотом, и пойдет дальше... Нет, эти старые стены и те, кто притаился за ними, ловушкой не были и не могли быть. Цель была иной – совершить поворот... Крутой поворот.
– Если дорога ведет в бездонную пропасть... – Мастер начал считать секунды. – Стоит предпринять какие-то действия, пока не стало слишком поздно...
Он произнес последнее слово и стрелка, глухо щелкнув, оказалась напротив отметины. А вслед за этим раздался оглушительный треск, в крепкой стене образовался огромный провал и, отбрасывая в сторону тяжелые камни, с шумом рушащиеся на пол, в комнату проник растрепанный человек. Если его, конечно, можно было назвать человеком... Волосы, давно не знавшие парикмахера, лицо, как после хорошей попойки, лихорадочно горящие глаза, некогда дорогая и добротная одежда порвана и покрыта коркой засохшей грязи. Блудный Ученик пришел к своему Мастеру...
– Ты точен.
Мастер не без любопытства рассматривал гостя.
– Я... пришел... Я... хочу... Я... помогите... Я... не знаю... Я... запутался... Я... устал... – робкий голос Ученика не соответствовал его внешнему виду, и только что продемонстрированной чудовищной силе. – Я... видел... Я... видел путь... Мой путь... Я... не хочу...
– Я тебя не звал.
Одна из заранее приготовленных фраз.
– Вы не звали... Я... пришел сам... Мастер! Скажите! Скажите мне... почему? Так... – Ученик запнулся, не зная, как продолжить. – Так... Так... Нелепо!.. Мастер!
– Ты изменился. Раньше ты знал все.
– Мастер, я... Я... Мастер! – гость сорвался на крик... так кричит тот, кто потерял свой путь. – Эта страна... Хотите – я отдам ее вам? Сделаю королем, императором или как там его... Хотите? Я могу... Или этот дом – Ваша резиденция – разве он достоин Вас? Хотите, я превращу старое здание в прекраснейший замок? Или в обитель ужаса и тайны? Хотите? Я могу... Сдвинуть горы... Изменить облик земли... Стереть в пыль огромную армию... и создать свою – из дерева, камня или металла... Или животных... или людей, полностью подчиненных моей воле... Хотите? Хотите, я изменю мир? Сделаю его райским местом? Манна небесная и медовые реки... Я могу... Могу...
– Рад за тебя.
В меру жестко, в меру снисходительно, в меру равнодушно.
– Вы... Вы ведь все поняли, Мастер? – осторожно переспросил Ученик, отступая на шаг, а затем и на два, назад. – Поняли, да? Не молчите! Ну не молчите! Пожалуйста! Мастер!
Он весь дрожал, и Мастер мимоходом подумал, что если Ученик все-таки нападет, то придется использовать запасной план... Не пришлось. Гость дико закричал, срывая голос, а затем, закрыв глаза и подняв руки вверх, распластался в гимнастическом кульбите и скользнул в пролом в стене...
Безумие близко...
– Не нравится мне все это... – Мастер покачал головой. – Совершенно не нравится.
– Мне тоже, – тот, кто внимательно следил за разговором, наконец, выбрался из укрытия. – Но такова наша судьба. Наша миссия. Наш долг.
– Знаю... – Мастер окинул помещение взглядом и поморщился. – Долго же придется восстанавливать здание... – и сразу же, без перехода, не меняя тона. – Ты отправил ЕГО следом?
– Конечно, – второй дотронулся до своего перстня, на котором был изображен странного вида четырехлистник, и усмехнулся. – Сразу, как твой нерадивый Ученик сбежал отсюда.
– Значит – кончено... От НЕГО не уйти... Никому и никогда... – в голосе промелькнула легкая тень печали. – А знаешь... Мне немного жаль... Да, Ученик попался своевольный... Да, натворил дел... Да, меня в грош не ставил... Да, все так, но... Но не по-человечески это... Не по-человечески... К тому же... Мы пытаемся победить зло с помощью зла значительно большего...
– Верно, но...
– Но?
– Выбора у нас нет. В любом случае...
В пролом залетел шальной ветерок, вдалеке завыла собака – и столько в этом звуке было безнадежного отчаяния...
День кончился.

Я осторожно постучал и сделал шаг в сторону – так, чтобы в дверной глазок меня не было видно. Зачем? Ведь я не собирался убивать Профессора... Ведь не для того я битый час блуждал по городу, отыскивая нужный дом. Ведь Профессор был нужен мне, очень нужен, как, впрочем, и я ему... Тогда – зачем? Зачем я позволил рефлексам профессионального киллера, что со всем тщанием разместил в моей голове Мастер, взять вверх на этот раз? Не знаю... Может быть, я просто до конца не верил... А может – все еще верил. В лучшее.
– Кто там?
– Ваш друг, Профессор, – глупая фраза, знаю, а что еще можно было ответить в такой момент... – Мне дали Ваш адрес.
– Подождите секунду...
Я полагал, что хозяин в лучшем случае немного приоткроет дверь, а в худшем на меня уставится ствол пистолета, специально припасенного для подобных ситуаций. Я ошибся.
– Проходите, – на пороге стоял мужчина средних лет, глаза скрывали стекла пенсне, а аккуратная бородка придавала ему благообразный вид человека, живущего в гармонии с миром. – Проходите же, молодой человек, не стесняйтесь.
Я хмыкнул. Все же не таким мне представлялся Профессор, ох, не таким... В моем воображении он был старше и строже, наверное. И эти домашние тапочки на босу ногу, этот давно вышедший из моды пиджак, эта бородка, наконец, как у церковного служки. Хм... Профессор не выглядел человеком, которого мог опасаться Мастер и тем более, которого стоило устранить руками своего Ученика.
– Можете пока здесь осмотреться, а я приготовлю по чашечке чая... – хозяин квартиры говорил неторопливо, как может говорить лишь тот, кто понял бессмысленность погони за судьбой. – Вы ведь не откажетесь выпить со старым отшельником?
– Отшельником? – переспросил я, с интересом разглядывая стеллажи, на которых за стеклом в аккуратных коробочках размещались весьма занятные экспонаты. – На мой взгляд обстановка недостаточно аскетична.
– Вы правы, – донесся голос с кухни, где Профессор, очевидно, поставил разогреваться чайник и теперь искал заварку. – Я не пытался привести в соответствие внешний облик... Мне это показалось лишним.
– Лишним? – прекрасно сохранившаяся глиняная фигурка какого-то древнего божества, глиняные осколки, испещренные надписями на неизвестном языке, и тут же простые камни, ничем не отличающиеся от булыжников, коих полно на окраинах города... хм... интересно. – А в чем тогда заключается Ваше...
– Уединение? – Профессор вернулся в комнату, красивые керамические чашечки на подносе позвякивали в такт шагам. – Вам ведь известно, молодой человек, что кроме тела есть еще и дух.
– Одиночество духа? – я весьма неохотно отвлекся от изучения коллекции. – Вы добровольно обрекли себя на это?
– Обрек, приходится, вынужден... – Профессор слегка качнул головой и поставил поднос на столик. – Как же вы, молодые, любите такие слова.
– А что в них не так?
– Хотя бы некоторое несоответствие слов добровольно и обреченно, но суть даже не в этом.
– А в чем?
– В том, что я не мог поступить иначе, в том, что я нисколько не жалею о своем решении, в том, что это не мука, а высочайшая степень свободы. Со временем Вы обязательно поймете... А сейчас – просто отнеситесь со снисхождением к странностям старого человека.
– Ну-ну, Профессор, не скромничайте, – я очередной раз отметил про себя аристократические черты лица, бережно расчесанные назад короткие волосы каштанового цвета, без единой сединки. – Вы мне сто очков форы дадите, да и не только мне. Кстати... может быть нам стоит перейти на ты? Если вы, конечно, не против.
Профессор отточенным жестом поправил пенсне и внимательно посмотрел мне в глаза.
– Знаете, молодой человек, а Вы меня удивили... Да-да, ведь обычно подосланные ко мне... хм... адепты четко подразделяются на две группы – одни сразу начинают общаться панибратски, словно никогда в жизни не слышали об уважительном отношении к старшим, другие же, напротив, весь разговор расточают комплименты и прячутся за маской поддельной вежливости. Вы же, молодой человек, иной... Да-да, совершенно иной и разительно отличаетесь от прочих. Потому я, пожалуй, приму Ваше... твое предложение. Итак, могу ли я теперь поинтересоваться, что же привело тебя ко мне?
Он, не сводя с меня пытливого взгляда, чуть откинулся назад и, поднеся чашку ко рту, сделал очередной глоток.
– Да ты попробуй чай-то, пока горячий! Не стесняйся!
– Спасибо, но я не хочу пить... – В глазах Профессора появилось укоризненное выражение, и я поспешил добавить. – Ну, разве что небольшой глоточек...
– Можно небольшой, а можно и большой, – одобрительно кивнул гостеприимный хозяин. – Тебя ведь Маста прислал, верно?
– Ты хотел сказать – Мастер?
– Нет, я хотел сказать то, что я сказал.
– Хм... – следовало поразмыслить... о многом. – Подобные заявления... для них должны быть веские основания, ведь так?
– Ты хоть и молод, но уже невероятно умен, – Профессор допил чай, довольно вздохнул и поставил чашку обратно на поднос. – Ты же все понял.
– Хм... – в том, что касалось проницательности, мой новый знакомый нисколько не уступал Мастеру. – Может быть... просто в это трудно поверить. Сразу, по крайней мере.
– Всему свое время, я тебя не тороплю, подумай, разберись с мыслями, чувствами... Я вижу, они еще остались, хотя Маста и тут постарался, – это лицо... слишком похоже на очередную маску, но... что-то здесь не так. – Однако, я должен спросить тебя еще раз – зачем ты пришел ко мне? Да, Маста назвал тебе адрес и попросил убить старого беспомощного человека... По его словам. Не удивляйся, я многое знаю, и уж делишки этой кучки самовлюбленных снобов для меня – как открытая книга. Да вот только... и для тебя тоже. Ты и не собирался исполнять просьбу Масты, так?
– Так, – почему-то мне не хотелось лгать и изворачиваться в разговоре с Профессором. Искренность в обмен на искренность? Возможно...
– У тебя есть... – Профессор замялся, нерешительно теребя пенсне. – Дело? Личное дело?
– Верно, – я набрал в легкие побольше воздуха и выплюнул быструю тираду, словно боясь, что меня могут перебить или пропустить мои слова мимо ушей. – Маста, по известным только ему причинам, вложил в мое сознание крупицу чистой истины, очевидно полагая, что я не смогу совладать с этим... подарком. Но я сумел, заплатив дорогую цену... пафосно, конечно, звучит, зато истинная правда... так вот, я узнал кое-что невероятно важное, и для меня самого, и для мира в целом. И сразу же родился план... безумный план. План, который я не осилю один, но который претворится в жизнь, если я найду того, кто захочет помочь. Особенного человека, мудрого человека, человека, знающего намного больше, чем простой Ученик. Это вы... то есть ты... Профессор.
– Так вот оно что... Понятно, – Профессор задумался. – Скажи-ка ты мне вот что, юноша... ты видел картины в логове Масты?
– Фрески на стенах? – зачем он задает такие вопросы... непонятно. – Видел, весьма впечатляюще. Первое время они у меня вызвали сильные эмоции.
– Еще бы... для того и создавались эти... зеркала.
– Зеркала?
– Да, если, конечно, их можно так назвать. Ты ведь видел то... что хотел видеть, верно?
Хм... А если подумать, то... Профессор прав, и его слова, если принять их за аксиому, объясняют почти все. Действительно, когда я только начал свое обучение, интерес пробуждался от любой мелочи, а уж такая загадочная вещь, как живые картины, и вовсе целиком и полностью завладевали вниманием. Постепенно я узнавал все больше и больше удивительнейших фактов, росло мое мастерство... и уменьшался интерес к тому, что всегда было рядом, под рукой. В конце концов, картины стали трогать меня не больше, чем однотипные дома на улице, огни светофоров или серая поверхность старого асфальта. Все так, но...
– Ты и это знаешь? Откуда?
– Как бы получше сказать... Маста рассказывал историю про Общество Скрытой Сути?
– Да, но какое отношение...
– Прямое, – спокойное лицо Профессора разом посерьезнело, если это и маска, то фантастически правдоподобная. – Ведь он наверняка рассказал не всю правду... Например, знаешь ли ты, что тот конфликт спровоцировал сам Маста, лично? Знаешь ли ты, что именно он сообщил властям всю необходимую информацию? Знаешь ли ты, что все это делалось ради одной-единственной цели – заставить определенного человека сбежать...
– Последний из Посвященных... – я перешел на трагический шепот.
– Да. Верно.
– Но это... это... ужасно! Столько смертей, разрушения, боль... Ради одного человека? Тогда получается, что Маста – настоящее чудовище!
– Не совсем.
– Не совсем? – от возмущения я даже привстал и наклонился вперед, к Профессору. – Как ты можешь говорить такое? Разве недостаточно...
– Недостаточно. Знаешь... если бы я оказался в положении того, кто мне известен под именем Маста... я поступил бы аналогично. От начала и до конца.
– Но... почему?
– Все просто. Для того чтобы достигнуть некоторой цели, иногда требуется пожертвовать... многим. Иногда – очень многим.
– Нет-нет-нет! Я не согласен! Я...
– Ты еще молод. Я даже завидую тебе... немного, – Профессор приветливо улыбнулся, пытаясь разрядить возникшее между нами напряжение. – Со временем поймешь, что я имел в виду, а пока... Пока ты прав в одном – Маста действительно не очень хороший человек. Если не сказать более.
Внезапная догадка обожгла холодом, пробежала по коже тысячей омерзительных паучьих лапок, стянула мышцы лица в жесточайшем спазме... Откуда Профессор может знать столько всего о Масте и организации? Откуда ему известна истинная подоплека событий многовековой давности? Неужели он... тогда... Нет, невозможно... Не может быть такого... Никогда... Он... тот, единственный спасшийся Посвященный?!
– Скажи... откуда тебе столько известно? – осторожно поинтересовался я, улыбнувшись резиновой улыбкой. – Если, конечно, не секрет.
– Да какие могут быть секреты... – Профессор взял в руки чашку, задумчиво повертел и поставил обратно. – Просто есть у меня маленькое увлечение... История. Что, как и почему было. Настоящее же... скажем, мне интересно в гораздо меньшей степени. Тем более, хорошие познания в свершившемся позволяют с определенной точностью предсказывать будущее и объяснять настоящее. Эдакая иллюзия сверхпонимания... Ты молод еще, ты талантлив, твои способности намного превосходят способности старого маразматика... Не спорь, я сказал, не спорь со мной. Ведь единственное, в чем я лучше – знания и опыт, которые можно приобрести лишь со временем... Я долго жил, много дольше тебя. А теперь ответь – что за дело привело тебя? Чего ты хочешь?
– Узнать, – нет, лицо Профессора не было маской... оно было настоящим, что окончательно убедило меня в правильности принятого решения. – Правду.
– Правду? – переспросил он и я начал свой рассказ...

– ...мне известны приблизительные координаты объекта. Сейчас он наверняка погребен глубоко под землей и потому требуются произвести раскопки.
– Впечатляет... Грандиозные у тебя замыслы, да и пришел ты прямо по адресу. Говоришь, не знал, кто я? Тогда почему полагал меня способным помочь? Предчувствие... Понятно, значит интуит. Давно, очень и очень давно я не встречал похожих на тебя... Что же, я согласен. Можешь в своем предприятии полностью полагаться на меня, на мои знания и умения. Да и связи кое-какие еще остались... Потом расскажу.
– Хорошо. То есть, замечательно. То есть... – я нахмурился, вспомнив кое о чем весьма неприятном. – Мне пора, Профессор.
– Но мы ведь не обсудили, как будем действовать, – стекла пенсне возмущенно звякнули. – К чему спешка?
– Мне... мне нужно уладить одно дело. С Мастером... который Маста. Забрать у него ключ.
– Вот как... могу ли я отговорить тебя?
Я, уже успев встать и начать собираться, слегка опешил.
– Отговорить? Но почему?
– Видишь ли... был и другой человек, очень похожий на тебя. Вот только судьба его оказалась совсем незавидной.
– Что... что случилось? Он погиб?
– Я думаю, такой исход был бы лучшим... Нет. Он остался жив... если это можно назвать жизнью. Просто Маста убрал его со своего пути, как ты пинаешь ногой маленький камешек – едва обратив внимание. Тот человек... он мешал им. Тогда. А ты – мешаешь сейчас. Ваши судьбы похожи и я боюсь, что на тебя ляжет та самая тень...
– Тень?
– Тень. Зло, значительно более страшное, чем ты в силах представить. Маста называет это... существо... палачом.
– Звучит несколько... – я закончил одеваться, застегнув последнюю пуговицу на куртке, и рассеянным взглядом окинул квартиру, в которой я был гостем. – Безумно.
– Тем не менее, это правда. А следующей жертвой палача можешь стать именно ты. Не ходи, забудь про ключ.
– Нет. Понимаешь... я не знаю, удастся мне моя затея или все окончится весьма печально. Я не знаю, натравит Маста на меня этого своего палача или предпочтет решить дело мирно. Не знаю. Но знаю кое-что другое. Я не могу поступить иначе. Потому... потому... потому что так – правильно.
Профессор не стал спорить, отговаривать, убеждать, а только слегка прикрыл глаза и кивнул. А когда я уже закрывал за собой дверь, тихонько сказал:
– Удачи...

Жаром, из самых недр земли сей идущим, воздух исполнен окрест был, да пепел, что под подошвами сандалий расстилался, подобен звездам, воспылавшим в миг единый, да угасшим тотчас. Не истаяла жизнь в тверди сей, благо обувь у путников справна поныне, охраняя от огня, у ног замершего.
Слышал я, молвил Арахмин, вдаль свой взор устремляя, есть горы сии, что подобны горам прочим девять по девять веков, но наступит день, когда разверзнется небо над ними, шумом из самой земли исходящим напоится воздух, солнце черный змей сокроет, да прольются реки из огня, что адскому ровня. И придет беда для тех, кто горя не зная выстроил дом и селение свое у края горы сей. И наступит для них день, что судным прозовут напрасно, и погибнут самые малые и старые, и плач великий раздастся в землях сих. Но наступит другой день и смирится гора та, и сокроет ярость свою до следующей поры, и вновь подобной обычной горе станет...
Верно слышал ты, ответствовал Коанэ, старый травник, что на силе духовной едино путь сей тяжкий продолжить сумел, и понятны мне мысли твои, что полагают землю сию горе, вулканом зовущейся, ровней.
Вулканом зовется гора та, вопросил Арахмин изумленно, незнамо мне было сие, но речи твои о моих измышлениях есть правда истинная. Разве не подобна пустыня сия, пеплом жарким устланная, вершине горы той, что вулканом назвал ты.
Легко обмануть того, кто желает обмануться, ответствовал травник тихо, но знающему зрима суть подлинная земли сей рукотворной.
Рукотворной, воскликнул Арахмин, что чудес всей земли не изведал по сей час, что же за мастер тот, исполинский труд сей свершивший. Возможно ли те, кто лес тайный поставил на пути нашем, и к подобному длани свои приложили.
Не ведомо мне сие, склонил голову старый травник, но чувствую я силу, что землю дотла напоила, чувствую я нити, паучьим подобные, что путь свой ведут в туман непроницаемый для взора смертного. Страшен тот, кто сотворил сие, и страшна природа его...
Что же за природа та, вопросил Арахмин с великим тщанием, чего же страшишься ты, друг мой.
Человеком был творец сей, ветке сломленной голос Коанэ подобным сделался, человеком остался и поныне.
В тишине путь они свой держали далее, мысли темные застили душу Арахмина, а спутник его силы берег, тяжело по пеплу мягкому ступая. Каменная тропа по правую руку от них оставалась, белизною взор притягивая и удобством маня к себе.
Почему избегаем мы тропы сей, вопросил Арахмин спустя время, тревоги за спутника своего исполненный, разве не труден путь твой, разве не следует облегчить его.
Меньше сил мы истратим на путь, сие правда есть, ответствовал старый травник, но правда есть и то, что откроются в конце тропы сей видения лживые, душу в свои тенета упрятав на веки вечные.
Не сказал ничего более Коанэ, и не требовал того Арахмин, и продолжили они путь свой, долгий...

Восстояли сандалии их половиною на пепле, что пустыню устилал от края и до края, другою же половиною на камнях белых, что круг размеров огромнейших заполнили ровно. В центре же круга самом возвышалось строение величественное, что истинным смыслом пути многотрудного было...

– Тами! Очнись же, наконец! Тами! Ты слышишь меня?! ТАМИ!
Мальчик разлепил глаза, над головою светилось серебристо-серое небо. Рядом сидел темноволосый паренек и тряс за плечи. Лицо чумазое и испуганное, рот скривился, грудь тяжело вздымается, похоже, он очень устал... Но что ему от меня нужно? Тами закрыл глаза и вздохнул.
– Живоооооой... Живой! – нервно проговорил темноволосый, могло показаться, что он только что пробежал марафон, переплыл через море, а затем влез на высочайший пик мира... столько же тщательно скрываемого восторга и облегчения, столько же невероятной усталости. – Тами, черт тебя побери, ты живой! Тами! Ты ведь чуть не погубил нас обоих, мечтатель чертов! Еще чуть-чуть и все! Я в самый последний момент успел! Успел!
– Привет... – память постепенно возвращалась... этого зануду зовут Микс? Да, точно... и еще кое-что... – Гаргор.
– Тами, – Микс покосился на мальчишку, как умалишенного. – Я понимаю, что ты только очнулся, что ты без памяти провалялся уйму дней, но... Сейчас ты напоминаешь мне дятла, который долбит и долбит дерево, надеясь, что под корой скрывается пища... но пищи-то нет и человек, стоящий рядом, вынужден слушать бесконечное тук-тук-тук... – темноволосый устало махнул рукой. – Сколько раз сказать, что Гаргор не имеет ко мне никакого отношения, чтобы ты поверил?
Он прикрыл веки, сцепил пальцы перед собой, замолк.
– Ладно, – наконец отозвался Микс, – я расскажу тебе еще одну историю. Последнюю.
– Историю? – обрадовался Тами, едва не подскочив от возбуждения на месте. – Давай-давай! – и тут же озадаченно уставился в непроницаемо-ватное небо. – А почему последнюю? Ты куда-то уходишь? Ну воооооот...
– Я не ухожу, – Микс поднялся и отряхнул одежду, которой не помешала бы стирка, а еще лучше – полная замена на новую. – Мы уходим.
– Куда? – на лице Тами застыло очень и очень глупое выражение... глупее обычного.
Темноволосый переступил с ноги на ногу, перевел взгляд на траву, на что-то позади приятеля, затем посмотрел в глаза Тами. Долго-долго смотрел. А после, нацепив на себя вид “не имею ничего общего с этим тупым и наивным существом”, насмешливо произнес.
– Ты же мечтатель, Тами. Фантазер высшей пробы, чтоб тебя. Придумай что-нибудь, ну там райские кущи или геенну огненную, в крайнем случае, Вальхаллу или Олимп... – он зло сплюнул. – Что, не хватает духу, да? А дурацкие вопросы без конца задавать ничего не мешает? А просто подумать и взглянуть на миллиметр дальше собственной ограниченности религия не позволяет?
– Религия? – слегка растерянно переспросил Тами.
– Ага, – Микс радостно оскалился. – Религия восторженного восприятия реальности. Религия всех младенцев и дряхлых стариков. Религия слабоумных и потерявшихся среди людей. Я называю это... слепой верой в судьбу.
– А я разве верю... – Тами сосредоточенно разглядывал свои руки, ища следы крови. Чужой крови. – Лучше скажи – что случилось? Я провалялся много дней без сознания, так? Ничего не помню... И почему ты говоришь, что я чуть не погубил нас? Почему?
Слова застыли в неподвижном воздухе и медленно опустились на землю. Темноволосый молчал. Провел рукой по щеке, размазывая грязь, посмотрел налево, вздохнул, но ничего не ответил. То ли не знал, как начать, то ли считал, что и без того рассказал слишком много. Тами уж было подумал, что приятель в очередной раз его игнорирует, и, поднявшись, устремил пытливый взгляд туда, где тяжелое небо смыкалось с желто-зеленой землей замочной скважиной горизонта, а пронзительно-узкое солнце служило ключом...
– Если бы я не успел вытянуть тебя... Если бы промедлил хоть минуту... То ты бы умер... – Микс развернулся и зашагал вниз по склону холма, на котором они оба сейчас находились. – А вместе с тобой умер бы и я.
– Но почему? – мальчишка поспешил за товарищем. – Неужели между нами существует какая-то... связь?
– Связь?
Темноволосый остановился, сжал руку в кулак, разжал, снова сжал, продолжая это жуткое подобие гимнастики, пока пальцы не превратились в смазанные тени. А затем, последний раз судорожно стиснув побелевшую кисть, поднес ее к лицу и оскалился. Не так, как несколько минут назад, когда хотел поиздеваться над Тами. Не так, как на прошлом витке вечности, когда высокомерно вещал непонятные мальчишке истины. Не так... Злее и гораздо более искренне. Тами отшатнулся, Тами едва удержался от того, чтобы бежать отсюда со всех ног, Тами впервые захотел, чтобы его приятель сейчас исчез и больше не появлялся. Потому что сейчас на мальчика смотрел жестокий, беспощадный и бесконечно мудрый зверь.
– Связь? – повторил Микс, разрывая опутавшие Тами нити липкого страха. – А как ты думаешь, какая связь может быть между попарно скованными цепью... заключенными?
Мальчик облизал губы. Слова темноволосого напоминали тонкую наледь, готовую в любой момент треснуть и рассыпаться осколками, открывая быструю мутную воду истинного смысла. Они не были надежны. Тами чувствовал фальшь. Небольшую, едва уловимую, как запах газа, уходящего из неплотно прикрытого баллона. Но и этого было достаточно, для того, чтобы, опираясь на сказанное, сделать еще один, вполне логичный и разумный, шажок...
– Такая же, как между заключенным и конвоиром.
Первую секунду могло показаться, что темноволосый удивлен, что он пребывает в некоторой растерянности, что он не в силах найти нужные слова... Иллюзия, которая развеялась тут же, стоило губам едва разомкнуться, выпуская на волю единственное слово.
– Верно.
Микс издал тихий смешок и искоса взглянул на Тами, который, набрав в легкие побольше воздуха, продекламировал:

Через пропасть нить перекинута,
Мы идем по ней вдвоем,
Руки крепко цепью скованы,
Я умру - мы упадем.

Так?
– Оу... какой способный мальчик. Да ты поэт, Тами! – темноволосый коротко рассмеялся и сразу, не меняя голоса, словно выплевывая из себя рифмованные строчки, продолжил:

Маленький зайчик скакал по дорожке.
Вышел охотник, прострелил ножку.
Зайчик погиб без единого стона...
Он-то погиб, но остались патроны.

– Это что... шутка? – мальчишка недоуменно уставился на своего товарища. – Кто-то совсем недавно укорял меня тем, что я слишком легкомысленно отношусь к жизни, а теперь...
– Тами-Тами... – Микс покачал головой. – Не показывай себя более глупым, чем есть на самом деле... Я ведь обещал рассказать историю, так?
– Да, но... – Тами осекся, потихоньку начиная постигать смысл того, что сказал темноволосый. – Это и есть твой рассказ?
– Рассказ? Нет, конечно.
– Но твои слова...
– Тами-Тами... – голова темноволосого качнулась в такт его мыслям. – Я сказал, что поведаю тебе одну историю и только.
– А стишок? Какое отношение...
– Самое прямое. Этот стишок - предисловие...
Микс оборвал себя, видимо сочтя, что уже сказанного будет достаточно, задумчиво хмыкнул и начал спускаться вниз. На полпути он вновь обернулся и позвал приятеля.
– Ну что стоишь? Идем...

Город был. Врос в землю всеми своими зданиями, дорогами и дорожными знаками, фонарями и тротуарами, парками и парковыми оградами, фонтанами, площадями, аккуратно подстриженным кустарником и деревьями, напоминавшими тех бедных собачек, которых жадные до внешнего лоска хозяева наряжают в цветастые кружева и демонстрируют окружающим, пряча самодовольную улыбку где-то в глубине пустых глаз. Казалось, ничто не в силах вырвать это скопление стекла, бетона и металла из облюбованного места, как досадный сорняк, разметать в стороны столбики небоскребов, зеркально поблескивающие, если смотреть издалека, разорвать в клочья длинные автострады, обрывавшиеся стеной травы сразу за окраиной, которые можно счесть неким подобием гигантских корней гигантского существа.
Неживого.
Город был пуст. Дороги радовали глаз ровным асфальтом, ровным настолько, словно его только что, прямо перед приходом гостей, положили, как кусок заранее приготовленного дерна укладывают на газон перед домом. Этот асфальт не знал колес автомобилей, топота тысяч и тысяч ног, капель дождя, падающих сверху, и капель воды из разбрызгивателя поливальной машины. Он был непорочен, свеж, чист. И нереален, как мираж, пригрезившийся сходящему с ума слепцу, что утоляет жажду глотками чистого огня... Вместе с тем, асфальт был лишь частью, деталью, пусть важной и нужной, но далеко не единственной. Сочная зелень листвы, фонарные столбы и оградки, сверкающие новенькой краской, прозрачные стекла вершин и безмолвные дверные проемы, многотонные махины небоскребов, могущих скрывать что угодно... но не скрывающих ничего. Такие разные, но такие похожие кусочки, связанные одной, хорошо различимой для взгляда снаружи, печатью... Печатью отчужденности.
От людей.
Город был пуст и мертв. И расколот, как бывает расколота твердая скорлупа кокосового ореха, упавшего с пальмы и ударившегося об острый камень. Тонкая трещина проходит почти ровно по центру, края светятся белизной, а вниз скатываются капли... похожие на кровь. Или слезы. Правда, в отличие от лежащего на земле ореха, расслоилась, разделилась надвое не внешняя оболочка, которой отродясь не было, а самая суть, сама плоть города. Невидимая линия, извивающаяся как походка пьяницы, что пытается убедить себя в несомненной пользе алкоголя, проходила через скопление зданий, дорог и парков насквозь, оставляя слева блистательный мегаполис, который никогда не будет прибежищем для людей, а слева – хмурый и навевающий уныние городок, который пригодным для жизни местечком никогда и не был.
Город, похожий на яркую декорацию, слепленный из противоположностей, дополненный целой кучей ненужных вещей, слепящий глаза отблесками непостижимого, зыбкий, как дымное марево, и прочный, как столетний дуб. Он казался иллюзией, но был до безобразия реален... Если бы нашелся поэт, достаточно безумный, чтобы уловить все грани этого невероятного места, то наверняка назвал бы его...
Город мечты, похороненной заживо.

– Какую сторону выбираешь, а, Тами? Правую или левую?
– Ты о чем?
– О том месте, куда мы сейчас направляемся, – тяжелое небо чугунной крышкой накрыло реальность, словно огромный котел с дымящимся и скверно пахнущим варевом, а Микс, с вытянутой вперед рукой и развевающейся на несуществующем ветру одеждой, напоминал старый дорожный знак, забытый и потерявший всякий смысл... – О городе, в котором мы найдем выход.
– Выход? – с сомнением переспросил мальчишка, теперь уже не ловящий с широко распахнутыми от изумления глазами каждое слово приятеля. – А может мы поищем его где-нибудь еще?.. Подальше отсюда.
– Ты что, боишься? – темноволосый удивился. Слегка. – Опять превратился в маленького трусливого ребенка? А, Тами? Ты меня разочаровываешь...
– А меня разочаровывает тот факт, что, по твоим словам, нам необходимо посетить... город, – огрызнулся Тами и заметил, погрузившись в свои мысли. – Не нравится он мне... знаешь, как волчья яма на дороге, вроде и заметить легко, вроде и не на тебя рассчитана, вроде избежать легко – обойти стороной и все... Но нельзя и ты идешь прямо, падая в приготовленную для другого ловушку. Вот что мне не нравится.
– Ты преувеличиваешь, – Микс постарался придать своему голосу бодрости, но эта попытка оказалась недостаточно убедительной и лишь умножила сомнения Тами. – И потом, не забывай, я вместе с тобой и не допущу твоей гибели. Мы связаны – помнишь?
– Помню... – отозвался мальчишка, у которого на сей счет было свое мнение. – Ладно, если уж идем, то идем прямо сейчас – нельзя же вечно оттягивать неизбежное.
– Нельзя, – быстро согласился Микс и, чтобы скрасить некоторую поспешность ответа, добавил, хитро улыбнувшись. – Идем, а по пути я расскажу обещанную историю...

– Попробуешь догадаться, каким было начало?
– Мммм... жил-был маленький мальчик?
– Ага, именно жил, именно маленький, именно мальчик. Может, и дальше сам продолжишь, раз настолько сообразительный? Шутка.
– Не смешная.
– Ой, не умничай... Ладно, начну, пожалуй, рассказ. Итак, жил-был маленький мальчик, маленький и очень-очень-очень наивный. Наверное, потому, что не повидал в своей короткой жизни плохого достаточно для счастливого, а может и прискорбного, избавления от розовых очков... Правда, не очки то были, да и не розовые вовсе, но устоялось выражение, приобрело особый смысл, стало понятным каждому... потому и говорю так, чтобы понятнее было, а то начни все тонкости подростковой и детской психологии рассказывать – за всю жизнь не управишься. За человеческую жизнь... Хм... на чем я остановился?
– На розовых очках.
– Верно. Был мальчик и были у мальчика розовые очки. Считал мальчик, что мир... болен. Да-да, серьезно болен, как те люди, которых он видел в ослепительно белой палате, куда приходил повидать отца. Лежавшие там люди не смотрели на гостей, они вообще почти не шевелились, только смотрели остекленевшими глазами в стену, да беззвучно шевелили губами. Мальчик не знал, чем они больны, он просто видел, что этим людям плохо, очень плохо. Так же, как и миру.
Мальчик не знал, чем он способен помочь этим больным. Расспрашивал, конечно, маму, пытался узнать, что с ними, капризничал и плакал. Но его неокрепшую, пугливую, любопытную и чуткую душу решили поберечь, мол, пусть сам потом узнает, когда повзрослеет, когда наберется уму-разуму, когда научится отделять, если можно так выразиться, зерна от плевел, важное от второстепенного, жизнь – от того, что кажется оной... Они считали, так будет лучше, правильнее, честнее. Они думали, мальчик ничего не поймет, забудет случившиеся, а потом и смириться с тем, что не способен изменить... Правдой оказалось лишь одно, да и то – только отчасти. Он смирился, да, смирился со своей беспомощностью, со своим простым и прекрасным детским бытием. Но не смирился с миром...
Да-да, он решил изменить мир к лучшему, представляешь? Словно это конструктор – взял и переставил пару деталей, там подкрутил, тут убрал лишнее и вытер налипшую грязь. Правда... можно ли ждать иного от маленького ребенка, мальчишки? Конечно же, он знал, что не всемогущ, знал, что не всемогущи даже взрослые, знал, что не все происходит так, как хочется. Всегда знал... Но есть еще такая штука, которая зовется верой, и еще одна, что кличут мечтой. Мальчик мечтал, представлял, как он вырастет и станет президентом... нет, главой всемирного правительства, ведь тогда уже все страны поймут полнейшую бессмысленность жизни врозь, а разве может быть иначе? Станет, значит, главой мира и сразу же примет закон... нет, множество законов, прекрасных, несущих людям покой и благоденствие. Мальчик не знал, что из себя будут представлять эти законы, да и зачем, ведь он был уверен, что когда придет время, он сам все-все поймет... Так мальчик думал... нет, пожалуй, мечтал... в начале.
– А потом?
– А потом он изменился... Если первое время мысль о возможности превращения мира в благословенное место за счет грубой силы казалось вполне естественной и даже более того – единственно верной, то немногим позже эта идея переродилась в нечто иное... Он изменился, и изменилось его видение того, что происходило вокруг. Но, вместе с тем, мечта и тонкая душа остались прежними, преломляя сквозь себя мысли и чувства... И на стыке этих, казалось бы, противоположных процессов, возникла новая идея – яркая, четкая, неотступная. Мальчик счел, что мир можно убедить. Проникнуть в самую суть, в самое сердце... а затем соединить себя и реальность невидимой нитью, так, чтобы любое движение его души стало значимым. Захотел – и прекратились засухи, яростные штормы обернулись ласковым ветерком, а землетрясением называются едва заметные колебания почвы. Захотел – и кончились войны, звери перестали нападать на людей, а все оружие сгинуло без следа. Захотел... просто захотел – и все. Да, теперь он считал, что можно достичь цели, воздействовав лишь на одну точку... Но...
– Он опять изменился?
– Верно. Изменился. Опять. Я бы сказал, что его восприятие исказилось, сместилось на некоторый угол... Но, естественно, это лишь часть правды, а всей не способен постичь никто. Мальчик же тогда не понимал и малого, считая себя всеведущим и многомудрым, которому не нужны помощь или совет со стороны. Сам, все сам. Он решил очистить мир от скверны и сделать это в полнейшем одиночестве. Потому что другие не знают, как осуществить этот замысел правильно. Он крепко убедил себя в этом, да, очень крепко... Все казалось простым – отсечь всю грязь, все зло, всю несправедливость, так, чтобы осталось лишь прекрасное, доброе, справедливое и... правильное. По его разумению. Отсечь, неважно какой ценой...
– А потом?
– Потом он изменился последний раз. Не потерял веру, не отрекся от мечты, не очерствел душой... просто взглянул с другой стороны. И понял. Нет нужды рвать мир на части, пытаясь затем слепить их воедино, незачем метаться из стороны в сторону, тщась отыскать волшебную палочку, которая перевернет все с ног на голову, да и необходимость открывать огонь из автомата, предварительно с силой зажмурив глаза, кажется теперь совершенной нелепицей... Ведь есть более простой и эффективный способ сделать мир чуточку лучше.
– Это какой же?
– Зажечь спичку... а потом смотреть, как робкие язычки пламени облизывают кусочек дерева... оно темнеет... становится черным... пока не сгорит дотла. И тогда ты ищешь следующую. Затем еще одну. И еще...
Двое мальчишек остановились у самой границы города, за которой тянулись ввысь хрупкие столбики небоскребов, такие тонкие и такие пустые... Тами смотрел на одну из дорог, терявшуюся где-то впереди, среди домов и деревьев. Смотрел и думал над последними словами темноволосого... Он сказал это не спроста, он преследовал какую-то цель, причем цель, явно связанную со всем тем, что происходило с ними ранее. И с тем, что видел сам Тами, оставшись в одиночестве. И эти спички... почему именно спички? Метафора, конечно же, но почему такая? Микс молчал, по ведомым только ему причинам замерев на той линии, где обрывался асфальт. Молчал и город, терпеливо ожидая, когда гости соизволят пройти дальше.
Тишина... недобрая и словно сосущая, вытягивающая силы и эмоции...
– Занятно... весьма занятно, – Тами шагнул вперед, раздвигая незримые заросли и сбрасывая оцепенение, на миг овладевшее его телом. – Но что же было дальше?

...Однако, такой способ питания требует предварительного обездвиживания существа, которым паук собирается полакомиться... Собственно, паутина и служит подобием ловчей сети... Жертва, обычно это насекомое, прилипает к невероятно прочным нитям и, пытаясь освободиться, запутываются еще сильнее... Затем охотник подбирается ближе и опутывает добычу, заключая ее в сотканный из паутины кокон...
...Но не все пауки пользуются сетями... Иные достаточно ядовиты и этим ядом могут парализовать и убить жертву... Для этого они нападают из засады... Пауки, благодаря устройству своего тела, делающего их похожими на живые гидромашины, способны молниеносно преодолевать значительные, по сравнению со своими размерами, расстояния... Жертва не может избежать атаки и неминуемый укус, после которого в организм попадает сильный яд, предваряет ее гибель...
...Есть и такие пауки, что одинаково ловко используют оба вышеупомянутых способа... Сначала они сковывают движения жертвы, используя паутину... А затем находят незащищенные участки тела и вводят свой яд...
Все эти действия преследуют одну цель – лишить жертву способности сопротивляться...

Сначала Тами показалось, что город не заметил их. Вот просто взял и не заметил – как человек не замечает мошку, пролетевшую мимо лица. Кто мы, а кто он? Песчинки... так? Да, но не так. Мальчишка едва заметно напряг мышцы и бросил быстрый взгляд налево – пусто и мертво. Магазины, магазины, магазины, яркие вывески и целая россыпь разнообразных сокровищ за прочным стеклом. Вон игрушки – куклы, напичканная хитроумной электроникой техника, вроде радиоуправляемого вертолета, плюшевые звери – этих особенно много, самых диких цветов и оттенков, причем некоторые морды Тами, как не напрягал память, узнать не смог... а еще – всевозможные конструкторы, детские наборы инструментов, раскраски, наклейки... Следом – одежда. Для мужчин, для женщин, для детей, для худых, для толстых, для занятий спортом... Тами смотрел сквозь тряпки, что стеной стояли в просторных витринах, словно пытаясь проникнуть внутрь, туда, где в большом, как футбольное поле, зале, блуждают потерявшиеся люди, суетятся продавцы, которые могу помочь всем, кроме себя самих...
Кого ты пытаешься обмануть, а, Тами?
Мальчик непроизвольно вздрогнул и поежился. Не было никаких людей внутри магазинов. И внутри небоскребов – тоже не было. И в парках, что виднелись впереди, и на узких улочках между жилых домов, и в самих домах. Нигде. Никого. Только манекены за прозрачной стеной, напялившие на себя яркие вещи и тщившиеся походить на своих творцов. Но есть и еще кое-что... Город... Он... смотрит на нас.
– ...итак, мальчик знал, что ему делать, но не знал как. И потому начал искать путь. Свой путь, единственно верный, – происходящее вокруг, похоже, нисколько не смущало Микса, более того, он просто-напросто игнорировал город и тот отвечал взаимностью. – Но судьба не благоволила этим исканиям, раз за разом дорога, казавшаяся той самой, заканчивалась тупиком, а то и вовсе – обрывом, с которого так удобно падать вниз. Мальчик злился, грозился бросить безнадежную затею, быстро успокаивался и начинал сначала. И так – раз за разом. Неудача за неудачей.
– Ему стоило родиться под более счастливой звездой, – несмотря на не очень приятные ощущения, вызываемые городом, Тами порадовался, что ему больше не нужно бродить по лесам и полям – дорога, по которой они шли, была идеально ровной, позволяя уставшим ступням наконец-то хоть немножко отдохнуть. – Ну там... в парад планет... в день летнего солнцестояния... или еще когда.
– Хм... А кто сказал, что он не родился?
– В смысле? Он счастливчик или как? Ему падают с деревьев конфеты или только яблоки?
– Тами... не мели чушь, – темноволосый презрительно фыркнул. – Счастье... оно разное бывает. Очень разное. Особенно – в случае с тем мальчиком.
– А что с ним? Ему удалось найти то, что он искал? Или он отступился? Или...
– Хм... как бы получше сказать... – Микс на мгновение задумался. – В один прекрасный момент этот мальчик встретился с богом.
– С кем, с кем? – Тами чуть не поперхнулся, забыв на пару секунд про город.
– С богом, – тихий смешок слетел с губ темноволосого. – С самым обычным богом. Так бывает... Бог спросил его – чего ты хочешь, дитя. Мальчик думал совсем недолго и ответил почти сразу... Естественно, он попросил способность изменять мир. И тогда бог спросил его – как? Только одно слово, но мальчик вновь задумался, на этот раз серьезнее. Он молчал, не зная, что же выбрать, молчал, пока, наконец, бог не задал третий вопрос... Точнее – не совсем вопрос... Бог предложил ему стать ловчим, что зло отыскивает повсюду и связывает путами крепкими.
– А что мальчишка?
– Он отказался.
– Отказался? Вот так – прям сразу – взял и отказался?
– Хм... не сразу, ох, не сразу, конечно... Тянул время, думал и колебался... И, уже почти превратившись в подобие буриданова осла, что никак не может сделать выбор, сказал – нет. Нет, нет и нет.
– И тогда бог...
– Тогда... бог предложил ему стать судьей, что бросает на весы поступки и мысли, что принимает решения и несет на своих плечах их бремя, кто определяет, но не совершает. Соблазнительно, правда? Очень соблазнительно... только не для того мальчика. Он отказался, как только дослушал последнее слово. Без сомнений и сожалений.
– Опять отказался... мммммм... но ведь было и третье предложение?
– Верно. Бог не стал выжидать, делать паузу или что-то в этом роде. Он был выше... и равнодушнее. Бог просто бросил, как бросают монетку в шляпу нищего, последнее предложение, сказав – хочешь ли ты стать... палачом? И сразу же исчез, оставив мальчику право решить самому.
– Хм... Знаешь, Микс... Ты, конечно, опять будешь называть меня фантазером, но... но то, что ты рассказал – бред. Полный бред и ничего более.
Тами напрягся, ожидая реакции приятеля на данную тираду. Мысли беспорядочно заметались в голове, подумалось, что здесь совсем нет машин... Наверное, создатель города не очень то жаловал их. Как и людей... Интересно, а Микс заметил это? Может спросить у него? Хотя нет, не стоит... Разве что потом... Ну, чего он так тянет с ответом? Неужели...
– Действительно, бред, – Микс нацепил на лицо дежурную улыбку и развел руки в стороны, словно извиняясь. – Зачем богу разговаривать с каким-то мальчишкой? Да еще и предложения соблазнительные делать. Душу этим не купишь, да и не нужна она никому, а преданность... он предан только своей мечте и ничему более. Нет, конечно же, встречу с богом этот маленький мальчик выдумал.
– Но... для чего? Ради бахвальства? Хотел добиться уважения приятелей? Только ведь мечта – дело личное, я не верю, что он мог рассказать свои тайные мысли приятелям, а друзей не стал бы обманывать.
– Верно. Эту историю он придумал для самого себя. Видишь ли... иногда очень хочется оправдать уже сделанный выбор, сказать, что, мол, когда такое предлагает бог – нельзя отказываться. Сказать, что не мог поступить иначе, сказать, что не нашел другого пути, а теперь – поздно... Очень хочется и мало кому удается избежать этого соблазна... Мальчик придумал легенду, красивую сказку, и убедил себя, что она и только она – истинная правда. Что было так и только так. Тот мальчик умел убеждать...
Микс ненадолго прервался, вернувшись в свое обычное равнодушно-насмешливое состояние, а Тами, сосредоточенно размышляя над сказанным, пытаясь найти в рассказе о маленьком мальчике некий ключ, кусочек головоломки, который бы довершил композицию и открыл общую картину... Значит, вторая часть истории – ложь... А первая? Правда? Микс ничего не говорил об этом, но и об обратном – тоже. Ни единого слова. Так верить? Или нет?.. Тами бросил рассеянный взгляд налево и замер, как вкопанный. Или – как вмурованный в бетон... Они шли мимо остановки общественного транспорта, такой же нелепой и бессмысленной тут, как горные лыжи в жаркой и сухой пустыне. Полупрозрачные стены из бледно-розового пластика, металлическая скамейка, табличка с неразборчивой надписью. В общем, ничего особо примечательного, а вот чуть в стороне...
– Слушай, – Тами подбежал к дереву, что росло рядом с остановкой, и поднял глаза вверх. – А что там на самом деле?
– На самом деле?
– Ну да, – как он не старался, но допрыгнуть до каштана, похожего на маленького свернувшегося ежика, не удавалось. – Ты же сказал, что байка про встречу с богом... просто байка. И сказал, что мальчик придумал это исключительно для оправдания своего выбора.
– Верно, так и было.
– Ну вот, – почти-почти... палец скользнул по твердой поверхности и один из шипов, которыми был густо усеян злополучный каштан, глубоко впился в кожу. – Ай! Больно...
Тами прекратил свои попытки и теперь стоял с жалким видом, посасывая кровоточащую конечность. Не то, чтобы очень больно, не то, чтобы опасно, просто... обидно. Он бросил сердитый взгляд на обидчика, фыркнул и подошел к приятелю, равнодушно ожидавшему его у края дороги.
– Делать тебе нечего... – Микс даже не стал пользоваться удобным моментом и попытаться подколоть Тами. Видимо, уже не видел в этом никакой необходимости... – Знал же, что не допрыгнешь, и все равно дергался, как те дураки, считающие себя способными преодолеть верхнюю планку. Впрочем, чего это я... Ты же мечтатель...
– Да, мечтатель! – с вызовом ответил Тами. – А ты... ты... мог бы и помочь, раз такой умный!
– Помочь? Ты сказал – помочь? – на миг показалось, что темноволосый сейчас рассмеется во весь голос... но Микс сдержался и лишь добавил презрения во взгляде. – Тами-Тами... маленький глупый ребенок... Как ты думаешь, кто быстрее пробежит стометровку? Передвигающийся на костылях или идущий на своих двоих? А?
Он насмешливо склонил голову набок.
– Ладно... Тогда открою тебе частичку правды. Которую ты так просишь. Хочешь знать, что случилось с тем мальчиком на самом деле? Я расскажу... – Микс сложил руки в замок перед собой, лицо сделалось жестким. – Да, он не встречался с богом, да он сделал выбор, предрешивший дальнейшую его судьбу... Понимаешь, видеть постоянно зло и не иметь возможности что-то изменить... тяжело. Нужно обладать поистине нечеловеческой волей, чтобы выдержать подобное. А этот мальчик... был довольно обычным... талантливым, да, но не исключительным гением... нет, не гением... и потому, в один далеко не прекрасный момент, он... не выдержал.
Сорвался? Хм... нельзя так сказать, ведь процесс был постепенным, он постепенно копил в себе ненависть, постепенно ожесточался, постепенно забывал о таких вещах как милосердие, сострадание... Он ненавидел проводников зла, но к жертвам этого самого зла... не испытывал никаких эмоций. Варварски вырубили последние леса – отомстить негодяям, покарать их, заставить молить о прощении и не даровать оного. А лес... а что лес? Нет его больше и ладно, мальчик пожимал плечами и продолжал ненавидеть дальше. Преступников всех мастей, жадных хапуг, думающих только о себе, циничных манипуляторов... их и еще многих. А больше всего – человечество, породившее такую грязь... Он мечтал, ох, как он мечтал! Исступленно, всей душой и сердцем, в безумном ритме бесконечно дергая за одну и ту же струну внутри себя...
Понимаешь, он ведь был, как я уже сказал, довольно талантлив... Некоторым его способностям можно только позавидовать... Можно было. Причем, что самое смешное, этот мальчик, пожелай он подобного, мог принести в мир немало добра... Но... он предпочел попытаться искоренить зло...
Микс внезапно погрустнел и отвернулся.
– Знаешь, а это даже звучит страшно... да... Он предпочел... не сразу, конечно же... а только когда достиг своего предела, ударился головой о верхнюю планку и откатился назад, зализывая раны, как собака... Так вот... он предпочел всю свою жизнь, весь свой талант... все-все-все без исключения... истратить на ненависть и месть. Как будто это единственная ценность... – темноволосый горько усмехнулся. – И еще... он взял себе новое имя.
– К... какое? – едва сдерживая дрожь в голосе, спросил Тами.
– Палач Чужих Душ.

Некоторое время они шли молча, думая каждый о своем. Тами пытался отыскать неувязки в истории про Палача, но безуспешно – нужно было либо поверить всему, либо признать все умелой выдумкой. Что же касается Микса – неведомо, какие мысли роились у него в голове, но радостными они не были – это точно. Темноволосый утратил свою мрачноватую насмешливость и теперь напоминал одинокого волка, не ждущего от жизни ничего хорошего и рассчитывающего только на себя и свою силу... Тами сглотнул слюну и поджал губы, его сильно беспокоила неизвестность, связанная с целями, мотивами и реальными возможностями Микса. И еще...
– А куда мы направляемся?
– А? – в глазах Микса промелькнула не свойственная ему растерянность, похоже, темноволосый только что вынырнул из какого-то мутного и недоброго омута... – О чем ты?
– Как это о чем? – сейчас Тами предпочитал соблюдать некоторую осторожность в разговоре с приятелем. – Мы идем? Идем. А раз так – то рано или поздно придем... Куда?
– Аааа... – Микс слабо махнул рукой. – Я ведь не для того привел тебя сюда, чтобы просто погулять, поглазеть на магазины, да потрепаться... Ты должен увидеть кое-что.
– Понятно...
Они продолжили свой путь, не возвращаясь больше к разговору и истории про Палача. Хоть у Тами и было множество вопросов, но мальчик чувствовал, что сейчас не совсем то время и не совсем то место, чтобы пытаться удовлетворить свое любопытство. Что же касается Микса, то темноволосый просто молча шел вперед, указывая дорогу... при этом выглядя как смертельно уставший... человек? Тами поежился, у него имелись некоторые мысли по этому поводу, мысли, весьма и весьма неприятные... И лучше бы им оказаться очередной нелепой фантазией, как любит выражаться Микс... Просто нелепой фантазией... порождением излишне живого воображения...
Они шли, по широкой дуге огибая центр, от одной окраины, через которую проникли в город, к другой. Странно... Ведь все основные дороги вели туда, где высились небоскребы, раскинули свои зеленые объятья парки, просторные площади горделиво выставляли напоказ роскошные фонтаны... а еще – музеи, прекрасные статуи, дома под старину, храмы разных религий, самые дорогие и большие магазины... Все, что душе угодно, да... Все там, в центре... Но они, по каким-то неведомым причинам, обходили это великолепие стороной. Почему? Что может быть интересного среди низеньких домишек? Зачем тогда нужны другие части города? И почему дороги устремлены в центр, если цель их путешествия находится в другом месте? Почему-почему-почему?
Во всем этом не было никакого смысла...

– Здесь.
Микс остановился возле единственного подъезда жилого пятиэтажного дома, который был построен из белого кирпича и потому резко отличался от прочих зданий города. Внутрь вела массивная стальная дверь с кодовым замком, сейчас закрытая, что придавало этому строению сходство с гигантским сейфом. Вот только что ценного тут могли укрывать от различных посягательств? Деньги? Документы? Драгоценности? Или... людей? Тами шумно выдохнул, дом напоминал не столько банковское хранилище... сколько своеобразную тюрьму. Комфортабельную и с иллюзией полной свободы. Но... для кого она предназначалась?
– Мы пришли.
Микс не торопился открывать дверь, выжидающе посматривая на приятеля. Не похоже, что темноволосый когда-либо был узником данного места, более того... Мы не пойдем внутрь, пришла мысль, похожая на озарение, а следом еще одна – дом ненастоящий, просто копия реального объекта, имеющего некоторое, причем довольно большое, значение... Но опять же – для кого?
Для меня.
...Вокруг него расстилалась бескрайняя белая пустыня, немного похожая на снежную равнину во время неистовой метели, но лишь самую малость – ведь снега тут тоже не было, и почвы, и зданий, и дорог, и деревьев, и самого города. Вообще ничего. Будто взяли и разлили пустоту, но не ту, которую представляют в фантастических романах – непроницаемо-темную или ватно-серую – нет, просто белизна, белизна без конца и без края, белизна, поглощавшая мир не жадно, как голодные пираньи упавшего в воду быка, а равнодушно-отстраненно, как зыбучие пески, знающие, что добыча все равно никуда не денется...
Впрочем, Тами почти не смотрел по сторонам, его внимание полностью приковал к себе странный дом. Странно знакомый дом. Где-то мальчик уже видел, смутные, едва различимые картинки в памяти, да, ни с чем не спутать... Правда и деталей не видно... Какая связь между ним и этим зданием, так сильно напоминавшим тюрьму? Ну же... вспоминай! Вспоминай! Нет, бесполезно...
Тами бросил взгляд назад и только теперь заметил, что город исчез. Сейчас они и сам дом были картинками, нарисованными тушью на белом листке, вырванном из альбома – плоскими и неподвижными. Мальчик украдкой взглянул на Микса, по-прежнему мрачного, и подумал, что беспрерывный калейдоскоп кажущихся нелепыми событий на самом деле не лишен некой скрытой логики. Каждый следующий кусочек головоломки служит продолжением предыдущих, а в самом конце...
– Микс, – осторожно поинтересовался у приятеля Тами. – А что с городом? Куда он делся? И почему?
– Он просто перестал быть нужным... тебе.
Мда... ответить только на последний вопрос – вполне в стиле темноволосого... хотя, нет... Это и был ответ на все три. Один-единственный ответ... Тами пришлось слегка напрячься, чтобы разогнать стайку холодных мурашек, пробежавших по спине. Вот, значит, как... город – лишь кадр фильма, который нельзя вырезать, чтобы не оборвалась вся пленка... только для этого он и нужен... чтобы они, вдвоем с Миксом, пришли к странному пятиэтажному зданию. А потом, выполнив свою задачу, декорации отходят на второй план.
Иначе станут помехой...
– Знаешь, а я ведь мог убить тебя...
Тами нервно заозирался по сторонам, ища пропавшего Микса, а тот оказался вверху, восседая на козырьке подъезда и безмятежно покачивая ногами. Совсем как маленький хулиган, забравшийся на ветку дерева и строящий забавные рожицы... вот только лицо у темноволосого было все таким же мрачным и безжизненным. Вполне соответствуя только что произнесенным словам...
– Мог убить... много-много раз... Помнишь, когда я спас тебя от стрелы?.. Или ту дорогу? Я ведь мог промолчать, не останавливать тебя, позволить наступить... Или еще проще – воткнуть в спину нож... образно говоря, конечно же... Так просто... Проще простого... Детская... да, игра...
Ты спросишь, а как же связь... Вижу, спросишь... Хочешь спросить... А тут все еще проще... Связь, она, безусловно, есть... между нами... Связь помогает мне и мешает одновременно... Да, я дважды спасал тебя только по этой причине... Чтобы не погибнуть самому... Но... Жизнь – очень сложная штука... Жизнь... А смерть – намного сложнее... Понимаешь, в чем дело... Одну и ту же вещь... можно понимать по-разному... Как со слоном, старая байка... Один взялся за ногу и сказал – колонна, другой за хвост и сказал – змея... У каждого из них – своя правда... И каждый бесконечно далек от истины...
Мне не нужна твоя смерть, Тами... А твоя жизнь – тем более... Знаешь... Это как толкнуть один камешек и смотреть, как он, падая, увлекает за собой другие... А ты просто сидишь и смотришь... Сидишь и смотришь... Больше ничего не делая... Я сыграл свою роль, Тами... Я просто сыграл свою роль и только... А теперь... Теперь мне пора уходить... Не дожидаясь занавеса...
Слова иссякли, как иссякает воздух, выходящий из проколотого шарика. Микс стал еще мрачнее, хотя, казалось бы, дальше уже некуда, темной птицей он сидел на козырьке, впившись пальцами в камень, и смотрел в небо, такое же белое, как и все вокруг. Наверное, более естественным для него было бы зависнуть вниз головой, зацепившись ногами за один из карнизов, или распластаться по стене, приклеившись к сероватой кирпичной поверхности... Наверное. Но было так... как было. Микс сидел и готовился, повторяя трюк чеширского кота, растворить без следа в неподвижном воздухе...
– Ты уходишь? Уже? А я? Как же я? Я не хочу оставаться здесь навсегда!
– Тами-Тами... – темноволосый слабо улыбнулся. – Ты же все понял, правда? Как бы не пытался убедить себя в обратном... Понял все, от начала и до конца... Я больше не нужен тебе. Я выполнил свое предназначение. И... Нечасто мне приходилось говорить подобное... если честно, то ты первый, кому я скажу... прощай.
Микс закрыл глаза, чтобы через мгновение исчезнуть и не вернуться... Никогда... Они не встретятся больше... Тами и этот странный темноволосый мальчишка со странным именем... А ведь его монологи, они большей частью были адресованы...
– Постой! – Тами едва сдерживался, чтобы не завопить во весь голос.
– Ээээ? – все так же вяло отозвался Микс, не отрывавший глаз.
– Ответь на один вопрос... один вопрос и все.
– Вопрос? Хм... ладно... но только один. Спрашивай.
– Скажи... тот палач... он смог взять высоту?
– А ты как думаешь? Посмотри на наш мир... в глаза людей... в их мысли... как ты считаешь, Тами, он смог или нет?

Итак, Микса больше нет... По крайней мере, в этом мире. Сбежал, бросив своего якобы приятеля на произвол судьбы. Сбежал, наговорив уйму всего, что и в голове-то сразу не укладывается. Сбежал, утверждая, что Тами понял... вот только что именно? Все? Но что – все? Где то начало и тот конец? Хотя, кусочки головоломки складываются воедино, даже против воли... Еще один и еще... Проступает краешек общий картины... Явственно проступает... Очень четко, но для понимания не достает одной частички... Где же ее взять? Или Микс забыл рассказать что-то важное? Или...
Тами стоял возле дома, единственного дома на много веков вокруг. Дома, к которому его привел Микс. Дома, который, казалось, не замечал ослепительную белизну пустоты. Дома, неразрывно связанного с прошлым мальчика... Непонятно как, память упорно сопротивляется, не желая открывать потаенные уголки, но то, что связь есть – факт. Так вот оно как... Ключ... Прямо под носом... Конечная цель путешествия, да? Столкнуть самый первый камешек и смотреть, да? Как Микс любил играть словами... И как все, оказывается, просто...
Тами улыбнулся и закрыл глаза.

 

Ответ: Кусочек моей души

Луна на небе, как вырезанная ржавым ножом дыра в старой портьере, под ногами хрустят мелкие камешки, дорога впереди похожа на смятую ленту. Сзади тьма, заботливая и мягкая, держится на расстоянии, не спешит, она здесь лишь наблюдатель... Одинокий человек, действительно одинокий, никому и никогда не нужный, гордившийся этим, сделавший отрешенность от мира своим знаменем. Бледный свет обжигает холодом... иллюзия, конечно, но Ученик, а по заброшенной сельской дороге шел, осторожно переставляя ноги, именно он, давно потерял ту нить, ту связь между собой и реальностью, что позволяла когда-то безошибочно отличать правду ото лжи.
Он шел, ведомый остатками своей памяти, шел за блуждающим огоньком, что светит в кромешной тьме, прекрасно понимая, что ждет его в конце пути... Обман. Все это лишь обман и ничего более... Ученик уже был здесь, давным-давно, когда только начинал свой путь, когда искал свое место в огромном и жестоком мире. Тогда он еще не знал, как сложится его судьба, не знал, какое могущество обретет впоследствии, не знал, какая участь ожидает в самом конце... Конец, там же, где и начало. Круг. Символ завершения. И дорога...
Ученик шел, приближаясь к той точке, где все и произошло в первый раз. Еще каких-то двести-триста метров... Он чувствовал, что сзади, держась на почтительном расстоянии, не преследуя, а терпеливо выжидая, следовал человек... Хотя нет, не совсем человек... Совсем не человек. Палач.
Ученик, осколками угасающего сознания, вяло цепляющимися за внешний мир, понимал, что тот не отстанет, как, впрочем, не станет и ускорять события. Проследить, только проследить, чтобы все произошло, как должно, и ничего более... Минута, может быть две... остались... еще... Шаг, прыжок через яму в земле, следующий шаг... Ближе... еще ближе... совсем близко... Безумие накатывало, не как морские волны, иначе, похоже на ветер, что дует все сильнее или на воды весенней реки, когда начинают таять сковывающие ее льды...
Ученик уже почти не воспринимал реальность, бесконечная вереница ярких картинок промелькнула перед глазами, исчезла... Осталось одно важное дело... последнее... Обзор сузился до неровной дороги, слегка политой мертвенным светом и украшенной с краев пушистыми ветками елей. Шаг... еще шаг... еще... достаточно. Он остановился, нелепая скрюченная фигура на фоне ночного леса, и, обратив к бурому небу изможденное лицо, закричал... Дико, извергая из себя мечты, обиды, сожаления и надежды... Выдавливая, капля за каплей, изуродованную душу... Он кричал и кричал, щедро расходуя оставшиеся силы... Кричал, сорвав голос и перейдя на жуткий хрип...
И не было в этом звуке ничего человеческого.

Если честно – я чувствовал возбуждение. Небольшое, на самой грани сознания, но от него легкая дрожь проходила по телу. И чего я беспокоюсь, собственно? Не станет же Мастер устраивать маленькую войну у себя в логове? Он же знает, прекрасно знает, на что я способен сейчас. Сам ведь учил... И тем не менее – ростки сомнений напоминали, что существуют и готовы в любой момент опутать меня сетью неуверенности. Но из-за Мастера это? Или нет? Хм...
Знакомый дом, знакомый коридор, ожидаемое отсутствие картин. Я чувствовал, как занимаются Ученики, как спешат по своим делам Мастера, как мой Мастер спокойно и неторопливо переворачивает страницы книги. Хм... неужели он не догадывается? Неужели он не смог предсказать мое появление? Нет, такого просто не может быть... скорее луна упадет на солнце, окрасив ночное небо красочным фейерверком. Но тогда почему? Мастер так уверен в своей неуязвимости? Или недооценивает мои способности? Нет... он слишком умен, опытен и мудр. Слишком...
Я непроизвольно вздрогнул, все же слова Профессора о другом человеке, похожем на меня, не прошли даром. Хм... Мастер приготовил ловушку? Решил избавиться от излишне резвого Ученика? Но почему я не чувствую опасности? Совершенно никакой, даже риск удариться локтем о дверь – и тот отсутствует начисто. Почему? Что затеял Мастер? Нет ответа... Рррррр... как же я не люблю подобную неопределенность.
Итак, он за этой дверью... По-прежнему безучастен, по-прежнему занят своим делом. Хм... зачем Мастер притворяется? Я не верю, что остался не замеченным... но мой Учитель старательно поддерживает эту иллюзию. Думает, что я куплюсь? Как тогда, с картами? Хм... в таком случае он очень ошибается.
Я бы даже сказал – фатально...

– Приветствую Вас, Мастер, – я лицемерно улыбнулся, не надеясь обмануть хозяина комнаты лживым радушием, а лишь для того, чтобы добавить немного неопределенности цели моего визита. – Давно не виделись.
– Ага, целые сутки, – никаких эмоций, только спокойная сосредоточенность. – Ты выполнил задание?
Хм... он принял игру. Теперь нужно не оплошать и разыграть из себя того фокусника, что за секунду распутывает прочные цепи и выбирается из запертого сундука брошенного в море. Ведь любая ошибка, любая неосторожная фраза, недостаточно точный расчет действий... Бррр... не хочется думать о том, что произойдет в таком случае.
– Мастер, зачем Вы спрашиваете? – немного правды. – Ведь вам известно, что я не убил Профессора. Более того, Вы знали, что я и не собирался делать этого. С самого начала знали. Ведь так?
– Так, – не отрицает очевидное... уже хорошо. – Но хотел бы спросить у тебя – почему?
– Почему я не стал исполнять Ваш приказ? Почему не тронул Профессора? – он что, шутит?.. похоже, нет... интересно, очень интересно. – Но разве для Вас это загадка, Мастер?
– Ты считаешь, что я знаю абсолютно все? – Мастер скептически усмехнулся. – Это не так... Не совсем так. Да, мне известно многое, но знания не дают одной важной вещи... Понимания.
– То есть... Вы можете угадать, что сделает определенный человек в определенное время, но не можете ничего сказать о причинах его поведения? Я правильно понял?
– Да, верно. Я знал, что ты не выполнишь приказ и не станешь убивать Профессора. Я видел это так же ясно, как вижу сейчас тебя или стол, за которым сижу. Но какие размышления, какие душевные искания и сомнения привели тебя к такому решению... Для меня тайна, сокрытая во мраке ночи.
Хм... а он определенно говорит правду. Искренне и даже... с некоторым сожалением. Хм... оооооооочень интересно.
– Я могу добавить немного дневного света, – пришло время сделать второй ход в партии. – Причина того, что Профессор по-прежнему жив и здоров, заключается в том... Он мне нужен, Мастер. Только и всего.
То, что произошло сразу после моих слов, оказалось полнейшей неожиданностью. Для меня самого, по крайней мере... Мастер весь сжался, как засохшая изюмина, с силой сцепил пальцы в неизвестном мне знаке, видимо предназначенном для защиты оператора, и стал бормотать формулу на каком-то старом языке. На меня же он взирал полными безумия глазами, как на восставшего из могилы мертвеца... Хм... не знал, что Мастера можно так испугать. Что самое интересное – я ведь совершенно иного эффекта добивался. Странно...
– Мастер, вам плохо? – я постарался придать себе максимально дружелюбный вид, похоже, подействовало, потому что он оборвал формулу и слегка расправил плечи, подавшись вперед. – Я сказал что-то лишнее?
– Нет-нет, все в порядке, – и как у него получается со скоростью света менять выражение лица? От крайнего испуга до непоколебимой уверенности – за одно мгновение... – Просто... воспоминания.
Воспоминания? И что же за воспоминания такие, что Мастер, непробиваемый и всемогущий Мастер, трясся от ужаса, как маленький ребенок, увидевший паука? Хм... похоже, загадок больше, чем я рассчитывал.
– Мастер, а почему Вы не спрашиваете, зачем я пришел? – загадки загадками, но игру следует продолжить, благо мой Учитель сейчас явно не в себе. – Неужели вам это неинтересно?
– Так ведь ты мне сам все расскажешь, верно?
Он попытался ответить с достоинством, но в голосе слишком громко прозвучали нотки фальши. Словно оборвалась какая-то ниточка внутри, приведя стройную и четко работающую схему в состояние полнейшего расстройства. Хм... раньше, чем я планировал. Намного раньше...
– Вы не утратили своей проницательности, Мастер... – еще немного правды. – Или лучше сказать – Маста?
– Откуда... ты... – хозяин комнаты дернулся и побледнел, да, совсем бедняга расклеился... – Никто не мог знать... Никто!
– Все однажды происходит в первый раз... Да, Маста? – пришло мое время многозначительно усмехнуться. – Не бойтесь, я не собираюсь трезвонить о Вашей маленькой тайне на каждом углу. Только заберу одну вещь – и уйду. Сразу же, больше не напоминая вам о своем существовании.
– Вещь? – бесцветным голосом переспросил он, не ожидая от меня внушающих оптимизм слов... и правильно делая, между прочим. – И какая же вещь тебе нужна?
– Ключ. Ключ к пониманию, – я насладился сменой всех степеней бледности на лице Мастера. – Он здесь, у Вас. Я знаю.
Хм... как встрепенулся-то! Глаза разом приобрели стальной блеск, губы поджаты, все мышцы окаменели. Ну, еще бы... все-таки главная святыня общества, то, на чем зиждется большая часть могущества Масты и его приспешников. Потеря ключа для них если не смертельна, то очень болезненна, и мой Учитель отнюдь не исполнится радости, услышав подобную просьбу...
Как я и рассчитывал.
– А что будет, если мы... откажемся?
Тон Масты резко изменился, приобретя глубину, а сам хозяин кабинета выпрямился и, до краев наполненный силой, которая сейчас бурлила в нем, выпрямился, твердо взглянув прямо мне в глаза... Хм... похоже, я не учел всех возможных вариантов... Небольшая проблемка, да?
Не страшно.
– Маста, Вы же не собираетесь тут нечто, похожее на события многовековой давности... То тайное общество, помните? Которое с Вашей помощью прекратило свое существование. Хотите для себя подобной участи? Вижу, не хотите... – теперь необходимо лишь поддерживать напряжение на достаточном уровне. – Просто отдайте мне ключ. Маста, Вы же понимаете, что без него я не уйду? Что я все равно получу то, что мне нужно? Понимаете, вижу...
Уф... а мой Учитель не сдается. И сила внутри него – не уверен, что смогу справиться с таким уровнем... В случае чего – меня просто с головой накроет, сметет как пушинку, даже пыли не останется. Правда, при этом и место, где мы сейчас находимся, превратится в руины, а все Ученики и Мастера погибнут... Но остановят подобные соображения того, кто сейчас передо мной? Он ведь уже не совсем человек, более того, я не уверен, что он контролирует свои действия...
– Видите ли, Маста... – придется использовать мой последний козырь, а если и он не поможет... что ж, значит я проиграл. – Ваши книги, те формулы, кусочки истины... Я нашел другой путь. Нельзя использовать силы разных знаков, нельзя использовать малоизвестные силы, да? Я хорошо помню Ваши слова... Я много думал, очень много... Пока мне в голову не пришла одна идея... Если использовать барьер, особым образом созданный, то есть шанс удержать вызванные силы внутри.
Маста заколебался, грозный ураган, готовый обрушиться на меня, застыл и, вроде бы, уменьшился в разменах.
– Но... надежный барьер можно создать, лишь с использованием собственной крови, а чтобы удержать даже одну силу требуется нечто большее, чем просто алая капелька... намного большее... Ты не похож на самоубийцу, тогда как... – миниатюрная черная дыра разверзлась в голове Масты, могущество, переполнявшее моего Учителя секунду назад, истаяло без следа, а с твердокаменного лица схлынули все краски, делая его похожим на маску из потрепанного временем пергамента. – Нет... нет... Ты... Это безумие!
– Безумие? Я думаю иначе, – хм... а Маста заставил-таки меня понервничать... самую малость. – Я полагаю, что это – единственный способ зайти чуть дальше возможного. А потом еще чуть дальше... И еще...
Я встретился с его глазами – глазами старого человека, сдавшегося на милость судьбе – потребовалось едва заметное усилие, чтобы сломить вялое сопротивление и получить искомое... Хм... я думал, что будет сложнее... Значит, сфера, да? Занятно... Но моя миссия здесь завершена... Я бросил последний взгляд на Масту, который сейчас напоминал не главу могущественной организации, а замученного бесконечной борьбой за власть человека, постоял пару секунд, думая о том, как, все-таки, забавно устроена жизнь, и ушел...
Не прощаясь.

– Этот мальчишка! Его разум не погас, как свеча на ветру, а сумел сохранить целостность. Причем, судя по всему, он не просто выдержал соприкосновение с чистым знанием... но и пошел дальше. Намного дальше.
– Да, мальчишка на редкость способный. Значительно более способный, чем тот.
– Вот как? Поэтому Вы его отпустили, Маста? Я чувствовал... небольшое изменение, едва заметный сдвиг – дверь приоткрылась, и сквозь узкую щелочку ворвался ослепительный свет... нет, не белый... и не черный. Я не помню точно...
– Ты прав. Отчасти.
– Отчасти?
– Да, потому что причина была другой. Он рассказал мне про забытое таинство. Некогда именно я объявил эту формулу запрещенной. Ее нет в книгах, ее нет в памяти людей, ее нет нигде.
– Что Вы хотите сказать, Маста?
– Только то, что мальчишка открыл формулу самостоятельно. Открыл то, что я называл Шагом за предел. Ты должен помнить, ты присутствовал при моей... неудаче.
– Я помню, Маста... Но ведь для осуществления этого ритуала необходимо пожертвовать многим!
– Если понадобится – он пожертвует всем. И собой. В последнюю очередь, естественно.
– Я не понимаю... Даже если у него получится сдвинуть пресловутую планку на десяток сантиметров, то, что дальше? Мир в любом случае не пропустит...
– Пропустит.
– Что?! Почему?
– Видишь ли... Раз он, не испугавшись вполне вероятной ловушки, пришел сюда, раз он, не останавливаясь ни перед чем, стремился заполучить Ключ... Все это может говорить только об одном – уязвимая точка найдена.
– Уязвимая? Точка? Но, Маста... Как легенда... сказка... какое отношение она имеет к реальности?
– Самое прямое. Ведь не думаешь же ты, что легенды, сказки, мифы или предания возникают на пустом месте?
– Но тогда... почему Вы не остановили его? Почему позволили исполнить задуманное? Почему отдали ключ? Хотя... Вы же знали, что так будет, да? С самого начала знали...
– Знал, верно. Я же говорил тебе, помнишь? Сфера показала лишь один путь.
– Понятно... И теперь мы должны идти вперед, ударяясь головой о низкие ветви, подворачивая ноги, спотыкаясь и падая. А в самом конце – бездонная пропасть... Что остается, Маста? Надежда на чудо? Смирение? Что? Почему мы не можем свернуть в сторону? Почему продолжаем двигаться к собственной гибели, прекрасно понимая, каким будет финал? Почему?
– Боюсь, у нас просто нет иного выбора.
– Как тогда?
– Как тогда...

Девочка проговорила последнее слово и моргнула, как моргает человек, проснувшийся несколько мгновений назад и не понимающий, что увиденное – всего лишь сон... всего лишь еще один красивый сон...
– Деда... – произнесла она непривычно тихим голосом.
– Что внученька? – встрепенулся старик, впавший было в задумчивость, пока девочка читала написанное на листке. – Ты хотела меня о чем-то спросить?
– Деда...
Увядшая зелень глаз, подобная травинкам, по которым проходит рябь от легкого ветра... девочка никак не могла сфокусировать зрение, комната перед ней плыла, как воздух в жаркий день, даже лицо дедушки и то походило на отражение в комнате смеха... Вот только Даше было не до смеха.
Состояние внучки не укрылось от внимания старика. Он сердито засопел и закашлялся, дабы не выругаться во весь голос. Будь ты проклят, мерзавец! Она же совсем ребенок! Она же твоя дочь, в конце концов! Как ты мог... Как ты мог связать Дашу с собой? Ты знал... знал, что рано или поздно это произойдет, что она найдет чертову книгу... Ты же все заранее рассчитал, подлец! Ррррр... жаль, тебя сейчас рядом нет...
Мысли старика, распаленные внезапной вспышкой ярости, в панике заметались. Может быть еще не поздно? Сжечь книгу! Порвать на кусочки и выбросить в озеро! Сделать то, что не смог сделать тогда... Нет, не выйдет, остынь. Он чуть прикрыл веки, сужая внешний мир, шумно выдохнул, избавляясь от чрезмерного возбуждения. Сейчас нужен ясный ум. Очень ясный и совершенно неподвластный эмоциям. И, самое главное, не проболтаться. Не дай бог, Даша поймет, что к чему... не дай бог, она узнает всю правду... В таком случае задумка ее отца полностью воплотиться в жизнь. А пока еще не поздно... Пока еще есть время...
– Деееееедаааааа! – повторила девочка, понемногу приходя в себя и становясь обычным шумным и немного взбалмошным ребенком. – А папа... он хороший?
– Что?
Остатки сонливости вспыхнули и обожгли старика жуткой болью. Не физической, душевной. Давно его мысли не были такими четкими и стройными... Правда, толку от этого чуть. Внучка задала вопрос... такой вопрос, на который не существовало правильного ответа. Ну, как можно сказать хороший или нет, к примеру... ветер? Или вода? Или земля? Как можно мерять человеческими категориями то, что давно сбросило все видимые и невидимые оковы? Как можно назвать хорошим того, кто совершил столько зла? И как можно назвать плохим человека, изменившего мир к лучшему? И, самое главное, как сказать ребенку, что его отец – плохой? Как?
– Понимаешь, Дашут... – начал старик, тщательно подбирая слова. – Твой папа... твоего папу многие считали хорошим... и многие считали плохим... Но важно не это...
– Не это? А что же? И почему папу считали плохим? – возмутилась девочка. – Разве мог мой папа... Деееееедаааааа! Скажи!
– Ох, внученька... Взрослые иногда бывают очень глупыми... Нет бы жить в свое удовольствие, так ведь надо о других посудачить... косточки перемыть... – он подмигнул Даше, изображая на лице лукавство. – Как ты с подружками на беседке.
– Ну вот еще! – девочка задрала веснушчатый нос кверху. – Мы просто новостями делимся!
– Делитесь-делитесь... – старик спрятал невеселую улыбку. – И они тоже – делятся... А твой папа... Понимаешь, Дашут... Неважно, кем его считали другие... Важно – кем его считаешь ты.
– Ммммм... И правда! – девочка радостно подпрыгнула. – Дееееееедааааааа! А кто были те люди? Ну, те... кто думал, что папа плохой?
– Охохо... если бы я знал, внученька... если бы я знал... – ложь неприятно царапнула горло, но не мог же он сказать все, как есть. – Охохо, давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
– Нууууу вооооот, – расстроилась девочка, но, вспомнив о зажатом в руках листке бумаги, улыбнулась и хитро посмотрела на деда. – Тогда можно я дочитаю?
– Я разве еще не все?
– Ой... – Даша попыталась придать себе серьезный вид и забегала глазами по строчкам. Наконец, найдя что-то в самом низу странички, она торжествующе подняла листок вверх. – Вот! Только мелко-мелко...
– Последние строчки... – старик вздохнул. – Читай, внученька, чего уж там...

Тем, кто радости жизни в жертву принеся, суд справедливый вершит, вынося решение единственно правильное и отделяя благое от худого...

Слова, как камни острые и тяжелые, падали на землю, издавая звук, подобный тому, который издает шпага проигравшего, воткнувшись в песок по самую гарду. Вот значит как... Кусочки головоломки на миг собрались воедино, явив недобрую картинку, и старик, слишком хорошо понимавший, что все это может означать, прикрыл веки, смиряясь с неизбежным...
– Все эти люди... кто они?
Девочка не нашла на листке больше ничего нового и теперь терзалась множеством вопросов, которые, конечно же, должны немедленно проясниться... Ведь дедушка такой умный! Он все знает!
– Это не люди.
Теперь можно и сказать ей...
– Монстры? – Даша удивленно распахнула такие детские и такие наивные глаза... пока еще наивные.
– И не они.
– Кто же тогда?
Неподвижная фигурка маленькой девочки, старик, застывший в своем кресле, затихшая комната... Вопрос, который остался без ответа... Ответ, слишком очевидный, чтобы быть произнесенным вслух...
Дедушка Даши все еще верил в лучшее. По крайней мере, пытался верить...

Восстоял Арахмин, колена преклонив пред храмом великим, что собою облака попирает. Зрили глаза его белоснежные стены из камня редкого, окна и двери самоцветами украшенные богато, резные колонны и статуи прекрасные, что щедро усеяли землю окрест святилища. Восхитился Арахмин, и слова молитвы полузабытой сорвались с иссохшихся губ его.
Видимо ли тебе, друг мой Коанэ, воскричал он, голос не щадя нисколько, место сие чудесное, храм сей величественный, что подле четырех башен сторон света построен.
Где же ты зришь подобное, удивился старый травник, предо мною лишь бескрайняя зелень природы юной, да звери, людей не страшащиеся нисколько. Резвятся средь деревьев они, а далее мужчины и женщины в одеждах белых нектар вкушают неторопливо. Мир и благоденствие на земле сей, что видима мне сейчас с той же ясностью, как и лицо твое.
Только услышал Арахмин слова сии, как задрожала под ногами почва прежде надежная, задрожал храм, усеяли черные трещины стены его, обвалились башни, все святилище за собой увлекая. Поднялась в воздух пыль серая и исчезла вскорости, облик храма истинный для путников открывая...
Видимо мне, как бегут звери, от беды спасаясь неминуемой, как люди нападают на людей и белое красным становится тотчас, как засыхают деревья, ветви свои роняя в бессилии, как занимается трава жарким пламенем и в пепел обращается место райское... Печалью отмечены слова Коанэ были, и опустил он глаза свои, об утрате сожалея очень.
Врата стоят впереди огромные, резьбой не потревожен камень их составляющий, самоцветов дивных не оставили подле, не зрю я жертвенников и жертв многих, нет прочих святилищ и знаков тайных окрест... Лишь врата сии простотой своей устрашают, молвил Арахмин, шаг первый к круга середине делая, зримо ли тебе сие, друг мой Коанэ.
Тенью от солнца на землю грешную упавшей сад чудесный обернулся быстро, ответствовал травник сурово и твердо, зримо мне, где конец пути нашего долгого, зримы и врата сии, что отрыть суждено нам.
И ступили путники на камень белый, что круг огромный сложен был, к вратам тайным направляясь уверенно. Скоро они стояли подле, на единственный замок неотворенный взирая молча. Ключ требовали врата сии, ключом путь был трудный, что двое, терпя лишения многие, прошли, сомнений в душе не тая. И вопросил Арахмин, наконец, знания свои исчерпав.
Что же за врата сии, что же делать нам надобно ныне, где отыскать ключ, что вратам сим предназначен.
Место сие и путь сей и есть ключ, врата отпирающий. Мы же лишь капли, наполняющие кувшин доверху, молвил травник голосом чуждым, если объединим мы длани свои и приставим к камню холодному врат сих, то растворится камень мертвый и откроет дорогу живым вечную, но спасения ждать не след, ибо конец без конца страшнее суда любого.
Как же поступить нам, друг мой Коанэ, возопил Арахмин, и пот холодный тело его обильно усеял, неужели отворим мы врата сии, неужели на мир обрушим беду неведомую и от того страшную очень.
Стояли путники возле камня мертвого и виделись им нити, искрящиеся подобно лучам солнечным в воде быстро текущей меж камней, сплетались нити сии в узоры чудные и пронзали все сущее. Зрили они как нити прекрасные рвутся и оборачиваются лохмотьями жалкими, если отворятся врата тайные, чувствовали беду Арахмин и Коанэ, и душа их воспротивилась разом, а следом и мысли, и тело.
Знамо мне, как поступим мы ныне, тихо молвил старый травник, прощай друг, памятно мне странствие сие, памятны мне тяготы, что несли мы вровень. Каждый из нас пойдет своей дорогой в стороны света разные. И не встретимся мы более никогда, дабы не искушать судьбу, что оступившихся ожидает терпеливо.
Попрощались два друга тепло, слез не скрывая на глазах своих, и разошлись, чтобы не встретиться более. Остались врата затворенными, и желание строителя не исполнилось...
Поныне.

Зашумел ветер среди ветвей, когда исчезли невидимые путы, сковывающие мир. Восемь человек, стоящих вокруг костра, испытали что-то вроде облегчения, сочтя ритуал близящимся к своему завершению, а опасности – отступившими назад. Замолк и Мастер, плотно укутавшийся в свой плащ и нахмурившийся, словно был не совсем доволен происходящим. Мрачно взирал он на своих учеников, и крепко сжатые губы казались почти белыми. Лес же, что окружал их всех, притих в ожидании, и то было ожидание недоброго...
Наконец, простер Мастер ладони свои, так, что отблески пламени играли на бледной коже, образуя причудливые узоры. Ученики встрепенулись сразу же, устремили взгляды, полные веры, на огонь и руки Мастера. Думали они, что тот начнет сейчас плести знаки тайные, но ошиблись, потому что человек в черном вновь начал говорить...
– Амин...
Обратился он к первому ученику и затрещало пламя, раскалывая древесную пищу, брызнули искры вверх, средь звезд себе место находя на небе.
– Лазарь...
То было имя другого ученика и стоило Мастеру произнести его, как засвистел ветер, оглушая и запутывая, захлопали листья и ветви, подобно двери, закрытой уходящим, что-то резко скрипнуло и притихло тотчас.
– Бала...
Слово мягко упало с губ Мастера, растекаясь сладкой патокой, пьяня напитком медовым, и занялся рассвет, явление слепящего Солнца предвещая.
– Ида...
Твердо оказалось имя следующее, как камень, что добывают в глубине земли, как дерево много веков пережившее, как алмаз, свет преломляющий, славный игрой своих граней.
– Нин...
Спокойствие, снизошедшее на смертных, простор великих степей и поля бескрайние, изумрудной зеленью сверкающие, горные пики, снегами убеленные, как старцы, да моря глубокие, что в тиши своей хранят тайн множество.
– Узи...
Произнес имя ученика Мастер, как выплюнул, слово резкое, мощь немалую в каждом звуке хранящее. Так устремляются меж камней реки бурные, скалы раздвигая своим неистовством, да сметая с пути все, что встретится. Так пробивается росток сквозь почву твердую, за жизнь каждой клеточкой цепляясь. Так рушатся горы, и океаны меняются с сушей, пред течением неумолимым времени склоняясь.
– Таро...
Обожгло имя это и осыпалось пеплом черным, что ветром развеялся тотчас. Как солнце, за горизонтом скрывшееся, на следующее утро себя явит заново, как птица феникс, испепеляющая себя дотла, дабы воскреснуть после, как стрелка часов, круг свой завершающая щелчком едва слышимым...
– Елис...
Отступил во тьму, куда свет от костра не доставал, Мастер вздохнул тяжко и руки сложил пред собою, как священник, молитву совершающий. Подумалось ученикам, что вот-вот завершится посвящение, что через мгновение их Мастер объявить им это громко, что едва коснувшаяся чувств опасность исчезла далеко позади... Не ведомо ученикам было про термин, глазом бури зовущийся, про то, что не удалялись они от беды, а шагали в пропасть, с песней бодрой на устах... Не знали они того, верили просто крепко...

Осталось слово последнее произнести лишь. Произнести вслух, ткань мира разрезая, будто лезвием безупречно острым. Взглянул Мастер на учеников своих и сомкнул веки крепко. Нет, не жалел он их. Смотрел он вперед только. Смотрел, про себя повторяя раз за разом, как заклинание, одни и те же слова, на первый взгляд лишенные смысла...
Предел достигнут. Время переходить на следующий уровень.



Это все. Конец романа.

 

Ответ: Кусочек моей души

Отрывок из нового романа.

...В мрачной атмосфере паба не было звуков. Не то чтобы совсем: негромко стучали тяжелые кружки, опускаясь на деревянные столешницы, едва слышный шорох рождался в соприкосновении туфель официантки и посыпанного опилками пола, время от времени побулькивало пиво, когда клиентам требовалась новая порция выпивки... Но это все казалось фоном, как шум прибоя на берегу океана или шелест листьев в осеннем лесу. Фон и не более того. А звуков не было. Совсем.
В темном углу, словно скрываясь от посторонних глаз, пристроились двое посетителей. Не то чтобы они опасались возможных недоброжелателей: одному, мужчине лет сорока, аккуратно подстриженному и одетому в старую, но все еще добротную одежду, не было никакого дело до подобных вещей; а второй, парень, на вид чуть старше двадцати, с короткой прической и холодными непроницаемыми глазами, похоже считал, что целиком и полностью контролирует ситуацию. Первый молча поглощал пиво – кружка за кружкой – и старался не глядеть в глаза собеседнику. Тот, видимо чувствуя настроение мужчины, не торопил события, а только периодически подзывал к столику официанту – сделать очередной заказ. Он не любил ждать. Но и неприятных ощущений у него это не вызывало. Так, обычная рутина...
– Так Вы говорите, что являетесь журналистом... – мужчина достал из кармана платок и вытер губы, решившись начать разговор. – Но какое издание Вы представляете?
Журналист, скорее похожий на бывшего спортсмена (судя по отличной физической форме и уверенности, видимой в каждом движении, каждой позе), изобразил на лице ухмылку – отчасти насмешливую, отчасти понимающую – и немного потянул с ответом.
– Никакое, – заранее заготовленный ответ, на предсказуемый вопрос... такой вывод мог возникнуть у стороннего наблюдателя, но на деле все было несколько... сложнее. – Видите ли... Я пишу о чем хочу и не завишу от издательств. Мне не дают специальных заданий, мне не приказывают начать или прекратить свое расследование... Я все решаю сам. И мне это нравится. А в конце... Желающие напечатать материал всегда находятся.
– Весьма любопытно... – мужчина поджал губы и слегка нахмурился. – Но какой интерес я могу представлять? Я не знаменитость, со мной не случалось никаких происшествий, я не обладаю сверхъестественными способностями, я не знаю никаких страшных тайн... В общем – я самый заурядный обыватель. Честный налогоплательщик, верный муж своей жены, любящий отец и так далее, и тому подобное. Единственное, что я себе иногда позволяю – пропустить пару кружек пива в этом пабе…
– Иногда – это каждое утро, так? – журналист не издевался, не ловил на слове, не пытался упрекнуть собеседника в чем-то преступном – он просто констатировал факт.
– Верно... А Вы многое обо мне знаете, господин… журналист, – мужчина намеренно выделил последнее слово. – Тем более странно, что Вы мною заинтересовались и даже решили переговорить с глазу на глаз.
– Ну, на это, как Вы понимаете, были причины... – журналист сделал паузу. – Точнее – причина. Одна.
– Неужели? – мужчина удивился. Немного. И слишком наигранно. – Вы ведете себя странно, господин журналист... или лучше сказать – господин полицейский?
Официантка о чем-то болтала возле стойки с барменом, кондиционер приглушенно гудел, создавая комфортную температуру в помещении, а двое собеседников молча взирали друг на друга. Мужчина-завсегдатай – пытливо, ожидая ответа на свой вопрос, а фальшивый журналист – с улыбкой, больше похожей на стандартную голливудскую, казалось – ковырни посильнее его лицо, и оно упадет на стол гипсовой маской... Прошла минута, другая, а затем случилось нечто совершенно неожиданное – “журналист” расхохотался. Во весь голос, не думая о том, как на это отреагируют другие посетители, а так же официантка с барменом. Он просто не смог удержаться… слишком нелепым оказалось предположение, высказанное собеседником. Не просто нелепым – назвать “журналиста” господином полицейским было...
Абсолютным абсурдом.
– Вы умнее, чем кажетесь, – “журналисту” потребовалось не больше секунды, чтобы вновь нацепить на себя широкую улыбку. – И глупее, чем Вам стоит быть.
– То есть? – на этот раз удивление было непритворным. – Вы не полицейский? Невозможно... Вы ведь и не журналист – это точно. А кому еще я мог потребоваться? И на обычного бандита Вы не похожи...
– Все так. Я не полицейский. Я не журналист. Я не бандит. Вы правы, – лицо “журналиста” впервые стало серьезным. – Мне просто нужно поговорить. Ничего кроме.
– Ладно... Будем считать, что я поверил. Так о чем... – мужчина запнулся. – О чем вы хотите меня спросить?
В такие моменты обычно принято говорить – ситуация накалилась, воздух застыл в напряженном ожидании и тому подобную ерунду... На самом деле ничего не было – ни неизвестных науке флюидов страха, витающих вокруг, ни натянутых как канаты нервных волокон собеседников. Единственно – один пытался, в той степени, какая ему была доступна, разгадать тайну личности загадочного незнакомца, зачем-то строящего из себя журналиста и по неведомым причинам делающего это слишком уж фальшиво. А другой был похож на опытного карточного игрока, который держит в руках выигрышную комбинацию, а сейчас просто тянет время – чтобы извлечь из сложившегося расклада максимум выгоды...
– Предсказание.
– Предсказание? – в голосе мужчины прозвучало недоумение, не сразу ему удалось вспомнить, что же скрывается за этим словом... – Ааааа. Вы о той истории, что я пару раз рассказывал ребятам в пабе?
– Именно. В раннем детстве Вам гадали. И результат гадания был странным. Очень странным... Расскажите еще раз ту историю. Мне. Со всеми подробностями, – жестко произнес фальшивый журналист, а затем нехорошо улыбнулся, точь-в-точь, как хищник, играющий с пойманной жертвой. – С самыми. Мельчайшими. Подробностями.
– Хорошо... – мужчина вздохнул и поправил воротник рубашки, пот градом катил по его лбу, но даже и мысли о том, чтобы достать платок не возникало... – Хотя я не уверен, что помню все достаточно четко... Уф... Так вот. В тот день мне было лет шесть или семь. В памяти осталось солнце, много солнца, все вокруг казалось желтым и теплым. А наша семья отправилась на праздник. Не помню – какой именно. Там были аттракционы, торговцы разными сладостями и красивыми вещицами... И еще – шатер колдуньи. Надпись – если вы не боитесь узнать свое будущее... Такие неровные красные буквы, словно кровью написано...
Уфф... Так вот, маме и папе стало интересно, они по очереди заходили в шатер, а через пару минут возвращались обратно. Ничего особенного, конечно же, им не нагадали – так, богатство, здоровье, долголетие... А потом они решили отвести к колдунье меня – узнать будущее. Дали пару монеток и легонько толкнули в спину. Я поднял кусок ткани, служивший дверью, и проник внутрь. Там было темно, в первое мгновение мои глаза вообще ничего разглядеть не могли, но спустя секунд десять я привык к полумраку и, ориентируясь скорее на ощупь, пробрался дальше – туда, где стояла фигура в бесформенном плаще, и где тускло мерцал огромный стеклянный шар.
Шар... Я плохо его помню. Наверное, он не показался мне стоящим внимания. Куда интереснее была сама колдунья, но и ее лица разглядеть не получалось... Таким образом, я полностью сосредоточился на словах предсказания. Которые я совершенно не понял. И которые заставили моих родителей побледнеть, как снег, и поскорее увести меня домой...
– Так что… – фальшивый журналист подался вперед, с силой стиснув руками столешницу. – Что она сказала? Вы помните? Дословно?
– Конечно... Помню... Забудешь такое, как же... – глаза мужчины приобрели отстраненное выражение, как у человека, находящегося в состоянии транса. И слова, что прозвучали мгновение спустя, были не его словами... – Завершение, завершение, завершение... мир близок к своему концу. Придет время, непременно придет, когда то, что вчера казалось привычным, рухнет, а новое не сможет заменить старое... Неизбежность не отменяет надежды и если мир падает в пропасть, все равно есть способ отсрочить день, прозванный судным. Один-единственный способ... Родился ребенок, которому суждено стать взрослым и само его существование заставит мир отвергнуть неминуемую гибель. Пока жив он – живет и мир. И этим ребенком являешься... ты, малыш. Это – твоя судьба. Живи.
Мужчина выдохнул последнее слово и, жадно глотая пиво из кружки, которую все это время держал в руке, откинулся назад. Лицо его раскраснелось, как после длительной пробежки, пот струился по лбу, пальцы, лежавшие на столешнице, слегка подрагивали. Со стороны могло показаться, что мужчина только что испытал сильный стресс и теперь пытается придти в себя. Именно это подумала официантка, бочком-бочком приближавшаяся к злополучному столику, внимательно ловя каждый звук. Еще одним человеком, заметившим неладное (на его взгляд, естественно), оказался бармен, прикрывший один глаз, а вторым пристально наблюдавший за странными посетителями и официанткой, медленно, но верно движущейся по направлению к ним.
– А Вы хороший актер, – “журналист” бросил нарочито небрежный взгляд в сторону. – Играли в студенческом театре?
– В школьном, – неохотно ответил собеседник, ставя кружку на стол и вытирая со лба пот. – Старшие классы... говорили, что у меня есть талант... Эй, принеси еще пива!
Официантка, вся сжавшаяся под холодным взглядом “журналиста”, мышкой скользнула к столу, быстро собрала пустую посуду и, коротко кивнув, умчалась.
– Боится... Люди так предсказуемы... – “журналист” фальшиво осклабился. – Что Вы там говорили? Талант? Хмм... у Вас присутствует, несомненно.
– А сейчас Вы спросите – почему я не стал актером… – мужчина вздохнул, на этот раз непритворно.
– Хмм... пожалуй. Так почему же?
– Эээ… Я не хотел бы про это рассказывать.
– Хмм... Жаль, жаль, отличная могла выйти статья, – “журналист” разочарованно цокнул языком и хитро подмигнул собеседнику. – Впрочем, ничего страшного. Я же не за этим сюда пришел...
– ...а для того, чтобы поговорить о пророчестве, – мрачно закончил мужчина.
– Верно. Я выслушал это самое пророчество. То, как оно звучит с Ваших слов... Любопытно, любопытно... Совпадает с тем, что было известно мне ранее. С тем, что вы говорили другим посетителям паба. Совпадает в деталях... Да, похоже на правду, очень похоже.
– Это и есть правда! – выдержка начала изменять “человеку из пророчества”, он привстал и подался вперед. – Или Вы думаете, что я Вас обманываю?!
– Не нервничайте. Успокойтесь, пожалуйста, – “журналист” примирительно развел руки в стороны. – Я ничего такого не думаю. Более того – я Вам верю.
– Тогда в чем дело?
– А Вы не понимаете? Хм... Хорошо, тогда я объясню. Видите ли... Пророчество, которое Вы мне поведали, лишено смысла. Я могу поверить в конец света – ну, чисто теоретически – который скоро должен наступить. Я могу поверить в некоего спасителя, способного этот самый конец света отсрочить. Могу. Но...
– Но Вы не можете поверить в то, что кто-то остановит конец света, ничего не делая, да?
– Верно, – взгляд “журналиста” из равнодушно-холодного стал рассеянным. – Я читал про героев, вытаскивавших волшебный меч, по рукоять погрузившийся в камень. Я читал про героев, поражавших копьем чудовищных змеев. Я читал про тварей из бездны, сокрушенных чистотой веры... Все это логично и разумно. Но Ваше пророчество... Оно отличается.
– Конечно! Потому я его и рассказывал тут, своим приятелям, – в голосе прозвучала нотка легкой обиды. – Если бы моя история повторяла известные мифы, то кто стал бы ее слушать?
– Верно. Никто не стал бы. И я не пришел бы сюда, чтобы поговорить с Вами... – “журналист” бросил взгляд на часы. – Что же, мне пора идти. Но прежде чем распрощаться, позволите задать еще один вопрос?
– Задавайте… – мужчина вяло махнул рукой.
– Хорошо... Скажите, а Вы… Верите в это пророчество?
– Верю ли я… в пророчество? – удивленно переспросил “журналиста” собеседник.
– Да.
– Однако... Интересный вопрос... – мужчина задумался. – Пожалуй, нет. Не верю. Мало ли что наговорила та колдунья? Это же ее работа... К тому же мистика, потусторонние силы... Никогда не сталкивался с подобным и вряд ли когда столкнусь.
– Понятно... Что же, спасибо за откровенный раз...
Руки безвольно, с глухим стуком, опустились на стол.
– ...го...
Голова упала набок, оставив неподвижные глаза невидяще взирать на скрытый в полумраке потолок паба.
– ...вор.
Мужчина, сидящий напротив фальшивого журналиста, был мертв.
– Прощайте, – монетки, брошенные на стол, как плата за выпивку, тускло звякнули. – И... спасибо за то, что не верили...

 

Ответ: Кусочек моей души

Пролог романа Град искаженный.

Град искаженный



Пролог

Мир казался серым. Серым и мокрым. Серым, потому что в нем не было света. Мокрым же по причине весьма прозаической – шел дождь. Эти два качества, спаянные воедино глухими отзвуками грома, рождавшегося без молний, придавали глубину текущему мгновению, делали мир настоящим, живым, существующим. Серое, без просветов, небо казалось отражением точно такой же земли – деревья, трава, почва, все размывалось за стеной падающей воды. Очертания плыли, переплетались между собой, цвета поблекли, и некогда зеленая трава теперь виделась светло-серой...
А дождь все шел. Шел, шел, шел и не думал прекращаться. Монотонные удары капель сотрясали землю, сгибали траву и листья, создавали единый неразрывный звук, отдаленно напоминающий шелест. Так ветер разбрасывает песчинки, так песчинки скатываются вниз с крутого склона, так волны надвигаются на берег... Мир, умытый небесной влагой, ждал, терпеливо и молчаливо, ждал, когда иссякнет равнодушная мощь стихии, когда эмоции, вбитые в землю вместе с дорожной пылью, вновь расцветут и раскрасят все вокруг себя, когда серая монолитность разорвется, разлетится клочками, уступая солнечному свету...
А дождь все шел. Безразличный и неумолимый. Не жестокий, нет, не являлся он и слепым орудием – ведь зла особого никому пока не причинил. Он просто был, от своего начала и до момента, когда последняя капля истает в воздухе. Был частью этого мира, был его плотью и кровью, был его жизнью...
Жизнь же, другая, которая летает в небе, роет подземные ходы, грызет кору деревьев, траву и такую же жизнь, затаилась. Невидимая, неслышимая, вроде бы несуществующая. Вроде бы... Сейчас для них, птиц, зверей, людей, было не лучшее время, чтобы покидать свои убежища. Только очень смелый человек сейчас мог решиться на прогулку под открытым небом... Очень смелый или тот, у кого нет иного выбора.
Кап-кап-кап. Расплывались на земле лужи, бурлящие от дождя, словно кипяток. Кап-кап-кап. Заполнялись водой следы, оставленные подошвами ботинок. Кап-кап-кап. Стекали узкие струйки по водонепроницаемой ткани просторного плаща...

– Ничего себе! Такой громадный!
Каменный мост, длинный и массивный, нависал над степью, закрывая ее изрядный кусок своей тенью. Тень эта была от слепящего солнца и в тени этой земля до сих пор хранила влагу ночного ливня. Дождь, продолжительный и сильный, хорошенько промочил все в округе, но потом уступил место яркому теплому свету. Не прошло и половины дня, как лужи, в изобилии покрывавшие потрескавшийся асфальт моста, испарились, оставив вместо себя грязные разводы, а трава, согнувшаяся было под тяжестью капель, уже вновь радостно тянулась к небу.
Мост, несмотря на некоторую ветхость, о которой говорили и хорошо заметные трещины в бетоне, и торчавшие местами металлические штыри, и изъеденные временем опоры, был вполне надежен. Неизвестно, сколько времени он уже находился тут, посреди степи, но можно было поручится, что простоит еще лет сто, не меньше, прежде чем развалится и рухнет на землю кусками мертвого камня.
– Но мне придется идти по нему до самого конца... Черт! Ну почему тут больше некуда идти? Уф... как жарко...
Человек, одетый в легкую куртку, штаны военного образца, с туристическим рюкзаком за спиной и черными очками, закрывающими глаза, топнул ногой, проверяя прочность асфальта. Дорога расстилалась перед ним, вдали виднелось приземистое строение, крепко-накрепко прилепившееся к мосту, как улитка к стеклу. Правда, в отличие от улитки, прямоугольник, похожий на останки контрольно-пропускного пункта, смиренно стоял на своем месте, ожидая, когда мимо пройдет очередной путник. Интересно, сколько их было? Вряд ли очень много, ведь все вокруг выглядит заброшенным, причем заброшенным давным-давно. Насколько давно? Кто знает...
Мужчина, а путник был мужчиной лет 20-30 (точнее определить его возраст мешала печать усталости на заросшем щетиной лице и некоторая потрепанность, возникшая по причине длительного пребывания под открытым небом), поправил лямки рюкзака и поочередно топнул каждой ногой. На асфальт упали комочки грязи, застрявшие в подошвах, и мужчина, широкой ухмылкой отметив удовлетворенность от этого, не спеша двинулся вперед.
– Да, день обещает быть долгим... И жарким... Уф...
Однообразие и монотонность ходьбы усугублялось беспощадным солнцем и общей мертвенностью пейзажа. Казалось, что некогда здесь отовсюду высосали жизнь... Даже не высосали, а выкачали – как насосом. Выкачали методично и кропотливо – не пропуская ни единой песчинки, из тех, что ветер носит над степью. Интересно, везде так? Мужчина вгляделся в степь, пытаясь рассмотреть, что же там, за горизонтом, но наткнулся лишь на смесь бледно-желтого и серого цветов. Степь, степь, степь, перемежавшаяся землей, где не было и травинки, тянулась везде, куда мог дотянуться взгляд человека.
– Да уж... Невеселое местечко... И угораздило меня...
Он снял очки, скептически осмотрел их, привычной рутиной пытаясь прогнать мрачные мысли. Стекла, тускло блестевшие на солнце, оказались в мутноватых разводах, искажавших и без того блеклый пейзаж. Мужчина, улыбка которого уже угасла, правым рукавом провел по темной поверхности, скорее размазывая грязь, чем очищая запачкавшиеся очки. Впрочем, он удовлетворился и этим, еще раз взглянул на солнечные зайчики, рождавшиеся в соприкосновении стекла и света, и водрузил предмет туда, где оному и полагалось находиться. То бишь на нос.
– Так-так-так… – путник вздохнул. – Что тут у нас?
Прямо на его пути, увеличиваясь медленно, но верно, стоял замеченный ранее контрольно-пропускной пункт. Если, конечно, можно назвать подобным образом жалкие развалины – без окон, с прямоугольными отверстиями в бетоне массивных блоков вместо дверей, без единого признака жизни... Чем ближе мужчина подходил к бетонной коробке, тем более пустой она ему казалась. В самом деле – почти сразу он отметил отсутствие внутри даже не мебели, а каких-либо следов того, что оная раньше была. Что странно – можно понять, если объект, имеющий военно-стратегическое значение, был захвачен и разграблен. Можно понять, если подобный объект бросят на произвол судьбы, забрав предварительно все ценное. Но забирать вообще ВСЕ?
– Странно... Очень странно... Не нравится мне это...
У самого контрольно-пропускного пункта (или, по крайней мере, сооружения, которое могло в прошлом исполнять аналогичные функции) мужчина сбавил шаг, а затем и вовсе остановился – аккурат напротив прямоугольного отверстия, очевидно бывшего дверью. В тени, отбрасываемой бетонной коробкой, оказалось на удивление прохладно и даже... сыро. Причем влажным воздухом тянуло изнутри, хотя где там могла быть вода? Непонятно... Путник, который очень не любил всяческие странности и предпочитал держаться от них подальше, нерешительно переступил с ноги на ногу, поправил лямки рюкзака, хотел было очередной раз протереть стекла очков, но передумал. Он тянул время и прекрасно это понимал. Понимал, но ничего не мог с собой поделать...
– Ну чего тут может быть опасного? Обычные развалины... Ну сыростью стены пропитались, ну что с того...
Голос мужчины звучал неуверенно, он и сам прекрасно понимал, что эти слова ничего не стоят, что сколько бы он не упражнялся в самовнушении – на присутствие либо отсутствие опасности внутри бетонной коробки его разглагольствования никак не повлияют. Понимал, но продолжал тянуть время. Тянул и тянул, утопая в словах, как песке, когда каждая следующая песчинка громоздится на предыдущую... Он тянул ровно до тех пор, пока не понял, что ждать больше невозможно.
А затем просто шагнул вперед, туда, где тьма была чуть более мертвой...

...Всю бессмысленность своих опасений путник осознал в первое же мгновение. Пытливый взгляд, внимательно исследовавший голые потрескавшиеся стены, пробежавшийся по бетонному полу, щедро усыпанному пылью, скользнувший в прямоугольники окон, не нашел ничего, за что мог бы зацепиться. Пусто, пусто, пусто. Абсолютно, противоестественно пусто. Слишком пусто даже для того, чтобы боятся этой пустоты. Этот контрольно-пропускной пункт был мертв... Давно и надолго.
“Навсегда!” – неприятно кольнула липкая и холодная мысль. – “Его специально сделали таким. Уничтожили. Не оставив никакой надежды на восстановление. Даже если завести сюда мебель, навесить двери и окна, убрать пыль и хорошенько высушить помещение... Он останется мертвым. Навсегда...”
Путник отступил назад, с каждой секундой находиться в бетонной коробке было все более неприятно. Не опасно нет, скорее ощущение прикосновения к чему-то мерзкому. Недостаточно отвратительному, чтобы, отплевываясь, бежать прочь, но и не позволяющему при этом разорвать определенную дистанцию, как, например, неприятный запах гари заставляет держаться подальше от пепелища... Пепелище... Да, хорошее слово. Подходящее. Вполне, вполне подходящее.
– Посмотрел и хватит... – мужчина сделал еще один шаг по направлению к выходу. – Мне пора... Дорога не ждет и хорошо бы засветло добраться...
Негромкий металлический звон заставил его прерваться. Осторожно скосив глаза вниз, путник заметил стальную пластинку треугольной формы, на которой были выгравированы значки... Нет, не просто значки – буквы. Мужчина сел на корточки и, аккуратно взяв пластинку за острые углы, поднес к лицу.
– Ого! Похоже на жетон, что военные на шее носят, – черные очки не позволяли увидеть выражение глаз, но, без сомнения, оно было исполнено любопытства. – Там обычно пишут имя, фамилию и группу крови... Таааааак... Трими Куартиц... и цифра пять... Пять? ПЯТЬ?! И имя солдата... смутно знакомо... Не мог я его встречать раньше? Брррр...
Слегка подрагивающими пальцами он расстегнул кармашек на груди и убрал туда таинственную пластинку. Пригодиться. Затем еще раз внимательно огляделся, не нашел больше ничего интересного и, вздохнув с облегчением, выбрался наружу. Суховатый воздух, тут же коснувшийся кожи, показался едва ли не бризом, в сравнении с тем, что осталось позади. Путник понимал, что это иллюзия, что это его сознание цепляется за логичные и понятные объяснения... Понимал, но не хотел принимать. В конце-концов, даже если он поверит в некое мистическое обоснование случившегося с контрольно-пропускным пунктом, даже если так... Что изменится? Верно, ничего, абсолютно ничего...
Он повернулся, намереваясь продолжить путь, но вновь замер, заметив то, что прежде ускользнуло от внимания, целиком до того сосредоточенного на пустой бетонной коробке... Над головой, поднимаясь от поверхности моста на десяток метров, висела, насмешливо взирая сверху вниз, потрепанная, с отвалившимися кусочками краски, белая надпись. Одно только слово, название... Название того места, куда вела дорога? Может быть.
– Тарсус, – слово слетело с губ, как плевок, запоздало вспенившись глухим шипением звуков, его составляющих. – Я знаю, что это означает? Похоже на латынь... или нет? Уф... нет, не помню.
Путник хмыкнул и, уже более уверенно, зашагал вперед. Пересекая тень, падающую на асфальт от странного названия, выведенного краской на тонкой металлической поверхности, он последний раз взглянул вверх, пытаясь отыскать потаенный смысл в таком коротком и странном названии... Через несколько минут путник достаточно удалился и от развалин контрольно-пропускного пункта, и от загадочной надписи, а буква “К”, бывшая едва приметным контуром и потому ускользнувшая от внимательных глаз, скрытых за стеклами очков, все так же предваряла слово...
Катарсус.

Мост оборвался внезапно. Так вялая, неторопливо текущая река обрывается водопадом, а дарящая прохладу зелень оазиса – безжизненной пустыней. Только что гигантское рукотворное сооружение разрывало степь на две части своей тяжеловесной тенью и вот уже последний пролет полого уходит в податливый грунт, образуя удобный спуск для того, кто хочет проследовать этой дорогой дальше...
Путник остановился. Его взгляд, привыкший к монотонности асфальта и однообразной желтизне бескрайней степи, не сразу смог воспринять изменения, произошедшие с пейзажем. А когда все-таки смог... Мужчина снял очки, проводя долгим взглядом уходящее за горизонт солнце, и, аккуратно сложив дужки, убрал вещицу, верно служившую весь день, в нагрудный карман. Затем сомкнул веки и несильно потер глаза пальцами. Он должен был увидеть то, что ждало впереди. Он не мог избежать этого, но... Не был готов. Пока еще.
Путник стоял с закрытыми глазами, зная, что рано или поздно придется взглянуть на то, что теперь будет его судьбой. Знал, но оттягивал неизбежное... Снова и снова... А когда ожидание вновь стало невозможным, резко разомкнул веки. Посмотрел на то, что было впереди, и с трудом удержал рвущееся из груди сердце. Пот стекал по его лицу, хотя дневная жара спала час назад, пот был липким, как засыхающая кровь. Он не пробовал стереть соленую влагу со своей кожи, он просто знал это... Но при всем при том путник не боялся, нет. Он просто понял...
Самую малость.

Семицветный полукруг, что люди называют радугой, огибал город сверху, образуя прекрасную и волшебную арку, похожую на врата, ведущие внутрь. Последний пролет моста пронзал эти своеобразные врата насквозь, бетон сливался с землей в десятке метров от первого здания. А сам город... Он был неописуем. Не красивый. Не уродливый. Не странный. Не привычный. Не живой. Не мертвый. Никакой. Он просто был. И в этом была его суть.
Катарсус.

Привычным жестом поправив лямки рюкзака и тяжко, словно соглашаясь на заведомо безнадежное предприятие, вздохнув, путник начал спускаться вниз, к ждущему его городу. Темно-карие глаза не выражали эмоций, шаги звучали еле слышно. Казалось что не человек идет, а просто сильный ветер катает по асфальту мелкие камушки...
Тот, кого в прошлой жизни звали Алекс Зандер, вошел в город.

 

Ответ: Кусочек моей души

Новая сказка


Место ближе к свету


Посвящается той единственной,
кто может скрасить черноту моей тени.


Эта незатейливая (хотя кому как) история, приключилась с одним маленьким жителем Темного Леса. Приключилась, когда он совсем не ожидал подобного подвоха от своей... Впрочем, обо всем по порядку.
Для начала, неплохо было бы узнать – что же собой представляет этот самый Темный Лес. Судя по названию – место неуютное и мрачное, однако внешность, а в данном случае – имя, часто обманывает не слишком внимательного исследователя. На самом деле в Темном Лесу днем очень даже светло, деревья там растут вполне обычные, как и прочая растительность – зеленая травка, мох, разнообразные кустарники (и малина есть, вкуууууусная). Одно только отличает этот лес от остальных – полнейшее отсутствие птиц, зверей и прочей живности. Оно и неудивительно, ведь этот лес – пауков.
Нет-нет! Ничего страшного местные обитатели не делают, нет там мифических чудовищ, ловящих в свои сети птиц, все пауки довольствуются рационом, состоящим из мух и прочих насекомых. А что касается отсутствия зверья... так ведь не любят восьмилапые прядильщики когда по соседству кто-то живет не из их рода-племени. Да и самих пауков мало кто жалует. Вот и получилось, что Темный Лес – паукам, а остальные места – прочим тварям земным. И все довольны, и никто никого не притесняет.
Конечно, младшие собратья пауков из Темного Леса везде себе приют находят, так они и не чета своим старшим товарищам. Те умнее, важнее и солиднее, да и, как ни странно, гораздо дружелюбнее. Об одном из таких обитателей Темного Леса и поведает эта история...
Звали его Пюи и был он маленьким паучком. Маленьким, правда, только в сравнении с остальными, по мерке какой-нибудь полевой мышки он был самым настоящим монстром. А “монстр” этот на деле был очень добрым и тихим, даже мух, попадавших в его паутину, Пюи жалел и мечтал, что наступит день, когда пауки смогут обходиться без такого варварства, питаясь, например… ну, той же самой малиной. Или яблоками.
Думая о яблоках, Пюи немного огорчался и поправлял шляпу. Дело в том, что единственная яблоня, бывшая неподалеку от его паутины, недавно погибла, сломанная сильным ветром. Сухой ствол сиротливо лежал на земле, в стороне от других деревьев… и теперь Пюи нужно было идти почти на другой конец Леса, чего он категорически не хотел делать. Соседи его, конечно, пауки не злые, вовсе нет, но, узнав зачем маленькому паучку понадобились яблоки... Засмеют, точно засмеют.
Тем более что подобное уже случалось. Тогда Пюи нашел на поляне свою шляпу – она лежала в траве, вся мокрая от росы и переливающаяся яркими красками. Паучок, любивший красивые вещи, не стал мучаться вопросом, откуда, собственно, такой предмет взялся в Темном Лесу, а быстро подбежал и водрузил шляпу на голову. Потом еще и по сторонам внимательно зыркнул – мало ли, вдруг еще претенденты на его сокровище найдутся. Но никого рядом не было, и Пюи успокоился... Как оказалось – зря.
Неприятности подкрались с той стороны, откуда он их не ждал. В самом деле, кто мог предположить, что соседи, все, без исключения, увидев паучка в цветастом головном уборе, попадают со своих паутин на землю, не в силах сдержать смех? Пюи полагал, что раз уж ему шляпа понравилась, то и у других пауков она не вызовет неодобрения. И пауки-соседи действительно не показывали неодобрения... они просто смеялись. Стоило Пюи подойти к кому-нибудь и попытаться начать разговор, как приходилось тут же уходить восвояси, ибо добиться ответа от мохнатого клубка с восьмью лапами, который катался по траве, напоминая перекати-поле, было решительно невозможно.
Пюи, конечно, делал вид, что ничего страшного не произошло, и с достоинством покидал общество столь несдержанного сородича, но на самом деле особой радости паучку все это не доставляло. В самом деле – идешь такой радостный, переполненный энергией и мыслями, утро, солнышко над головой светит... а тут тебя словно ледяной водой облили. Мол – всяк сверчок знай свой шесток, родился пауком – соответствуй. Охххх... Кстати, насчет воды. Иногда сородичи снисходили до Пюи и язвительно замечали, что толку от этой шляпы нет, ну совершенно никакого. На что паучок всегда отвечал одной фразой – “Зато она от дождя спасает!”. И ведь действительно спасала! Когда другие пауки мокли и ежились под ударами тяжелых холодных капель, Пюи подставлял свое легкое тельце пронизывающему ветру и качался в паутине так, словно это был гигантский гамак... Прияяяяяятно...
Так было и в тот раз. Шел сильный дождь, Лес наполнился монотонным шумом падающих капель, на земле уже начали образовываться лужи, а Пюи все парил, взлетая выше разлапистых веток, украшенных широкими зелеными листьями... Пока очередной поры ветра, сильнее, чем предыдущие, скользнул по земле, рванулся вверх и стащил шляпу прямо с головы паучка. Головной убор, сопровождаемый облачком мельчайших брызг, неторопливо преодолел метров десять и плавно опустился на мокрую траву.
Пюи смотрел на свою шляпу, чувствуя, как его голова начинает постепенно намокать. Ощущение не из приятных, да и капли падают весьма... увесисто. Паучок дернул за нити, останавливая движение паутины, и задумался. С одной стороны, стоит прямо сейчас отправиться за шляпой, благо ветер не стал ее уносить слишком далеко. С другой – дождь только набирает силу, на земле вон уже мутные ручейки воды появились, и все холоднее становится... Может в норе спрятаться и переждать? А вдруг кто шляпу себе заберет? Что тогда?
Сидел паучок, ежась от порывов разыгравшегося ветра, сомнениями терзался. И почти уже решился отправиться спасать свою шляпу... как дождь неожиданно прекратился. Вот так взял и перестал идти. Прямо как родной дядушка Пюи, любитель пространных монологов, который готов был разглагольствовать даже в отсутствие слушателей. И частенько, увлекшись своими рассуждениями, он внезапно умолкал. Умолкал и больше не произносил ни слова. Пюи всегда удивляла способность дядюшки в одно мгновение остановиться, это очень походило на волшебство...
Так и сейчас – Пюи едва удержался на паутине, когда понял, что дождь больше не идет, ветер не пытается унести паучка вслед за его шляпой, а на небе вновь показалось яркое солнышко. Лучи этого самого солнышка, прятались в капельках воды на листьях и траве, играли всеми цветами радуги и паучку, пока он пробирался по влажной и мягкой земле к шляпе, казалось, что красочное представление устроено только для одного зрителя... А у самого головного убора, мокрого насквозь и хитро поблескивающего, паучка поджидал очередной сюрприз. Сюрприз весьма своеобразный и немного страшноватый... Все дело в том, что шляпа тряслась. Да-да, именно тряслась, мелко подрагивала, как муха, попавшаяся в паутину. А потом...
Шляпа медленно перевернулась, качнулась пару раз и замерла полями кверху. Внутренности головного убора были на удивление темными, даже черными, Пюи ничего не мог разглядеть. От этого паучку стало немного страшно – мало ли что могло забраться под шляпу, пока она тут лежала. Жук какой или зверь хищный... Пюи, правда, понятия не имел, как именно выглядит этот хищный зверь, но излишне живое воображение с готовностью подсовывало ему образы ужаснейших тварей, способных привести в трепет даже дядюшку... Размышления вновь были прерваны, на этот раз головой, появившейся из шляпы.
- Ой, - сказал Пюи.
Голова промолчала, внимательно разглядывая паучка. Длинные белые уши, свисавшие вниз, черные, как жирные точки, глаза, белый же мех и пушистые усы - Пюи впервые видел такое существо. Кто это? Страшный хищник? Но паучок не чувствовал опасности, лишь холодное внимание черных глаз… Голова смотрела на Пюи, Пюи смотрел на голову. Наконец, паучок не выдержал игры в гляделки и спросил:
- Кто Вы?
Голова моргнула, а затем негромко фыркнула.
- Сначала ты.
- Что я? – удивился Пюи.
- Что-что… представься, конечно же, - с легким оттенком разочарования протянула голова.
- Меня зовут Пюи… - паучок немного смутился. – А можно я буду к Вам обращаться Господин Голова?
- Как-как? – голова аж затряслась, отчего Пюи испугался еще сильнее. – Как ты сказал? Голова? Да еще и Господин?
Воздух заполнился искренним смехом, мигом прогнавшим настороженность и испуг, до того переполнявшие Пюи.
- На самом деле мое имя Хавк, - голова лукаво подмигнула. – Но ты можешь называть меня просто – Хав.
– Хав? – паучок попробовал имя на вкус. – А мне нравится, как звучит!
– Нравится? – голова зажмурилась, уши, до того вяло свисавшие, резко распрямились, а шляпа зашаталась, как травинка на ветру. – Это хорошо. Это очень хорошо, Пюи. Ты даже не представляешь... Ой!
Шляпа упала на бок и из нее, кряхтя и ругаясь, выбрался неведомый зверь. Голова оказалась действительно головой, а тело, служившее этой самой головы продолжением, было белым, пушистым и смешным.
– Кто... кто Вы? – Пюи слегка растерялся.
– Кто я? – Хав удивился не меньше. – Я же назвал свое имя.
– Да... конечно... Но я не видел в нашем Лесу таких зверей! – паучок отступил назад, просто на всякий случай.
– Не видел? – Хав бросил пристальный взгляд на Пюи. – Ха, а ты и в самом деле напуган. Ведь напуган, да? Вот смешно!
– Не вижу ничего смешного, – дрожащим голосом сообщил паучок. – Все незнакомое – страшно! Все незнакомое может быть опасным! Так учит Закон Паутины!
– Незнакомое? – Хав залился смехом. – Ты сказал – незнакомое? Ну ты даешь! Ни разу не встречал кроликов? Никогда-никогда? Да не может быть такого! Просто не может быть!
Паучок, не сводивший глаз с чересчур беспокойного незнакомца, сделал еще пару шагов назад.
– А кто такие кролики? – опасливо переспросил он. – Так называется ваше племя, да?
– Племя? – отсмеявшись, Хав посерьезнел. – Ну... можно сказать и так... Я – кролик Хавк. Кролик по имени Хавк. А если сокращенно – Хав.
– А... Понятно... – задумчиво протянул Пюи, тем не менее, не спешивший возвращаться к Хаву и своей шляпе.
– Так-так-так... – кролик, казалось, потерял к паучку всякий интерес и теперь внимательно разглядывал верхушки деревьев, постепенно проясняющееся небо и капли воды, все еще падающие, когда ветер задевал листья. Одновременно Хав еще и сосредоточенно принюхивался. Похоже, что-то его сильно беспокоило... – Можно задать тебе вопрос?
– Вопрос? – Пюи немного растерялся. – Ну... задавайте.
– Ты же вроде местный, да? – задумчиво проговорил кролик. – Тогда скажи... Где мы сейчас находимся?
– Где? – паучок глупо уставился на Хава. – Где мы сейчас находимся? Но зачем...
– Просто скажи! – нетерпеливо перебил его кролик. – Мне это очень важно! Очень-очень!
– Важно? – неуверенно переспросил Пюи, поведение Хава казалось паучку странным, но раз уж он так просит... – Хорошо. Мы – в Темном Лесу.
– В Темном... Лесу? – левый глаз кролика нервно дернулся, потом еще раз, а потом сузился, превратившись в щелочку. – Ты уверен?
– Конечно! – Пюи даже обиделся немного. – Я здесь родился и вырос.
– Вот как? Ясно...
Кролик молча уставился на шляпу, словно пытаясь продырявить ее взглядом или, на худой конец, испепелить дотла. Естественно, со шляпой ничего не случилось. Естественно, кролику скоро надоело его бессмысленное занятие, и он, устало вздохнув, закрыл глаза.
– Господин Хав?
Паучок сделал неуверенный шаг, не сводя обеспокоенного взгляда с кролика. Тот не пошевелился. Тогда Пюи подошел поближе и не без любопытства стал разглядывать Хава. Кролик, значит? Как интересно! Ведь паучок никогда не видел кроликов, более того, даже дядюшка, во время приступов безостановочной болтовни, ничего подобного не рассказывал... Так что за зверь этот Хав? Опасный? Вроде нет. А вдруг притворяется? А вдруг дождется пока несчастный паучок подойдет совсем близко и каааааак прыгнет... Пюи задрожал. Ему стало страшно. Очень-очень страшно.
– Господин Хав... – пролепетал Пюи. – Чтооооо с Вааааамии?..
– Не называй меня господином... – устало ответил кролик, не открывая глаз. – Я просто Хав. И давай перейдем на ты...
– Хорошо, – паучок успокоился. Самую малость, но успокоился. Очевидно, незнакомый зверь, называющий себя кроликом Хавом, не собирался пока нападать на беззащитного паучка. – Но... что с Вами... с тобой случилось?
– Ничего особенного, – пушистые белые веки разомкнулись и черные, как безлунная ночь, зрачки уставились на Пюи. – Темный Лес, да? Первый раз слышу это название...

– Значит, тут родился? – кролик неторопливо прохаживался вокруг шляпы. – Значит, хорошо местность должен знать.
Он еще сбавил шаг, почти остановившись, и покосился на Пюи.
– Если ЭТО не сработает... ты покажешь мне дорогу из Темного Леса?
– ЭТО? – паучок опасливо взглянул сначала на шляпу, потом на Хава. – Вы... ты о чем?
– Сейчас увидишь, еще совсем чуть-чуть, самую малость иииииии... Ой! – кролик неожиданно подпрыгнул на месте и принялся топтать сильными лапами траву. – Боооооольно! Аааааай!
– Что? Что? Что? – забеспокоился паучок, тем не менее, не ставший приближаться к источнику беспокойства в лице Хава и злополучной шляпы. – Что с тобой случилось? Тебе нужна помощь? Сейчас я сбегаю за...
– Так. Стоп. Никуда не надо бегать, – глаза кролика сузились. – Хорошо?
– Но разве тебе не нужно помочь? – продолжал настаивать Пюи, правда, уверенности в том, что это стоит делать, у паучка поубавилось. – Ты же сам кричал, что тебе больно! Я слышал!
– Ааааа... Ерунда, – кролик небрежно махнул лапой, явно играя на публику, а если проще – просто-напросто пытаясь успокоить разволновавшегося Пюи. – Я слишком сильно разогнался вот и все. Набрал очень большую скорость, лапы нагрелись, а теперь чувствую себя, словно по углям ходил, как йог какой-нибудь.
– Йог? Кто это? Зверь? Хищный? – Пюи задрожал, вообразив огромного монстра с большими клыками, который, несомненно, очень любил паучков... кушать, конечно же. – И почему ты говоришь, что сильно разогнался? Ты же еле лапы переставлял? Не понимаю...
– Так. Объясню по порядку. Йог – тот, кто делает всякие штучки, которые другие делать не могут. Ну там по горячим углям ходит безнаказанно или через колючие заросли пробирается не получив ни единой царапины... Ну и все в таком духе.
– Ничего себе! Я тоже так хочу! – глаза паучка загорелись, а воображение вновь принялось рисовать картины – на сей раз очень и очень заманчивые. – Научишь, а?
– Пф... – кролик демонстративно отвернулся. – Во-первых, делать мне больше нечего? Во-вторых, я не йог. А в третьих... у нас мало времени.
– Почему? – обеспокоено спросил Пюи, выглядевший сейчас, вдали от своей паутины, с лапами мокрыми от дождевых капель, с абсолютным непониманием в глазах и глуповатым лицом, очень смешно. – Нам что-то угрожает? На нас могут напасть? Хищные звери? Да?!
Паучок испуганно воззрился на Хава, ожидая, что тот вот-вот откроет очень страшную тайну, и они долго будут плутать по запутанным тропинкам Темного Леса, скрываясь от преследователей... Ведь кролика, несомненно, кто-то преследует! Иначе чего он себя так странно ведет?
– Ну не спеши ты так... Небось, нафантазировал уже себе всякой ерунды и поверил в нее? Я угадал? – в голосе Хава не было и тени насмешки. – Знаю-знаю, сам таким был... раньше. А теперь... Впрочем, неважно. Ты спрашивал – почему у нас мало времени? Ответ прост – я уже сделал первый шаг. Слишком быстро сделал. И теперь, если я не успею вовремя, то…
– То что?
– То я останусь навсегда в твоем Темном Лесу.

Кролик осторожно прикоснулся к шляпе левой лапой, то ли проверяя устойчивость ее положения, то ли пытаясь удостовериться в том, что она на самом деле существует. После чего, сделав для себя определенные выводы, Хав немного отступил назад и принялся просто таки пожирать злополучный предмет взглядом. Если бы на Пюи, внимательно следившего за всеми манипуляциями, которые кролик производил со шляпой (принадлежавшей Пюи шляпой, между прочим!), кто-то так смотрел, то паучок через секунду-другую уже улепетывал бы, резво перебирая всеми восьмью лапами. Но то Пюи, а шляпе – хоть бы хны. Стоит себе и стоит. И кролик стоит. Как два дерева старых.
Минута прошла, за ней другая, уже и третья близилась к исходу... А кролик не шевелился. Пюи начало казаться, что Хав просто-напросто заснул. Вот прямо так – с открытыми глазами. А что такого? Хоть сам Пюи подобной науке обучен не был, но частенько видел дядюшку, отдыхавшего таким образом... Но что же паучку делать? Попробовать разбудить? Или не стоит? Если кролик действительно спит, то он может весь день так простоять, а Пюи придется жариться на солнышке за компанию... Неприятно. Очень. Значит, разбудить... А если кролик рассердится? Вдруг он спросонья примет меня за своего врага? Мало ли что... Нет, не стоит трогать Хава. Пусть себе стоит. Но вдруг... Размышления Пюи прервал сам их объект – кролик внезапно очнулся, сделал быстрый шаг к шляпе, а затем... прыгнул в нее, как пловец прыгает в воду. Прыгнул и целиком скрылся внутри – даже пушистого хвоста не видно.
Пюи забеспокоился, он попытался разглядеть, что же случилось с кроликом, но тщетно – взгляд наткнулся на непроницаемую черноту. Это было весьма необычно, ведь даже самый темный предмет, который встречался паучку в течение его недолгой жизни – редкий и дорогой кристалл неизвестного происхождения – в сравнении с непроницаемой пеленой внутри шляпы казался невзрачно-серым. Брррр! И как только Хав не испугался ТУДА прыгнуть? Да еще целиком забраться! И что теперь делать Пюи? Ждать? Но вдруг кролик не вернется... Паучку стало грустно, не то чтобы он проникся дружескими чувствами к беспокойному Хаву, но определенную симпатию стал испытывать. К тому же, со шляпой-то, что делать в таком случае? Ну, если кролик пропал окончательно. Выбросить – жалко. Не выбросить – страшно. Эх, тяжело живется маленьким паучкам...
Пюи собирался еще немного поразмыслить о своей жизни (несомненно – очень сложной и полной разнообразных препятствий), но не успел – шляпа вновь задрожала, перевалилась с бока на бок, крутанулась вокруг своей оси и упала. А еще через мгновение из нее, шипя как змея, которой наступили на хвост, и громко ругаясь, вылетел кролик Хав. Он неловко кувыркнулся на лету, попытался смягчить лапами падение, не смог и рухнул в траву.
– Хырррр... – Хав рассерженно фыркнул. – Так я и думал, что не получится.
– А почему? – Пюи немного приблизился к кролику, одновременно не сводя настороженного взгляда со шляпы. – Что должно было получится?
– Пффф... А ты как думаешь? Конечно же, я должен был оказаться дома, – черные точечки глаз яростно вспыхнули. – Но, никогда ничего не происходит так, как хотелось бы... поэтому я до сих пор здесь, с тобой.
Пюи, услышав о том, что сможет провести в компании с Хавом еще некоторое время, чуть не засиял от счастья. Все восемь его ног готовы были плясать от радости, но паучок сдержался – зачем еще сильнее расстраивать и без того загрустившего кролика? Тут взгляд Пюи вновь обратился к шляпе, и радость испарилась без следа, уступив место серому бесформенному едва ощутимому… предчувствию.
Многострадальный головной убор спокойно лежал на траве, мокрый от капелек воды, чуть поблескивающий под лучами солнца и… совершенно такой же, каким был до того момента, когда в маленький уютный мирок маленького же паучка по имени Пюи выпал (не ворвался, не проник – именно выпал) загадочный кролик Хав. От странной и пугающей черной пелены, сопровождавшей исчезновение вышеупомянутого кролика, не осталось ничего...
– Эй, Восьминожка! – опомнившийся Хав подошел к шляпе и потащил ее к неподвижно застывшему паучку. – Забирай свое. И пойдем – покажешь, где ты тут живешь.
– Я не Восьминожка! – тотчас обиделся Пюи. – Меня зовут…
– Да знаю я, знаю, как тебя зовут. Но лап восемь? Восемь. Значит – Восьминожка... – Хав принужденно хихикнул, причем у Пюи возникло стойкое ощущение, что кролик пытается развеселить в первую очередь самого себя. – Ладно-ладно, я пошутил. Бери шляпу, и пойдем... Или забыл, где живешь?
– Ничего я не забыл, – паучок разобиделся еще сильнее. – И почему я должен тебя к себе домой вести? И вообще – слушаться тебя?
– Ладно-ладно, – кролик примирительно выставил белые лапы вперед. – Я не хотел тебя рассердить. Просто…
Глаза Хава стали серьезными. Очень-очень серьезными.
– Просто мне нужна твоя помощь...

Как оказалось, кролик на своих четырех лапах может передвигаться не менее быстро, чем Пюи на восьми – паучок думал, что его новый товарищ сильно отстанет и потому, пока они шли, постоянно оглядывался назад. Отчасти он беспокоился за Хава, отчасти – хотел показать с лучшей стороны себя самого. В итоге, правда, ни то, ни другое своей цели не достигло – о себе кролик вполне мог позаботиться самостоятельно, а на своего проводника бросал только рассеянные взгляды, удостоверяясь в том, что идет правильной дорогой. Все же прочее время Хав не без интереса глазел по сторонам, пристально выискивая в переплетении сухих ветвей что-то, ведомое ему одному.
– Занимательный у тебя Лес, – кролик ловко перепрыгнул встретившийся на пути корень одного из деревьев. – Только мрачноватый.
– У меня? – от удивления Пюи сбавил шаг. – Это же общий Лес. Не мой, не дядюшки, не даже Короля Пауков. И не такой уж он мрачный... Темнее, конечно, чем прочие, да ведь название обязывает.
– Хм… это плохо в любом случае... – окончание фразы Хав неразборчиво пробормотал себе под нос.
– Что? Плохо? Но почему?.. Ой! – знакомые кружева паутины возникли почти перед носом Пюи, причем – совершенно неожиданно. – Мы пришли.
– Оооо! Какая здоровая! – кролик уважительно хмыкнул, но на вопросы, заданные паучком, отвечать, тем не менее, не спешил. – Так это и есть твой дом. Впечатляет. Да и красиво, на мой взгляд.
– Правда? – если бы Пюи мог краснеть, то сейчас, несомненно, зарделся до самых кончиков каждой из восьми лап. – Спасибо… Я рад… Я долго ткал паутину... Очень-очень старался...
– И это видно. Дааааа... – Хав подошел ближе, не теряя, впрочем, осторожности – ведь и прилипнуть недолго, если будешь зевать! – Я повнимательнее рассмотрю, можно?
– Конечно!
Пюи, которому очень польстили слова кролика, с легким оттенком умиротворения наблюдал как тот, осторожно переступая лапами, идет вдоль паутины, причем он немного похож на бабочку, порхающую вокруг прекрасного цветка... И ничего удивительного – ведь его творение, служившее одновременно и домом, и отличным наблюдательным пунктом, и неким подобием гамака, получилось удивительно красивым. Не зря паучок столько времени старался! Не зря выбирал место в двух шагах от той поляны… Чтоооо? В двух шагах?! Пюи окаменел. Только сейчас паучок понял, что обратно они с кроликом добирались намного дольше, чем следовало. Слишком долго, неправдоподобно долго...
Хав, которому было невдомек, о чем сейчас думает хозяин и создатель паутины, в данный момент с огромным интересом кроликом разглядываемой, очередной раз шагнул вбок. Новый кусочек полупрозрачного кружева, представший перед ним немного отличался от предыдущих. Кролик, внимательно пробегавший глазами по каждой нити, пока не мог ухватить сути этого отличия, но в том, что оно существует, ни капли не сомневался. Сеточка белесых паутинок, темнеющие силуэты деревьев в качестве фона... дальше... дальше... Вот! По черным зрачкам хлестнул яркий свет, которым наливалась, твердо и уверенно проходя от края и до края всей паутины, тонкая серебряная нить. Хав взглянул еще пристальнее, успев заметить, как расплываются краски фона, как деревья с другой стороны переплетаются, превращаются в бескрайнюю зелено-серую массу, как через мгновение исчезает и она, как ничего не остается во всем свете, кроме этой, исполненной спокойным металлическим блеском, паутинки...
А еще через мгновение кролик закричал.

– Что с тобой? Что с тобой? Что с тобой? – перепуганный паучок бегал вокруг Хава. – Тебе плохо? Почему ты упал? Очнись, пожалуйста! Ну, пожалуйста!
– Ооооооо... – кролик с трудом разлепил веки, но свет сразу же резанул глаза, и он вновь крепко зажмурился. – И незачем так шуметь...
– Ты еще и возмущаешься... А мне каково было? – обиделся Пюи. – Стоишь, стоишь, смотришь на мою паутину, а потом кааааааааак закричишь. Я уж подумал, ты себе на лапу наступил или еще что...
– Выдумщик... – Хав осторожно приоткрыл глаза и, убедившись, что солнце уже не так слепит, как несколько мгновений назад, покосился на паучка. – Ты вообще можешь хоть минуту спокойно на месте постоять, а не вертеться, как собака, которую блохи замучали?
– А кто такая собака? А что такое блохи? И почему блохи мучают собаку? – сразу же заинтересовался Пюи, позабыв о предыдущем разговоре. – Я никогда не слышал...
– И не услышишь, – жестко отрезал Хав. – Я не собираюсь тебе лекции читать. И еще... Что за ерунду я видел?
– Ерунду? – удивился паучок. – Где? Я не вижу никакой ерунды...
– А ты присмотрись повнимательнее к своей паутине, а особенно – к серебряной паутинке... – Хав старательно отворачивал голову от белесых кружев.
– Так ты об этом? – сразу же успокоился Пюи. – О второй половинке серебряной нити?
– Вторая... половинка? – задумчиво протянул Хав, в глазах которого промелькнула тень понимания. – Я видел широкий луг с высокой-высокой травой... Ярко-зеленой и сочной... То тут, то там желтые, синие, красные цветы... Я не чувствовал запахов, но знал, что над лугом витает нежнейший аромат... Аромат лета... Еще там были деревья, с кронами, похожими на зонтики... И возле одного я увидел паутину... Похожую на твою... Там тоже была серебряная нить... Только... Только... Только... Там был другой паук! Не ты! И я испугался, представляешь? Ничего не боюсь, а тут – испугался! Потому и закричал... Значит, то была вторая половинка твоей серебряной нити?
– Да, так и есть, – Пюи вздохнул, зная, что сейчас ему придется рассказывать одну длинную и поднадоевшую историю. – Правда, сам я ничего не вижу, когда смотря на нее... Наверное, потому, что частичка нити есть и во мне.
– В тебе? – поразился Хав. – Как это?
– Сложно объяснить... Но попробую, – паучок начал рассеянно перебирать передними лапами, как всегда бывало, когда он сильно задумывался. – У нас... То есть пауков... Есть одно предание. Не знаю, насколько оно правдиво, но что-то в нем есть... Иначе в моей паутине не проявилась бы нить. Ты видишь, что сейчас нити серебряные? А ведь когда-то они были... Золотыми.
Давным-давно, в те времена, которые не помнят даже самые старые пауки, воздух был наполнен парящими над землей золотыми нитями. Мириады искорок, в которых отражалось солнце, создавали прекрасный рисунок, служивший оправой для самой яркой жемчужины – дневного светила, дарящего всем тепло... Никто не знает, сколько продолжался тот век, прозванный золотым, но пришло время, и он закончился. Прекрасное не вечно, а гармония нитей и солнца – тем более...
Все было предрешено заранее, ведь судьба любой искорки, как бы ярко она не горела, вспыхнуть и истаять во тьме... Так случилось и с нитями. Шло время, их становилось все больше, они поднимались все выше и, постепенно, начали заслонять само солнце. Заслонять все сильнее и сильнее, пока светило полностью не скрылось за узором ярких искр... А затем... Затем вспыхнуло солнце. Лишь на миг, но этого хватило, чтобы нити сгорели и упали на землю. Они падали и падали, разделяясь в воздухе на две половинки... Каждая золотая нить превратилась в серебряную и разделилась надвое... Более того, когда нити упали в землю, земля принимала их в свое лоно. А там, где они соприкоснулись с почвой, появились... Пауки.
Да, так нас иногда называют – Дети Золотых Нитей. Но теперь уже редко, предание постепенно забывается, и не все старики могут с уверенностью сказать, вымысел это или нет... А я верю! Верю! Ведь не зря одна из моих паутинок стала серебряной нитью. Значит, хотя бы часть того, что я рассказал – правда. Значит...
– Значит, пауки произошли от золотых нитей... – кролик недоверчиво фыркнул. – Красиво. Хоть и неправдоподобно.
– Сам ты неправдоподобный... – Пюи даже не стал обижаться на товарища, ставящего под сомнение только что рассказанную историю, а продолжил свое повествование, перейдя на шепот. – Еще говорят, что нашедший вторую половинку серебряной нити, найдет и свою судьбу. Говорят, он будет счастлив...
– Интересно... – Хав бросил косой взгляд на паутину, осторожничая, чтобы случайно не увидеть обманчивый серебряный блеск. – Но, все же, мы не за этим сюда пришли.
– А зачем, кстати? – задумчиво проговорил Пюи, находящийся в том особом состоянии опытного рассказчика, когда тот перестает отличать реальность от вымысла и потому повествование приобретает притягательную и волнующую глубину.
– Ну... – кролик слегка замялся. – Вообще-то я хотел, чтобы ты показал мне, как выбраться из Темного Леса.
– Но... я не смогу этого сделать, – Пюи застенчиво сцепил лапы и даже сделался немного грустным. Ведь, несмотря на их недолгое знакомство, он искренне желал помочь Хаву... Но не знал, как и чем.
– Почему? – уши кролика обмякли, силы словно покинули маленькое пушистое тельце. – Почему?!
– Потому что я никогда не бывал за его пределами и... не знаю дороги.
Хав и Пюи молча стояли, так же молча друг друга разглядывая. Пюи – слегка виновато, хотя никакой его вины тут не было. Хав – с надеждой, которая постепенно таяла и вот-вот должна была исчезнуть совсем...

– И куда мы теперь идем? – на этот раз кролику едва удавалось поспевать за поразительно проворным паучком.
– Как куда? – искренне удивился Пюи, причем настолько искренне, что Хав даже позавидовал немножко – ведь сам он давно перестал испытывать подобные чистые чувства, без примеси памяти о прошлом, без ненужных сожалений и сомнений... – Тебе же нужно узнать, как из Темного Леса выбраться?
– Верно, нужно, но ты сказал, что не знаешь...
Хав, вынужденный тратить немалую толику своего внимания и сил на то, чтобы избегать бесчисленного множества вьющихся по земле корявых корней, не сразу обратил внимание на окружающий пейзаж. А когда все-таки бросил взгляд в сторону, то на мгновение потерял дар речи, его хватало лишь на то, чтобы молча выслушивать неуверенный ответ Пюи.
– Не знаю, – паучок чуть помедлил. Похоже, его не беспокоили другие пауки, угрюмо взиравшие на путников из своих паутин, а причина заминки была весьма и весьма банальна – Пюи с большим трудом подбирал верные слова. Видимо, не очень часто приходилось ему поговорить с кем-то, кроме себя самого... Задумавшийся над этим вопросом, Хав, едва не пропустил мимо ушей слова Пюи. Слова, между прочим, имевшие к кролику и его цели непосредственное отношение.
– Я не знаю, – повторил паучок, теперь уже увереннее. – Но знаю того, кто знает. И мы сейчас идем к нему... к Королю Пауков.
Последние два слова Пюи произнес с вполне объяснимым трепетом. Еще бы! Повелитель всех этих огромных паучищ! Вон как зыркают из своих тенет! Явно не с добрыми намерениями... Кролик поежился. Не то, чтобы он боялся восьмилапых прядильщиков, но осторожность никогда не бывает лишней. А то ведь разинешь рот и в него муха залетит... Да-да, так и бывает всегда. Поэтому – осторожность и только осторо...
– Эй-эй, Восьминожка! Ты что делаешь! Не повреди шляпу!
Возмущение кролика было велико и понятно (с его точки зрения, разумеется) – Пюи, задумавшись о чем-то своем, паучьем, совершенно перестал смотреть вперед, и, как результат, одна из низких веток едва не сшибла с него многострадальный головной убор. Хорошо еще, что паучок оказался не совсем разиней и успел в последний момент схватить шляпу одной из лап... А если бы не успел? Что тогда?
– А что ты так из-за нее беспокоишься? – смутился Пюи, не обративший внимания на обидное наименование. – Ничего не случилось же...
– Не случилось, но может!.. Ладно, я не хотел тебя так называть, не обижайся. Просто... будь повнимательнее, хорошо?
– Хорошо... – прошептал вконец растерявшийся паучок, затем вздохнул и добавил чуть громче. – И все из-за какой-то шляпы...
– Какая-никакая, а только с ее помощью я домой вернуться смогу, – возразил Хав, продолжающий беспокойно озираться по сторонам. – Скажи, а почему эти пауки все мрачнее дождевой тучи? Смотрят таким взглядом... бррр...
– Мрачные? Эти пауки?
Пюи был искренне удивлен. Он даже специально повнимательней рассмотрел парочку своих сородичей, чьи тенета поближе к тропе располагались. А потом, не меняя озадаченного выражения, повернулся к спутнику.
– Они обычные. Выглядят, как всегда.
– Хочешь сказать, что они всегда провожают идущих по этой тропе путников таким жадным взглядом? – тут уже Хав удивился. – Я настолько голодных глаз не видел с тех пор как... Хотя, неважно. Просто мне не по себе от этих пауков. Что с ними? Они не похожи на тебя...
– Мы действительно разные, – Пюи говорил достаточно бодро, но внимательный слушатель, каким, без сомнения, являлся и кролик Хав, при небольшом усилии со своей стороны мог различить грустные нотки. Но почему? Что тревожит паучка? Может, он поссорился с сородичами? Хотя нет, вряд ли... – Они почитают Закон Паутины, а я просто... просто... люблю этот Лес и его обитателей.
Пораженный до глубины души таким признанием, Хав едва удержался от глубокомысленного “Хммм...”. До того кролик считал Пюи обычным легкомысленным и ветреным романтиком, постоянно витающим в облаках, как бабочка, порхающая с цветка на цветок. Кто бы мог подумать...
– Мне нравится разговаривать с другими пауками, нравится смотреть, как идет дождь, нравится взлетать вместе с паутиной, подхваченной порывом сильного ветра, а потом медленно опускаться вниз, паря, как лист, падающий с дерева... А еще у меня есть мечта, – Пюи вздохнул. – Но многие... мои сородичи... они считают меня обычным чудаком. Не принимают всерьез. Для них главное – Закон Паутины.
– Закон Паутины? – осторожно переспросил Хав. – Что это?
– Это... это... закон. Для большинства пауков, – в голосе Пюи кролику почудился скрытый протест. А может – печаль. Но почему? Почему паучок рассказывал про Закон Паутины так глухо, лишенным эмоций тоном? Почему?.. – Говорят... если паук покинет свой дом и отправится в гости, то за ним потянется невидимая ниточка. Которая, в случае чего, приведет путешественника обратно. А когда паук приближается к чужой паутине, то ниточка эта прицепляется к такой же ниточке другого паука. И с каждым разом ниточка становится все толще, все прочнее. Но...
– Но?
– Но чем больше гостей побывает у паука и чем больше чужих паутин он посетит, тем больше ниточек будет к нему вести. И тогда получится такие же тенета, какие плету я и все мои сородичи, только вот они будут общими... Для всех. И... если в обычной паутине дернуть одну паутинку – паук, где бы он ни находился, почувствует прикосновение и будет знать, что его кружевную сеть потревожили. Но в общих тенетах такое прикосновение почувствует каждый паук... Даже если паутина не его... Даже если ему и дела никакого нет до мухи, попавшей в сети соседа... Он все равно почувствует. Все они почувствуют...
– Пффф! Какая глупая сказка! – воскликнул озадаченный кролик, едва не споткнувшись о корень. – И эти пауки поэтому сидят мрачнее тучи? Из-за нелепой сказки?
– Это не сказка, – с непривычной твердостью в тоненьком голосе возразил Пюи. – Это правда. Они вынуждены сидеть дома, боясь лишнего беспокойства. Они не хотят проблем, их устраивает спокойная, размеренная жизнь и... я их понимаю. Понимаю, почему эти пауки, изнывающие от скуки, смотрят на нас, как на невероятное развлечение.
– Развлечение? – пушистая бровь слегка приподнялась. – Аааа... понимаю.
– Ага, именно развлечение. Чудак-сородич и неведомый зверь – интересно же, – паучок вздохнул. – Жалко мне их...
– Жалко? Сам ведь сказал, что они тебя не очень то любят.
– Знаю, но... Все равно жалко.
Пюи очередной раз вздохнул и замолчал, не проронив за остаток дороги ни звука. Впрочем, кролик, глубоко задумавшийся и выглядевший слегка растерянным, решил не настаивать на продолжении разговора...

Вход в пещеру выглядел мрачным и неприветливым, а факелы, которые потрескивали слева и справа, придавали происходящему зловещий оттенок. Факелы... Хав слишком хорошо знал эти штуки и полагал, что ничего хорошего они сулить не могут. Пюи же, ставший более уверенным и спокойным, похоже, не первый раз тут бывал. По крайней мере, факелы у паучка никакого удивления не вызвали, а пещеры он ни капли не страшился.
– Постой... – кролик не горел желанием опрометчиво бросаться навстречу опасности... ну, или тому, что он считал опасностью. – А с чего ты взял, что Король Пауков захочет нам помочь?
– Закон.
– Закон? Еще один? – Хав фыркнул, скрывая свою нервозность. – Сложно как у вас все...
– Сложно? – искренне удивился Пюи, вглядывавшийся в темноту пещеры. – Да нет же! Каждый паук имеет право один раз задать Королю вопрос, на который тот должен ответить. А я эту возможность еще не использовал... Поэтому сейчас самое время. Увидишь – он обязательно подскажет, как выбраться из леса.
– Даааа? – с сомнением протянул кролик. – Ну... если ты так говоришь... Ладно, пойдем. Нет смысла ждать.
– Хорошо.
Пюи махнул лапой – мол, следуй за мной – и скрылся в пещере. Хав поспешил следом, безуспешно борясь с невеселыми мыслями, которые навевала на него мрачная атмосфера. Кролику казалось, что стены давят, а потолок нависает над головой и вот-вот рухнет. Тени от факелов выглядели притаившимися в засаде чудовищами, которые хотели попробовать каков на вкус мягкий беззащитный Хав... Кролик замотал головой. Вот ведь глупости всякие в голову лезут! А еще Король Пауков... На кого он похож? Такой же паук, только больше и страшнее?
– Мы пришли, – спокойный голос Пюи на миг отогнал нехорошие мысли, донимавшие кролика. – Это Король Пауков...
Они находились в просторной пещере, которую освещали десятки факелов. В центре стоял массивный деревянный стол, а вокруг – несколько деревянных стульев. Поднятая лапа Пюи указывала на один из них, где, удобно устроившись, рассеянно разглядывая потолок и улыбаясь, сидел...
Человек.

– Приветствую вас, друзья, – зеленые глаза мягко взглянули на вошедших. – Присаживайтесь.
Необычайно мягким, текучим движением человек отодвинул два стула и поставил перед собой.
– Спасибо, но у нас срочное дело... – пролепетал Пюи, удивленный видом Короля Пауков не меньше чем Хав. – Здравствуйте...
– Здравствуйте, – в свою очередь буркнул кролик, совершенно переставший понимать происходящее вокруг. – Простите за беспокойство, но мы пришли к Вам по делу...
– Да, мы хотим задать вопрос... – паучок запнулся. – Точнее, я хочу воспользоваться своим правом.
– Право-право-право... – тонкие пальцы Короля коснулись поверхности стола. – А ты помнишь, Пюи, что у тебя только одна возможность спросить? А ты не забыл... про свою мечту?
– Мечту? – кролик, в глазах которого уже вовсю темнела тревога, повернулся к Пюи. – Постой, не хочешь же ты сказать... – Хав постепенно начал понимать, что на самом деле намеревался сделать его приятель. – Ты хочешь пожертвовать своей мечтой?! Ради меня?! Ради того, чтобы помочь мне?!
– Да, – просто ответил Пюи, после небольшой паузы. – Ведь тебе беда грозит сейчас, а мечта... Мечта – это мечта.
Он загадочно улыбнулся и сложил передние лапы. Спокойный и неподвижный – как каменная фигурка, которые Хав видел у себя дома. Да уж... Никогда кролик и подумать не мог, что живое существо может выглядеть так. Значит... Пюи все решил для себя. И за себя. И за них обоих. Кролик вздохнул, не нравилось ему такое решение, совсем не нравилось. Но как поступить теперь самому Хаву? Принять жертву со стороны паучка? А если нет...
– Ну-ну, не переживайте так, – Король грациозно поднялся и встал, легко опираясь рукой о стол. – Скажу больше – вам совершенно не о чем беспокоиться.
– Но ведь у нас только одна возможность задать вопрос! – едва не закричал Хав, которого начало охватывать отчаяние. – Один и только...
– А с чего вы, собственно, это взяли? – на лице Короля не дрогнул ни один мускул, а глаза продолжали мягко смотреть на гостей. – На самом деле вы можете задать два вопроса. И я на них отвечу.
– Два?! – Пюи растерял всю свою невозмутимость. – Но как же Закон...
– Закон не нарушается. Вас двое – следовательно, два вопроса.
– Но... но... но... Но там же... Закон... говорит, что только пауки...
– Только пауки? Разве? – Король, как ни в чем не бывало, налил из кувшина, стоявшего на столе, какой-то белой жидкости в свою чашку. – В Законе ничего подобного нет. Просто пауки рассказывали другим паукам, а те – следующим и следующим... Пауки паукам рассказывали Закон. Какой? Конечно же – Закон Пауков. Первоначальный смысл немного изменился, но в этом не было ничего страшного, ведь в Темном Лесу живут только пауки. Но теперь... Пюи, я рад познакомиться с тобой. Ты решился пожертвовать самым ценным только для того, чтобы помочь случайному знакомому. Можно даже сказать... я восхищен.
Он замолчал, задумчиво рассматривая чашку в своей руке, затем взял со стола предмет серого цвета и отломал небольшой кусочек, который тут же отправил в рот. Казалось, Король позабыл про гостей, довольствовавшись разъяснениями по поводу Закона... Впрочем, Пюи и Хав, донельзя обрадованные таким удачным разрешением ситуации, не стали придавать странному поведению хозяина пещеры особого значения. В конце-концов он же Король, Верно?
– Значит, мечта... я могу... – пролепетал паучок, переводя ошарашенный взгляд с кролика на короля и обратно. – Я и не думал... я уж думал... я...
– Ну вот, видишь, и незачем было так далеко заходить. Ишь чего удумал – мечтой жертвовать! – ворчливо заметил Хав, по светящимся глазам которого, тем не менее, было понятно, что он счастлив. – А обо мне подумал? Я ведь всегда бы помнил, что из-за меня один маленький паучок остался без мечты... А я не хочу о таком помнить!
Король многозначительно кивнул, то ли соглашаясь со словами кролика, то ли намекая на некоторую неловкость ситуации, и продолжил с аппетитом пережевывать очередной кусочек, отломленный от загадочного серого предмета.
– Ааааааа... – Хав присмотрелся к хозяину пещеры. – Это же... Хлеб! И молоко! Но откуда?! В Темном Лесу?! Откуда?!
Король, рот которого был занят пищей, покачал головой и выставил перед собой указательный и средний палец, сложенные буквой V. Два. Вопроса.
– Понял-понял, – тут же отступился Хав. – Просто интересно, но раз уж так, то... Мой вопрос – как выбраться из Темного Леса?

– Ну и как все прошло? О чем ты спросил Короля? Что он ответил? – затараторил Хав, когда Пюи появился из сумрака пещеры. – Я тут целую вечность стоял. Хоть пауки и перестали глазеть, но все равно не по себе... Мрачно слишком.
– И ничего не мрачно, – Пюи вздохнул. – Пойдем, тебе ведь нужно побыстрее выбраться из Темного Леса.
Он поправил и без того прекрасно сидевшую шляпу, после чего бодро зашагал по тропинке.
– Постой! – Хав поспешил за приятелем. – Так что же тебе ответил Король? Ты спросил его о чем-нибудь?
– Конечно. Он...
Пюи замолчал. Хоть голос паучка сейчас был вполне спокойным, но не было ли это обычной попыткой скрыть свои чувства? Хав не знал, да, впрочем, и не хотел знать. Если Пюи захочет – расскажет сам. А пока просто интересно – что же произошло в пещере, когда Король попросил кролика остаться снаружи...
– Он рассказал мне, как найти мечту, – продолжил Пюи после небольшой паузы. – Даже не стал спрашивать – сразу ответил. Красная дорога, одиночество, половинка, книга листвы и... тень воздуха. Он сказал – это как карты, случайный расклад, предопределенный заранее. Он сказал – это твоя судьба, Пюи. Он сказал... он пожелал мне удачи.
– Любит загадки ваш Король... Впрочем, чего еще ожидать от человека? – кролик фыркнул. – Пф... В любом случае – мне он помог, а остальное неважно. И... я рад, что не пришлось жертвовать твоей мечтой... Пюи.
– Не стоит... Я тоже рад, но я делал то, что должен был сделать, – голос паучка стал тише, видно не очень-то и приятна ему эта тема. – Кстати, а что такое хлеб и молоко? Это пища Короля?
– Пф... Если бы. Такую пищу едят все... Ладно, забудь. Неохота рассказывать...
– Но... – Пюи наткнулся на угрюмый взгляд кролика. – Хорошо.
Некоторое время они шли молча. Ветер шелестел листвой над головами приятелей, и этот звук сейчас стал особенно громким и отчетливым. Тот же самый ветер скользил по земле, пригибая траву и поднимая пыль, а деревья, как безмолвные стражники, стояли неподвижными рядами справа и слева, расступаясь лишь спереди, но и то, лишь для того, чтобы потом сомкнуться за спиной...
Хав не знал, о чем сейчас думает Пюи, наверняка на паучка Темный Лес не производил такого же гнетущего впечатления. Что же до самого кролика, то его сейчас больше заботили мысли о том, что нужно сделать, когда они доберутся до окраины леса и вступят на территорию Бескрайних Полей. Сработает ли шляпа там? Достаточно ли будет света? Кролик не знал, но понимал, что единственный способ развеять сомнения – лично убедиться в успехе либо провале намеченного предприятия...
– А ты любишь яблоки? – Пюи внезапно остановился. – Знаешь, такие желтые и круглые...
– Пф... Конечно, знаю. Правда, они не только желтыми бывают, – кролик по обыкновению фыркнул. – Нет, не люблю. А почему ты спросил?
– Просто... – смущенно проговорил паучок. – Я хотел зайти к дядюшке, он как раз по пути живет. И там, рядом с его домом, старая яблоня. На ней всегда такие красивые яблоки! Желтые-желтые, как солнышко...
– Так ты ими питаешься, что ли? – удивился Хав.
– Нет... – Пюи погрустнел. – К сожалению...
– Тогда и незачем время терять... – паучок стал совсем печальным и кролик, почувствовавший себя немного в этом виноватым, смягчился. – Хорошо. Но только недолго. У нас... то есть, меня, мало времени.

– Ты не стал говорить с дедушкой? – Хав подозрительно взглянул на приятеля. – Тогда зачем мы приходили к нему? Чтобы постоять неподалеку и уйти?
– Понимаешь... Раньше я часто спрашивал совета у дедушки. Он ведь хоть и странный, но умный... Иногда он давал очень хорошие советы. Но... – Пюи смутился. – Я больше не хочу полностью полагаться на чужие слова... Король, он дал весьма неопределенные указания, это так, но теперь я даже рад. Ведь если бы мне рассказали все, было бы неинтересно, а, кроме того, мне не пришлось бы думать. А я так... не хочу. Не хочу и все.
– Хорошие яблочки, – кролик задумчиво рассматривал один из спелых плодов, упавших на землю с дерева. – Значит, ты говоришь, что хочешь дойти до всего самостоятельно? Похвальное желание, очень похвальное... Знаешь, в начале я считал тебя совершенно другим... Впрочем, неважно.
Яблоко полетело обратно на землю, ударилось с глухим стуком и скрылось в густой траве. Хав, внимательно следивший за падением фрукта, демонстративно ударил лапой о лапу и повернулся к приятелю.
– Пюи... а ты понимаешь, каково это – думать и поступать самостоятельно? Понимаешь, насколько это сложно?
– Я... не знаю... – паучок делал вид, что разглядывает траву, при этом старательно избегая смотреть в глаза Хаву. – Но... но... я не боюсь. Я готов...
– Пф... Готов, значит, – кролик вздохнул. – Ну и ладно тогда. Пойдем, время не ждет.
Он развернулся и быстро пошел к тропинке, что должна была вывести их на окраину Леса. Пюи, воодушевленный ответами Хава, поспешил следом... Стоило ли говорить паучку всю правду? О той боли, которую ему придется пережить, об одиночестве – настоящем одиночестве – которое будет преследовать до самого-самого конца... или, наконец, о горечи, которая всегда идет рядом с пониманием... Кролик не знал верного ответа. Да и есть ли он, верный?
Хав, вот уже который раз за этот день, вздохнул и улыбнулся приятелю. Сейчас нужно было проверить, правду ли сказал Король, и вела ли на самом деле тропа к окраине Темного Леса. А остальное... остальное – потом.

– Ого! Ничего себе! – Пюи недоверчиво разглядывал бесконечное поле густой и высокой травы, ярко-желтое солнце над головой, полупрозрачное небо почти без облаков и... широкую тропинку, усыпанную красным песком. – Красная дорога!
– Да уж... и почему я знал, что так и будет? – проворчал кролик, выходя из тени, отбрасываемой одним из деревьев, что росли на окраине Темного Леса. – Король Пауков рассказал, как выбраться из леса. Он же сказал тебе, как найти счастье, упомянув, в том числе, Красную дорогу. Совпадение? Нет, этот хитрец знал, что мы пойдем вместе. Но все равно, я не до конца понимаю...
– Она красная...
– Да, красная, а что? – удивился Хав. – Король знал, где находится Красная дорога, потому и рассказал нам, как сюда добраться. Или ты про сам цвет? Ну, необычно, но я не вижу ничего удивительного...
– Да нет, я о другом, – рассеянно отмахнулся Пюи. – Он сказал – красная, но мог сказать – зеленая, желтая, синяя.
– Как это? Дорога же красная!
– Сейчас – красная, – паучок задумчиво взглянул на кролика. – Потому что он так сказал. Сказал бы “зеленая”, мы сейчас бы стояли у начала Зеленой дороги.
– Но... но... Это невозможно! – Хав был возмущен, очень возмущен. Причем не столько тем, что сказал Пюи, сколько своей неспособностью поверить в подобное...
– Хав... – паучок не обиделся недоверием приятеля, лишь немного погрустнел. – А возможно ли то, что из самой обычной шляпы выскочит кролик? Из самой обычной шляпы, в которой до того было совершенно пусто. Возможно?
Произойди этот разговор немного раньше, Хав, несомненно, ввязался бы в спор, пытаясь убедить Пюи, что в кроликах, выскакивающих из шляп, нет ничего удивительного. Он сказал бы, что это лежит в самой основе мира, так же, как и восход солнца, серебристый круг луны или дождь, поддерживающий круговорот всего живого... Так было бы раньше, но сейчас кролик уже не был так уверен в собственной правоте. Может, для паучка те вещи, казавшиеся Хаву обыденными и привычными, кажутся чудесами и диковинами? Пюи ведь и кроликов никогда не встречал...
– Не знаю, – наконец, ответил Хав. – Наверное, ты прав.
Он попытался улыбнуться, не смог, тогда просто махнул приятелю лапой и ступил на красный песок тропы.
– Постой! Ты же хотел вернуться домой сразу, как мы выберемся из Леса.
– Верно, но впереди я заметил небольшой холмик... Видишь? – лапы кролика немного проваливались в мягкий песок, но он шел вразвалочку по другой причине – шляпа-то оставалась у Пюи, который все еще стоял на границе Леса и Поля. – Там должно быть светлее... Ну же, идем!
На самом деле, Хав не сомневался, что нет никакой необходимости подниматься повыше, что шляпа сработает и так, но... можно же лишних пару минут побыть в обществе доброго и наивного паучка? Додумав эту мысль, кролик слегка прикрыл глаза и улыбнулся. Искренне.

Полоски всех цветов радуги, сменяя друг друга и колеблясь, словно волны, разбивающиеся о берег, шли по внутренней поверхности шляпы до самых полей. Они то бледнели, то становились ослепительно яркими, даже ярче солнца, а сам многострадальный головной убор сейчас напоминал праздничное украшение. Вот только радость, в отличие от праздничной, была перемешана с легкой печалью.
– Мне... – кролик опустил глаза. – Пора уходить.
– Прощай... – паучок выглядел ужасно расстроенным, того и гляди – заплачет. – Рад был познакомиться с тобой, Хав...
– И я... – кролик вздохнул, не таким он себе представлял завершение своего путешествия... впрочем, и друга он не планировал найти. – Пока, Пюи. И не расстраивайся ты так. Лучше обещай мне... обещай, что найдешь вторую половинку серебряной нити. Ведь это и есть твоя мечта, верно? Помнишь, что говорил Король Пауков... Найди ее. Ради меня. И ради себя. Хорошо?
– Хорошо... – Пюи с трудом сдерживал подступившие слезы. – Хорошо, я постараюсь...
– Ну же, выше нос! И... – Хав, наконец, посмотрел на своего друга. Тепло-тепло посмотрел, не грустно, а скорее обнадеживающе. – Удачи тебе.
Он произнес это и сразу же прыгнул в шляпу. Многострадальный головной убор задрожал, стал переливаться разнообразными оттенками желтого, красного и зеленого, а потом качнулся и упал набок. Пюи подождал немного – вдруг у кролика ничего не вышло – и, убедившись, что шляпа снова стала просто шляпой, подошел и водрузил себе на голову...
Минуту спустя он уже быстро шел по Красной дороге. Что там говорил Король Пауков? Красная дорога, половинка и еще много всего. Интересно! Ведь это самое настоящее приключение и оно продолжается! И Хав... Он не произнес вслух, но Пюи знал, что кролик вернется. Обязательно вернется. Пусть не сегодня, пусть не завтра, но когда-нибудь... Обязательно. А сейчас у паучка есть важное дело и потому он должен дойти до конца Красной дороги. Неважно, насколько она окажется длинной, если понадобиться – Пюи все Бескрайние Поля из конца в конец пересечет...
В поисках своей мечты.

 

Ответ: Кусочек моей души

Шаг в пустоту


Без даты

Мне вновь приснился сон, который снится каждый год, в один и тот же день. Я не знаю, есть ли в этом какой-то скрытый смысл. Может просто совпадение, тем более, что мне часто снятся странные сны и в сравнении с ними этот – не самый удивительный. Но, все же, он отличается – обычно я, проснувшись утром и вспомнив сон, пытаюсь узнать его значение с помощью сонника. Такая синяя потрепанная книжка – в ней много снов и много толкований этих снов. Точнее не так – там просто слова, образы, встретившиеся во сне. Стол, облако, встреча. Слева. А справа – значения.
Мне нравится разгадывать свои сны, в этом есть какое-то волшебство. Правда, не всегда толкование разных образов из одного и того же сна вяжется друг с другом. Может получиться и совершеннейшая ерунда, а ведь там еще бывает несколько значений для каждого слова... Все равно интересно. Как кубик-рубик складывать. Только, если с кубиком у меня никогда не получалось, то сны в этом смысле проще. В них нет ответа...
Мне часто снятся сны. Почти каждый день. Мама говорит, что сны снятся всегда, просто человек их забывает. Но как узнать – правда это или нет? Как я могу узнать, что мне снился сон, если я его забыл? Иногда кажется, что я специально забываю. Ну, просто устал и решил сделать перерыв. По крайней мере, я считаю это разумным. Жаль, что с тем сном все иначе...
Мне каждый год снится сон, каждый год, в один и тот же день. Во сне я вижу две двери. Две совершенно одинаковых двери, похожих на дверь нашей квартиры. Только номера на них нет, да ручка другая – круглая и вся блестящая. Во сне есть только я и эти двери... хотя есть еще земля, трава, дома вокруг – самый обычный пейзаж, который я вижу каждый день, выходя на улицу. Но двери, висящие в воздухе, не принадлежат тому миру, где я нахожусь. Их на самом деле нет, и вижу их только я. И еще – только я знаю, что одна из дверей открывают дверь в другой мир, в настоящий, туда, где я на самом деле должен находится. А другая – ведет в пустоту. Я не знаю, что такое пустота, но чувствую страх, когда думаю о ней. И мне нужно выбрать... Выбрать дверь. И я выбираю, каждый раз, каждый год, в один и тот же день. И каждый раз выбранная дверь ведет в пустоту...
А потом я просыпаюсь.


15 июня

На улице опять льет, как из ведра. Льет, льет и льет. Надоело. И погулять не выйти, и дома делать нечего. Причем так – уже недели две. Сижу и сижу, книжки читаю. Приключенческие в основном, но попадались и сказки, и фантастика. А еще – журналы научные. Даже интереснее книжек... Нет, читать я люблю, очень люблю, но не целыми днями же этим заниматься!
Тут, к тому же, всякие глупые мысли в голову приходить начали. Стал сравнивать нашу жизнь с книжной, а людей – с книжными героями. Невольно очередной раз посмотрел в окно и увидел дождь. Там дождь, а на бумажных страницах – зеленеют леса, светит солнце, раскинулись водная гладь моря. Или – узкие коридоры звездолетов, скалистая безвоздушная поверхность астероида, непредсказуемый климат новых планет... Ух! А может просто чистые улочки южного города, мощеные прочным камнем, кругом высятся двух-трехэтажные дома, резные ставни, фонтаны на каждом перекрестке, небольшие садики окружены узорчатыми заборами... Эх... В книгах-то наверняка не бывает долгих нудных дождей, когда капли стучат по крыше, а кажется – прямо по моей голове. Тук-тук-тук без конца. Надоело...
А вот еще интересно – есть ли в жизни такие герои, о которых пишут в романах? Пытался вспомнить знакомых – но никто не подходит, даже чуть-чуть. Разве что мой друг Женька... Да ведь и он, бывает, дерется или хулиганит, и взрослых не слушается. Похож, разве что, на какого пирата. Или благородного разбойника. Но ни те, ни те мне не нравятся... А те, кто нравится – таких нет. Среди тех, кого я знаю или вообще? Эх...


Неразборчиво, можно лишь понять, что последняя буква - я

Дождь кончился. После почти месяца проливных ливней небо, наконец, иссякло. Сейчас оно было светло-светло серым, без единого облачка. Мне нравилось стоять на улице и смотреть - на мокрые, не оправившиеся от дождя деревья, на сотни ручейков, бодро бегущих по дороге, а потом сливающихся в один журчавший поток. Эта небольшая речка впадает в речку самую настоящую, которая поднялась уже на три метра. Когда я увидел мутную бурлящую воду, то даже немного испугался - так близко была река, почти к самым домам подступила.
Теперь можно бегать по улице, можно бросать в мутные ручейки кусочки веток и смотреть, как они плывут, можно... Много чего можно. Но не хочется. Совсем ничего не хочется. Стою около дома, смотрю на небо. Смотрю и стою. И все. Даже странно...
И мыслей никаких нет. И планов на сегодня или завтра тоже нет. Нет просто потому, что я не знал, когда погода изменится и перестанет поливать землю бесконечными потоками воды. Если дома сидеть – тут никакие планы не нужны, майся бездельем и думай о чем хочешь. Да уж... как-то и радости особой нет оттого, что дождь прекратился - только облегчение и все. Как камень с плеч свалился...
Нет, не хочется сегодня гулять. Лучше почитаю немного, а потом спааааааать...


9 июля

День рождения... Что означает он для других людей? Праздник, подарки, встреча с друзьями. Не забыть свечки задуть на торте, за уши подергать, проговорить заученные поздравления. Скучно... А в этот раз вообще всего три человека гостей пришло. Хотя так, наверное, лучше. Более искренне, что ли. Правда, если ли вообще та искренность? Не знаю. В тот момент я старался о подобных вещах не думать. Не хотел портить настроение друзьям, да и, к тому же, мне было вполне неплохо. Даже хорошо. Наверное.
Ничего, конечно, особенного. Просто еще один обычный день. Но... именно в тот день мне подарили велосипед. Нечто среднее между взрослой и детской моделью. Слегка великоват для меня, но оно и понятно – на будущее. Разноцветное новенькое чудо теперь стояло в комнате. Велосипед... Я давно втайне мечтал о нем, отчаянно завидуя счастливым обладателям такого транспортного средства. Это может показаться глупым, но мне виделась в велосипеде та частичка свободы, которой мне временами очень недоставало. Как глотка свежего воздуха. Возможно, потом я назову это как-то иначе, но сейчас...
Сейчас я учился ездить на подарочке. Ух, этот подарочек! В первый же раз колесом в порог на полной скорости въехал, чудом удержался и не полетел носом в дверь. Хотя, наверное, я сам виноват – думал, что научиться ездить очень легко. Сел и поехал – раз плюнуть. Ага, как же. И коленку о камни расшиб до крови, и в траву много раз падал... Больно падал. А все еще сижу на сидении, как мешок с картошкой. Увесистый такой мешочек. И падкий. Или падучий. Не знаю, как правильнее... Но ничего, не сегодня, так завтра научусь.
Обязательно.


18 августа, зачеркнуто – 22 августа

Странный выдался день. Странный и неприятный. Причем, утро не предвещало ничего такого – лазили в палисаднике по деревьям, бегали на пруд купаться, потом сидели на лавочке и болтали. Иными словами – время пролетело быстро и незаметно, как, впрочем, бывало почти всегда. Но... ближе к вечеру что-то изменилось. Я даже не могу сказать, что именно, словно одна из мельтешащих в воздухе назойливых мух по очереди залетела к нам всем в голову и нажужжала там всякой ерунды. Действительно ведь ерунды – ну зачем было набирать в палисаднике целую кучу незрелых слив, а потом, притаившись за углом, устроить бомбардировку части нашей общей компании... Глупо. И веселого в этом мало... Как до драки не дошло – удивляюсь! Хотя на грани было, на грани...
Вот теперь сидим по домам, надувшись, как воздушные шарики. Того и гляди, лопнем от обиды друг на друга. И Женьке попало... Ведь я его подбил на эту авантюру. А его ругать будут. Из-за меня. От этого еще обиднее. Сижу на порожке, ежусь от вечерней прохлады, пялюсь в черное безлунное небо и дуюсь. На кого? Да на самого себя. На свою глупость. На черноту, внезапно обнаружившуюся внутри меня, черноту куда темнее и отвратительнее самой безлунной ночи. На силу воли, которой оказалось недостаточно, чтобы помешать реализовать мелочные устремления...
Ночь была удивительно тихой. Наверное, и ее тяготило произошедшее вечером...

Все разрешилось на удивление быстро. Точнее не разрешилось – просто сошло на нет. Само собой. Наверное, нам всем неинтересно было обижаться друг на друга. А может – мелочь, поначалу казавшаяся очень важной и обидной, снова превратилась в незначительное происшествие... Кто знает. Для меня, ставшего, по сути, инициатором этой ссоры, этого нелепого конфликта на пустом месте, такой исход был наилучшим. Хотя осадок, конечно, остался. Неловкость, которую я испытывал каждый раз, видя тех, кого вольно или невольно втянул в эту глупую затею... Я чувствовал себя глупо. Я очень не любил чувствовать себя глупо. Как-то так.
Когда я подошел к нашей обычной компании, то слегка опасался, что меня оттуда прогонят. Или, в крайнем случае, выскажут все, что обо мне думают. Но не случилось ни того, ни другого. Одни промолчали, другие поздоровались и продолжили говорить о чем-то своем. Все не так, не так, как должно быть... Я чувствовал себя неловко, словно на мне одежда гораздо меньшего размера, которая натянулась и отчаянно трещит, грозя порваться. Я не знал, что сказать, не знал что сделать, я просто стоял и смотрел, как они играли...
Эту игру я видел впервые. Суть в том, чтобы нарисовать мелом на асфальте или стене дома рисунок и потом угадывать, что он означает. Например – прямоугольник, а в нем две линии. Один говорил – решетка. Другой – рельсы. Отдаленное сходство и впрямь было, но... Я не знал, никаких мыслей не приходило мне в голову. Я смотрел на этот рисунок и не понимал в чем его идея. Словно скользил по поверхности, не в силах ухватить смысл. Но вот что интересно, если все вокруг азартно играли в угадайку, пытаясь совершить результативный тычок пальцем в небо, то я просто смотрел. Мне не хотелось угадывать, я знал, что автор рисунка рано или поздно расскажет, что же означают две линии пересекающие прямоугольник...
Ответ оказался забавным. Жираф, стоящий напротив окна. Когда не видишь всего, трудно догадаться о том, как обстоят дела на самом деле. А мы – видим? Видим все? Я задумался. На миг реальность показалась мне плоской – плоские люди вокруг меня, плоские дома, плоские деревья, плоское небо, занавесью повисшее над головой. Через секунду все пришло в норму. Наверное, я слишком много переживал в эти дни. Наверное, нужно проще относиться к таким происшествиям... Не знаю. Не хочу знать.

Я нарисовал круг. Сказал, что это люк, ведущий в другой мир. Всем понравилось, а мне... мне стало грустно. Немножко...


13 июля, пятница

Сегодня день, считающийся несчастливым. Есть люди, для которых и темная кошка, перешедшая дорогу, и нож, случайно выпавший из рук, и не та нога, с которой они постоянно встают, все знаменует грядущую беду. Ну, вот думают они, что это предупреждение. Думают и боятся. А беда все не приходит. Несчастные люди.
А мне все равно. Даже слегка забавляет. Как-никак достаточно редкое сочетание дня недели и числа. Да и само число – тринадцать, чертова дюжина, на один больше двенадцати... Как дополнительный час, прибавляющийся к циферблату. Бывает же один лишний день в феврале каждые четыре года, так почему же не добавлять один час к двенадцати уже имеющимся? Это было бы... логично. Именно – логично.
Да уж, какие только глупости в голову не лезут. Наверное, и в самом деле что-то не совсем правильно с сегодняшним днем. Я, конечно, не испытываю и тени страха, но чувствую себя довольно странно. Хотя... Может дело во мне? Может пятница тринадцатое тут совершенно не при чем? А что если я все придумал – этот день, себя самого вместе со всеми чувствами, мир, что вокруг? А что если...

Ближе к вечеру я, наконец, выбрался из дома. Посижу на лавочке, поболтаю с Женькой о всякой ерунде. Лишь бы ни о чем не думать... не думать... не думать...


1 августа

Не хочу. Ничего не хочу. Никого не хочу видеть. Забыться бы сном, но я неприлично бодр. Все книги прочитаны. Надоело. Не хочу...


10 августа

Никогда бы не подумал, что буду заниматься подобным. Сочинять шахматные задачи – это ж надо! С утра до ночи сидеть над доской и переставлять фигурки. Мат в три хода... мат в два хода... ничья... Можно сказать, что я занимаюсь этим от скуки? Наверное. Но не только. Мне нравится, мне по настоящему нравится. Ведь эти угловатые, неказистые и, возможно, смешные задачки – мои. Мои...


19 июня

Все проходит. В том числе и мое увлечение шахматами. Причина банальна – надоело. Мне многое со временем надоедает. Наверное, так и должно быть. Наверное, подобное случается со всеми. Дети, взросление, опыт, нужно все попробовать... Правильные слова. Не люблю их. Потому что слова – это просто слова. Неважно – правильные они или нет...
Мы по-прежнему убиваем время, целыми днями играя в карты. Эволюция, однако. Человек ходячий любил прятки, догонялки, футбол... Но постепенно поумнел. Развился. И превратился в человека сидячего – сначала шахматы, что само по себе еще не очень плохо, потом всякие монополии, потом карты – куда ж без них. Стопка прямоугольников с одинаковой картинкой на обороте. Легко научится, не нужно никаких способностей, ничего. Места не занимает... В общем – идеальное средство. Чтобы убивать время. Чем мы и занимались...
Я не знаю почему. Когда пытаюсь поразмыслить над причинами – натыкаюсь на стену. Даже не так... на пустое безвоздушное пространство. Космос без единой звездочки. Куда не посмотри – везде все одинаковое. Чернота, да чернота. Наверняка, у остальных были свои мотивы. Может, кому-то даже нравилось. Может, кто-то видел в этом смысл. В этой бесконечной игре... Я – нет. Я сидел с дежурной улыбкой на лице и, хитро прищурившись, раздавал карты. Делал вид. Скрывал свое равнодушие. Похожие как близнецы прямоугольники падали на стол, разделяясь на несколько равных кучек. Я вздыхал, когда был плохой расклад, мои глаза блестели, когда на руках оказывались сильные карты, я поддерживал вялый разговор.
– А мне нравится рок...
– А мне реп...
– А мне не нравится...
– А я смотрел это...
– А у меня есть то...
– А у меня тоже есть то...
Банально. Предсказуемо. Скучно. Словно на рынке, только непонятно – кто, кому и что предлагает. Наверное, так надо. Не знаю. Но мне не нравилось. Даже нет – мне просто было все равно. Эти люди... Друзья? Приятели? Знакомые? Когда-то нас многое связывало. Общие интересы... нет – взаимная интересность. Да, именно так. Мы были интересны друг другу. Раньше. А теперь – мне они глубоко чужды. Словно смотрю через стекло аквариума. Но с какой стороны?
Не знаю...


7 июля

Седьмое ноль седьмое. Если вначале приписать еще один нолик, как часто делают в календарях, то получится число, состоящее из двух одинаковых половинок. Почему-то такие числа считают счастливыми. Автобусные билеты, даты, номера телефонов... Люди везде ищут смысл, ответы на свои невысказанные вопросы. Мне так забавно... Я ведь не ищу. У меня нет вопросов. Никаких. Но посмотреть со стороны... бывает весьма любопытно.
Мне говорят – если 11.11 в 11.11.11 загадаешь желание, то оно обязательно сбудется. Я задумчиво киваю в ответ. Я не пытаюсь переубедить. Мне все равно. Только вспоминается... Правильно ли называть то, что со мной было ощущением? Или просто игрой воображения? Когда в одно мгновение ты перемещаешься в темную комнату, где свет исходит только от полупрозрачного окна и загадочно мерцающих огоньков перед ним. Похоже на пульт управления, а за стеклом... Ты смотришь и видишь то, что происходит снаружи. Видишь своими глазами. Видишь, словно находишься внутри своих глаз. А пульт – управляет каждым движением. А потом... Все исчезает. Как мираж. Как странный и нелепый сон. Но исчезает или возвращается? Не знаю...
Мне говорят – у тебя хорошая линия жизни... и линия ума... и линия судьбы... Я не помню названий, я помню, что согласно кивал в такт. Мне говорят – парад планет, грядет давно предсказанный конец света... Когда один срок проходит – называют новую дату. И так каждый раз. А я молчу и смотрю со стороны. Я не вмешиваюсь...
Я все еще не верю в знаки.


Дата сначала написана, а затем с тщанием перечеркнута несколько раз, так, что нельзя ее разобрать

Я не практически не испытываю эмоций. Только самые основные - страх, раздражение, переходящее в злость, тоска, переходящая в тупое равнодушие. И, конечно же, скука. Каждый день похож на предыдущий. Каждую ночь снятся сны. Одинаково безумные. Но мне нравится... жаль, что это лишь сны. Жаль, что я их забываю утром. Наверное, так надо. Не знаю...


11 августа

Я устал. Нет действия, мир застыл в статичном резонансе. Движение по скручивающейся в жгут спирали... Больно... Одни и те же лица, подсвечены серым, как картины за противоударным стеклом. Я много читаю. Я много думаю. Я... зря. Все это – зря. Это не мой мир. Я здесь лишний. Чужой. Чуждый. Не его... Реальность кажется насквозь фальшивой. Позолоченные нити проходят сквозь тела, исчезая в мыслях, глаза смотрят не на тебя, а за тобой... Пусто. Слишком пусто. Похоже, я совершил непоправимую ошибку. Еще тогда, давным-давно...


Без даты

Завтра мне должен присниться сон. Тот самый сон, где две двери. Одна – в настоящий мир. Другая – в пустоту. Я много раз выбирал. И каждый раз ошибался. Каждый раз за открытой дверью я видел серую мглу. Манящую и страшную. И отступал. Каждый раз. И пытался снова. И снова находил пустоту. Попытка за попыткой. Неудача за неудачей. Я думал, что ошибался с выбором. Но теперь я понимаю, что ошибка была – отказываться от своей судьбы. Наверное... Наверное, так. Я не знаю. Я не уверен. Я могу ошибиться снова. Но...
Завтра мне присниться сон. За дверью я найду пустоту. И... сделаю выбор. Самый простой выбор в моей недолгой жизни...

 

Ответ: Кусочек моей души

Гибель


Гриф упал с пробитым клювом,
Листья кружатся угрюмо,
Жизнь помечена извне,
Привыкаю к новизне.

Мы уже совсем не те,
Гаснут тени в темноте,
Тает время в тишине
В беспробудном страшном сне.

Чахнет желтая трава,
Тлеет неба синева,
Ветви сохнут день за днем
Под злым солнечным огнем.

Вот металла ржавый стон,
Молча рушится бетон,
Топот в ритме суеты
Разрушает все мосты.

Мы уже познали боль,
Мысли множатся на ноль,
Слова сталью на устах
Чувства обращают в прах.

Вновь коту попалась мышь,
Лед свисает с мокрых крыш,
Лапу волка сжал капкан,
Цвет свободы – кровь из ран.

Ветер бурей станет в срок,
Преподав всем нам урок,
Следом мутная вода -
Все исчезнет навсегда.

Взгляд давно следить устал,
Мир теперь концертный зал,
Так зачем же нужен я?
Жизнь здесь лишняя моя...

 

Ответ: Кусочек моей души

Попробовал написать небольшую пьеску. Что-то вроде сатиры.

Час без суда

(пьеса)


*В небольшой, но просторный зал входят люди. Первым шествует массивный человек в одеянии судьи, в руках он несет молоточек с золоченой надписью. Следом двое охранников вводят подсудимого - молодого человека лет двадцати. В зал суда также заходят: секретарь судьи, прокурор, девушка, являющаяся пострадавшей и несколько зрителей. Судья минуту ждет, пока все займут свои места, а затем ударяет своим молоточком по столу.*
– Итак. Дело слушает суд в составе судьи Чукчеллы-один-один-один-один, прокурора Ой Кайн Мина и секретаря... *Мучительно пытается вспомнить, но все усилия оказываются тщетными.* Просто секретаря.
– Но господин судья! *Обеспокоенный прокурор, худощавый человек среднего роста в строгом костюме серого цвета, встает со своего места.* Как же господин адвокат?
– Сегодня суд будет проходить без господина адвоката.
– Но господин судья!
– Пожалуйста, господин прокурор, вернитесь на свое место. Я решил, что суд будет проходить без адвоката – значит, суд будет проходить без адвоката. Кто тут судья, в конце концов, я или Вы?
*Посрамленный Ой Кайн Мин садится, и Чукчелло продолжает произносить свой стандартный монолог.*
– Итак. Слушается дело о словесном посягательстве на личность. То есть об оскорблении. В содеянном обвиняется... *Судья неожиданно свирепеет, глаза наливаются кровью.* Обвиняемый, встать!
– Я уже стою... *Мямлит, испуганно поглядывая на Чукчеллу.*
– Выпрямитесь! Почему плечи вниз опущены? Почему одежда как мешок висит? *Удовлетворенно щурится, постепенно успокаиваясь и чуть сдуваясь, как воздушный шарик, из которого выпустили часть воздуха, чтобы не лопнул ненароком.* Вы понимаете, в чем Вас обвиняют?
– Да... *Неуверенно*
– Не мямлить! Вы в суде или как?! *Чукчелло для острастки стукнул по столу молотком.*
– Да. *Уже более твердо, но видно, что это стоило юноше немалых усилий.*
– Молодец! Хвалю! Раз все понимаете, то расскажите о том, как Вами было совершенно инкриминируемое деяние. И подробности, подробности не забудьте! Суд интересуют даже мельчайшие детали!

*Тем временем в зале происходит негромкий разговор. Один из зрителей что-то шепчет другому.*
– Вот у судьи имечко-то! Чукчелло-один-один-один-один... и не выговоришь сразу.
– Ага. Нет бы Чукчелло-две-тысячи звали...
*Судья, услышавший последнюю фразу, яростно стучит молотком.*
– Вон! Немедленно покиньте зал суда! Да, вы-вы!
*Провожаемые торжествующим взглядом судьи двое излишне разговорчивых зрителей удаляются.*

– Воздух стал чище, не находите, господин прокурор? *Улыбающийся Чукчелло демонстративно оборачивается к прокурору. Затем, выждав паузу, возвращается к допросу подсудимого* Итак, подсудимый, рассказывайте. Как вы оскорбили девушку?
– Я ее не оскорблял! *Юноша пытается возмутиться.*
– Оскорбляли. *Чукчелло гасит попытку сопротивление одним-единственным, но очень тяжелым взглядом.* Или вы будете отрицать, что назвали ее... девушкой?
– Ну, назвал... *Неуверенный голос.* Но это не оскорбление!
– А она говорит - оскорбление. И я считаю это оскорблением. И господин прокурор... *Пристально смотрит на Ой Кайн Мина.* Тоже считает, что это оскорбление.
– Да-да. *Суетливо соглашается.*
– Итак. *Подытоживает Чукчелло, насмешливо разглядывая подсудимого.* Все считают, что Вы оскорбили девушку – значит, Вы ее оскорбили. И теперь суд должен назначить вам наказание...
– Расстрелять! *Вскакивает с места Ой Кайн Мин, смущается, встретившись с укоризненным взглядом судьи и тихонько садится обратно.*
– Ну что же Вы, господин прокурор... *Ласково говорит Чукчелло.* Мы собрались не для того, чтобы репрессиями заниматься, а для того, чтобы осудить... *Поправляет сам себя и повышает голос.* Судить негодяя, посмевшего оскорбить девушку. Справедливо и беспристрастно судить.
*Впечатленный страстностью речи зал молчит. Чукчелло, тяжело вздыхая, откидывается на спинку просторного кресла, забыв по обыкновению стукнуть молоточком по столу. Прокурор ерзает на своем месте, поглядывая то на судью, то на подсудимого. Юноша, обвиняемый в преступлении, опустил голову вниз и сгорбился, понимая, что его ожидает. Пауза.*
– Итак. *Чукчелло встает, являя зрелище весьма внушительное и внушающее.* Оглашается приговор... *Делает театральную паузу.* Суд, рассмотрев все обстоятельства дела, признает подсудимого виновным и приговаривает его к десяти годам изоляции от общества.
*В зале начинают шушукаться.*
– Молчать! *Судья стучит молоточком, и разговоры тотчас стихают.* На этом все, просьба покинуть зал суда.
*Чукчелло забирает свой молоточек с позолоченной надписью "Великому Судье Чукчелле-один-один-один-один" и выходит из-за кафедры. Зрители постепенно расходятся, прокурор собирает бумаги в свой портфель, секретарь уже куда-то исчезла. Чукчелло важно шествует между рядами, представляя, как солидно выглядит сейчас со стороны, но у самых дверей его окликают, развеивая благостные размышления.*
– Итак? *Судья даже не пытается скрыть недовольство.* У Вас вопросы по рассмотренному делу? Извините, но я спешу и не смогу на них ответить.
– Нет, господин судья! *Старушка, которая, собственно, и позвала Чукчеллу, крепко держит за руку господина неопределенного возраста и помятого вида.* Вот этот... Он украл у меня кошелек!
– А, такая мелочь... *Судье не хочется разбираться с новым делом, но и отказать старушке он не может.* Хорошо. Пусть он отдаст вам половину украденный суммы.
*Далее судья удаляется, следом за ним за дверь серой мышкой выскакивает прокурор. Старушка продолжает стоять с разинутым ртом и полными изумления глазами, а вор, быстро сориентировавшись, вынимает из кошелька часть купюр, бросает на стол и спешно ретируется.*

*У входа в здание суда. Прокурор и судья, уже переодевшиеся в гражданское, мирно беседуют.*
– Ну что – ты сейчас домой? *Ой Кайн Мин разглядывает свой идеально черный портфель.* Может, зайдем, пообедаем? Я знаю хорошее местечко.
– Нет-нет, нельзя. *Чукчелла демонстративно поднимает к небу испуганные глаза.* У меня жена...
– Ах да, жена... *Сочувственно.* Тебе все так же достается? И пилит, и ругает?
*Чукчелло при этих словах делается очень печальным и тяжко вздыхает*
– Понятно. *Ой Кайн Мин, наконец, отвлекается от изучения поверхности портфеля.* Ну и я тогда пойду. Мне еще сегодня пять томов переписывать!
*Распрощавшись, они идут в разные стороны. Клонящееся к горизонту солнце провожает бывших судью и прокурора пристальным оранжевым взглядом. Занавес.*

*Звучит голос за кадром: "В славном государстве Нетляндии нет постоянных судей и прокуроров. Эти должности в случае необходимости занимают лучшие из лучших жителей, избираемые самым лучшим из лучших. Если случится какая неприятность, они вершат скорый и справедливый суд, а после возвращаются к своим привычным делам, и в Нетляндии становится тихо и хорошо."*

 

Ответ: Кусочек моей души

Волчья доля


С ветром счастья ищет тот,
Кто напрасно слез не льет,
Кто, запреты все нарушив,
Стиснув зубы, полз вперед.

Ввысь с надеждой смотрит волк,
Пройдет время – будет толк,
Не любовь, но уваженье
Он заслужит без сомнений.

Твердо держат лапы путь
И с тропы той не свернуть.
Роз колючки в белой шерсти...
Может это жизни суть?

Жаль, не вечен волчий срок –
Клыки, нюх, да крепость ног.
Лес обходит стороною,
В своей стае – одинок...

Не смирился, но привык,
Вместо воя в горле крик
Притаился и застыл,
Вперед рвется, но нет сил...

Может быть, и зря он так,
Вместо друга исчез враг,
Две судьбы на перекрестке...
Фонари. Дорожный знак.

Строгость глаз, суровый вид,
Клыки скрыты, когда спит,
Но тревоги в сердце волчьем
Чужой взгляд не различит...

Не жалей, беги вперед,
Давно сломан хрупкий лед,
Волку белому удачи
Я желаю каждый год...

 

Ответ: Кусочек моей души

КЛЮЧ


– А у меня вот что есть!
Мальчишка продемонстрировал своему приятелю небольшой предмет, который при ближайшем рассмотрении оказывается ключом.
– Ржавая железка. Кому она нужна?
– Не просто железка, этим ключом можно открыть дверь. А за дверью – сокровища!
– Сокровища? – второй мальчишка расмеялся. – Врешь! Скажи, ведь врешь, а? Сокровища, это ж надо... Они только в сказках бывают.
– А вот и нет! А вот и не вру! Хочешь – покажу?
– Ну, покажи...

– Вооооооот... – ключ со скрипом поворачивается в замке. – Гляди! Тут их целая куча!
– Целая куча рухляди, – второй несильно пинает ногой пустую консервную банку из чистого золота. – Побрякушки... Для девчонок, разве что, сойдут.
– Да вот же, гляди! – на свет извлекается короткий кинжал, тяжелый, с покрытой причудливым узором рукоятью. – Такого нигде больше не найдешь.
– Ерунда... вон, лезвие поцарапано, кончик отломан, – мальчишка демонстративно сплюнул в сторону. – Я из дерева себе меч выточу завтра – в сто раз лучше этого будет.
– Зато этот настоящий!
– Ну и что? Кому он нужен? Еще и здоровый какой – небось, весит целую тонну. А остальные твои сокровища и того хуже... Закрывай, и пойдем, насмотрелся уже.

– А завтра со мной не сходишь туда?
– Нет.
– Почему? Неужели ничего не понравилось?
– Ничего.
– Совсем-совсем ничего?
– Совсем-совсем. Что интересного в куче хлама? Сокровища, тоже мне...

– Завтра не пойду, потому что пойду сегодня, – мальчишка не без удовольствия разглядывал ключ, тайком прихватизированный у ничего не подозревающего приятеля. – Ха! Этот дурачок ни о чем не догадался! Вот удивится-то, когда поймет, что случилось.
Ключ кочует из правой ладони в левую, а потом обратно, оставляя на коже следы ржавчины.
– Ааааа! Весь перепачкался! И как этот раззява с ним обращался? В белой рубашке ведь шляется, а ни одного пятнышка на рукавах, я бы заметил... Может попробовать средство, которое под ванной стоит? Недавно раковину им оттирал – блестела потом, как стекляшка на солнце!
После недолгий раздумий мальчишка все же решил заскочить домой. С одной стороны, конечно, лучше ключ вообще лишний раз не трогать, мало ли что. А с другой – он же эту железку просто чуть-чуть почистит и все. Хоть выглядеть будет получше, а не как хлам с бабушкиного чердака...

Только-только начало темнеть, а мальчишка уже стоял у знакомой двери, сжимая в руки ключ, гладкая поверхность которого была полностью очищена от ржавчины.
– Ну, посмотрим, что тут у нас... – он осторожно вставил ключ в замочную скважину, не сдержал улыбки, коротко рассмеялся. – Вот этот дурачок удивится! Вот удивится-то! Сокровища, надо же...
Ключ повернулся, но ни скрипа, ни щелчка мальчишка не услышал. Он надавил сильнее, но ключ, сдвинувшись еще самую малость, словно застрял. Обратно – запросто, а дальше – ни в какую. Мальчишка уж его и так, и эдак, всю свою силу приложил к маленькой железке. Но тщетно – замок не хотел открываться.
– Чеееееерт... – послышался вздох разочарования, тут же превратившийся в шипение, потому что о неожиданно острую кромку ключа мальчишка порезал себе руку. – Больно...
Рассерженный, он бросил ключ на пыльную землю, для верности пару раз наступив ногой.
– Ну и черт с тобой! Черт с этой дверью! Сокровища, тоже мне...
Он ушел, шипя от боли и ругаясь, а ключ так и остался лежать, вдавленный в мягкую землю и покрытый тонким слоем грязи.
До следующего раза.

 

Ответ: Кусочек моей души

Свобода


Эльф был обычный, можно даже сказать – классический. Маленькое тельце, размером с голубя, поддерживали в воздухе, часто-часто вздрагивая, прозрачные крылышки, личико казалось прекрасным, несмотря на гримаску, означавшую, что эльф чем-то недоволен, а тонкие, похожие на веточки, руки, на удивление крепко сжимали крохотный лук.
– Стоооой! – тонко пропищал он, прицеливаясь в человека. – Дальше ни шагу!
– Хорошо, – спокойно согласился путник, которого звали Даррен. – Я стою.
– Назови свое имя!
– Даррен, – человек улыбнулся, спокойно и естественно. – А как тебя зовут, славный эльф?
– Это люди знать не должны! – эльф вздернул нос и фыркнул, не забывая, впрочем, держать путника под прицелом натянутого лука. – Вы слишком грязны... и несвободны.
– С первым я соглашусь... – Даррен смущенно взглянул на свою обувку, покрытую толстым слоем дорожной пыли, на куртку, пропитанную потом, на руки, все в мелком лесном мусоре. – Но про свободу только жрецы говорят. А им веры мало, они только о собственном брюхе пекутся.
– Жрецы! Что ты знаешь о жрецах, человек Даррен? – эльф убрал лук и закружил над головой путника, едва слышно шелестя крыльями. – И что ты знаешь о свободе? Что ты можешь знать! Обреченный навечно ходить по земле! Родиться и умереть не по своей воле! Ты даже не представляешь, каково это: парить в воздухе, не думать о том, как добыть себе кров и пищу, забыть о такой глупости как продолжение рода...
– Не знаю, – согласился Даррен. – Мне довольно того, что имеется на земле, я счастлив, что живу здесь, что иду по твердой тропе, которая никуда не исчезнет, не разверзнется пропастью, не обманет туманной дымкой. Я счастлив, потому что живу, как мне нравится.
– Нравится? – эльф рассерженной пчелой закружил еще быстрее, временами сливаясь с разноцветьем осенней листвы. – Как такое может нравиться, человек Даррен? Я, если будет на то мое желание, могу полететь на край света, могу умереть, когда посчитаю нужным, а могу жить вечно, могу затеять ссору с любым, не думая об узах, которых у меня нет, и которые плотными тенетами оплели тебя. Ты же не так прост, человек Даррен, верно? Не обделен талантами и умом, многое видел и знаешь. Так почему, человек Даррен, ты довольствуешься такой жизнью, которая судьба всего рода человеческого? Неужели тебе не мечталось о большем?
– Нет, – просто ответил путник. – Я и правда раньше умело обращался с мечом, мечтал пойти на войну, прославиться... Потом учился грамоте, прочитал много книг, далекие страны манили меня своими тайнами... Я многое умею, славный эльф, а от еще большего – отказался по своей воле. Ты прав, мне не суждено прожить множество жизней. Но я не прошу этого, мне хватает того, что уже есть. И потому я счастлив... а ты – нет.
Вновь послышался тонкий голосок и шуршание крыльев. Эльф пытался спорить, желая убедить упрямого человека в собственной правоте... Но, хоть беседа их и продолжалась многие часы, когда человек и эльф разошлись, каждый остался при своем, полагая время единственным судьей...

Следующая их встреча состоялась много позже. Даррен, успевший позабыть о разговоре с эльфом, как обычно возвращался домой, устало ступая по твердой лесной тропе. Правая нога, ушибленная о камень, побаливала и потому человек, постоянно поглядывавший в эту же сторону, не сразу заметил темный комок в густой траве. Он уже почти прошел мимо, но, словно по воле случая, бросил случайный взгляд влево и сразу замер.
– Это же... эльф!
Даррен осторожно присел, стараясь не потревожить раненую ногу, и присмотрелся получше к тому, кто лежал на траве. И тут же испытал то необъяснимое ощущение горечи, которое всегда возникало при виде погубленной красоты. Залитые кровью порванные крылья, испачканная и потрепанная одежда, обычно отличающаяся идеальной чистотой, спутанные длинные волосы и личико, искаженное гримасой боли... Эльф тихонько застонал, кашлянул и тоненькая красная струйка, похожая на нить, протянулась по его щеке, упав на землю цепочкой тяжелых и мутных капель. Похоже, он все еще был жив. Но если оставить раненого так лежать – смерть неминуема... Рано или поздно, но эльф умрет от ран и потери крови.
Даррен достал платок, понадеявшись на то, что кусок ткани окажется достаточно чистым, и завернул в него эльфа. Затем медленно поднялся и, поспешил домой, забыв про боль в ноге и надеясь успеть вовремя...
– Кто ты... человек... – прошептал эльф, разлепив крепко сжатые веки. – Я... не знаю тебя...
– Как же так, славный эльф? Я же Даррен, помнишь? Мы с тобой говорили про свободу.
– Даррен... свобода...
Эльф вздохнул и затих, словно последние силы его покинули вместе со словами. Даррен, мельком взглянул на свою ношу, убедился, что жизнь еще не покинула хрупкое тельце, и, тяжело ступая правой ногой, побежал, благо до дома было рукой подать...

– Зачем ты спас меня, человек Даррен?
– Не мог оставить живое существо умирать.
– Но я хотел умереть.
– Зачем? В прошлый раз ты наслаждался жизнью. Что произошло за это время?
– Ты был прав, человек Даррен. А я ошибался. Свобода... Я думал, что это значит – слушать только свои желания. Я сделал много... плохого. А в конце – ввязался в войну между эльфами. Мне казалось, что там будет весело, я не думал о смерти. И когда меня ранили, когда я остался в траве, истекающий кровью... Я дико хотел жить. Первые несколько часов.
– Так ты там целый день пролежал? Бедолага... Подожди, сейчас я вина принесу. Не такого, как доводилось пить тебе, славный эльф, но это лучше, чем ничего...
– Постой! Не уходи... Не уходи, человек Даррен. Я еще не закончил... Я сказал, что ты прав, человек Даррен, но не сказал – почему. Я сказал, что первое время после того, как меня ранили, думал только о жизни... Я не хотел умирать, я искал способ, как мне спастись. Но не нашел и смирился, а потом стал думать. Не надеясь на спасения, терпеливо ожидая неминуемой гибели... Я думал... это все, что мне в тот момент оставалось. И я понял, постепенно, с каждой каплей крови, покидавшей меня, приближаясь к осознанию... Ошибка. Вся моя жизнь – ошибка... Я пытался ухватить все, пытался воспользоваться всем, что было мне дано по праву рождения. Я не задумывался – зачем. Я просто брал, брал и брал от этого мира все, что хотел... А в конце просто стал рабом. Своих страстей или своих возможностей... Не имеет значения, человек Даррен. Не имеет значения...
– Тебе не стоит так много разговаривать, славный эльф! Ты ранен и слаб, ты...
– Позволь мне закончить, человек Даррен. Прошу тебя...
– Хорошо.
– Спасибо, человек Даррен... А свобода... Как ты и говорил тогда... Это – возможность самому построить ту клетку, в которой будешь находиться... А я... Всегда считал, что нет никаких препятствий и запретов... Метался из стороны в сторону, все сильнее запутываясь в паутине, которую не видел, потому что считал себя свободным... Я обманывал себя до самого конца... А теперь понял... Слишком поздно...
– Не поздно! Ты сможешь все исправить, славный эльф!
– Может быть... Ты опять прав... Что я теряю, если попробую? Хорошо, человек Даррен... Но ответь мне... Ты считаешь себя выше меня, по праву знания?
– Странное спрашиваешь ты, славный эльф. Как я могу быть выше другого, будь он человек или кто еще, под нашим небом рожденный? Какое у меня на это право? Да, я знаю больше многих... но знание доступно всем, оно не разбирает достойных и недостойных... Да разве сам я – достоин? Нет. А значит, не могу судить остальных...
– Благодарю, человек Даррен... И скажу... нет смысла это таить... В первую нашу встречу я считал... Я считал себя взрослым, а тебя – ребенком, только потому, что старше на добрую сотню лет... Только потому...
Эльф закрыл глаза и грустно улыбнулся. Лицо его было спокойно, как воды лесного озера... В первый раз за долгую-долгую жизнь.

 

Последний дождь


Свежий гром разрезал тучи
Острой молнией колючей.
Расплескал он заодно
Небо сереньким дождем.

Капли, формы не теряя,
Цветом радуги играют,
Полностью опутав мир
Шумом, слышным из квартир.

Интенсивность стала выше,
Барабанит дождь по крышам,
Оглушительный “Бом! Бом!”,
Словно сказка перед сном.

Кажется, конец все ближе,
Тает снег зловонной жижей,
Камень плавится, как медь,
Слишком мягкой стала твердь.

Я смотрю, глазам не верю,
Обратилась влага в зверя,
Смятые, летят машины,
Словно облако пушинок.

Дом просел и рухнул набок,
Черный дым окутал склады,
Мир горит и тут и там,
Город превращая в хлам...

Стала мягкой, как перина,
Повседневная рутина,
Изменившись, не срослось,
Дождь ушел, как умный гость.

Под обломками привычек,
Живых душ ты не отыщешь,
Ну а я, как прежде, рад,
Выбрав свой последний ряд...

 

Интерес


Серый кот бил фикус лапой,
Носом тыкался, царапал,
Мягкий лист зубами рвал,
Как котенок он играл.

Слева вдруг подскочит резво,
Пять когтей острее лезвий,
Махнет быстро, невпопад,
Отойдет на шаг назад.

Справа, как бык, головой,
Лист боднет и снова в бой.
Оттолкнет, притянет ближе,
Торчком уши, все он слышит.

Вдруг хозяина шаги?
Как гепард тогда беги...
Но пока в комнате тихо
Кот игрался очень лихо,

Зелень нюхал, громко фыркал,
Кругом бегал, словно в цирке,
Глаза жмурил, ус чесал,
Но потом, видно, устал...

Солнышку бока подставив,
Кот разлегся, словно барин,
Ну а к фикусу, подлец,
Потерял весь интерес...

 

Наследство


– Ну, чего стоишь? – дед с усмешкой смотрел на растерянного внука. – Натягивай, одежка твоя теперь.
Он стоял и поглаживал длинные седые усы, пока мальчишка, путаясь в рукавах и постоянно отвлекаясь на блестящие пуговицы, надевал подаренную тужурку.
– Как на корове седло, – хохотнул дед, не без удовольствия разглядывая результат внуковых стараний. – Ничего, подрастешь, в пору будет.
– Деда, – растрепанная чумазая рожица шмыгнула носом. – А эта тужурка тебе от твоего дедушки досталась?
– Да, – старик похлопал внука по плечу. – Смотри, береги вещь. Она не простая, с секретом... Да ты не боись! – засмеялся дед, глядя на испуганное мальчишечье лицо. – Не съест она тебя. Наоборот, от беды всякой разной защитит.
– От... беды? – недоверчиво переспросил внук. – Но как? Она что, заколдованная? Как волшебная кольчуга?
– Начитался сказок, этих, как его, фэнтезей, – пряча усмешку в усах, проворчал дед. – С секретом одежка, говорят же тебе. Если носить будешь – никакой недруг не взглянет даже. Перед самым носом гулять будешь – в другую сторону посмотрит. Вот такие дела, внучок. Береги ее, вещь редкая, нынче нигде не сыскать.
– Хорошо, деда, спасибо, обязательно сохраню, можно мне пойти сейчас гулять? – протараторил мальчишка, которому не терпелось испробовать чудную тужурку в действии.
– Ну, беги, беги, – улыбнулся старик и зачем-то хитро посмотрел на внука. – Беги...

Мальчишка осторожно пробирался среди редкой травы, растущей на большом пустыре. Хотя он пытался выглядеть мужественно, но отголоски страха давали о себе знать и грязные пальцы постоянно прикасались к металлическим пуговицам тужурки, словно их прохладная шершавая поверхность придавала уверенности в собственных силах... Точнее, конечно же, в силах тужурки, а потом уже в том, что благодаря секрету, про который рассказал дедушка, удастся проскочить, не встретившись с собаками.
Собаки... Он заозирался по сторонам, не сбавляя шаг. Своры пока не видно, но они в любое мгновение могут выскочить, будто из под земли, после чего окружат неосторожного человека, противно и громко загавкают, а то и покусать могут. Поэтому-то мальчишка и боялся пересекать пустырь, предпочитая ходить в обход, делая большой круг.
Собаки... Группа черных пятен, до которых было шагов сто или больше, совершенно неожиданно появилась впереди. Вот так – не было ничего, а через мгновение, мальчишка и глазом моргнуть не успел, во всей красе объявилась знакомая свора. Казалось, что даже отсюда видно, как капает слюна с острых зубов, морщатся вытянутые морды, и зло сверлят воздух маленькие глазки. Мальчишка затеребил рукава тужурки, пытаясь побороть накатившую дрожь. Уж очень он боялся этих собак, да и не только этих...
Мальчишка вздохнул и, передвигаясь черепашьим шагом, все же стал приближаться к собакам. Шажок, еще шажок, еще... Когда расстояние сократилось наполовину, к вящему изумлению мальчишки, свора вдруг поднялась и отбежала назад. Тогда он приблизился еще немного и собаки, как по команде, вновь отступили. Это странное противостояние продолжалось некоторое время, пока, наконец, собаки не убежали совсем, скрывшись за сваленными в кучу сухими ветками.
Мальчишка торжествовал, протирал пуговицы, дышал на них и разглаживал складочки на рукавах. Тужурка и вправду волшебная! Вот это да!
– Мишке расскажу – обзавидуется. Небось, никогда такой не видел! С ней мне теперь... – расхорохорившийся мальчишка осекся, увидев чуть в стороне, на расстоянии каких-то десяти шагов, большую собаку.
Она была одна и шла как-то странно: рыская из стороны в сторону, то принюхиваясь к одинокой травинке, то целеустремленно пробегая пару метров, ни на что не обращая внимания. Мальчишка даже испугаться не успел, когда собака остановилась прямо перед ним и повела мордой сначала вправо, потом влево. Нос дергался, зубы постоянно скалились, и с них обильно стекала слюна. А страшнее всего было рычание – глухое, едва слышное, с ноткой какой-то безумной обреченности.
“Бешеная!” – мигом пронеслось в голове. – “Эта собака – бешеная... бешеная...”
Мальчишка затаил дыхание, не сводя глаз со зверя. Тужурка должна защитить и от этой опасности, ведь волшебство, заключенное в ней, работает! Он видел, как пятилась свора, которая раньше с радостью накинулась бы на человека, осмелившегося вторгнуться в их владения. Видел! Собственными глазами! А значит и сейчас... Обязательно поможет...
Собачья морда перестала дергаться из стороны в сторону и слепо уставилась вперед, прямо на мальчишку. Рык стал громче, собака вся подобралась, словно готовясь прыгнуть, и, когда, казалось, что нападения уже не избежать, совершенно неожиданно чихнула и отвернулась. Понюхала травинку, чихнула еще раз, в безумных глазах промелькнуло что-то вроде удивления. Она еще немного постояла, а потом затрусила в сторону, уже больше ни на что не отвлекаясь...

– Ух! – дед, наблюдавший за пустырем, тяжело вздохнул. – Обошлось!
Он растерянно вертел в руках маленькую металлическую свистульку. С помощью такой обычно отпугивают собак.
– Вот жеж, – старик осторожно подул в свистульку, внимательно прислушиваясь к несуществующему звуку. – Бешеная, кто ж подумать-то мог? Такая писка не испугается... Хорошо, что все обошлось. Слава Богу!
Он еще раз вздохнул и спрятал свистульку в карман, искренне недоумевая, почему бешеная собака не набросилась на внука, а просто убежала...

 

Слом


В серых стенах каземата
Багровеет цвет заката,
Очертил там враг квадрат –
Шаг вперед и пять назад.

Закаленный пеплом камень
Окружает клетку с нами,
А сквозь прутья сизый свет,
Словно тень чужих побед.

Богатырской силы мало,
Затупилась сталь кинжала,
За решеткой из костей
Воля худших из людей.

Ярости надолго хватит,
Отложу пока я плату,
Кровь кипеньем заразив,
Прокричу: “Я жив! Я жив!”.

Предел прочности преграды
Измеряю в мегаваттах
Искр, летящих из зрачков,
По проводке из оков.

Злобная вышла улыбка,
Затесавшись по ошибке,
На лицо узника дум,
Когда тот услышал шум.

Треск замерзшего металла,
Грохнул вес решетки малой,
Шелест павших вниз цепей,
Фоном ветра вой извне.

Стены, словно из картона,
Рвутся, рушатся и стонут,
Заживо кожу сдираю
На ладонях, вырываясь.

Близко, аж рукой подать,
До свободы, но опять
Свет бледнеет, утекая,
Меж камней тихонько тает.

Вновь сижу в сыром подвале,
Вновь меня замуровали,
Ярости огонь погас,
Проиграл я еще раз...

 

Муляж


Дощечка к дощечке, веточка к веточке. Еще немного и левый бок будет закончен, вон уже поникшая листва точь-в-точь как маскировочная сетка. Жаль, вместо колес ничего не приспособить, но и так хорошо получается. Валька невольно залюбовался своей работой. Еще бы! Столько времени потрудиться пришлось – ненужные доски выпрашивать у соседей, потом в лесу ветки собирать, тяжелым и неудобным топориком обрабатывать, чтобы пришлись впору. И ведь не один день, и не два – целую неделю Валька утром бежал в палисадник, а возвращался затемно, уставший и голодный. Родители, конечно, ворчали, но разве остановишь “двести грамм взрывчатки, а, быть может, полкило”?
Дощечка к дощечке, веточка к веточке. Пусть и не очень похоже, зато своими руками сделано. И еще – секрет внутри. Со стороны смотришь – муляж танка, а на деле он полый, на деле это роскошный шалаш, удобный и просторный. Можно и книжку почитать – света сквозь боковые щели довольно проникает, можно посидеть, перекусить пирожками, которые мама готовит. И от дождя спрятаться. Валька проверял – когда ливень налетел, вместо того, чтобы бежать домой, он юркнул внутрь и переждал непогоду. Сначала боялся, что крыша прохудится, не выдержит, но обошлось. А потом просто слушал стук капель, представляя, что едет в самом настоящем танке, что вокруг рвутся снаряды и пули стальным дождем обрушиваются на крепкую броню...
– Эй, малец, ты что делаешь? Что делаешь, говорю? – прервал мечтания мальчишки грубый голос. – Что за каракатицу изобразил?
– Я, это... танк, – Валька обернулся, узнав в пришедшем мужчине школьного сторожа. – Танк сделал.
– Тааааааааанк? – слово прозвучало похоже на “Таааааак”. – Эта куча веток? Еще скажи – дирижабель.
Сторож сухо засмеялся, скорее для порядка, а потом, кашлянув, строго взглянул на мальчишку.
– Иди сюда, – он поманил пальцем. – Иди, иди. Вооооот я тебя за ухо сейчас. Больно? Больно. А ты скажи – где доски стащил? Вона их тут сколько, небось, забор чей разобрал, ась?
– Нееееет, – пропищал Валька, пытаясь вырваться из крепких пальцев сторожа, отчего ухо только сильнее покраснело. – Я попросиииииииил. Я с разрешееееения.
– Даааааааа что ты говориииииишь, – передразнил сторож. – Вот пойдем, пойдем, сам спрошу. Боишься?
– Нет, – шмыгнул носом Валька. – Я с разрешения. Я у соседей спросил.
– Спросил? Еще раз спросим, – сторож потянул мальчишку за собой. – Давай, давай, шевели ногами.

– Иваныч! Куда мальца тащишь?
Удары костяшек домино о деревянную поверхность стола почти сразу заглушили голос говорившего. Сторож, которого назвали Иванычем, обернулся и сбавил шаг, не забывая, впрочем, зорко поглядывать на мальчишку.
– Аааа, Петров! Ну, привет тебе, старый. Как дела?
– Как сажа бела... Вот, играем, тебя ждем. Давай, садись, присоседивайся... Ну, чего мнешься-то?
– Да это... Малец тут чудище из досок и веток изобразил, а я хочу спросить, может, он у кого забор разобрал или из сарая вытащил.
– Валька? Брось ты, Иваныч, он же давеча и у меня просил... Отпусти малого и давай лучше к нам.
Петров показал горлышко бутылки, торчащее у него из кармана.
– Поиграем, отдохнем... Давай, Иваныч, не тяни слона за хобот, только тебя ведь и ждем.
Сторож было засомневался, но потом махнул рукой и выпустил мальчишку, пригрозив на прощание.
– Лучше б полезным чем занялся... Воробьев гонял или по деревьям лазил... А то танк вишь ли! Удумал!
Закончив читать нотацию, Иваныч отвернулся и, больше не вспоминая о “мальце”, направился к беседке, предвкушая интересный вечер. А Валька, обрадованный тем, что все благополучно разрешилось, тут же побежал обратно, в палисадник. Нужно ведь еще многое сделать, чтобы муляж был похож на настоящий танк...

 

Мечта


Жил-был человек. Не высокий, как Эверест, но и не пигмей из племени Мумба-Тумба. Не красавец, чтобы все вокруг восхищенно вздыхали, но и не урод, при виде которого на лицах само собой возникает брезгливо-сожалеющее выражение. Не богатый, как кощей, над златом чахнущий, но и не люмпен какой-нибудь. Самый обычный человек, с самой обычной судьбой. Можно сказать – такой же, как большинство. Но, в отличие от вышеупомянутого большинства, у него была Мечта.
Да-да, настоящая Мечта, с большой буквы. Не приземленная мечтишка, наподобие “заработать много денег, купить большой дом и встретить старость в сиянии роскоши” или “поднимаясь, ступенька за ступенькой, сначала стать мэром, потом губернатором, а потом, чем черт не шутит, и до президента рукой подать”. Власть, деньги, успех... Нет, все это, конечно же, интересовало того человека. Он ведь был самым обычным и, как прочие, хотел найти хорошую работу, создать крепкую и дружную семью, спокойно дожить до преклонных лет, не хмуря брови, думая о завтрашнем дне. Но...
Он не считал это мечтой. Часть жизни, желания, потребности... Все, что угодно, только не мечта. Человек сам не понимал, откуда у него такое знание, почему он, вопреки назойливому шепоту тысяч ртов, который монотонным мушиным жужжанием лился отовсюду, отказывался мечтать о вещах столь обыденных. Наверное, всему виной была та самая Мечта, следовавшая за ним, как тень, как молчаливый ангел-хранитель...

День, когда родился человек, был ничем не примечателен. Никто, в том числе и он сам, не помнил, шел ли тогда дождь, а может, дело вообще ночью происходило и на небе светила круглая голая луна. Наверное, никому просто не было интересно – ну, родился и родился, есть дата, выведенная чернилами на бумаге и отмеченная цифрами в памяти, есть повод устроить праздник раз в год, увеличив счетчик лет на единичку, есть лишняя тема для неспешного разговора... А сам день, разве он важен? Какая в нем ценность, если родившийся ничего не помнит из того времени? Ностальгия, остатки пережитых эмоций... Ничего нет. А день – есть. День рождения. День, когда родился человек. День, когда, притаившись в истошном плаче младенца, тихонько выбралась в мир и его Мечта.
Сначала неокрепшая, хрупкая, похожая на туманную дымку, дрожащую даже перед легким ветерком, она была рядом, когда ребенок рос, учился ходить, плакал от боли, изучал мир и прислушивался к себе. Со временем она окрепла, утвердилась в нашем мире, но, при этом, так навсегда и осталась прозрачной и невесомой, душою души ребенка, тем прибежищем, куда, невольно, в минуты отчаяния возвращался уже взрослый человек. Она всегда была рядом, тихая и незаметная...
Детство человека ничем не отличалось от прочих детств. Игры в футбол, когда после многочасовой беготни и сотен ударов по твердому, как камень, мячу, ноги просто отваливались, и приятная боль охватывала, казалось, все без исключения мышцы. Или бесстрашные экспедиции к верхушкам самых высоких деревьев, когда чувствуешь себя настоящим первопроходцем, таким же, как отважные полярники или космонавты, покоряющие безмолвное космическое пространство. А еще прятки, догонялки, замки из песка... Вечером человек возвращался домой и, без сил лежа на мягкой кровати, вспоминал события почти минувшего дня. Вспоминал и думал, пытаясь понять странное чувство, едва коснувшееся его, подобно легкому запаху полевых цветов. Подобно запаху пробуждающейся Мечты...
Время шло, и человек менялся. Говорят, это называется взрослением, говорят, что это нормально, когда юноша начинает замечать девушек, когда он выискивает в книгах и фильмах трогательные моменты единения двоих, когда он внимательно смотрит по сторонам, подмечая мелочи, раньше для него не значимые... Человек влюблялся, сам не понимая, что же такое любовь, постоянно думал о собственных чувствах, не понимая, что другие тоже способны испытывать схожие эмоции... Это было естественно, это было нормально, это было неизбежно. Он терзался, сладостно страдал, фантазировал и играл с собой... Играл в понимание. А потом, почти провалившись в вязкий сон без снов, он чувствовал еще что-то. Что-то неуловимое, что-то успокаивающее и избавляющее от дневных тревог... Свою Мечту.
Много позже, женившись и родив сына, он, убивая бесконечные будни на когда-то любимой работе, находил время, буквально пару минут, и мечтал. Мечтал обо всем, то ли в шутку, то ли всерьез. Мечтал, понимая, что все это – никогда не сбудется. Мечтал, чтобы ненадолго уйти... Нет, он не роптал на жизнь, как муравей ползущую от трудностей к трудностям, не жаловался, не сожалел. Ведь у него все было как у всех – семья, работа, ребенок. И ношу он тащил такую же, как и все. И жил так же. Вот только мечтал по-другому... Вечером, отвернувшись лицом к бумажным цветам старых обоев, он вспоминал то, что весь день вылетало из головы. Смутные, бесформенные очертания, запах и звук, едва ощутимые, но не оставляющие сомнений в своем существовании... Он вспоминал Мечту, не зная, в чем именно она заключается. Вспоминал и обещал себе, что завтра обязательно подумает, разберется, не забудет... И забывал. Каждый раз. Всегда.
Годы летели, как осенние листья, пожелтевшие и хмурые, сын вырос, окончил школу, поступал в институт. Почти все экзамены сдал, остался только один, самый важный. Чтобы лучше подготовиться, сын уехал в другой город, где и должен был потом учиться, снял квартиру, оставшись один на один с учебниками. Родители, хоть и тревожились за свое чадо, но не беспокоили его лишний раз, только поглядывали частенько на календарь, выискивая нужный день – день последнего экзамена... Они не звонили до самого вечера, терпеливо ожидая результатов, а когда отец набрал нужный номер, то услышал только длинные гудки. Снова и снова он терзал кнопки телефона, сжимал трубку и тяжело дышал. Нет ответа, нет ответа, нет ответа... Мать сходила с ума, плакала и причитала, отец, хоть внешне и был спокоен, про себя молил бога, чтобы тот защитил сына, чтобы с ним ничего плохого не случилось... А на следующий день потерянное чадо позвонило само. Оказалось, что сын, удачно справившись со сложным тестом, пришел обессиленный в съемную квартиру и просто упал на кровать, как мешок с картошкой. Упал и проспал почти сутки, не слыша ничего, ни звонков, ни шума работающего телевизора... Все кончилось благополучно и человек, в котором опустошенность боролось с радостью, почти сразу уснул в тот день, уснул, едва голова коснулась подушки, уснул, на мгновение вспомнив про Мечту. Она была на удивление резкой, отчетливой, как ночной пейзаж, выхваченный из темноты вспышкой молнии, и человек сказал себе, что обязательно исполнит увиденное... Завтра или послезавтра, а может через неделю... И забыл. Как всегда.
Потом пришла старость – скромно и незаметно, как тактичный гость. Дни исчезали в веренице таких же, счетчик лет крутился, как сумасшедший, стены кухни хранили следы множества календарей... Человек уже почти не мечтал. Не хотелось, не до того было. Водоворот мелких дел захватил его, разделил на маленькие кусочки, избавил от лишних мыслей. Даже Мечта превратилось в бесконечно далекий мираж, воздушный замок, ускользающий из пальцев мягкой ватой белых облаков... Теперь он всегда помнил о Мечте, теперь он знал, кто всегда был рядом, теперь он понимал, как важна была эта молчаливая поддержка... И был благодарен, как дуб благодарен желудю, из которого вырос. Был благодарен, больше не нуждаясь в Мечте...
Срок истек, просыпавшись на землю песком из песочных часов. Человек, ставший дремучим стариком, с лицом, испещренным морщинами, и трясущимися бледными руками, знал, что скоро умрет. Он мог бы указать день и час, он терпеливо ждал, цедя каждую секунду, как воду из опустевшей бутылки. Каплю за каплей... Он вспоминал жизнь, не чувствуя эмоций, не переживая, словно кадры кинохроники мелькали перед глазами... Картинка, картинка, картинка... Он вспоминал многое – детство, первую любовь, свадьбу, первые шаги сына, проводы на пенсию... Он вспоминал многое, только о Мечте до самой смерти так и не подумал ни разу...
В назначенный день и час человек умер. Умер спокойно, умиротворенный и даже счастливый. Он не страдал в последние мгновения жизни, только слабо улыбнулся и закрыл глаза... Провожаемый множеством глаз, под звуки сдерживаемых рыданий и монотонное бормотание священника, человек нашел успокоение, похороненный на самом обычном кладбище, рядом с такими же, как он... Холодный цепкий ветер скользнул по земле, взметая полы платьев и заставляя дрожать цветы на скромном венке...
Человек умер, оставив после себя фотографию и годы жизни... Умер, а вместе с ним умерла и его Мечта...

 

Басня с мифологическим уклоном.


Договор


В дивной Греции речистой
На Олимпе громом грозным
Зевс собрал богов высоких
(кто помельче – тоже можно).

Молвил он, смежая веки,
О политике бессмертных,
О раздорах человечьих,
О налогах (между делом).

Возраженья отметая,
Зевс топтал траву Олимпа,
И кричал он громогласно:
“Братья, сестры, так нельзя же!

Пить, кутить и забываться
Нам на землях, что под нами,
Да еще и вместе с смертным
Или смертной пышногрудой”.

Тут смущенье алым цветом
Оттенило волос белый
Бороды, что Зевса власти
Признак древний и надежный.

Дионис, пригубив чашу
(или рог – он помнил плохо),
Речью сладкой растекался,
Как нектар в цветках хранимый.

“О, мой Бог! О, всемогущий!”
Он лукавым мягким взором
Все собрание окинул
“О, вершитель судеб мира!

Ты мудрец, ты знаешь лучше,
Чем любой из нас, несчастных.
Но поведай, чем же хочешь
Заменить удел привычный?”

Зевс нахмурил брови грозно
(заодно собой любуясь)
И с достоинством ответил,
Повышая голос мерно.

“Братья, сестры, иже с ними!
Я поведать лишь хотел то,
Что негоже с простым людом
Отношения иметь нам...

Ну, иметь, конечно, можно...
Но на равных, с жалким смертным?
То позор любого Бога,
Даже Зевса... ну, наверно”.

Продолжал он увлеченно,
Про солидность позабывши.
“Наглый смертный будет попран!
И на место установлен!

Чтоб остаться там навеки,
Устрашившись воли божьей!
А для должного порядка,
Не разбойники ж лесные,

И не ястребы морские,
Что пиратами все кличут...
Избежим кровопролитья
И заключим договор”.

Томно ахнув, Афродита,
Что прекрасней всех на свете,
Зевса речь вдруг перебила,
Царственно всплеснув руками.

“Ах! Нельзя же так серьезно
Говорить о судьбах мира!
Благовонья и каменья,
Шелк и жемчуга сиянье,

Все ж намного интересней,
Раболепия слепого...
Ах! Как же сохранить нам,
Жизни уровень мирской тот?”

Жестом, словно не нарочно,
Ожерелее поправив,
Что одежду составляло,
Вновь невинной обратилась.

Взором, патоке подобным,
Афродиту поглощая,
Дионис промолвил сладко,
В тон прелестнице лукавой.

“Заключив же договор сей,
Не уступим ль мы во многом,
Что поныне составляет
Золотой фонд наших мифов?

Наказания для смертных,
Злоключения титанов,
Подношения, что в храмы,
Нам обильно доставляют...

Почитают нас и любят,
Будут же только бояться,
В трепете священном падать
И винить во всех несчастьях”.

Этот ропот пресекая,
Зевс на цыпочки поднялся,
Чтоб казаться пиком горным,
Что над миром нависает.

“Нет нужды страшиться сестры,
Братья, Боги! Даже люди
Уважения достойны,
Коль желаниям послушны,

Тех, кто выше их положен.
Заключим мы договор сей,
На скрижалях буквы выбив,
Чтобы помнили в веках.

А быть может на бумаге,
На пергаменте хрустящем,
Пусть истлеет, и забудут...
Мы напомним им всегда”.

Недра вдруг заскрежетали,
Вновь небрежно прерывая
Зевса глас, и пепел жаркий
Плотно окружил Олипм.

То Аид, огнем вулканов
Появленье предваряя,
Сухо кашлянув сначала,
Держал речь из-под земли.

“Вы меня спросить забыли,
Но, наверное, случайно?
Выпили вина хмельного
И запутались в делах?

Но скажу вам свое слово,
Слово Бога неземного,
Что хранит злато и камни
От докучливых людей.

Вам скажу, что не по нраву,
Не по нраву мне такое,
Договариваться в спешке,
Расписав все без затей.

Посмотреть бы для начала
На того, кто будет справа
Подпись ставить расписную
Под божественным клеймом”.

Зевс к такому повороту
Был готов и молвил тихо,
Что для гневливого Бога
Необычным показалось.

“Беспокойство понимаю я
Твое, но нет нужды тревогу
На земле сей благодатной
Без причины разводить.

Пригласил я уж намедни
На Олимп, небес отраду,
Человека, что заверит
Своим знаком документ”.

Он привстал ногой на камень,
Что Олимп гордо венчает,
Длань разверзнул, представляя
Гостя, что сюда пришел.

Вышел тот на середину,
Взгляд к земле не прижимая,
Пред Богами не смущаясь,
Деловой явя подход.

Подавился Дионисий
Вином терпким золотистым,
Когда гость осведомился
“Почем ящик? Какой год?”.

Покраснела Афродита
Шелком алым обратившись
Под оценки полным взглядом,
Что купец берет коров.

Гость, нисколько не помедлив,
Явил свиток длинный, тонкий,
Где, по-видимому, было
Договора существо.

Деловито оглянувшись
И в смятение ввергая
Все собрание честное,
Стал он вслух читать сие.

“Знаменуем этой датой
Новой эры мы начало
И разделим мы отныне
Сферы жизни на Земле.

Пусть Богам несокрушимым
Отойдет предел небесный,
Где в садах чудесных райских
Молоко в реках течет.

Ну а кроме – темень бездны,
Где в огне геенны жаркой
Плавят злато, самоцветы,
Камень к камню, собирая.

Людям же, дитям подлунным,
Отведем все, что под солнцем,
Зеленеет, правя листья,
Отъедается, тучнеет,

Течет реками до моря,
Возвышается горами,
Что, рождаясь, умирает,
Дабы мир крутился вновь.

Сообщение же между,
Сторонами двумя между,
Описать на ста скрижалях
И отправить в каждый храм.

Пусть молящиеся знают,
Где они, а где их боги,
Знают пусть все свое место,
Не роптая об ином”.

Свое чтение докончив,
Гость скрутил пергамент в трубку,
Обернул тряпицей алой
И опутал нитью тонкой.

Положил затем в шкатулку
Сверток ныне драгоценный
И в мешок свой все упрятал,
Громко звякнув кошельком.

"Зевс, а, Зевс, а как же подпись?
Ну, божественная подпись,
Что, нисколько не смущаясь,
Ты зовешь своим клеймом".

Пан, что прозван козлоногим,
Голос тонкий и противный
Свой явил без промедленья,
Рожки пеплом натирая.

Он стоял за Афродитой,
Что небесной красотою
Всех собравшихся смущала,
Заставляя прятать взор.

Он стоял, и все глазели,
На него, будто случайно,
Как он, словно ненароком,
Тайно к нимфам пробирался.

Обнаружив себя словом,
В трех оливах не теряясь,
Пан нахмурился сурово,
Теребя копытцем камень.

Но Зевс только рассердился,
Мол, как смеет бородатый,
Да еще рога носящий,
Вслух чинить ему преграды?

“Милый Пан, на сочном луге
Раздобрел ты между делом,
С нимфами играя в игры,
Что для Бога непристойны”.

Тут Зевс снова покраснел.
“Ты же лучше многих знаешь,
Что Богам стреножить нужно
И держать всегда в конюшне,

То, что люди называют -
Нашей жизни естество”.
Зевс победно улыбнулся,
Но продолжил говорить.

“Что до нашего же дела,
Заготовил я намедни,
Договора свиток чистый
И поставил там клеймо”.

Гость, глас Зевса подтверждая,
Дунул шумно на шкатулку,
Извлеченную наружу
Из холщового мешка.

Он кивнул затем степенно,
Поклонился чинно, важно
И окинул все собранье
Взглядом сытым и довольным.

“А теперь, когда проблема
Столь успешно разрешилась,
Проводим нашего гостя,
Договор ему доверив.

Ну а сами в это время
Создадим мы те скрижали,
Где описанными будут
Дополненья к существу”.

Дионис вдруг встрепенулся,
Рог на землю расплескавши.
“Можно ль будет там отметить
Винодела, что в Афинах

Поставляет росу жизни
В дом влиятельных людей?
Пусть найдет одну бутылку,
А, быть может, и другую,

Принесет их пусть смиренно
К Диониса алтарю”.
Тут икнул Бог, подтверждая
Твердость этих построений.

Он умолк, но Афродита,
Бремя слова принимая,
Изогнулась ланью тонкой
И залилась соловьем.

“Ах! Как сильно я устала,
Утомившись от речей сих,
Кожа цвет уж потеряла,
И кружится голова.

Ах! Вы только запишите,
Не забудьте, я прошу вас,
Запишите, что Богиням
Поклоняться суждено.

Пусть вздыхают восхищенно,
Красоте моей внимая,
Пусть приковывает взоры...
Ах! Прошу меня простить...”

Застонала Афродита
(вышло очень натурально),
Дионис пчелой медовой
Тотчас закружил над ней.

Про вино не забывая,
Рукавом рот утирая,
Ей приятности шептал он
Томно-сладким голоском.

Что до ветреной богини -
Благосклонно принимала
Та внимание мужское
(почему бы не принять?).

Принимала и вздыхала,
Дело важное решая:
Не сменить ли ожерелье?
А, быть может, так сойдет?

Тут настал черед Аида
Выдвигать свои резоны
И, скрываясь в туче пепла,
Бог принялся рассуждать.

“Суетитесь понапрасну
Вы, мои сестры и братья,
Выгоду ищете в малом,
Позабывши о делах.

Да, делах, брат Дионисий,
Что не в празднествах бессчетных
И не в винах золотистых
Состоят на сей момент.

Позабыл уж мое царство?
Позабыл ты жар подземный?
Позабыл свои заботы,
Что поручены судьбой?

Ну а ты, сестра Богиня,
Что зовется Афродитой,
Легкомысленно уж слишком
Ты относишься к другим.

Даже тут, в небе Олимпа,
Ты Богов собой смущаешь,
Смертных ж вовсе с ума сводишь
Увлекая... хм... не туда.

Красотой подобной должно
Путь указывать заблудшим,
Показав своим примером
Богов высших существо.

До тебя ж, Зевс Громогласный,
У меня есть два вопроса:
Ты зачем собрал Богов тут?
Ты зачем сам все решил?

Понимаю, так удобней,
Пред собраньем похваляться,
Быть вниманьем окруженным,
Но остаться при своем.

Ты одно не рассчитал лишь,
Интерес мой мимоходом
Потревожив по ошибке
(хотя, впрочем, ты же Зевс...)”.

“Брат, Аидушка, послушай!”
Бог верховный молвил тихо,
Взглядом в пепле утопая.
“Ты не так, наверно, понял,

Я ж не то имел в виду!
Все на деле много проще,
Много проще чем подумал
Ты, обидевшись вотще.

Я ж для блага Олимпийцев
(ну, для нас, Богов с Олимпа),
Не смыкая век и ночью,
Все тружусь, тружусь, тружусь.

Что до сути договора,
Заключенного сегодня,
Знаменующего новой
Эры лучшей наступленье...

Договор сей будет нужен
Всем Богам, без исключенья
(пусть сейчас не понимают,
но потом до них дойдет).

Будет выгодно безмерно
Для всех нас разграниченье
Между мной... то есть Богами,
Ну и смертным простым людом...”

Продолжал Зевс еще долго
Философские трактаты,
Подтвержденные веками,
Из бумажки выводить.

Все собравшиеся также
Даром время не теряли:
С Афродитою в обнимку
Дионис кричал “Даешь!

Богу каждому бутылку
Первосортного вина!
Будем пить и веселиться
(все равно похмелья нет)”.

Подтверждая слова делом
Наполнял он новый рог,
Ну а Пан, проказник смелый,
Все в свирель свою дудел.

Даже тот, кого Аидом
Называли на Олимпе,
Гордость несколько умерил
И чего-то там ворчал.

Зевс, довольный обстановкой,
Даже Геру позабывший
(что ждала его намедни,
снарядившись кочергой),

Взором, полным умиленья,
Все собранье охватил.
Торжества был он исполнен,
Что бывает лишь однажды,

Афродитой любовался,
Диониса подбодрял...
И логичные сомненья
Мимо уха пропускал.

Но недолгим было счастья,
Что Богов объединило -
Вновь все та же Афродита
Громкий подала протест.

"Ах! А как же, как же, как же,
Поклоняться будут как же
Красоте моей небесной,
Если вниз Богам нельзя?

Буду мебелью ненужной
Обитать под крышей мира
Позабытая навеки...
Дионисик, как же так?!"

Обернулась она телом,
Что было нежно как персик,
Улыбнулась виновато,
Сделала печальным взор.

И растаял Дионисий,
Тотчас с места подхватился
И восстал в позе пророка
(но вино сперва допил).

“Вижу, вижу я незримо
(и закуски мне не надо!),
Что последует за этим
Договора оглашеньем.

Мы лишимся тут же, мигом
Тех приятностей, что смертных
Составляют развлеченье
(например, кабак, трактир...)”.

Призадумался Бог главный,
Что поныне Зевсом кличут,
Бороду свою пригладил,
Строго брови дугой свел.

“Да, действительно, проблема
К нам подкралась незаметно,
Не учел всего значенья
Смертных общества для нас.

Но теперь уж слишком поздно,
Договор не переменишь,
Свиток уж, наверно, отдан
В руки высших из людей”.

Опечалились все Боги,
Афродита даже слезы
На лице изобразила,
Дионис рог залпом выпил,

Пеплом кашлянул Аид...
Только Пан, козлом рожденный,
Заигравшись на свирели,
Даже рогом не повел.

“Что случилось, сестры, братья?”
Подмигнул он им лукаво
“Аль запутались немного,
Али вляпались куда?

Вижу я, беда нависла
Над вершиною Олимпа,
И недобро смотрят тучи
Вниз дамокловым мечом.

Вижу я, что мысли тяжки
Белый свет вам всем застили,
И не знаете, что делать,
И отчаялись совсем.

Но скажу, что рано сдались,
Да-да-да, вы рано сдались,
Ведь в реальности подлунной
Не случилось ничего“.

С наслажденьем ловил взгляды
Пан, что Боги награждали,
Он купался в их вниманье,
Тихо со скалы вещая.

“Ничего ведь не случилось,
Можете не сомневаться,
Договор – просто пергамент,
Ведь печати на нем нет.

Подменил я этот свиток,
Пока гость меж вами шастал,
Заменил пустой бумагой
(благодарность златом мне)”.

Только речь свою закончил,
Пан, копытом камень стукнув,
Как возрадовались Боги,
Загалдели птичьей стаей.

Зевс ехидно ухмылялся,
(хоть и не его заслуга)
Афродита с Дионисом
Распивали новый рог.

А подземный глас Аида
Мигом стал намного тише,
Пепел в небе растворился,
Успокоилась земля.

Продолжали дальше Боги
На Олимпе развлеченья,
Мир по-прежнему катился
По накатанной тропе...

Что до гостя, то он свиток
Поздно слишком уж проверил,
Лишь у самого подножья
Сей божественной горы.

Развернув тонкий пергамент,
Удивленно хмуря брови,
Он слова сердито молвил,
Хулу вознося Богам...

 

Выбор


Зачем этот свет? Зачем это желтое, с красными прожилками, солнце? Зачем небо без единого облачка, подобное мутному стеклу? Зачем мы здесь? Какой в этом смысл?

Я проснулся первым. Если, конечно, можно так сказать, ведь соседи тоже начали подниматься, сладко зевать и бормотать что-то себе под нос... Постойте! Соседи? Какие соседи?! Кто все эти люди? Здоровяк, в котором, несмотря на штатскую одежду, легко угадывался либо полицейский, либо еще кто подобной направленности... Хм, я не то чтобы имею зуб на полицию, напротив – никогда с ними дел не имел и иметь не собирался, но... Не нравятся они мне. Власть во всей красе, так сказать. Материальное ее воплощение. Не люблю. Наверное, я анархист. А, может, чересчур люблю свободу. А, может, чересчур ненавижу людей. Кто знает...
Дальше, у самой сетки расположилась дамочка, жеманно хлопающая ресницами. Брр... столько косметики, что, увидев это скопление ярких, красок любой павлин униженно сложит свой шикарный хвост и с позором удалится восвояси. Что ж, внимание она привлекает, что ж, тонны штукатурки потрачены не совсем напрасно... Но как же, как же она меня раздражает! Так и хочется подбежать и силой смыть эту маску африканского шамана. Причем смыть ледяной водой, чтобы прочувствовала как следует. Бррр... Ладно, к черту ее.
Дальше... Дальше... Кстати, местечко-то любопытное – кругом сетка метра три высотой, причем, мелкая – только мизинец пролезет. Но воооооон в той стороне, противоположной моей, виднеется дверь. Прямоугольник, вырезанный в сетке и ведущий на свободу... А где свобода? Вокруг степь – ни единой травинки, горизонт плывет пыльной серой линией, словно мы на сковородке оказались. А небо – крышка, закрывающая нас сверху... Хотя, сзади есть кое-что интересненькое. Стена. Кирпичная. Выше сетки. Причем, солнце расположено аккурат за стеной, потому что тень от нее падает на меня, и я в этой самой тени сейчас нахожусь. Кстати, совсем не жарко. И не холодно. И ветра нет, совсем. Что же это за место такое? И как я сюда попал? И почему я попал сюда... с ними?

– Слушайте внимательно. Сообщение прозвучит только один раз.
Люди, собравшиеся в “клетке”, заозирались – кто испуганно, кто настороженно – пытаясь определить источник звука. Но, в конце концов, каждый из них сообразил, что голос появляется прямо в голове. Будто телепатия...
– Вы собраны в этом месте, чтобы сделать выбор. Вы должны выбрать одного из вас. Окончательное ваше решение будет зафиксировано через час после окончания данного сообщения. Отсчет времени запущен.
Голос исчез так же неожиданно, как и появился. Был и нету, как вспышка молнии, как фонарь в окне проносящегося мимо утопающих в ночи деревьев скоростного экспресса, как корабль-призрак, причудливое порождение людских страхов и мифов...
Здоровяк-полицейский пришел в себя быстрее остальных.
– Эй! Есть у кого часы? Сколько сейчас времени? Ну? Быстрее!
– Есть... подождите секунду... сейчас-сейчас... – солидный мужчина с кожаным портфелем и часами на кожаном ремешке пытался разглядеть циферблат сквозь отсвечивающее желтым стекло. – Пять часов, ноль минут, тридцать пять секунд...
– Да, спасибо, про секунды можно не говорить... – здоровяк сосредоточенно сплюнул на землю. – Значит, в шесть часов срок, отведенный нам, истечет.
– И? Что тогда? – забеспокоился нервный субъект трудноугадываемого возраста, одетый в потертые джинсы и запятнанный белый свитер. – Что случится?
– А я знаю? – огрызнулся полицейский. – Нам, в первую очередь, нужно определиться с положением, в котором оказались. И понять, как кто здесь появился...
Нервный субъект глупо хихикнул.
– Что-то не так? – пристально взглянул на него здоровяк, заподозрив неладное. – Вы что-то знаете? Скажите всем, это может оказаться важным.
– Ну... Это... – потрепанный субъект вновь глупо хихикнул. – Ты это... спрашиваешь, кто и как... ну... я только про себя могу...
– Так говори, – жестко потребовал полицейский, борясь с раздражением. – Что последнее ты помнишь?
– Ну... я... это... – бледные пальцы сплетались и расплетались, напоминая дождевых червей. – Пару таблеток закинул в себя... потом было классно... потом отрубился... все, больше ничего не помню.
Полицейский сперва хмыкнул, потом пару секунд безуспешно пытался согнать с лица ухмылку, потом, как бы между делом, осведомился:
– Хорош товар?
– А то... офицер, я же не для развлечения... Я ж это... художник, вот... этот, как его... абстракционист, во... Муза она ж это, не вечная... ее ж это, подкармливать надо... зато знаете какие картинки! Ооооо! Закачаешься, полный улет... Даже все не успеваю запомнить...
– Художник значит?
– Ну! Я ж не просто так... я ж это, картины потом продаю... и покупают! На эти бабки и живу кое-как... не жалуюсь... А тут взяли и выдернули сюда, как мешок с навозом... а что... даже прикольно...
Художник хихикнул и счастливо улыбнулся.
– Тааааааааак, – несмотря на то, что происходящее порядком забавляло здоровяка-полицейского, он все же решил напомнить присутствующим о своем статусе. – Прикольно, значит?
– Ага...
– А где товар берешь?
– Где? Товар? О чем Вы, офицер? Аааа... а я видел город... когда голос говорил... вон там, в степи... Весь такой воздушный, дрожащий... Как свечка... как огонек свечки... Стены плыли, как медузы, фонарные столбы волновались, как волосы юной красотки на ветру... ооооо, дааааа... И еще – там ни души на улицах не было... Пусто, как у меня в животе... Нет, мрачноватый он был, пожалуй, этот город-мираж... Не хотел бы я там оказаться... Нет, не хотел... Офицер... Вы видели это, офицер? Ааааа... Вы же что-то у меня спрашивали...
Здоровяк разозлился. Сильно разозлился. Это было заметно по плотно сжатым губам, тяжелому дыханию и глазам, подернутым пленкой безумия. Такое состояние иногда называют аффектом... Точнее – преддверием аффекта, потому что полицейские пока мог себя контролировать. Пока еще мог... Он смотрел сверху на прислонившегося спиной к сетке художника, смотрел на расслабленно-отстраненное лицо этого мечтателя-наркомана, смотрел, и каждая черточка бледного лица вызывала все большее бешенство... А потом как схлынуло, полицейский отшатнулся назад, растерянно моргнул и шумно выдохнул.
– Ладно, с тобой все ясно... А остальные? – здоровяк окинул внимательным взглядом собравшихся, подолгу задерживаясь на каждом. – Кто как сюда попал?

Ну, так и знал, так и знал. Блин, оракулом себя чувствую натуральным... Полицейский, конечно же, не удержался, возомнил себя нашим спасителем, взял на себя роль лидера, а рожа-то какая, рожа... Бррр, ночью увидишь – от страха заикаться потом будешь. Понабирали... Интересно – он патрульный? Нет, вряд ли, слишком уж много о себе возомнил... Скорее всего следователь. Из какого-нибудь особого отдела. Небось, на допросах только от его вида опытные уголовники все подчистую выкладывают... Да, он, похоже, шутить не любит... Я уж думал он тому наркоше врежет от души, странно, что сдержался...
Наркаш тоже хорош... Художник, блин... Видал я таких художников... В гробу... Шутка. Но лишь отчасти... Блин, как же меня раздражают эти наркоманы, алкаши, куряги... Зависимые! Слабаки! Убегают от реальности или экспериментируют... Не пофиг ли? Образы новые, Муза, вдохновение... Блин, вот он дурак, а... Воображения нет, так нефиг лезть в художники. Бесит... Стоит теперь, блин, как манекен, выброшенный на свалку, в одежде, как из помойки, а на физиономии счастья столько, что на всех нас хватит, да еще и останется. Бесит... Еще и тень от стены его лицо ровно пополам разрезала, так что левый глаз блестит, как стеклянный, а правый на черную жемчужину похож. Мистика, блин... Как специально...
Бесит...

– ...вечером разделся, поцеловал жену, лег спать. Заснул почти сразу и... оказался здесь, – солидный мужчина достал платочек и вытер со лба несуществующий пот. – Странно, словно я успел одеться и собраться на службу... Но я не помню этого! Помню только вечер, а утра уже не было...
– Кстати, а кем вы работаете? – уточнил полицейский.
– Страховщиком.
– Ага, жизнь, здоровье, имущество и все такое... Там языком трепать люди научены, а? Правда, ведь?
– Ну... мы просто предлагаем выбор...
– Ладно-ладно, выбор... Так, говорите, не помните, как оделись и как собрались на работу?
– Да. Помню, как заснул и все. Провал. Пустота, – страховщик неуверенно барабанил пальцами по коже портфеля. – Может, это инопланетяне нас похитили? Говорят, они умеют память стирать...
– Инопланетяне? Что ты несешь, папаша! – заржал парень лет двадцати, стоявший чуть поодаль, рядом с размалеванной женщиной. – Начитался газет? Телика насмотрелся? Совсем крышей съехал? Ха-ха-ха!
– А если не инопланетяне, то кто? – обиделся страховщик. – Кто еще мог такое с нами сделать?
– Правительство, я тебе говорю, эти козлы наверху... – парень вперил указательный палец в молчаливое небо. – Они ж нас ни в грош не ставят! Мы для них – мусор! Этим гадам на всех наплевать, им лишь бы себе карманы набить и свалить по-тихому... Ну и пофиг на них, главное, чтоб меня не трогали... Но, сейчас, походу и до меня добрались. И ниче хорошего теперь не жди. Короче, хана нам всем.
– Что... что Вы такое говорите, молодой человек! – страховщик аж задохнулся от возмущения, весь покраснел, хотя было совсем не жарко, и начал открывать рот, как рыбина, выброшенная на берег. – Как... как может правительство... так поступать... с нами... Не верю! Я послушный налогоплательщик... Я надежный винтик в государственной машине... зачем меня...
– А я знаю? – парень почесал немытую голову и зевнул. – Мне как-то пофиг. Выбор, время... Все равно ниче сделать не сможем.
– Нет-нет, Вы скажите. Я вот считаю, что инопланетяне похитили нас, чтобы произвести контакт. Да-да, этот выбор... Я читал рассказ, там выбирали посла от человечества...
– А чё еще ты читал, папаша? Читал про то, что они кого посочнее выбирали, чтобы потом с приправами сожрать? – парень снова радостно заржал, заставив стоящую рядом женщину вздрогнуть. – Не гони пургу, это правительство, а инопланетяне тут не при чем. Нафиг мы сдались инопланетянам, а?
– А зачем мы правительству?
– А фиг знает...

Два очередных придурка. Хмырь, похожий на гопника, у которого главная цель в жизни – повыпендриваться, и невзрачный человечек, который, небось, каждый день курсирует по направлению от дома к работе и обратно, которого ничего не волнует, кроме бланков договоров и звонков клиентам. У него, наверняка, жена такая же, дома сидит, готовит скромный, блин, семейный ужин. Небось, такая же серая как он, небось, с такими же ограниченными интересами... Черт! Как же они примитивны! Правильно он себя назвал – винтик. Как есть – винтик. Никчемный бесполезный винтик... Вот только винтиков этих весь мир...
Черт! Как же пить хочется! Вроде и жары нет, вроде и прошло минут десять всего... Или не десять? Сколько я тут провалялся без сознания? Страховщик сказал, что сейчас пять часов. Судя по солнцу – это пять вечера. А помню я только, как спать ложился за полночь. Час или два было после нуля... Неужели я столько времени спал? Бреееееед... Что-то тут не то творится. Что-то здесь не чисто. Но что? Блин... Как же пить хочется...
Стоп! Нужно сначала осмотреться. Пить – всего лишь потребность организма. Не самая критичная на данный момент. Уж час-то смогу продержаться. А вот понять, в каком положении я очутился... Куда как важнее. Хммм... Значит, я нахожусь в теневой половине клетки. Слева, на самой границе света и тени, отдыхает возле сетки все тот же наркаш-художник. Справа от него – здоровяк-полицейский, продолжающий трепаться со страховщиком и гопником, и, собственно, страховщик... А неплохо держится страж порядка. Очень даже неплохо. И все же что-то мне в нем не нравится... Словно хамелеона перед собой вижу, словно он притворяется тем, кем на деле не является... Ладно, фиг с ним, идем дальше...
Дальше... Дальше... Пяток метров вправо – гопник и дамочка. Гопник, хоть и выпендривается, хоть и состроил физиономию крутого парня, заметно нервничает. Ха-ха-ха. Что, непривычно в одиночку-то? Но тут есть кое-что еще... Хха! Да он же клеится к ней! Сто процентов! А она красуется перед ним, эта рекламная афиша косметической фирмы... Мдаааа. Ну и вкус у него. Как, впрочем, и у нее. Стоят друг друга, блин... А что? Прикольная парочка получится...
Но вот очень интересно... Как они будут вести себя, когда срок, отпущенный всем нам, выйдет?

– А ты как здесь очутился?
– А? – парень, которого вопрос полицейского застал вопрос, приоткрыл рот, выражая, таким образом, удивление. – Чего?
– Как ты сюда попал?
– А я знаю?
– Гм... А что ты последнее помнишь?
– А фиг знает... – парень провел грязными ногтями по щетине, безуспешно пытаясь скрыть дрожь в пальцах. – Кувыркался тут с одной девкой... Вчера вроде... Или позавчера? Фиг знает... А потом отрубился. Все.
– А как тебя зовут, молодой человек?
– Джон.
– Джон?
– Типа того... – парень оскалился, показывая неровные желтые зубы. – А может, и не Джон... А может, Джеймс... Точно – Джеймс.
– Дошутишься... – полицейский злобно взглянул на Джона-Джеймса. – Назови настоящее имя.
– Фиг тебе... Никогда никаких дел с легавыми не имел. С чего ты взял, что для тебя я сделаю исключение? Обломись, – парень заржал. – Мы ща не пойми где. И власти у тебя здесь нифига нету.
– Нет? Власти? У меня? – вкрадчиво переспросил полицейский, которого душила ярость. – Ладно. Потом с тобой... поговорим.
Парень на это только хмыкнул, сплюнул на землю и отвернулся, словно ненароком оказавшись лицом к лицу с дамочкой.
– Ой! – тонко пискнула та. – Вы меня испугали!
И часто-часто захлопала ресницами. Не ожидавший такого развития событий парень слегка опешил и неуверенно качнулся назад. Сейчас и без того не самая симпатичная одежда вовсе висела на нем, как мешок, а он сам напоминал этот же мешок... с картошкой. Сгорбившийся, накренившийся в сторону, как подрубленное дерево, какой-то весь несуразный и жалкий...
– Ээээээ... – протянул он, не зная, что сказать. – Девушка?
“Девушка” в очередной раз хлопнула ресницами, показывая, что парень на верном пути.
– Девушка... – сказал тот уже увереннее. – А что вы делаете... Здесь?
Он тяжело вздохнул и выжидающе посмотрел на дамочку. Ну, точь-в-точь, как домашняя собачка, притащившая в зубах тапочки и ожидающая похвалы хозяина. А может, добрый хозяин не просто похвалит. А может, добрый хозяин погладит по голове, да еще и косточку даст... А может...

Ну вот, как я и предполагал. Уже вовсю флиртуют. Блин, точно, пора мне в гадалки устраиваться. Все цыганки и фальшивые экстрасенсы сдохнут от зависти. Гарантирую... Хотя это скорее из области прикладной психологии... Которую зовут житейским опытом... Блин, какой нафиг у меня опыт? В двадцать-то с копейками лет? Ум, да. Логика, да. Наблюдательность, да. А опыт? Откуда? Хотя и его хватает на прогнозирование вот таких вот сценок. Блин... а это даже забавно... Какую чушь они несут... Блин... Флиртующий гопник – это зрелище не для слабонервных. Хотя сейчас он больше на мокрую курицу похож. Или на петуха, попавшего в загон к слонам. Хм... но почему? Вроде еще ничего страшного не произошло... Неужели, с этим тоже не все ладно? Как и с копом? Но что? В чем может быть дело? Черт... Как все несуразно-то складывается...
Блин, пить еще сильнее захотелось. Сколько там времени прошло? Минут пятнадцать? Или больше? Блин, такими темпами я засохну, стану похожим на кактус, только без колючек. Угу, позеленею от обезвоживания. А может, посинею. Фиг его знает... Кстати, тут, оказывается, и стулья есть. Точнее, пластиковые сиденья у самой стенки – аккурат напротив горе-художника. Ровно четыре – два на солнце, два в тени. Причем, линия тени проходит как раз между сидениями. Как специально... Черт, не может же все это быть простым совпадением? А еще ящик метр высотой с солнечной стороны присобачили к сиденьям. Интересно, что в нем?

– Офицер, – страховщик робко обратился к полицейскому. – А Вы заметили, что место, в котором мы находимся, очень странное.
– Странное?
– Да. Вот земля... Я никогда такой не видел. Она твердая, как бетон. Но это не бетон, это земля.
– Вот как? – здоровяк-полицейский нахмурился. – Твердая, как бетон, значит?
Он топнул ногой, примериваясь.
– Надо же, и пыли совсем нет, – “офицер” задумчиво хмыкнул. – Действительно, подозрительно.
Он еще разок взглянул на землю, на которой не осталось и малейшего отпечатка подошвы, и, резко выдохнув, со всей дури опустил крепкий кулак вниз. Словно каратист, на потеху публике ломающий одним ударом кирпич...
– Проклятие... – полицейский недоумевающее осматривал руку, на которой не осталось и царапины, только маленькие комочки земли скатывались по костяшкам пальцев и падали вниз. – И, правда, твердая, как камень... И упругая. Как резина. Хотя нет...
Он запнулся, но, так ничего и, не придумав, просто махнул рукой.
– В общем, упругая, как я не знаю что, – полицейский еще раз пошевелил пальцами. – Был бы настоящий бетон, в кровь бы разбил. А так...
– Вот и я говорю, офицер, – поспешил добавить испуганный страховщик. – Странно. Не бывает такой почвы... На Земле.
Произнеся последние слова, мужчина замолк. Потом оглянулся по сторонам и, перейдя на шепот, добавил.
– Я Вам говорю, инопланетяне это, больше некому. А находимся мы, наверняка, уже где-нибудь на Марсе. Под искусственным куполом... И это в лучшем случае. А в худшем...
Страховщик закатил глаза к небу, мол, и подумать страшно о таком варианте развития событий. Правда, на полицейского эти ужимки особого впечатления не произвели. Пришельцы, правительство, террористы... Какая, в сущности, разница? Все равно, точно не узнаешь. А вот почва, которой нет нигде на Земле, это да, это странно, над этим стоит подумать... Внезапная догадка пришла ему в голову, когда он уже хотел спросить у страховщика, с какой такой стати тот разбирается в том, в чем разбирается страховщику не положено.
– Подожди тут... – полицейский отряхнул последние крошки земли с пальцев, поправил куртку и быстрым шагом направился к выходу. – Я кое-что проверю.
– Пооо... постойте, офицер! – залепетал страховщик, чувствовавший себя спокойнее в обществе представителя власти. – Куда Вы?
– Видишь стену? – полицейский не стал оборачиваться, просто кивнул головой в соответствующем направлении. – Я хочу глянуть, что за ней...

Черт! А коп меня удивил! Долбануть кулаком по земле, не зная, насколько она твердая... Он либо совсем ничего не боится, либо в себе слишком уверен. Блин, опасный тип... Я все больше чувствую себя пауком, попавшим в банку к сородичам. Может в этом и заключается цель неведомого кого-то, засадившего нас в эту клетку? Стравить всех со всеми? Хм... вряд ли получится. Вон та бабка, без конца твердящая маленькому внуку, что все будет хорошо, сам внук, мальчик лет пяти, размалеванная девица, треплющаяся с гопником, еще одна девица – черт, а красивая она – неподвижно стоящая возле сетки с той стороны, где пластиковые сиденья... Да даже горе-художник не слишком то вписывается в типаж отмороженного наркаша, ради дозы готового на все...
Блин, что тут творится-то? А? Скажите? Голос, эй, ты меня слышишь? Ты же можешь читать мысли, верно? Ответь! Черт... Ладно, попробуем раскинуть мозгами. Во-первых, я не вижу никакой логики в составе тех, кто попал сюда. Словно бумажки с именами из мешка вытаскивали. Случайно? Полностью случайный выбор? Блин, знать бы наверняка... Во-вторых, мы находимся непонятно где и попали сюда непонятно как. Стирание памяти, телепортация... пришельцы? Неа, не верю. Что-то меня терзают смутные подозрения, что самое очевидное предположение наверняка будет ошибочным. А ситуация больше всего походит на игру... Телешоу? А где тогда камеры? И откуда такие технологии? Не знаю, куда нас поместили, но явно для создания подобного места нужна наука покруче человеческой. Или... не, так я в теории заговоров погрязну и начну рассуждать как тот гопник. В общем, по второму пункту – одни смутные догадки. По первому – только ни на чем не основанное предположение. Но есть еще и третий...
Итак, в третьих, у нас имеются несколько подозрительных личностей. Коп, страховщик, гопник и хмырь, пристроившийся на одном из пластиковых сидений. На солнечной стороне. Этот вообще – полный отморозь. Здоровый, почти не уступает копу в плане комплекции, такой же медведь-гризли, блин. Глаза злые, мутные какие-то, когда смотрят на тебя – словно кожу заживо сдирают. Брррр... А когда взглядом встретились так вообще – будто бритву к горлу приставили и надавили чуть, чтобы кровь выступила. Блин... Сразу же отвернулся, а то ощущение как у кролика, смотрящего в глаза удаву. Блин, неприятно, мерзенько даже. Похоже, от этого типа можно ожидать всего. Всего плохого, конечно же. Да и с законом он явно, судя по виду, не дружит. Мдааа... Попал я, называется. Попал по полной программе.

– Двадцать пять, двадцать... двадцать пять, двадцать один... двадцать пять, двадцать два... – страховщик, заметно нервничая, шагал взад вперед, не сводя глаз с циферблата. – Двадцать пять, двадцать три... двадцать пять, двадцать четыре... двадцать пять, двадцать пять...
Он запнулся, сбился, украдкой взглянул в сторону, где скрылся “офицер”. Время идет, полицейского нет и нет, пустота за сеткой действует на нервы... Страховщик вздрогнул, прижал кожаный портфель к груди, то ли как щит, то ли как ребенка. Ему пока что не было страшно, весь ужас ситуации он осознает позже. Сейчас он даже не думал о том, что произойдет, когда выйдет срок... Да и о том, что будет через пять или десять минут, он не думал. Просто хотел, чтобы ожидание поскорее кончилось. Чтобы “офицер”, островок стабильности в перевернувшемся вверх дном мире, оказался рядом.
– Где же он, где же он, где же он... – страховщик судорожно вглядывался в серо-красный пейзаж, в шершавый кирпич стены. – Где? Где? Где?
Казалось, прошла вечность. Казалось, реальность утонула в бесконечном движении секундной стрелки. Казалось, полицейский уже никогда не вернется...
– Тьфу! Зря только мотался туда, – “офицер” ладонью вытер со лба пот и непроизвольно поправил фуражку... которой не было. – За стеной такая же пустыня, как и везде. А сама стена... просто стена. Кирпич, кстати, нашенский. Земной. И свежий. В смысле, свежая кладка.
– Эээээ... – открыл рот страховщик, смотревший на полицейского, как на призрак своей давно умершей тещи. – Офицер... Вы уже... того... все? Так быстро?
– А что время терять? – отрезал полицейский и уже спокойнее добавил. – Нам еще надо выяснить, что за выбор от нас требуют...
– А вы чё, еще не поняли? – вмешался в разговор все тот же парень, назвавшийся сначала Джоном, а потом Джеймсом. – Мы все просто сдохнем! Да-да-да! Сдохнем! Все! Прямо тут! Ха-ха-ха!
Он засмеялся, как ненормальный, до боли стиснув ладонь дамочки. Он смеялся и смеялся, словно его заставляли это делать, словно он был заводной игрушкой, у которой повернули ключик завода. Безумие, безумие, безумие... Парень захлебывался своим смехом, тараща глаза и высунув язык, похожий на маленькую змею, извивающуюся и злую. Он смеялся и смеялся...
– Джимми, прекрати... мне страшно! – дамочка с трудом высвободила руку и отступила назад. – Джимми!
– Джимми? – полицейский напрягся, как гончая, почуявшая запах дичи.
– Джимми?! – парень прекратил паясничать, усмешка на его лице сменилось другим безумным выражением – выражением безумной злобы. – Джимми?! Долбаная сучка, ты чё творишь? Какого черта ты назвала им мое имя?!
Джимми угрожающе навис над женщиной, казалось, что еще секунда, и он бросится на ту, с которой только что вовсю любезничал. Но полицейский поумерил его пыл. Даже не так – парень мгновенно сдулся, как проколотый надувной молоток.
– Джимми? Джимми Джоунс? Я слышал о тебе... – “офицер” осторожно облизал губы и улыбнулся. – Я очень многое слышал о тебе. И давно искал этой встречи...
– И чё? Я теперь плясать от радости должен? – попытался огрызнуться Джимми. – Да пошел ты! Легавый... Дерьмо! Даже на том свете от них не спастись!
– Оу, – голос полицейского стал еще тише и еще вкрадчивее. – Так ты считаешь, что уже мертв? Пожалуй, я тебя разочарую... Это не так. Мы все живы. В том числе я и ты. Вот только ты – ненадолго. Я позабочусь о том, чтобы ты не выбрался отсюда.
– Много на себя берешь, легавый, – Джимми вновь волшебным образом перевоплотился, теперь вместо испуганного мелкого хулигана лицом к лицу с полицейским стоял матерый волчара, опытный, злой и крайне опасный. – Да, я Джимми Джоунс. Но...
– Слушайте внимательно. Сообщение прозвучит только один раз.
Требовательный голос снова прозвучал в голове у каждого.
– У вас есть еще полчаса, чтобы сделать выбор.
Полицейский и Джимми Джоунс смотрели друг на друга, как две поцапавшиеся кошки, которых полили водой из шланга. Ошарашенные, не понимающие, сердитые. Первым в себя пришел, как и следовало ожидать, “офицер”.
– Полчаса? – он кивнул страховщику. – Действительно?
– Да, – быстро ответил тот, безупречно исполняя роль справочного бюро. – Сейчас пять часов, тридцать минут, пятнадцать...
– Спасибо, спасибо, можно без секунд, – отмахнулся полицейский. – Значит, голос сказал правду. Но зачем? Зачем говорить нам, сколько времени осталось?
Он нахмурился, топнул ногой, безуспешно пытаясь поднять пыль, отсутствующую в этом мирке как класс, и замолчал. Ничего не сказал и страховщик, испуганно закрыла рот ладонью дамочка, а Джимми, по привычке сплюнув, выразил общую мысль:
– Чё за фигня, а?

Чертовщина... натурально, самая, что ни на есть... Кто бы рассказал – посмеялся бы, посчитал бы шуткой, безумием, обманом зрения... Да чем угодно! Только не правдой... Только сейчас именно это и есть – правда. Но так не бывает! Не бывает! Эти люди... Они ведут себя... Будто по упаковке озверина сожрали. Или транками обкололись. Или еще чем. Черт, черт, черт! Не то! Не так... Пффф... Нет, это явно не наркотик. И не газ какой-нибудь особый. Нет, нет и нет. Коп, гопник... они бы в любом случае поцапались. Рано или поздно – но неизбежно. И гопник с этой дамочкой... Наверняка бы спелись. Опять же, в любом случае... Но... Почему так быстро? Кажется, что все неимоверно ускорилось... Может, действие наркотика? Обостренное восприятие или что-то в этом роде? Пфффф...
Так. Часы. Они у меня есть. На руке. Электронные. Но со стрелкой. Так. Тонкий металлический прутик пересек деление, отмеченное цифрой двенадцать, и устремился вниз. Так. Секунда. Две. Три. Четыре. Я затаил дыхание. Я отстранился от окружающего мира. Я смотрю. Я пытаюсь чувствовать... Черт, черт, черт! Пфффф! Все как обычно! Никакого сверхвосприятия! Никакого ускоренного течения времени! Секунда это все та же секунда, как и было до... Но... Что тогда? Почему события изменяются, как картинки в калейдоскопе? Почему они сменяют друг друга так быстро? Почему мне кажется, что целые куски жизни вырваны, словно ржавыми щипцами. Как трухлявая доска, из которой выдирают гвозди, не считаясь с тем, сколько щепок упадет вниз... Черт, черт, черт! Проклятье! Я не хочу! Я не хочу быть таким гвоздем! Останови... те... сь.
Черт. Все хуже и хуже...

– Ээээээ... офигенно... город... он вернулся...
Художник расслабленно улыбался и, подняв руку вверх, указывал на точку в пустыне, которая была напротив, метрах в ста от него.
– Ты видишь?.. Дааааа... это нечто... Я тебе говорю!.. Это такое... такое... Первый раз в жизни... подобное...
Полицейский вытянул шею, как птица, и напряг зрение.
– А он прав... Я тоже вижу какие-то здания. Смутные очертания, бесцветные силуэты... Но это точно город! И он... он...
– Исчезает, – страховщик моргнул, словно пытаясь уверить себя, что это не сон. – Исчез... Я только контур увидел. У нас висят планы этажей... В офисе... Ну, вы знаете, наверное. Для эвакуации при пожаре и все такое... И... Очень похоже... Этот город... План.
– План?
– Да... Я понимаю, офицер, это звучит не более правдоподобно, чем версия о том, что нас похитили пришельцы...
– Нет. Ты прав. Куда как более прав, чем когда говорил про инопланетян... – полицейский пригладил волосы, поправил одежду и нацепил на себя официальный вид. – Значит, все убедились в серьезности происходящего с нами? Так?
– Ну... и чё? – зло оскалился Джимми Джоунс.
– А то, что осталось всего полчаса. И за эти полчаса нужно сделать выбор. Поэтому, – полицейский поднял указательный палец вверх. – Я предлагаю выбрать меня нашим представителем.
–Чёёёёё? – возмутился Джимми.
– Пред... представителем? – пролепетал трясущийся как лист на ветру страховщик. – Вы о чем, офицер?
Дамочка просто очередной раз охнула, притворившись, что от всех этих волнений вот-вот свалится в обморок. Остальные пленники промолчали. В том числе еще один парень, сидевший в тени, обхватив руками ноги и спрятав лицо так, что видны были только глаза...
– О чем я? Хм... – полицейский загадочно усмехнулся. – Предположим, что те, кто нас похитил, хотят провести эксперимент. Предположим, они хотят... испытать нас.
– Испытать? Но зачем? И как?
– Понятия не имею, зачем, но на вопрос – как – ответить могу. Скажем... они хотят узнать, насколько мы разумны... в ситуации, когда старый мир стал прахом под ногами. Горло друг другу перегрызем? Сдадимся на милость судьбе? Попытаемся сбежать? Или... договоримся.
– И Вы хотите...
– Да. Я хочу выступить в качестве посла. Посланника. Представителя. Поэтому... – полицейский внимательно осмотрел собравшихся. – Прошу всех, подчеркиваю – всех, утвердить меня на этой... хм... должности.
– Ну... я... в общем-то... не против... – промямлил страховщик. – Но... Офицер, Вы уверены, что это... поможет?
– Поможет, не поможет... – Джимми не скрывал раздражения. – Че ты тут главного из себя строишь, а? Чтобы я... да под легавым ходил... Да пошел ты!
Он демонстративно сплюнул.
– Значит... ты... отказываешься? – вкрадчиво осведомился полицейский. – Я правильно понял?
– В точку, Шерлок, – заржал Джоунс. – Я даже могу еще разок повторить. По буквам, блин... Да. Пошел. Ты.
Размалеванная дамочка охнула и прикрыла лицо руками. Художник увлеченно бубнил что-то себе под нос, не обращая на склоку никакого внимания. Красотка в летнем платье, с черными очками, скрывающими глаза, и яркими, кроваво-красными, губами, не без интереса наблюдала со стороны. Громила, сидевший на пластиковом сиденье, довольно хмыкнул и зашарил рукой внизу, у себя под ногами. Парень, сидевший в тени, напрягся, как змея перед броском. Бабушка тихонько шептала внуку старую сказку. Маленький мальчик почти не плакал. Неподвижное солнце все так же было прибито к мутному небу...
– Эй, пить кто хочет? – громила держал перед собой прозрачную пластиковую бутылку. – Тут вода есть. Много.

Я видел... Я видел это... Отчетливо... Как жизнь, проносящаяся перед глазами умирающего... Так говорят... Я верю... Так будет... Черт! Черт, черт, черт! Почему... так? Я вижу город. Я вижу то, чего не видят они... все... эти люди... Я понимаю, насколько они слепы. Даже наркаш-художник. Даже он... Слепы. Как приговор. Как диагноз. Как клеймо... Черт! Ненавижу! Это ощущение... Это чувство... Как колючий шар... С иглами направленными внутрь... А в центре я... Один. Совсем. Всегда. И почему... меня... это... Радует?
Опять ссора...
Опять коп и гопник выясняют отношения...
Опять коп строит из себя героя...
Опять гопник играет в свободу и независимость...
Скучно...
Достало...
Бесит...
И...
Я забыл, что у меня есть сердце. Этот комок в груди, этот кусок судорожно сжавшейся плоти... Не может быть сердцем. Нет! Это обман, иллюзия, подделка... Я... Я... не знаю! Это слишком глупо, слишком нелепо... Глухие удары, словно ногой пинают пустую картонную коробку... Не нужно... Лишнее... Глупо... Так глупо... Так... по-человечески. Да. Именно.
По-человечески.
Я знал, что произойдет дальше. Боль. Ненависть. Месть.
Не важно.
Я хотел, чтобы так было. И... закрыл глаза, запомнив эту картину...

Город. Пустой. Абсолютно. Самый обычный город, который покинули все, без исключения, жители. Просторные проспекты, где нет и следа транспорта. Светофоры, слепо мигающие красным, зеленым и желтым. Отрывистые полоски зебр. Провода, как нити паутины. Стены, стены, стены. Украшенные граффити, украшенные народным словесным творчеством, украшенные рекламными плакатами и вывесками. Сырые. Старые. Настоящие.
По городу идет человек. Один. Чужой. Лишний. Он не понимает, что здесь произошло. Он не понимает, как сюда попал. Он не понимает, что город – просто ловушка. Для одного-единственного... человека?

Обрыв. Картинка ускользает, как изображение на экране расстроившегося телевизора, оставляя россыпь белоснежных помех...

– Ну? Никому не надо, что ли? – громила, развалившись так, словно он сидел у себя дома в удобном кресле, покачивал бутылкой, которую держал на вытянутой руке. – Тут этой минералки полный ящик. Холодильник или что-то типа того.
– Хм... А у меня и вправду в горле пересохло, – полицейский неохотно отвел взгляд от Джимми. – Прямо как в той заварушке пару лет назад, когда...
Он осекся. Воровато оглянулся, мельком отметив интерес, сменивший злобу в глазах Джимми. Махнул рукой, мол, ничего особенного. И, откашлявшись, спросил:
– Так. Кто хочет пить?
Руки. Много поднятых рук.
– Ясно. Значит, подходим по очереди к ящику и берем по бутылке, – он сделал взгляд более строгим. – По одной каждому. Думаю, там на всех хватит.
Страховщик тут же согласно кивнул, художник неразборчиво хмыкнул и, вновь потеряв интерес к происходящему, уставился в горизонт, дамочка, успевшая немного успокоиться, захлопала ресницами, а паренек, сидевший в тени, поднялся, открывая лицо. Самое обычное лицо.
– Блин, легавый, ты реально достал... – несмотря на вызов, присутствующий в словах, Джимми не торопился начинать очередной раунд противостояния. – Приказываешь тут... Кто тя главным-то поставил, а? Мы чё, без тебя не разберемся, как эту воду пить?
– Я к тебе и не обращался, Джимми... – сухо заметил полицейский и, не удержавшись, добавил. – Джоунс.
– Да пошел ты... – уже как-то устало, без особого желания, словно боксер в конце изнурительного боя, огрызнулся Джимми. – Достал...
– Уже иду, – ядовито заметил представитель оставшейся где-то в прошлом власти. – А тебе... все равно придется выбирать.
– Да что ты? Пофиг...
– Ну, пофиг, так пофиг.
Полицейский равнодушно пожал плечами и направился к пластиковым сиденьям, на ходу цепким взглядом осматривая своих невольных соседей и, по привычке, поправляя фуражку. Несуществующую фуражку.
– Можно? – старушка, державшая за маленькую ручку внука, робко подошла к громиле, что пристроился у ящика с водой. – Пить...
Тот качнул головой и зевнул. Похоже, ему ни до чего особого дела не было. Такой вот ленивый медведь-гризли, пребывающий в благодушном настроении, сытый и довольный. Якобы.
– Спасибо...
Старушка вытащила бутылку, обжегшую кожу холодом, осторожно открыла, внимательно слушая шипение, и поднесла к лицу внука.
– Пей, Никитка, пей... Маленькими глоточками...
Полицейский, довольно улыбаясь, наблюдал за ними, а размалеванная дамочка, осмелев, мелкими шажочками подошла к ящику и украдкой вытащила бутылку. Тут же она отступила назад, тихонько вздохнула и пустым взглядом уставилась на ползущие с той стороны пластика пузырьки...

Затем пришел черед красотки. Она ведь действительно была на редкость привлекательна: идеальная прическа, идеальный макияж, который можно заметить только хорошенько приглядевшись, стильная одежда, не скрывающая ничего, достоинство в каждом движении. Она, не торопясь, взяла бутылку, слегка согрела ладонями, так же спокойно и уверенно отвинтила крышку, чуть подождала, пока вырвавшиеся на волю пузырьки растворятся в воздухе, и, приоткрыв губы, сделала небольшой глоток. Потом еще один, побольше и, словно невзначай, пролила чуть-чуть воды на себя. На тонкое летнее платье. На грудь...
Полицейский наблюдал за представлением не без интереса, да и не только он – даже художник, на миг вырвавшийся из своих грез, восхищенно присвистнул. Это была такая игра, очень старая. В которой участвовали почти все присутствующие. И поэтому появление очередного “водопойца” осталось незамеченным...

Что именно произошло, никто так толком и не понял. Сначала парень, выйдя из тени, отбрасываемой стеной, безмятежно насвистывая что-то себя под нос, направился к холодильнику с минералкой. Похоже, он хотел пить, похоже, он не ожидал подвоха. Черная футболка свободно висела на нем, длинные светлые брюки волочились по земле... Но парню было все равно, он совсем не обращал на это внимания, мерно ступая подошвами кроссовок по земле этого странного мира...
Но когда он приблизился к громиле, тот, хотя только что был само спокойствие, резко поднялся и быстро, так, что никто и моргнуть не успел, ударил правой рукой, сжатой в кулак... Сильно. В челюсть. Со счастливым выражением на лице... Лице, которое превратилось в маску отъявленного садиста.

Глупо, испачкав руки в крови, задумываться о ценности человеческой жизни. И не менее глупо, попав в ситуацию, из которой нет выхода, задумываться о таких вещах, как боль... Тем не менее, в какой-то момент я едва не дрогнул. Уже подходя к тому отморозку, я на миг сбавил шаг и еще раз встретился с ним взглядом. Не знаю, что я хотел там увидеть. Может, сомнение, а может, тупую звериную злобу... Ага. Щаз. Блин. Пустота. Черная, обволакивающая пустота. Как банка чернил, которые еще не стали словами. Как чернота выключенного монитора. Как тьма бездонного колодца... Черт. Черт. Черт!
Проклятье! Я-то думал, что с реакцией у меня все в порядке. Я-то надеялся на собственное хладнокровие и выдержку... Я лишь обманывал себя. И это было очередной ошибкой... Полагаться только на свои силы? Ха-ха-ха... Только вот... Где их взять? Свои силы... Не в этом мире... Даже в новой реальности... Разум слабее... Я знал, что громила ударит. Я видел, как он напрягает мышцы, я видел радость в его глазах. И... ничего не смог сделать. Даже увернуться. Даже заблокировать. Даже позвать на помощь... Хотя это и было бы глупо... Но...
Я чувствовал, как боль, легко преодолевая кожу, мышцы, плоть, доходить до нервов, осколками разбитого стекла вонзается в мозг... Я знал, что это иллюзия, я знал, что не смогу выдержать... Я не закричал. Я позволил злобе подчинить себя. Я представлял, как убиваю этого отморозка, как он хрипит, когда я сжимаю его горло, как я слышу хруст ломающихся костей, как стекает кровь, как бездыханное тело падает к моим глазам... А затем картинка менялась, я вновь видел перед собой искаженное удовольствием лицо, пустые глаза, улыбку зомби, вышедшего на ночную прогулку... Их было много, этих лиц, они плыли, как воск свечи, они растворялись и меняли форму... Как дурацкая игра... Много... Я всех помнил... Я никого не забыл... И не забуду...
Никогда.

Парень падал очень долго. Как в замедленной съемке. Как в фильме, когда актер пытается изобразить реальность. Но сейчас это и было реальностью. Несмотря на всю противоестественность. И это было... Страшно.
В какой-то момент время вновь рвануло вперед, как взбесившаяся лошадь. Парень упал, ударившись другой половиной лица о пластиковое сиденье. Даже не ударившись – острая кромка чиркнула по скуле, оставив тонкий и длинный порез, тотчас украсившийся алым. Кровь неохотно сочилась и, как расплавившаяся на солнце старая краска, медленно стекала вниз. По щеке, подбородку, редкими каплями падала на землю...
– Чего зубы скалишь? – громила демонстративно размял пальцы. – Добавить?
Он был уверен. Уверен, что сила на его стороне. Так было и будет всегда... Он думал. Но...
– Иди ты... урод, – парень сказал, как плюнул, презрительно и зло.
– Чегоооо? – бандит изобразил возмущение, хотя и слепому было видно, как, на самом деле, он рад. Словно рыба, брошенная в воду. – Ты что сказал?
– Что слышал... урод.
Парень, похоже, совершенно не боялся... Нет, не так... Он боялся, но... Ему было все равно. Словно он заранее знал, на что шел. И громила это знал. Они оба играли хорошо знакомые роли. Они оба согласились на это, родившись в таком мире... И громила, делая свой ход, замахнулся, готовясь одним ударом отправить наглеца в нокаут. А глаза “жертвы” были холодными и острыми, как сосульки, свисающие с крыш...
– Эй! Прекратите немедленно!
Молчаливое согласие зрителей было разорвано окриком полицейского. Непонятно, почему он решил вмешаться. Непонятно, почему он решил вмешаться только сейчас, хотя минут пять просто стоял и смотрел. Но... он вмешался. И это стало данностью. Которую уже нельзя изменить.
– А ты... кто такой? – недобро осведомился громила, переводя взгляд на другой объект, более опасный и... более интересный. – И почему я должен тебя слушать... Мне весело! Мне хорошо! И тут появляешься ты... Со своими приказами... И я спрашиваю себя... Какого черта? Что он тут забыл тут? Этот... легавый.
Он был счастлив. Он полыхал, как жирное душное пламя, пожирающее нефть. Пламя, которое почти невозможно потушить. Пламя, которое не потухнет само по себе. Пламя, сжигающее все, до чего дотянется. Но... Он был пуст. И полицейский давно заметил эту пустоту.
– Можешь еще спросить у себя – зачем я спорю с тем, кто мне не по зубам, – указательный палец, изображая ствол пистолета, прицелился в громилу. – Если ты еще не заметил – я сильнее. И... давай упростим все. Я не представитель власти. Ты не... хм... криминальный элемент. Мы просто два человека. И у нас разногласия, но... Я сильнее. Так что...
– Что? – еще больше обрадовался громила. – Что? Ты? Сильнее?
Он на несколько секунд взорвался резким и неприятным смехом, скорее похожим на кашель тяжело больного человека, а потом внезапно посерьезнел и жадно уставился на противника.
– Я спрашиваю себя... Который раз спрашиваю... Задаю себе один простой вопрос... Почему? Почему я терплю это? Почему я позволяю какому-то вшивому копу мне указывать? – громила медленно, наслаждаясь каждым движением, вытащил из кармана складной нож, сухо щелкнуло выдвинувшееся лезвие, солнце мутно блеснуло на стали. – Ну что, страшно? Я спрашиваю себя – что ты чувствуешь? Что легавые чувствуют перед тем, как отправиться в мир иной... А? Скажешь мне? Ты уже дрожишь? Трясешься от страха? Правильно. Очень правильно. Сейчас я те... бя... а... а... аааа...
Выстрел прозвучал настолько глухо, что люди, непривычные к такому, сперва не поняли, что же именно произошло. Они видели только внешнее: громила оборвал свою речь на полуслове, захрипел, жалобно моргнул и посмотрел вниз, на свою ногу, которая внезапно подкосилась, увлекая за собой тяжелое тело... Бандит стоял на четвереньках, согнув конечность под каким-то неимоверным углом. Он напоминал старую водонапорную башню, которая отжила свой срок и теперь стала абсолютно бесполезной...
– Кто еще хочет со мной поспорить? – полицейский стоял с непроницаемым лицом, сжимая пистолет в вытянутой руке. – Я любого готов... выслушать.
Он усмехнулся и спрятал пистолет так же быстро, как вытащил. То есть, почти мгновенно. То есть, демонстрируя реакцию и скорость для обычного полицейского... нетипичные. Более того – лишние. Более того – он в этот момент куда как больше походил на бандита-громилу, чем на стража порядка...
Человек с простреленной ногой шипел, наблюдая, как по толстой ткани темных брюк расползается, будто раковая опухоль, кровавое пятно. Он шипел, понимая, что полицейский прострелил ему коленную чашечку. Он шипел, принимая это поражение... А “зрители” стояли вокруг и смотрели.
Молча.

Черт! Как же это больно... Боль стекает по коже, оставляя липкий влажный след... Царапина жутко саднит, жжет, как огнем... Больно... Терпимо, но больно... Боль, боль и боль... Надо было так неудачно упасть... Сам виноват, надо было предусмотреть... Надо было поступить иначе... Блин, ну почему так... глупо? Почему так... нелепо? Почему это происходит именно со мной? Бесит...
И эта злоба... Кто мог подумать, что контроль над собой так легко потерять? Мелочь... Ведь по сути ерунда... С каждым может случиться... С любым... Всегда и везде... Но почему? Почему... так? Я... я же... не просто... я же... не животное... Почему?! Черт, черт, черт... Я чувствую себя упавшим на пару уровней вниз. Я чувствую себя паршиво... Боль... Не играет особой роли... К ней-то я давно привык... Но... Так... плохо... Внутри...
И почему меня так обрадовало, что коп поцапался с отморозком? Почему я смотрю на них и хочу закричать как древний римлянин, пришедший на стадиум в поисках зрелищ... А точнее – чтобы увидеть кровь... Много крови... И смерть... И... Я хочу, чтобы они поубивали друг друга. Чтобы вцепились друг другу в горло... Чтобы... Черт! Я становлюсь таким же... как они... как они все... Стремительное падение... Прямо... Вниз... И...
Черт! Блин! Я же не этого хотел... не этого... совсем... Этот коп... не зря я подозревал неладно. Я был прав. С ним что-то не так... Он не патрульный... Он не следователь... И... скорее всего... вообще не полицейский... Он... он... убийца. Так спокойно и хладнокровно оставлять в живых опасного врага может только опытный... убийца.
Черт... Черт. Черт! Проклятье... А этот коп... Словно ничего не произошло... Подошел к холодильнику, достал бутылку и бросил мне... Вот так просто – достал и бросил... Небрежно, между делом, даже не посмотрев... Сволочь... Все... Сволочи... Всем им наплевать... На меня... И друг на друга... И... на себя... Наверное... А бутылка... упала рядом. Не знаю... Как такое может быть... Такие совпадения... она упала, и крышка соскользнула с горлышка... даже не соскользнула... вылетела... как пробка из бутылки с шампанским... А вода... вода, судорожно булькая, выливается на землю... И впитывается... Все-таки это наша... Земная земля...
Наверное.

– Слушайте внимательно. Напоминаю всем, что у вас осталось ровно пятнадцать минут. За это время вы должны сделать выбор.
Голос словно торопился – быстренько проговорил стандартный набор фраз, будто выплевывая слова, и замолчал. Все замотали головами, ожидая продолжения, но его не оказалось. Голосу больше нечего было сказать. Голос исполнил свою роль, и теперь... пленники неведомой силы должны исполнить свою. Сделать выбор. Только и всего...
– Ну, так что? – улыбаясь, словно ничего страшного не случилось, спросил “полицейский”. – Все согласны выбрать меня?
– Эй, эй, эй... не так быстро, – Джимми продолжал упрямо гнуть свою линию. – А чё, если мы... типа... выбираем того, кто останется в живых? Ну, всех остальных кончат, а он – останется. А? Чё, разве такого не может быть?
– А он прав... – занервничал страховщик. – Я и об этом читал... В каком-то рассказе. Там пришельцы...
– Да задолбал своими пришельцами, – отмахнулся Джимми. – В общем, тема такая... Ты хочешь выжить за наш счет... Чё еще ждать от копа?
Он презрительно сплюнул, страховщик еще быстрее забарабанил по дорогой коже своего портфеля, художник начал неразборчиво бубнить себе под нос, дамочка возмущенно фыркнула. “Полицейский”, не выказывая ровным счетом никакого беспокойства, оглянулся, царапая взглядом каждого из собравшихся... И каждый отвечал ему тем же. Напряжение... нарастало. Все чувствовали это. Отчетливо, как чувствуют тепло летнего солнца.
– Никитка, не плачь... вернемся домой – я пирожков испеку... твоих любимых... – старушка пыталась успокоить внука, сама же не веря в собственные слова.
Они не вернутся. Никто из них. Даже тот, на кого падет выбор. Они все поняли... Уже... Но... Но что будет с избранным?
– Слуууууушайте... А что нам тогда делать?
– А? – Джимми повернулся к страховщику. – Папаша, чё ты там опять плетешь?
– Нам же надо выбрать...
– Ну!
– Кого?
Джимми надолго замолчал.
– Нуууу... кого-нить.
– А все же? – настаивал страховщик.
– Нуууууу ты нудный, папаша... Я чё тебе – справочная?
Красотка с улыбкой наблюдала за этой перепалкой. Похоже, ее это забавляло. “Полицейский” стоял в центре, напряженный, похожий на загнанного в клетку волка... Впрочем, все они сейчас были в клетке. Художник вновь выпал в свой иллюзорный мир, а парень из тени невидящим взглядом смотрел на бутылку, которую держал в руке...
Время утекало сквозь пальцы. Медленно и неумолимо. Утекало в бесконечных спорах, в бесконечных попытках понять, что же на самом деле происходит. Все хотели выбраться. Но чтобы это сделать, нужно было выбрать. Но... никто не хотел выбирать. Никого. Громила по-прежнему сидел на земле, сжимая пальцами искалеченную ногу и злобно шипя. Похоже, происходящее потеряло для него всякий интерес. А время шло...
Шло беспрерывно. Шло, приближаясь к черте, за которой...

Надоело... Этот дурацкий таймер... Эти люди, ведущие себя как крысы, спасающиеся с тонущего корабля... Это дурацкое шоу... Фарс... Шутка... Не знаю... Может, нас действительно убьют. Всех. А может, и нет. Может, оставят в живых избранного. А может, убьют только его. Пофиг... Не имеет значения... Черт... Усталость... Навалилась, многотонной каменной глыбой... Откуда? Почему? Бесполезные вопросы... Никто не ответит... Никому нет дела... К черту всех! К черту этот мир!..
Бесит...
Кстати... Вода... Бутылка, половина которой пролилась на землю... Как кровь из раны на моей щеке... Как кровь из простреленной ноги того ублюдка... Да... Бутылка все еще у меня в руках... И, похоже, я единственный тут, кто не пил этой воды... И... Я... Не собираюсь пить. Я, не жалея, лью шипящую влагу на лицо. На ту половину лица, которая теперь отмечена тонкой красной линией. Не знаю, есть ли от этого толк... Она жжется... Как антисептик... Наверное, эта вода не совсем простая... а может...
Может, в бутылке и вовсе не вода.

– Мы должны принять какое-то решение! Найти выход, устраивающий всех! Должен же такой быть!
– Какой нафиг выход? Подохнем все и делов... Чё париться-то? Ха-ха-ха! А это будет весело!
– Мы еще можем успеть. Достаточно выбрать одного человека. Меня. Но надо спешить – осталось всего пять минут. Или те, кто против, могут предложить что-нибудь получше?
– Ой, почему же все так вышло... Я не знаю, что делать... Может, все обойдется? Может, это просто шутка? Ведь правда, шутка?
– Никитка, не плачь, внучек... Это просто плохая сказка... Она скоро закончится... И мы вернемся... К папе и маме...
Они ждали. Они хотели, чтобы отведенное им время, наконец, истекло. Они хотели узнать, что же будет дальше. Кучка разрозненных людей... Почти ничего общего – ни целей, ни принципов, ни желаний...
– Как их много... Приближаются... Видишь? Как красиво! Боже, дай мне посмотреть на это! Еще! Еще! Прекрасно... Невероятно... Их все больше... Картины... Образы... Чувства... Я... Я...
Художник замолчал, исчерпав слова. Но никто даже и не посмотрел в его сторону. Каждый был занят только собой. И ничем больше.
– Пять часов, пятьдесят девять минут, пять секунд...
Страховщик не отводил взгляда от стрелки часов, приближавшейся к верхнему делению, как паук приближается к попавшейся в паутину мухе. То есть медленно и неотвратимо. Смакуя каждое мгновения. И зная, что будет в конце...
– Почему... Почему они меня не слушают? Мы можем спастись... Все... Если выберем меня представителем... Почему?
“Полицейский” пустыми глазами смотрел себе под ноги. Он потерял уверенность. Он потерял власть. Он потерял себя. Он... проиграл. Впервые. И... навсегда.
– А чё? Это весело! Пофиг... прям как звери в клетке... Цирк! А чё? Прикольно...
Джимми безо всякой системы сплетал пальцы рук. Сплетал и расплетал. Сплетал и расплетал. Раз за разом. Не изображая какие-то особенные жесты... Он сам не знал, что могли означать получившиеся фигуры или знаки... Он и не хотел знать. Он просто сплетал пальцы. Сплетал и расплетал. Раз за разом. А потом...

– Время вышло. Проверка окончена. Ваш выбор зафиксирован.
Голос ничуть не изменился, но сейчас его появление было встречено чуть ли не с облегчением. Все слишком нетерпеливо ждали этого момента. Все слишком боялись того, что произойдет, когда часы покажут шесть часов, ноль минут, ноль секунд. Но... ничего не произошло. Только голос сообщил об окончании срока. И... все.
Люди заулыбались, стали озираться по сторонам, встречаться глазами с соседями. Они думали, что испытание закончилось. Они думали, что теперь смогут вернуться домой. А затем... они поняли, что одного из них не хватает. Того парня. Который почти все время сидел в тени. А еще спустя мгновение они все же его увидели... Но не там, где ожидали увидеть.

Он парил в воздухе. Безо всякой опоры, без канатов, поддерживающих акробатов, выступающих в цирке. Он парил, как орел, расправивший крылья. Его ноги почти касались верхушки стены, а сама стена казалось пьедесталом. Он был похож на статую. Он был неподвижен. Закрытые глаза смотрели вдаль, за горизонт. Его руки были разведены в стороны, как у бога, изображенного на картине...
Люди смотрели на него сверху вниз. Пока еще они не боялись. Пока еще они не осознали до конца, но... Постепенно начали понимать. И это понимание не сулило им ничего хорошего...
Как всегда.

Он поднимался все выше, растворяясь на фоне желтого солнца. Он был похож на всех и не похож ни на кого. На какое-то мгновение он стал символом... И тотчас превратился в вестника. Он не спешил. Он не собирался уходить. Он хотел остаться в этом мире. Он... был счастлив.

Избранный парил над миром, закрывая его своей тенью. Он не спешил. Он наслаждался каждым мигом. Он будто продлевал агонию... агонию чего-то земного... Он лучезарно улыбался. Он был похож на яркий драгоценный камень. Он был прекрасен...
А закатный свет кровью растекался по его ладоням...

 

Облако


Сначала в небе появилась тень. Зыбкая и бесформенная, она словно парила над горизонтом, похожая на небольшое пятнышко на белоснежной скатерти. Постепенно тень увеличивалась, расталкивая вялые кучевые облака, как милиционер, пробирающийся через толпу. Она наливалась синевой, будто спелая слива, темнела и росла, как грибы после теплого дождичка. А люди молча наблюдали за грозовым облаком, думая каждый о своем...

Художник стоял под деревом, подставив кудри легкому ветру, и задумчиво смотрел на холст. Девственно чистая ткань, нос улавливливает привычный запах краски, а в голове нет идей. Совсем. Он закрыл глаза и попытался мысленно представить пейзаж, который раскрывался перед ним, как створки раковины, расстилался веселым зеленым лугом, шелестел листвой густого леса, обрывался слева крутым речным бережком. Попытался, но перед внутренним взором появлялась только копия. Абсолютно неотличимая от оригинала копия.
Художник, вздохнув, распахнул веки. Он пришел сюда в поисках вдохновения, но пока тихое спокойствие природы навевало лишь сон, хотелось устроиться на мягкой траве, прислониться спиной к деревцу, расслабиться, отдохнуть... Какая уж тут работа! Похоже, придется так и вернуться ни с чем – без новой картины, без новых идей и образов. Жалко... Но постойте! Художник напряженно всматривался в небо, заметив среди рыхлых и белых, словно вата, облаков еще одно, отличное от прочих.
Темное облако приближалось, наливаясь силой и цветом, оно будто шагало над миром, важно взирая сверху на крохотные дома, деревья, людей, похожих, наверное, на муравьев. Оно приближалось, обещая пролиться на землю холодным дождем, тащило за собой темный шлейф, заволакивающий небо. А художник смотрел на облако, восхищенно приоткрыв рот, и думал. Ему представлялось то грозное божество, решившее напомнить о себе миру, то таинственный остров, плывущий в небе, как корабль, то...
Он окунул кисть в краску и, на миг застыв, словно памятник самому себе, начал рисовать, переносить на холст то, что увидел. Мазок за мазком, образ за образом... Теперь у художника было много идей.

Дед Егорыч, кряхтя и сердито бормоча под нос, поднялся с удобного складного стула. Хитрую штуковину привез из города его сын, в подарок, зная, как старик любит рыбалку. Привез, показал, как обращаться, но с дедом на речку не пошел, отговорившись делами. Ну и ладно, Егорыч всегда считал, что каждый должен только тем заниматься, что ему по душе. Вот нравится рыбалка – рыбачь. Не нравится – не рыбачь. А себя насиловать, лишь бы угодить кому, последнее дело...
Егорыч дотронулся до удочки, которую раньше пристроил на развилке сухой ветки, воткнутой в землю у самой воды. Глаза, окруженные морщинами, пристально всматривались в воду, внимательно следили за поплавком, пытаясь отличить пузырьки, всплывающие со дна речки, от движения рыбы. Тихо, на редкость тихо... Егорыч оставил удочку и обеспокоено глянул на небо, сразу заметив грозовое облако.
– Ох тыж... Чай рыбы тоже дождик чуят...
Старик вздохнул, мысленно сетуя на неудачную рыбалку, и стал собирать снасти. Ему еще нужно было успеть добраться до своего дома, а путь-то не близкий...

Мальчишка (самый обыкновенный мальчишка) бросал с берега в речку круглые камешки. Ему нравилось наблюдать за тем, как вздувается вода и получившийся пузырь лопается, расплескиваясь каплями, нравилось слушать сочное “Плююююююх!”, нравилось искать следующий снаряд, подбирая камешки покруглее, которые удобно ложились в руку. В другой день он охотился бы за лягушками или, выбравшись на песчаную отмель, начал бы реставрацию цепи игрушечных каналов, не обращая внимания на песчинки, забивавшиеся под ногти. Но сейчас у него не было настроения. А может, и было, но другое, задумчивое и вспоминательное...
Он давно заметил облако, темное пятнышко на фоне чистого неба. Заметил и сделал вид, что не обратил ровным счетом никакого внимания. Ну, посмотрел вверх, ну, отвел глаза, ну, продолжил бросать камешки. А уж что там на уме у какого-то там мальчишки... Кто разберет?
Плююююх. Он вспомнил книжку, которую недавно прочитал. Интересную, там на землю напали пришельцы и стали сеять разрушения направо и налево.
Плююююх. Вот если бы облако, подобно страшной машине внеземного происхождения, обрушило вниз, на деревья, поля, дома, сжигающие дотла лучи. Вот бы закипела вода в речке. Вот бы занялся алым горизонт.
Плююююх. Или нет, лучше пусть разверзнется твердь земная (эту фразу мальчишка вычитал опять же в какой-то книге и накрепко запомнил, надо ведь похвастаться перед товарищами), пусть вода выйдет из берегов, пусть пепел вулканов закроет солнце и начнется вечная зима (почему должна начаться зима он, правда, не знал, но звучало страшно и завораживающе).
Плююююх. Плююююх. Плююююх. Мальчишка еще долго вспоминал прочитанные книги, придумывая все новые и новые сценарии конца света. Камешки, которые он бросал в воду, то превращались в смертоносные истребители, то в грозный метеоритный поток, то в атомные бомбы, разрушающие все вокруг. Он бросал и бросал их, один за другим, не обращая внимания на первые капли дождя, робко упавшие с хмурого неба...

Ливень обрушился на землю шумно и сразу. Забарабанили капли по листьям, речная гладь покрылась пупырышками всплесков, все вокруг словно туманной дымкой подернулось. И деревья, похожие на мокрых куриц, и художник, спрятавшийся под раскидистой кроной, похожий сейчас на одну из своих картин. И старик, закрывший скрипучую калитку и поспешивший в дом. И мальчишка, промокший до нитки, но не прекративший своего занятия.
Дождь шел и в такт ему маленький проказник бросал в реку камешки. Он бросал их и мечтал. Мечтал, не задумываясь о том, что из этого может выйти. Ему просто было интересно и весело. Но... дождь по-прежнему был просто дождем, а облако, постепенно освобождающееся от влаги и светлеющее, просто облаком. Несмотря на все фантазии маленького мальчика. Несмотря на все то, что написано в книгах...
Как, все-таки, хорошо, что некоторым мечтам не суждено сбыться.

 

Нашел старый рассказ.

Кот и утки

Жил был кот. Жил и не тужил - жирный, довольный, ведь хозяева для него ничего не жалели. И кот от такой сытой жизни обнаглел до невозможности - царапался, кусался, воровал мясо со стола, портил мебель и гадил где попало. Нет, конечно иногда и ему доставалось, но не часто, так как кот был хоть и жирный, но хитрый.
Вообщем жить бы коту и не тужить, но была у него одна проблема, отравляющая его безоблачное существование. Эта проблема жила во дворе и имела короткое и простое название - Утки. Это была стая наглых и жирных (наглее и жирнее даже Кота!) птиц, которых почему-то считали домашними, хотя они были невероятно злобными и агрессивными. И любимым занятием этих существ было поймать кота и клевать его, пока не убежит. А клевались они больно, даром что утки (кот после этих утиных забав долго отлеживался под диваном).
И вот как-то раз, кот, беспокойно озираясь по сторонам, вышел во двор. Опасался он не зря - утки по своему обыкновению уже расхаживали повсюду с гордым видом и презрительно осматривали владения. Не остался незамеченным и кот, главная Утка, по размерам больше несчастного кота, высокомерно крякнула и вся стала вмиг окружила жертву. Круглые глазенки птиц недобро блестели, со всех сторон доносилось нестройное кряканье и шипение. Кот мелко дрожал, ожидая своей незавидной участи и судорожно пытаясь хоть что-нибудь придумать.
И тут словно озарение снизошло на него и кот, сам от себя такого не ожидая, вдруг громко сказал: "Кря!". Утки оторопело уставились на крякающего кота - не больной ли он? Затем немного потоптались на месте и отошли в сторону.
На следующий день кот заявился во двор с накладным клювом, пушистый хвост спрятал под пузом, а на задние лапы нацепил ласты. Передние лапы с когтями были замаскированы крыльями, вырезанными из альбомной бумаги. Маскарад удался на славу, хотя наивные утки поначалу все же посматривали с подозрением, но вскоре привыкли. Теперь кот расшагивает по двору в компании стаи уток. И ничего не боится.

 

Побаловался немного.

Под миром

Огромная гора, похожая на пирамиду, только раз в десять выше и сложенная не из каменных блоков, а из костей, весомо восседала в центре пейзажа. У подножия рассыпалась горстка утлых домишек, построенных наспех, так, словно у хозяев не было времени как следует заняться своими жилищами. Там же суетились люди, для горы, наверное, похожие на муравьев – такие же маленькие и на первый взгляд бестолковые. Но это для гори, для самих же жителей деревушки их занятия – болтовня за кружкой пива, ленивые драки, даже до поножовщины не доходившие, вялое переругивание с кучкой заезжих торговцев – казались очень важными. И их можно понять – после тяжелого трудового дня каждому живому существу требуется отдых. Как ни удивительно, даже человеку.
День клонился к своему завершению, когда по одной из запыленных дорог, тонкими змеями подбирающихся к горе, в деревушку пришел путник. Неопределенного возраста – с одинаковым успехом его можно было счесть бывалым воином, охочим до золота, и неоперившимся юнцом, ищущим приключений. Мужчина (или все же юноша?) был одет в легкую кольчугу, на поясе виднелась рукоять короткого меча, а длинные пепельные волосы не мог скрыть отсутствующий шлем.
– Эй! Стой, кто идет!
Хмурый стражник, про себя радуясь неожиданно появившемуся развлечению, изобразил на лице самое строгое выражение, какое только мог.
– Приветствую. Я... путник.
– Я вижу. И откуда путь держишь... путник?
– Из дальнего города. Много дней пришлось мне глотать дорожную пыль и страдать от невыносимой жары...
– Нет-нет. Меня не волнует, что тебе там пришлось пережить. Лучше скажи – как называется твой город?
– Город Солнца.
– Не слышал о таком...
Стражник покачал алебардой, что должно было выражать глубокую задумчивость.
– Ну да ладно... Зачем пришел? Что ищешь в нашей дыре... то есть, горе?
– Да я, собственно, сюда пришел только потому, что вашу гору за много дней пути видно. А больше ни единого города по пути не встретил... Вот и решил полюбопытствовать.
– Это верно, народ побросал свои дома и переехал поближе к горе... Ты не смотри – тут еще поселения есть, у подножия горы. Считай – все те, кто жил в Семи Городах сюда перебрались. Ууууууу! Целая туча народу была по первости. Потом вроде разбрелись кто куда, понастроили домишек, обжились. А еще позже и торговцы понаехали.
– Можно сказать – жизнь бурлит?
– Ага. Хотя на поверхности все равно скучновато. Они ж для чего приехали – чтобы гору исследовать. А то разве отказались бы от удобств города? Люди ж они такие... где теплее ищут. Где выгоды побольше. А сейчас гора в этом смысле – лучшее место.
– Так в чем же эта выгода заключается?
– Как в чем? – удивился стражник, а через минуту, сообразив, что путник здесь новенький и ничего не знает, соизволил объяснить. – В горе этой... А точнее – под горой, находятся катакомбы. Ну... Пещеры такие большие, широкими тоннелями соединенные. А там водится всякая нежить, много обломков старых доспехов и оружия валяется, еще живут гномы и банда мародеров.
– Мародеров?
– Ну! Из-за них-то весь сыр-бор и начался. Они ж это... задания дают и платят за них неплохо. Народ утром в пещеры как на работу и до самого вечера там торчит. То мокриц здоровенных убивать надо и мясо их вонючее мародерам нести. То убить какого-нибудь монстра прикажут. То сокровища... А еще, говорят...
Стражник перешел на заговорщицкий шепот.
– Говорят, мародеры и нежитью не брезгуют. Причем предпочитают ноги зомбей всяких. Вот честное слово – мне так народ, что там бегает, рассказывал.
– Как интересно... – путник склонил голову. – И что же, они так целыми днями?
– А то! Роют, роют, роют... Весь день. А вечером – отдыхают. Золота заработали и могут себе позволить выпить, погулять.
– Понятно. А монстры... Которые из пещер. Они выбираются наружу? Нападают?
– А то! Каждый день по несколько раз, считай. То зомби эти. То собаки. То духи неупокоенные доспехами гремят, да мечами размахивают.
– Справляетесь хоть?
– Ну... – стражник замялся. – Когда как. В смысле, когда зомби или духи вылезают – то охотников полно находится. Все не прочь к мародерам в доверие втереться или доспех какой ухватить – пусть и ржавый, зато металла такого больше нигде не сыскать. А собаки... До них никому дела нет. Ну... выберутся из горы... ну загрызут пару-тройку человек...
– Понятно. А вот еще я слышал, в ваших краях крысы водятся... Звери страшные и опасные. Они тоже из пещер?
– Крысы? Крысы-то? – стражник, позабыв о солидности, расхохотался. – Да какие монстры! Обычные люди... Их еще раньше шакалами звали. А теперь – просто крысы. К тому же, скоро их совсем не станет.
– А что так?
– Дык, воюют они... раньше-то хорошо было, когда все в городах жили. Порядка никакого, каждый сам за себя. А крысы тут как тут – на одиноких путников нападают, грабят. Это раньше, сейчас же смысла нет – денег и без того хватает, в поселок не сунешься – везде стража стоит... Вот и воюют между собой. У них две группировки, сперва не отличить было, но после очередной стычки, когда свои своих много побили, крысы вот что удумали – вырядились в цветные одежды. Одни – в синие, так как враги звали их синими крысами. Вторые – в желтые... По той же причине.
– Да уж... Весело у вас тут.
– А то! Не зря все съехались... Все дороги ведут к горе. В гору. И под гору. А еще, по секрету говорю, смотри не проболтайся, можно у мародеров, что в пещерах живут, репутацией обзавестись.
– Репутацией? Но что это?
– Как что? Как что? – удивился стражник. – Это ж самое важное... Это ж... все уважать будут. Показывать пальцем и говорить – вот идет самый... хм... уважаемый шахтер. И завидовать будут! Клевету наводить, мол, можно чем полезней заняться... А чем тут еще займешься? Вот то-то же...
– Понятно... Заинтересовал ты меня. Пожалуй, пойду, посмотрю на гору поближе...
Путник шагнул вперед, но тут же замер, наткнувшись на опущенную вниз алебарду стражника.
– Э, нет! Не так быстро, мой друг.
Стражник покосился на группу дюжих шахтеров, которые, отставив в сторону тяжелые кирки, мозолистыми лапищами сжимали литровые кружки пива, казавшиеся на их фоне наперстками, и горланили песни на непонятном языке.
– Хочешь присоединиться к ним, так?
– Пожалуй... да.
– Тогда сперва заплати пошлину.
– И сколько же она составляет?
– Тридцать две золотых монеты, – сказал стражник и улыбнулся, являя ровные ряды блестящих желтых зубов.

 

Поворот


- Неееееет, ты скажи! Ты скажи - почему так? Я пахал как этот... Папа Карло, вот! Представляешь? Пахал и день, и ночь, и день... Нет, ночью я все-таки спал... Но не том речь, не о том! Я, чтоб их, старался, собирал оценки по одной, по зернышку, как тощая курица, которую и на мясо пустить жалко... Я же думать ни о чем другом не мог! А меня... Меня... Завалили, представляешь? Один шаг оставался - и заставили споткнуться! На ровном месте...
Мягкий полумрак бара, почти полное отсутствие посетителей, благодарный слушатель, ну и, несомненно, изрядное количество выпитого благотворно сказывались на красноречии рассказчика. Мужчина средних лет, раскрасневшись и активно жестикулируя, пытался объяснить, чем же его так обидели.
- Десять лет прошло, представляешь? Десять лет! А я помню! Очень хорошо помню! Каждый год прихожу в бар выпить и чувствую, как вчера было... Как этот профессор... Почему он задал мне вопрос, единственный вопрос, на который я не знал ответа? И четверку влепил, хотя мне нужно было пять... Эххх!
Рассказчик махнул рукой и, под уважительным взглядом бармена, опрокинул в себя очередную рюмку спиртного.
- Ахххх! Хорошо... Главное - забыть помогает. Я тебе говорю - первейшее средство от памяти. Проверено!
Собеседник согласно кивал.
- Знаю, знаю... Но ты мне вот что скажи... Хотел бы переиграть прошлое?
Захваченный врасплох мужчина растерянно моргнул.
- Ааа? Ты о чем? В смысле - переиграть?
- Ну как в футболе - отменяют результат матча, назначают игру на другое время, проводят и уже окончательно фиксируют итог противостояния двух команд...
- Бррррр... А теперь еще раз, помедленнее. Ты хочешь сказать, что можно прошлое... Отменить? Я правильно понял?
- Именно так. Отменить и заменить другим. А каким... ну, это уже от тебя самого зависит. Все в твоих руках. Тем более тот злополучный вопрос ты наверняка наизусть выучил, так?
- Ага... черт бы его побрал, этот вопрос... Разве что не снится ночью... Но почему ты спрашиваешь?
- Да так, просто.
Собеседник щелкнул пальцами.
- Эй, бармен! Налейте еще мне и моему другу!

Голова жутко болела. Наверное, так чувствует себя кокосовые орех, навернувшийся с пальмы и удачно приземлившийся прямо на камень. А еще не получалось думать. Совсем. Мысли словно вязли в чем-то мягком... В вате, а может, в ириске многодневной давности, которую проще проглотить, чем разжевать. У Арти уже был такой опыт, после чего он перешел на более безопасные продукты...
Чееееееерт, что ж так плохо-то... Помню, как пили вчера с каким-то чудиком. Помню, как ему что-то рассказывал. Помню, как он что-то отвечал... А дальше? Пустота. Словно из книжки вырвали несколько страниц на самом интересном месте. Вот ведь, а... Как специально. И еще этот шум, который, собственно, и заставил очнуться из похмельного полузабытья... Шорох, не шорох. Нет, скорее - шелест. И едва уловимый стук. Эдакое частое постукивание, будто в соседней комнате, за стеной, вовсю работает швейная машинка. Новые соседи что ли?
Арти, наконец, разлепил веки и только теперь понял, что находится не в своей спальне и вообще - не у себя дома. Но, при этом, место казалось смутно знакомым... Высокий потолок, белые плафоны ламп, подвешенные на длинных ногах и похожие на перевернутых цапель, парты, черная, покрытая белым налетом, доска... Проклятье! Арти мгновенно вспотел, похмелье как рукой сняло, а мысли разом прояснились. Он вспомнил, отчетливо вспомнил тот день, ровно десять лет назад, когда он не смог ответить на вопрос профессора... Да-да, сидящего впереди, за преподавательским столом, солидного мужчины в стильных очках. Значит, значит...
Арти украдкой взглянул на стол перед собой. Так и есть! Его работа - списанные аккуратным почерком листки, загадочные рисунки, схемы... Вот оно как. Понятно. Тот самый момент, ключевой, поворотный. Тот самый момент, который он хотел изменить долгие десять лет. Мечтал каждый день, мечтал и не верил, что такое возможно... Арти постарался сосредоточиться, как можно лучше вспомнить события злополучного дня. Итаааааак... Поначалу все было нормально - он, хорошо подготовившийся к испытанию, легко выполнил письменное задание, выполнил быстрее всех. И пошел отвечать - самым первым. И получил вопрос, единственный вопрос на который не знал ответа... Как гром среди ясного дня, как нокаутирующий хук слева в тот момент, когда ты уже считаешь секунды до гонга, означающего твою победу.
Арти поморщился. Все же вспоминать было не очень приятно. Но - необходимо. Если он, конечно, хочет изменить прошлое. А он хочет, оооооочень сильно хочет. Арти оглянулся - большинство студентов пока готовились, усердно строча ответы, пытаясь подглядывать в заранее припасенные шпаргалки (без особого успеха, впрочем) и терзая свой разум в поисках знаний, почерпнутых в последнюю ночь перед экзаменом. Таааак... Примерно полчаса. Полчаса или даже сорок минут и они начнут "сдаваться". Каких-то несчастных полчаса...
Арти терпеливо ждал. Вот первый студент, самый прилежный, поднялся со своего места и подошел к профессору. Тот бегло пробежался взглядом по листкам с ответом, поправил сползшие на нос очки, зачем-то поинтересовался у студента планами на будущее. Студент неразборчиво буркнул и опустил взгляд, после чего довольный профессор задал какой-то легкий вопрос, выслушал сбивчатый ответ и поставил отметку. Как просто... Если бы и с ним так было. Арти мысленно высказал, что он думает о профессоре, и продолжил испытывать свое терпение. Вот потянулись и другие студенты, прием работ стал напоминать конвейер - быстро посмотреть листки, сделав несколько пометок ручкой (или не сделав - кому как повезет), задать каверзный или не очень вопрос, дождаться ответа и, не переставая довольно улыбаться, огласить полученные баллы. А затем следующий. Следующий. Следующий. Когда Арти, немного заскучавший за время этой муравьиной возни (вся сдача экзамена почему-то напоминала ему муравейник), вновь искоса посмотрел на профессора, тот уже был один. И в аудитории кроме них двоих больше никого не было.
Холодные мурашки пробежали по спине мужчины. Вот он, решающий момент, момент, который все изменит... Абсолютно все. И сейчас нельзя ошибиться. Второго шанса не будет - это Арти понимал очень хорошо. Даже слишком хорошо, потому что ответственность начала действовать на нервы. Он сложил листки и увидел, что рука, оказавшаяся на парте, мелко дрожит. Он поднялся, держа перед собой работу, и едва смог пойти, с трудом удерживая равновесие, опираясь руками на парты и покачиваясь. Ноги были деревянными, не слушались и дрожали, как пойманный в капкан заяц. Теперь профессор казался не солидным ученым мужем, а наместником дьявола, с нетерпением ожидавшим заблудшую душу. Арти шел, еле-еле волоча ноги, аудитория казалась ему огромной мрачной, как подземная пещера, лампы свисали с потолка острыми сталактитами, ноздри вдыхали запах гари... Он знал, что это иллюзия, порождение его воспаленного воображения и только, но ничего не мог с собой поделать. Ему было плохо. Ему было страшно. Очень-очень страшно.
- Вот...
Арти, наконец, остановился перед столом профессора и положил перед ним листки с ответом.
- Ну-с, посмотрим, что тут у вас, молодой человек...
Профессор сделал вид, что проверяет работу, хотя, на самом деле, не сводил со своего студента внимательного взгляда. Он был недоволен, весьма и весьма недоволен, хотя всячески старался это скрыть. Наверное, профессору не понравилось то, что Арти тянул до последнего. А может, его просто утомила суматоха, и он хотел побыстрее разделаться с последним студентом. Как бы то ни было, сейчас профессор задаст вопрос, один-единственный, ответ на который Арти знал, как ничто другое...
- Тэк-с, здесь все в порядке...
Профессор отложил листки в сторону и вновь поправил очки.
- Теперь один легкий вопросик и Вы можете идти...
Ну же, ну же! Арти хотелось придушить профессора, продолжавшего тянуть резину. Ну же, ну же! Задавай свой проклятый вопрос, и покончим с этим! Арти весь напрягся, как гончая, почувствовавшая запах дичи. Еще немного, еще чуть-чуть и он победил... Еще чуть-чуть... Еще... Арти едва смог сдержать пронзительно-тоскливый вой, царапавший его горло. Проклятье! Как он мог забыть... Он же ничего не помнит! Ничего, кроме ответа на один-единственный вопрос! Совсем ничего! Если профессор спросит что-то другое... Задаст даже самый легкий, самый-самый очевидный вопрос...
"Мне конец!"
Арти, неуверенно улыбаясь, смотрел на профессора. Тот, сведя густые брови над переносицей, внимательно изучал лицо своего студента. Прошла минута, другая, третья. А потом профессор задал вопрос.
Один-единственный.

 

Путь


За стеной из острых слов,
Отсекая гнев богов,
Ты стоишь против меня –
Отражение огня.

Нынче полдень, свет погас.
Засыпает бездны глаз.
Камень солнца в кольце туч,
Тонет в вате желтый луч.

Каждый шаг новая боль,
Мир играет свою роль,
Под ногами лишь песок
Курсом прямо на восток.

Где бы счастье отыскать?
Семь дорог ведут в кровать.
А над небом летний зной –
Не найти судьбы иной...

В толпе серых облаков
Потерялась соль веков,
А лохмотьев сизых дым
До сих пор неистребим.

Змейкой вьется меж стволов
Цепь запутанных следов.
И, вступая в тени крон,
Я иду туда, где он.

По краям стоит отряд
Из деревьев, как солдат.
Раздирая небосклон,
Молча зеленеет он.

Ветер хлещет по лицу,
Приближаюсь я к концу,
Впереди ждет меня страж,
Лес поплыл, точно мираж...

Но потом, ветви раздвинув,
Я ступил на край равнины,
Где деревья словно пыль,
Ну а сказка – словно быль.

Страх величием раздавлен,
Мысли падают, как камни,
Кровью прохриплю: “Где ты?!”...
Тишина... Я вновь один.

 

Палач


Руки, ноги, верный ствол,
Символ жизни – богомол,
Серебро и черный плащ...
Вышел из тени палач.

Он нисколько не спешит
С чередой могильных плит,
Из осколков крепко сбит...
Сталь. Прицел. И враг убит.

Ему видно невдомек
Для чего слепой игрок
Даровал немалый срок...
И кому? Чей день истек.

В прошлом лишь лазури след,
Детский голос, а из бед:
Легион дверных зрачков,
Жизнь и смерть... Ты не готов.

Там же бес, хранит кристалл
Короля кривых зеркал,
А паук настенных плах
Вьет единства красный стяг.

Ужас мыслей, нет друзей,
В небе башня без огней,
Дома сыплются как пыль,
Обнажая чью-то гниль...

В голове кружит туман,
Демон света – не обман,
В обрамленьи мрачных стен
Бьется пульс набухших вен...

Он теперь должен служить
И звезду бы пережить,
Что считает его век
Предваряя Стикса бег.

Не забыть о чем мечтал,
Но в руках звенит металл,
Но в глазах надежды тлен
В час недобрых перемен...

Много в жизни перенес
На цепи сидящий пес,
Он с хозяином играл,
А потом игрушкой стал...

Кровь на пальцах, темнота,
Холодно и ночь не та...
Под луной, под тихий плач,
Скромно погибал палач...

 

Начал писать новую повесть...

Этаж ноль​

Нет ничего ниже...​

3​

Тусклый свет люстры, слабое мерцание идеально ровного экрана, негромкий стук клавиш. И никого вокруг – абсолютно никого. Можно сказать – мечта. Для кого-то, наверное, и так, кто-то, наверное, любит уединение, но со мной все иначе. Мягко говоря.
“Хай! Чего молчим? Как дела у тебя?”
Наконец-то... А я уж думал, не напишет. Иногда он по несколько дней меня игнорирует. Ну, то есть, наверное, не игнорирует, а дела там или просто настроения нет. Вот и не здоровается даже. Я понимаю. Я сам такой же. Но... иногда мне приятнее думать, что и он забыл про своего виртуального приятеля (то бишь, про меня). Тогда я чувствую, как мое одиночество становится по-настоящему полным. Уж не знаю, чего тут больше – врожденного мазохизма или такого же врожденного тщеславия. А в принципе, мне просто наплевать...
“Привет, Пи-31, дела как всегда. В честь чего заглянул ко мне на огонек?”
Его, то есть моего виртуального собеседника, в этом же виртуальном пространстве зовут Пи-31. Точнее, он сам себя так назвал. Говорит, что это из какого-то голливудского фильма, очередная штампованная комедия с парой неплохих шуток... Вот в честь одной из них мой приятель и взял такой странный псевдоним. Забавно, что при всем при этом он комедии не любит, особенно заокеанские. Другое дело триллеры, ужастики или детективы – тут его за уши не оттащить. Пусть даже второсортные – все равно смотрит и смотрит. И пересматривает по много раз. По крайней мере, если верить ему на слово...
“Я знал, что ты так скажешь. У тебя дела всегда... как всегда. Но я не за тем, как ты выразился, заглянул на огонек, чтобы поупражняться в красноречии”.
Вот как? Обычно он не отказывал себе в удовольствии подколоть собеседника. О чем неоднократно мне сообщал, подтверждая собственный энтузиазм целой армией радостных смайликов. Обычно... А сейчас что?
“О! Надо в окно сходить посмотреть... Там уже небо вовсю падает на землю, а ночь чудесным образом превратилась в день. Вот уж не думал, что дождусь этого мгновения”.
Старая шутка. Он поймет. Надеюсь, что поймет. А если и нет... Пофиг.
“Ну-ну, Войди, придется тебе еще немного подождать. Пока же я пришел, чтобы ответить на твой вопрос”.
Войд... Мое прозвище в холодном и безмолвном пространстве из цифр и слабо мерцающих символов. В переводе с английского это слово означает “пустота”. Ничего. Ноль. Не существование. Последний вариант лично мне был более всего по душе...
“Какой? Думаешь, я помню... Хотя, постой. В прошлый раз мы так и не закончили один. Разговор... Ты об этом?”
“Да”.
Значит, не дает покоя человеку, скрывающемуся за смешным прозвищем Пи-31, идея, которая стукнула в мой больной мозг... Сначала громко постучалась, потом била кулаками в надежную стальную дверь. Потом пару раз пнула твердый металл. А потом додумалась повернуть ручку. Хха... Вот всегда так. Дверь открыта, но все думают, что она заперта. И стучат, стучат, стучат... Пока от этого звука в моих висках не начнет пульсировать тупая боль. А вот тогда-а-а-а-а-а-а-а-а... Тогда у меня рождаются идеи. Такие, как в прошлый раз.
Борясь с непреодолимым желанием уткнуться носом в клавиатуру и заснуть сном мишки, который спрятался в уютной берлоге, постоянно потирая уставшие глаза цвета осеннего заката и уже почти на автомате тыкая клавиши, я сказал – а что будет, если...
Что будет, если мне дадут шанс сыграть партию заново? Обрядиться в новые одежды, сменить декорации, перекроить жизнь на иной лад... Это, должно быть, очень интересно. Интересней даже, чем компьютерная игра. Хорошая компьютерная игра.
Пи-31 сперва не понял, о чем речь. “Ты хочешь получить машину времени?”, спросил он, “Хочешь изменить события в своем прошлом? Переиграть их?”.
Ну что на такое можно ответить? Конечно, я рассмеялся. Отправив целую армию радостно скалящихся скобок в таинственное пространство, сотканное из электромагнитных волн, я сказал нет. Нет, я не хочу изменить прошлое. Нет, моя жизнь меня не интересует. Зато другая... Ммммм...
На этот раз до собеседника дошло. Опять твои игры, сказал он, пытаясь меня упрекнуть. Боже, прямо как моя мама... Но, в данном случае, они с Пи-31 правы. Это именно игра. Именно, как в игре. Захотел - выбрал одного персонажа. Захотел – сменил все, вплоть до пола, и попробовал еще раз. Иначе. Прошел другим путем. Для разнообразия...
Да, он понял. Но не согласился, причем – категорически. Пи-31 спорил, убеждал меня, человека, который в тот момент больше всего хотел закрыть глаза и уйти подальше от назойливого, как муха, мира. Он говорил, что я тороплюсь, называл меня глупым и наивным ребенком. Он думал, что у меня все впереди. Я знал, что это не так. Но не стал спорить. Просто в один момент сказал, что иду спать. И ушел...
“Опять будешь пытаться переубедить меня?”
“Нет. Но об одном тебя спрошу – ты действительно хочешь этого? Действительно хочешь полностью изменить свою жизнь?”
“Конечно”.
“Но если сравнивать с играми... Для того чтобы полностью перевоплотиться, нужно выбрать персонажа с противоположной нравственной ориентацией. Если ты был воином света – заново играй исчадием из самых темных глубин ада. Если был черным рыцарем – выбери в следующий раз паладина, защитника слабых. Значит, в твоем случае, придется стать кровавым маньяком или террористом...”
“Ошибаешься. Мир не является двуцветным. Ну а я, соответственно, не ангел. И вовсе не добрый”.
“А какой мир? И кто ты?”
“Серый. И мир. И я. И я... хочу сменить оттенок. Только и всего”.
“Ясно. Вижу, бесполезно с тобой спорить. Поэтому... я попробую тебе помочь”.
Помочь?! Вот уж чего-чего, а этого... не ожидал. Даже глаза закрыл и открыл, чтобы убедиться, не померещилось ли. Нет, не померещилось – черные буквы все так же будто высечены на экране, как священный текст на каменных скрижалях. Священный... Неужели...
“Только не говори, что ты нашел то самое место...”
Пи-31 любил разные таинственные случаи. Даже одно время входил в организацию таких же, как он, любителей, выезжавших в различные районы города и даже в пригороды, чтобы исследовать очередной дом с привидениями или чертову пустошь, которую обходят стороной и животные, и люди. Мой приятель, правда, так и не успел поучаствовать в их вылазках. Ему это просто не интересно было. Почему? Да потому, что Пи-31 являлся тем любопытным зевакой, который, увидев автоаварию, остановится, сделает пару снимков... и пойдет дальше, ни на секунду не подумав о том, что кому-нибудь может понадобиться его помощь.
Так и с мистикой. Послушать – с удовольствием. Пересказать – без проблем. Самому съездить и посмотреть – да вот еще. Вот и не срослось у него с этими “сталкерами”. Хотя кое-какие контакты остались... Они периодически подкидывали ему леденящие кровь и душу истории, которые потом всегда пересказывались мне. Причем, обрастая попутно массой придуманных подробностей и язвительных комментариев. Что ни говори, а фантазия у Пи-31 работала как надо. Да и умный был, чертяка...
Но что же он задумал сейчас?
“Да. Нашел. Точнее, вспомнил одну из историй. Про точку сдвига”.
“Так ты что... Выезжал туда?”
“Нет. Пока. Но хочу. Вместе с тобой”.
Вот как... Ничего себе... Вообще-то я никогда не встречался с Пи-31 в реальности. Более того, я даже имени своего виртуального собеседника не знал. Он всегда говорил, что это не столь важно, что прозвище больше отражает суть, что связи с обычной жизнью могут вызывать ненужные ассоциации... А тут – встреча. Лицо, голос, одежда. Бррр... Интересно, соответствует ли образ, сложившийся у меня в голове, с реальностью? Даже немного страшно. И любопытно. Значит, встреча...
“Я согласен. Где и когда?”
Пи-31 назвал место и время. Полдень, небольшой холм на самой границе города. Я бывал в том районе, когда-то давным давно... Есть что вспомнить.
“Договорились. В таком случае все обсудим при встрече”.
“Конечно. Пока”.
“Увидимся”.
Я щелкнул кнопкой и откинулся на спинку кресла. Лучше сейчас лечь спать, чтобы утром встать полным сил, а не чувствовать себя, как корабль севший на мель и проторчавший там так долго, что успел проржаветь насквозь и частично рассыпаться. Как это обычно и бывает... Уж что-что, а себя я знал хорошо. И последствия своих ночных посиделок тоже знал. Но...
Из динамиков полилась тихая музыка. Шелест листьев, шум прибоя. И тревожные нотки в конце всего. Я улыбнулся, потер глаза и поудобнее взял мышку.
“Начать игру?”
“Да”.

Человек, скрывающийся под прозвищем Пи-31, представлялся мне 25-26-летним парнем, в меру улыбчивым, в меру серьезным, с глубокими темными глазами и насмешливым взглядом. Я сам не знал, почему у меня в сознании возник именно такой образ. С точки зрения логики такой выбор был ничем не обоснован... Но... К черту логику. Так я думал. Не предполагая при этом, как сильно могу ошибиться.
Пи-31 оказался вполне взрослым мужчиной в строгом летнем костюме (в моем воображении я рисовал его одетым в цветастую рубашку и тонкие льняные брюки... уж не знаю, почему). В одной руке он держал небольшую черную барсетку, а другой обмахивал себя, как веером. Слишком уж солидно он выглядел и, вполне возможно, в толпе я не смог бы узнать своего давнего виртуального собеседника... Но сейчас тут кроме нас двоих не было ни души.
– Привет, Войди. Тебя трудно с кем-то спутать.
Он приветливо улыбнулся, тренируя взгляд всезнайки. Трудно спутать ему, видите ли... Ну, еще бы, мои красные, как у вареного рака, глаза, потрепанный вид и мятая одежда... Сразу угадывается человек, который не прочь ночку-другую провести за беседой... в виртуальном мире. Или просто в виртуальном мире, без всяких разговоров.
– Хоть сейчас-то меня не называй так... Мое имя Андрей.
– Андрей? Эндрю, Эндрюс, Адриан... Хм, любопытно.
– Ты безнадежен... Лучше скажи, как зовут тебя.
– Петр.
– Петр?
Это значит, буква П... П это Пи... С ним мы общаемся уже несколько месяцев. И я даже знаю, когда у него день рождения. Будет. Очень скоро. Следовательно...
– Тебе 31 год?
– Совершенно верно, – сейчас Петр был похож на учителя, хвалящего ученика за хорошо выполненное задание. – Я рад, что не ошибся в тебе.
Пф... Вот что мне всегда не нравилось, так это его непомерная самоуверенность, временами переходящая в высокомерие. И если в виртуальном мире некто, известный под прозвищем Пи-31, мог быть выключен одним щелчком мыши, то в реальности... В реальности он никуда не денется, даже если я закрою глаза. Когда я их вновь открою, Петр все так же будет стоять и благодушно взирать на меня. Еще и улыбочка такая... снисходительная. Брррр...
– Давай лучше к делу... – чем скорее я избавлюсь от его общества, тем лучше для всех. – Ты хотел мне показать какое-то особенное место, верно?
– Да, оно тут, неподалеку, – Петр кивнул в сторону холма. – Нам придется немного прогуляться. В гору. Готов?
На верхушке холма? Занятно. Некоторое время назад я жил в этом районе и неплохо знал все искусственные и естественные возвышенные в округе. Можно сказать – самолично излазил. Просто так, от нечего делать. И, что любопытно, не нашел никаких стоящих внимания мест. Странно, очень странно...
– Я не помню тут никаких мистических случаев.
– А их и не было, – Петр хитро подмигнул, на секунду превратившись в озорного мальчишку. – Идем, по дороге все расскажу...

– ...старое здание, построено лет двадцать назад. Сперва было общежитием, потом все жители разъехались кто куда. Причины мне неизвестны, но... Чуть позже дом отошел школе. Но не надолго. Что-то там вскрылось, какие-то нарушения... То ли директор проворовался, то ли грубые нарушения техники безопасности... Точной информации нет, и вряд ли когда будет. Такое ощущение, что здание просто-напросто забросили, откинули в сторону, как гнилую картофелину. И хотя после школы там некоторое время располагалось госучреждение, дом все-таки списали, как аварийный. И забыли про него.
Мы поднимались по узкой тропинке, вьющейся между густых зарослей зеленого кустарника. И пока мы шли, Петр рассказывал, рассказывал и рассказывал. Готов поспорить – он получал от этого массу удовольствия. Потому что навряд ли улыбка на его лице была вызвана цепкими, как пальцы, черными веточками, норовившими царапнуть одного из нас.
– Постой... Ну и что с того. Ну, есть заброшенный дом... Хотя странно, что я, пока тут жил, не видел ничего подобного. Ладно. Но откуда ты взял, что старое здание является тем самым местом?
– Считай это... – Петр вновь подмигнул мне. – Интуицией.
– Интуицией? Как же... А откуда ты знаешь историю дома? Тоже интуиция подсказала?
– Нет, в сети нарыл... Пришлось посидеть полночи за компом.
Вот ведь, а! Я даже позавидовал ему немного... Небось, не спал почти, а выглядит – как огурчик. Свежий, блин, и зеленый. И почему у меня не так? Эххх...
– Мы пришли.
Петр раздвинул ветки и шагнул вперед. Я последовал за ним, не без удивления убеждаясь, что дом все-таки был. Прямо перед нами, в центре большой поляны, на самой верхушке холма. Теперь понятно, почему снизу нельзя разглядеть, что тут к чему – деревья, обступившие нас, так упорно тянулись к солнечному свету, что вымахали высотой с пятиэтажное здание. Натуральная зеленая стена получилась. Очень густая и почти непроницаемая...
– А как мы попадем внутрь?
Парадная дверь закрыта, черного хода не наблюдалась... Перспектива вернуться назад ни с чем, потому, что у нас не оказалось ключей, не вызывала у меня энтузиазма. Более того, я уже придумал, что и как выскажу своему теперь уже реальному приятелю, если наша затея обернется провалом...
– Тут не заперто. К тому же... – он третий раз за сегодняшний день подмигнул мне. – Всегда можно разбить окно.
– А... Ну-ну... Можно...
И правда – почему я не подумал о таком очевидном решении? Чертова усталость сказывается. Наверняка.
– Но не думаю, что придется прибегать к столь радикальным мерам... Мы же не варвары, в конце концов. И думаю, что дом войдет в наше положение.
– Ну-ну... Тебя послушать, так он вовсе живой.
У меня не было уверенности, что Петр говорит правду, но... Парадная дверь и в самом деле оказалась не запертой. Мы под скрип старых петлей вошли внутрь, оказавшись единственными живыми существами в огромной пустой зале. Когда-то здесь сидела консьержка, сваленные в углу в жалкую кучу железные трубки с крючками напоминали о раздевалке, на стене сиротливо висел девственно чистый деревянный щит озаглавленный “Доска объявлений”. Их сегодня не было. И не только сегодня, но и бог знает сколько лет подряд... Зато были мы.
– Ужасно, да? – Петр брезгливо поморщился. – Вот что бывает, когда человек забывает про творения своих рук. Они не могут существовать в одиночестве...
– Ну, надо же, прямо как я.
Трудно было сдержать усмешку... Но я старался, правда.
– Нет, не как ты... – мой спутник направился к лестнице, которая вела на верхние этажи. – Об этом здании ходит одна байка... История, легенда, сказка. Называй, как хочешь, суть не изменится.
– И что же это за байка?
Мне не хотелось быть слепым, которого коварный поводырь ведет к краю пропасти... Но пока я мог только слушать. И верить. Или не верить.
– Дом насчитывает пять этажей, – начал Петр, внимательно следивший за тем, чтобы я не отставал. – Пять этажей плюс подвал. Но там ничего интересного – темно и сыро. И много труб. А может и крысы есть... Не знаю. В данном случае это неважно.
– Что же тогда важно?
– Нулевой этаж.
Мы поднимались по старой разбитой лестнице, проходили мимо обшарпанных стен, с которых обвалилась вся штукатурка, обнажив бетон... Словно кто-то содрал со здания кожу, обнажив неприятную на вид плоть. Глупо сравнивать, конечно... Но мне на ум приходила только эта ассоциация. Дряхлый загнанный зверь, настолько древний, что больше не может жить... Вот чем являлось это здание. Не больше и не меньше.
– Пройдя через парадную дверь, мы оказались на первом этаже, – продолжал Петр, упорно притворяющийся, что не замечает мою задумчивость. – Ты видел темный коридор слева? Он ведет в подвал. Это минус первый этаж.
– А не нулевой?
– Нет, нулевой это то, что находится между минус первым и первым. То есть между подвалом и холлом, – Петр легко произнес иностранное слово, которое и для меня-то было несколько непривычным, так легко, как говорит... носитель языка. – Можно назвать нулевой этаж точкой отсчета... Всего.
– Ах, вот ты к чему клонишь...
До меня постепенно стало доходить. И этот старый, как время, дом, и эти пространные рассуждения с кучей ненужных подробностей... Я тонул в них, как тонут в зыбучем песке, когда масса песчинок, безобидных, если взять только одну, погребает собой неосторожного человека. Меня. Именно меня. Я оступился. Я был слишком поспешен. Я забыл о реальности...
– Наконец-то догадался, Войди... То есть, Андрей, конечно же, – Петр усмехнулся. – Тогда буду краток... Есть здание, в котором мы сейчас находимся. В здании на пятом этаже имеется комната. Она была общей кухней, потом школьным классом, потом чем-то вроде конференц-зала. А сейчас – просто большое помещение, заваленное мусором.
– И что?
– А то, что есть байка про человека, который оказался ночью заперт в этой комнате. Непослушный школьник, решивший провернуть маленькую шалость на зависть приятелям. Он спрятался под партой, никто не заметил его отсутствие и дверь, после окончания занятий, просто-напросто закрыли. И провернули ключ в замке. Вот так.
Петр показал мне, как именно заперли бедного школьника. Хороший он, все-таки, актер... Хоть и вредный до невозможности. Наверное, даже вреднее моего образа жизни. По крайней мере, в этом споре я бы поставил деньги на своего приятеля...
– Затем все ушли. И школьник остался один в огромном пустом здании. Совершенно один. И ему стало страшно... Он долго сидел под партой, как потерявшийся котенок, сидел и дрожал. А потом, не выдержав, решил попытаться сбежать. Он знал, что заперт, но разум и логика оказались с разгромным счетом побеждены страхом... Мальчишка подошел к двери в твердой уверенности, что она закрыта. Он дернул за ручку, заранее зная, что та не поддастся...
– И-и-и?
– Но она поддалась, – Петр не стал делать театральную паузу и добавлять баллы своей истории... он просто рассказывал. – Дверь открылась и школьник, оказавшийся сам себе злейшим врагом, увидел темный коридор с множеством точно таких же дверей слева и справа. Они были заперты и в полумраке выглядели загадочно... и недобро. Мальчишка испугался еще сильнее, хотя и без того маленькое сердечко металось, как запертая в клетке птица, он, стараясь держаться середины, прошмыгнул по коридору, как мышка, и добрался до лестницы. Он еле дышал, но самая страшная часть пути была позади. Ну... это он так думал.
– А дальше? – не выдержал я. – Дальше что было?
– Мальчишка, слегка успокоившись и убедив себя в том, что все будет в полном порядке, спустился вниз. Сначала на четвертый этаж. Потом на третий. Потом на второй. Потом на первый... На первый ли? Он был удивлен, увидев знакомый холл, парадную дверь, утопающую в полумраке раздевалку с пустыми крючками для одежды... И ступеньки, ведущие ниже. Точно такие же ступеньки, какие были этажом выше. И которых на первом этаже отродясь не было.
– Значит...
– Да-да-да, – Петр подмигнул мне в четвертый раз. – Они вели на нулевой этаж. Туда, где можно начать все заново... Как говорят.
– И что мальчишка? – я затаил дыхание. – Он спустился вниз?
– Спустился... Неужели маленький сорванец упустит такую возможность? Все-таки в детстве любопытство сильнее страха... – Петр вздохнул, как мне показалось, печально. – Больше о мальчишке никто никогда не слышал. Может быть, он прожил новую жизнь. А может – просто погиб, зазря потеряв то, что имел...
Мой приятель склонил голову и ехидно посмотрел на меня.
– Кто знает... Кто знает...
– Завязывай... Этим меня не испугаешь.
Небольшая ложь. Так надо. Петр не должен знать, что мне уже сейчас немного не по себе.
– Ладно-ладно... Тем более что мы у цели, – он толкнул неприметную дверь, такую же, как десятки других. – Вот здесь прятался мальчишка из моей истории.
Мы вошли внутрь... Стена из парт, поставленных друг на друга, пустые шкафы с приоткрытыми дверями, одинокий засохший цветок в покрытой трещинами кадке. И доска, покрытая слоем пыли. А вообще, помещение выглядит намного лучше, чем я представлял по словам спутника. И намного лучше остального здания. Странно...
– Мне нужно провести здесь ночь? – я подошел к парте, как нарочно оставленной в центре комнаты. – Точнее, дождаться полночи и спуститься на первый этаж?
– Совершенно верно, – Петр уже был в дверях. – И при этом ты должен быть совершенно один.
Он быстро вышел и захлопнул дверь. Похоже, его не волновало, согласен я или нет. Похоже, мое молчание было сочтено утвердительным ответом на невысказанный вопрос... Как и следовало ожидать, впрочем. Если бы мой приятель поступил иначе, я бы сильно удивился. И разочаровался заодно в своих аналитических способностях.
– Вот сволочь... – я чихнул. – Точно-точно, та еще сволочь...
Пыльно, до чего же пыльно... Замок двери щелкнул, донеся до меня вместе с этим звуком слова Петра. Что-то вроде пожелания счастливо оставаться. Ага-ага, в этом склепе... Уж не знаю, какие чудовища меня поджидают на таинственном нулевом этаже, но ожидание обещает быть весьма мучительным. И очень долгим.
Тут уж к гадалке не ходи...

Солнце скрылось в вечерней тишине, оставив раскрашенное бордовым небо. Сизые разводы, синева океанских глубин, смесь оттенков желтого и красного. Самых темных оттенков. Как ловчая сеть, накинутая на город сверху. Да нет, город здесь не при чем... Это – для меня. И только для меня. Мысль освежила и заставила поднять голову. А потом я вспомнил, что делаю в подобном месте.
Сколько часов прошло? Четыре, пять, шесть? Как получилось, что я сразу отрубился, едва мои руки коснулись стола? Я посмотрел на часы, но не смог увидеть ничего кроме аккуратного черного круга. Еще бы, в комнате темно, на улице темно, ночь поглощает минуту за минутой, как большой ленивый зверь. И прожорливый, очень прожорливый... Я потерялся в этом бесшумном потоке времени. Эти несколько часов... Я не спал. Я просто сидел за столом, полностью освободившись от мыслей...
Я видел пятно на стене. Прямо напротив меня. Как я мог видеть его? Понятия не имею. Черное пятно в темноте... Чертовщина. Если бы не рассказы Петра, я бы счел происходящие обычными галлюцинациями. Мало ли что может почудиться уставшему от недосыпания мозгу? Правильно – все что угодно. Но сейчас я знал, причем, знал наверняка, что события, ощущения, мысли... Все – реально. И это пятно – тоже. И тот факт, что я несколько часов подряд сидел и, не отводя глаз, разглядывал его – не сон, а явь. Да, я сидел и смотрел вперед. На черное жирное пятно, как от маркера.
Интересный способ убить время, ничего не скажешь... Надо бы запатентовать, написать книжку, пропиарить на весь белый свет и потом сидеть в гамаке под пальмой и пить кокосовое молоко, подсчитывая прибыль... Ха-ха... И о чем это я думаю, находясь в темной запертой комнате в старом заброшенном здании на окраине города, ночью, в полном одиночестве, даже без фонарика и спичек? Даже воды нет и, что странно, мне совершенно не хочется пить. И еще... Мне страшно. Давно я так не боялся. Даже странно...
Прошло немного времени, и ночь стала окончательной. Полной. Завершенной. Минуту или час назад (я не мог сказать точно, я потерялся в этом потоке) за окном в полумраке виднелись верхушки деревьев. А сейчас там была только тьма. Тьма без единого огонька, без единого проблеска, густая и вязкая. И я вновь пожалел, что не дал Петру переубедить себя. Ведь прав был, чертяка! Я слишком цепляюсь за свою жизнь – в противном случае не испытывал бы сейчас страха. А раз так – то зачем и что я хочу изменить? Упрямство, просто упрямство...
Всему виной моя непробиваемая упертость. Такая же прочная, как броня тяжелого танка. И такая же неповоротливая. Кому что я хочу доказать? Зачем? Почему? Я всегда считал себя особенным, а на деле просто слепо следовал судьбе... Даром что ли я по одному гороскопу рак, а по другому - бык? То еще сочетание.
Звук тикающих наручных часов был единственным. Тишина казалась равнодушной, как портовая девка... Что ж, я сам выбрал свой путь. Жребий брошен, Рубикон перейден, назад дороги нет. Как там еще? Не помню... И не хочу вспоминать. Хочу просто убраться подальше отсюда. Бегство, трусливое бегство. Мчаться, как заяц, убегающий от гончих. И плевать, что подумают люди... Эх, мечты-мечты. Мечты загнанного в угол мышонка, с которым играет сытый довольный кот...
Дверь откроется в двенадцать. Тогда же, когда проявится нулевой этаж. Тогда же, когда я буду должен выйти из комнаты и спуститься по лестнице вниз. А пока – меня никто не выпустит. Я буду пленником. И даже если разбить окно и прыгнуть... Нет, я не готов сыграть роль Икара. Я не хочу умирать. А значит, придется еще немного посидеть в темноте. Час-два? Может меньше. Может больше. Для меня – никакой разницы. Уж дом позаботится об этом, будьте уверены...

Я ждал, когда наступит полночь, а темнота ждала меня. Темнота... Я боялся ее с раннего детства. Боялся так сильно, что до 15 лет спал с включенным светом. Ведь когда спальня погружалась в кромешный мрак, мне чудились скрытые за этой непроницаемой пеленой тьмы кошмары. Придуманные мной и подсмотренные в дешевых голливудских фильмах. Чудовища и привидения, лицо, проступающее сквозь серую белизну потолка, и зубастые меховые шарики, затаившиеся под кроватью. Им был нужен я. Мальчишка, накрывший голову одеялом. Крепко зажмуривший глаза и закрывший уши. Тогда это еще могло помочь. И, хоть в безвестно канувшем детстве страхов было куда как больше, я знал способ с ними справиться. Притвориться, что ничего кроме пространства под одеялом не существует – как просто, правда? Но теперь этот проверенный метод был бесполезен. Я не верил никому – и себе в том числе. Оставалось только думать, напрягая извилины до пульсирующей боли в висках. Пусть так, если иначе нельзя...
Мысли роились в голове, как стая назойливых мошек – хаотично, но сохраняя видимость порядка. Как мартышки, запертые в клетке... Я думал... Что связывало меня с моей никчемной жизнью? Да то же самое, что и любого другого человека. Страх. Я боялся умереть, боялся потерять то немногое, что у меня все-таки было. Я боялся высоты и пауков. Первого потому, что мог упасть вниз. Второго – потому что эти насекомые вызывали у меня глубочайшее отвращение. Ведь что такое страх? Есть много определений, но мне больше нравится собственное...
Страх есть надежда.
Страх смерти – надежда на то, что ты будешь жить. Страх поражения – надежда на то, что ты сможешь выиграть. Боязнь пауков – надежда на то, что тебе не придется иметь дела с этими тварями. Пока есть надежда – есть страх. И только отчаяние делает человека поистине бесстрашным...
Но я пока надеялся. И поэтому очень сильно боялся. Не давал себе услышать то, что происходило вокруг. Не замечал даже пыли, испачкавшей руки, не замечал затхлого воздуха, не обращал внимания на затекшие мышцы. И еще я думал... Думал, что страх происходит из неуверенности. Что это - лишь ответная реакция психики на несовершенство мира. Инстинкт, в своем роде. Как у животных... Забавно, но мы, люди, мало чем от братьев нашим меньших отличаемся. Да, да, инстинкт... Страх - это, в первую очередь, защита. Способ выжить и произвести на свет потомство. И, вместе с тем, идеальное орудие пытки... Уж кто-кто, а я знал это лучше, чем многие.
Пытка, пытка... Ожиданием страха. Предчувствием ужаса. Слабым привкусом надвигающегося ночного кошмара. Сперва я винил во всем дом, хотя и не был настолько наивен, чтобы считать его живым. Мрачная, гнетущая атмосфера полузаброшенного здания, обросшего леденящими кровь историями, как корабль обрастает ракушками. Есть чего испугаться. Есть повод испугаться... Именно – повод. Скоро я понял, что место не играло абсолютно никакой роли. С тем же успехом я мог сидеть в фешенебельном номере сверхсекретной гостиницы, оборудованном самыми совершенными средствами защиты, с ротой телохранителей под рукой... И точно так же бояться, как боялся сейчас. Да, место не имело значения...
Потому что моим палачом был я сам.
И так может продолжаться очень долго. Пока я не сойду с ума... Либо пока не наступит полночь. Все это время я буду куклой, танцующей на ниточках первобытных чувств. И после, если это после вообще будет, ничего не изменится. Я буду пленником, но не запертой комнаты в старом здании, а собственного сознания, не верящего в реальность мира. Хочу ли я такого исхода? Конечно, нет. Пусть я упрямый и твердолобый. Пусть я часто ошибаюсь. Но... я хочу жить. А не существовать, как было до сих пор.
Я не знал, сколько осталось до указанного времени. Может, оно уже наступило... Хотя, это навряд ли – я бы сразу почувствовал. Значит, пока у меня есть некоторое количество секунд, скованных в минуты. Вполне достаточно, чтобы успеть увидеть настоящую реальность... Я встал, отряхнул пыль с одежды и ладоней, прислушался. Мои уши стали так же чувствительны, как и мои оголенные нервы. Я не мог различить очертания теней в полумраке комнаты, но мог уловить любой, даже самый тихий, шорох. Если опасность существует – сначала будет звук. А если и нет... То глаза мне все равно не помогут.
Слушая окружающее пространство, я буквально слился с ним. Мне казалось, что могу по звуку определить, где находится шкаф, где учительский стол, где несчастный засохший цветок. Прямо как летучая мышь, видящая ушами. Подобно этому маленькому вампиру я ждал шума, любого, чтобы сориентироваться, понять, что мне делать. Хоть стук капель воды, протекающей из ветхой трубы, хоть приглушенные завывания ветра, отделенные от меня пыльным стеклом, хоть скрип деревянного пола, стонущего под моей тяжестью. Хоть что-нибудь! Но тщетно – звуки отсутствовали, как класс.
Не знаю, сколько продолжалось это напряженное ожидание. Одно могу сказать точно – оно выматывало. Я чувствовал себя как после пятикилометрового кросса с рюкзаком, набитым кирпичами, за спиной. Капельки пота скатились по лицу, оставляя мокрые дорожки. Было щекотно, но я не решался шевельнуть даже рукой – ведь это могло нарушить тишину. Я даже дышать громко боялся, чтобы не пропустить какой-нибудь важный звук. Топот шагов по лестнице или шорох, похожий на шуршанье особенно наглой крысы, скрип половиц или жалобный визг заржавевших петель... Я не знал, что именно будет, не мог знать. И от этого силы испарялись с удвоенной скоростью.
Когда я уже не мог терпеть и начал считать секунды, когда я уже почти отчаялся... Окружающую тишину убил один-единственный звук. Громкий и резкий... Источник был рядом, максимум в десятке метров от меня, а сам звук походил на падение. Словно что-то свалилось вниз, грохнув по моему обостренному слуху, как взрыв. Я вздрогнул, едва не подпрыгнув на месте и позабыв о добровольном моратории на шум, и посмотрел в нужную сторону. И увидел то, чего не заметил с самого начала – хлипкую деревянную дверь, ведущую в подсобку.
Наверное, там хранились учебники, плакаты, тетрадки... когда здание было школой. Наверное, туда сваливали коробки от оргтехники и прочий ненужный хлам... когда здание было госучреждением. Что было в той комнатушке, когда здесь жили люди, я не знал и предположить не мог. Разве что швабры, да тряпки... Живо представив помещение пять на три метра, до потолка заваленное рухлядью, я усмехнулся. И тут же похолодел, поняв, что мне придется пойти туда и посмотреть, что именно упало. Может, швабра, а может... Может, там было чудовище, которое сейчас вышло из спячки. Бредовая мысль, но и ситуация была мягко говоря нестандартной. Так что, никуда я не денусь...
Ожидая подвоха от каждой тени, натыкаясь на парты и сдерживая шипение, когда острый угол столешницы с силой впивался в ногу, я шаг за шагом приближался к злополучной двери в подсобку. Мысленно я надеялся, что она заперта, что мой поход закончится на том, что я подергаю за ручку и уберусь восвояси. Маленькая слабость... Но сила сейчас не имела смысла. Как можно победить несуществующее? Вот то-то же... Я остановился в метре от двери и вновь прислушался. Стоял долго, может быть, минуту или две, надеясь, что будут еще звуки. Но их не было, если какое-то чудовище и ждало меня в подсобке, то оно явно затаилось. Понятно, с какой целью...
Потом я положил ладонь на ручку двери. Правда, глагол положил здесь не совсем подходит. Я тянулся своей конечностью, будто любопытный ребенок к огню, медленно, стараясь оттянуть момент прикосновения как можно дольше, словно это могло что-то изменить. Потом еще минуту стоял, не решаясь дернуть за ручку, чувствуя приятный холод металла и слушая тишину. Я надеялся, что дверь заперта... но, когда я чуть-чуть надавил, ручка легко поддалась, негромко скрипнув. Дверь сдвинулась на пару сантиметров, обнажив узкую полоску лунного света. Больше ничего отсюда разглядеть было невозможно, чтобы разобраться с источником зловещего грохота, придется войти внутрь.
Я тяжело вздохнул, попытавшись успокоить мысли, разбежавшиеся как испуганные мыши при виде кошки, и приоткрыл дверь еще чуть-чуть, успев удивиться тому, откуда в подсобке окна. Глаза болели, метаясь от света к тьме, я всматривался в неясные очертания предметов, но тщетно. Тогда я открыл дверь полностью и остановился на пороге, сразу весь обратившись в слух. Если здесь была опасность – я успею среагировать... Или, хотя бы, попытаюсь. Но тишина словно играла со мной в догонялки – причем я догонял, а она убегала...
Взгляд прыгал от одного предмета к другому, в попытках разобрать, что же передо мной находится. Кое-что я узнал сразу – запасная классная доска, прислонившаяся к стене, скрученные в трубки плакаты, стопки книг. Кое-что, скорее всего из мебели, было в таком плохом состоянии, что трудно сказать – тумбочка это или остатки шкафа. Но нигде ничего не было, что могло бы упасть вниз, издав шум, который я слышал. Все, что могло падать – давным-давно оказалось на полу, а то, что стояло прочно – так и продолжало пребывать в вертикальном положении. Так откуда тогда...
Я застыл на месте, наконец, увидев то, что могло быть искомым источником звука. Прямо на полу темнела какая-то сфера, походившая на шар для боулинга. Тяжелая даже на вид и очень-очень недобрая. И еще мне на мгновение показалось, что она шевельнулась. Чуть-чуть дернулась в сторону, резко, как маятник часов, и тут же вернулась в изначальное положение... Я чувствовал, как по спине ползет холодок, как деревенеют мышцы, как голова становится пустой и ватной. Сердце подпрыгнуло и забилось сильнее, а дышать вдруг стало тяжело. Я прислушивался настолько внимательно, насколько вообще был способен, но... Тщетно.
На своем веку я повидал немало ужастиков. И всегда в этих фильмах появление приведений, маньяков-убийц с той стороны, монстров из преисподней и чудовищных порождений человеческой науки предварял либо лязг цепей, либо скрип половиц, либо скрежет металла о металл... Еще встречались когти, сочно впивающиеся в податливое дерево, и шелест, похожий на шум ветра, сметающего опавшие листья. Но никогда, ни в одном кино я не встречал такого, такой... тишины. Монстры... Ха-ха, и я их когда-то боялся? Уродливых морд, скалящихся с экрана телевизора? Как смешно. Если бы я знал тогда... То, что вижу сейчас.
Теневой шар, идеальное воплощение ужаса, по-прежнему был передо мной. Я смотрел на него, а он смотрел на меня. Я не знал, есть ли у шара глаза (и вообще – бывают ли), но не сомневался – он меня видит. Прекрасно понимает, кто я и зачем здесь, чувствует мой страх и нерешительность, знает, чего я хочу и чего не хочу... Мне хотелось закричать, сказать ему – ну же, давай, нападай, только не затягивай с этим. Мне хотелось, чтобы ожидание поскорее закончилось, чтобы шар показал свое истинное лицо, пусть даже оно будет настолько чудовищно, что я сразу сойду с ума. Пусть, лишь бы закончилась эта неопределенность, неизвестность...
Я был готов отпрыгнуть в сторону, пригнуться или остаться стоять без движения. Я был готов умереть, был готов к тому, что в мое горло вонзятся острые клыки, уже почти чувствовал эту боль... Но ничего не случилось. Ничего подобного. Лунный луч упал на шар, развеяв пелену мрака, и перед моими глазами предстал самый обыкновенный глобус. Слегка потрепанный, со следами маркера. Словно почувствовав мой взгляд, он вновь качнулся, за одно мгновение сменив рисунок мира, а потом вернул все обратно. И замер, укоризненно взирая на глупого человека. То есть, на меня...
Возможно, именно глобус и навернулся сверху, издав тот звук, так обеспокоивший меня. Почему бы и нет? Самое очевидное объяснение... И слишком простое для того, чтобы быть правдой. Мне показалось, что глобус стоял на полу уже много лет, что он был там задолго до моего прихода. А звук падения... Приманка, пришла неожиданная мысль, звук был обычной приманкой. Заставить меня зайти в подсобку и увидеть карту мира, нанесенную на поверхность полого шара. Зачем? А кто знает. Раз это произошло – значит на то есть причина. И, скорее всего...
Новая мысль глухо стукнула в голову, раздавив и рассеяв прочие. Я знал, что это было – время пришло. Двенадцать, пора идти и искать нулевой этаж. Хотя это большой вопрос – кто кого ищет... Я выбрался из подсобки, подошел к входной двери и дернул на себя. Она легко открылась, пропустив жертву в забитый темнотой коридор. Жертвой был, конечно же, я, а темнота впереди была настолько плотной, что казалось материальной. Как вата. Или, как полупрозрачное желе.
Я вышел в коридор, шарахаясь от стен, как черт от ладана. Внешне они выглядели довольно безобидно, но кто знает, кто знает... В центре как-то безопаснее, пусть даже это лишь иллюзия безопасности. К тому же, в стенах время от времени попадаются двери. Пусть запертые... но дверь в мою комнату тоже была заперта, пока не наступила полночь. А потом волшебным образом открылась. И это было недоброе волшебство...
Осторожно шагая по коридору, словно под ногами был не дощатый пол, а минное поле, я старался смотреть только вперед. Конечно, время от времени взгляд падал на запертые двери, но я тут же отводил глаза, стараясь стереть из памяти увиденное. Хоть и ничего особенного там не было, но береженого бог бережет. Опять отрицание реальности... ну и черт с ним. Главное добраться до нулевого этажа – а там трава не расти. Страхи останутся далеко позади, в этом проклятом мире, начнется новая жизнь, все будет иначе... Надеюсь, очень сильно на это надеюсь.
Усердствуя в игнорировании окружающей реальности, я едва не пропустил дверь, отличающуюся от прочих. Она была последней слева, в паре метров от темных ступенек лестницы. И на ней была покосившаяся табличка, висевшая на одном гвоздике. Точнее – две таблички. Первая, та, что сверху, говорила всем желающим, что здесь работает такой-то такой-то, начальник отдела снабжения. А вторая, та, что была скрыта, оказалась весьма странной. Ни имени, ни фамилии, только должность – глава отдела разработок и исследований. Разработок чего? Исследований чего? Нет ответа... Я усилием воли подавил пробудившееся любопытство и перевел взгляд на лестницу. Была, конечно, у меня одна мысль насчет загадочной комнаты... Но, пожалуй, следует ее оставить.
До лучших времен.

Я спускался по лестнице, медленно, смакуя каждый шаг. А, если честно, просто боясь навернуться в темноте. Уж если я умудрюсь что-нибудь себе сломать – ногу там или руку – никакая сволочь и не подумает придти на помощь. Просто потому, что никакой сволочи, кроме меня, в здании нет и не предвидится. Петр обещал явиться утром... Но не факт, ох, не факт, что он трепетно относится к своим словам. Надо было с него расписку взять, ага...
Сердце замирало с каждой новой ступенькой, ноги каждый раз проваливались в пустоту... И находили точку опоры – в последний момент. Наверное, безбашенный экстремал был бы в восторге от такого развлечения. Туда же и розовоглазых романтиков... Ночные прогулки по пустому темному зданию, полному тайн, загадок и опасностей. Разве не прекрасно? Хха... То есть, тьфу... Ненавижу романтиков. И экстремалов – этих еще больше. Почему? Да потому что дураки! Ду-ра-ки. И все тут.
Четвертый этаж ничем не отличался от пятого. Так же пусто, темно и тихо. Никаких звуков – словно мне в уши напихали полтонны ваты. Или словно в фильме ужасов с выключенным звуком... Хотя нет, шаги ведь слышно. И дыхание. Мое прерывистое дыхание... Как у альпиниста, который экономит каждый глоток воздуха. Но что экономил я? Кто знает, кто знает... Наверное, последние мгновения этой жизни.
Я спустился по лестнице на третий этаж, каждую секунду ожидая, что кто-то еще, таящийся в старом здании, наконец, проявит себя. Я вслушивался, всматривался, пытался различить в затхлом воздухе какие-нибудь необычные запахи. При этом, конечно же, не забывая поглядывать под ноги... Ну, насколько это вообще было возможно в такой темени. Шаг за шагом, секунда за секундой, ступенька за ступенькой. Я ждал подвоха, а его все не было. И я страшился еще сильнее. Ведь если что-то очень долго не происходит...
Я дрожал, постоянно протирал вспотевший лоб платком, нервно сжимал ржавые перила. Хорошо еще, что хотя бы ноги пока меня слушались. А то остаться беспомощным здесь и сейчас... Брррр. Даже думать об этом не хочется... Второй этаж встретил такими же длинными рукавами темных коридоров. Такими же, как на пятом, четвертом и третьем. Такими же, как на первом. И тишина на втором по счету этаже была абсолютно такой же.
То есть – абсолютной.
Бросив быстрый взгляд направо и налево, я остановился. Не знаю почему, просто захотелось. Осторожно повернув голову, я присмотрелся внимательнее – длинный коридор, уже знакомые двери по обе стороны, блеклый прямоугольник окна в самом конце. И тени – много теней. Странно... Откуда они здесь? Никакой мебели, никаких выступов, труб и прочего в коридоре не было. А тени были. Густые, как кисель, плотные, как саван. Они не говорили ничего, совершенно ничего определенного... Обычные оптические иллюзии или порождения потусторонних сил? Они могли быть и тем и другим. А могли не быть ничем. И никем...
Мне пришлось потратить немало сил, которых и так оставалось только-только, чтобы вновь повернуться к лестнице и начать спуск вниз. И каждое мгновение, каждую секунду я хотел оглянуться назад. Мне казалось, что сотни глаз буравят мою вспотевшую спину, следят за каждым моим шагом и ждут-ждут-ждут... Эта вечная дилемма – встретить ужас лицом к лицу или убежать? В первом случае у тебя больше шансов на победу... А во втором – выжить. И, конечно же, я опять выбрал тот самый вариант.
Второй.
Первый этаж... Он встретил меня предчувствием. Предчувствием чего-то очень значительного, подумал я, сжимая холодный и шершавый металл перил. Пустой холл, закрытая входная дверь, слабый лунный свет из окон... И лестница, ведущая вниз. Честно, я вздрогнул, а руки непроизвольно сомкнулись в жесте защиты, моем любимом жесте... Все-таки, когда слышишь это в качестве сказок, то воспринимаешь легче. Ну, лестница, ну, этаж, между первым и минус первым, то есть нулевой... Ну и что? В сказках бывают и более изощренные сюжетные ходы. Все-таки – сказка. И когда слушаешь, ты невольно считаешь это сказкой – и не придаешь особого значения. Мол, если что, разберемся по ходу дела. Тебе кажется, что тот, кто предупрежден – тот вооружен. Как наивно...
Я смотрел на лестницу, похожую на тонкую разрисованную пленку, и чувствовал, как меняется окружающее меня пространство. Оно будто становилось сложнее, тяжелее, давило на плечи и на мысли. Мое дыхание затруднилось, а в ушах зазвенело, уставшие до невозможности глаза отозвались резкой болью. Будто по ним полоснули опасной бритвой... А еще мне казалось, что воздух наполнен электричеством. Оно потрескивало и светилось, а кожу словно покусывала целая армия невидимых комаров, очень жадных до крови. Но мне не было больно, только немного щекотно - и все.
Можно было долго стоять так и прислушиваться к нарастающей волне изменений. Как гигантская волна, у которой я оказался на пути. Рано или поздно она сметет меня, рано или поздно мне все равно придется спуститься ниже, на нулевой этаж. Вот только если затянуть, то спешка может оказаться губительной. А я не любил бессмысленного риска... Тем более странно, что я вляпался в авантюру с несуществующим уровнем бытия. То есть, с нулевым этажом.
Я бросил еще один оценивающий взгляд, пытаясь проникнуть сквозь пленку (а то, что передо мной именно пленка, не вызывало никаких сомнений – слишком уж статично, как голограмма). Безуспешно, все хорошие оптические иллюзии неуязвимы для человеческих глаз. Потому, собственно, они и зовутся – оптические. А тут еще и полумрак, в котором обычный глобус кажется неведомым чудовищем... Так что, выбора у меня нет – придется потрогать это самое нечто руками. Точнее, ногами. А еще точнее – спуститься вниз, преодолев десять ступенек, как я делал много раз до. Правда, раньше все было намного предсказуемее...
Сначала я сделал один шаг, не без удивления наблюдая за тем, как исчезают мои ноги. Их срезали, будто лазером, полностью отделив ступни. Но, что самое странное, с моими конечностями ничего не произошло. Я не чувствовал боли, я мог пошевелить пальцами, еще раз мысленно посетовав на тесную обувь. То есть, ноги были. А видно их не было – там, где я стоял, была все та же скрытая в полумраке поверхность ступенек. Я сделал еще пару шагов, погружаясь все глубже и глубже. Теперь мои ноги скрылись в мираже полностью, а я был словно разрезан пополам. Как в мутные воды глубокого озера спускаешься... Ощущения один в один. И тот же страх – страх того, кто может подкрасться невидимым, снизу, и напасть. Крокодил, анаконда, пираньи... Да кто угодно! Любое чудовище из сказок! Возможность то была и возможность превосходная... Но толку сейчас оглядываться на возможные опасности? Пути назад просто нет, и хочешь, не хочешь, нужно слепо ломиться вперед.
Спустившись еще на несколько ступенек, так, что над пленкой осталась только моя голова, я остановился. Время у меня пока имелось. Пусть не так много, но все же... Даже если я почувствую сметающую все волну изменения реальности в последний момент – успею за это мгновение шагнуть вперед и скрыться в новом мире. Но... хочу ли я? Сомнения глодали меня, как голодный червяк сморщенное кислое яблоко. Стоит ли? Смогу ли? Лучше ли? Я не знал ответов, но хотел знать. Очень – и потому сомневался. В самый последний момент, как и всегда, впрочем...
Я стоял и думал, пока очередная мысль не подкинула мне, как утопающему, тонкую и хрупкую соломину. Я вспомнил прошлое и подумал... А как бы поступил в такой ситуации герой моей любимой игры? Ну, той самой... Наверное, вытащил бы пистолет и бесстрашно шагнул вперед. Ну, с первым пунктом, по причине отсутствия какого-либо оружия, придется повременить, зато второй мне вполне по силам. Я закрыл глаза и спустился на пару ступенек, полностью погрузившись в странный мираж. Призрачная пленка, как поверхность воды, отделявшая один мир от другого, уже должна быть сверху, но я не чувствовал ничего нового. Даже воздух был прежним. И ноги крепко стояли на твердой ступеньке. Я не понимал, что происходит, почему реальность не меняется, почему мир застыл, как муха в янтаре. Возможно, требовался какой-то толчок... Я еще раз вдохнул затхлый воздух и осторожно разлепил веки.
Было темно.

 

2​

Солнце нещадно палило, наверное, желая сжечь город дотла. И небезуспешно, стоит признать: уставшие потные люди передвигались по улицам, как сонные мухи, мысленно кляня погоду; асфальт был готов вот-вот расплавиться; многочисленные кондиционеры работали на пределе, спасая осоловевших от духоты офисных служащих. Немного спасала подземка, где столбик термометра опускался вместе со ступеньками, но там поджидала другая беда – запах. Да, воздух, пропитанный духом десятков тысяч тел, их дыханием... Он был ужасен. Кто-то из пассажиров, чертыхаясь, сравнивал огромный зал с газовой камерой, кто-то безуспешно прятал чуткий нос за тонкой тканью платка, кто-то просто старался держаться в стороне от основной массы... Но страдали все, без исключения.
Те, кто сидел в машине, чувствовали себя не лучше. Особенно, если автомобиль не был оборудован системой климат-контроля. Опущенные стекла (прямая дорога к тому, чтобы простуду схватить), вчерашняя газета вместо веера, расстегнутые пуговицы форменной одежды... Двоим полицейским, остановившимся в тени полузаброшенного здания с забитыми досками окнами, было чуть легче, чем большинству. Все же место глухое, других авто в пределах видимости не имеется, смрад центральных городских артерий досюда почти не добирается. Впрочем, все эти плюсы перечеркивал жирный минус – работа.
– А-а-а-а-а-а-а... А-а-а-а-а-а-арррр... – тяжело дышал полицейский, которого звали Макс Стейн. – Ну и жара-а-а-а-а! Мозги плавятся...
– У тебя еще есть чему плавиться? – усмехнулся его напарник Алекс. – Вот моя голова уже давным-давно пустая, как воздушный шарик. Если там что и было... то успело испариться еще с утра.
Полное имя Алекса – Алекс Б.Б. Никто не знал, что эти две буквы означают. Одни шептались про двойную фамилию и южные корни, другие вообще считали его чуть ли не спецагентом правительства, преследующего неясные цели. Слухов хватало (как, впрочем, и всегда), но Макс на них особого внимания не обращал. С того дня как они с Алексом стали напарниками, тот ни разу не дал усомниться в своем профессионализме. Да и человеком был отличным. Не без слабостей, конечно, но кто из них мог похвастаться святостью? Правильно – никто.
– Да-а-а-а-а ла-а-а-адно... – Алекс продолжал пыхтеть, как паровоз. – Я вот слышал, что если в рабочем помещении больше 30 градусов, то работать нельзя... У нас тут... – он бросил взгляд на встроенный в часы термометр. – Уже почти сорок. Интересно, а салон авто – это рабочее помещение или нет? А-а-а-а-а-а...
Полицейский облокотился на руль и, повиснув на нем, высунул язык, как собака. Мутные глаза, пот, градом стекающий по лицу... Похоже, Алекс совсем выдохся и был на пределе.
– Эй-эй! – забеспокоился напарник. – Ты что, спать собрался?
– А-а-а-а-а... почему бы и не-е-е-е-ет...
– Начина-а-а-а-ается, – хмыкнул Алекс. – А кто за рулем будет? Кто будет следить за складом? Кто меня прикроет в случае чего? А? Пушен что ли?
Пушен был их начальником – жирная ленивая сволочь, каких мало. Он любил хорошо поесть, хорошо отдохнуть, поорать всласть на подчиненных, убеждая их, что они бездарности, которым место на улице, мусор подметать, что они ничего не умеют и если бы не их замечательный босс... Короче – стандартный набор. Бесполезный и туповатый в том, что касалось работы, начальник и подчиненные, на которых ложился весь груз. Как всегда. Как везде. Алекс и Макс не считали свою работу чем-то ужасным, они даже не думали особо об этом. Так, подшутить иногда, не более того...
– Ха-ха... Пушен... Этот да, этот может... – слабо рассмеялся Макс. – Слушай, а что мы тут делаем? Уже четвертый день жара и четвертый день сидим с самого утра в богом забытых районах города. Успели на всех окраинах побывать... А толку?
– Толку, толку... Нам-то какая разница? Приказали – исполняем. Забыл что ли, как на инструктаже сказали – глаз не спускать, если случиться что-нибудь подозрительное – связаться с управлением и действовать по обстановке, – напарник вздохнул и откинулся на спинку сиденья, став каким-то уставшим и старым. – Знаешь... Там же информация поступила от одного человечка... Стукач, на хорошем счету у нас... Он назвал четыре адреса, сказал, что по одному из них будет нечто... Очень и очень важное. Груз, который выведет на громадную рыбину. Такую огромную, что мы можем с ней и не справиться. И все – больше никакой информации. Ни времени, ни имен – только четыре точки в разных концах города.
Алекс повернулся к экрану ноутбука, лежавшего у него на коленях и быстро застучал по клавишам. Он всегда брал эту игрушку с собой, чтобы скоротать часы ожидания, хоть такое и не поощрялось в управлении. Мягко говоря – могли и вышвырнуть без пенсии, если у Пушена окажется особенно скверное настроение. Что до Макса, то он никогда не понимал ни политики руководства, ни пристрастия напарника к постоянному просмотру одного из телеканалов. Поэтому полицейский просто махнул рукой на небольшое “нарушение” – в конце концов, у каждого своя жизнь. У него – семья, у напарника – бесконечные телепередачи...
– А-а-а-а-а... – Макс попытался использовать газету в качестве веера, но горячий воздух категорически отказывался двигаться. – Почему же они не послали четыре машины?
– Ты еще не понял? – Алекс твердо посмотрел на приятеля, обычно такой взгляд предшествовал быстрому и жестокому задержанию нарушителя, сейчас же он означал, что хозяин этих глаз очень, очень и очень серьезен. – Мы играем роль приманки. Преступники должны были забеспокоиться, пытаться замести следы, попутно себя обнаруживая...
– ...но ничего не произошло, – закончил за него Макс.
– Угу. Иначе и быть не могло – не совсем же они дураки, раз мы о них и не слышали никогда. Знают, как конспирацию соблюдать.
– Тогда что мы здесь сидим?
– Потому что есть еще один вариант, – Алекс прибавил звука, делая голос из ноутбука различимым, и нахмурился. – Вполне возможно, что они нас просто... не заметили.
– Не заметили? – полицейский аж поперхнулся. – Не заметили?! Ты шутишь!
– Неа... Макси, Макси... Ну, подумай сам – если нам ничего о них неизвестно, раз они могут поддерживать такой уровень конспирации... Возможно, они просто-напросто ничего не боятся. Возможно, их покровители находятся о-о-о-очень высоко.
Алекс демонстративно поднял глаза вверх.
– Да ну... – возразил Макс, не без удивления заметивший, что вроде бы жара чуть спала. – Неправдоподобно. Не тайная правительственная организация же это, в самом деле...
– А почему бы и нет?
– Да потому, что так не бывает. И быть не может! И вообще... – голос из ноутбука что-то вещал про уровни психики, и его слова привлекли внимание Макса. – Сделай-ка лучше звук погромче. Чтобы я слышал.
Алекс хмыкнул, но спорить не стал и скоро салон заполнил голос неизвестного доктора, эксперта, приглашенного в студию, чтобы объяснить глупым слушателям, как же на самом деле устроен человеческий разум...

– ...условно можно разделить на четыре уровня. Представьте средневековую крепость. Снаружи она защищена глубоким рвом и высокой стеной. Так же могут быть волчьи ямы, аналогом которых сейчас выступают противопехотные мины, и прочие скрытые от глаз ловушки. Все это должно постоянно оберегать саму крепость от внешних посягательств. Если вернуться к человеку, то у нас такую роль выполняет третий уровень психики, который я называю граничным. Это в своем роде буфер между человеком и окружающей средой. Инстинкты, врожденные и приобретенные рефлексы... Все то, что должно срабатывать автоматически. Т.е. вне зависимости от того спит человек или бодрствует, устал или полон сил, витает в облаках или упорно обдумывает какую-то проблему. Воздействие – ответ. Воздействие – ответ. Наиболее эффективная и зарекомендовавшая себя в веках схема. Представьте, если бы Вам постоянно приходилось думать, как сделать шаг, как дышать, как вытереть со лба пот... Уфф, можно воды?
– Конечно-конечно, даже у нас в студии очень жарко... Так Вы говорили про инстинкты? Вы имели в виду... кхм... так называемый, основной инстинкт?
– Да, и не только. Голод, жажда... Потребность в социализации, потребность в общении, потребность в уединении. И многое другое. Так же воспитание, типичные стереотипы, зависимость от внешних оценок... Это формирует набор реакций на стандартные воздействия. Звук, запах, время... Да-да, и время тоже – человек, пусть и хуже, чем прочие животные, может ощущать его ход. Это легко проверить – если человек привык вставать на работу в семь утра, то во время отпуска он первое время непроизвольно просыпается рано, хотя можно спать хоть до полудня.
– Как интересно! А скажите, доктор, какое практическое применение могут иметь ваши исследования?
– Хм... Сложный вопрос... На самом деле, использовать можно лишь особенности самого последнего уровня, так как тут требуется лишь воля самого оператора, то есть человека, чья психика модифицируется. В остальных же случаях необходимо сильнейшее воздействие извне, а для этого нужна соответствующая технология. Но финансирование... сами понимаете.
– Да-да, я Вас прекрасно понимаю! У нас в городе даже с жарой ничего не могут поделать, что уж говорить про науку!
– Уф... Вы правы. Но я, пожалуй, продолжу рассказывать – на очереди второй уровень человеческой психики.
– Конечно-конечно! Это очень увлекательно!
– Так вот... Возвращаясь к аналогии с крепостью... Кроме, собственно, защитных сооружений, там обязательно имеется некоторое количество защитников. А, кроме того: линии снабжения (провиантом, снарядами, сопутствующим инвентарем), сами снабженцы, то есть оружейных дел мастера, портные, сапожники, кузницы, пекари... и многие другие. Все это, вкупе с мирными жителями, не являющимися составными частями военной индустрии, но связанные с солдатами, оружейниками и т.д. родственными узами, можно назвать зоной обеспечения крепости. То есть, без всего этого она будет просто кучкой никому не нужных камней, который очень легко захватить.
Если вновь перейти к человеку и рассмотреть его психику, то этим вторым уровнем будет само повседневное сознание. Почему повседневное? Потому что это реакция на происходящее здесь и сейчас. Человек смотрит в окно и видит, что идет дождь. Значит, если он выйдет на улицу, то промокнет и может заболеть. А если он заболеет, то ему будет плохо... Следовательно, нужно сейчас взять зонтик. Причем, сделать это именно здесь и сейчас.
Простейшая формальная логика, вариации которой использует почти каждый человек ежесекундно, порой даже не понимая этого... Конечно, верные выводы делаются не всегда, зачастую требуется множество попыток, прежде чем удастся разработать оптимальный алгоритм действий. Поэтому люди заимствуют чужой опыт... В принципе, это не так уж плохо – зачем изобретать велосипед? Но! Большинство людей следуют примеру других слепо и бездумно, предпочитая полностью довериться судьбе. Мол, если у кого-то получилось так – то и у меня получится.
– Постойте, доктор! Но тогда, по Вашим же словам, получается, что у второго уровня очень много общего с третьим. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаетесь. Действительно, и там, и там имеют место быть шаблоны поведения. И там, и там они бывают приобретенными. Это сходство, но есть и различия, и они значительно более существенны. Во-первых, шаблоны третьего уровня срабатывают независимо от желания самого человека, в обход сознания, а шаблоны второго уровня сперва осмысливаются, поэтому их можно контролировать. Например, Вы подошли к окну и увидели, что идет дождь. Но вы не кидаетесь к шкафчику, где у Вас лежит зонтик, потому что сегодня выходной и вы решили провести его дома.
Во-вторых, шаблоны второго уровня более гибкие. Так как они осмысливаются каждый раз, когда срабатывает логическая цепочка, то, соответственно, учитывают новоприобретенный опыт, постоянно дополняются и совершенствуются. Например, Вы подходите к окну, видите там дождь, но понимаете, что он скоро закончится. Поэтому нет смысла брать зонтик, который потом будет лишь помехой, а лучше немного подождать и выйти на улицу в плаще.
– Теперь все понятно, доктор! В самом деле, мы, то есть люди, существа, легко приспосабливающиеся к любым условиям! Но скажите – чем опасно копирование чужого опыта? В наше время, когда информации так много, что человек не успевает ее осмысливать, тратить силы на исследование уже созданных алгоритмов – непозволительная роскошь. Или Вы с этим не согласны?
– Сложный вопрос... Очень сложный, на самом-то деле, ведь информация действительно растет, как снежный ком, и не видно конца и края этому процессу. Вместе с тем, запоминание без понимания – не выход. Это тупик, ведущий к деградации, причем, что самое опасное, поначалу кажется, что ты прогрессируешь семимильными шагами... Я постараюсь показать правоту своих слов на примере, а для этого расскажу про первый уровень психики.
Если третий уровень можно назвать защитой, а второй – обеспечением, то к первому больше всего подходит слово управление. Действительно, он управляет, как мудрый царь, сознанием человека, определяя магистральную линию развития, тот вектор, согласно которому и живет любое живое существо. И если у животных развитие происходит по тем принципам, которые заложены природой, то человек может сам выбирать, как будет выглядеть его существование на нашей планете. А может и не выбирать – это тоже его право.
Прибегнув очередной раз к сравнению с крепостью, легко заметить, что первый уровень соответствует той небольшой группе людей, которая осуществляет управление всеми системами этого огромного сооружения. Комендант (или владелец), его заместители по разным вопросам, казначей, начальник гарнизона – все они решают, как жить остальным обитателям маленького города. Политика и экономика, стратегия и тактика – все в их руках, они мозг крепости, ведущий ее к процветанию... Или к падению в бездну разрухи и нищеты.
Вот в чем основная опасность – живя своим умом, человек делает то, что будет лучше именно ему, живя чужим – то, что выгодно другому. И даже если векторы развития временно совпадают – это не значит, что они будут совпадать всегда, а, привыкнув полагаться на чужое мнение, очень легко забыть, как думать самостоятельно.
– Да уж, не самая веселая перспективка! Но, доктор, Вы в самом начале упоминали четыре уровня, а свой рассказ почему-то начали с третьего... Что же это за уровень такой загадочный, про который Вы нам поведать забыли?
– Уровень действительно особый, но не рассказал я о нем по причине весьма прозаической – он не четвертый, он нулевой. И, одновременно, последний.
– Значит, это именно тот уровень, свойства которого Вы способны использовать на практике?
– Совершенно верно. Нулевой уровень, который я называю “Предел”, на самом деле является ничем иным, как душой человека.
– Душой?! Вы верите в бога, доктор?
– Нет... Точнее, моя вера не имеет к моим исследованиям никакого отношения. На самом деле, душа – не совсем верное слово. Я использую его за неимением более подходящих определений... Пусть будет просто – нематериальная сущность. Нечто, превращающее кусок плоти в человека.
Имеется много странностей, связанных с нулевым уровнем, но главная заключается в том, что мы можем использовать его... А вот понять – не можем. Теория перехода – ключевая теория в моих исследованиях – основывается исключительно на опытном материале и предположениях.
– Что за теория перехода, доктор? Что это за переход такой? В мир иной?
– Хм... Нет. Хотя Вы и правы отчасти – для подопытного это может показаться раем... или адом. Ведь именно его психика будет полностью разрушена и отстроена заново. Останется лишь матрица – собственно, нулевой уровень, душа, нематериальная сущность.
– Доктор... Значит ли это, что Вы проводили эксперименты на людях?
– Ээээээ... можно я оставлю этот вопрос без ответа?
– Но доктор! Наши зрители...

Макс убавил звук, опустив бегунок в самый низ.
– Хватит слушать всякую бредятину.
– Бредятину?! – неизвестно, что больше возмутило Алекса – покушение на его собственность или нелестные высказывания напарника в адрес любимой передачи, но одно можно сказать точно – он был очень недоволен. – Ты хоть знаешь, что это за канал, а, Макси? Знаешь?
– Нет, – отрезал полицейский. – И знать не хочу.
– А что так? – Алекс не без сожаления выключил ноутбук. – Мне вот канал “Культура” нравится. Образовываюсь, так сказать, новое узнаю, всякие забавные штучки.
– Ага-ага, очень забавные... Я чуть не уснул, пока болтовню мозгового доктора слушал.
Макс шутил, но лишь отчасти – ему действительно было не по себе, причем понял он это лишь в момент, когда неизвестный доктор заговорил про нулевой уровень психики. В голове что-то хрустнуло, будто по ней ударили битой, перед глазами поплыла кровавая пелена, слух мгновенно обострился, отрезав все звуки, кроме голоса, исходящего из динамика ноутбука...
– Да что ты понимаешь, Макси! – возмутился Алекс. – Интересные вещи рассказывают, не то что обычно по телику – сериалы или тупые ток-шоу, а про достижения науки или про удивительные факты со всех концов света. Не вставая с места побывать в тропиках или жаркой пустыне – разве плохо? Эй, Макси? Что с тобой? Макси! Ты меня слышишь?!
– Да нормально я, нормально... от жары немного развезло и все... Пустыня, говоришь? У нас сейчас не хуже, только людей многовато...
Можно было, конечно, рассказать напарнику про свои ощущения – он поймет, он один из тех, кому Макс доверял почти безоговорочно. Но... стоит ли беспокоить человека из-за пустяков? Переживать начнет, свяжется с управлением, скажет, что Максу плохо, того отзовут с задания... Ну уж нет! Дело надо доводить до конца – даже если больше нет сил, и ты вот-вот готов рухнуть на пыльную землю, теряя сознание.
– Хэй, хэй! А вот и люди! – напарник едва не уронил свой ноутбук на пол и подался вперед, прислонившись к лобовому стеклу. – Похоже, это те, кого мы ждали! Видишь?
– Вижу, вижу, не шуми так...
Белый грузовик, провожаемый двумя парами глаз, неторопливо продефилировал мимо и ловко пристроился у въезда в склад. Похоже, внутри его уже ждали, потому что через секунду дверь резво поехала вверх, открывая дорогу солнечным лучам и таинственному грузу. Машина ловко скрылась в полумраке склада, и стальная стена тотчас опустилась, отсекая все звуки. На улице вновь стало тихо и пусто...
– Они... чтоб мне провалиться... – Макс перевел дух. – Я уж не надеялся. Думал, так и проторчим зря весь день на этом пекле...
– Где же твой оптимизм, Макси? – круглая физиономия Алекса расплылась в довольной улыбке. – Я вот лично верю, что тот, кто долго ждет – обязательно дождется... чего-нибудь.
Рука напарника поглаживала корпус ноутбука, как кошку, в глазах промелькнуло что-то странное и недоброе. Макс общался с этим человеком каждый день на протяжении шести лет, видел и радостным, и злым и равнодушно-отстраненным... Всяким. Раньше. Видел... А сейчас перед ним будто незнакомец сидел – из другого мира, бесконечно далекого и бесконечно чуждого. Желания и цели этого незнакомца также были скрыты под покровом мрака – может, он хочет добра, может, он хочет зла, может, он хочет справедливости... Или, скорее всего, он хочет, чтобы его оставили в покое.
Макс мотнул головой и прикусил губу, отгоняя наваждение. Боль помогла – перед глазами немного прояснилось, в ушах перестало звенеть, а мозг перестал быть куском расплавленного пластилина. И Алекс вновь был старым добрым Алексом – надежным напарником и отличным полицейским.
– Нужно сообщить нашим... – Макс включил рацию. – Центральная! Центральная, ответьте! Вызывает машина номер 235! Прием!
– Ну что там? – поинтересовался напарник.
– Тишина... – полицейский положил рацию на место. – Даже помех нет.
– А лампочка горит?
– Нет... Она что, вырубилась от жары?
– Наверное... Странно, что мы сами еще не вырубились, – Алекс хмыкнул и перевел взгляд на дверь склада. – Будем ждать их? Или действуем по обстановке?
Фигура напарника выражала скрытое напряжение. Ему так не терпится скрутить преступников? Или он боится? Макс неслышно барабанил пальцами по рулю, погрузившись в тяжелые мысли. Он не мог просто взять и отбросить предчувствия, посещавшие его весь день, как знамения апокалипсиса. Должно быть причина, обязательно должна... Макс уже много лет служит в полиции, но ни разу не позволял жаре, обычной для лета, свести его с ума. Ни разу до сегодняшнего дня. Случайность? Накопившаяся за годы усталость? Не-е-е-ет. Тут что-то другое...
– Макси... А может, попробуем взять наших цыплят? – Алекс любил называть преступников цыплятами, наверное, сказывалось детство, проведенное на ферме. – Ну, чего ждать, когда рация очухается? Так до ночи просидим, и они смоются...
– А ноут? Ты же смотрел свой дурацкий канал – значит, есть сеть. А значит, мы можем связаться со своими...
– Не можем, – возразил напарник, убирая ноутбук на заднее сиденье (от греха подальше). – Я смотрел запись. Повтор.
Голос Алекса был противоестественно спокоен, так, как если бы он говорил неправду. Но Макс в это не верил, а вот возможность того, что напарник о чем-то решил умолчать, не стоит сбрасывать со счетов. В конце концов, у всех есть личные секреты – ничего удивительного.
– И мобильные мы с собой не взяли... – вздохнул полицейский. – Теперь полностью отрезаны от мира, как белые медведи на северном полюсе.
– Ну, думаю, медведи отрезаны только от мира людей, а мир таких же медведей у них под боком, – мимоходом заметил Алекс и тут же добавил, хмуря брови. – Слушай, Макси, мы ведь полицейские, это наша работа – рисковать жизнью. И потом – опасности же не видно, мы опытные люди, не мальчишки, только из академии... Что нам грозит? Туда и обратно и все.
– Не вижу смысла, – упорствовал Макс. – Бессмысленный и ненужный риск. А если склад охраняет взвод автоматчиков? Что тогда?
– Автоматчики... охрана... Макси! Я тебя не узнаю! – вкрадчиво начал напарник. – А если на твой дом нападут грабители, убьют твою дочку, а жена, истекая кровью, будет умолять тебя о помощи – тоже будешь сидеть на попе ровно? Тоже будешь...
Он замолк, с трудом остановив резкий выпад левой, который должен был превратить лицо в кровавое месиво. Полицейские, запертые в раскаленном салоне машины, смотрели друг на друга: Алекс с испугом, Макс – с желанием убивать.
– Мммммакси! Тттты чего?! – Алекс опустил руку вниз, но пальцев пока разжимать не стал – от греха подальше. – Я же пошутил... Шутка! Просто шутка! Я не имел в виду ничего плохого...
– Пошел ты... – полицейский скривился и сплюнул в окно. – Пошел ты в задницу, Б. Б., понял? И еще... Еще раз такое скажешь... Не посмотрю, что шесть лет вместе работаем...
– Да понял, понял! – Алекс примирительно поднял руки. – Больше не повториться – обещаю!
– Ладно... Забудем... – мрачно сказал Макс и сменил тему. – Ты хотел проверить склад? Ок, я в деле. Согласен. Только сначала осмотрюсь... И проветрюсь.
Он открыл дверь, встал, хлопнул. Притихший напарник остался в машине, наверное, собирался с мыслями... Честно говоря, Максу было все равно – с самим собой бы разобраться. И чего он так взбесился? Не первая и не последняя неудачная шутка Алекса – в конце концов, не самая худшая черта для полицейского... Тем более, что напарник ими не злоупотреблял. Ну да, Макс очень сильно любил свою красавицу-жену и крошку-дочь. Но ведь и Алекс не чужой человек... Странно, он повел себя так, будто защищал не семью, а кое-что другое... И это что-то...
Память. Память о них и о себе вместе с ними.
Макс поморщился, так, будто он откусил немного от сочного яблока, а мякоть оказалось гнилой и нестерпимо горькой. Как, впрочем, и его мысли. Как, впрочем, и его жизнь...
– Снаружи чисто, – полицейский открыл дверцу и наклонился, доставая кобуру с запечатанным в ней пистолетом. – Давай, Алекс, тащи свою жирную задницу на свежий воздух.
– И ничего она не жирная! – возмутился напарник, дожевывающий последний припасенный пончик. – У меня просто кость широкая... И вообще, я в спортзал три раза в неделю хожу. Я накачанный, вот.
Он неторопливо выбрался из машины – настоящий громила, хоть и чуть полноватый. Причем, наиболее пухлой частью у Алекса было лицо, походившее на кукольное. Из-за этого он выслушивал в свой адрес немало острот и, хотя обычно полицейскому удавалось парировать все шпильки, осадок оставался... Очень внушительный осадок – особо ретивые “цыплята” знали об этом лучше, чем кто-либо другой. “Цыплята” и Макс Стейн, напарник Алекса, вынужденный зритель его “забав”. Нет-нет, никакого членовредительства, естественно, просто легкий мордобой... Но неприятно. А изредка Максу даже приходилось успокаивать разбушевавшегося напарника... Хватало пары слов, сказанных достаточно жестко. Пока хватало – полицейский подозревал, что с Алексом что-то произошло, что он изменился – не в лучшую сторону.
– Не боишься, что грузовик может выехать обратно? – осведомился Макс, на ходу проверяя запасные обоймы. – Мы сейчас как на ладони.
– Не боюсь, – здоровяк-полицейский заблокировал двери машины, похлопал себя по бедру, проверяя, на месте ли пистолет, и вразвалочку направился к складу. – Ты же меня прикроешь, верно?
– А ты меня...
Макс тяжело вздохнул – духота мягкой подушкой сдавливала шею, а остатки солнца плавили мозг, превращая его в кисель... думать, а уж тем более спорить, не хотелось.
– Интересно, сколько еще до заката?..
– Много, – ответил Алекс. – Успеем со всеми делами разобраться.
Он шел чуть впереди, но направлялся не к двери, через которую недавно проехал грузовик, а взял вправо, ближе к краю склада. Макс недоуменно смотрел на напарника, но все же шагал следом, полагаясь на то, что Алекс опытный полицейский и знает, что делает.
– А вот и черный ход... – здоровяк любовался неприметной белой дверью, почти сливавшейся со стеной. – Наверняка заперто, но это не проблема.
Он ловко извлек из нагрудного кармана связку блестящих металлических отмычек, которыми владел если и не в совершенстве, то на уровне матерого взломщика, как минимум.
– Опять ты за свое... – Макс изобразил на лице вселенскую скорбь. – Полицейский незаконно проникающий в чужое жилище... Ну, в данном случае – в чужой склад... Что может лучше свидетельствовать о деградации общества? А, Б. Б., ты со мной не согласен?
– Да ладно тебе, юрист-моралист, – старая шутка... естественно, никаким юристом Макс Стейн не был, зато рифмовалось хорошо. – Ты что, предпочитаешь торчать на улице под этим долбанным солнцем?
– Да не особо...
– То-то же.
Пока они говорили, Алекс успел подобрать нужную отмычку и, спустя пару минут, до слуха Макса донесся отчетливый щелчок. Напарник осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь и отошел в сторону.
– Прошу Вас, сэ-э-э-э-эр, – протянул он и шутовски поклонился, что, учитывая комплекцию Алекса, было весьма впечатляющим зрелищем. – Проходите первым, а Ваш смиренный слуга последует сзади.
– Нашел время шутить, – проворчал Макс. – Мы же не в управлении кофе пьем, а на задании...
– И что? Тем более – работа у нас нервная, вредная, если не выпускать пар иногда, то совсем озвереть можно.
Он примирительно улыбнулся – мол, все в порядке, лимит шуток на сегодня исчерпан, теперь только работа и ничего кроме.
– Ну-ну... – полицейский не стал пререкаться с напарником (да и смысла в этом все равно не было). – Ладно, так и быть, пойду первым.
Макс вытащил пистолет и, прислонившись спиной к двери, скользнул внутрь. Склад встретил его живительной прохладой и полумраком, скрывавшим длинные полупустые стеллажи. Возможно, там лишь пыль да грязь, а возможно – пакеты с героином или оружие, Макс не мог этого разглядеть, стоя у черного входа – полоски света, падающей из приоткрытой двери, была явно недостаточно.
– Бррр... ну и холодина! – громко прошептал Алекс, успевший проникнуть следом. – Надо было чашечку кофе выпить перед тем, как сюда идти.
– Где я тебе кофе возьму в этой дыре? – неожиданно зло огрызнулся Макс. – К тому же не так и холодно... Уж лучше, чем пекло снаружи. Даже освежает.
– Ага-ага, воспаление легких схватишь и привет, – напарник, казалось, не заметил обращенного к нему раздраженного тона. – Оглянуться не успеешь, как будешь кашлять и хрипеть. И горло болеть будет – придется дома безвылазно сидеть и пить разную полезную гадость. Буэ-э-э-э-э-э...
Он демонстративно высунул язык и скривился. Как проделывал много раз до этого, когда дети принимали корчащего рожи Алекса за веселого и добродушного клоуна... Но сейчас лицо напарника напомнило Максу древнего божка – злого, могущественного и страшного.
– Кхм... – полицейский сглотнул слюну, мимоходом подумав, что не хотел бы встретиться с человеком, обладающим таким выражением лица, в узком переулке. – Хватит уже гримасничать... Лучше фонарик достань.
– Ок-ок, Макси, только не переживай, – ослепительно-белый луч разрезал темноту, выхватив из глубин склада кусок стеллажа – конечно же, девственно пустой. – Сам знаешь, что нервные клетки не восстанавливаются и все такое...
Они шли вдоль металлических полок, щедро присыпанных пылью, Алекс бормотал разную чушь, а Макс думал, пытаясь свести концы с концами. Вроде, ничего особенного не происходило, вроде и напарник такой, как всегда, вроде и задание не самое сложное, вроде и предчувствий нехороших не было... а дурные мысли, посетившие его, пока они сидели в машине, можно вполне списать на жару... Точно! Поодиночке факты не вызывали подозрений, можно было их объяснить тысячей причин (а если подумать, то найти еще столько же), можно закрыть глаза, как Макс поступал в большинстве случаев (и ничего плохо при этом не случалось). Можно, если бы каждая новая ниточка не тянула за собой следующую.
Почему жара набросилась на город, как голодный волк, именно тогда, когда в управление поступила странная информация, думал Макс, следуя за Алексом и ярким лучом фонарика, как слепой за поводырем.
Почему напарник странно ведет себя весь сегодняшний день, думал полицейский, внимательно разглядывая сиротливо стоящие в темноте пустые стеллажи.
Почему мысли о семье не вызывают почти никаких эмоций, кроме примитивных инстинктов (хук слева в ответ на неосторожную фразу), а жизнь кажется дешевой театральной постановкой? Почему прошлое видится бумажными доспехами на теле истекающего кровью рыцаря? Почему реальна только она, эта кровь? Почему он не чувствует ничего, кроме боли? Почему какая-то никчемная жара сводит его с ума?
Макс укусил губу, чтобы не зашипеть и поморщился. Что же делать? Он пока следует за Алексом, которому, похоже, вообще все нипочем, а впереди виднеется давешний белый грузовик с открытой задней дверью. И больше ни души – ни водителя, ни грузчиков, ни охраны.
– А ты уверен... – Макс не узнал свой голос, скорее соответствующий восставшему из могилы мертвецу. – Ты уверен... Что это не ловушка?
– Не уверен... – лицо Алекса было почти неразличимо в темноте, он мог с равным успехом благожелательно улыбаться и тревожно сводить брови, ожидая худшего. – Может быть... Не думаю... Нет, вряд ли.
Он задумался и полицейские минуту шли молча, успев за это время оставить ряды пустых полок позади.
– Похоже, они сбежали, – вдруг сказал Алекс. – Выгрузили один ящик и смылись. Уж не знаю, чего тут можно испугаться было... Но это нам на руку.
– Хочешь посмотреть, что за груз везли в грузовике? – поинтересовался Макс.
– Ага, не зря же мы сюда вломились без разрешения... Так хоть полюбопытствуем, – здоровяк полицейский отложил фонарик в сторону, пристроив его на пустой картонной коробке так, чтобы свет падал прямо на небольшой стальной ящик. – Тааааааак... Ууууу! Тяжелая, сволочь!
Алексу пришлось порядком поднапрячь свои отнюдь не слабые мышцы, чтобы приподнять массивную крышку и сдвинуть ее в сторону. Он весь вспотел, на ладонях отпечатались длинные белые полоски – но дело того стоило, потому что в ярком свете фонарика полицейские увидели ровные ряды аккуратно упакованных пистолетов.
– Черт побери... – пробормотал ошарашенный Макс. – Оружие! Так вот из-за чего вся свистопляска! Поня-я-я-я-ятно теперь...
– Не спеши с выводами... – Алекс взял фонарик и подошел с ним поближе. – Это не совсем оружие... Точнее, совсем не оружие...
– Как это? Я же собственными глазами видел кучу пистолетов! – в первое мгновение полицейскому показалось, что напарник бредит... но это только в первое мгновение. – Постой, не хочешь же ты сказать...
– Хочу... И скажу... – Алекс вздохнул, и это у него получилось очень уж скорбно. – В ящике не пистолеты, а инъекторы. Приборы, которые нужны для того, чтобы внедрить в тело человека жидкость в них находящуюся...
– Ничего себе... Постой! А ты-то откуда знаешь?
– Оттуда, Макси, оттуда...
Алекс отступил назад и отвел руку в сторону, пытаясь что-то нащупать на стеллаже. Когда они проходили мимо, там было пусто, но, очевидно, Макс оказался недостаточно внимательным, потому что через несколько секунд загудели механизмы, и ворота склада поползли вверх, открывая дорогу солнечным лучам.
– Ну что, Макси, закончим с этим? – Алекс стоял перед ним, похожий на злобную самодовольную панду. – Поставим эффектную точку в многолетней эпопее... Знаешь, а мне немного жаль с тобой расставаться.
Холодно отсвечивающий ствол пистолета придавал словам здоровяка фантасмагорический оттенок... Впрочем, Максу было все равно – он успел выхватить свое оружие, и черное дуло сейчас смотрело точно между глаз Алекса.
– А ты в форме, Макси... – патовая ситуация нисколько не беспокоила бывшего напарника, похоже, ему было невероятно весело. – Рад, что не ошибся в тебе. Очень рад. Так рад, что расскажу кое-что, чего ты не знаешь.
– Да ну? Например?
Макс перебрал в уме скудный набор вариантов – по всему выходило, что они выстрелят одновременно, а промахнуться с такого расстояния сможет разве что полуслепой старик... Нет, это явно не выход, придется тянуть время и ждать удобного момента. Придется говорить.
– Тянешь время? – заметил Алекс. – Разумное решение, учитывая, в какую переделку ты попал...
– Ты тоже попал... Ты у меня на мушке – не забывай!
– Это неважно, – здоровяк хмыкнул. – Важно, почему мы с тобой оказались здесь, вдвоем...
– И почему же?
– О! Это долгая история...
– Я никуда не спешу.
– Ладно, – Алекс не стал спорить. – Я расскажу... Тем более, ты заслужил это... Как-никак, целых шесть лет мне подыгрывал.
– Под... подыгрывал?!
– Ага... Ты был для меня своего рода ширмой, маскировкой... Прикрываясь тобой, как щитом, я мог делать то, что хотел. Никто никогда меня ни в чем не подозревал... Какая ирония!
– Так ты... все шесть лет... работал на них?
– Ну что ты! Чуть больше года назад они вышли на меня... Впрочем, лучше начну с самого начала, с того момента, когда я создал свой путь и определил твое место на этом пути. Когда я пришел в полицию, то был новичком – кое-что умел, конечно, но этого было явно недостаточно. И поэтому мне на первое время нужен был наставник... Тут подвернулся ты – лучший коп участка, опытный, несмотря на молодость, успевший побывать в переделках и выйти из них невредимым. Идеальный вариант для меня... И для начальства – ведь с тобой никто не хотел работать, помнишь? Этот твой крестовый поход против преступности, набор устаревших принципов и мораль... Ты был как руины Колизея – такой же нелепый и лишний в этом мире.
Но я согласился работать с тобой. Шеф списал это на мою неопытность, втайне радуясь, что удалось спихнуть со своих плеч одну из старых проблем. Ты был доволен, что нашелся напарник, да еще и более молодой, которого можно учить и наставлять на путь истинный. Да-да, меня чуть не воротило, когда ты надоедал со своей замшелой моралью... Но приходилось терпеть – ведь это тоже входило в мой план. Меня жалели, тебя – считали слетевшим с катушек чудаком, на нашу работу почти не обращали внимания... А больше мне ничего и не требовалось.
– Но зачем? – ужаснулся Макс. – Зачем такие сложности, такие интриги... Зачем?!
– А как ты думаешь? Вот тебе, что тебе нужно? Справедливость, да? Ох уж эти борцы с ветряными мельницами... Знают, что проиграют, а все равно лезут на рожон. Знают, что судьба сдает крапленые карты, но начинают партию за партией... И проигрывают, проигрывают вчистую. Причем, твоя проблема в тебе самом – ты пытаешься быть честным, а реальность – мухлюет, как опытный шулер. Утяжеленные кости, крапленые карты, козыри в рукаве и подкрученные цифры в автомате... Сколько не пытайся обмануть эту систему – итог один. С тем же успехом можно биться головой в бетонную стену... Не жалко черепушку-то, а, Макси?
– Пошел ты, предатель...
– Я-то пойду, но ничего не изменится. Правда, Макси? Или ты волшебным образом наберешься ума-разума? Нет, конечно же, нет. Достаточно в твои глаза посмотреть... Ты же и сейчас думаешь, что можешь победить. Ты даже сейчас считаешь, что справедливость возможна... Дурак.
А вот я... Я другой. Я не такой как ты. Меня никогда не интересовала справедливость и прочие эфемерные понятия. Жизнь, она мимолетна, слишком мимолетна, чтобы тратить ее попусту. От жизни нужно брать все... что берется. Нужно наслаждаться каждым мгновением по полной программе. Никаких ограничений, никаких сожалений. Макси, Макси... Меня с самого начала интересовала только власть. Власть над другими людьми, власть над ситуацией, власть над собственной судьбой. И с самого начала я делал все, чтобы эту власть получить: качался, чтобы стать сильнее многих; поступил в академию, чтобы получить символ, ставящий меня выше других; манипулировал, подставлял и предавал... У меня никогда не было друзей и товарищей. Они мне просто не нужны. А ты... Ты, правда, думаешь, что я подчинялся тебе потому, что считал старшим? Ха! Да мне просто выгодно было держаться в тени. До поры до времени... А потом...
Год назад на меня вышли люди из правительства. Они так сказали, и у меня не было оснований ставить их слова под сомнение... Они предложили мне сотрудничество – предельно вежливо, без угроз и шантажа, я мог отказаться в любой момент... Но я согласился, потому что их выгода была и моей тоже. Они обещали мне частичку своей власти, а взамен я должен был оказывать посильную помощь. Подправить бумаги, о чем-то умолчать, закрыть глаза на некоторые сделки, которые свершались у меня под носом... Еще кое-что по мелочи – “левой” работы было не так уж много, на самом-то деле, поручения покровителей меня не напрягали, я был по-прежнему почти полностью предоставлен сам себе.
– Не понимаю... Зачем им понадобился именно ты? – спросил Макс. – Что в тебе такого особенного?
– Ничего. Я просто оказался в нужное время в нужном месте, – ответил Алекс. – Им как раз требовался человек в нашем управлении – не слишком заметный, не слишком опытный, не слишком чистоплотный. И, надо сказать, меня эти поганцы раскусили сразу – поняли, что я не тот, за кого себя выдаю. Ну и предложили сделку: им был нужен канал, нелегальный, для транспортировки грузов. Я никогда не вникал, что и как там проходило – их дело, меня же волновала только моя выгода. Кстати, похоже, в управлении еще пара копов работала на этих парней... Не знаю кто – всей информации мне никогда не давали – но часть вопросов время от времени решалась без моей помощи. Два и два легко сложить, а сделав выводы... Молчать и ждать удобного момента – если бы парни из таинственной правительственной организации решили меня кинуть, то я сразу же выбросил бы небольшую информационную бомбочку прямо в сеть. Это была страховка на всякий случай... ну, ты понимаешь, о чем я.
– Примерно... Но откуда тебе известно про инъекторы? И для чего или кого они предназначались?
– Ааааа... Инъекторы... Один из грузов, постоянно переправлявшихся по тайному каналу. У них была какая-то своя лаборатория... Я не вникал в детали, но вывод напрашивается сам собой. И еще мне пришлось выполнять несколько поручений связанных со всем этим... Помнишь интервью, которое мы слушали, пока в машине сидели? Хорошо, все-таки, у доктора Франка язык подвешен, грамотно излагал... Даже я почти понял, о чем речь.
– Доктор Франк?
– Да, одно из ключевых звеньев в проекте. Тайный канал для передачи грузов, лаборатория о которой почти ничего не известно, доктор психологии больше похожий на шоумена и шарлатана в одном флаконе... И инъекторы в этой же куче. Помнишь, он говорил, что якобы не может применить на практике результаты своих исследований в отношении первого, второго и третьего уровней? Так вот – это ложь. Док не должен был говорить всей правды в интервью... а я следил, чтобы все было нормально. Наверняка, не только я, но я – в числе прочих.
– И что? Док справился?
– Ооо! Еще как... Поработал языком на славу – только запутал всех, переведя внимание на мнимые цели. Он расставил акценты, подняв значимость нулевого уровня чуть ли не до космической программы... Теперь и писаки, и доморощенные любители теории заговора бросятся на эту кость, как голодные псы. А мы будем спокойно заниматься своим делом.
– Каким? – тихо спросил полицейский.
– Контроль, – здоровяк расправил плечи. – Контроль, контроль и еще раз контроль. Как думаешь, для чего инъекторы предназначены? Именно для этого – делать из людей послушных марионеток. Один раз выстрелил и готово. Был человек со своими мыслями, мечтами, радостями и горестями... А стал такой же человек, но – наш. Целиком и полностью наш. То, что находится в капсулах, каким-то образом действует на первый и второй уровень... Личные ценности, моральные ориентиры – все меняется так, как нужно нам. И не подкопаешься ведь – почти невозможно определить причину изменений произошедших с человеком.
Алекс наклонил голову сначала вправо, потом влево, разминая шею. Послышался характерный хруст, а на лице продажного полицейского расплылась гаденькая улыбочка.
– Аааа... Хорошо! – несмотря на кажущуюся расслабленность, он не сводил пистолета с бывшего напарника. – Знаешь... Жаль, что мне не дали побаловаться с этими штуками... Ну, с инъекторами... Наверное, это очень весело, видеть как человек, в которого ты выстрелил, становится куклой. Наверное, это даже веселее, чем то, что я сделал с беднягой Гансом... А классно тогда получилось, да? Всего пара звонков – и такой впечатляющий результат. Помнишь, как ты кричал, что найдешь виновных, как ты заставишь их молить о смерти и тому подобную чушь? Я помню-ю-ю-ю... Я тогда с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться прямо тебе в лицо. Веришь – мне было весело, просто невероятно весело!
– Ганс... Так вот значит, как все было... – голос Макса вновь стал мертвым и бесцветным, таким же, как его лицо. – Алекс... Б.Б... Как ты мог... Нет, ну как ты мог, а? Ради маленького кусочка власти предать все и вся... Подонок, настоящий подонок.
– Макси, Макси, Макси... Знаешь, почему я ненавижу таких, как ты? – Алекса передернуло от отвращения, улыбка на его лице превратилась в злобную гримасу. – Вы считаете, что мир можно изменить, что он потерявшийся ребенок, которого можно взять за руку и наставить на путь истинный... Ха-ха! Какая чушь! Макси, наш мир это ад. С кипящими котлами страстей, пирующими грешниками и вопящими от боли неудачниками. И ни тем, ни другим ты никак помочь не сумеешь. Нужно устраиваться самому, что я, собственно, и сделал. А ты... Ты, Макси... Рыцарь в сияющих доспехах с крылышками за спиной... Ты так до сих пор и не понял, что находишься в последнем кругу нашего ада. В самом-самом последнем кругу.
Здоровяк радостно осклабился.
– Пора заканчивать. Прощай...
– ...прощай, Алекс. – красное пятнышко расплылось между глаз здоровяка, точь-в-точь, как в дешевой театральной постановке. – У меня два пистолета, а ты подменил обойму только у одного...
Макс Стейн отстраненно следил за падающим вниз телом напарника – тот так и не выпустил из побелевших пальцев пистолета, словно он был соломинкой, способной вытащить из этого ада... Алекс лежал на грязном полу – безнадежно мертвый и на удивление тихий. Он, наверное, даже и не понял, что произошло, и почему его планы превратились в прах... Он, наверное, так и не увидел, где ошибся.
– Ты был хорошим напарником, Алекс... – полицейский подошел к трупу и наклонился, всматриваясь в навечно застывшее на лице предателя выражение радости пополам с удивлением. – Был.
Он провел ладонью по глазам мертвеца, смыкая холодные веки. Странно, но Макс не чувствовал злости – только усталость и все. Даже услышав про Ганса, даже узнав про предательство... Одна из последних фраз убитого начисто вышибла из полицейского желание сопротивляться судьбе. Одна простая фраза...
“Ты так до сих пор и не понял, что находишься в последнем кругу нашего ада. В самом-самом последнем кругу”.
Словно во сне, Макс достал из кармана мертвого напарника ключи от машины, убрал пистолет в кобуру, медленно передвигая ставшие деревянными ноги, вышел на улицу. Мир заволокло пеленой, реальность растворилась в белесом тумане, ориентиры пропадали один за другим... Дружба, работа, все то, что было сделано за эти годы, все перевернулось с ног на голову. Полицейскому казалось, что он смотрит в бездну, бесконечно глубокую и бесконечно пустую, где нет ничего, даже пустоты...
Открывая дверь полицейского автомобиля, Макс вдруг вспомнил о своей семье. Мысль пришла настолько неожиданно, что он даже вздрогнул и дернул рукой, едва не выронив ключи. Семья... Слова Алекса... Предательство... Полицейский похолодел, сделав нехитрый вывод, ему стало страшно – причем боялся он не за себя. А потом пришла следующая мысль, и холод сменился обжигающим изнутри теплом – Макс понял, что ничего не чувствует, думая о жене и дочери. Ни любви, ни нежности. Он ни капли по ним не скучал и беспокоился ровно в той же степени, в какой патрульный коп волнуется за безопасность переходящей дорогу старушки. Иными словами, он просто не хотел проблем. И только...
В машине были ноутбук, сломанная рация, запасные обоймы и недоеденный завтрак. После недолгого раздумья Макс забрал любимую игрушку напарника, решив проверить одну догадку. Для этого, правда, нужно сперва немного пройтись пешком... Полицейский оглянулся, скользнув глазами по пустынной улице. Пока еще пустынной – скоро здесь будет не протолкнуться от машин с мигалками, Макс уже слышал их заунывный вой, медленно просачивающийся сквозь дневное пекло... Нужно уходить, причем – немедленно.
Он взял только ноутбук, справедливо полагая, что от сломанной рации толку не будет, а запасаться патронами, чтобы устроить маленькую войну – не только глупо, но еще и бессмысленно. Двери остались незапертыми, а ключи Макс зачем-то забрал с собой... Зачем? А кто знает – наверное, как и ноутбук, они возвращали ему чувство реальности происходящего. Они были материальными и твердыми, а не сумеречными миражами, как заброшенный склад, инъекторы, подавляющие личность, и мертвый напарник с красным пятнышком между глаз...

За всю дорогу ему не попалось навстречу ни одного человека – улицы словно вымерли, окна домов пялились в небо пустыми глазницами, а припаркованные у тротуара машины были как бронированные сейфы – запертые и безмолвные. Нужный переулок нашелся почти сразу – хоть Макс не заезжал в этот район почти год, его память услужливо подсказывала направление, а чувство узнавания приятно холодило кожу. Дверь оказалось завалена хламом – так же, как он ее тогда оставил. Ржавые железки, подгнившие доски, пара ящиков... Полицейский смел все это в сторону и, пробежавшись пальцами по шершавой деревянной поверхности, нащупал тайную пружину. После чего, услышав характерный и очень знакомый щелчок, потянул ручку двери на себя.
Внутри Макс сразу включил свет, не беспокоясь о том, что его присутствие могут обнаружить – решетки на окнах подвальчика и покрытые копотью стекла превращали это место в идеальный тайник. Где можно хранить что-то важное или прятаться самому, если появится необходимость. Не то, чтобы Макс планировал совершить преступление, украсть деньги или важные документы... Вовсе нет, тайник он обустроил просто так, на всякий случай, поддавшись мимолетному порыву, настроению, прорвавшемуся в однообразные будни из беззаботного детства. Ему просто хотелось уединения – хотя бы самой возможности этого... Макс и предположить не мог, что ему придется использовать свое убежище... так. Что ему придется прятаться, как последней крысе, удравшей в нору с украденным кусочком хлеба.
– Черт...
Он с трудом закрыл дверь, но запереть ее не смог – старое дерево отсырело и разбухло, и защелка никак не хотела возвращаться в гнездо. Максу пришлось подпереть ручку подвернувшимся под руку стулом – ясное дело, что эта баррикада не остановит тех, кто пойдет по его следу, но, по крайней мере, излишне любопытные дети сюда забраться не смогут. Закончив с дверью, он подошел к столу и раскрыл ноутбук, намереваясь найти кое-что в сети... И проверить или опровергнуть свои подозрения.
Шнур мягко вошел в разъем, лампочка замигала, фиксируя соединение, картинки на экране сменились. Макс открыл новое окошко и вбил нужный адрес. Ему пришлось немного подождать, прежде чем перед ним высветились жирные, как мухи, буквы, облепившие страницу сверху донизу. Новости, новости, новости... Он никогда не любил это место, но всегда заходил, чтобы узнать, что произошло в мире. Вот и теперь он проглядывал заметки, разыскивая нечто вполне определенное. И нашел – причем, почти сразу...
Заголовки статей вопили так, что хотелось закрыть ладонями уши:
“Дьявольская бойня в адском пекле!”
“Кровавый кошмар в спальном районе!”
“Убийца не пожалел даже маленького ребенка!”
“С полицейскими – жестоко!”
Везде рассказывалось про чудовищное преступление – какой-то обкурившийся отморозок вломился в дом, где жила семья офицера полиции. Сначала убийца смертельно ранил женщину, а потом, оставив ее истекать кровью в гостиной, отправился в детскую комнату... Потом медики насчитают десятки ножевых ранений на теле ребенка, а в тот момент умирающая мать тщетно кричала в трубку, захлебываясь кровью... Она дозвонилась в полицию и умоляла помочь им, она просила скорее приехать и спасти ее дочь... Но никто не успел вовремя. Приехавшие полицейские нашли в доме два еще теплых тела. И убийцу, спящего на крыльце и подложившего под голову руку... Руку с зажатым в ней окровавленным ножом.
Макс пролистнул страницу, ища фотографии жертв. Он уже знал, что увидит, но хотел убедиться наверняка. Пальцы полицейского дрожали, когда на экране появилось улыбающееся лицо молодой красивой женщины. Лицо, которое он видел каждый день с момента свадьбы...
– Мишель... – имя всплыло в памяти и тут же погасло. – Нет... Нет. Нет!
Макс почти кричал, слова будто искали что-то в его душе, искали, но не находили, проскальзывая мимо, как проскальзывает сквозь пальцы холодный жесткий ветер. Это напоминало попытку игры на арфе с оборванными струнами... Прошлое было отсечено, обрезано, как горелая корка с буханки хлеба. Макс помнил все – лицо жены, ребенка, прикосновения, слова, запахи, смех... Он помнил все, но все это не вызывало у него никаких эмоций кроме одной – горечи. Словно тогда был один человек, а сейчас – совершенно другой. Двойник, отражение в зеркале, искаженное и перевернутое...
Полицейский схватился за голову и закрыл глаза. Стены сжимались тугим кольцом вокруг его черепа, в висках стучали отбойные молотки, глаза болели, как после бессонной ночи. И мыслей не было – совершенно. Точнее, Максу не хотелось думать, потому что тогда пришлось бы поверить словам Алекса – поверить в то, что мир это ад. И в то, что он, то есть Макс, находится в последнем кругу этого ада. А еще – что все, сделанное им за недолгую жизнь, просто борьба с ветряными мельницами, бессмысленная и беспощадная. Что справедливости нет и не будет, а есть только грязь, которая затягивает и больше не отпускает...
– Лучше не двигайся, – рядом с дверью объявилась тень, похожая на человека. – Иначе придется использовать на тебе вот эту штуку.
В тусклом свете лампы недобро блеснули знакомые очертания... Точно такой же пистолет Макс видел в железном ящике на складе. Алекс, бедный мертвый Алекс, называл их инъекторами... Полицейский поднял глаза на незваного гостя и тихонько вздохнул.
– Как вы меня нашли? – спросил он. – Ноут?
– Ноут, ноут... – подтвердила тень. – Мы не очень-то доверяли твоему напарнику и установили кучу жучков. На всякий случай.
– Не стоило, наверное, брать с собой эту игрушку Алекса... – бесцветным голосом сказал полицейский. – Тем более что я предвидел такое развитие событий...
– Не стоило... Честно, мы очень удивились, когда удалось настолько просто тебя вычислить. Мы думали, что ты умнее. А ты оказался такой же пешкой, как и Алекс.
Маска полностью скрывала лицо тени, но полицейскому показалось, что гость улыбнулся.
– Он настолько помешался на власти, что во всем остальном был полным идиотом... Когда информация о нашем небольшом канале поставок попала к копам, Алекс должен был предупредить нас, чтобы мы могли на время свернуть деятельность и затаиться. Но он зачем-то потащился проверять упомянутые стукачом точки сам. Да еще и напарника с собой прихватил – наверняка хотел тебя подставить. Видно, уж очень сильно ты его достал своим идеализмом... Ты ведь такой же, как он, только с другим знаком. Вы оба – слепые фанатики, увлеченный одной идеей. Именно поэтому для нас вы являетесь пешками и только.
– Пешки? Как же так? Алекс ведь считал, что представляет из себя нечто большее.
– Хех... Все пешки метят в ферзи, ничего удивительного. Это их мечта, причем, мечта несбыточная.
– А вдруг?
– У нас "а вдруг" не бывает, – тон незнакомца стал властным. – Случайность, везение или невезение... Какая ерунда! Оправдание для слабых. Тот же Алекс – вполне мог узнать намного больше, помочь нам с исследованиями, с организацией тестового полигона... Но его интересовала только власть. Он даже не понял, чем мы на самом деле занимались. Довольствовался сказочкой о пистолете, превращающем людей в некое подобие зомби... Хех.
– Сказочкой? – удивился Макс, по-прежнему сидевший за столом. – Значит, инъектор не стирает личность человека?
– Почему же? – в свою очередь удивилась тень... точнее, сделала вид, что удивилась. – Еще как стирает. Подчистую. А потом перезаписывает.
– Но тогда...
– Похоже, ты, как и Алекс, просто не понимаешь, – заметил гость. – Мы сказали ему, что более важными являются исследования первого и второго уровня, что нужно скрыть наши успехи, привлекая внимание общественности загадками уровня нулевого. И он поверил... И ты тоже – поверил. Вы оба поверили в эту... чушь.
– Чушь? Но как же так...
– А вот так – нашей главной целью всегда был и будет нулевой уровень психики. Этот фундамент, на котором основывается мир каждого человека. Этот способ прямого воздействия на реальность... – продолжала вещать тень. – Та же власть, только в иных сферах. Абсолютная власть... Могущество, которому нет равных... Зачем пытаться исправить существующий мир, переделать его под себя, если можно просто создать новый? Заманчиво, правда?
– И вы...
– Нет, – в голосе незнакомца послышалось разочарование. – Пока все наши эксперименты были неудачными. Мы будто ходим кругами, не приближаясь к разгадке, но и не удаляясь от нее... Впрочем, зря я тебе столько рассказываю.
Тень подняла инъектор на пару миллиметров выше и сделала вид, что целится в Макса.
– Хочешь что-нибудь сказать на прощание?
– Нет, – теперь настала очередь полицейского улыбаться и снисходительно смотреть на гостя. – Я лучше просто с тобой попрощаюсь.
Он достал свой пистолет, прекрасно зная, что противник не станет стрелять – ведь нужно попасть в тело, которое сейчас защищено столом и раскрытым ноутбуком...
– В чем дело? Не хочешь выстрелить в голову? – Макс тщательно прицелился, понимая, что теперь можно никуда не торопиться. – Ты занял неудачную позицию... И недооценил меня.
– Думаешь? – гость был противоестественно спокоен, так, словно держал в рукаве пару-тройку запасных тузов. – Зря, мы никогда не ошибаемся...
Он прислушался, будто ожидая чего-то, а потом, спустя минуту, расслабился и опустил инъектор. Под дулом пистолета и пристальным взглядом загнанного в угол и потому очень опасного полицейского незнакомец вел себя так, будто находился в своем доме, в уютной гостиной, в мягком кресле с бокалом хорошего вина в руке. Так ведет себя тот, кто думает, что победил... Нет – тот, кто знает, что одержал победу.
Макс окаменел и тоже прислушался, наконец, уловив краем уха едва различимый шорох. У себя за спиной, в нескольких метрах...
– Ну что, Молох, приобщим его к нашему делу? – еще один гость, невидимый, стоял сзади.
– Давай, Сапфир, будет весело, – первая тень сняла маску, явив бледное, как смерть, лицо молодого мужчины. – А то засиделись мы у себя... Нужно развеяться.
Засиделись? Развеяться?! О чем они? И кто они, черт их возьми, такие?! Максу очень сильно хотелось оглянуться, но полицейский прекрасно понимал, что не успеет – стоит ему резко дернутся, как второй гость тут же всадит ему в спину заряд из инъектора... Можно выстрелить в первого незнакомца – но это ничего не даст, ведь убежать он все равно не сможет... Неподвижного Макса постепенно охватывало отчаяние – поднимаясь из самых глубин души, оно отравляло мысли, растворяло их, как кислота, обжигало нервы ноющей болью... А потом пришла новая мысль, показавшаяся полицейскому единственным выходом.
Он растянул губы в резиновой улыбке, быстро, как смог, поднял руку с пистолетом и развернул ствол, встретившись глазами с черным пятном дула. И нажал на курок... Попытался нажать, считая мгновения до небытия. Попытался, потому, что невидимый Сапфир не позволил своей жертве избежать предначертанной участи... Маленький твердый предмет сильно ударил в спину Макса, заставив полицейского вздрогнуть, как от электрического разряда.
“Наверняка, останется синяк, наверняка, ушибленное место будет долго болеть... Спать, как же хочется спать... Перед глазами все плывет, голова не держиться... Я падаю, будто в бездонную пропасть... Кто я? Как я сюда попал?.. Почему здесь все одинаковое... Почему здесь ничего нет?..”
Со счастливой улыбкой сумасшедшего провожая растворяющиеся мысли, теряя воспоминания, как теряет перья падающая камнем вниз птица, Макс закрыл глаза и расслабился. Он не знал, сколько длилось его ожидание, он не думал ни о чем и не хотел ничего. Он просто был, слившись воедино с серым безмолвием... А потом...
Стало темно.

 

1​

Проливной дождь разогнал немногочисленных прохожих, очистив улицы и ненадолго вернув им свежесть. Человек в плаще, похожем на одеяние вампира, принюхался – он любил этот запах, хотя к самим каплям, падающим с хмурых небес, относился скорее отрицательно. У него не было длинной шевелюры и модной прически, которую мог растрепать шквалистый ветер, а одежда надежно защищала от сырости и холода, но перспектива, пусть даже и совсем немного, напоминать мокрую курицу...
– Пф... Чертов дождь.
Человек в плаще брезгливо смахнул воду с ладоней и зашагал прямо через многочисленные лужи, поднимая в воздух целую армию брызг. Мимоходом он очередной раз порадовался собственной предусмотрительности... и армейским ботинкам, совершенно непромокаемым и прочным, как шкура крокодила. Такую ценную вещь непросто достать, но если знаешь надежных поставщиков, то нет ничего невозможного. Главное, иметь при себе достаточно денег. И уж на что, на что, а на бедность человек в плаще не жаловался никогда.
Таким как он платили хорошо, даже очень хорошо...
Козырек неприметного дома отсек дождь, и человек в плаще оказался перед входом в ночной клуб, называвшийся довольно странно – “Хихис”. Насколько он знал, хозяин заведения придумал это слово, очередной раз обкурившись травки. Ему тогда привиделось нечто зеленое и бесформенное, булькающее и зовущее. Эдакая гигантская амеба, довольно шумная, причем звук, который она издавала, напоминал повторяющееся слово... Хихис.
Эндрюс Заффиро считал хозяина клуба свихнувшимся наркоманом (и был не одинок в этом), но предпочитал держать язык за зубами. Не потому, что боялся, не потому, что считал, что каждый человек сам себе судья, просто... он не очень-то любил говорить. Объяснять что-то кому-то, доказывать свою точку зрения и опровергать мнение оппонента... Слишком скучно и утомительно. И время...
Слишком много времени уходит впустую, думал человек в плаще, наткнувшись на очередное препятствие – охранника клуба, угрюмая рожа которого преградила ему путь. Крепкий, широкоплечий детина, уже достаточно взрослый, чтобы считать себя важной шишкой, но еще недостаточно опытный, чтобы понимать, когда следует сделаться тише воды и ниже травы... А еще он не знал человека в плаще и потому считал, что без проблем разберется с очередным приблудным незнакомцем, который решил заявиться в клуб, не позаботившись для начала обзавестись приглашением.
Погода была собачей, как и все остальное...
– Сюда нельзя!
Молодой парень в дурацком плаще, с соломенными волосами и глазами цвета чистого неба. Он не выглядел опасным и не казался важной персоной. А значит, нечего ему делать в “Хихисе”, совершенно нечего...
– Ты глухой? Я же сказал тебе тормознуть! Вход только по приглашениям! Есть у тебя такое? Нет? Тогда проваливай, пока я добрый!
– Пф... – тирада охранника позабавила Эндрюса. – А если я останусь? Что будет?
– Не шути со мной! – набычился громила, недвусмысленно засунув руку в карман. – Я ведь могу и разозлиться!
– Хочешь со мной разобраться?
– Хочу!
– И не хочешь узнать, как меня зовут?
– А мне плевать! Будь ты хоть папа римский, хоть шериф, да хоть кто! Полюбому сейчас получишь...
– Неужели? – Эндрюс смотрел на охранника с интересом. – А если я... Хром?
– Хро... м?
Громила сначала побледнел, потом судорожно сглотнул и, наконец, нерешительно отступил в полумрак коридора у себя за спиной.
– Не может быть... Тот самый?
– Тот, тот, можешь не сомневаться.
– Я... ясно... – залепетал охранник. – Проходите, пожалуйста, простите, я тут недавно, не узнал... Кто бы мог подумать... Ошибка, моя ошибка... Больше не повториться... Поверьте...
Парень стелился, как трава перед ветром, и Эндрюсу стало противно, что его на мгновение посетила мысль прикончить это жалкое существо. Пусть живет, пусть дальше выполняет свою роль... Такие тоже нужны этому миру. Как и сам Эндрюс Заффиро. Он тоже нужен... Наверное.
Поэтому человек в плаще не стал насмехаться над и без того униженным охранником, а просто шагнул в полумрак. Он уже бывал здесь и знал, что длинный узкий коридор закончится еще одной дверью, за которой, собственно, и располагался клуб.
Место, где падшие люди бесконечно продляли свое падение. Место, где спиртное лилось рекой, а порок витал в воздухе, как сигаретный дым. Место, где можно забыться, но нельзя забыть. Место, где реальность кажется зыбкой, а мечты можно коснуться рукой... Место, где можно было найти нужного человека.
Эндрюс вошел в зал и остановился, присматриваясь к немногочисленным посетителям. Вряд ли клиент находится здесь, но нельзя исключать и такого варианта. Он и так слишком далеко зашел, чтобы сейчас проиграть из-за невнимательности... Эндрюс скользил взглядом по залу, сравнивая расслабленные физиономии бандитов, продажных чиновников, маменькиных сынков и папенькиных дочек, швыряющихся деньгами направо и налево, с образом, намертво вбитым в память. Смотрел, морщился от отвращения, сравнивал и переводил взгляд на следующего. Он чувствовал себя как паук страдающий арахнофобией, попавший в банку к сородичам. Мерзость, жуткая мерзость...
Не найдя нужного человека, Эндрюс презрительно фыркнул и уже собрался пройти через зал к вип-комнатам, но его внимание привлекло еще кое-что... Кое-что в самом центре... На сцене... Под жадными взглядами десятков пар глаз... Извиваясь, как клубок змей, искривив губы в слащавой улыбочке, прикрыв глаза и приоткрыв рот... Танцевала девушка, на которой одежды было не больше, чем на новорожденном... Танцевала, воплощая в себе мечты всех мужчин, собравшихся в этой дыре...
Почти всех.
Эндрюса передернуло, он затрясся, как припадочный, и радостно оскалился. В его глазах появился нездоровый блеск, а кулаки стали непроизвольно сжиматься и разжиматься. Сжиматься и разжиматься... Один миг, один-единственный миг он дал волю своей слабости, не стал сдерживать вырвавшееся из глубин подсознания желание вытащить пистолет и выпустить всю обойму в извивающуюся на сцене мерзость. Убить, раздавить, уничтожить. Немедленно... Эндрюс загнал лишние мысли обратно, взял тело под контроль и избавился от вспыхнувших, как спичка, эмоций, вновь превратившись в этакого робота без страха и упрека.
И он еще раз не без удовлетворения отметил, что отказ от любого оружия был не самым плохим выбором... В конце концов, нужно же давать шанс своим противникам... И себе – шанс не наделать глупостей.
Человек в плаще прикрыл глаза и, стараясь не вдыхать едкий сигаретный дым, шагнул в зал...

– Не занято? Можно сесть рядом?
– Мы все свободны.
– Пф... это точно не про меня – я вынужден торчать в этой дыре и ждать у моря погоды.
– Но разве ты не сам выбрал это?
– Хм... Пф... Пожалуй, для начала нужно промочить горло, а что до меня с первого раза не доходит... Бармен, мне водки!
– Стоит ли начинать с алкоголя?
– Ну не воду же пить. Кроме того, по секрету, я ее терпеть не могу – с тех пор как в детстве чуть не утонул. Знаешь, вроде ничего страшного в воде нету, да и плавать я умею сейчас, как рыба. Но... не нравится мне вода и все тут.
– Ты слишком спешишь... Сколько сижу здесь – все проносятся мимо, как шальные мысли, у всех дела, все опаздывают, торопятся и все равно не успевают. Никто за это время не захотел составить мне компанию... Пока не пришел ты. Спасибо.
– Да за что спасибо-то? Подумаешь дела – пришел и сел рядом. Тоже мне подвиг. К тому же, я ведь и для себя стараюсь – время-то нужно скоротать... И вообще, с чего ты взял что я... что все спешат? Я вот вообще сейчас вынужден маяться ожиданием... Может ты сам просто слишком медленный? Просто выпал из потока времени... Так бывает, я знаю.
– Ты не видишь главного...
– А ты видишь? Кстати, как тебя зовут, философ?
– У меня нет имени. Точнее, я его забыл... Потерял в прозрачной жидкости, плещущейся между прозрачных стенок стакана. Смотри, как она переливается, сверкает в свете ламп, источает резкий аромат, который ни с чем не спутать... Все там, в ней, в этом стакане. Вся моя память, прошлое, мечты... У меня были мечты? Вот так новость... Хе-хе. Шучу. Конечно же, были. Наверное. Давным-давно...
– Так ты каждый день сюда приходишь?
– Я не ухожу...
– И тебя не выгоняют?
– Я местный талисман, символ... Заодно повод придумать очередную глупую шутку. Я их забавляю, и они меня терпят... Пока у меня есть деньги, конечно же.
– Помню-помню, сколько раз приходил – ты всегда здесь... Ух! Ну и злая эта водка! Пф... Кстати, почему ты не спрашиваешь мое имя?
– Хром... Я знаю.
– Значит, знаешь... И не боишься?
– А зачем мне боятся? Пусть это делает тот, кого ты ждешь.
– И то верно... Ну, еще по одной. Бармен!

Коридор был таким же, как любой другой коридор в старом здании – широкий, темный и ветхий. Кажется, хозяин “Хихиса” намеренно не делал здесь ремонт – возможно, хотел сохранить атмосферу места, а может, считал, что и так сойдет. Честно говоря, Эндрюса эти вопросы интересовали постольку поскольку – он пришел в клуб, чтобы пообщаться с Микки Карлито, главой местной мафиозной семьи, и не намеревался задерживаться в гнезде порока дольше необходимого. В конце концов, за терпение ему сверху не доплачивали...
Эндрюс быстрыми шагами преодолел коридор и остановился у белой двери в самом конце. Эдакий тупик, отмеченный цифрами 1,5,4,2,3,3. Как и прочие номера, этот ничего не означал – хозяин “Хихиса” просто бросал кости и записывал на бумажку, что выпадало. Опять же – для колорита и пущей таинственности. Вот только Эндрюс понимал, что все это – простая глупость, ведь не стоит играть с тем, о чем и представления не имеешь... Хотя, неважно, это проблемы одного-единственного человека, которому и так немного жить осталось. В таких вещах Хром не ошибался – в чем угодно, но только не в этом. К сожалению...
Продолжая с улыбкой сожалеть о том, чего нельзя изменить, Эндрюс присматривался к двери. Та была чуть-чуть приоткрыта, изнутри слышались приглушенные голоса, сквозь щель сочился искусственный свет. Может, просто выбить хлипкую преграду хорошим ударом ноги – для эффектности – после чего, напустив на себя расхлябанный вид, вломиться в помещение. Эндрюс так бы и поступил, если бы клиент был рангом пониже, но на главаря мафии такие штучки не подействуют... Точнее, подействуют, но скорее отрицательно – за оружие схватится или попытается скрыться. Пфф... Лишние проблемы – ненужные проблемы.
Особенно, если за них не платят...
Эндрюс, по прозвищу Хром, расстегнул верхние пуговицы плаща и, открыв черную, как ночь, рубашку, вытащил из ее кармана небольшую фотографию. С обтрепанными краями и выцветшим лицом немолодого уже человека. Микки Карлито собственной персоной – лысоватый, полноватый, страшноватый. Хотя, скорее просто неприятный – казалось, что вся грязь, которой он каждый божий день занимался, оставляла след на его лице. Мазок за мазком, стежок за стежком... И получился Франкенштейн. Ха-ха... Очень смешно...
А самое смешное – Эндрюс знал, как выглядит клиент, зачастую даже встречался с ним до этого, но, когда поступал новый заказ, не мог обойтись без фотографии. Без этого атавизма... Словно ниточка протягивалась в прошлое и позволяла не забыть, то, что было... Было? Кто знает... А еще дело никогда не заканчивалось, как нужно. Никогда, ни разу еще не было так, чтобы все шло по плану. И, хотя человек по имени Хром не знал неудач, даже он сам не мог сказать, что произойдет на этот раз...
И насколько забавным это будет.
Он ухмыльнулся и осторожно приоткрыл дверь, показав тем, кто был внутри, половину своего лица. Левую, с отливающим лазурью глазом и снопом ярко-рыжих волос. Достаточно необычный вид, который, однако, не позволял однозначно определить владельца данной физиономии...
– Что за? Ты кто такой?
Микки, развалившись в кресле, курил сигару и, прищурясь, разглядывал гостя. Внимательно так разглядывал. Недобро... Его скривившийся в гримасе рот и сетка морщин явственно говорили о плохом настроении, в котором пребывал мафиозный босс, а два телохранителя, стоявшие слева и справа, прозрачно намекали на наличие надежных средств убеждения.
– Ты что тут забыл? Проваливай! Пока цел...
Он выпустил поток сизого дыма, изображая из себя грозного огнедышащего дракона. Шутовской жест, но для случайного прохожего такого будет вполне достаточно. В самом деле – не светить же без дела пушки... Вот только в этот раз Микки просчитался.
– А если... – дверь со скрипом отъехала в сторону, как театральная портьера, обнажив истину, тонкие губы гостя сложились в подобие улыбки. – Я останусь? Ну, просто так... ненадолго... из любопытства... что тогда?
– Хро... хро... – Микки судорожно сглотнул, едва не выплюнув сигару. – Хром! Ты... Ты... Откуда? Зачем? Какого черта!
– Решил повидаться... с тобой. Лично.
Эндрюс, словно не замечая телохранителей, пересек комнату и остановился в паре шагов от мафиози.
– Спайк! Кроули! Стоп! Пусть говорит... – Микки погасил пыл своих бойцов, уже приготовившихся броситься на нахального гостя. – Разобраться с ним мы всегда успеем...
– Успеете, успеете... Вот только почему у тебя голос дрожит, а, Микки?
– Не твое дело!
– Ну не мое, значит, не мое, – покладисто ответил Эндрюс. – Я, все же, не за этим пришел.
– А зачем? Что тебе надо, Хром? Если хочешь работать на меня, то пришел не по адресу – мне такие отморозки не нужны...
– Отморозки? Пффф... – гость закатил глаза. – Ладно, оставим... У меня для тебя кое-что есть...
– Ну, давай уже, говори, надоел... – раздражение Микки Карлито стремительно приближалось к критической точке. – Тянешь время, как бездомный, который задолжал ростовщику... Знаешь, такие выкрутасы меня жутко злят... Дошло?!
Он едва-едва не сорвался на крик, но быстро опомнился и, хмуро разглядывая Эндрюса исподлобья, замолчал. Повисла тягучая пауза, во время которой Спайк, громила с рожей бультерьера и медвежьими лапами, бросал на гостя оценивающие взгляды, а Кроули, субтильный тип в черных очках и помятой серой шляпе, презрительно кривился, мол, надоели ему все эти глупости...
– У меня... ультиматум, – наконец, заговорил Эндрюс. – Люди... просто люди, которых я не буду называть, хотят, чтобы ты и твоя шайка завязали с наркотой. Здесь этого не нужно... где угодно, только не здесь.
Вновь наступила тишина – Спайк, сообразивший, что в воздухе запахло чем-то легковоспламеняющимся, радостно осклабился, обнажив два ряда ровных и белых, как у лошади, зубов. Он хотел драки и останавливал громилу только приказ босса. Пока останавливал... Второй же телохранитель Микки Карлито, которого тот назвал Кроули, отнюдь не горел желанием ввязываться в потасовку, напротив, он всем видом показывал, как его достала эта ситуация, все эти разборки и вообще, хорошо бы сейчас завалиться на диван с бутылочкой пива и до полуночи пялиться в экран телика... Ну а сам Микки...
Сам Микки был зол. Очень-очень-очень зол.
– Ты что о себе возомнил?! Ты совсем сдурел?! Тебя по голове сильно приложили?! Или что?! – мафиози шипел и хрипел, как хорек, которому прищемили хвост. – Или ты думаешь, что на тебя не найдется кого покруче? А, Хром, думаешь, ты бессмертен?
– Да нет... просто я не боюсь умереть, – Эндрюс зевнул и добавил. – В отличие от тебя.
– Ты... Ты... – хрипел Микки. – Да я тебя...
– Это следует понимать, как отказ принять ультиматум? – уточнил гость.
– Кх... хм... знаешь, Хром... А чего ты такой борзый? – прищурил один глаз, чуть успокоившийся Микки. – Я же знаю, кто тебя послал... Но он всего лишь посредник... И я знаю, кто хочет меня отсюда выжить. Но они остаются в тени... Хитро, хитро.
Мафиози откашлялся и продолжил, сверля Эндрюса маленькими злыми глазками, будто пытаясь проникнуть сквозь броню равнодушия, которой окружил себя гость.
– Вот ты, Хром... Нафига тебе все это? Да таких бойцов как ты... С руками оторвут! За любые бабки! На любых условиях! Нафига ты работаешь с этим придурком? Он же подставляет тебя... Сколько людей хочет тебя убить? Со сколькими бандами ты перегрызся? Сколько копов мечтают упечь тебя в темную камеру до скончания века? Нафига тебе это?
– Скучно... может быть. А может, мне это просто нравится, – Эндрюс зевнул. – Или, к примеру, меня достала жизнь... И хочется попробовать чего-нибудь эдакого... Новизны... Острых ощущений.
– Острых ощущений? Новизны? Скучно?! – задохнулся Микки. – Ты спятил! Да даже если так... Какое тебе дело до нашего бизнеса? Наркота... Да везде сейчас она! Все этим занимаются! Подумаешь... Ну какая разница – умрет какой-нибудь идиот, попав по пьяни под машину, или загнется от передоза? Ну не все ли равно? Тебе то какое до этого дело? А, Хром? Ответь!
– Хе-хе... До них мне никакого дела нет. А вот до вас есть. Очень даже есть...
– Ну, какая... какая разница?!
– Большая. Знаешь... – Эндрюс задумался. – Меня всегда бесили те, кто наживался на горе других... Я всегда считал, что нет ничего на свете более омерзительного, чем счастье за чужой счет... В жизни, естественно, все звучит не так возвышенно. Понятное дело, в жизни все сложнее, чем на словах. Но...
Гость склонил голову, веки сошлись, превратив голубые глаза в узкие злые щелочки, сквозь которые просвечивала пустота.
– Таких как ты, я терпеть не могу. Вот и все.
– Хха! А придется терпеть! – начал злорадствовать мафиози. – Ты ведь собачонка! Тебе приказали договориться со мной – и ты проглотишь свою неприязнь, и будешь искать компромисс! Ведь так, Хром? Я прав?
– Не совсем, Микки, не совсем... – Эндрюс шагнул вперед. – Мышонок, ты не знаешь всей ситуации... Мне сказали уладить одно маленькое дело – избавиться от наркоты в этом районе. Наркотой заправляешь ты... И как я с тобой буду это улаживать – исключительно мое дело. А значит... Я тебя убью.
Гость улыбнулся.
– Спайк! Спа-а-а-а-айк! – завизжал побелевший, как потолок, Микки. – Кроули! Хватайте Хрома... Нет! Защищайте! Защищайте меня... Избавьтесь от этого ублюдка, черт вас возьми! А-а-а-а-а...
Спайк, довольно фыркая, навис над неподвижным Эндрюсом.
– Хром... Ты силен... – громила размял кулаки, расправил плечи, потом раздвинул лапищи в стороны, будто желая обнять наглого гостя. – Давно хотел с тобой... Уффф... Померяться силой... Уффф... Я ведь медведь... Так меня называют... Уффф... Я еще никому... Никому... Никому... Кхаааааа...
Он, выпучив глаза, пытался сделать вдох, но воздух категорически отказывался проникать в легкие, а грудь пылала, словно ее облили раскаленным маслом. Спайку казалось, что с него живьем сдирают кожу, а спина, которой он хорошенько приложился о стену, нещадно саднила.
– Ка-а-а-а-ак... Кхаааааа... – хрипел громила. – Ка-а-а-а-ак ты...
– Ай-ай-ай, Мышонок Микки, – качал в это время головой Эндрюс, уже позабывший про незадачливого телохранителя. – Что же ты сам со мной не сразишься? Или тебе... страшно?
– Пошел ты! Отморозок! Да я тебя... – пытался блефовать мафиози, уже понимая, что проиграл. – Кроули! Кроули! Что стоишь, черт тебя возьми?!
– Ща... – лениво промямлил человек в очках и шляпе. – Щас усе будет, шеф, не боись.
Он потянулся к карману куртки, в котором, очевидно, лежал пистолет. Бледная рука опустилась вниз, открыла застежку, проникла внутрь... Кроули еще успел удивиться спокойствию Эндрюса – тот и бровью не повел, с легкой иронией следя за манипуляциями второго телохранителя. А потом... Потом он понял, что не может даже пальцем пошевелить, как муха, попавшая банку с медом. Все тело Кроули будто прилипло прямо к воздуху... Он чувствовал себя, как бабочка, приколотая иголкой к листу картона. Он чувствовал... Чувствовал, как стекает по лицу пот, как стучит сердце – все быстрее и быстрее, как замедляется дыхание и череп пронзает жуткая боль...
– Так-то лучше, – гость удовлетворенно проследил за падением второго телохранителя, без сознания свалившегося на пол рядом с Микки. – Теперь мы остались одни... Тет-а-тет, если можно так сказать.
– А может... – мафиози заискивающе улыбнулся. – Может, мы как-нибудь договоримся? У меня есть деньги... Много денег! Или может партия товара? Она вот-вот должна прибыть... А, Хром? Может, договоримся?
– Какое заманчивое предложение... – Эндрюс сделал вид, что погружен в тяжкие раздумья. – Знаешь... А я, пожалуй... Откажусь. И не откажу себе... В удовольствии.
Улыбаясь, как праздничный клоун, строя гримасы и паясничая, Эндрюс ударил мафиози. Кулаком в живот, разрывая кожу и ломая кости. Потом еще раз и еще – со стороны казалось, что человек, по прозвищу Хром, просто играется, шутит. Что его удары не достигают цели, а просто “гладят” Микки Карлито. Вот только после таких “поглаживаний” последний хрипел и плакал от нестерпимой боли, кашлял кровью и бледнел, хотя и так уже был белее горного снега.
Микки Карлито умирал... И умирал очень медленно и в страшных мучениях – так же как те, кто отправился в мир иной благодаря его наркотикам.
– На этом все... – Эндрюс осмотрел помещение. – Прощайте, ребята.
Он разжал пальцы, в которых продолжал держать старую фотографию, и кусочек твердой бумаги, кружа и петляя, как павший лист, опустился на пол. Лицом вниз...

– Ты слишком легко завел разговор с почти незнакомым тебе человеком... Я бы сказал, что возможны два варианта.
– Что за варианты?
– Либо ты душа компании и купаешься во внимании, обращенном к тебе со стороны окружающих...
– Неа, это точно не про меня.
– Тогда второй вариант – ты одинок. И одиночество гнетет тебя, подспудно, на подсознательном уровне, так, что ты не понимаешь, что же именно с тобой не так. Я прав?
– Пф... Ну да, я одинок. Но! Мне это нравится. И сознательно, и подсознательно, и сверхсознательно, и... как еще там может быть? В общем – у меня все отлично.
– А друзья...
– Их у меня нет – я так решил с самого раннего детства.
– Но почему?
– Потому, что люди – слабы. Они не способны устоять перед соблазнами и пороком. Все высокие устремления, вся их мораль, все принципы... Все заканчивается вместе с едой и деньгами, за которые эту еду можно купить.
– Но не все же такие...
– Почти... все.
– А ты?
– Я другой.
– Разве?
– Знаешь... Многие говорят о ценности человеческой жизни, одновременно втайне мечтая с особой жестокостью прикончить половину своих знакомых. А я... Я говорю о ценности человеческой смерти. И думаю об этом. И мечтаю тоже об этом. И живу... этим.
– Выходит, ты убийца.
– В какой-то мере.
– И скольких ты уже отправил на тот свет?
– Я сбился со счета.
– Ты сущий дьявол...
– Нет, я враг дьявола. И враг бога. Я... воздаяние.

Какой путь – верный? Эндрюс нашел свой ответ на этот извечный вопрос. Нашел еще тогда, когда, по меткому выражению одного из товарищей, “гнил, как куча опилок” в приюте для детей, которых бросили родители. Нашел не благодаря друзьям, наставникам, обществу, а скорее вопреки всем. Вопреки людям и против людей...
Он не знал, как оказался в “Прибежище”, смутные воспоминания отмечали его жизнь начиная с пятилетнего возраста – старые игрушки и огромный сад, строгие воспитатели и упоительная свобода за пределами приюта, которая казалась недостижимой... Проблески памяти, как золотые вкрапления в пустой породе, каплями робкого дождя падали снизу вверх... То, как он убежал гулять без спросу, и его наказали... Как потом, спустя несколько месяцев, он прочитал свою первую книгу – это был простенький боевик, без особого смысла и морали. Но Эндрюсу понравилось, и он надолго оккупировал местную библиотеку, обладавшую, правда, очень скудным запасом книг. Зато там были журналы – наука, техника, диковинки со всего света... Он читал и читал, набивая мозг информацией, читал, не задумываясь о том, как запомнить такую тучу фактов, событий, имен... Все получалось само собой, и Эндрюс думал, что так и должно быть всегда.
Потом, много позже, они с ребятами играли в одну странную игру – каждый должен был подбежать к старому дереву в дальнем углу сада и, спрятав лицо в огромном дупле, рассказать все свои мечты и желания. Вдыхая запах сырого дерева, сбиваясь и начиная снова, шепча то, что больше никогда не осмелишься повторить вслух... Каждый из них проделал путь от покосившейся беседки, служившей местом постоянных собраний, до дупла, поведав мертвому древесному скелету свои тайны. После они запечатали этот “тайник”, забили отверстие старыми тряпками и сухими ветками, кто-то даже нашел немного смолы, которая послужила отличным клеем...
Прошло два года, Эндрюс, прочитавший от корки до корки все книги и журналы в местной библиотеке, отчаянно жаждал новых знаний. И скучал, жутко скучал по свободе, которая, как ему тогда казалось, была на расстоянии вытянутой руки – за оградой. И он решил устроить побег, совершенно не думая о последствиях, не представляя, что же будет делать потом, когда выберется “на волю”... Естественно, Эндрюса поймали, естественно, он был наказан. Но наказали не только одного мальчишку – все его одногодки, с которыми он играл в саду и делился наивными детскими секретами и мечтами, остались без обеда и ужина. А ведь в “Прибежище” и без того не баловали своих питомцев разносолами...
Дети бывают жестоки. Очень жестоки. И, одновременно, легко забывают то, что с ними происходит. Даже самая свирепая потасовка через час-другой превращается в совместное обсуждение набега на близлежащие яблони. Так уж устроены люди... И Эндрюс не был исключением. Он прекрасно понимал, что ему достанется на орехи, что его знакомые и приятели, пострадавшие из-за его же самодурства, захотят проучить виновника своих бед. Это было так же естественно, как восход солнца или луна, освещающая ночь. И не это оставило первый страшный след в душе мальчика... Первую рваную и никогда не заживающую рану...
Он помнил тот день, он снился Эндрюсу каждый день, с небольшими вариациями. Он каждый день видел, как мальчишку с соломенными волосами и пронзительно-голубыми глазами мутузят товарищи, а тот молча терпит и только время от времени тяжело пыхтит, как паровоз, преодолевающий гору. Он чувствует боль от ударов, он чувствует соленую кровь на губах, он чувствует тепло, разливающееся по телу. Болезненное тепло. Но он терпит, он пока еще может терпеть, и все бы ничего, если бы не... Друг. Его первый и последний друг.
В тени раскидистого дуба, отдавая во власть ветру длинные русые волосы, широко распахнув глаза, похожие на россыпь драгоценных камней... Иногда это мальчишка. Иногда – девчонка. Но всегда друг молча наблюдает за экзекуцией, не делая малейшей попытки остановить происходящее. Он (или она) молчит и смотрит. Молчит и смотрит, как марионетка, запутавшаяся в своих нитях... И каждое мгновение, каждый раз, когда Эндрюс встречается с этими пустыми глазами... Его тело пронзает боль, уходящая и возвращающаяся с глухими ударами сердца. Эта боль вытягивает из него силы, как сотня пиявок, он чувствует, что проваливается куда-то, куда-то, где ничего больше нет... А потом...
Просыпается.
Так было всегда. Все годы, проведенные в приюте. Все годы, когда он работал на Босса. Почти всю его сознательную жизнь... Он видел сон, этот проклятый сон. И память... О! Она хранила еще массу всяких воспоминаний. Одно из которых выделялось на фоне остальных. Это произошло много позже, через два или три года после того, как Эндрюс поклялся самому себе, что у него никогда не будет никаких друзей. И подруг... Тогда он случайно разговорился со своим воспитателем, который, пребывая в благодушном настроении, не прогнал излишне любопытного подопечного, а, напротив, охотно ответил почти на все вопросы...
"Скажите... А почему Вы меня так назвали? Почему я – Эндрюс Заффиро?"
"Почему? Хороший вопрос. Фамилия у тебя такая, потому что ты драгоценный".
"Драгоценный? Это как?"
"А вот так, малыш. Ты - десятитысячный ребенок, попавший в наш приют. Подобные совпадения нельзя игнорировать..."
"А имя?"
"Твое имя было написано на бумажке, приколотой к одеяльцу, в котором тебя сюда принесли. Мы не видели этого человека, мы лишь утром нашли тебя, лежащего у самой двери. И ты молчал..."
"Значит... Значит... Значит, у меня есть мама!"
"Есть, как и у всех. Вот только... Ты ее не найдешь, малыш. Никогда".
Вот и все. И весь разговор... Потом наставник вновь стал угрюмым и молчаливым, а еще позже и вовсе сгинул без вести. Поговаривали, что он спился и, в очередной раз накатив пару рюмочек, по неосторожности упал с моста в реку. А может, и не сам упал... Кто знает? Что до Эндрюса, то ему было все равно – он уже услышал от своего наставника все, что хотел. Даже больше...
О том, что происходило дальше, человек, называвший себя Хромом, предпочитал не вспоминать. Не потому, что там были какие-то неприятные события, скорее наоборот – потому, что там ничего особенного и не происходило... Он прожил в приюте еще несколько лет, становясь все более замкнутым и начитанным, а когда ему, наконец, стукнуло восемнадцать, просто ушел, получив документы и немного денег. Дальнейшее существование не особо беспокоило Эндрюса – он знал, что сможет устроиться в этом мире. Так или иначе.
Потом на него вышел Босс. Потом ему пришлось попасть во множество переделок... Попасть и непостижимым образом выбраться, не получив и царапины. Может, из-за этого его и прозвали Хромом – за мрачноватый блеск или за твердость... Ему, если честно, было наплевать, что там думают другие. Ему просто нравилось прозвище... Хром... Коротко и ясно... И трудно с кем-то спутать...
Вот так он жил – день за днем, год за годом, упрятав душу и чувства в броню, не пропускающую и капли света. Он был словно куколка, которая никогда не превратиться в бабочку, он был – и его не было... Эндрюс будто не принадлежал этому миру, скользя по его граням, как лыжник, мчащийся вниз по горному склону. Работа, отдых, работа. Распорядок, доставляющий удовольствие, распорядок, не меняющийся год от года... Оставалось ли здесь место для любви?
Конечно же, нет.

Эндрюс вышел на улицу, когда наступила ночь, и в узком переулке единственным источником оставался только тусклый фонарь. Он покачивался и негромко скрипел, рождая смутные тени, иные из которых были слишком уж подозрительными. Человек по прозвищу Хром знал, что это означает, но не подавал виду – пока все шло по его плану. Он просто спрятал руки в карманы плаща, рассеянно взглянул на черное, без единой звезды, небо и, насвистывая, направился прямо в темный, как сама ночь, проход между домами. Ждать ему пришлось совсем недолго...
– Эй, у тебя мелочь есть? Деньги... Давай сюда все, что в карманах...
Сгустки тьмы слева и справа отлепились от стен и превратились в человеческие фигуры. Обе щуплые и тонкие, как зимние ветви, но движения первого были деревянными и слишком уж резкими, а второй, казалось, немного дрожал. Хотя, наверное, это просто лампочка фонаря, что остался за спиной Эндрюса, моргала, судорожно пытаясь исторгнуть из себя остатки света...
– Лучше делай, что говорит мой друг... – второй грабитель, совсем молодой парень, сделал шаг вперед. – Он шутить не любит.
– Да-да! Пошевеливайся! – голос первого был таким же резким и неприятным, как и его движения. – Чо нам тебя – всю ночь ждать? А? А?! А??!!
Его глаза заблестели, как лунный свет в воде застывшего озера, а улыбка, появившаяся на лице, напоминала бред сумасшедшего – такая же бессмысленная и ненастоящая. Второй грабитель, которого все эти метаморфозы несколько обеспокоили, начал озираться и облизывать губы. Наверное, его сильно напрягала компания отмороженного напрочь приятеля. Наверное, он не знал, что ему делать...
А может, просто не хотел знать.
– Не беспокойтесь... Вы, оба... – сказал Эндрюс, не сводя пристального взгляда с первого грабителя. – Это не займет много времени. Вы ведь часто тут промышляете? Каждую ночь, верно?
– Ты, мелкий ублюдок! Не заговаривай мне зубы... – скривился в гримасе первый, тот, что с оловянными глазами. – Понял?! Гони бабки и проваливай, пока цел!
– А иначе что? Ты убьешь меня? Или как? – усмехнулся Эндрюс. – А вы знаете кто я?
– Мне плевать, кто ты! – рычал и гримасничал первый... это казалось тем более сюрреалистичным, в свете того, что он был совершенно спокоен... куда как спокойнее своего товарища. – Гони деньги, урод! Мы никого не боимся!
– Даже... Хрома?
– Кто такой Хром? Не знаю я никакого хрома!
– Я – Хром...
– И что? Можешь засунуть это имя себе в задницу... Мне плевать, понял? Мне на все плевать! И...
– И тебе не хватает на дозу... – заключил Эндрюс. – Тебе и твоему приятелю. Вы ведь из-за этого грабите прохожих? Чтобы найти денег на наркоту? Вот только... сегодня неудачный день.
– Чооооо?! Ты что ли мне помешаешь? Ха-ха-ха! – смех обкурившегося был таким же ненастоящим, как и все остальное. – Да я тебя... Да я тебя прямо здесь урою! Понял?!
– Зачем мне мешать... Просто у Микки больше никто и никогда ничего не купит.
– Микки... Микки... – мыслительный процесс давался грабителю с трудом. – Микки?! Какого черта? Что с этим засранцем? Мы хотели к нему завалиться за новой партией...
– Придется вам подождать... Потому что у Микки проблемы... Большие проблемы... О-о-о-о-очень большине проблемы.
– Проблемы? Какого черта ты тут несешь?! Кто ты вообще такой?!
– Я уже говорил, я – Хром. А Микки... он умер.
– Умер... – глаза грабителя впервые с начала разговора прояснились. – Как... это?
– А как умирают? Раз и все, – Эндрюс провел ладонью по горлу. – Нет его больше. Понимаешь? А скоро... скоро не будет и вас.
– Чегоооооооо? – опешил наркоман. – Ты что, угрожаешь? Угрожаешь НАМ?!
– Да нет... просто говорю... – человек в вампирском плаще склонил голову набок и улыбнулся. – Говорю, как есть.
Он знал, что грабители не стерпят такой наглости, и те вполне оправдали его ожидания... Сперва обкурившийся наркоман вытянул из кармана грязной помятой куртки складной нож, а затем в руках второго, который с самого начала казался более благоразумным и менее пропащим, появился обрезок стальной трубы.
– Ну, ублюдок? – радовался первый грабитель. – Что ты теперь будешь делать? А? Уже обделался, небось? А?
– Да, уже дрожу... – Эндрюс облизал губы. – От нетерпения.
Шаг вперед, быстрый, настолько быстрый, что глазами не уследить, затем взмах рукой, чуть медленнее, достаточно для того, чтобы второй грабитель отшатнулся, и ладонь прошла немного в стороне от его лица... Промах? Нет, вовсе нет – все происходило так, как задумал Эндрюс, уже сжимающий пальцы грабителя, которыми тот держал импровизированную дубинку.
– Лучше... – человек по имени Хром с силой дернул металлическую трубу на себя... дернул так сильно, что если бы грабитель не отпустил железку, то остался бы без кисти. – Отдай это мне.
Эндрюс ухмыльнулся.
– А теперь... – сталь мрачно блеснула. – Закончим нашу маленькую игру.
Удар. Грабитель с пустыми глазами завопил от боли и, баюкая сломанную руку, упал на колени. Нож глухо стукнулся об асфальт перед ним.
Удар. Второй отлетел в сторону, нелепо размахивая руками, как сломанная кукла, и затих, впечатавшись в кучу мусора. Он был жив и даже не покалечен – только потерял сознание. Эндрюс не хотел убивать тех, у кого был шанс... Только убирал с дороги – и все. А вот другие, те, кто тянет за собой, в зыбкую зловонную жижу, товарищей... Те заслуживали смерти. Медленной и мучительной.
– Больно?
Эндрюс небрежным пинком перевернул поскуливающего наркомана на спину.
– Очень больно? – заботливо осведомился он, склонившись над поверженным грабителем и больше всего в этот момент походя на старого черного грифа. – Вот до чего доводят вредные привычки... Теперь ты не сможешь пользоваться правой рукой. Какая жалость... Но у тебя еще есть левая!
Стальная труба вновь поднялась и опустилась, раздался характерный хруст и, почти сразу, хриплый стон наркомана, из которого всю дурь уже вышибло нестерпимой болью. Он лежал, с растерзанными окровавленными руками, и боялся пошевелиться. И страдал, очень сильно страдал... А Хром... Хром улыбался.
– Ой... я хотел сказать – была левая.
Эндрюс отбросил в сторону трубу и тотчас забыл о ней, как обо всем, что оставалось в прошлом. После чего поднял складной нож, немного повертел и прищурил правый глаз.
– Что с тобой? Теперь ты не сможешь никого припугнуть этой маленькой игрушкой? – лезвие медленно выползло из рукояти. – Какая досада... Но, знаешь, это еще не самое худшее, что с тобой могло случиться.
Фигура, укутанная в плащ, полностью заслонила от грабителя остальной мир.
– Нет, не самое худшее... Потому что настоящее веселье начнется сейчас...
Эндрюс всматривался в полные ужаса глаза наркомана, которые уже не блестели, а казались черными кляксами на скривившемся от боли лице. Он смотрел и смотрел, доводя жертву до самых глубин отчаяния, смотрел, будто ожидая очевидного вопроса... Но не дождался, и это сильно огорчило человека по прозвищу Хром.
– Ты слышал о татуировках? Иногда на коже вырезают слова, иногда картинки... А иногда... Имена.
Лезвие ножа медленно опустилось вниз и мягко, пока еще мягко, коснулось лица грабителя.
– Это, должно быть приятно... Когда ты кому-то настолько дорог, что он решил увековечить память о тебе...
Сталь все так же медленно проникла под кожу, окрасившись алым, и начала свое движение, разрезая плоть... Это, наверное, было очень болезненным... Наверное, поверженный и беспомощный грабитель просто сходил с ума от обжигающих воплей нервных окончаний... Но, при всем при этом, он так и не шевельнулся, не в силах отвести взгляда от глаз Хрома...
– Знаешь... А мне до сих пор немного обидно... Никто не решился на такое ради меня... Никто не счел меня достаточно близким и родным человеком... Это меня огорчает... Понимаешь?
Эндрюс говорил и говорил, продолжая свою экзекуцию. Для грабителя это были долгие часы мучений, а для самого Хрома... Для него время текло так... Как текло. И все происходящее для него было как занятная игра... Будто он вырезал рисунок на деревянной доске, старательно выводя линии и стараясь, чтобы рука не дрогнула и не испортила его творение... А в конце... В конце ему даже стало немного жаль, что все уже позади.
– Готово, – Эндрюс печально рассматривал кровавые буквы, прочертившие лицо неудачливого грабителя. – Теперь и я есть... Где-то.
Он сложил нож и бросил на грудь жертвы. Пора уходить, нет никакого смысла ночевать на улице... Эндрюс встал и, перешагнув через едва живое тело, собрался убраться восвояси...
– По... по... сто... ой!
– Что? – удивился человек в плаще. – Ты еще можешь говорить?
– По... по... че... му?
– Почему я расправился с вами?
– А... Да...
– Хорошо... Теперь можно и сказать... Вас заказали. Кое-кому не понравилось, что на посетителей клуба нападают отмороженные наркоманы... И меня попросили уладить это недоразумение. Я специально пошел через переулок, хотя обычно предпочитаю добираться домой на такси... Я хотел вас найти – и я вас нашел. Забавно, правда?
Эндрюс отвернулся и неторопливо зашагал по переулку, медленно удаляясь от места “схватки”. Он постепенно растворялся в темноте, все больше и больше походя на недобрую тень, пока, наконец, не стал зыбким силуэтом, зловещим знамением грядущего дня...

– Убийца... Ты убивал даже женщин?
– Почему даже?
– Особенно? Я видел твои глаза...
– А... Ты про это... Нет-нет. Я провожу разделительную линию между мухами и котлетами. Работа это работа, а ненависть это ненависть. Первое никогда не переходит во второе, а второе никогда не становится первым. Даже если заказчик редкостная скотина, о которой мне и думать-то противно, а заказанный – мой лучший друг, которого я люблю и уважаю... Даже в этом случае я выполню свою работу, если сочту это... Правильным.
– А как же чувства? Мир стоит на них...
– Миру на них наплевать. Чувства... Пф... Иллюзия для обреченных, бессмысленная и пустая. Любовь, ненависть, приязнь, отвращение, желание, злость... Все это не более чем миражи, которыми иногда приятно себя потешить, но жить ими... Глупо. Чувства нельзя потрогать, нельзя ощутить, они не дают стабильности и спокойствия. Они – не реальность. И еще кое-что...
– О чувствах?
– Да не совсем... Понимаешь, для меня клиентами являются и заказчики, и заказанные. Тем более что в следующий раз они вполне могут поменяться местами... Все может быть в нашем переменчивом, как женщина, мире. И ни от чего нельзя зарекаться. Боль...
– Ты попался в ее сети.
– Я-то? Бог со мной... Знаешь еще что забавно – моя работа это боль для других, а моя ненависть – боль для меня. Но нельзя жить только работой – иначе я давно стал бы бесчувственным роботом... Да что там бесчувственным – безвольным, как кукла. А этого мне не хочется... Совсем не хочется. Поэтому, в перерывах между заказами, я отдыхаю. И мой отдых... Моя ненависть. Как просто, правда?
– Просто? Но не всегда...
– Не всегда простые решения бывают самыми лучшими? Пф... Это мне известно. Знаешь... Я не уверен, что поступаю правильно. Я могу ошибаться – смертельно ошибаться. Но это не причина отказаться от жизни... От жизни, как ее понимаю я.
– И ты не пожалеешь?
– Никогда.

После непродолжительного отдыха (пара книжек, вечер у телевизора в компании пакета с яблочным соком, продолжительный взгляд на хмурое закатное небо) Эндрюс завалился к Боссу. Доложить о выполнении заданий, получить деньги, ну и поинтересоваться – если ли чего новенького. Если начистоту, то, конечно, не было никакой нужды приходить именно сегодня – второй заказ выполнен задолго до намеченного срока, как минимум неделю можно безвылазно сидеть в квартире и маяться ерундой. В конце концов, работа не волк – проволочную ограду не перегрызет, проводку прожекторов не перекусит и, петляя из стороны в сторону, в зеленых насаждениях не скроется. В конце концов, Босс был более чем доволен своим подчиненным и легко закрывал глаза на мелкие слабости. Но...
Эндрюс решительно, хоть и без ненужной спешки, прошел по пустому, как его холодильник, коридору, остановился возле двери, на которой не было никаких табличек и надписей, и осторожно постучал. Услышав приглушенный голос Босса, человек по прозвищу Хром, повернул ручку и шагнул вперед, оказавшись в небольшой и очень светлой комнатке. Над головой, как летнее солнце, пылала мощная лампа, посередине стоял стол, а по бокам – два книжных шкафа. Правда, книги лежали лишь в одном – том, что был слева. Другой же служил для хранения целой армии папок – тоненьких, как терпение любителя толерантности, и пухлых, как добродушные любители вкусной и здоровой пищи. Они стояли вперемешку, напоминая цветастую и разношерстную праздничную толпу, вот только радостного в них было немного...
– Привет, Эндрюс! – Босс, восседавший за столом, лицом к двери и спиной к забранному частой решеткой окну, всегда называл своего подчиненного по имени... тот ценил это. – Как жизнь? На сколько уже уменьшил всемирные запасы яблочного сока? Центнер, два?
– Бери выше, – усмехнулся гость. – Три, четыре, пять... Я сбился со счета – так вкусно было.
– Оооо! – полноватое лицо Босса расплылось в приветливой улыбке. – Вижу, ты зря времени не терял... Я ждал тебя много позже. Или... – он слегка нахмурился. – Или ты потерпел неудачу?
– Я? Неудачу? – глаза Эндрюса превратились в льдинки... пока еще равнодушные. – Не шутите так Босс...
– Ладно-ладно, – замахал руками хозяин комнаты. – Не воспринимай все настолько серьезно... Значит, ты позаботился о заказе? И о втором тоже?
– Конечно, в лучшем виде... – Эндрюс чуть прикрыл веки и медленно, со вкусом, провел ладонью по своей шее. – Они больше не доставят проблем.
– Вот как... – Босс пригладил аккуратно подстриженные темные волосы и склонил голову, оперевшись о руку, как мыслитель древности. – Это хорошо. Это о-о-о-о-очень хорошо. Если честно – я сам хотел звонить тебя и просить поторопиться с текущими делами...
– Вы хотите сказать...
– Да, есть новый заказ. Крайне важный... Я бы даже сказал – жизненно важный. И срок выполнения до безобразия короток...
– Сколько?
– Три дня.
– Пф... Забавно.
– Да не особо... – Босс вздохнул. – Эндрюс, ты же знаешь, как я ценю тебя... И лишний раз дергать не стану... Сам понимаешь, чем лучше относишься к работнику – тем больше он старается... Но... тут случай особый. Меня попросили... Очень важные люди... Те, от кого зависит существование нашего маленького предприятия... И я... Не могу отказаться. Прости уж старика...
– Довольно, – жестко ответил Эндрюс. – Хватит ныть и жаловаться... Тем более что повода нет – я не против взяться за новое дело. Неважно, кто заказчик и кто клиент... Мне наплевать, какое положение они занимают в правительстве или в преступных кругах. Мне... не терпится начать.
– Понятно... – хозяин комнаты впал в глубокую задумчивость. – Нет, я конечно предполагал... Допускал подобную возможность... Но чтобы так сразу... Без лишних разговоров и сомнений... Нет, слишком неожиданно... Ладно!
Босс хлопнул ладонью по столу, а затем извлек из ящика неприметную папку.
– Значит, так... – он перевернул первую страницу. – Смотри внимательнее – это профессор Алессандро Тиамати. Важная шишка... Тебе придется его найти.
Гость, мягко ступая по ковру, подошел к столу, притянул к себе папку и вгляделся в черно-белую фотографию. Выражение легкого удивления появилось на его лице, когда он как следует разглядел изображение нового клиента.
– Это профессор? – сказал Эндрюс, делая большую паузу после каждого слова. – А почему он без очков и гладко выбрит?
– Это старая фотография.
– Аааа... ясно, – на самом деле у человека по прозвищу Хром была масса вопросов, но он решил пока с ними повременить. – И что я должен сделать после того, как найду клиента? Убить? Покалечить? Вправить мозги?
– Нет-нет-нет! – вновь замахал руками хозяин кабинета. – Ты что! Какое убить... Наоборот – ты должен присмотреть за профессором.
– Присмо... что? Присмотреть? Я что – нянька? – вкрадчиво спросил Эндрюс. – Профессор не сможет ознакомиться с ночной жизнью города самостоятельно?
– При чем тут это... – помрачнел Босс. – Его хотят прикончить, причем – очень серьезные люди.
– Заказчики – очень серьезные люди... Их враги – тоже очень серьезные люди... – гость неприятно усмехнулся. – Скоро от серьезности не протолкнуться будет... Куда тогда подастся бедному любителю развлечений Хрому? Топиться, однозначно топиться...
– Хватит, Эндрюс, ты же знаешь, я не люблю такие разговоры...
– Ладно-ладно, Вы правы, хватит болтать попусту.
– Итак, мы договорились?
– Да, я беру заказ. Но есть еще одно дело...
– Дело? Ты о чем? – удивился Босс. – Ааааа... Точно, деньги...

Замок щелкнул, как сломанная ветка, закрывая дверь, ведущую наружу. Скорее этот звук стоило назвать полускрипом-полухрустом, но Эндрюс предпочитал не вдаваться в такие подробности. Повернуть ключ, обернуться, взвесить в руке тяжелый темный пистолет. И улыбнуться... предвосхищая.
– Боишься, что кто-нибудь придет ко мне на помощь? – прикованный к трубе наручниками, Босс, выглядел совсем несолидно... на уровне уличного бродяги, не выше. – Не бойся, ты же знаешь, что у меня нет охраны...
– Знаю. Но я не боюсь... – Эндрюс сделал пару шагов к своему бывшему покровителю и остановился, задумчиво разглядывая папки на полках шкафа. – Не боюсь... Просто не хочу, чтобы нам помешали.
Он ласково улыбнулся.
– Не хочу, чтобы нарушили такую милую интимную обстановку... Ты и я, один на один... Интригующе, правда?
– Ты пересмотрел тех дурацких мультиков... – огрызнулся Босс. – Бредовые идеи, бессмысленные подозрения...
– Бессмысленные? Пф... – в голосе прозвучала ирония. – Я так не думаю.
– Но Эндрюс! Я же всегда помогал тебе... Кто пригрел безвестного бродягу, который никого не знал в нашем районе? Кто дал тебе еду и крышу над головой, когда ты в этом больше всего нуждался? Кто нашел тебе работу? Кто поддерживал тебя всегда и во всем, а, Эндрюс?
– Ты.
– Да, я. И разве я когда-нибудь обманывал твое доверие?
– Нет, такого не было.
– Тогда... почему?! – Босс едва не закричал. – Почему ты поступил со мной... так?!
– Мера предосторожности... – Эндрюс вертел в руках пистолет. – И еще, я хочу узнать кое-какие ответы. На неприятные вопросы.
– Неприятные? О чем ты?
– Например... – человек по имени Хром поднял руку и медленно, очень медленно навел пистолет на голову пленника. – За сколько ты меня продал этим твоим большим людям?
– Про... дал? Ты что! – Босс завопил так, что чуть не сорвал голос. – С чего ты взял? Зачем мне это? Какая глупость! Бред! Полнейшая чушь! Как ты мог даже подумать... С чего ты взял, что я продал тебя? Я же дал тебе новое задание! Перевел деньги на счет за уже выполненные... Все, как договаривались! Почему ты...
– Хорошо ты излагаешь, правильно, – одобрил Эндрюс. – Вот только... Зачем тебе заряженный пистолет в ящике стола, а? Чтобы пугать ворон и прохожих, да? Не надо пытаться сделать из меня идиота, Босс, все равно не получится...
Человек по прозвищу Хром замер, слушая тишину. Он ждал, что сейчас скажет Босс, какие еще аргументы приведет в пользу своего предательства...
“Я не хотел, они заставили меня... Я не смог отказаться... Предложение оказалось слишком выгодным...”
Эндрюс уже не раз и не два встречался с такими отговорками, всегда недоумевая – неужели кто-то может поверить в такое? Или и в самом деле достаточно поманить пачкой купюр или пригрозить пудовым кулаком, чтобы человек добровольно положил голову на плаху... И если бы только свою – еще и всех друзей следом потянул... Может, Эндрюс и вправду отстал от жизни? Может, он не видит того, что очевидно остальному миру?
Гость стоял в центре комнаты – хозяин положения и судья своего бывшего повелителя. Ему нужны ответы и он их получит, это лишь вопрос времени. Но... Он хотел понять, больше всего на свете он хотел понять... Людей. И не мог. Никак не мог постичь то, что другим казалось таким простым...
Выгоду.
А потом... Эндрюс не удивился, если бы почувствовал хоть что-нибудь – боль, беспокойство, странный запах, наконец. Он не удивился, если бы пейзаж изменился целиком, а ярко освещенная комната полностью превратилась в полумрак длинного коридора. Все это можно ожидать, все это можно так или иначе объяснить, пусть даже доводы будут чистой воды фантастикой... Но сейчас...
Он стоял в кабинете бывшего Босса.
И, одновременно, в огромном и пустом, как окружающий космос, здании.
Он видел перед собой некогда важного и солидного человека, ныне дрожащего от страха и всячески пытающегося скрыть свои чувства.
И, одновременно, обрезанный наполовину круг луны, серебривший листья с той стороны стекла.
Он слышал только тяжелое дыхание пленника.
И, одновременно, приглушенный шорох своих шагов.
Он не чувствовал ничего, кроме отвращения.
И, одновременно, чувствовал страх... Потаенный... Скрытый где-то очень-очень глубоко...
Эндрюс широко распахнул глаза и, невидяще, уставился на бывшего покровителя. Затем открыл рот, словно пытаясь что-то сказать, открыл еще шире, показывая желтые неровные зубы, наконец, распахнул так широко, будто хотел проглотить слона. Проглотить или исторгнуть... из себя... Что-то... Ужасное...
– Эндрюс! Эй! Что с тобой?! – спросил Босс, которого протяжный хрип гостя заставил вздрогнуть и насторожиться. – Эй! Ты в порядке?! ЭЙ!
– Я... я... я... – севшим голосом повторял человек по прозвищу Хром. – Я... я... Я?
Ему казалось, что его сознание раздвоилось. Ему казалось, что в одно время, но в разных местах, существуют два ЕГО. Ему казалось, что его сейчас разорвет на две одинаковых половинки... И растерзанно будет не тело, но то, что называют душой... А может... Может... Это наоборот сольется воедино... И тогда... Появится новый человек... Человек ли?..
– Эндрюс! ЭНДРЮС! – завопил Босс, не жалея связок. – Да очнись ты, черт побери! ЭНДРЮС!!!
“Эндрюс... Эндрю... Да... точно... Именно так... Все правильно...”
Человек по прозвищу Хром вздрогнул, как от удара током, осмысленность вернулась в его глаза... И сам он вернулся. Вот только рад этому не был... Впрочем, Эндрюс не вспомнил бы, когда в последний раз испытывал радость.
– Что со мной было? – словно ничего такого не случилось, осведомился он. – Я отключился?
– Да, ты был словно... не ты. Как робот.
– Ясно... – Эндрюс усмехнулся. – Значит, это твой голос вытащил меня с того... из другой реальности.
– Ну... наверное, так и было.
– Ясно... Но не думай, что это изменит ситуацию, в которой мы оба оказались... Не думай, что я прощу твое предательство.
– Предательство, предательство... Заладил, как дятел, который долбит и долбит дерево, в твердой уверенности, что найдет что-то вкусное внутри... – Босс устало закрыл глаза. – Эндрюс, я же тебя знаю... Ты не отступишься... И не забудешь... И не станешь делать скидки на обстоятельства...
– Рад, что ты такой понятливый.
– Зря язвишь... Эндрюс, я не хочу играть с тобой в гляделки... Все равно ты одержишь верх... Я еще помню твой взгляд, которому позавидует любой гипнотизер. Как у удава... Чувствуешь себя кроликом.
– Хороший ты кролик, Босс... С зубами...
– Эндрюс, не надо... Просто задавай свои вопросы. А я отвечу... Давай закончим с этим побыстрее.
– Даже так? Пф... Ну ладно, – Эндрюс прищурился, его лицо стало злым. – Это и в моих интересах... Ла-а-а-а-адно... Тогда, для начала, скажи – кто они?
Гость ожидал любого ответа – инопланетяне, пришельцы из будущего, тайное общество Нового Пришествия, могущественная мафиозная организация, щупальцами спрута опутавшая весь мир... Истина оказалось куда как более приземленной.
– Правительство... – Босс подергал наручники, проверяя насколько те надежны. – Честно говоря, я не разбираюсь во всех этих организациях... Национальной безопасности... Международных отношений... Космических исследований... Эти назвались Агенством Психотронных Технологий. Я окрестил их просто – “психи”, они действительно были немного не в себе... Не от мира сего, как блаженные...
Им требовалось содействие – им был нужен ты. Ну и я, как посредник... Обычно со мной контактировал этот человек... Профессор Алессандро Тиамати. Он же и давал поручения... И следил за тем, чтобы деньги поступали на мой счет. Часть их я потом отдавал тебе – как плату за выполненную работу.
Схема работала как часы, без сбоев и задержек, пока не наступил день... Когда все пошло наперекосяк. Во-первых, со мной связались другие люди из этого Агентства, не проф, который, как я предполагаю, заведовал отделом исследований и разработок, а силовое крыло “психов”. Неприятные ребята... Мягко говоря... Во-вторых, они сказали, что наше сотрудничество заканчивается и, после выполнения последнего задания, мне лучше забыть про то, что АПТ вообще существует...
– ...И они приказали тебе найти профессора, – заключил Эндрюс. – Причем, явно не для того, чтобы мирно с ним побеседовать.
– Ясное дело, тут и монетку бросать не нужно... – Босс открыл глаза, из которых успел бесследно исчезнуть былой страх. – Как только ты найдешь профа – они придут следом. И убьют его... Я так думаю.
– Устраняют опасного свидетеля... Разумно, – гость нахмурился. – Так же разумно, как избавиться от меня после выполнения задания...
– Эндрюс, я не знаю, правда! Я бы никогда...
– Хватит, Босс... Все ты знал и все ты понимал. Не ребенок ведь... Не первый раз... Пф... замужем... Ха-ха... Шутка...
– Ты еще умудряешься шутить в такой ситуации...
– А что делать? – Эндрюс тщательно прицелился. – Плакать? Неа... Лучше я выполню полученное задание... По-своему.
Босс побледнел, отшатнулся, наткнувшись на твердую стену, и зашипел от боли в ушибленной спине. Он понимал, что обречен, он знал, что сейчас все для него закончится, он видел перед собой человека, для которого не было разницы – убить старого приятеля или прикончить очередной пакет яблочного сока... И все же пленник умудрился выдавить из себя последний вопрос.
– Зачем?.. Зачем... Так...
– Ничего личного, Босс, но должен же я когда-то избавляться от прошлого...
Эндрюс улыбнулся и спустил курок. Быстро и мягко.

– Говорят, нельзя усидеть на двух стульях...
– ...ведь в конечном итоге окажешься на полу.
– Говорят, за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. А еще – нельзя поразить одной стрелой две мишени.
– Говорят... Люди всегда болтают. Причем, о том, чего не понимают... В чем разбираются не лучше, чем свинья в апельсинах... Или лимонах... Или грейпфрутах... Это важно? Я так не думаю...
– Ты не согласен?
– С чем? Люди мыслят ограниченными категориями... Два стула, два зайца, две мишени... Пф! Какая глупость! А почему не три? Почему не четыре? Почему не пять?
– Невозможное мешает жить.
– А возможное мешает понимать. Знаю-знаю, я усложняю элементарные вещи... А что делать? Что ты еще можешь мне предложить? В игре под названием жизнь есть победители, которые, как известно, получают все, и проигравшие, которые, как так же известно, это все теряют. Победители и проигравшие, проигравшие и победители, первые и последние, верхи и низы, воспарившие и падшие... Диполярный мир, мир черного и белого.
Мир простоты.
– Ты не согласен?
– Если есть исключение, значит, правило несовершенно.
– Или несовершенен мир.
– Или так... Победители, проигравшие... А что если кто-то не победил, но и не проиграл? Что если он канат, который тянут из стороны в сторону, но никак не могут зафиксировать... Зафиксировать свою победу. Бесконечный процесс, бесконечное скольжение по самой грани. Как канатоходец над пропастью, видящий впереди только белую мглу. А позади оставивший такую же мглу, но черную.
– Всегда можно выбрать.
– А если не из чего выбирать? Если ты как свихнувшаяся белка в колесе вечности? Только и можешь прыгать из стороны в сторону, чтобы не попасть между жерновов... Думаешь, мне это нравится? Думаешь, я хочу выбирать? Думаешь, я принимаю такой выбор?
– Молодости свойственно сомневаться и ничему не верить. И никому не верить. Но, с течением времени, люди теряют эту привилегию.
– Ты опять не понимаешь... Хочешь, скажу, откуда взялось мое прозвище?.. Хром... Слишком громко, чтобы быть простым совпадением.
– Ты не чужд самолюбования. Думаю, это единственное, что тебе остается.
– Опять прав... И опять отчасти... Хорошо, начну с самого начала.
– Твоя нога?
– Да. В детстве я сильно повредил ногу. Так сильно, что стал хромым – ковылял по саду “Прибежища”, как старый дед, и клял все на свете. Это было, кроме прочего, очень больно, знаешь ли. Это было адски больно. А еще больнее – видеть, как играют другие дети... Слышать их слова, встречать их сочувствующие и раздраженные взгляды, чувствовать себя лишним... Отчуждение рождает ненависть, знаешь ли. Причем – ненависть особого рода. Ненависть не к человечеству, но... к себе.
Я ненавидел свою покалеченную ногу. Ненавидел себя. Ненавидел мир, который позволил произойти такому. Ненавидел тех, кто позволяет миру быть таким, какой он есть... А потом я изменился – мне стало все равно. И тогда я стал тренироваться... Я не знал, какие упражнения нужно делать, не знал, как правильно разрабатывать ногу... Врачи вообще говорили, что у меня нет ни единого шанса, что, скорее солнце и луна поменяются местами, чем я начну ходить нормально. Но я им не поверил...
Тренировки, до изнеможения, до полной потери сил... Я понял, что боль, испытанная ранее – лишь преддверие, врата в царство истинной, непостижимой боли... Невыносимых страданий... Которые я должен был выдержать. Должен.
– И ты выдержал.
– Да. Когда я перестал хромать – все были просто в шоке. И другие дети, и воспитатели, и врачи. Многие называли это чудом, кто-то косился и шептался... Они думали, что со мной что-то не так, что я колдун... Какая глупость! Но они верили в свои сказки... Забавно... После исцеления я стал для них еще более чуждым, чем когда ковылял по саду, опираясь на палочку. Они боялись меня, как черт ладана, они избегали моего общества... А самое смешное – мне было наплевать. Я даже радовался такому развитию событий. В тот момент одиночество было для меня поистине сладостным...
– Хром...
– Ах, да, Хром... Они звали меня Хромым, по понятным причинам. Эта кличка, как ярлык, приклеилась ко мне. Мне не было ни горячо, ни холодно, а им нравилось... Дурачки... А потом, когда я выздоровел, обзывать меня так стало бессмысленно... И они переименовали Хромого в Хрома... Хромой, Хром, забавно...
– Они? Переименовали?
– Они... Конечно же, нет... Они на такое не способны... Люди... Хромом себя назвал я. Нужно было яркое, короткое и запоминающееся имя... И я нашел его. Это было просто, это было изящно, это было давно... Да, после той истории с покалеченной ногой и ее чудесным исцелением. Я сказал, что теперь буду зваться – Хром. И они согласились... А что им еще оставалось? Пф...
– Зачем тебе это?
– Мне? Нет... Не мне... Им... Люди. Они просто люди...
– Я знал, что ты так скажешь.
– Я тоже знал...
– Закончим разговор?
– Пожалуй... Мне пора идти. Мой клиент уже здесь. Время...
– Мы больше не встретимся. Прощай.
– Прощай... Жаль, что так поздно...

Профессора он встретил прямо в коридоре – Алессандро Тиамати нерешительно стоял перед дверью в свою комнату и вертел в руках ключи. Услышав шаги, клиент резво повернулся и настороженно воззрился на Эндрюса – так смотрит мышонок, притаившийся в своей норке. Мышонок, который знает, что сейчас он в безопасности, но знает также, что лучше не спускать с коварной кошки черных бусинок глаз. А еще профессор, чье лицо казалось вырезанным из камня... даже не вырезанным, а вырубленным – грубыми резкими ударами... Еще он был похож на ботаника, который вырастил смертельно ядовитый плющ и теперь наблюдающий за ним через толстое стекло.
– Профессор Алессандро Тиамати? – осведомился Эндрюс. – Это Вы? Я не ошибся?
– Нет, никакой ошибки нет... – профессор вздохнул и, наконец, отпер дверь. – Пройдемте, внутри будет удобнее разговаривать...
Он первым шмыгнул в комнату, оставив на Эндрюса заботы о конфиденциальности. Профессор выглядел излишне торопливым и беспокойным... Или хотел таким казаться... Человек по прозвищу Хром ничего не сказал, закрывая за собой дверь, а только сделал в памяти соответствующую отметку. На будущее... Сейчас его больше интересовали кое-какие ответы на кое-какие вопросы. Ну не складывалась головоломка, ни в какую не складывалась... Очевидно, не хватало пары важных кусков... Очевидно, профессор Алессандро Тиамати был тем, кто мог заполнить эти пробелы.
– Вы, как я полагаю, мистер Эндрюс Заффиро? – клиент нервно потирал руки. – Я ждал Вас...
– Ждали? – Хром приподнял одну бровь. – Как это понимать?
– Ах, да, Вы же не в курсе... Понимаете... – профессор замялся. – Я, наверное, должен извиниться перед Вами... Ведь я использовал Вас вслепую.
– Вот как?
– Да-да... Мне самому очень неудобно... Такая неприятная ситуация... Но выбора не было, – профессор негромко вздохнул и сел в кресло. – Понимаете... Меня хотят убить, причем, те же, на кого я работал. Это опасные люди... Причем, обладающие просто невероятным влиянием. Иными словами – если им нужна моя голова, то они ее рано или поздно добудут. Уж с затратами они при этом считаться не будут...
– И Вы хотите, чтобы я спас Вашу шкуру? – прямо спросил Эндрюс. – Чтобы я был Вашим телохранителем? Верно?
– Ну, я бы не стал использовать такие выражения...
– Да или нет?
– Ну... да.
– Тогда и мой ответ – да. Но, с одним условием.
– Условие... – глаза профессора забегали. – Мы не говорили ни о каких условиях... Да и, сами понимаете, я почти ничего не могу Вам предложить...
– Не виляйте... Кое-что у Вас есть.
– Да? Что же?
– Информация, – Эндрюс, все это время стоявший у двери, отошел в сторону и прислонился к холодной стене. – Мне нужны ответы на некоторые вопросы.
– Ответы... Ну, хорошо, я согласен! Только не знаю, смогу ли удовлетворить Ваше любопытство...
– Там посмотрим... А для начала... – Хром задумался. – Скажите, профессор, Вы ведь не итальянец?
– Конечно, нет, а почему Вы спрашиваете? – удивился клиент. – Разве мое лицо похоже на лицо южанина?
– Нет, в этом-то все дело... Вас зовут, как итальянца, но при этом Вы ничего общего с представителями этой нации не имеете. Странно... Я бы сказал, что Алессандро Тиамати – Ваш псевдоним.
– Да, это так... Поразительно! Вы сразу догадались...
– Опыт... Да и несложно это было... Но... – Эндрюс нахмурился, его взгляд стал жестким. – Перейдем от шуточек-прибауточек к делу. А точнее – к вопросам.
– Я готов.
– Отлично, тогда скажите... – Хром провел ладонью по губам и выставил указательный палец перед собой вверх, будто определяя направление ветра. – Скажите мне вот что... Кто заказал Вас моему Боссу?
– Я.
– Зачем?
– Чтобы Вы защитили меня.
– От кого?
– От людей из Агентства Психотронных Технологий.
– Почему они хотят Вас убить?
– Я работал там, был главой отдела разработок и исследований. Я слишком много знаю.
– Чем Вы занимались там?
– Я... – профессор опустил глаза вниз и сделал паузу. – Это долгая история.
– Ничего... – Хром усмехнулся. – Я никуда не спешу.
– Вот как... Хорошо... Тогда я начну с самого начала, – профессор спрятал лицо за сцепленными в замок пальцами. – В то время, шесть лет назад, я был простым ученым, жаждущим славы молодым исследователем, который цеплялся как клещ за каждый грант. Я испытывал серьезную потребность в финансах, нужно было покупать оборудование, нужна была лаборатория... Дальше ютится по чужим углам казалось совершенно невозможным... И тогда появились они – люди из Агентства Психотронных Технологий.
Профессор тихо вздохнул.
– Они... Оказывается, они давно следили за мной... За моими исследованиями... Каждый мой шаг, каждое новое открытие, даже очередная безумная теория... Все анализировалось ими, разбиралось на запчасти и вновь сводилось воедино. Как контактер сказал мне много позже – они так и не смогли понять ход моих мыслей. Именно поэтому они и стали со мной сотрудничать...
– Контактер?
– Да... Человек из АПТ, который решал все текущие проблемы, находил ассистентов и обслуживающий персонал, обеспечивал меня всем необходимым для работы... Эти люди, они настоящие профессионалы своего дела – ни одной оплошности, даже самая незначительная мелочь не ускользала от их внимания... Можно сказать, что я как сыр в масле катался – думал только о своей теории, ставил эксперимент за экспериментом, время от времени гонял нерадивых помощников. И, как результат, дело двигалось... Причем – семимильными шагами.
– Так что за дело-то?
– Психика... Человеческая психика... Меня еще с детства интересовал вопрос – что есть душа. Религия давала ответ, но он меня не устраивал. Я чувствовал – там было что-то еще, что-то кроме некоей божественной искры жизни и призрачной тени бессмертия. Да, это нематериальная сущность, да, она позволяет нам существовать и мыслить, да, она приходит в начале и исчезает в конце. Но... Откуда? Куда? Как? Нет информации, одни смутные предположения, не стоящие выеденного яйца. И тогда...
Я начал свои исследования.
– Звучит интригующе.
– Ну уж не знаю, как это звучит, но... Как бы то ни было, моя работа продвигалась достаточно быстро – появилась концепция, весьма стройная система аксиом... Я не мог их доказать, но этого и не требовалось... Затем я сделал первые выводы, которые оказались обескураживающими. В частности, я предположил, что существует некоторое пространство, которое я назвал единым пространством душ.
– Единое пространство душ? – Хром смаковал каждое слово.
– Да... Это другая реальность, соседствующая с нашей. Точнее, даже не реальность, а надреальность. Или подреальность.
– Первооснова...
– Можно сказать и так... Не думайте, что этим мои выводы ограничились – вовсе нет! Я смог вывести некоторые параметры этого особого пространства, так называемые “параметры доступа”. Иными словами – теперь при определенных условиях я мог совместить оба пространства. То есть, слить воедино мир душ и наш мир, мир материального...
– Как интересно... Значит, АПТ предложили помощь в Ваших исследованиях?
– Да. Они пообещали организовать лабораторию... Видите ли, изначально у меня были лишь теоретические выкладки, которые почти ничего не стоили без экспериментов. Я даже продать свою теорию не мог, так как никому не нужны отвлеченные рассуждения на околопсихологические и околорелигиозные темы... Я отчаянно нуждался в средствах... Иными словами, они выбрали лучший момент. И я согласился, не раздумывая.
– Профессор, профессор! Это все, конечно, весьма любопытно... Но нельзя ли ближе к делу? В частности – зачем АПТ нужны Ваши исследования? И зачем им нужен я? Зачем ВАМ нужен я?
– Вы... Я уже почти подошел к этой части своего рассказа... Понимаете, конечной целью экспериментов были практические опыты на людях... И одного из подопытных звали Эндрюс Заффиро...
– Та-а-а-а-ак...
– Но это не все. Наверняка Вы слышали про доктора... – профессор назвал имя. – Он был своего рода пресс-атташе АПТ, иными словами, доносил до народа то, что этому самому народу позволялось знать.
– Действительно, слышал... Один раз и мельком. Если честно – вся концепция, изложенная им, показалась мне бредом сумасшедшего.
– Вы не одиноки – многие считают мои исследования полнейшим безумием. Более того, кое-кто считает меня умелым мошенником, растаскивающим средства, выделяемые на исследования.
– Я бы не стал отвергать и такого варианта.
– Понятно... Самые простые ответы...
– Ладно, оставим это. Продолжайте, профессор.
– Хорошо... Так вот, этот доктор был просто выскочкой, причем, достаточно бесцеремонным, чтобы поставить свое имя под чужими исследованиями. Он был пустышкой, просто приманкой для журналистов и излишне любопытных резидентов иностранных спецслужб. Я его презирал, но он был полезен, и потому приходилось терпеть присутствие подобного ничтожества... В конце концов, у меня были мои исследования, моя лаборатория, моя теория, пока полностью подтверждавшаяся...
Глаза профессора подернулись дымкой, он откинулся назад и расцепил пальцы. На миг показалось, что он просто заснул и теперь спит с широко распахнутыми веками. Так продолжалось минуту, а затем ученый продолжил рассказ, заметно помрачнев.
– Поймите, я – исследователь... Деньги, власть, развлечения - все это меня не интересует... Я просто хотел найти истину...
– А нашли неприятности, – Хром усмехнулся.
– Неприятности... Вы правы. Я с головой погрузился в зловонное болото, причем, сделал это по собственной воле. Стоит ли теперь жаловаться на превратности судьбы? С самого начала было ясно, что меня не отпустят. Только не эти люди, только не секретная правительственная организация, проводящая мягко говоря не совсем легальные исследования...
– Сочувствую. Но при чем здесь я? Почему Вы выбрали именно меня в качестве подопытного кролика? – Хром улыбался, но глаза его были холодными, как арктический лед. – Мне, если честно, это совсем не нравится.
– Я понимаю... Возможно, Вам покажется глупой моя откровенность... Но, чтобы было понятнее, мне придется еще раз вернуться к моим исследованиям. Видите ли... Как я уже говорил, существует некоторое пространство душ, где находятся все сущности, дающие жизнь людям. На самом примитивном уровне это можно описать как большую сетку, набитую мячами – первый человек берет один мяч, чтобы поиграть, второй человек берет еще мяч... И так, пока мячи не закончатся. Но что, если людей больше, чем мячей? Тогда придется делить один мяч на несколько человек. То же самое и с душами... Население Земли растет угрожающими темпами, людей становится все больше и больше... А пространство душ... Не меняется. Его ресурсы, как и ресурсы нашей планеты, ограничено. Только, в отличие от, например, денег, которые без особых проблем можно разделить на более мелкие суммы, души дробить нельзя... Они изначально дискретны, их число заданно с того самого времени.
– Понятно, значит, одна душа на несколько человек... Только я не совсем понимаю, как такое может быть.
– Я и сам не до конца понимаю... Могу влиять, но не могу толком объяснить – смешно, правда?
– Да что-то не очень.
– Да? Ладно... Теперь, что касается твоего вопроса... Видишь ли, большинство душ соответствует только одному человеческому телу. Души, которые могут использоваться одновременно, особенные и обладают не совсем обычными качествами... Можно назвать эти сущности...
Лучшими.
Профессор подался вперед и уставился на Эндрюса горящими, как свечи, глазами.
– Ты – лучший. Потому я и выбрал тебя в качестве объекта исследований. Таких, как ты, очень мало... И вычислить вас – та еще собачья работа. И тебя мы обнаружили совершенно случайно, просто нелепое стечение обстоятельств...
Естественно, мы не стали упускать удобный случай и сразу же установили наблюдение. И, совсем скоро, выяснили кое-что крайне любопытное... Возможно, ты даже сам не замечаешь, что с тобой не все в порядке. Возможно, тебе кажется, что все происходит так, как и должно происходить... Но мы, как сторонние наблюдатели, пришли к другому выводу, постепенно вычислив, в чем же заключалась особенность твоей души. Видишь ли, Эндрюс... Твоя скрытая способность – влияние. Иными словами, все будет так, как захочешь ты.
– Ух, ты! Значит, если я захочу яблочного соку, то реальность мухой метнется в ближайший бар и принесет мне оттуда пару пакетов? Я правильно понял?
– Не смешно.
– Да и мне тоже... – Хром скривился, совершенно не заботясь о том, что сейчас выглядит, как бандит с большой дороги. – Не особо. Лучший, худший... Звучит, как наивная детская сказка.
– И, тем не менее, это чистая правда...
– Правда? Пф... – по равнодушному тону Эндрюса нельзя было понять, верит он словам профессора или нет. – Ну... допустим. Допустим, это действительно так. Я – лучший. Я – любимое дитя мира. Я – распределенная по множеству материальных тел душа...
Хром откинул голову назад и усилием воли разгладил морщины, превращая лицо в маску хладнокровного убийцы.
– Допустим.
– Сейчас, наверное, последует какое-то “но”...
– Последует, конечно, последует... – сказал Эндрюс. – Но что мне с этого? Ведь я даже не помню, не знаю, что из себя представляют другие люди... материальные сущности... С которыми у меня общая душа. Я даже не знаю, как с ними связаться...
– Да, это так... – профессор вздохнул. – Потому, что я тебе этого не сказал. Время, слишком мало времени осталось... Послушай, я забрал все свои записи, все, до чего смог дотянутся... Знаешь заброшенный пятиэтажный дом на углу?
– Ну, допустим, знаю... Только при чем тут он? Эту рухлядь снесут через неделю, а на том месте построят гостиницу... Или дорогой ресторан... Если честно – я не особо интересовался.
– Совершенно верно, здание скоро будет уничтожено... Людьми из АПТ.
– Что-о-о-о-о?! – в холодных глазах Хрома мелькнула тень удивления. – Но зачем?!
– Улики... Они заметают следы, уничтожая одну из лабораторий проекта “Снисхождение”.
– Проект “Снисхождение”? Вот как вы, значит, назывались... А та дышащая на ладан дыра – бывшая лаборатория? Ничего себе! Прямо под носом... А я даже и подумать не мог...
– Никто не мог. Мои наниматели были настоящими профи... Впрочем, я уже об этом упоминал... Так вот. В том здании, на третьем этаже, в комнате 316, в ящике стола лежит папка с документами. В ней – вся информация по проекту, которую я смог достать за остававшееся у меня время... Найди и прочитай. Это очень важно. И, самое главное, там упоминается такое понятие – “точка перехода”. В первую очередь, тебе нужно понять, как, когда и где ее можно инициировать...
– Почему?
– Потому что это единственный способ соприкоснуться с реальностью душ. И единственный способ перескочить в другой план нашей реальности... Частично совместив свою психологическую матрицу с матрицей другого тела этой же души. И еще...
Профессор хотел что-то добавить, но замолк на полуслове, а затем и вовсе безвольно уронил голову на грудь. Белая рубашка окрасилась красным, что могло быть просто томатным соком... Но Хром не питал иллюзий на этот счет.
– А-а-а-а... – хрипел умирающий профессор. – Они... пришли...
Эндрюс, понявший это и без его комментариев, прильнул спиной к стене и затих, стараясь не издавать звуков. Он знал, что убийцы, стрелявшие через дверь и оставившие в ней две аккуратных дырочки, вот-вот проникнут внутрь, чтобы убедиться в успешном поражении цели. Он знал, что посланные АПТ чистильщики являются настоящими профессионалами, не знающими слова “неудача”. Он знал, что пришедшие за профессором убийцы не ошибаются... И они это знали.
Через десять секунд, как и рассчитывал Хром, дверь с грохотом вылетела, теряя щепки и падая влево. Затем сразу же послышались глухие хлопки – убийцы, страхуя себя от неожиданностей, послали следом за поверженной преградой веер пуль. Именно веер – стальные цилиндрики вонзались в стену сверху вниз, каждый раз опускаясь ровно на десять сантиметров. Ювелирная точность... Которую убийцы полагали вполне достаточной. И это была их первая и последняя ошибка...
Хром не спешил, он дождался, пока первый ликвидатор бесшумной тенью скользнет внутрь, сразу же поворачиваясь вправо и поднимая пистолет. Убийца увидел противника, и ему потребовалась ровно секунда, чтобы проанализировать ситуацию, принять решение, прицелиться и спустить курок... Невероятно мало, для такого количества действий. И невероятно много, чтобы выжить... Хрому не нужно было целиться, он не предполагал, а точно знал, когда и где окажется первый ликвидатор, наконец, он не нуждался в оружии...
Потому что сам был лучше любого пистолета. И лучше любого стрелка, держащего в руке этот пистолет.
– Привет, – Хром одним хлестким ударом сломал запястье убийцы. – Пока.
Секунда. Эндрюс, не переставая доброжелательно улыбаться, буквально вырвал пистолет из покалеченной руки.
Вторая. Оружие выплюнуло, одну за другой, три пули, которые, как молчаливые осы, вонзились в тело ликвидатора, отбрасывая его назад.
Третья. Хром сделал два выверенных до миллиметра шага, просунул руку с пистолетом в дверной проем и выстрелил еще три раза.
Четвертая. Пистолет упал на мягкий ковер, не издав и звука, а Эндрюс, стерев с лица улыбку, повернулся к своему клиенту.
– Пока все... – профессор еле слышно хрипел, похоже, его время истекало, и он постепенно удалялся от этого мира... он уже ничего не слышал и ничего не видел. – Жаль, что я не успел...
Хром подошел к умирающему вплотную и наклонился.
– Профессор! Профессор!
– Да-а-а-а-а...
– Вы меня слышите? Можете ответить на один вопрос?
– Я... да... мо... гу...
– Профессор! Скажите, как узнать точку перехода? Она похожа на призрачную лестницу?
– Лест... лестница? Нет... Я не знаю... Не знаю никакой лест... аааааааррррххххх...
Горло умирающего исторгло последний звук, после чего профессор безвольной куклой осел в кресле. Жалкий и всеми преданный, он больше никогда и ничего не сможет открыть... Пожалуй, Хром даже немного посочувствовал бывшему клиенту, когда касался пальцами остывающей шеи, проверяя пульс. Секунду или две, не больше... А потом, цепким взглядом окинув комнату, он хмыкнул и, отряхнувшись, направился к выходу.
Была еще парочка дел, которые нужно закончить...

Темный, как ночь, тихий, как глаз бури... Хром шел по коридорам заброшенного здания, пробираясь к лестнице, ведущей на третий этаж. Он знал, что где-то здесь может быть ловушка, приготовленная специально для него. Волчьи ямы, капканы и сети... Прошлый век. Теперь вместо них используются люди. Причем, весьма эффективно...
Хром щурился, вглядываясь в полумрак, и шел, осторожно ступая по усыпанному мусором полу. Он не спешил, хотя время и поджимало, прекрасно зная главное правило – кто несется вперед, сломя голову, тот обязательно эту самую голову потеряет. А умирать Хром пока не собирался... Не дождутся – он еще не закончил с этим миром. Достаточная лепта боли пока не внесена... Ему вспомнились лица убийц, посланных АПТ, убийц, которых он так и оставил лежать в коридоре “Хихиса”. Сдирая с них маски, Хром каждую секунду ожидал увидеть знакомые черты, старое имя было готово сорваться с его губ... Но не сорвалось, потому что этих людей Эндрюс Заффиро видел первый раз в жизни. И последний, конечно же...
Он не знал, что почувствовал в тот момент – облегчение или разочарование. Наверное, это было тем же чувством, какое посетило его, когда Хром понял, что зияющие, как раны, провалы окон пятиэтажного здания погружены в полнейший мрак... Предвкушение, вот что это было. Эндрюс предвкушал развязку, он жаждал ее скорейшего наступления, он будто шел на свет по длинному-длинному тоннелю... Но свет оказался тьмой, а тоннель – колодцем, ведущим в бездну. И, что самое странное, Хрому было все равно. Уже все равно...
Лестница, как ни странно, оказалась в целости и сохранности – Хром без проблем добрался до третьего этажа и ступил из блеклого света окон в привычный полумрак. Никаких следов присутствия людей в коридоре не было, но Эндрюс знал, насколько обманчивым может оказаться первое впечатление. Вполне возможно, это умело приготовленная ловушка, вполне возможно, что здание вообще заминировано (недаром ведь его хотят снести) и скоро взлетит на воздух... Всякое может быть. И лучше к этому всякому приготовиться заранее.
Кстати, о подготовке – сейчас оружие ликвидаторов пришлось бы весьма кстати. Пистолеты с глушителями, идеальный инструмент операций, скрытых от посторонних глаз... Но Хром не взял их, как не брал пушек, предлагаемых Боссом – снайперские винтовки, радиоуправляемые мины, автоматы с укороченным стволом, которые так удобно прятать под плащ... Если бы Эндрюс Заффиро захотел, то был бы сейчас вооружен, как маленькая армия. Если бы он захотел, то был бы сейчас увешен средствами убеждения и уничтожения, как новогодняя елка – игрушками. Если бы он захотел...
Но Хром полагался только на свои руки. Всегда. Ну, почти всегда...
...Комната 316 оказалась совершенно непримечательной – ржавая металлическая табличка с цифрами, облупившаяся белая краска, в темноте казавшаяся серой, полное отсутствие каких-либо иных надписей, кроме, собственно, номера. Забытое помещение, наверное, было подсобкой или просто складом научного оборудования. Возможно, там стояла какая-то техника, скрытая от излишне любопытных посетителей. Стояла – потому что сейчас там наверняка пусто, как в животе у бродячей собаки...
Хром стоял у двери, не решаясь войти. Обычно он не сомневался и если хотел что-то сделать – делал сразу, не откладывая в долгий ящик. Ведь если каждый раз говорить “утро вечера мудренее”, “никогда не делай сегодня то, что можно сделать завтра”, “поспешишь – людей насмешишь”, то вполне можно оказаться в итоге у разбитого корыта... Чем дольше ждешь – тем больше смиряешься с ожиданием. Хром это знал очень хорошо... Слишком хорошо... Но сейчас он стоял и не двигался, испытывая что-то вроде легкого сожаления по поводу того, что не взял с собой хотя бы самого завалящего пистолетика. Минутная слабость, но для Хрома эта минута длилась часы... Словно он стоял у входа в предбанник небесной канцелярии, около входа в святилище, где будет решаться его судьба...
И он... боялся.
Не то, чтобы Эндрюс Заффиро никогда не испытывал такого чувства как страх – напротив, острое ощущение опасности не раз и не два позволяло ему избежать гибели – не то, чтобы страх заставлял его паниковать и судорожно искать наименее болезненный выход из ситуации... Ничего подобного. Но, вместе с тем, Хром не знал, откуда взялся этот страх – легкий, как прикосновение пушинки, странный, как снег посреди жаркого летнего дня, чуждый, как пришелец из иного мира... Этот страх не имел причины. И потому не имел следствия. Хром боялся, но не знал, чего он боится. И не знал, как этого избежать...
Он стоял перед дверью в комнату 316 ровно минуту, а после, как только стрелка часов начала новый круг, повернул ручку и проник внутрь. Погрузившись в темноту, отличавшуюся от полумрака, царившего в коридоре за спиной, непроизвольно скользнув взглядом по окнам, где сквозь стекла серебристой лентой сочился лунный свет, Хром не сразу сообразил, что же здесь не так... А когда он все-таки понял, что в комнате есть еще один человек, было уже слишком поздно...
– Привет... – промямлила тень. – Давно не виделись...
Давно? Не виделись? Хром тут же впился глазами в лицо незнакомца, скрытое темнотой, пытаясь разглядеть хоть какие-нибудь черты, но тщетно – с равным успехом он мог быть любым из тех, кого Эндрюс Заффиро встречал за последние лет пять-шесть. Даже комплекцию загадочного человека можно было определить весьма приблизительно – вроде бы среднего роста, вроде бы худощавый... И все. Единственное что можно сказать – это мужчина, причем – достаточно молодой.
– Не рад меня видеть? – незнакомец поднес к лицу небольшой круглый предмет и наклонился, раздались характерные звуки. – Не обращай внимания... – пробурчал он неразборчиво. – Я не успел поужинать... Пришлось заскочить в китайскую забегаловку тут поблизости... Не сидеть же всю ночь голодным... Вдруг ты только к утру пришел бы? Кто зна-а-а-а-а-ает...
– Ты?.. – этот голос, эти привычки, этот стиль общения... Хром не мог сказать наверняка, но с очень большой степенью вероятности перед ним сейчас сидел... – Отто Мельх...
– Йа-йа, он самый, – тень повернула голову, подставляя бледное, как жизнь простого человека, лицо лунному свету. – Уже несколько часов тебя тут жду... Все хотел посмотреть... Увидеть, как ты изменился с тех пор.
– Ты-то, я гляжу, все такой же... Похож на чахоточное приведение... – Хром усмехнулся. – Тебе стоит больше бывать на свежем воздухе... Витаминчики там пить... Ну и завязывать с этой гадостью, пока совсем желудок не испортил.
– Эндрюс... А не пошел бы ты...
– Что такое? Ты со мной не согласен?
– Я твоего мнения вообще не спрашивал... Эндрюс... Ты тоже ни капли не изменился... – Отто равнодушно наматывал лапшу на пластиковую вилку. – Все время лез не в свое дело... И сейчас лезешь... Лучше бы о себе подумал.
– А я разве не подумал? Еще как подумал... иначе не пришел бы сюда, а уже был бы на полпути к границе, – сказал Хром. – Слушай, Отто, мы же работали в месте... Пусть, совсем недолго, пусть успели только пару заданий выполнить, но все же... Ты знаешь меня – я знаю тебя. Твоя жизнь была в моих руках, а моя – в твоих... Мы были одной командой... Что случилось? Неужели нельзя было прислать другого человека? Почему? Почему пришел именно ты?
– Эндрюс... – лениво позевывая начал Отто. – Понимаешь, тут какое дело... Есть профессор, который нам мешает. Он мертв. Есть ты, знающий гораздо меньше наших тайн, чем проф, но все-таки знающий... И ты пока жив. Понимаешь... Проще всего тебя убить издали, из-за спины, снять выстрелом из снайперской винтовки или взорвать вместе со зданием... Да-да, оно заминировано, и достаточно нажать одну-единственную кнопочку, чтобы вся эта куча камня взлетела на воздух.
Отто вздохнул и не без сожаления отодвинул тарелку с лапшой в сторону.
– Понимаешь, Эндрюс... Я, лично я, к тебе очень хорошо отношусь. Ты хороший солдат, ты честный и разумный человек, ты надежный напарник... Но! При всем этом – ты должен умереть. И лучше уж это сделаю я, чем какие-то безликие ликвидаторы... Кроме того, я хотел с тобой поговорить.
– Поговорить? С приговоренным? – Хром недобро прищурился. – Странное желание...
– Ничего странного, – заверил бывшего приятеля Отто. – Веришь – я терпеть не могу убивать людей. Вот не нравится мне это – и все. Помнишь историю с утечкой информации? Мы тогда еле успели... Заодно испытав новое оружие в полевых условиях.
– Если те мозгодробительные пушки вообще можно назвать оружием...
– Хм... Так вот почему ты использовал одну из них... Ты же терпеть не можешь оружие, я помню... Теперь мне многое становится понятным... И это хорошо, это очень хорошо. Значит, я не напрасно затеял разговор с тобой...
Отто склонил голову.
– Мозгодробительные... Хм... Интересное слово, подходящее на все сто... Кстати, я бы не отказался еще побегать с этой пушкой...
– Что же ты сейчас ее с собой не принес? Ведь не принес, я прав?
– Не принес... А почему... Понимаешь, Эндрюс... Нет никакого смысла стирать твою личность... К тому же, мы не уверены, что это вообще возможно.
– Допустим... Допустим, я поверю тебе. А что профессор? Почему вы не использовали мозгодробилку против него? Он же создал всю теорию... Он мог быть вам полезен...
– Профессор? Ты что, шутишь? – Отто провел кончиком языка по губам и слабо улыбнулся. – Профессор изначально был смертником. Он все высчитал задолго до сегодняшнего дня...
Отто Мельх запнулся, откинул голову назад и расхохотался. Потом, взяв себя в руки, он продолжил говорить, время от времени посмеиваясь.
– Хех... Даже если бы мы стерли личность профа – это ничего бы не изменило. Повторная загрузка, сброс, повторная загрузка, сброс... Мы не смогли обойти проблему цикличности... А начинать с чистого листа... Какой тогда нам толк от профа, если он нифига не знает и в теории не в зуб ногой? Просто балласт... Глупо держать его...
– Но почему? Почему ты назвал профессора смертником?
– Хе-хе... Потому, что у него был план... Ты думаешь, почему он так хотел умереть именно сейчас? Приближается время перехода... оно уже почти наступило. И ты для него был ключом... Уж не знаю, чего он хотел этим добиться... Мне все равно.
Отто усмехнулся.
– Суть в том, что сейчас он мертв и остался только ты... Есть последняя просьба, перед тем, как я прострелю тебе бошку?
– Ты же знаешь, что нет.
– Знаю... – Отто медленно вытащил пистолет и так же неторопливо встал из-за стола. – Нет смысла больше тянуть... Прощай, Эндрюс Заффиро.
Убийца привычным движением вскинул руку и, не глядя, прицелился. Так же, по привычке, он чуть отступил назад, просто на всякий случай... И сделал это совершенно напрасно...
Слишком уверенный в себе Отто, чье превосходство было оттенено абсолютным бездействием жертвы, которая даже пошевелиться не соизволила, решил действовать как всегда, по давно отработанному шаблону, за сотню раз не давшему сбоя... Он думал, что в сто первый все пройдет так же гладко, как и всегда. Он думал, что беспомощность клиента вполне достаточна... И он ошибался.
Изумление застыло на лице Отто, когда он, запнувшись о невесть откуда здесь взявшийся провод, упал назад, разбив пистолетом полоску лунного света. Сталь блеснула, как серебро, в глазах убийцы промелькнуло нечто, похожее на детскую обиду, человеческое тело тяжело и глухо свалилось вниз... Почти сразу раздался звук, словно на пол уронили сырое яйцо, а спустя еще пару секунд Отто захрипел.
– Кха-а-а-а-а-а... – тоненькая струйка крови показалась из едва приоткрытого рта. – Зря... Зря я не верил... Профессор ведь еще тогда говорил мне... Будь ты проклят, Лучший! Будь ты проклят! Кха-а-а-а-а...
– Тебе больно? – в голосе Хрома послышалось сочувствие. – Тебе очень больно?
– Пошел ты...
– Пожалуй... – холодные глаза Эндрюса с интересом изучали лицо умирающего врага. – Я последую твоему совету. Чао, Отто!
Он, не теряя больше времени и будто забыв про документы, за которыми, собственно, и пришел сюда, быстро развернулся и направился к двери. Казалось, его уже совсем не беспокоит поверженный Отто Мельх...
– Все равно тебе не уйти... – тратя остатки сил, хрипел умирающий убийца. – Здание окружено нашими людьми... Все пути для тебя ведут только на тот свет... А-а-а-а-а...
...Пистолет валялся в десяти сантиметрах от его правой руки, но для Отто, который не мог пошевелить и пальцем, это было как на другой планете. Ему оставалось лишь лежать без движения и молча смотреть в спину уходящей жертве... Жертве, с которой они так нелепо поменялись местами...

Хром буквально мчался по коридорам старого здания, с каждой секундой все ускоряя и ускоряя шаг. Он слышал щелчки затворов за спиной, он чувствовал тяжелое дыхание охотников, он знал, что не сможет выстоять... Люди из АПТ неглупы, а Эндрюс Заффиро, сотрудничая с ними, подписал себе смертный приговор... Снайпер или простой наемный убийца не смогли бы остановить Хрома, не смогли бы избежать его удачи, но против отряда профи, крепко знающих свое дело, эта способность не поможет... И потому за ним послали не один отряд, а целых два – Хром чувствовал их присутствие, их холодная равнодушная решимость пропитала собой воздух, охватывая все этажи здания.
“Если за тобой пришла смерть – улыбнись и скажи привет...”
Не было смысла забирать документы... Эндрюс еще тогда, пристально глядя в глаза Отто, просчитал все возможные варианты. Что говорил умирающий? Ты не уйдешь... Ты обречен... Это могло быть обычной бравадой, могло быть порождением бессильной злобы... Но Хром знал, что каждое слово поверженного Отто Мельха – чистая правда. Ему не было смысла лгать в последние секунды жизни... И не было смысла упивать горечь поддельным торжеством...
“Если умрет простой человек – его душа вернется в мир душ. Если умрет лучший – что будет с его душой? Она не может вернуться назад, ведь есть и другие тела, которые ей принадлежат... Значит... Она останется в нашем мире... И, одновременно, в мире душ... Точка перехода... Время перехода... И условие...”
В самом деле – зачем Отто пришел сюда? Повидаться с бывшим приятелем? Нет, ни в коем случае. Бледный, как смерть, чистильщик мало заботился о свом здоровье, был довольно рассеян и не любил размениваться по мелочам, но, в то же время, его невероятной расчетливости позавидовала бы старая сводница. Он ничего и никогда не делал просто так, в каждом случае имелся какой-то, пусть и очень умело скрытый, расчет. И придти сюда только для разговора с Эндрюсом... Да Отто сам бы рассмеялся в лицо любому, кто вздумал предположить подобное.
Хром не верил в надуманный мотив бывшего приятеля... Да и слова Отто Мельха были похожи на слова человека, который, не таясь, врет и не беспокоиться из-за того, что его ложь будет раскрыта. Да, Отто лгал. Да, он знал, что Эндрюс ему ни секунды не верит. Но зачем? Зачем тогда он пришел? Хром похолодел и на секунду затаил дыхание... Можно было и сразу догадаться... Зачем пришел Отто? Зачем еще он мог придти? Что ему было нужно? Да то же самое, что и профессору. Он, Эндрюс. Точка перехода. Ключ...
“Если ты всем нужен, то не спеши радоваться – возможно, ты всего лишь туалетная бумага...”
Попользоваться и выбросить... Как похоже на людей... Как и следовало ожидать... Разве могло быть иначе? Конечно же, не могло, конечно же... Хром с самого начала прекрасно понимал, чем все это закончится, прекрасно понимал, каковы правила и условия игры... И принял их, как заключенный принимает ежедневную пайку – устало и равнодушно. Он не мог и не хотел изменить то, что было вокруг. Не мог и не хотел...
“У меня и в мыслях не было пытаться расчистить авгиевы конюшни нашего мира. Я всего-навсего хотел выжить...”
Хром уже почти бежал, не оглядываясь и не смотря под ноги. Точка перехода... Время перехода... Лучший... Он чувствовал, что цель – шахта грузового лифта, до которой оставалось несколько десятков метров коридорной тьмы. Это не было знанием, когда Эндрюс вошел в здание, он заметил лишь место, где эта самая шахта располагалась, содержимое же было надежно скрыто полумраком. Тогда он прошел мимо, на всякий случай запомнив ее, как потенциальный путь отхода. Теперь же она была его единственным шансом на спасение...
Раз-два-три... Раз-два-три... Хром считал шаги, прекрасно понимая, что в этом нет никакого смысла. Если он успеет – то он успеет, если же нет – то его не спасут никакие слова и никакие подсчеты... Он слышал шорох за спиной, он знал, что это идут охотники, спокойные и уверенные в себе. Жертве некуда бежать, все пути перекрыты... Так, да? Даже не пытаются скрыть свое присутствие... Как кошка, играющаяся с пойманной мышкой... Но зачем? Чего они добиваются, действуя так открыто и нагло? Испугать его? Но навряд ли в АПТ недооценивали своего бывшего наемника. Заставить ошибаться? Но на их стороне и так подавляющее преимущество. Может быть... Это часть... Плана?
“Если не замечаешь ниточек, прикрепленных к твоим рукам и ногам, это еще не значит, что ты не марионетка... Хороший кукловод терпелив...”
Раз-два-три... Некстати вспомнились лица убитых людей... Босс, мышонок Микки, Отто, безымянные ликвидаторы... Хром не жалел об их смерти, они заслужили то, что получили и это было правильно... Он сожалел об ином... Сам того не понимая, Эндрюс Заффиро жалел, что прошлое стало просто прошлым и только... Что этого уже не вернуть... И не повторить... Никогда...
Раз-два-три... Черный провал шахты совсем близко – достаточно протянуть руку... Несколько секунд и он сможет прыгнуть вперед... Еще несколько секунд... Хром знал, что сейчас ровно двенадцать. Время. Место. Ключ. Все необходимые компоненты... И охотники, загоняющие его, как раненого волка, уже ничего не смогут сделать...
Раз-два-три... Выбросить обломки чувств, смотреть только вперед, не думать о том, что осталось за спиной. Слишком поздно сомневаться и колебаться. Выбора нет, все просчитано и пересчитано задолго до сегодняшнего дня... Профессор... Отто Мельх... Глупые-глупые люди, возомнившие себя богами... Богами, которые могут решать судьбы других... Богами, которым нечего бросить на чашу весов, кроме собственной жизни...
Раз-два-три... Хром закрыл глаза и, вдохнув сырой воздух шахты, что есть сил прыгнул вперед...

“Не возвращайся по следам своим... Старая истина, исчерпавшая смысл... Но есть и другая – не иди по пути, уготованному для тебя... Потому... Потому что этот путь создан другим... И другой пожнет плоды твоей боли...”

Хром улыбался, когда падал вниз, пронзая тьму. Он улыбался, когда вытянутые руки искали стальные прутья лестницы. Он улыбался, когда слышал обеспокоенные голоса у себя над головой... А потом...
Глухие хлопки и сразу же жуткая боль в спине. Ликвидаторы стреляли почти вслепую, но пуль было слишком много, и некоторые из них достигли цели... Хром пытался удержать положение, но его падение почти сразу стало неконтролируемым. А пальцы лишь царапнули холодный камень стен... Потому что лестницы в шахте не было...
Хром падал вниз, как сломанная кукла. Его руки тянулись вверх, а смеженные веки навсегда скрыли холод и лед... Он падал долго, очень долго, словно внизу была бездонная пропасть... Он падал и падал, уже не чувствуя абсолютно ничего, даже любопытства... Он падал и падал...
Прямо во тьму.

 

0​

- ...ледяная колесница, прекрасная в своих строгих и даже аскетичных очертаниях. Она ведома ослепительной девушкой, а вместо коней запряжены кошки. Гибкие, сильные, свободные. Сбруя кажется частью их тела, ничуть не мешающей стремительному и плавному движению. Именно плавному - колесница скользит по звездной россыпи, как корабль по искрящимся в лунном свете водам. Это... Так прекрасно...
- Дурачок... Где же ты все это увидел?
- Там! В небе! Смотри! Звездочка движется! Она падает... Можно загадать желание...
- Глупый! Это просто спутник, искусственный спутник Земли. А даже если и метеорит, то мелкий, который даже и до облаков не долетит.
- А еще... Еще... Смотри! Эти огоньки, если их соединить... Это же кошачья мордочка - с усами, хитрыми глазками и довольной улыбкой.
- Эх, Пакито-Пакито, какой ты еще ребенок!
- Не Пакито, а Пак... Я же просил не называть меня подобным образом... Меня зовут Пак Синмор и никак иначе.
- Глупый... Я же шучу... А то ты такой серьезный, с таким сосредоточенным видом рассказываешь про кошек, что мне даже немного страшно. Словно мы на уроке, а не на романтической ночной прогулке...
- Ро... ро... романтической? А... Э... А я думал, что мы просто воздухом дышим...
- Дурачок... Совсем еще маленький. Даже жалко... Эх...
Два силуэта, мужской и женский, тушью выведены на фоне светло-серого неба. Как легкий набросок, выполненный небрежной рукой художника, как игра теней в театре искусственного света... Мужчина казался тонким и хрупким, как тростинка, словно росток, который можно погубить неосторожным движением. Женщина же буквально лучилась силой и уверенностью - эдакий якорь мира, воплощение всего земного и вечного...
- Какие странные у тебя имя и фамилия... - женщина невзначай коснулась своих длинных черных волос. - Пак... Синмор... Сииин... Мооор... Никогда не встречала таких...
- Редкие... Более того, я единственный человек, которого так зовут...
- Наверное, тебе было тяжело в детстве?
- Тяжело? Нет... Не знаю... Может быть... Я уже и забыл, что тогда случилось... Зато меня сразу запоминали, это удобно...
- Так, значит, родители придумали такое имя? И фамилия... она явно ненастоящая, вымышленная...
- Родители? Не совсем... Все было... - мужчина надолго замолчал, обратив лицо к ночному небу, а потом, нервничая и почти срываясь на крик, продолжил. - Я знаю... Знаю, что скажу сейчас глупость... Но это... это в самом деле... В самом деле правда! Правда!
- Правда?
- Правда... Скажите, Анна, вот Вы, взрослая умная женщина...
- Я же просила называть меня Аня... И мы, вроде бы, перешли на ты... Нет?
- Да... Вы, то есть ты, права... Я забылся... У меня вообще в голове все смешалось за последние дни. Слишком много впечатлений, переживаний. Слишком много нового и разного. Слишком все суетно и беспорядочно... Будто меня бросили в водоворот и кричат, чтобы я учился плавать... А я не могу, у меня не получается... Почему так, скажи? За что все это? Зачем? Чем я...
- Тс-с-с-с... - женщина коснулась своим указательным пальцем губ спутника. - Дурачок... Зачем же ты участвуешь в экспедиции? Это же чистая авантюра, что понятно не только тебе или мне, а даже нашим проводникам и, по совместительству, носильщикам Гроусу и Граасу. Думаю, никто, кроме профессора, не питает иллюзий, относительно исхода мероприятия... Что до меня, так я просто хочу получить свои деньги и убраться отсюда подальше. Туда, где нет гор, нет походных условий, нет палящего дневного солнца и пронимающего до костей ночного мороза. А ты? Чего хочешь ты?
- Не знаю...
- Не знаешь? Вот глупый... Кто же бросается сломя голову в пропасть, даже не зная, насколько она глубока? Хотя... Погоди... Неужели...
Женщина склонила голову, ее голос стал печальным.
- Бедный, бедный птенец... Кто тебя так покалечил... Это была девушка? Несколько лет назад? Время залечило раны, но не смогло исцелить тебя до конца? Я права?
- Откуда... Вы... Ты... Откуда ты все знаешь... Да, я любил ее, очень сильно любил, любил больше всего на свете. И она любила... Говорила, что любит... А потом... Потом...
- Все закончилось.
- Да... Оборвалось настолько внезапно, что я был к этому совершенно не готов... Да, как птенец, выпавший из гнезда и пытающийся взлететь... Я пытался, правда, изо всех сил пытался... Но не смог. Так до сих пор и остался лежать в траве, забитый и забытый... Но... Откуда ты все это знаешь? Откуда знаешь, что со мной произошло? Я ведь никому... Никогда...
- Не рассказывал? Эх... Дурачок... Такие вещи и не нужно рассказывать - они в глазах твоих читаются, как открытая книга. Как зарубки на дереве... Как уродливые шрамы от пуль на обнаженной коже.
- Аня...
- Пора возвращаться, господин Пак Синмор, а то засиделись мы тут... Потом расскажешь мне про звезды и кошек...

В просторном холле небольшой гостиницы тускло потрескивал декоративный камин, висели на стенах головы мертвых животных, пугающие неопытных туристов вполне натуральным оскалом, а пол был устлан шикарными медвежьими шкурами. Впрочем, людей, собравшихся здесь, меньше всего интересовал интерьер помещения...
Их было шестеро, полностью снаряженных путешественников, одевшихся так, словно им вот-вот предстояло покинуть гостеприимный дом и оказаться один на один с непогодой, царящей за окном. Их было шестеро, но, несмотря на то, что объемистые рюкзаки лежали в прямой досягаемости, несмотря на нетерпение, отразившееся на лице самого младшего из компании, несмотря на напряженное молчание, никто не двигался с места. Почему? Для чего нужна была потеря времени? Явно не для того, чтобы переждать непогоду - в этих местах дождь, ненадолго прерываясь, может лить как из ведра целыми днями. И уж явно не для того, чтобы "посидеть на дорожку"... Нет. Не-е-е-ет. Ничего подобного. Шестеро молчаливо сидели в слабоосвещенном холле и слушали треск поленьев по одной простой причине - они ждали еще одного человека. Седьмого. Того, кто все это затеял...
...Профессор Винсент Стауф, которого, несмотря на достаточно моложавый вид, за глаза все называли Старик, спокойно и уверенно спускался по деревянной лестнице с красивыми резными перилами. За спиной у него был немаленький рюкзак, на глазах защитные очки, а нижнюю часть лица он скрыл теплым шарфом. Дождавшись, когда все собравшиеся обратят на него внимания, профессор прошел в центр холла и, обернувшись лицом к камину, медленно проговорил.
- Рад поприветствовать всех здесь собравшихся... - он стянул шарф вниз, и огненные отблески тотчас заплясали на гладко выбритом лице. - Без сомнения, вам известно, кто я. Так же, вас в общих чертах ознакомили с целью экспедиции... Иначе не было смысла собираться - я не люблю играть вслепую. Хороший исследователь - тот, кто знает, с чем ему приходится иметь дело. И я хочу, чтобы вы тоже знали... Поэтому, вместе с предложением присоединиться к нашему маленькому путешествию, каждый из вас получил файл с краткой информацией по... кхм... исследуемой проблематике.
Профессор сделал паузу и слегка подался вперед.
- Надеюсь, ни у кого не было проблем, чтобы сюда добраться? - он повернулся к единственной женщине среди собравшихся. - Мисс Левит? Вы всем довольны?
- Конечно, профессор! Спасибо, что заказали билеты и оплатили текущие расходы...
- Пустое... - отмахнулся Винсент Стауф. - А теперь, прежде чем мы начнем нашу маленькую экспедицию, я хочу всех по очереди представить и провести небольшой инструктаж.
Профессор, наконец, сбросивший с головы капюшон, скрывавший густые волосы темно-каштанового цвета, протянул руку в сторону камина.
- Итак... Познакомьтесь с нашими проводниками, людьми, которые будут заботиться о том, чтобы экспедиция не погибла, заблудившись в непроходимых горных массивах, а благополучно добралась до цели. Эти замечательные ребята, кроме прочего, помогут нам с переноской багажа... Гроус и Граас, прошу любить и жаловать!
Гроус, угрюмый здоровяк с обветренным лицом и серыми глазами, пристроился в окружении целой кучи увесистых рюкзаков. Трудно сказать, сколько ему было лет, может тридцать, а может сорок. Так же сложно определить то, о чем он думал - больше всего он походил сейчас на бурого медведя, которого вытащили из зимней спячки и оставили голодным под проливным дождем. Теперь этот медведь воспринимал весь мир, как своего личного врага, но врага, с которым даже счеты сводить не след - слишком хлопотно и толку мало...
Граас, такой же здоровый и покрытый налетом суровой значительности, тем не менее, сильно отличался от своего приятеля. Он не улыбался, но лицо его казалось доброжелательным. Его серые глаза смотрели на окружающую действительность спокойно, как смотрит на мир старая мудрая ящерица, которая никуда не спешит и ни о чем не беспокоится. Если бы Граас не выглядел как полуцивилизованный дикарь, его вполне можно было принять за какого-нибудь философа... Но он был тем, кем был, и здоровяку это очень нравилось - по крайней мере, ко всему происходящему он относился скорее с энтузиазмом, чем с фатализмом, присущим людям, уставшим от жизни. Этот не устал, хоть и познал многое. Этот еще верил, что может увидеть лучшее... Чудо? Может быть... Да, наверное, здоровяк по имени Граас верил в чудеса.
Вполне возможно, что именно по этой причине, профессор Винсент Стауф и выбрал его в качестве провожатого...
- ...а во-о-о-он того человека некоторые из вас, наверное, знают, - глава экспедиции указал на мужчину, стоявшего в стороне от всех, почти у самой двери. - Позвольте представить - доктор Хэнк Оуквист. Он мой старый товарищ, с которым я работаю в одном университете. Возможно, кто-то даже встречал его публикации в научных изданиях... Нет? Ну, ничего страшного. Еще успеете познакомиться...
Упомянутый доктор Оуквист согласно кивнул и усмехнулся. В его темно-карих глазах промелькнула странная искра, а небрежный вид и грязная одежда весьма и весьма контрастировали с аккуратно уложенными длинными темными волосами. В другое время и в другое место доктора можно было бы принять за хиппи или металлиста или еще какого-нибудь представителя субкультуры. Но здесь и сейчас... Он казался безумным ученым. Причем, ученым, который прекрасно понимает, что сошел с ума. А курносый нос и не лишенное приятности лицо придавали, вкупе со всем остальным, некоторый шарм, который часто привлекает одиноких леди средних лет... Самому же Хэнку Оуквисту было не больше тридцати. И напускное равнодушие не могло скрыть этот факт... Впрочем, вряд ли доктор сильно беспокоился из-за подобной мелочи.
- Следующим я хочу представить серьезного господина в темных очках... - профессор широко улыбнулся. - Вирт, старина, ну что Вы, как на похоронах! Вырядились, будто гробовщик какой! Все ж еще только начинается... Можно сказать - птички поют, деревья цветут, горные пики пронзают синее небо... Кхм... Но я отвлекся... Итак, познакомьтесь с еще одним участником экспедиции - полковником Виртом фон Хеффером. Это также мой старый друг, который будет нашим щитом, если можно так выразиться. Иными словами, Вирт фон Хеффер будет охранять экспедицию, дабы никакие случайности не помешали ее продвижению. За его плечами солидная военная подготовка и не менее солидный боевой опыт... И, что самое главное, сейчас он не связан ни с какими официальными структурами. Можно сказать, что он уволился в запас.
Полковник улыбнулся левой половиной рта, так, что улыбка превратилась в не сулящий ничего хорошего оскал. Очевидно, что профессор не все рассказал про еще совсем не старого солдата. Очевидно, что в прошлом Вирта фон Хеффера была скрыта какая-то тайна... Которую он пока не собирался оглашать.
Короткие светлые волосы, немаленький рост и широкие плечи... Прямые черты лица довершали картину, придавая полковнику весьма зловещий вид. Точнее, навевающий не очень-то радужные ассоциации... Когда-то давно, где-то, далеко отсюда... Происходило нечто... Очень неприятное, если не сказать больше... И полковник Вирт фон Хеффер... Нет, все же он был слишком молод, чтобы застать те времена.
Доктор Оуквист, все это время пристально рассматривавший "охранника" экспедиции, хмыкнул и отвернулся. В любом случае, придется выждать время... В любом случае...
- А теперь... Представлю собравшимся двух последних участников нашего небольшого мероприятия, - профессор чуть склонил голову. - Для начала познакомьтесь с прекрасной дамой. Анна Левит - мой ассистент и просто очень красивая женщина.
- Спасибо, профессор... - Анна притворилась, что эти слова ее смутили. - Но, право, не стоило...
- Ну что Вы, милочка! Это же чистая правда! А правда всегда должна быть высказана вслух.
- Спасибо...
Женщина неловким жестом поправила выбившиеся из-под теплой вязаной шапочки белоснежные пряди и потупила глаза. Которые, кстати, были зеленые, как у кошки... У Анны Левит вообще было много общего с этой представительницей животного мира. Нарочито небрежные, но на самом деле выверенные до миллиметра, движения, полусонный вид и насмешливые взгляды из-под тонких изогнутых бровей. Странно, что профессор назвал ее своим ассистентом - она могла работать кем угодно, хоть манекенщицей, хоть продавщицей цветов, но только не сидеть целыми днями в научной лаборатории или пропадать в громадном библиотечном зале, сплошь уставленном стеллажами с книгами. Слишком уж велик контраст... Слишком уж неправдоподобным кажется то, что озвучил профессор Винсент Стауф...
Но те, кто понял это, предпочитали промолчать, а остальные приняли маленькую недоговоренность за чистую монету. Мол, раз руководитель экспедиции назвал Анну Левит своим ассистентом - значит, она его ассистент. К тому же, время вопросов еще не наступило... Как и время ответов на них.
- ...и, наконец, последний человек, который присоединится к нашей теплой компании, - профессор продолжал говорить, не обращая внимания на некоторую растерянность собравшихся. - Знакомьтесь, это мистер Пак Синмор, наш навигатор, специалист по связи и, заодно, знаток восточной философии...
Окинув взглядом притихших людей, Винсент Стауф усмехнулся.
- Да, это тоже... не будет лишним. А теперь... - он повернулся к Хэнку. - Доктор Оуквист, поясните нашу диспозицию.
- Хорошо... - по голосу доктора нельзя было сказать, что ему очень уж хорошо, скорее наоборот... - Как вы уже знаете, меня зовут Хэнк Оуквист, и я являюсь специалистом по древним Кхимеррам. Древним потому, что этот народ появился и бесследно исчез около трех тысяч лет назад... Казалось бы, ничего удивительного - не первый и не последний случай в истории... Если бы не одно но... Изучив сохранившиеся с тех времен свидетельства - начиная с каменных табличек и заканчивая устными преданиями - мы не смогли обнаружить никаких следов существования этого народа. Собственно, само название - Кхимерры - придумано учеными, как обозначение чего-то призрачного, не вполне принадлежащего нашему миру.
Возникает логичный вопрос - а как вообще был установлен факт существования Кхимерров? И тут вот в чем дело...
Доктор смущенно кашлянул и отвел глаза, уставившись на пламя, играющее в камине.
- Если честно, мы не знаем, был ли такой народ или это просто умелая мистификация и фальсификация, как любят кричать на всех углах противники теории Кхимерров... Проблема в том, что географические соседи этого народа будто воды в рот набрали - район, в который мы собираемся, отмечен у них как совершенно безлюдный и глухой. Более того - крайне нежелательный для посещения. Что более чем странно, если сравнить горы, которые лежат впереди и пронзающие облака шпили белоголовых скал по соседству, где и поныне вполне себе поживают полуцивилизованные племена... Их нравы, кстати, практически не изменились за тысячи лет. В том числе остались прежними и многочисленные легенды. Вот только...
Темные глаза стали еще темнее, а веселые огненные отблески не могли больше скрасить мрачную гнетущую атмосферу. Похоже, доктора тяготил рассказ, Паку даже показалось, что Хэнк Оуквист занимается изучением Кхимерров через силу, будто его кто-то или что-то заставляет... Почти сразу ощущение бесследно истаяло, а комната вновь стала серой и безликой. Но связист, навигатор и, по совместительству, философ, запомнил этот странный факт, положив его на полочку к другим не менее странным фактикам, которых пока было немного...
Пока.
- ...сохранились археологические свидетельства существования некоей цивилизации. Причем, достаточно развитой, раз они умудрялись превращать в культовые сооружения целые горы. И, на первый взгляд, этого достаточно, чтобы подтвердить реальность Кхимерров. Но... Нет никаких следов их жизни. Домов, хижин или, хотя бы, благоустроенных пещер мы не обнаружили. Так же не было найдено никаких останков. Никаких захоронений. Могильные камни, склепы, гробницы... Ничего этого и в помине не было. Только колоссальные храмы, равных которым на Земле просто нет.
И теперь... - доктор Оуквист тяжело вздохнул. - Теперь мы ступаем на зыбкую почву предположений и догадок. Так называемая теория Кхимерров заключается в следующем - а что, если храмы построил не народ, достигший высот научно-технического прогресса, а некая каста, состоявшая из представителей всех народностей этого региона? Что-то вроде вольных каменщиков периода до рождества Христова... Тайная организация или, лучше сказать, секта. Очень могущественная и обладавшая знаниями, выходящими за пределы нашего понимания. Возможно, это даже были не люди... Мы не можем утверждать наверняка.
Полено в камине треснуло как-то уж слишком громко, один из носильщиков, то ли Граас, то ли Гроус, закашлялся, а полковник сделал каменное лицо и засунул руки в карманы куртки. Хэнк Оуквист недобро ухмыльнулся и добавил:
- Пока не можем...
После этих слов наступила продолжительная тишина. Все переваривали услышанное, думая, однако, каждый о своем. Фон Хеффер, не без оттенка высокомерия, разглядывал Анну Левит, та, в свою очередь, строила ему глазки, не забывая поддерживать вид гордый и независимый. Гроус, которого все происходящее скорее раздражало, неслышно бурчал себе под нос, а Граас безмятежно улыбался и разглядывал что-то под потолком...
- Итак, - сказал профессор, довольный как кот, поймавший мышь. - Нашей целью является один из храмов, построенных Кхимеррами. Точнее, любые артефакты, которые мы сможем обнаружить там. Это и будет доказательством теории... Или, наоборот, опровержением. В любом случае, по окончанию экспедиции мы все будем знать немного больше... Это ведь замечательно, правда?
Не дожидаясь согласия собравшихся, Винсент Стауф продолжил:
- Если все все поняли, то давайте, не откладывая дела в долгий ящик, выдвигаться... - он поправил свой рюкзак и направился к входной двери. - Постарайтесь ничего не забыть... Путь неблизкий и сбегать в супермаркет возможности не будет.
Он хмыкнул, не без удовольствия наблюдая за начавшейся суетой.
- Совсем скоро...
...Гроус и Граас, негромко переговариваясь, начали разбирать рюкзаки. Наверное, любой из этих здоровяков в одиночку смог бы тащить на себе весь груз - но зачем? Путь неблизкий и лучше беречь силы...
...Полковник, которому всего-то и требовалось, что взвалить свой рюкзак на плечо и застегнуть серую шинель, лениво перебирал пальцами в черных перчатках. С некоторой натяжкой это можно было назвать гимнастикой, но, что более вероятно, Вирту фон Хефферу просто нравилось следить за своими руками, как профессору Стауфу, например, нравилось смотреть на огонь... Но было и еще кое-что... Полковник, будто невзначай, скользнул взглядом по лицу Анны Левит. А потом склонил голову и улыбнулся...
...Женщина, стоявшая с видом "ну сколько вас всех еще ждать" приняла игру полковника. Она не стала менять позы или подмигивать, как это сделала бы девушка попроще и помоложе. Она не сказала ни слова и даже не улыбнулась. Она... Анна Левит едва заметно приподняла левую бровь и легким движением поправила сбившуюся прядку...
И этого было вполне достаточно.
...Доктор Хэнк Оуквист, которого суматоха почти не коснулась, лишь придвинул свой рюкзак чуть ближе и, хитро взглянув на все еще пребывающего в растерянности Пака, поманил того небрежным движением пальцев.
- Пак... так, кажется, тебя зовут? - негромко сказал доктор. - И ты так молод... Моложе всех тут... И тебя взяли навигатором в такую важную экспедицию... Странно, не правда ли?
- Но... Но... почему? Все когда-то начинали... - замотал головой парень, которому вдруг захотелось, чтобы никто, кроме них двоих, не слышал этого разговора. - Всегда бывает первый раз...
- А собаки... Лошади... Ослы... Почему мы не берем животных, для того чтобы везти груз? Почему мы потащим все на своем горбу? Почему, наконец, мы не наняли больше носильщиков? - доктор отшатнулся, как от слишком ярко вспыхнувшего пламени. - Деньги тут не причем... Профессор Стауф невероятно щедр... На удивление...
Хэнк Оуквист оборвал себя на полуслове и, развернувшись, поднял рюкзак.
- Думай, Пак Синмор, думай... Пока есть возможность...
...Не прошло и десяти минут, как семь человек собрались у входной двери. Их лица были очень разными, но молчали они все одинаково - осторожно и выжидающе... Все, кроме профессора - тот, убедившись, что можно выдвигаться, прежней неторопливой и даже вальяжной походкой направился к двери. Подойдя вплотную, он взялся за ручку и потянул ее на себя, обнажая внешний мир... Доктор Оуквист хотел было остановить шефа, сказать, что под такой ливень выбираться без зонта просто глупо... И застыл, как статуя, с вытянутой вперед рукой и приоткрытым ртом... Застыл, потому что на улице не было и следа дождя, а небо казалось удивительно безмятежным...
- Ну, что ж... - профессор поднял глаза и немигающим взором уставился на заходящее солнце. - Скоро мы будем на месте... Очень скоро...

Небольшой отряд уже неделю пробирался среди теряющихся в небе горных пиков. Скалы, скалы, скалы... Кругом одни скалы, да жалкие островки зеленой травы. Даже животных не было видно - только изредка над головой пролетали птицы, похожие на серые точки. И погода, будто сговорившись с пейзажем, неожиданно притихла и затаилась. Никаких проливных дождей, никакого пронизывающего до костей ветра. Только прибитое к небу солнце, да пара тучек, похожих скорее на призрачные скелеты, чем на вестников грядущей бури. В общем - ничего особенного...
Люди, на которых окружающая действительность также действовала успокаивающе, пока были полны энтузиазма и старались не замечать мелких трудностей, которых имелось в избытке. Ну, в самом деле, не умрет же человек от отсутствия душа или ароматизированной ванны? Или от невозможности устроиться в мягком кресле с банкой пива и посмотреть любимый футбол? Правильно, не умрет... Хотя Анне Левит, как единственной женщине, приходилось труднее, чем прочим - обжигающе холодные ночи и палящее днем солнце. Тут не до чудес косметики и не до экспериментов с нарядами... Сейчас она выглядела такой же серой, блеклой и уставшей, как и мужчины. И навряд ли ей это очень уж нравилось...
Профессор, который замечал все и вся, устраивал продолжительные привалы каждый вечер. В принципе, достаточно было приготовить нехитрый ужин, насытиться и лечь спать... Но Винсент Стауф достаточно времени провел на этом свете, чтобы понимать одну вещь... Люди это люди и им обязательно нужно с кем-нибудь поговорить... Хоть немного... Хоть чуть-чуть... Хоть самую малость...
Просто поговорить.

- Устал?
- Есть немного... Не привык я к таким долгим прогулкам...
- Хех... Если бы это и вправду было прогулкой... Пак Синмор, ты до сих пор не понял?
- Не понял чего? Вы опять говорите загадками, доктор... Как будто заставляете меня дурацкий тест на ай-кью проходить, где нужно паззл за ограниченное время из кусочков собрать... А я не понимаю... Вот Анна Левит... Кто она? Что это за ассистент... Она же еще ничего не сделала... Вообще ничего...
- Анна? Хех... А ты до сих пор не догадался, зачем она здесь?
- Нет...
- Хех... И в самом деле совсем ребенок... Пак, она здесь не для научных, а для вполне утилитарных нужд. Винс... То есть профессор Стауф, всегда берет в экспедиции одну женщину. Одну - чтобы было меньше конфликтов. Естественно, не первую попавшуюся вертихвостку с улицы, вовсе нет. Кандидатка тщательно изучается и только если удовлетворяет всем условиям...
Услышав последнюю фразу, Пак густо покраснел.
- Ты не о том подумал, - усмехнулся доктор. - Между нами, профессора женщины вообще не интересуют. Да и мужчины тоже. Он не женат, у него нет детей... А все почему? Да потому, что для него в этом мире существует только наука, а из всей науки - только его исследования.
- Какой ужас... Но я так и не понял - для чего профессору нужна женщина в каждой экспедиции?
- Буфер. Амортизатор. Нечто вроде успокоительного... Что ты удивляешься? Все вполне логично - для одного она будет, как мать...
Тут Пак вторично покраснел.
- ...для другого - боевая подруга. Для третьего - интересный собеседник. Для еще одного - ласковая и страстная любовница... Или холодная стерва, раздражающая и отвлекающая от мыслей о работе...
- Так ведь это плохо!
- Почему? Если думать только о работе - запросто свихнешься. Вон, как наш профессор...
Доктор украдкой оглянулся.
- Но я тебе ничего не говорил... понял, Пак?
- Да, доктор Оуквист... Я ничего не слышал...
- Вот и замечательно. Пойдем, нас уже наверняка заждались...
Солнце, скрывшееся за острыми зубьями скал, еще не успело забрать с собой остатки света, а профессор уже спал. Он пожелал всем спокойной ночи, скрылся в палатке и больше оттуда не показывался. Хэнку это казалось странным - вот уже который день Старик, который самая что ни на есть сова, старательно изображает из себя жаворонка. Рано ложиться, рано встает... Подмена? Нет, невозможно. Не на этом уровне... Но тогда... Двойная игра.
Доктор нахмурился и посмотрел на троих, оставшихся коротать вечер у небольшого костра. Гроус, Граас, Пак Синмор... Кто из них может оказаться полезным? Кто из них способен понять? Впрочем, что тут выбирать? Выбора ведь нет... Граас и Гроус - пусть и цивилизованные, но дикари. Они слишком простодушны. Они лишены той необходимой изощренности, присущей людям, испытывавшим на себе с самого детства все прелести современного общества... Остается Пак... Но он молод... Еще совсем ребенок...
Конечно, можно перекинуться парой слов с Анной или полковником. Они наверняка связанны с профессором, но, очевидно, не знают всей правды... Теоретически, их можно переубедить, но... Сейчас их нет - улизнули с места стоянки, отговорившись тем, что нужно бы осмотреть окрестности. Хотя и слепому понятно, что они там будут осматривать... Ну да ладно, это тоже укладывается в схему. Значит...
Пак Синмор. По прозвищу Гато. Ребенок...

- ...оказываются ошибочными! Вот, например, кошки - большинство людей считают, что эти животные вылизывают шерсть, чтобы она была чистой и красивой...
- Ну, ясное дело! А для чего ж еще?
- А вот и нет! И дело не такое уж ясное... В действительности, с помощью ежедневного туалета кошки поддерживают свое душевное состояние. У них на шерсти образуется особое вещество, необходимое для психического равновесия животного. Кошки не могут не вылизываться, иначе сойдут с ума и погибнут.
- Ха-ха! Так они что, наркоманы? - Гроус хлопнул себя по колену. - Не, я видел, как они по валерьяне сохнут, но чтобы от шерсти своей кайфовали... Ха-ха!
- И ничего смешного не вижу... - обиделся Пак. - Я вам рассказываю, а вы...
- А у нас скоро уши в трубочку свернутся... И вообще... - Гроус насупился. - Хватит уже нам мозги драть! Каждый вечер ведь про своих дурацких кошек треплешься почем зря...
- Да-да! - поддержал сородича Граас. - Лучше бы ты что другое подрал... Хе-хе...
- Во! - угрюмый здоровяк расплылся в грубой улыбке. - Как те коты, которые дерут не только тряпки и мебель, но и кое-что другое..
- Хе-хе! Точно-точно! - Граас заговорщицки подмигнул Паку. - Особенно весной...
Они вновь громко засмеялись, хлопая огромными лапищами по земле. Через минуту, правда, успокоились, но еще некоторое время продолжали таинственным шепотом осведомляться о ближайших планах юноши... Ну, что он будет делать... Кого...
- Да ну вас! - махнул рукой Пак. - Все лишь бы дурью маяться...
Здоровяки переглянулись.
- Дурью?
- Хе-хе... Давай покажем, на что мы еще способны?
- А, давай! Пусть Гато посмотрит, кто и чем тут мается...
Пак хотел возмутиться, мол, у него совершенно другое имя, но то, что происходило дальше, заставило его застыть на месте с приоткрытым ртом... Гроус извлек из кармана теплой, подбитой мехом, куртки продолговатый блестящий предмет, который в его громадной ладони казался крохотным. Приглядевшись, юноша понял, что это губная гармошка, причем, судя по внешнему виду, находившаяся в очень хорошем состоянии.
Дальше было больше - Граас достал деревянные четки и, подмигнув приятелю, кашлянул, прочищая горло. Гроус, будто только этого и ожидавший, сразу же поднес гармошку к губам и легонько дунул. Инструмент отозвался слабым гулом. Тогда здоровяк дунул сильнее, извлекая из гармошки вой голодного ишака. А затем, убедившись в полной исправности своей игрушки, он начал представление... Они начали...
Доктор Оуквист, все это время разглядывавший подрагивающее пламя, задержал дыхание, слушая наступивший звук... Звук, в тон которому вибрировали его барабанные перепонки, его сердце, его артерии и вены, его кожа и вообще - каждая клеточка его тела... Звук, нараставший, как лавина, как цунами, который кажется сперва лишь тонкой полоской на горизонте... Звук, разделявший все на тысячи маленьких частичек - каждая со своей волей, со своими мыслями, со своими чувствами... Звук, рожденный дыханием Гроуса и старой губной гармошкой...
- Хайээээ-Хая-Хээээ... - Граас закрыл глаза и монотонно пел, перебирая четки. - Хайээээ-Хая-Хээээ...
Пак смотрел то на него, то на Гроуса, который сидел с остекленевшими глазами и лицом, будто высеченным из камня. Пак чувствовал, как непостижимая, нечеловеческая музыка, лишенная всего, даже уродства, просачивается сквозь воздух... Он чувствовал, как повторяющиеся слова Грааса затягивают его в какой-то мутный и зыбкий омут... Он чувствовал, как сходит с ума... Он успел увидеть то, что не могло принадлежать его прошлому... Он успел умереть... А потом...
- Уфф... Уффф... - Граас тяжело дышал. - Пожалуй, довольно с него...
- Ага... - согласился Гроус. - И с нас... Того... Хватит на сегодня...
- Уффф... Да, это тебе не по горам лазить... Уффф... не зря предки... забыли это...
Граас неуверенно улыбнулся, пряча четки, и придвинулся ближе к огню, а Гроус что-то пробурчал под нос, убрал в карман гармошку и, достав из рюкзака сушеное мясо, впился в него зубами.
- Что... Что произошло? - спросил Пак. - Я... словно выпал... Из себя... Словно транс...
- Какой транс? Вы о чем? - из-за большого камня показался Вирт фон Хеффер. - Я слышал звуки - будто кого-то резали. Жуткая штука...
Гроус, услышав это, помрачнел сильнее обычного и, вновь пробурчав себе под нос что-то нелицеприятное, отвернулся.
- Вижу, что вы хорошенько развлекались тут... - сказал сыто улыбающийся полковник. - Зря времени не теряли.
- Да уж... - Пак пребывал в совершенной растерянности. - Кто бы еще мне самому объяснил...
- Чем занимаетесь, мальчики? - вернувшаяся Анна Левит выглядела слегка растрепанной и несколько мечтательной. - Веселитесь?
- Да... На полную катушку... - доктор фальшиво улыбнулся. - Но все хорошо в меру, поэтому предлагаю разойтись по своим спальным местам... Есть возражения? Нет? Вот и замечательно...
...Не сразу, но все улеглись, оставив Хэнка в полном одиночестве. Впрочем, он именно этого и хотел - нужно было привести мысли в порядок и хорошенько подумать... Сопоставить факты, взвесить услышанное, перебрать в уме события прошедшего дня... И еще одно...
...Доктор Хэнк Оуквист буквально впился взглядом в угасающее пламя, следя за тем, как слабый огонек становится все меньше и превращается в искры, рассыпанные среди углей... Но потом и они бледнеют, исчезая вместе с памятью о том странном звуке... Той непостижимой музыке...
Которая и не музыка вовсе.

Гора-храм появилась перед людьми сразу. Она не выплыла из-за окружающих хребтов, не увеличивалась медленно и неторопливо, сперва зыбкой тенью показавшись на горизонте. Нет, ничего подобного. Просто секунду назад горы не было. А сейчас она высилась впереди, скрывая острый пик среди серых облаков. Как копье, пронзившее небо, но копье не простое - блистая обломками белоснежных лат, отваживая путников безжизненными скалистыми склонами, оно ввинчивалось в воздух, будто рог мифического зверя. Восхитительный и беспощадный...
Больше всего походивший на часть чудовищного механизма, огромный храм был окружен белой лентой, которая вела к самой вершине, сужаясь, как спираль. Когда экспедиция приблизилась к подножию, люди смогли разглядеть странную ленту лучше и не без изумления обнаружили, что это тропинка, охватывающая гору, подобно змее, обвивающей ветвь дерева. И, что самое удивительное, она и в самом деле была белой - мощеная белым камнем дорога по краю пропасти начиналась там, где скала соприкасалась с почвой. Она словно ждала, когда на белый камень ступит нога человека...
Или не человека.
- Что б меня... - присвистнул Хэнк. - Всякое я повидал в жизни... Но такое...
Он выглядел слегка шокированным, впрочем, остальные члены экспедиции чувствовали себя немногим лучше.
- Разве люди... Тхимерры... - Пак отступил на шаг назад и поднял голову, пытаясь разглядеть вершину горы-храмы. - Разве вообще возможно... построить... это?
- Раз мы видим то, что видим, значит, это возможно, - полковник, рыскающий глазами по сторонам, как насторожившийся волк, засунул правую руку в карман пальто. - Или ты своим глазам не веришь?
- А вы... ты? Веришь?
- Конечно, - Вирт фон Хеффер мрачно усмехнулся. - Если не верить себе, то чему вообще тогда верить?
Он бросил на Пака снисходительный взгляд.
- Ничего, со временем и ты это поймешь...
- Перестань, Вирти! Не дави на него... - вмешалась в разговор Анна. - К тому же, и мне не по себе от этой штуковины... Если перед нами на самом деле древний храм, то уж очень он жуткий. Как представлю ритуалы, которые здесь проводились давным-давно, так мороз по коже...
- И напрасно, милочка, напрасно вы принимаете увиденное так близко к сердцу, - сказал профессор, которого происходящее скорее забавляло. - Мы же пока только у входа, или, если можно так выразиться, в предбаннике лестницы мира.
- Лестницы мира? - в глазах доктора Оуквиста показались цепкие ледяные коготки. - Это не тот мифический символ...
- Нет-нет, дорогой коллега, что Вы! - забеспокоился Винсент Стауф, пряча испуг за широкой улыбкой. - Просто к слову пришлось... Вы же понимаете - сравнения, метафоры... Без них нельзя обойтись...
- Конечно, нельзя... - доктор понизил голос и отвернулся. - Обойтись...

- ...вот вам смешно, а со мной один случай произошел. Отправились мы, значит, в экспедицию. Что-то вроде этой, только людей еще меньше было... И прошло, стоит заметить, все просто великолепно - кое-какие теории подтвердились, кое-какой практический материал удалось собрать... Причем, очень даже немаленький... Но не суть... В общем, экспедиция уже почти закончилась, нам осталось только добраться до базы. И дорога проходила в горах, как и сейчас...
Идем, значит, мы по тропинке. Справа - скала. Слева - обрыв. Ветер - ууууууужасный. Холодный и сильный, будто в шторм попали... Мне приходилось придерживать капюшон, да лицо постоянно отворачивать в сторону, а то высушило бы начисто... Идем мы, идем. Впереди проводник, потом я, а за мной - ассистент. Идем и вроде все хорошо, несмотря на ветер, я чувствую себя вполне прилично, плюс предвкушение славы греет душу... И тут - нечто! Точнее, некто... Или я даже не знаю как правильнее сказать... В общем - я замечаю птицу.
Конечно, ничего особенного в том, что среди скал попадаются отдельные представители огромной армии пернатых, нет. По пути нам встречались и орлы, и грифы, правда, все они парили в небе над головой, не торопясь спускаться ниже. А тут - белоснежная птица размером с сову, мощный клюв и когти, как у скопы. Это сантиметров десять-пятнадцать... Зрелище, в общем, занимательное. Особенно в свете того, что у меня появился шанс стать первооткрывателем нового вида...
Понятное дело, я мешкать не стал. Шепотом попросил спутников остановиться, осторожно, стараясь не делать резких движений, перекинул рюкзак из-за спины вперед, достал из него свой журнал... А туда, стоит заметить, я заносил все-все-все, что касалось экспедиции. Все-все-все наблюдения, весь материал, который намеревался потом использовать для подготовки доклада... В общем, достал я этот журнал, только открыл, чтобы написать о встрече с удивительной птицей, как налетел особенно сильный порыв ветра и... Журнал, кружа, как падающий листок, унесся вниз, куда-то к подножию горы. А вместе с ним и вся проделанная работа...
Доктор развел руками.
- Пуффф... Испарилась. Лопнула, как воздушный шарик. Для меня это было... Нет, не шоком - просто концом света. Самым настоящим, а не тем, о котором пишут сказки... Я был раздавлен, уничтожен, развеян холодным пеплом между скалистых круч... Наверное, мое лицо было очень уж страшным, раз даже моим спутникам сделалось не по себе. Они долго пытались узнать, почему я бледный, как смерть и почему мои глаза похожи на две воронки смерча... Я ничего не сказал, хотя ассистент догадывался, в чем дело, а проводник понял, что я чувствую, по моему виду.
Мы вернулись... Я вернулся... Разгромленный, но не сдавшийся. Безумная идея, подсказанная белой птицей... Не знаю, как, но это точно была она... В общем, я решил восстановить все материалы по памяти... Смешно, согласен... Но тогда не было иного выхода. Точнее, я не видел иного выхода... Я сел за стол и начал писать. День, ночь, еще один день... Я занимался этим неделю или две - точно не помню - и в итоге...
Доктор сделал паузу и вновь посмотрел на огонь.
- В общем, я смог восстановить все материалы. Абсолютно все, что было в журнале, упавшем в пропасть... Потом был доклад - очень успешный, позволивший мне получить грант на дальнейшие исследования. Потом были эти самые исследования... И в итоге... Я оказался здесь, с вами.
Он замолчал и скрестил руки перед собой. По лицу Хэнка Оуквиста нельзя было сказать, как он теперь относится к этой истории с потерянным журналом. Возможно, он сожалел, что все вышло так, а не иначе. Возможно, он был рад, что все, в конце концов, обошлось, закончилось благополучно... А может, ему просто было интересно, что же произойдет дальше.
В любом случае, сейчас доктор Оуквист сидел у костра в компании с двумя носильщиками, мальчишкой-навигатором, подозрительной женщиной и не менее подозрительным профессором. Все они, находясь под впечатлением от рассказа, бросали на Хэнка странные взгляды - Гроус смотрел оценивающе, Граас печально, Пак с детским восхищением, а что до Анны Левит, то в ее глазах появился какой-то странный блеск. Она смотрела на доктора так, словно видела его насквозь... Или хотела притвориться, что видит.
- А знаете, что кошки... - невпопад начал Пак, которому наступившее молчание доставляло едва ли не физическую боль, причем, юноша сам не понимал почему. - Часто говорят, что они мурлычут, когда им хорошо. Погладил кошку - мурлычет, не погладил - сидит тихо... Но это не совсем так. Точнее, совсем не так! На самом деле они издают подобные звуки в разных ситуациях - и когда им хорошо, и когда они обижены, испуганы, больны. И даже... - Пак запнулся. - Мурлычут даже умирающие кошки. Вот...
Он замолчал и поежился, хотя никакого ветра не было.
- Кто о чем, а Гато - о кошках... - съязвил Гроус. - Что за молодежь! И старших не слушает, и ничего не знает... - здоровяк понизил голос. - Кроме баек о каких-то кошках...
- Не каких-то! - возмутился Пак. - Они хорошие... Добрые... Честные...
- Кошки? Честные? - Гроус чуть не расхохотался. - Ну расскажи, расскажи еще что-нибудь смешное, а мы...
- Хватит! - громко сказала Анна. - Господин Гроус, мы - одна команда. Извольте соответствовать...
- Мисс Анна права, - присоединился к разговору профессор. - Не стоит перегибать палку... Тем более что молодой человек затронул весьма любопытную тему.
- Это какую же? - буркнул Гроус.
- Смерть. И, соответственно, жизнь.
Профессор снял очки, протер их специальной тряпочкой, одел и продолжил, задумчиво пожевав губы.
- Так вот... Знаете ли вы, что живые организмы обнаружены глубоко под землей? Да-да, на глубине около трех километров ученые нашли колонии микробов. Живых микробов. Но... Эти организмы казались мертвеннее камня, среди которого находились. Не проявляли активности, не росли, не развивались. Жизнь будто остановилась, достигнув некоторой точки... Точки сна.
Вполне логично полагать, что все организмы растут, чтобы иметь возможность выжить. Это действительно справедливо... Для тех, кто обитает на поверхности планеты. Но, как показывают исследования, в иных условиях жизнь ведет себя иначе... Для бактерий, оказавшихся в крайне неблагоприятной среде, единственная стратегия выживания - ничего не делать. Не проявлять активности, не тратить энергии - лишь бы продержаться. Недостаток питательных веществ заставляет их вести жесточайший режим экономии - они даже не размножаются. Или размножаются, но раз в сотню, а то и в тысячу лет...
Профессор усмехнулся.
- Не правда ли, разительно отличаются от тех же бактерий, населяющих пищеварительный тракт человека, которые делятся раз в десять-двадцать минут... Эта жизнь, жизнь вне жизни, словно спит... Спит и видит сны.
Винсент Стауф, торжественным голосом завершивший свой рассказ, замолчал и, поправив шарф, поднялся.
- Но мне пора... Не засиживайтесь допоздна, мы выходим на рассвете...
Четверо проводили его долгими взглядами. А когда профессор скрылся в палатке, Гроус, все это время бывший мрачнее тучи, пробурчал.
- Ну вот... Похоже, сознание нашего босса блуждает где-то в тумане... Проще говоря, он того...
Здоровяк покрутил пальцем у виска и зло сплюнул.
- Заведет он всех нас... Приведет...
- К гибели? - Анна тонко улыбнулась. - Вы это хотели сказать, мистер Гроус?
- А что? - упомянутый мистер Гроус с подозрением уставился на женщину. - Вам что-то не нравится... мисс Анна?
- Да нет, мне все нравится... - она лениво потянулась, точь-в-точь сытая и довольная кошка. - Особенно то, как вы говорите о том... В чем совершенно не смыслите.
- Я? Не смыслю?!
- Не имея никакого опыта... Выбравшись из богом забытой глуши и чудом попав в цивилизованное общество... Ах, как самонадеянно!
- Вы хотите сказать, что я ничего не понимаю? - Гроус помрачнел еще больше, сейчас он напоминал глубокую угольную шахту, давно заброшенную и всеми забытую. - Что я ничего не смыслю в науке?
- В. Е. Р. Н. О. - не без удовольствия проговорила Анна. - Вы совершенно правы, мистер Гроус.
- Да как ты... Вы... Женщина! - Гроус едва не издал медвежий рык. - Как может женщина судить о делах мужчин?! Как может такой человек называться женщиной? Предки в гробу переворачиваются, слушая эти россказни!
- Предки? Не женщина? - ласково осведомилась Анна. - Уж не хотите ли Вы, мистер Гроус, поспорить? Если я смогу убедить Вас в обратном, то получу половину денег, причитающихся Вам по окончании экспедиции... Если мне это не удастся - я признаю, что действительно не могу называться женщиной... Вы согласны? - они хитро посмотрела на здоровяка. - Или... боитесь?
- Опять! Хррррр! Да что ты о себе возомнила... - Гроус едва не добавил "женщина", но вовремя осекся. - Хорошо. Будь по-твоему... я согласен.
- Зря... - неслышно сказал доктор Оуквист, не отрывая взгляда от пламени.
- Делай, как считаешь нужным, - отстранился Граас.
Ну а Пак... он просто промолчал, широко раскрытыми глазами смотря на начавшееся... Действо.
Посмотреть действительно было на что - Анна Левит, загадочно улыбаясь и прикрыв глаза, встала, потянулась, демонстрируя идеальную фигуру, которую не могла скрыть даже теплая одежда, и начала расстегивать куртку. Не прошло и минуты, как верхняя одежда полетела на безмолвные камни, а женщина, наслаждаясь удивленно-восторженными взглядами, продолжала сеанс неожиданного стриптиза. Она медленно, цедя каждое движение, стянула с себя розовый свитер, который отправился вслед за курткой. Потом настала очередь тоненькой маечки, а потом...
Гроус охнул, Граас задумчиво хмыкнул и покосился на приятеля, а Пак покраснел и отвел глаза. Причиной такого поведения была женщина, стоявшая с той стороны танцующего пламени. Женщина, которая танцевала, извиваясь, будто змея. Женщина, чьи прекрасные обнаженные груди двигались в призрачном свете, как притягательный и нереальный мираж...
- Хорошо, хорошо! - не выдержал, наконец, Гроус. - Твоя взяла... Ты и в самом деле... Женщина.
- Вот и славно, - без притворства улыбнулась Анна Левит, прижимая к себе одежду. - Так что с нашим спором, мистер Гроус? А, главное, как вы собираетесь отдавать проигранное?
- Завтра... - через силу выдавил здоровяк. - Я поговорю... с профессором...
- Вот как? - в голосе прозвучала тень иронии. - Ну, хорошо. Завтра, значит, завтра. Жаль только...
Она печально взглянула на Пака, который так и не поднял глаз, безуспешно борясь со смущением.
- Жаль, что котенок все это увидел... Не стоило заходить так далеко...
Анна замолчала и, после небольшой паузы, ушла, чтобы привести себя в порядок. Оставшиеся у костра мужчины не решались продолжить разговор... А может, просто были сыты по горло событиями, случившимися за этот вечер. По крайней мере, с Гроуса уж точно было довольно - он сидел, замкнувшись в себе, и даже не ворчал под нос по привычке. По его самолюбию нанесли чувствительный удар... Возможно, слишком чувствительный, что сильно обеспокоило другого проводника и носильщика - Грааса. Но и тот не стал ничего говорить, понимая, что сейчас слова будут лишними. Что же до Пака Синмора, которого неожиданное представление повергло в самый настоящий шок, то он просто пытался осмыслить поведение Анны. Пытался понять, как можно так вести себя с тем же полковником... И, одновременно, не стесняться показывать почти незнакомым мужчинам свое тело... Он не понимал, но пытался понять.
И от этого было только хуже.
Единственный, кого практически не затронуло происходящее - доктор Оуквист - по-прежнему неподвижно сидел и смотрел на пламя. Неизвестно, что он хотел увидеть в ярко-желтых всплесках огня. Возможно, он и сам не знал... Да и не хотел знать.
Для доктора Хэнка Оуквиста все это не имело ровным счетом никакого значения. Он просто сидел и смотрел на огонь...
Потому, что хотел это делать.

Никто не хотел быть первым. Все смотрели на гору, на извивающуюся белую тропу и отводили глаза. Полковника одолевали нехорошие предчувствия, которые он привычно прятал за маской ледяного презрения и фальшивой крутости. Это был домик из песка, который пока держался, но волны подбирались все ближе и ближе... Гроус, хмурый и ненастный, как предгрозовое небо, вообще больше был занят своими мыслями и бесконечным переосмыслением вчерашних событий. То ему казалось, что он прав, а женщина просто использовала какой-то подлый трюк. То казалось, что он дурак, и зря вообще все это затеял. А иногда он думал, что никто не прав, никто не виноват, а случившаяся - просто нелепая и глупая шутка...
Доктор, как всегда замкнутый и молчаливый, внимательно смотрел по сторонам и качал головой. Он знал больше, чем остальные, но не хотел ничего им говорить. Все что хотел, он уже сказал... Блистательная Анна Левит выглядела слегка печальной, это было в ее глазах, в едва заметной усмешке, в нервных движениях. С самого начала экспедиция пошла не так, как предполагалось, с самого начала посыпались мелочи - очень раздражающие и весьма досадные. И даже выигранный спор... Она скорее проиграла его. В конечном итоге...
Граас, тот вовсе отстранился от остальных. Мол, решайте сами, а я пойду следом. Мне все равно куда идти... Его закованные в толстые перчатки пальцы перебирали четки. Слишком уж быстро... Пак Синмор, которого проводники упорно называли Гато, был еще слишком молод и наивен, чтобы в такой момент терзаться надуманными проблемами. Гора захватила его, таинственный храм на вершине манил и притягивал взгляд, выложенная белым камнем тропа казалась порождением высшей магии... Но и юноша не спешил идти вперед. Не потому, что боялся, не потому, что ждал, пока все решат за него, не потому, что был озабочен тяжелыми неизбывными думами... Просто Пак следовал старой мудрости, призывающей не лезть перед старшими. Они лучше знают. Они опытнее. Они...
Пак Синмор прекрасно понимал, что и старики могут быть глупее младенцев. Он понимал, что те, кто старше, вполне могут ошибаться. Он понимал, что стоять, как стадо перепуганных овец, у самой цели, просто-напросто нелепо. Но...
Он стоял вместе с остальными и ничего не делал. Только ждал. Так уж его воспитали...
...У каждого были свои мотивы, и никто не хотел лезть на эту несчастную гору. Маятник качнулся и застыл между двумя конечными положениями. Неопределенность. Присутствие равного выбора... Они стояли долго. Они могли стоять еще дольше, если бы не профессор, которому было все равно. Он развлекался, поглядывая на не находящих себе места подчиненных. А когда это наскучило... Сам первым подошел к тропе и ступил на белые камни, с ехидной улыбочкой осведомившись:
- Чего ждем? Когда гора свалится и храм рухнет к нашим ногам?
Послышались нестройные возражения.
- Нет? - притворно удивился Винсент Стауф. - Тогда... Ша-а-а-агом марш! В том же порядке, только я иду первым. И...
Он окинул небрежным взглядом своих подчиненных.
- Пак Синмор пойдет за мной. Следом.

Дорога казалось бесконечной, ноги после пары часов неспешной ходьбы гудели, как старые трубы, и всячески противились подобным издевательствам. Пак не знал, как себя чувствуют остальные. Судя по виду - держатся бодро, шагают и шагают вперед. Только вот в глазах не видно азарта... Только мрачная решимость.
...Выложенная белым камнем тропинка круто поднималась вверх, все больше походя на чудовищную винтовую лестницу. Пак начал считать шаги. Сбился. Бросил. Попытался прикинуть, сколько еще до вершины, но взгляд потерялся в грязно-серых облаках, окутавших гору... Как там сказал доктор? С одной стороны скала, с другой - пропасть... Пак видел, как камешки, отброшенные ногой одного из путников, ссыпаются вниз, теряясь на фоне бурой земли. Высоко... И лучше не терять бдительности.
Прошло еще два часа. Уставший до невозможности Пак еле передвигал ноги. Они казались деревянными. Они, казалось, жили своей собственной жизнью. Они болели и ныли... И, главное, дорога уж слишком однообразная. Белый камень, белый камень, белый камень... Скалы вокруг, густые, как кисель, облака над головой, широкая спина профессора впереди. Тот, наверное, совсем не устал - огромный опыт подобных экспедиций сказывает. Вон как вышагивает, будто робот-проходчик... Мимо бурых валунов, мимо жалких кучек поникшей травы, мимо искусственного выступа, на котором сидит странная белая птица...
Выступ? Искусственный? Птица? Белая?! Пак открыл рот, закрыл, снова открыл и так остался стоять, пялясь на место, мимо которого только что прошел профессор. Он был шокирован, но удивление почти сразу сменилось почти первобытным ужасом, потому что в считанных сантиметрах от лица юноши пролетел камень, размером с его голову...
Медленно, с ленцой, поворачиваясь в воздухе неровными гранями, позволяя насладиться собой во всей красе, увесистый булыжник скользнул наискось, сверху вниз, мимо ошеломленного Пака. Юноша будто видел только отдельные кадры, разбитые по секундам, слитые воедино и расфасованные... Он повернулся, провожая смертельно опасный снаряд, который успел пролететь не один десяток метров. Он смотрел и смотрел... А камень почти отвесно падал вниз, чертя прямую, как стрела, траекторию и нарушая при этом законы физики... Но не это было самым странным.
Профессор Винсент Стауф, подбоченясь и насмешливо взирая на юношу, стоял впереди. Его губы двигались, но ни единого звука не слетело с них... Вот только Пак Синмор прочитал все, что начальник экспедиции хотел сказать своему навигатору. Все, до последнего звука...
"Они не дадут тебе умереть..."
Они. Не дадут. Умереть. Вот, что сказал профессор. Вот какие слова предназначались юноше... Ему и только ему. Очередная неподъемная ноша...
- Что случилось? Почему остановились? - прозвучал за спиной недовольный голос Вирта фон Хеффера. - Опять Пак ворон считает?
- Нет... Там... - юноша запнулся, ему не хотелось рассказывать про камень... и про слова профессора. - Там... Птица...
- Ну, я и говорю - ворона... - полковник вышел из-за спины юноши. - Или нет... Черт! Что за дьявольщина?!
Теперь он видел то, что так потрясло Пака. Теперь он и сам был ошеломлен и сбит с толку... Белая, белоснежная, сияющая, как хрустальная статуэтка, до краев наполненная ослепительным светом... Птица... Важная, гордая, величавая... Ее можно было принять за статую, если бы не взгляд - мудрый, всепонимающий и всепрощающий. Такой... человеческий. И грустный, очень грустный... Птица сидела на квадратном выступе, сделанном из монолитного камня, причем так ровно, будто в дело пошел лазер или алмазный резак... Она сидела точно посреди круга, выбитого на этой же каменной плите. А еще там был треугольник, одна из вершин которого и являлась центром круга... А еще линия, исходящая из этой вершины, падала прямо на основание, пронзала его, как игла пронзает кожу, и исчезала среди белых камней тропинки...
Это был символ. Знак. Предупреждение... Предначертание.
- Господи... Только не сейчас... - доктор Оуквист, увидевший птицу, побледнел и неуверенно отступил на шаг назад. - Невозможно... Та самая... Что я встретил в тот раз... Новый вид...
- И как нам с ней поступить? - нахмурился полковник, доставший из кармана шинели пистолет. - Пристрелить и дело с концом?
- Нет! Не смей! Нельзя! - неожиданно тонко и громко воскликнул Пак, до того пребывавший будто в летаргическом сне... неожиданно в первую очередь для самого себя. - Беда... Беду накличешь...
- Беду? - усомнился старый солдат. - Многое я повидал... Много баек слышал... Но белая птица...
- Не надо, Вирти, оставь ее... - Анна коснулась руки полковника. - Пусть летит...
- Пусть... - эхом повторил Вирт фон Хеффер, провожая отсутствующим взглядом бесшумно поднявшуюся в воздух птицу. - Возможно, ей повезет больше...

Шаг за шагом, виток за витком, минута за минутой. Они поднимались по тропе уже почти десять часов, не останавливаясь и не разговаривая. С момента встречи с белой птицей тоже прошло достаточно времени, страсти улеглись, и люди опять погрузились в свои мысли. Как будто первого предупреждения оказалось недостаточно...
Пак плелся, уставившись себе под ноги, все его внимание было занято тем, чтобы сохранить равновесие и не навернуться вниз. Изредка юноша поглядывал на хмурое небо, слегка подсвеченное заходящим солнцем. Грязновато-желтый цвет чуть ниже бурых косматых туч... Он казался зловещим. Пак не знал, почему, но пейзаж напоминал один из старых ночных кошмаров. Не величественностью или чувством надвигающейся беды... Нет, урывками хватая куски закатного неба, Пак Синмор ощущал нечто совершенно иное...
Мрачную завершенность.
Конец всего... вся эта система гор-храмов была не преддверием ада, рая или чистилища. Ничего подобного и в помине не наблюдалось. Обреченность... Давящая и наводящая на мысли. Очень плохие мысли. Лестница мира? Тропа, ведущая вверх, к небесам? Ха! Если бы все было так просто... Если бы можно было взглянуть только с одной стороны...
"Чтобы спуститься вниз, лестница совершенно необязательна".
С чего они взяли? Слова профессора - правда? С чего они взяли, что храм обращен к богу? Древние... Их духи сейчас зовутся демонами... Строить такую махину просто для поклонения? Не-е-е-ет, строители были не настолько глупы и наивны. С их-то могуществом... Не-е-е-ет, не ответов искали мифические Кхимерры. И не новых вопросов...
Нет. Они искали только силу. Большую силу.
Бурое и рваное небо, как тень такой же земли. Голые мертвые камни, белая лента тропы, спираль, сжимающаяся вокруг мыслей... Шаг за шагом они поднимались вверх, шаг за шагом приближаясь к злополучной вершине... Если есть храм, то есть и ступени ведущие к нему. А тут только тропинка, выбитая в скалах... Но не всегда лестница - это лестница. Иной раз форма отходит на второй план, открывая дорогу...
Предназначению.
Птица, треугольник, пересеченный кругом, недомолвки профессора Стауфа, странный выбор состава экспедиции... Все должно сходиться в одной точке, но Пак, как ни старался, не мог подобрать ключа к этой головоломке. Паззл, безумный невероятный паззл... Уравнение с множеством неизвестных, одним из которых являлся доктор Оуквист. Он что-то знал... И намекал... Но почему не сказал открыто? Боялся? Не верил? Хотел справиться со всем в одиночку? Непонятно...
Юноша вертел в голове известные ему факты, перекладывал с места на место, разглядывал с разных сторон. Он искал несоответствия и не находил... Он пытался соединить все воедино, но не мог... Ниточки протянулись от одного кусочка загадки к другому. Жесткие тонкие ниточки, не дающие конструкции разлететься, но и не позволяющие стать ей одним целым... Как сжимающаяся и разжимающаяся пружина... Которая движется все медленнее, все тише...
К своему концу.
Что-то должно было случиться. Через минуту, через час, через день. Неважно когда. Неважно что. Но очень-очень скоро. И очень-очень... Плохо. Для всех людей, объединенных нелепой экспедицией. Но... для всех ли? Профессор не выглядел угнетенным, в отличие от остальных. Он бодро шагал впереди, будто десять часов подниматься по крутой тропе это так, незначительная неприятность... Он казался опытным и подготовленным человеком...
Или тем, кто приближается к долгожданной цели.

Пак знал, что случится беда. Он предчувствовал ее, он был готов к ней... Но когда доктор Оуквист сорвался вниз, юноша застыл, не в силах пошевелиться, и только смотрел вслед падающему человеку... Он даже не понял, что именно произошло. Что, как и почему... Только что члены экспедиции, выстроившись в цепочку, медленно поднимались вверх, упиваясь своей молчаливой сосредоточенностью. Только что доктор, как и все, переваливался с ноги на ногу, придерживаясь рукой за шершавый камень скалы. И через секунду, за время, достаточное чтобы открыть и закрыть глаза...
Хэнк Оуквист словно потерял равновесие - он неловко покачнулся, отклонился в сторону, увлекаемый тяжелым рюкзаком, и, наконец, рухнул, как булыжник, чуть не убивший Пака Синмора парой часов ранее... Анна, испуганная, похожая на маленького взъерошенного воробушка, Анна Левит, пыталась спасти доктора. Увидев, что Хэнк вот-вот упадет, она рванулась к товарищу, протянула тонкие пальцы, но успела схватить лишь воздух... Каких-то секунд, мгновений... Не хватило...
Перепуганные люди, все, кроме профессора, сгрудились у самого края обрыва. Пять пар глаз неотрывно следили за падающим вниз, будто кукла, доктором. Он был еще жив, но уже не пытался сопротивляться. Сложил руки на груди, посмотрел на тех, что остались наверху. Усталым... Нет, изможденным... До невозможности затравленным... Взглядом... И еще...
Пак знал, что падающий доктор, прощаясь, смотрит на всех, но, когда тот, вдруг раскинув руки в стороны, глухо рухнул на камни, и на мертвом лице появилась слабая улыбка... Юноша понял... Понял, что это предназначалось ему и только ему. Как и странное выражение, промелькнувшее в безнадежно-мрачных глазах Хэнка Оуквиста. Это была... Надежда?! Даже нет... Не надежда...
Ожидание чуда.

Слишком потрясенные, чтобы говорить, слишком измотанные, чтобы осмыслить произошедшее, путники продолжили взбираться вверх. Профессор Стауф сказал, что ему очень жаль... Что доктор Оуквист был очень хорошим человеком... Но... Нельзя же бросать дело на полпути? Тем более что мертвому они ничем не помогут... И они согласились. Пошли за профессором, как бараны идут за своим вожаком...
На убой.
Только Пак, уставший едва ли не больше всех, с минуту стоял у края пропасти, пристально разглядывая тело доктора, распластанное на камнях... На камне... На том самом камне, где раньше они встретили странную птицу... Голова Хэнка Оуквиста лежала в нарисованном круге, руки скользили вниз по сторонам треугольника...
Еще один кусочек добавился к головоломке в мозгу Пака. Еще один факт к уже имеющимся. Еще больше туманной дымки, обвивающей мысли... Крепко сжав лямки рюкзака, до боли, до обжигающей ладони боли, юноша поспешил за успевшими отойти на приличное расстояние спутниками. Со стороны его торопливый уход больше походил на бегство...
Бегство от самого себя.

Зачем наступать раз за разом на одни и те же грабли? Повторять ошибки, повторять пройденное, будто читая истрепанную до дыр книжку... Зачем загонять себя в угол? Ради чего? Деньги... Всех не заработаешь, а того, чтобы просто жить, рисковать нет нужды... Слава? Но она, в лучшем случае, достанется профессору. А о его спутниках разве что упомянут в короткой сноске - были в одной экспедиции со знаменитым Винсентом Стауфом. Год. Дата. Все... Хотя даже этого не случится - сгинут они в безлюдных горах, вместе с профессором и сгинут... Пак чувствовал это, как чувствовал жесткие камни под ногами. Он мог предсказать, что будет дальше... Но предпочитал закрывать глаза и не верить. Как не верил все последние годы. С того момента как... Нет, слишком больно вспоминать. Слишком больно вспоминать...
Самого себя. Прежнего. Бывшего... Или небывшего.
Юноша, отягощенный кроме мрачных мыслей еще и неподъемным рюкзаком, шел, еле-еле передвигая ноги. Он в любой момент мог упасть и держался только на силе воли. Как тогда... Когда жизнь разделилась на рваные обрывки бумаги... Или не бумаги? Или просто карточная колода рассыпалась и ему выпала двойка червей? Низшая карта... Поражение... Полное и безоговорочное... Он помнил, как пытался покончить с собой. С опостылевшей до невозможности жизнью...
Шрамы на запястьях болели - это были фантомные боли, маленькая месть тела за те попытки... Перерезать вены? Самый легкий способ, как ему тогда казалось. Самый популярный, если судить по фильмам и книгам. И самый простой, понятный даже ребенку... Любой справится с этим... Любой, но не человек, которого теперь звали Пак Синмор. Он пытался убить себя, но был до сих пор жив. Почему? Простой вопрос и простой ответ. Потому... Потому, что боялся. Потому что ему не хватало духа довести дело до конца. Потому что, в действительности, он очень хотел жить. Очень, очень сильно хотел жить.
Но не так. Не так, как тогда... И не так, как сейчас.
Совсем еще молодой человек, покачиваясь и не поднимая глаз от земли, взбирался по тропе вверх. Он не знал, сколько осталось до вершины, не знал, через сколько шагов, минут или часов свалится без сил... Для него не существовало окружающего мира, только он, тропа и мысли. Юноша вновь и вновь возвращался к тому моменту, когда погиб доктор Оуквист. Вновь и вновь видел улыбку на мертвом лице. Вновь и вновь его сердце сжималось от мрачных предчувствий...
Он даже завидовал доктору - тот хотя бы избавился от тяжкой ноши знания... Навсегда. А Пак... Не мог жить и не мог умереть. Юноша согласился на экспедицию, потому что ему было все равно, на что соглашаться. А сейчас, после невыносимого многочасового подъема, ему было все равно, что будет с ним самим. И...
- Эй, Гато! - Гроус повернулся к юноше. - Давай я понесу твой рюкзак, а? Ты же вот-вот с ног свалишься.
- Правда, парень, - присоединился Граас, навьюченный поклажей, как мул. - Нам то что - одним рюкзаком больше, одним меньше... А тебе полегче будет.
- Нет... - едва слышно сказал юноша. - Не стоит...
- Пак Синмор... Ты хочешь разделить участь многоуважаемого доктора Оуквиста? - насмешливо сказал подошедший к ним профессор Стауф. - Отдай свой рюкзак носильщикам... лично мне очень бы не хотелось повторения трагедии.
- Нет, - упрямо повторил Пак, повысив голос и до боли сжимая лямки. - Я сам. Справлюсь.
- Ну, смотри... - цепкие насмешливые глаза профессора изучали юношу, словно какую-нибудь лягушку. - Все равно решать тебе и только тебе...
Винсент Стауф снова занял место в авангарде, разыгрывая из себя мифического флейтиста, и продолжил подъем. За ним потянулись все остальные - кто, бодро печатая шаг, кто, переваливаясь с ноги на ногу. Последнее в большей степени относилось к Паку, который, хоть и отдохнул чуть-чуть, пока спорил с проводниками и профессором, но по-прежнему был еле жив от накопившейся за день усталости. Он почти не чувствовал ног, они были где-то в другой реальности, двигаясь сами по себе... Легкие болели, через силу перегоняя воздух... Скоро... Скоро все должно закончиться...
И закончилось. Потому что экспедиция достигла вершины... Вот так, неожиданно, сразу... В тот момент, когда Пак уже и не надеялся на это.

Вершина, срезанная невидимым лезвием, была гигантской площадкой. Идеально ровной, со зданием, похожим на старый храм... И, скорее всего, этим самым храмом и являвшимся. Без украшений, без многочисленных жертвенных алтарей и величественно-грозных статуй... Хотя нет, два монумента тут все же стояли, если так можно назвать двух каменных кошек размером с гепарда или даже чуть меньше. Они предваряли галерею, ведущую к входу в храм, исполняя роль стражников... А, может быть, и хранителей.
Пак, с интересом поглядывая по сторонам, даже об усталости на время забыл. Его больше интересовало нечто другое...
- Почему здесь нет облаков? - спросил он у профессора.
- Они нам не нужны... - ответил тот, не оглядываясь. - Мы уже пришли к цели.
Винсент Стауф поправил очки и усмехнулся, но ничего не сказал, а, поманив спутников, направился к статуям. Гроус и Граас, немного поворчав, все же последовали за профессором, полковник чуть помедлил, но, минуту спустя, присоединился к ним, и только Анна Левит, с непроницаемым лицом стоявшая у самого края площадки, даже не пошевелилась. Паку казалось, что она сомневается, причем не в том, идти или не идти к обнаруженному храму, а в чем-то ином, скрытом глубоко в подсознании... В своих истинных чувствах и мыслях? Юноша не мог сказать наверняка - каменное выражение и пустые глаза сбивали его с толку, а молчание не добавляло определенности...
Единственное, в чем Пак Синмор был уверен - это только начало. Начало конца...

Профессор отступил в сторону, пропуская вперед проводников, и остановился. Следовавший за ними Пак в этот момент подумал, что глава экспедиции ведет себя несколько странно. Логичнее было бы исследовать удивительные фигурки зверей тому, кто разбирается во всем этом. То есть либо профессору Стауфу, либо доктору Оуквисту... Но док погиб, значит, остается только сам профессор... Почему же он медлит? Почему он хочет, чтобы проводники первыми рассмотрели статуи стражников? Разве что...
Опасность.
Неожиданная мысль обожгла холодом и заставила юношу повнимательнее приглядеться к каменным кошкам. Теперь, когда он подошел ближе, можно было различить черты звериных морд, подивиться мастерству древних скульпторов и... Вспомнить одну старую легенду о кошачьем дьяволе. Пак не знал всех деталей, да и историю эту слышал мимоходом, она достигла его ушей случайно... В общем-то, ничего особенного. В общем-то, статуи не походили на чудище из глупого мифа. Но...
Две каменных кошки были отвратительно реальны. Отвратительны. И реальны. Пустые и выпуклые, как у лягушки, глаза, заостренные мордочки, обращенные к серому небу треугольники ушей... Животные были изображены разозленными - с поднятой лапой, ощерившиеся, с длинными острыми клыками, выглядывающими из широко раскрытого рта. А еще...
Между аккуратных, вполне кошачьих ушек, из головы кошек исходили массивные уродливые рога, по форме напоминающие горные пики. Только вот они были витыми, как сверла... Прямо как храм, на вершине которого сейчас стояли члены экспедиции... Полагавший, что уж теперь ничему не сможет удивиться, Пак, решил проверить очередную догадку. Он сделал несколько шагов по направлению к статуям и...
...Не две кошки, но одна... Отражение, разделенное во времени и пространстве... Новый знак на старом пути... Второй... Следующее звено цепи... Кошка слева подняла правую лапу, но не выпустила когтей. Кошка справа - левую и показала всем каменные лезвия. Острые, как отчаяние...
Пак находился в самом центре, прямо между статуй. Он словно впал в полутранс, все понимая, сохранив все ощущения, но полностью потеряв контроль над телом. Он хотел подойти к левой кошке... И, одновременно, жаждал как можно быстрее припасть к каменной плите под правым изваянием. А потом...
Гроус и Граас синхронно, словно они были связаны невидимой нитью, сделали шаг вперед. Еще один. И еще. Остановились проводники только в паре метров от статуй, после чего они разом опустились на колени и, почти сразу, распластались на земле. Неподвижный Пак смотрел, как Гроус, ощетинившийся рюкзаками, будто надувается и сдувается. Здоровяк походил на жабу, которую вытащили из воды. Это было непонятно и... страшно. Тем более страшно, что происходило в полнейшей тишине - юноша даже дыхания своего не слышал. Не слышал он и шороха одежды, звука шагов, завывания ветра... Все словно вымели... Все звуки...
А кошмар, тем временем, продолжался... Гроусу, видимо, надоело изображать из себя земноводное, и он встал на четвереньки. Было заметно, как напряжены могучие мышцы, тяжеленный груз тянул здоровяка к земле, а тот будто не замечал этого... Еще немного постояв в коленопреклонной позе, Гроус, наконец, встал и резко повернулся. Одновременно повернулся и Граас, но Пак этого не увидел, потому что все внимание юноши буквально прилипло к лицу мрачного проводника...
Зеленая, как трава, кожа, покрытая волдырями, словно ее ошпарили, пузырилась и плыла, то и дело меняя форму. Она была похожа на пластилин, а лицо - на жуткую маску... Нижняя часть этой маски, которая совсем недавно являлась человеческим ртом, разверзлась, обнажая черную бездну, темнее самой плохой ночи... А еще глаза Гроуса... Они стали злыми. Вместе с кровью в них стекалась ненависть, накопленная проводником за долгие-долгие годы...
Не два человека, с которыми он провел рядом много дней... Не мрачный ворчун Гроус и добродушный Граас... Не проводники и носильщики, напарники юноши по экспедиции... Нет, сейчас перед ним стояли не люди, а два чудовища, выбравшихся из самой отвратительной преисподней. Злобные, источающие жажду смерти, уже не принадлежащие этому миру... Они были готовы броситься на него в любой момент. Секунда, две, три... А потом разорвут, загрызут, задушат...
- Вирт, стреляй! - сухо приказал профессор. - Быстрее!
Спустя пару мгновений Пак услышал сухие щелчки. Один, второй, третий, четвертый. По пуле в каждый глаз каждого из проводников...

Тело вновь стало его слушаться - юноша мог пошевелить пальцами, шагнуть вперед или в сторону, наклониться и закашляться... Сердце билось, словно в иной реальности, мерно, как ритм метронома, отстраненное и застывшее... Оно было чужим, не его... И вся площадка, срезанная начисто верхушка горы... Казалась гигантской сценой, ареной для чудовищных игрищ... Где играли живые люди, развлекая невидимых зрителей...
Или зрителя.
Пак не знал, почему именно это, открытое всем ветрам, место было выбрано профессором. Он не знал, почему нет ветра, почему на небе нет и следа солнца... облаков... звезд... Одна лишь серая мгла... Он смотрел со стороны... Не смотрел - чувствовал... Себя, профессора, полковника, Анну... Они все стояли, как фигурки на шахматной доске, изображая забытый гамбит... А в центре этого куба были принесенные жертвы...
Убитые проводники лежали ничком, присыпанные грудой тяжелых рюкзаков, и Паку вдруг очень сильно захотелось подойти к этой куче, раскидать, перевернуть мертвые тела и посмотреть на лица... На зеленые, покрытые чудовищными волдырями лица... Он хотел знать - не привиделось ли ему, не было ли это порождением его больного воображения? Он хотел избавиться от своего двойственного зрения, когда он был он... и не он... одновременно... Как ангел-хранитель за спиной... Но... Почему, собственно, ангел?
Юноша, провожаемый насмешливым взглядом профессора, осторожно обогнул тела убитых проводников и приблизился к статуям стражей. С такого расстояния кошки не казались демонами - просто искусно сработанные мифические звери, абсолютно мертвые и совершенно не представляющие опасности... Не слушая сердце, не обращая внимания на мысли, забыв о боли, сжимающей каждую клеточку тела... Пак поднял руку и медленно, невероятно медленно, поднес ее к правому рогу левой кошки. Прямо к витой вершине, коснувшись пальцами острого, как игла, пика...
- Кого ты там ищешь? - безразличным голосом спросил профессор, уже стоявший за спиной юноши. - Демонов?
- Нет... - каменное острие погрузилось в кожу, по спиральной канавке скатилась капелька крови - красная-красная... но боли не было. - Нас...
Винсент Стауф расхохотался. Сухо, расчетливо, равнодушно. Он смеялся, словно выдавал ссуды клиентам... А потом так же внезапно успокоился.
- Идем.

На сей раз, профессор первым прошествовал мимо каменных кошек, не уделив стражам ни единого взгляда. Он шел, как опытный гид, изучивший каждый миллиметр древнего храма, шел, лениво и мягко ступая по гладкой плите. Слева и справа высились идеально ровные столбы, отмечая пространство и время... Паку они казались километровыми отметками, которые есть на обочине любой приличной дороги. Полковник, перенявший от убитого им же Гроуса эстафету мрачной задумчивости, видел перед собой бесконечную вереницу часов, дней, лет... А женщина, с потерянным лицом следовавшая за ними, не замечала ничего и не думала ни о чем. Она пыталась забыть, поскорее выбросить из головы все, что случилось сегодня...
Но у Анны Левит ничего не получалось. Впервые в жизни.

Когда галерея, казавшаяся бесконечной, оборвалась массивной каменной стеной, люди увидели дверь, высотой в два метра и шириной, достаточной, чтобы пройти вдвоем... Профессор удовлетворенно хмыкнул, всматриваясь в непроницаемый мрак, начинавшийся сразу за вырубленном в камне проходом, и поднял руку, указывая вправо.
- Там есть еще один, - действительно, безупречные столбы теперь шли параллельно стене, уходя в сторону. - Полковник Вирт и мисс Анна... Вы исследуете тот путь. А мы с молодым человеком попробуем проникнуть через главную дверь.
- Хорошо, - бросил Вирт фон Хеффер и зашагал, выверяя каждое движение, как на параде. - Анна...
- Да... - женщина растерянно смотрела на удалявшуюся спину полковника. - Я сейчас...
Она поспешила следом, то замедляя ход, если догоняла Вирта, то уподобляясь бегущему стометровку спортсмену, если расстояние между ними слишком уж увеличивалось...
- Оставим... - профессор внимательно взглянул на Пака. - У нас свой путь.
- Свой? - удивился юноша, побелевшими руками сжимая лямки рюкзака.
В глазах Винсента Стауфа вновь промелькнула печальная усмешка.
- Идем.

Столбы. Гладкие и обтекаемые. Как вся жизнь полковника Вирта фон Хеффера... Сколько он себя помнил - все время воевал. С врагами, с судьбой, с самим собой. Он и на войну пошел только потому, что хотел испытать силы, закалить характер, избавиться от страха... Хех... Это прожорливое чудище, всегда сидевшее внутри, только наливалось силой, когда глаза фиксировали картинки бойни... Вот развороченный танк на выжженном поле, усеянном мертвыми телами... Вот солдаты, идущие через минное поле и обезвреживающие смертоносные машины своими телами... Вот боль, кровь и черная гарь, поднимающаяся к небу...
Вирт выжил. Более того, длительная кампания стоила ему всего пары царапин - зацепило осколками... Пули свистели над головой, снаряды рвались в стороне, всегда погибал сосед, но не он... А сам полковник... Он только перевязывал раны, давал умирающим последний раз закурить и хоронил, хоронил, хоронил...
Когда война закончилась, Вирт фон Хеффер не смог найти себе место в мирной жизни... Повторяя судьбу сотен и тысяч таких же солдат, как и он, будущий полковник мотался из одной горячей точки в другую, играя роли инструктора, наемника, военного консультанта... И каждый раз ему приходилось спешно уносить ноги из очередной заварушки. И каждый раз он оставался жив и здоров...
Судьба? Наверное...
Полковник устал. Столько лет, блуждая по свету, как перекати-поле... У него не было своего дома, своего угла, где можно переждать бурю и зализать раны. У него и ран-то не было... И близких... И друзей... Никого, ничего, только он сам. И его это до сих пор вполне устраивало, правда, чем старше становился Вирт фон Хеффер, тем тяжелее ему давалась каждая новая авантюра...
Вот и на сей раз полковник твердо сказал себе - хватит. Больше никаких безумных предприятий, никаких игр в войнушку, никаких прыжков в омут с головой... Довольно. Нужно и мирную жизнь на вкус попробовать. Тогда она показалась пресной... Но что будет сейчас? Кто знает...
Экспедиция профессора Стауфа пришлась весьма кстати - когда полковник получил письмо от известного ученого, то сперва очень удивился, а, прочитав короткий текст приглашения, а, главное, увидев сумму в самом низу, был все себя от воодушевления. Еще бы - одна короткая поездка и много лет можно не думать о средствах к существованию. Да и поездка в забытый всеми горный район сулила напоследок массу разнообразнейших эмоций...

- Что ты чувствовал, когда убивал их?
- Страх...
- Страх?
- Да... Страх, что это не последний раз...

Полковник, не замедляя шага, оглянулся на свою спутницу. Мисс Левит. Анна... Они немало приятных минут провели вместе, скрашивая суровые и аскетичные походные условия, но не это было главным... С ней Вирт фон Хеффер чувствовал себя другим - не старым солдатом, которого буквально тошнило от мысли, что завтра опять придется в кого-нибудь стрелять и, не дай бог, убивать... Нет, полковник, когда пальцы женщины касались его кожи, думал только об одном - о внезапно родившейся у него мечте...
Он видел спокойное синее море, над которым степенно плыли белые облака. Он видел закат, полосой солнечного света стелящийся по поверхности воды. Он видел скалы... Не очень высокие, просто небольшой обрыв, о который разбивались волны... Он слышал плеск... Негромкий, размеренный, успокаивающий... И дом на краю обрыва - просто одноэтажный деревянный домик, с просторной верандой, где в плетеных креслах два человека могли любоваться пейзажем...
До самого конца.

Боковое ответвление галереи закончилось небольшой площадкой, с одной стороны ограниченной все теми же колоннами, а с двух других - высокими каменными стенами. Практически в центре стояла статуя - статный человек крепкого телосложения, с длинными вьющимися волосами и мечом, вложенным в ножны. Левая рука лежала на рукояти, правая - сжимала горло. И... он был слеп.
Полковник даже запнулся, увидев очередное странное изваяние. Мысли и мечты тотчас выветрились, уступив место мрачной сосредоточенности, а пальцы забрались в карман, где лежал еще теплый пистолет...
- Ты видишь?
- Да... - сказала подошедшая Анна. - Статуя похожа на Фемиду... Только у богини в руках весы и повязка на глазах. Этот же... бог... демон... не знаю кто... Он просто... Слеп. Его глаза не пустые, как у каменных кошек, они просто ничего не видят. И это... чувствуется.
- Раз он здесь стоит... - будущее неумолимо надвигалось... и не сулило Вирту фон Хефферу ничего хорошего. - Значит... это для чего-то нужно.
- Идол? Ему поклонялись? - задумалась женщина. - Но почему здесь нет алтаря? Почему здесь нет ничего, кроме статуи и двери, ведущей внутрь храма?
- Хотел бы я знать... - полковник зло сплюнул на гладкий, как паркет, каменный пол. - Чертовщина... С самого момента, как мы эту гору увидели. Началась и заканчиваться не спешит. А люди... Люди умирают. И сходят с ума непонятно от чего...
- Да... Даже старый добрый Граас... Ты видел его глаза? Там ведь метровыми буквами было написано: "Я разорву вас на кусочки, несчастные ублюдки, чтобы вам больше не пришлось мучаться в этом угребищном мире!" - женщина вздрогнула. - Как такое вообще возможно?
- Не знаю...
Анна достала из рюкзака фляжку и вопросительно посмотрела на полковника.
- Будешь?
- Не откажусь... - старый солдат вздохнул и привычным движением открутил крышку. - Ну, за твое здоровье.
Под внимательным взглядом женщины он сделал небольшой глоток. Потом моргнул и сделал глоток побольше, после чего, шумно выдохнув, отдал фляжку Анне.
- Ух! Ну и крепкая, сволочь! Ух... пробирает...
Та слабо улыбнулась.
- Зато плохие мысли прогоняет.
- Это точно... - полковник, на мгновение сбросивший лет десять, залихватски подмигнул спутнице. - А навевает... Мммм...
- Ты хочешь?
- Поцелуй.
- Только один, - женщина подняла вверх указательный палец.
- Договорились, - полковник рассмеялся. - Один, так один...
Анна улыбнулась в ответ и, покачивая бедрами, приблизилась.
- А тебе не будет мало?
Их губы встретились.
- Посмотрим...
Женщина чуть отстранилась.
- Еще?
- Да...
Они вновь поцеловались, полковник крепко обнимал Анну, прижимал к себе и не хотел отпускать. Он чувствовал все изгибы ее тела, чувствовал мягкие нежные губы, касающиеся его губ, чувствовал ее тепло, ее дыхание, пульс ее вен...
- Хватит, - тихо сказала женщина, освобождаясь из ослабевших объятий Вирта фон Хеффера. - Это все...
- Что... - полковник, чьи ноги внезапно стали будто ватными, отступил назад и наткнулся на основание статуи. - Случилось... со... мной...
- Мне жаль...
- Анна...
Его губы прошептали еще несколько слов, но горло не смогло исторгнуть ни единого звука. Полковник Вирт фон Хеффер беспомощно сполз вниз, непослушными руками пытаясь цепляться за слишком скользкий камень. Все это время он смотрел на Анну. На его Анну...
А затем, исчерпав последние силы, закрыл глаза. И умер.

Мгла сменилась светом так быстро, что Пак и моргнуть не успел. Только профессор скрылся в чернильной темноте за дверью. Только юноша шагнул следом, по дурацкой привычке зажмурив глаза... Он сделал шаг и остановился, оказавшись внутри храма. Он чувствовал это, как чувствовал твердый камень под ногами. Ощущал странную жизнь, наполнявшую древнее сооружение. И, не менее отчетливо, слышал призрачный шепот смерти, наполнявший длинные узкие коридоры...
Пак Синмор досчитал до пяти и осторожно приоткрыл веки. И почти сразу вновь зажмурил, потому что яркое пламя факелов резануло по уставшим глазам.
- Осторожнее, - профессор Стауф, вставший у самой стены, был окружен желтыми пятнами. - Здесь все непросто...
- В смысле? - юноша быстро заморгал, прогоняя огненные отблески. - Ловушки? Или само здание может развалиться? Или...
Пак нервно сглотнул и воровато оглянулся.
- Мы тут не одни?
Профессор негромко рассмеялся, уже который раз за сегодня, откинув голову назад и широко улыбаясь. Два факела тлели справа и слева, желтые огоньки плыли и ломались, попав в стеклянную ловушку нелепых защитных очков Винсента Стауфа. А он... он смеялся и его глаза были при этом холодны, как никогда... Профессор играл спектакль и даже не пытался скрыть это, а его расставленные в стороны руки указывали направление... Право... Лево... Два коридора, ведущих вглубь храма...
- Что выбираешь? - спросил профессор. - Какую сторону?
- А почему Вы сами не выберите? - с подозрением спросил Пак, ожидавший любого подвоха. - Вы же босс...
- Да, я руководитель экспедиции, совершенно верно, - Винсент Стауф подался вперед и перешел на шепот. - И потому решил доверить выбор тебе... Чувствуешь? Ты чувствуешь это? Ответственность... Она наполняет тебя силой? В твоих глазах появился лихорадочный огонь? Ты ощущаешь душевный подъем? Хех... Знаешь, Пак Синмор, на самом деле мне все равно куда идти. Туда или сюда... Все равно путь приведет меня к цели.
- А я?
- А тебе не все равно, - шепот профессора стал зловещим. - И от выбора многое зависит... Для тебя.
Винсент Стауф уже не пытался притворяться - он был настоящим, тем, кем являлся на самом деле. И это истинное лицо... оно казалось Паку отталкивающим. Смесь сытой анаконды, опьяненного холодным зимним воздухом медведя-шатуна и жестокого кота, играющего пойманной мышью. В нем не было ничего человеческого - все эмоции пластиковые, ненастоящие, поддельные... Словно перед юношей стояло не существо из плоти и крови, а восковая фигура, внешне неотличимая от оригинала. Кукла...
Оказавшаяся кукловодом.
Пак задрожал, армия мурашек победоносно промаршировала по его коже, завоевывая все новые и новые пространства. Ему стало холодно... Холодно, одиноко и очень-очень страшно. Хотелось прямо сейчас развернуться и стремглав выбежать из храма. И бежать-бежать-бежать, пока равнодушные скалы не останутся далеко позади. Но... Тогда... Он еще раз увидит мертвых проводников. И мертвого доктора. И...
С трудом взяв себя в руки, юноша упрямо посмотрел на профессора и тихо спросил:
- Левая... - он вдохнул мертвый воздух и опустил глаза. - Я выбираю левый коридор...

Говорят, если слишком часто повторят одно и то же действие, оно становится привычкой. Говорят, что время стирает эмоции и лечит раны. Говорят... Много чего говорят. Анна и сама раньше так думала, пытаясь превратить свою жизнь в яркий карнавал, пытаясь скрыть за мишурой и красивыми масками искаженное болью лицо. Некрасивое и жалкое...
Она думала раньше, что пожертвовать чьей-то судьбой ради едва заметного улучшения своей жизни - вполне нормально. Она думала и делала так... Так, как ей хотелось. У нее были возможности, было желание и... не было чувств. Ведь для хорошей игры, для того, чтобы по-настоящему вжиться в роль, в чужие эмоции и переживания, нужно самой не испытывать ничего. Ни печали, ни радости, ни любви, ни страданий. Только решимость и все...
Анна играла, играла на протяжении своей жизни... Разные роли, разных людей... Играла их, играла ими... Обломки искореженных судеб где-то там, позади, отмечают ее путь... Она не жалела, ей хотелось так поступать - и она поступала... Она была женщиной, настоящей женщиной, во всех смыслах этого слова. Но... Что-то изменилось.
Этот поход, экспедиция, затеянная профессором Стауфом... Здесь с самого начала был подвох. Несоответствие. Неправильность... Анна Левит, не гнушавшаяся ничем ради кругленькой суммы, колебалась. Долго, очень долго, противоестественно долго... Интуиция говорила ей, что не стоит соглашаться на предложение профессора. Не стоит ввязываться в бессмысленную авантюру... Но деньги... Очень большие деньги... Анна долго сомневалась, но, в конце концов, приняла предложение.
И, первое время, не жалела об этом. Природа, хорошая компания, ненавязчивый ухажер в лице полковника... Что еще нужно женщине? Хм... Разве что рискованные развлечения... Но ведь и они были. И ночные прогулки под звездами. И многозначительные разговоры... Все было хорошо. Даже замечательно... Пока они не пришли к подножию горы.
Легкость бытия улетучилась вместе с облаками, оставив непроницаемую серость. Анна, находившаяся в хорошей физической форме, без проблем одолевала подъем, но это ее не утешало. Мысли... Мрачные мысли приходили ей в голову. Иные и вспоминать-то страшно... Безумие... А потом тот странный знак. И сова... Или как ее там... И гибель доктора... Она чуть-чуть не успела, чуть-чуть не дотянулась до ускользающей вниз руки... А потом упрекала себя, винила, грызла, как белка грызет твердый орех... Анна понимала, что ее вины в трагедии нет, но не могла отделаться от чувства, что это лишь начало беды. Лишь бледная тень настоящих несчастий...
И она, как всегда, не ошиблась, хотя навсегда бы предпочла стать крикливой гадалкой, чьи предсказания лишь сказка для доверчивых туристов... Она бы предпочла... Но кто ее спрашивал? Кого волновало мнение Анны Левит, когда Гроус и Граас словно сошли с ума? Кого волновало ее мнение, когда полковник выпускал в проводников пулю за пулей? Они умерли... И остались лежать там... Профессор Стауф сказал, что нет смысла сейчас возиться со всем этим. Что нужно сперва разобраться с древним храмом, а потом, ближе к вечеру...
Профессор улыбался и лгал. Лгал так, как лжет опытный политик или актер. То есть невероятно правдоподобно... Уж Анна в этом разбиралась... Очень хорошо... А потом... Потом они разделились, чего и следовало ожидать. Профессору нужно было оставить полковника Вирта и мисс Анну, как он любил говорить, наедине. Тет-а-тет. Без посторонних глаз... Зачем? Все просто - в письме, которая она получила перед экспедицией... В тексте, под которым стояла сумма с большим количеством нулей... Там было написано... Буквально в паре слов... То, что она должна сделать... И как она должна это сделать...
Убить полковника Вирта фон Хеффера. Отравить его, подсыпав яд в спиртное, до которого старый солдат был очень уж охоч.
"Что же я наделала?!"
Анна дрожала и всхлипывала. Она ускорила шаг, с трудом сдерживая слезы, она шла по длинном коридору, между отблесков яркого пламени, не замечая ничего вокруг... А потом, совершенно неожиданно, встретила профессора Стауфа.
- Привет, - профессор радостно улыбнулся. - Давно не виделись.
- Нет... - Анна отступила назад. - Я же сделала все, что Вы хотели...
- Замечательно! Просто замечательно! - Винсент Стауф похлопал в ладоши. - Мисс Анна, Вы оценили статую Судьбы?
- Судьбы?
- Конечно! Те кошки были символом разделенного безумия, слепой мужчина - символ судьбы... - профессор оперся рукой на стену и наклонился вперед. - Этот храм - просто чудо! Совершенство! Вершина человеческого гения! Вы знаете, для чего он был создан? Не построен - именно создан.
- Нет... - тихо ответила женщина, не узнавая свой собственный голос, казавшийся неуверенным и жалким. - Не знаю...
- И не можете знать! - непонятно чему обрадовался профессор. - Знание, разделенное безумие, судьба, мощь, цель... Вы не видите в этой последовательности особую силу? Особую важность... Каждой детали.
Винсент Стауф поднял глаза, зацепившись взглядом в символ, начертанный на потолке. Трилистник, обращенный вниз... Она увидела этот знак и задрожала еще сильнее, заметив, как пальцы профессора скользят по стене... Она знала, что сейчас произойдет... Она не имела никакого представления о том, как это можно предотвратить... Улыбка профессора, не сходившая с его лица, означала приговор, а у Анны не было ни сил, ни времени, ни желания сопротивляться.
"Бедный котенок", - успела подумать женщина, прежде чем массивная каменная плита опустилась на нее...

Пепел к пеплу, пыль к пыли, прах к праху... Как там было полностью? Еще один компонент? Или нет? Пак не помнил, многое незаметно стерлось из его памяти... Возможно, время летело слишком быстро. Возможно, оно ползло, как черепаха. Он не знал... День за днем, год за годом... События выстраивались в особый порядок, странные знамения проглядывали в каждом жесте, в каждом слове... Люди... Пак был знаком со многими людьми, но не знал никого. Даже самого себя...
Время шло, и один единственный год казался целой жизнью. Еще один год - еще одна жизнь. И снова, и снова... Бесконечная цепочка перерождений... И возрождений... Юноша чувствовал себя птицей по имени Феникс, раз за разом восстающей из пепла. Он раз за разом проходил сквозь багровую пелену, отмечая краем глаза отблески ложного света. Он раз за разом окунался в этот мир, чувствуя холод и боль. Он раз за разом... предавал себя. Снова и снова. Как во сне...
Пепел к пеплу, пыль к пыли, прах к праху... Кровь к крови.
Невыносимая тяжесть камня впереди, невыносимая пустота коридоров сзади. Красные капли на пальцах... Пак удивленно взглянул на свои руки, кровь казалась ненастоящей, словно томатный сок... На пустых, без каких-либо украшений, стенах, на одежде, на коже... Он чувствовал тепло и влагу. Он видел Анну Левит. Он видел, как на нее обрушился здоровенный валун... Он знал, что она уже мертва. Наверняка мертва, после такого не выживают... Но Паку Синмору было все равно. Он ничего не чувствовал. Абсолютно... Только удивление.
Юноша растер кровь на пальцах и поднес руку к лицу. Он втягивал носом воздух, пытаясь уловить запах смерти, запах уходящей жизни, запах гниющих цветов и ржавых цепей... Но чувствовал только затхлый дух заброшенных коридоров храма. И легкий, едва ощутимый, привкус гари. Факелы... Они ждали, они звали свою жертву... Они пылали...
Всегда.
Не выдержав, юноша побежал. Проход впереди был закрыт, но коридор ветвился, и слева виднелись все те же пустые стены, все те же глухо потрескивающие факелы. Пламя... Пак Синмор мчался по коридору, стараясь не смотреть по сторонам. Он бежал молча и сосредоточенно. Он думал только о том, что увидит в конце. Он знал, что увидит... Он ждал этого.
Задыхаясь, уже не чувствуя боли в одеревеневших ногах, все так же сжимая лямки бесполезного рюкзака... Пак бежал по коридору, поднимая ветер, которого здесь никогда не было. Пламя факелов колебалось, дрожало и потрескивало. Тени на стенах жили своей жизнью, шуршали подошвы, соприкасаясь с полом, до цели оставалось совсем немного... До цели?
Дернувшись, как марионетка, повисшая на ниточках, Пак Синмор остановился посреди огромного зала. Статуи людей с козьими головами, стоявшие по периметру, укоризненно смотрели на гостя, высоченный потолок, казавшийся небесным сводом, кружил голову, а факелов было так много, что от них рябило в глазах. Место для проведения церемоний... Странно, но эта мысль первой пришла в голову. Потом подумалось, что здесь очень удобно играть, например, в футбол... А потом...
- Ты мог бы и поторопиться... - разочарованно протянул профессор Винсент Стауф, покачивая головой. - Тут невыносимо... Скучно.
Он ленивым жестом, словно делая одолжения кому-то невидимому, снял очки и отбросил их в сторону. Стекло хрустнуло, рассыпаясь осколками по гладкому каменному полу, но профессор не обратил на это никакого внимания. Сейчас он был полон торжества, энергичен и молод. Сейчас никто не назвал бы его Стариком...
- А вообще... мне стоит поблагодарить тебя... - профессор усмехнулся. - Твои занудные россказни пришлись весьма кстати.
Мои... что? О чем говорит этот человек... Да, Пак любил поговорить о кошках. Разные истории, интересные факты, слухи и мнения... Да, иногда такие разговоры вязли на зубах, особенно у тех, кто не питал особенно теплых чувств к домашним животным. Но...
- Почему?
- Знаешь, я в любом случае рассказал бы Гроусу и Граасу легенду о кошачьем дьяволе... Это часть моего плана. Изначально была... - профессор Стауф приблизился к одной из статуй и провел пальцами по идеально ровной каменной ноге. - Заставить их бояться, подсознательно... Трепетать от первобытного ужаса... Вспомнить предания древних... Да, я в любом случае рассказал бы нашим дорогим проводникам одну старую легенду. Но ты облегчил мою задачу... Эти ночные посиделки у костра...
Винсент Стауф сжал ногу козлоголового изваяния и хищно оскалился.
- В череде многочисленных баек, моя не привлекла особого внимания. Самая обычная, на первый взгляд, история, миф, который похож на множество других... Правда, в отличие от прочих, эта была ключом, катализатором, точкой отсчета. Гроус и Граас...
- Но почему именно они?! - перебил профессора ничего не понимающий Пак Синмор. - Что в них такого особенного?!
- Сила... Первозданная, не отравленная едким дыханием цивилизации... Видишь ли, это не просто опытные проводники, хорошо знающие местность. Таких пруд пруди и можно было найти кого-нибудь получше Гроуса или Грааса... Но...
- Но?!
- Но это единственные шаманы, которых я сумел найти... Даже не так... Нельзя назвать их шаманами, они скорее прямые наследники одного из могущественных колдунов... Не бойся, мой мальчик, эти люди не служили злу. Да и всех своих сил не знали... Только отдельные проблески... Предвидение... Знахарство... По мелочам... Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы породить...
Губы профессора изогнулись, свистящим шепотом выплевывая глухое слово.
- Страх.
Винсент Стауф оттолкнулся рукой от статуи и легко, будто летя над полом, приблизился к юноше.
- Знаешь, чего больше всего на свете боится "добрый" маг? Злых духов, которые могут в него вселиться. Демонов... или дьявола. И пока шаман, маг или колдун не верит в потусторонние силы - все нормально. Он пользуется своей силой, неосознанно, так же легко, как дышит... Но так продолжается ровно до тех пор, пока он не узнает правды. Или пока ему кто-нибудь эту правду не поведает. Просто так, между делом...
Отблески пламени сверкали на лице профессора, придавая Винсенту Стауфу таинственный вид. Он был похож на божьего вестника, спустившегося с небес, чтобы принести в мир истинное знание... Но Пак знал, что это просто обман зрения, иллюзия, своего рода мираж. Профессор хотел казаться ангелом или демоном или каким-то древним божеством... Хотел казаться, потому что на самом деле был просто человеком. Очень страшным...
- Ты всех убил... - равнодушным голосом сказал юноша. - И доктора, и Гроуса, и Грааса, и полковника, и Анну...
- Какой догадливый мальчик! - восхитился профессор. - Рад, что не ошибся в тебе.
- Одного не могу понять... - продолжал Пак, будто не замечая реплик мастера Стауфа. - Доктор... Он же сам упал! Как... как ты убил его?
- Не важно - как, важно - зачем, - лицо профессора побледнело и стало зловещим. - Доктор Оуквист - весна, Гроус и Граас - лето, полковник - осень, мисс Анна - зима. Полный цикл... А ты связующее звено между началом и концом. Ты - частичка лучшего. Ты - недостающая деталь моей схемы... Сейчас я убью тебя, и ритуал завершится.
- Смерть...
- То, что ожидает тебя.
- Слушай... Я одного только не пойму... Эти Кхимерры... Кто они? Из-за чего весь сыр-бор?
Профессор привычно рассмеялся, пряча в глазах холодную радость.
- Кхимерры... Их вообще никогда и нигде не было, а система храмов построена задолго до периода их предполагаемого "существования". Оглянись вокруг - эти камни настолько старые, что еще ледниковый период видели... Они лежат тут с незапамятных времен - десять тысяч лет, двадцать... Не скажу точно, потому что сам не знаю. Да и неважно это...
- А что же важно, профессор?! - не выдержал Пак. - Ради чего столько смертей... убийств... Зачем вы погубили столько людей?!
- Зачем... Хм... Всему свое время... А что важно... Понимаешь, Пак, эти храмы построила цивилизация, достигшая своего расцвета еще до появления нам известных - египтяне, майя, Междуречье... Все это было после. Когда местные горы уже привыкли к существованию среди них целой сети странных храмов... Причем, это даже не религиозные сооружения, это просто гигантские передатчики. Точнее - передатчики энергии со встроенными усилителями сигнала.
- Звучит, как детская сказка... - юноша вздрогнул, вспоминая старые сны. - Или как ночной кошмар...
- А это и есть сказка, только очень плохая... Хе-хе... Видишь ли, Пак, эти передатчики обладают поистине циклопической мощностью. Кажется, что с их помощью можно установить контакт с чем угодно и кем угодно...
- Например, контакт с адом? - перебил профессора Пак.
- Я что, похож на дьявола? - Винсент Стауф удивился... искренне. - Зачем мне ад? Преисподняя вообще - всего лишь зеркало неба. А небо - отражение земли... Это две шкалы - положительная и отрицательная - устремленные в бесконечность. А между ними... Знаменуя начало всего и завершение всего... Нулевой уровень реальности. И этот нулевой уровень... И есть Бог.
- Бог? - равнодушно переспросил Пак Синмор. - Он-то здесь причем?
- Тебе не понять... Ты просто жертва... - голос профессора прерывался, переходя от крика к шепоту. - Я всю жизнь... Слышишь! Всю свою никчемную жизнь! Работал на других... Подчинялся... Приказывал... Пропадал в библиотеках... В лаборатории... Сжигал день за днем... День за днем, понимаешь?! И год за годом... Долго... Слишком долго... Я устал... Я почти перестал верить... Но шанс! Судьба подарила мне шанс! Тот, который один из тысячи! Понимаешь... Мне всегда не хватало... Одного... Последнего кусочка в этой головоломке...
Профессор пристально взглянул на юношу.
- Тебя.
- Меня? А чем я такой особенный? - наверное, сейчас Паку следовало испугаться, но он не чувствовал даже удивления... ему было все равно. - Да, ты там говорил что-то про Лучшего, про связующее звено... Только, как по мне, это полная чушь. Я просто человек мужского пола, которому чуть больше двадцати лет от роду. В моей жизни не происходило ничего особенного. Я не чувствую в себе никаких сверхъестественных возможностей. Никаких вселившихся в меня духов, демонов или как их там... Я просто...
- Ты просто не понимаешь! - разозлился профессор. - Твой мозг не способен вместить в себя очевиднейшие вещи! Бог... Он в каждом из нас. В каждом из нас одновременно... И во мне, и в тебе... Во всех есть частичка бога.
Винсент Стауф прервался и небрежно махнул правой рукой, будто пытаясь сбросить капли несуществующей влаги.
- Ладно. Пора заканчивать. Мы и так... - он вновь замолчал, но, на сей раз, не по своей воле. - Так... что... акххххх...
Профессор захрипел и схватился руками за грудь. Его пальцы судорожно сжимали ткань теплой куртки как раз там, где находилось сердце...
- По... че... му...
Он с трудом держался на ногах.
- Так... не... должно... быть... кхааааааа....
Бледность стала смертельной, глаза не видели ничего, с приоткрытых губ слетали последние слова.
- Я... Я... Я всего лишь хотел поговорить с богом...
Профессор бесшумно, как павший лист, опустился на пол, уткнувшись лицом в твердый холодный камень.
- Не... спра... ве... акхххх...
Легкий ветерок скользнул по полу, заставив Пака вздрогнув и унеся с собой последний хрип умирающего. Все стихло, даже потрескивание факелов было где-то далеко, в иной реальности... А Пак Синмор, совершенно опустошенный, стоял в центре зала. Он смотрел на статуи, а они улыбались в ответ. Он смотрел на профессора, казавшегося сейчас жалким и несчастным, а козлоголовые изваяния плакали невидимыми слезами, не прекращая улыбаться. Он чувствовал силу этого зала, этих стен, этого храма... Он чувствовал жизнь и смерть. Одновременно...
Наконец, исчерпав себя, Пак опустился на колени, а затем и вовсе сел, сбросив тяжелый рюкзак на пол. Он выжил, но это было просто формальностью. Без носильщиков, без сил, чувствуя себя, как боксер, отправленный в нокаут... У юноши не были ни единого шанса вернуться. Он и к подножию горы спуститься не сможет... Да даже из храма не выберется. Разве что выползет, как змея...
Пак Синмор, забывший свое настоящее имя, сидел рядом с мертвым телом профессора, устроившего все это безумие. Юноша пока мог думать, но мысли постепенно угасали, метались среди бездушных стен, растворялись в пламени факелов... Он вспоминал слова, разные, сказанные сегодня и вчера... И позавчера... Особенно одну фразу...
"Чтобы спуститься вниз, лестница совершенно необязательна".
Да, это правда... Для того чтобы спуститься вниз, нужна только...
Тьма.

 

-0 (по ту сторону)​

Лучи солнца, проникающие в помещение сквозь грязные окна, вспарывали, разделывали и потрошили все, до чего могли дотянуться. Под их вялым напором в воздухе кружилась пыль, а стекла сверкали, как драгоценности. Желтый прямоугольник, упавший на стену, обнажил потрескавшуюся краску и множество надписей очень неприличного содержания. Да, здесь когда-то была школа. Да, лучшего способа замести следы и придумать нельзя...
Я сидел на самой нижней ступеньке, твердой и холодной, положив руки на колени и внимательно следя за надвигающимся рассветом. Было нечто таинственное в этих скупых утренних часах, когда все живое и неживое освобождается из цепких объятий ночи. Даже ветхое здание, в котором я сейчас находился, на мгновение пробудилось, подставляя свои старые стены теплу и свету.
Так продолжалось довольно долго, а потом... Я вспомнил ночь. И то, что происходило этой ночью. Будто бы я видел три чужих фильма... И один - свой. Трудно сказать, иллюзия то была или реальность. Может, игра воспаленного воображения. Может, просто мираж. Я не знал.
Конечно, самое простое решение - списать все на ложную память, на сон, который я спутал с явью, на призрачный замок мечты, построенный из обломков сказок. А потом перечеркнуть, выбросить, забыть навсегда. И жить дальше, если судьба позволит мне это сделать... Но...
Было еще кое-что. Точнее - кое-кто.
Я встал, разминая затекшие ноги. Мышцы побаливали, суставы сухо хрустели. Ну вот, мое тело настоящая развалина... Стоило больше заниматься в свое время. Год, месяц, день назад... У меня были возможности, но не было желания. Тогда... А сейчас... Все перевернулось... Какая ирония.
- Доброе утро, - Петр, которого в иной реальности звали Пи-31, стоял у входа. - Как спалось?
Он был бодр, свеж и полон сил. Как спортсмен после легкой разминки. А я... Рядом с ним я напоминал старый дребезжащий трактор, тогда как он был сверхсовременным танком. Да, именно - танком. Хоть у моего знакомого не было оружия, но я чувствовал угрозу. Пока еще неясную, промелькнувшую где-то на горизонте...
- Издеваешься? - я демонстративно скривился. - У меня была та еще ночка...
- Ты видел лестницу, - Петр не спрашивал... тут и спрашивать, собственно, было не о чем. Мы оба и так все знали. - Ты спускался вниз.
Ух! Опять эта надменность! Как же он начинает меня раздражать! Даже бесить... Но приходится терпеть его повадки - мяч на стороне Петра, он затеял эту странную игру и он же сделает очередной ход... Должен сделать! Пусть только попробует обмануть мои ожидания!
- Ну, я бы не назвал небольшую прогулку в зыбком мареве грез спуском... - фраза, брошенная будто бы невзначай... посмотрим на реакцию Петра. - Так, проверка крепости рассудка и резервов воли.
Я догадывался, что грезы - не совсем грезы, но нужно же заставить собеседника немного потрудиться? Пусть спорит, доказывает, убеждает. Пусть рассказывает все, что ему известно. А я... Сыграю новую роль - внимательного слушателя.
- Иллюзии... Реальность... Ты знаешь, чем они отличаются? - флегматично заметил Петр, ловко обойдя расставленные ловушки. - Знаешь, что делает мир существующим?
- Нет, - я действительно не знал, меня мало интересовали псевдофилософские рассуждения на тему сущности мироздания. - А ты?
Ожидая ответа, я невольно разглядывал собеседника. Свет, падающий из окон, становился все насыщеннее, а Петр, одетый в белую рубашку и тонкие белые брюки, казался облаком, застилающим солнце. Он расставил руки в стороны и, откинув голову назад, прошептал так тихо, что я смог разобрать слово только по движению губ.
- Вера...
Пальцы, окутанные белым светом, слепили, а Петр будто бы не замечал меня. И продолжал говорить...
- Реальность это то, во что ты веришь... Вера одного человека сильна, но она не выше и не ниже убеждений другого. Так на чьей стороне истина? И есть ли она вообще? Может, скитаться в лабиринте иллюзорных мгновений, и есть наша судьба? Но... Я знаю ответ.
Петр опустил руки и пристально посмотрел на меня. Пробирающий до костей взгляд. Бррррр... Он меня пугает.
- Совокупность нескольких несовпадающих систем отсчета дает объективную картину... В какой-то степени объективную... Это уже частичка истины. Ради которой можно пожертвовать многим... Пожертвовать почти всем. Семья, друзья, работа, сама жизнь... Становятся пылью, солнечным зайчиком на осколке разбитого зеркала. Но даже в этом случае остается одна маленькая проблема...
Он отряхнул руки и, сцепив пальцы в замок, брезгливо поморщился, отведя глаза в сторону.
- Выбор... Нужно оставить только одну систему отсчета, которая и будет главной. Которая и будет истиной. А остальные... Станут составными частями, полностью потеряв индивидуальность. Совокупность... Объединение... Слившись воедино, они перейдут на более высокий уровень... Или более низкий - это как посмотреть.
Так-так-так. Нечто подобное пришло и мне в голову. Подсказки были разбросаны везде, словно чья-то заботливая рука заранее подсуетилась... Но пока я не видел смысла, цели, ради которой все затевалось. Не видел, пока Петр не рассказал про истину... Вот оно как... Да, ради этого уже погибли тысячи и тысячи. Кровавый след тянется из мрака тысячелетий, через наполненные болью и криками жертв подвалы инквизиции, к... к чему?
- Совершенство... вот единственная вечная ценность, - ответил Петр на невысказанный вопрос... странно, надо сказать, ответив. - Твое число - четыре, мое - пять. Ты ближе, чем я... Понимаешь?
- Нет.
Терпеть не могу двусмысленностей... Пусть уж говорит напрямик.
- Мой эксперимент подходит к концу... Уже подошел, - продолжает гнуть свою линию... ну ладно-ладно. - Было четыре тени... Стала одна реальность. Войди, ты теперь один, понимаешь? Все ненужное отброшено и линии сошлись в точку... Полная сила... Как и у меня.
Он тихо вздохнул и прикрыл глаза. Актер, блин, нашелся... Павлин недоощипанный. Ну, ничего, сейчас все будет...
- Ты свихнулся! - мое возмущение даже мне самому казалось преувеличенным. - Что за бред ты несешь?
- Бред? - удивился Петр. - Ты успел забыть увиденное?
- Нет, но кто может гарантировать, что это не было просто сном?
- Никто... Только ты сам... Это только твое решение.
Хха! Попался!
- Мое? Но ты привел меня сюда, ты рассказал мне историю про маленького мальчика, - сказал я и зевнул, демонстрируя скуку. - Оставил одного в пустом здании... Ночью... А теперь вернулся и вешаешь мне на уши мегатонны несвежей лапши... Что тебе надо... От меня? Или в компании слетать с катушек веселее?
Петр аж поперхнулся и захлопал глазами, как невинная девушка. Ну что, съел? Как теперь выкручиваться будешь? Какую сказку скормишь мне на этот раз? Хха! Нет уж, сейчас ты расскажешь все... Все-все-все, что знаешь... Иначе... Иначе и быть не может.
- Ты слышал о Бритве Оккама? - внезапно спросил Петр. - Ты знаешь, что это?
- Ну... - на этот раз он застал меня врасплох... почти застал. - Допустим, знаю.
- Тогда, ты должен понять... - яркие лихорадочные огоньки появились в глазах собеседника, а маска равнодушия разбилась и осыпалась пеплом... я уже видел нечто подобное... печать фанатизма... да, это ни с чем не спутаешь. - Понять, что именно произошло.
Расстегнув верхние пуговицы рубашки и стерев с лица проступивший пот, Петр шагнул ко мне. Похоже, ему было жарко, но я чувствовал только могильный холод.
- Давно... Мне тогда едва исполнилось двадцать... Я понял, как найти истину, как коснутся недосягаемых небес... Я знал, что со мной что-то не так, я был особенным, я ощущал в себе силу... И еще кое-что. Будто нити исходили из моего сердца, исчезая в никуда. И я задумался... Я много знал, много читал, много разговаривал. Много спорил... Постепенно, сопоставив легенды, теории и факты я нашел ответ. Такой простой... И такой сложный.
Я нашел путь наверх. Но для того, чтобы ступить на призрачную лестницу, мне нужно было встретить остальных... Еще четыре меня... Скованные, как цепью, намертво привязанные к этой земле, к этому миру... И тогда...
Улыбка Петра стала безумной. Впрочем, меня это не удивило...
- Я избавился от лишних сущностей. От всех, без исключения, - он счастливо рассмеялся. - Но ты... Ты сделал то же самое! Абсолютно то же самое! Я избавился от них, чтобы стать сильнее. Ты поступил так же. Мы одинаковые, как клоны из пробирки. Только ты покрасивше, да понаивнее... Правда, это проходит со временем... Но для тебя...
Пи-31 поднял голову.
- Будущего не будет.
Ах, вот как ты заговорил, дорогой товарищ... Непонятно только - угроза это или предостережение. Или, может, Петр решил в оракула поиграть. Дельфийского, блин... Кто знает, слишком уж зыбкими кажутся его мотивы... Нет, не оправдывают его слова фанатизм, пылающий в его же глазах. Ни капельки не оправдывают. Не хватает в них... жизни? Скорее веры... Петр сухо излагает известные ему факты, как уставший лектор, год от года читающий один и тот же курс... Но почему? Разве он не должен пытаться убедить меня? Перетянуть на свою сторону? Чего он вообще добивается?
- Войди, ты любишь планы? - не переставая улыбаться поинтересовался Петр. - Точный расчет... Знать, что будет завтра... И послезавтра... И через год... Шаг за шагом... Неторопливо исполнять задуманное... Восхитительно, правда?
- Кому как, - я презрительно фыркнул и спросил прямо, без этих ненавистных словесных игрищ. - Чего ты хочешь?
- Я? - по-детски удивился мой приятель. - Всего ничего... Прямой выход на нулевой уровень...
- Куда-куда?
- Нулевой уровень... - Петр, казалось, не услышал моих слов. - Что произойдет, если воссоединившаяся сущность найдет тропу? Куда эта тропа приведет ее? Хеееее... Я уже предвкушаю...
Хха! Предвкушает он...
- Смотри, язык не прикуси... - съязвил я. - Пред... вку... ша... тель.
Хм... паясничать, конечно, забавно, но еще бы толк от этого был... Что-то Петр совсем уж непробиваемый. Как стальная стена. Не, как титановая. Долбишь, долбишь, а толку чуть. Хм... Что-то здесь не так. Он не похож...
Тут я похолодел, стайки предательских мурашек пробежались по спине, а мышцы противно заныли. Петр ведь и правда не похож... Совсем не похож... На образ созданный мною. В моем же воображении. И...
"Вот смех, да? Мы тут решаем судьбы мира, а мир даже об этом и не подозревает... Мерзавцы, как и прежде, остаются безнаказанными, пророки пребывают в полном забвении, правда хуже клейма прокаженного... Вот весело будет, когда мой план завершится! Вот умора! Ахахаха! Эти жалкие никчемные людишки..."
Тот единственный монолог, много дней назад. Я почти забыл, что у Пи-31 может быть совершенно иное лицо... Иные мотивы... Иные цели... Иная жизнь. Жизнь? У него? Хха! Не смешите! То, что я вижу сейчас прямо перед собой можно назвать как угодно - безумием, высокомерным презрением, равнодушием... Да даже слепой верой! Но только не...
- Ты один, - сказал я, не сводя внимательного взгляда с приятеля.
- В каком смысле? - спросил Петр. - Ну да, я уничтожил все части своей личности, кроме одной, самой главной. И что с того?
Бррр... ну как этому поганцу удается настолько правдоподобно изображать удивление? Стоит, понимаешь, в лучах славы... То есть солнца... В огромном, пусть и слегка захламленном, зале... Можно сказать - целое представление устроил... Такими темпами и на меня его слова подействуют. Просочатся исподволь, закрадутся предательской мыслишкой... Ну уж нет! Сейчас мой ход.
- Я о жизни...
- Эээээ? - переспросил Петр. - То есть?
- Я тоже один, - Пи-31 дернулся, как от удара, безумный огонь на миг исчез из его глаз. - В этом мы с тобой сходимся.
Вот так... Нокдаун... Десять... Девять... Восемь... Противник находится в состоянии грогги, он не может сопротивляться, не знает, что делать и как поступить. А я... Я тоже не знаю... Отсечение... Отражение... Отторжение... Так много слов и так мало смысла. Точнее, смысл-то есть, да не про мою честь... Не могу я его уловить и все тут... Так, обломки, осколки памяти, какие-то отдельные образы и... Все.
Петр стоял, слегка покачиваясь, уверенность, которая его переполняла буквально пару минут назад, бесследно исчезла, а на лице застыло удивленное выражение. Он был поражен, ошеломлен и даже отчасти сломлен... Чего я, собственно, и добивался, вот только... Что мне теперь делать? Продолжить расспросы? Просто уйти восвояси?
"А представь, что судьба достает из шляпы бумажки, на которых записаны имена. Сегодня он будет богом... Завтра он... Послезавтра он... Обеспечивая вариабельность... Многообразие граней реальности... И выбор наиболее удачного... Как тебе, а? Заманчиво?"
Старые слова Петра, которого я тогда знал под именем Пи-31, не к месту всплыли в памяти. Что он хотел сказать? Вообще-то мой приятель не особо любил такие разговоры... Он не очень распространялся о себе, о своих истинных целях. И тот монолог мне показался странным, выдающимся из наших обычных разговоров. Обмен репликами, как броски маленьких камушков в воду... Вызывая едва заметную рябь... А потом кто-то бросает огромный валун, стирая с поверхности все следы...
Я смотрел на испуганного Петра и пытался размышлять. Что-то все время сбивало меня с толку. Какая-то мелочь, нюанс. Что-то необычное в виде и поведении приятеля... Он ведь пришел сюда, уверенный в своем превосходстве. Он знал больше, понимал больше, видел дальше, чем я... И я его смог настолько легко сломить? Нет, невозможно. Но тогда... Кто?
Или что?
- Не... - механическим голосом проскрипел Пи-31. - Может... Быть...
Его бледность стала просто невообразимой, зрачки расширились, а лицо превратилось в маску ужаса и отчаяния. Тут я, наконец, понял, что же во всей этой ситуации было не так. Можно было и сразу заметить... Ведь Петр последние минут пять безотрывно смотрел не на меня, а на то, что находилось прямо у меня за спиной. И там была... Что же еще... Конечно...
Лестница.
Не было нужды поворачиваться и подтверждать догадку зрительным образом. Я многое знал об иллюзиях и миражах. Я знал, что увижу то, что хочу увидеть. Я больше не верил своим чувствам... Чувств человека по прозвищу Пи-31 хватало с лихвой для нас обоих. Я ощущал его ужас, я знал, что он сейчас пребывает в полнейшей растерянности... И я тоже. Стоял перед ним, как столб, и не мог выбрать. Уйти или остаться, остаться или уйти... Белые лепестки падают на пол, кованые сапоги превращают их в пыль... Снова и снова... Круговорот. Жизни? Ну уж не-е-е-ет!
Медленно, будто наслаждаясь, я повернул голову. Затем в том же направлении последовало и все тело. Теперь Петр был у меня за спиной, излучая волны вымораживающего ужаса. Бедный парень... А он ведь так верил в свою теорию... Верил, что ему остался последний шаг до цели... Как трогательно... Как печально...
Как наивно.
Вот лестница, ведущая на второй этаж. Она изрезана кривыми лучами солнца, покрыта густой пылью и выглядит жалко. Ей нужен ремонт, ей недолго осталось. Как и всему зданию... А вот вторая лестница, полностью погруженная во тьму. Куцые островки света разбросаны тут и там вокруг нее, но как только солнце доходит до какой-то невидимой границы, как тотчас оказывается отброшенным назад. Густым, как патока, мраком? Вряд ли. Скорее некой неведомой силой... Силой нулевого этажа. Силой ступеней, снисходящих в никуда...

Я закрыл глаза. Я вспомнил, как сидел в мрачном и безмолвном классе, у самого окна, за пыльной партой. Будто сон... Будто я спал все это время. И мои приключения мне просто приснились... Макс, Хром, Гато... Тени несбывшихся грез... Отголоски желаний... Отражение боли... И черное пятно на стене, как метка, как точка отсчета... Осталось только...
Проснуться.
Я открыл глаза. Я видел призрачную лестницу, которая была реальнее настоящей. Я чувствовал напряжения Петра, стоящего прямо у меня за спиной. Я помнил... Почти все... И знал... Многое. Очень много. Например, то, что на стене в той комнате не было никакого пятна... Знал, что сейчас не полночь, сейчас полдень... Знал, что цикл завершился...
"Мы вышли не на той остановке".
Пи-31 считал, что тропа появляется только ночью. Он ошибался. Значит, он мог ошибаться и во всем остальном... Но... Я знал правду. Я увидел достаточно, чтобы сделать свой выбор. Точнее, мне дали увидеть... Хха... Как благородно с их стороны...
Уже не сомневаясь, я шагнул вперед и ступил на призрачную лестницу. С необъяснимым и удивившим меня самого трепетом. Словно на красную ковровую дорожку... Или на тропинку, усеянную лепестками роз... Впрочем, это могло быть и первым, и вторым. Одновременно...
Как и в прошлый раз, я ничего не почувствовал, но окружающий мир отдалился, стал просто фоном... Правда, иллюзии погружения в невидимое озеро уже не было, зато я исполнился необъяснимого спокойствия. Хорошо... Как же мне хорошо...
- Постой!
Петр схватил меня за правое плечо.
- А как же я?!
- Не мешай...
Я отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
- Я не позволю тебе! - в его правой руке блеснуло лезвие. - Это мой план... Мой!
Странно, но я не испугался... Наверное, даже частичное соприкосновение с нулевым этажом убило во мне все чувства... Нож казался мне игрушкой, а Петр - ненастоящим. И солнце, и разваливающееся здание, и пыль в воздухе... Да и сам воздух... Все это лишь нелепые театральные декорации. Небрежно сделанные и пущенные в расход... А реальность... Она другая.
Я легко перехватил руку Пи-31 и отвернул от себя. А затем, продолжая движение, воткнул нож прямо в его живот. Это было даже забавно... Он так хрипел, пытался вырваться... Какой упрямый мираж. Нехорошо... Я держал свою жертву, не позволяя освободиться. А он... Петр пронзительно хрипел, призывая на помощь богов и демонов. Правда, ненадолго его хватило - пару минут подергался и стих, повиснув на моих руках.
- Про... кля... т... - выдавил Пи-31, собирая в глазах все страдания мира. - Т... ты... про... кля... т...
- Да ну... Ты же сам сказал, что я ближе всех к богу. Ну а ты, соответственно, к дьяволу. Вот и отправляйся туда, я скучать не буду.
Оттолкнуть истекающее кровью тело Петра не составило труда. Он упал на спину, разбрызгивая кругом тяжелые красные капли. Как неаккуратно... Выпавший из моих рук нож глухо стукнулся о пол, я больше не нуждался в оружии. Только не я, только не здесь, только не сейчас... А затем...
Благоухающий чужой кровью, потерянный и забытый, я стоял на призрачной лестнице. Только что я впервые убил человека... Я убил Петра, но это была лишь пустая формальность... А теперь мне предстояло сделать выбор. За него. За себя. За нас обоих.
Мои мысли были пустынны, как улицы ночного города. Я не мог придумать ничего нового, я мог только метаться от факта к факту, от знания к знанию... Как крыса, запертая в лабиринте... Я не мог ничего изменить, но, что самое главное, я не хотел ничего менять. Мне дали выбор, и мне этого было достаточно. Достаточно много, чтобы...
Позади оставался солнечный свет. Впереди был зыбкий полумрак лестницы в никуда. Я не колебался. Я шагнул вперед, начав спускаться вниз... Туда, где меня ждала...
Тьма.

 

Мир без любви (Pax Sin Amor)


По следам, по следам возвращайся,
По тропинке из брошенных роз.
Никогда, никогда не прощайся
В тусклом свете несбывшихся грез.

Свое слово нарушить несложно –
Обмануться, поверить, спастись.
Ухватив золотую возможность,
Спеться вместе за долгую жизнь.

Не трудись, не трудись, обвиняя
Нашу память в отсутствии лжи.
День пройдет, день пройдет, обещаю,
Будет утро... ты только скажи.

Наши лица погублены светом,
А слова вбиты в землю дождем.
Я любил и люблю безответно,
Став металлом по имени Хром...

Ну зачем, ну зачем эта легкость?
Ароматы весенних цветов...
Без конца, без конца бьются в стекла
Мои тени несбывшихся снов...

Суета, незнакомые страны –
Ты спешишь, отдыхая в пути.
Пылью странствий присыпаны раны...
Только счастья тебе не найти.

Нет судьбы, нет судьбы, виноватой,
В том, что мы разминулись вчера.
Но я помню, я помню, когда ты
Улыбнулась. То лето... Жара...

Неизбежность... Красивое слово.
И твой выбор – всегда выбирать.
Вспоминаю я снова и снова...
Зная точно, что мне – не понять.

Поцелуй, поцелуй на прощанье,
И любовь – горстка букв на песке.
С неба вниз, с неба вниз упаду я
Растворившись в бездумной тоске.

Пусть дорогу осилит идущий,
Что сквозь слезы к победе ползет.
Он не верит в те райские кущи,
Миру грез предрекая исход...

Твой удел, твой удел жизнь земная,
Яркий праздник и дело свое...
Меж людей, Меж людей, привлекая
Трепет взглядов, ты ищешь ее...

Я – иной. Я решил, несомненно,
Отказаться от боли и чувств...
Я – иной. Я, как проклятый пленник...
Мне тебя не понять... Ну и пусть.

 

Горячо... Тяжесть мертвой воды.
Тишина. Человек. Перед зеркалом,
Преклонив колени стоит.
Скучный взгляд. Дело вечера.

Ясно все... Божий день наступил.
Гиблый шум приникает к устам
И куда-то зовет... Но нет сил
Отвернуться. На свет. Пустота.

Не крещен... Ни мечом, ни вином,
Отвращенье тая в уголках своих губ.
Он придет. Он ни духом, ни сном.
Он – судья палача... Плохо. Груб.

Тихий стон... Трубный голос небес,
Расколовший себя пополам...
Не понять, где тут ангел, где бес.
Мир людей. Наверное. Хлам.

Перезвон... Колокол бьет в голове.
Близок сон. Темнота. Мыслей нет.
Жизнь нужна, это чувство внове...
Чей-то бог. Пусть чужой. Дай ответ.

 

Время


Тик-так, тик-так,
Сзади друг, сзади враг,
Крик ворон - просто так,
Ножом в спину войдет.

Тик-так, тик-так,
Север - друг, восток - враг,
А в руках - белый флаг...
Для того, кто поймет.

Тик-так, тик-так,
Исчез друг, устал враг,
С пальцев сыплется прах...
В небе ветер несет.

Тик-так, тик-так,
Помню - друг, был и враг,
Соль войны - на устах...
Тот, кто выжил, уйдет.

 

Окончательный анамнез


Застоявшись, как вода
В тихом омуте пруда,
Я сказал себе в тот час:
“К черту бы послать всех вас!

Бюрократов и хапуг,
И поруки грязный круг,
И быков, и чудаков,
Полстраны, что без мозгов.

Ну а поперву – всех баб!
Пол прекрасный, блин, не слаб.
Кукловоды без штанов,
Рожи лисьи черных вдов!

И уж после, непременно,
Тех Иуд прогнать, наверно,
Что друзьями раньше звал...
Ведь не знал, не знал, не знал!

Ох, и проклятое семя!
Тратят, змии, мое время!
Жаждут лишь кусок урвать...
Вот собаки, вашу ж мать!”

До предела осерчав,
Помянул в сердцах всех Клав,
Ногой топнул и решил:
Жить противно, ну нет сил!

Отвратительна невзгода
Человеческой породы:
Хомо сапиенс планету
Так загадил – жизни нету!

Ну а я... А что я, блин?
Рыцарь что ль? Иль паладин?
Гражданин обычный я...
Но не бык и не свинья!

Надо что-то с этим делать,
Пусть я хилый, пусть несмелый...
Я могу кой-что решить
И себя, блин, порешить.

“Поперву найду веревку”,
Думал про свою уловку,
“Ну а дома мыло есть,
В петлю можно сразу влезть!”.

Приготовил все я снасти,
Крюк в кладовке – вот уж счастье,
Мясо там всегда хранил...
Ну а я кто? Крокодил?

Вмиг навесил вервие –
Легло четко, ё-моё –
Раз примерился и прыг –
Треск в ушах, как от шутих!

Но не плоть это стенала,
А веревка, блин, порвалась!
Вот китайский жеж товар!
Или я совсем стал стар?

Может, слабо привязал?
Может, шторы на глазах?
От досады пнул я стул,
Но, блин, палку перегнул.

Боль, медузой, как во сне,
Разлилась, блин, по ступне.
Благим матом верещал,
Когда в ванную бежал!

По пути родилась мысль,
Как решить мне мою жизнь:
Бритвой чиркнуть безопасной
По запястьям... Вот прекрасно!

А сперва – воды до края...
И горячей – чтоб, как в рае...
В раю, в смысле, там где кущи.
А потом чиркнуть получше!

Но забыл, что я в России –
Утром воду отключили...
Так сорвался второй план
И присел я на диван...

Ну а там, под скрип пружины,
Призадумался я сильно.
И мысля, блин, тут как тут –
Скоро будет мне капут!

Сразу мог бы догадаться,
Как отсюда, блин, убраться!
Просто прыгну из окна...
Там и будет мне хана!

Побежал, как конь, к балкону,
Будя, блин, соседей сонных,
Только ручку повернул...
Сразу охнул и вздохнул.

Предо мной, как на картине,
Висят брюки на штанине,
А еще – трусы, футболки...
Обломали кайф весь... Волки!

Вновь я духом сильно пал,
Но прическу рвать не стал,
Ведь осталось еще крыша –
А она ведь еще выше!

Будто жертвенный агнец,
Я поперся, наконец,
На чердак, но, паразит,
На двери замок висит!

Словом честя всех бомжей,
Что по миру носят вшей,
Сел печально на бетон,
Молча проглотив свой стон.

Видно очень злобный рок
Мне попался, но не смог
Моей воли сокрушить!
Шиш те, Ирод, а не жить!

Я распрямил плечи, блин,
Решив клином выбить клин,
Но опять не рассчитал –
Прямо с лестницы упал!

То ли ноги не держали,
То ли мышцы уж устали...
Но скатился знатно я,
Матом всех, блин, костеря!

Ребра быстро посчитав
О ступени и до ста
Про себя, еле дыша,
Я поднялся не спеша.

Руки, ноги, уши тут,
Все на месте, это гуд.
Голова только кружится,
Но для дела, блин, сгодится!

Отряхнувшись там и сям,
Создавая шум да гам,
Смылся из своих пенат,
Думая: “Хана те, гад!

Долго ты торжествовал,
Как кот с мышкою играл!
Издевался, песий сын,
Думал, что мне господин!

Долго я терпел, терпел,
Носа высунуть не смел
За пределы толстых стен,
Проклиная вечный плен!

Но теперь уж все, пора,
На запчасти разбирать
Жизни шпалы, костыли,
Рельсы, грабли и рубли!

Просто всех послать бы на,
Пусть очистится страна!
Пусть очистится Земля!
Хорошо там, где не я!”

Размышляя мимоходом,
О судьбе других народов,
Я по улице бежал,
Так, что ветер перегнал!

Ветер, та еще скотина,
Просквозил мне всю бочину!
Видно, помешать желал,
Да вот сил не рассчитал!

Мне же больно наплевать,
На здоровье и кровать
Не дождется уж клиента...
Близко финишная лента!

Мой последний ход конем
(я ж не лысый, ё-моё!)
Всех врагов моих побьет,
Кверху дном перевернет!

Будет знатная забава...
Не нужна мирская слава!
И награды не нужны...
Буду драпать из страны!

Но не в штаты к богачам,
Курьим ножкам, ловкачам,
Адвокатам и хитрюгам,
Жирным, наглым и хапугам.

Не в Европу, где совсем,
Разленились люди все,
Даже думать не хотят,
Только на спине лежат!

Нет! Пойду другим путем,
Ведь наметился излом,
В Рока каменной стене,
Я пробью ее извне!

Но для этого, сперва,
Мне нужна не голова,
А из досок и гвоздей
Ящик черный, и скорей!

Ночь, темно и час настал,
Горят буквы “Ритуал”.
Там, где мертвых хоронят,
План исполню без преград!

Крался кошкой, был как зверь,
Приоткрыл тихонько дверь,
На носочках, как танцор,
Пробирался, блин, как вор.

Мимо всяких хитрых глаз,
Полз, как уж, блин, первый раз!
Но нашел я, наконец,
Кучу ящиков, венец,

Стулья и просторный зал,
Где проводят ритуал,
Отправляя в лучший мир...
А затем идя на пир.

Радость хлещет из ушей,
К свету я иду скорей,
Но на самом полпути,
Вздрогнул током из сети.

По спине бежал озноб,
Я смотрел на ада зло,
Что сидело у окна,
Как китайская стена!

Темный, шумный и большой,
Скучал сторож молодой,
Он зевал и мучал музу,
Деря горло в ритме блюза.

Пусть меня и не заметил,
Но пугают мышцы эти...
Сделался я очень зол,
Плюнул на пол и ушел!

“Все напрасно, знал, ведь, знал!”,
Так себя я утешал,
“Пусть мне белый свет не бел,
Но такой уж, блин, удел...

Я старался, видит Бог!
Не моя вина, что Рок
Хлещет кофий у гроба,
Сразу видно – не судьба”.

 

Котяра


В одном (не будем называть каком) городе, в небольшой, но комфортабельной квартире, на попечении самых прекрасных хозяев в мире проживал кот. Даже не так, котом эти десять с гаком кило живого веса назвать никак нельзя, это был самый настоящий матерый Котяра. Он знал цену и себе и своей безоблачной жизни, вел себя сообразно “титулу” и редкие гости восхищенно вздыхали: “Царь! Просто царь! Королевских кровей кот!”. Котяра в ответ лениво приподнимал голову и важно улыбался. Ему было приятно, все-таки даже у царственных особ есть свои слабости... Вот любил Котяра лесть и поклонение – а кто не любит?
Или бывало, что идет Котяра, красивый и мощный, как грузовик с пряниками, а потом вдруг бац и упал на бок. Лежит на полу, развалившись, моргает неторопливо, с чувством, с толком, с расстановкой. А хозяева смотрят со стороны и мысленно аплодируют, с восхищением, надо сказать, смотрят. После еще чего вкусненького дадут – мясца свеженького или рыбки. Лепота!
Жил Котяра, как сыр в масле катался, в полной идиллии со своими хозяевами. Он был ими полностью удовлетворен, а они на него не могли нарадоваться. Всем хвастали: “Вот у нас кот – всем котам кот! Даром, что дворовой породы, а по манерам и внешнему виду любому элитному кошаку сто очков вперед даст!”. Слушающие сперва недоверчиво хмыкали, но, когда им показывали фотографии, присоединялись к огромной армии почитателей Котяры. Уж очень у него была выразительная... как это называется... Харизма, вот. В просторечьи – харя. Или просто - морда лица.
Котяра, правда, обо всех этих высоких материях никогда не думал. Он большую часть дня валялся на доступных горизонтальных поверхностях и предавался отдохновению. С чувством, с толком, с расстановкой. Иногда спал, иногда просто лежал, приоткрыв один глаз – отдых отдыхом, но за порядком в доме нужно следить. Время от времени он поднимался и, сладко потянувшись, выпустив когти и пару раз, для порядка, царапнув диван, отправлялся на поиски пищи.
Продукты, собственно, всегда находились там, где им и должно быть. То есть на кухне. И Котяра, конечно же, прекрасно это знал, но, играя в какую-то свою игру, сперва прохаживался по комнате, заглядывал во все углы, в глаза хозяевам, в экран телевизора и в окно. Причем, физиономию делал самую жалостливую, такую, что хозяевам хотелось сейчас же бежать на кухню и нести царственной особе подношения. Но нельзя! Привыкшие к этой игре, они знали, что Котяра сам подойдет к холодильнику и, встав на задние лапы, а передними опираясь о дверцу, издаст громогласный мяв. И только после этого можно достать свежей рыбки или фруктов, которые усатый хитрец очень любил, осторожно, со всем тщанием, положить в кошачью миску и удалиться, дабы не мешать трапезе.
Позавтракав, пообедав или поужинав, Котяра отправлялся обратно на диван – спать. Иногда, правда, он забирался на подоконник, где для него была расстелена мягкая тряпочка. Или на коврик. Или удобно устраивался в массивном кресле. А еще Котяра любил точить когти – обычно о специальную досточку, но, иногда, и дивану с креслом порядком доставалось. “Не живые, потерпят!”, думал кот, счастливо жмурясь и вонзая когти поглубже.
Беззаботное, без единого облачка на жизненном горизонте, существование продолжалось столько, сколько Котяра себя помнил. Так было всегда – так будет всегда, думал он, не утруждая себя беспокойством о будущем. В самом деле, пристало ли столь высокородной особе волноваться из-за пустяков? Вот Котяра и не волновался, но... Была одна вещь, которая занозой сидела в его роскошном, черно-сером меху. Точнее, была у Котяры одна несбыточная мечта... Летать ему хотелось, так хотелось, что хоть из окна прыгай. Прямо вниз и прямо с 18-го этажа.
Нет, дураком, он, конечно же, не был. Потому и не строил из себя тарзана или экстремала-любителя. Но... Когда мимо окна пролетали птицы, Котяра едва сдерживался, чтобы не подбежать к стеклу и не высказать все, что он об этих крылатых халявщиков думает. Вот ведь, повезло мерзавцем! Он тут, видите ли, мучается, а они летают! Как ни в чем не бывало! Расстраивался Котяра и, свернувшись пушистым клубком, закрывал морду лица лапами. Мол, глаза б мои этого безобразия не видели.
Но однажды...

...Мужчина и женщина, удобно расположившиеся на диване и рассеянно улавливающие звуковые и световые волны, идущие от телевизора, едва не вскочили, когда их любимый кот Мурзик, всегда спокойный и важный, вскочил на окно и закричал. Растрепанный, с торчащими усами и бешеными глазами, он орал во всю глотку, будто выражая несогласие с несовершенством мира. Он вопил и вопил, наполняя квартиру истошным мявом, а потом устало рухнул, да-да, именно рухнул на подоконник и затих. Только глазами следил за тем, кто вызвал столь необычную реакцию. Точнее, за той – когда хозяева проследили за кошачьим взглядом, то увидели маленькую пеструю птичку, которая ни в чем не бывало чистила перышки.
– Охотник, – вздохнул мужчина.
– Надо чаще гулять выпускать, – согласилась женщина.
Они успокоились и вновь уставились на экран, оставив кота Мурзика наедине со своими мыслями...

 

Спутники


Дорога вьется вьюгой зимнею,
В чащобе счастья не найти.
И ветер шелестит по инею...
Нам по пути! Нам по пути!

Мешок заплечный прохудился весь
И холод грызет до кости,
Жажда и голод... Как хочется есть...
Нам по пути! Нам по пути!

В тумане молоко мне видится,
Трактир далеко, не дойти...
За серыми слежу, за птицами...
Нам по пути! Нам по пути!

На злую судьбу я не жалуюсь,
Мой крест, до конца и нести...
Испью из ладоней снега талого...
Нам по пути! Нам по пути!

 

Черви познания


Он не знал, для чего живет. Он не знал, чем или кем он является. Он не знал, почему мир стал таким, какой он есть. Пробираясь по бесконечным переходам и лестницам Древа, он шел к одной цели, к той же, что и вчера. И позавчера. И позапозавчера. Борясь с давящим страхом, сдерживая иной раз слишком уж громкий вздох, настороженно озираясь в поиске Кротов...
Кроты, они же – Охотники на Червей, были одной из самых могущественных групп в Древе. Выше Кротов стояли только сами Маги, создатели мира, вершители судеб всего сущего, а Стражи и Чистильщики находились на той же ступени. Ходили Кроты всегда парами и всегда скрывали глаза за плоскими, как чешуя, очками. Непонятно было, смотрят они на тебя или на кого другого, а может, вообще спят, смежив веки. Дополняли картину серые шарфы, скрывающие нижнюю часть лица и делающие Охотников похожими древних арабов-террористов.
Он не знал, кто такие арабы, он не знал, кто такие террористы. И, естественно, он не мог сказать – похожи Кроты на них или не похожи, поэтому верил на слово. Тем более что сравнение понравилось, звучало таинственно и недобро. В самый раз для Охотников, которые расправлялись с пойманными Червями просто и страшно... Один Крот держал жертву за руки, сзади, а второй размашистым движением стирал со лба, покрытого каплями пота, метку. После этого они убирались восвояси, более не проявляя никакого интереса к несчастному Червю. А потом... Древо отвергало Червя со стертой меткой и бедняга исчезал навсегда, терялся в бесконечных переходах и уровнях, растворялся в переплетении балок и щитов...
Так ему рассказывали старшие товарищи, им не было нужды врать, да и Кроты не особенно скрывались, скорее наоборот – постоянно появлялись на глазах, как доставучие занозы, причиняющие боль и неудобство. Он видел эти безликие фигуры и думал, что же Охотники чувствуют, отсекая от Древа очередную жертву? Смеялись они или плакали? Жмурились от удовольствия или презрительно кривились? Могло быть что угодно... Скрытое за одинаковыми, как капли воды, масками, намертво замурованное в этих безмолвных существах. Да, именно в существах – он не мог считать их людьми, да и навряд ли это имело хоть какое-то значение...
Деревянный настил резко уходил вверх, перил не было, слева стена из кривых досок, справа – пропасть. Внизу виднелись постройки, перекрытия, этажи, но он не смотрел вниз, он слишком боялся, чтобы отвлекаться на подобные мелочи. Он быстрым нервным шагом взбежал по настилу, скрывшись в темном узком тоннеле. Полумрак успокаивал, даже если здесь и притаились Охотники, то их не было видно, не было видно этих пустых глазниц очков, словно впадины от вырванных глаз залили густой смолой... И других, простых, людей не видно, не было сил смотреть на их умиротворенные, непонимающие лица...
Задумавшись, он споткнулся и упал на четвереньки. Ладони скользнули по идеально гладким, как стекло, доскам, взгляд опустился вниз. Ни пыли, ни щепок, ничего, что могло бы причинить вред обитателям Древа... А ведь он никогда прежде не обращал на это внимание, это всегда казалось ему само собой разумеющимся. Как и Древо, как и Маги, как и... Кроты. Он вздрогнул и непроизвольно оглянулся, пристально всматриваясь в настил за спиной. Пусто, да и коридор сразу сворачивает в сторону, человека тут со стороны не заметишь... Он вздохнул, но страх не спешил уходить. Сухо постукивало сердце, отдаваясь глухими ударами в висках. Нужно бы поспешить, но...
Он вспомнил, что забыл, куда идти.

...Голова раскалывалась после вчерашнего, стены комнатушки, ранее казавшейся просторной, сжимались, норовя раздавить мошку, попавшую между ними... Человек? Он? Или кто? Он сел на кровати и оглянулся, вспоминая вчерашний день, а, главное, те слова, что вчера были сказаны. Ведь были! И он их слышал... прекрасно слышал. И сегодня должен услышать вновь – эти слова или другие, не важно. Он зевнул, сон не хотел уходить, мысли роились в беспорядке, а желудок требовал пищу... Вот некстати! А он еще и провалялся в постели полдня... Смутно вспомнилось, как заглядывали соседи, с которыми он часто болтал, растянутые в довольной улыбке физиономии интересовались делами, но, не встретив ответной реакции, убирались восвояси.
Могли ли они что-нибудь заподозрить? Могло ли их удивить подобное безразличие? Он ведь всегда болтал с ними, обо всякой ерунде... даже про Магов иногда шептались – не без этого. Ооо! Они считали такие разговоры таинственными и волнующими... Будто чего-то запретного касались, плода, который сладок настолько же, насколько недостижим. Маги вообще были чем-то вроде высшей касты – никто из простых людей не становился Магом, никто никогда не общался с Магом лично, никто ничего не знал, откуда Маги появились и кем они были раньше. Зато всем, без исключения, было известно, что Маги создали Древо, дающее им жизнь.
И этого было вполне достаточно. Для всего...

Пробираясь по злополучному коридору, он нет-нет, а бросал взгляд вниз, где сквозь доски виднелась одна из столовых. Шум, мешанина голосов, а запахи, скользящие мимо чуткого носа, живо напомнили, что он убежал из своей комнатушки, даже не позавтракав. Даже воды не глотнул – вон, как теперь горло дерет... На мгновение он даже перестал испытывать страх – голод оказался сильнее, мысли свернули в сторону, а ноги с явной неохотой делали очередной шаг, уносящий их обладателя дальше от столовой...
Нет! Нельзя!
Он тряхнул головой, зло выругался про себя и прикусил нижнюю губу, чтобы боль освежила мысли и ощущения. Экстренная мера сработала – шаги стали тверже, а в голове прояснилось. Правда, вернулся и страх, но это чувство в последнее время стало настолько привычным, что он даже обрадовался. Ему казалось, что этот самый страх – свидетельство жизни, доказательство его существования. И ему это нравилось. Было во всем этом что-то... Пьянящее.
Слабую улыбку, проступившую на лице, тут же стерло появившееся беспокойство. Он не помнил, где место встречи, но знал, где найти подсказку... Подсказку, которую он, между прочим, должен был раздобыть еще вчера, но... Понадеялся на авось, отнесся к происходящему, как к чему-то несерьезному, как к детской игре, подумал, что все разрешится само, что ответ придет утром, когда он проснется... Не пришел, не разрешилось. А теперь нужно придти в отмеченную точку, причем, в том секторе Древа, который он совершенно не знал... Хотя, если уж честно, он знал только свой уровень 4С сектора Крыша, а об остальных частях Древа имел весьма и весьма смутное представление. Ну, есть они, есть и ладно...
Оказалось, что не все так просто. Первое-то собрание прошло в секторе Крыша, ему и искать ничего не пришлось, только повнимательнее быть, да Кротам на глаза не попадаться. Теперь же он рыскает в совершенно незнакомой местности... Кстати, а не могут Охотники поджидать его в назначенной точке? С них станется... Он, хоть не знал о методах Кротов практически ничего, но прекрасно понимал, что от Охотников за Червями можно ожидать любой пакости. Эти существа, въедливые, как жуки-древоточцы, и молчаливые, как камни, слишком уж загадочны, чтобы их недооценивать. Неизвестный фактор, джокер, путающий все карты, источник непрекращающегося страха...
Он не видел кротов, но в ушах постоянно отдавались их несуществующие шаги. Химера химер... Он вспоминал разговоры с соседями и невесело улыбался. Они считали Магов Богами и боялись, но как-то отстраненно, как боятся землетрясения или урагана. Он же потихоньку начал понимать, что Маги это такие же люди, просто изменившиеся давным давно, когда что-то страшное произошло со всем миром... Люди, которые перестали быть людьми, это страшнее, много страшнее любого божества.
Погруженный в мрачные мысли, он остановился у огромной деревянной стены, перекрещенной криво прибитыми досками. Перед стеной располагалась обширная площадка, верхний уровень виднелся где-то высоко-высоко, а несколько дорог спускалось сюда со всех сторон. И нигде не было ни души.
Он осторожно подошел к стене и прикоснулся руками к деревянной поверхности. Шершавая... Чуть-чуть шершавая... Он не удивился, он только скользнул взглядом ниже, туда, где напротив левой ступни к стене крепился обрывок бумаги. Черные буквы по белому полотну... Он поднес бумагу к глазам, быстро пробежал по строчкам, запоминая дорогу, положил обратно. Мало ли что, вдруг он не один такой раззява... Надо не только о себе думать. Или хотя бы пытаться.

Кое-кого из стоявших у неприметной старой двери он уже встречал, на вчерашнем собрании, кое-кто казался совершенно незнакомым... Но это его не беспокоило – не имело значения, кто был тут, важно лишь – для чего они тут. А собрались все лишь для того, чтобы послушать Профессора. Он не знал, что означает это слово, Профессор говорил, что так называли умных и образованных людей. Возможно, ему лучше знать... Хотя само слово какое-то старое, точнее, тот, кого так называют, кажется чуть ли не стариком. А Профессору вряд ли больше двадцати-двадцати циклов будет. Молод Профессор совсем... Хотя выглядит опытным и очень уж уставшим. Прямо как старик настоящий. Может, поэтому зовет себя Профессором?
Собравшиеся засуетились и он, проследив за их взглядами, увидел источник беспокойства. Профессор пришел вовремя, минута в минуту, секунда в секунду. Как назывались такие люди? Пунктуальные, кажется... Он очередной раз тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Сейчас требуется только одно – слушать, слушать и слушать. На размышления времени будет предостаточно... Но – потом. Не сейчас...
Он рассеянно улыбнулся и прошел в открытую дверь вслед за остальными.

В небольшом помещении без окон, не сводя пытливых взглядов с Профессора, разместилось почти двадцать человек. Ветхие стулья, пара массивных кресел и даже одна скамейка – никто не роптал и не завидовал товарищам, всем хватило места и ладно. Вон, сам Профессор вообще на ногах и до самого конца собрания будет стоять, рассказывая своим подопечным о том, что было РАНЬШЕ. Это самое РАНЬШЕ всегда было в Древе под страшнейшим запретом – Стражи, Чистильщики, Кроты и, особенно, сами Маги тщательно следили за тем, чтобы лишняя информация не доходила до людей. Меньше знаешь – лучше спишь, считали они, но...
Благодарные слушатели ловили каждое слово Профессора, даже звук его шагов или дыхания, боясь пропустить что-то важное. Сейчас он был для них всем, подобием мессии, хотя они пока не знали этого слова, высшим существом, даже выше, чем могущественные Маги... Он был именно тем, в чем они нуждались.
Профессор подошел к доске и, повернувшись к аудитории, откашлялся. Он не спешил, но не потому, что не знал, как начать свой рассказ. Просто ему хотелось, чтобы все поняли то, что он хочет им поведать.
– А знаете ли вы... – начал Профессор. – Что Земля вращается вокруг Солнца?

 

Сказочка


В большом и очень недобром городе жил, как полагается, маленький мальчик. Добрый? Ну, скорее наивный и очень глупый. Доверчивый сверх меры и любопытный до ужаса. В общем, не в том городе он появился на свет, но тут уж выбирать не приходится.
Шел этот мальчик однажды по улице, радостно осматривая деревья и считая на них листья. Ну, кто-то ворон считает, а этот мальчик – листья, чем не развлечение? Считает он, значит, листья, считает, уже глазки закрываться стали, и в сон потянуло... Но тут в голове что-то щелкнуло, будто свет включили, да не в комнате, а вообще везде. Оглянулся мальчик, посмотрел внимательно под дерева и увидел блестящий предмет. Точнее, сначала он, конечно же, увидел блеск, потом, когда глаза привыкли, разглядел, что сверкает драгоценным камнем... Драгоценный камень, восседавший на рукояти кинжала.
Мальчик даже глазам в первый момент не поверил – уж очень красивым было оружие, как в сказке... Или в кино про пиратские сокровища. Разве может такое появиться в реальности? Реальность ведь не сказка! Удивился мальчик сильно, но к кинжалу все же подошел. Сказка не сказка, а любопытство не прогуляешь и листиками не просчитаешь. И что поделать – уродился он любопытным до невозможности, теперь и жить таким... Впрочем, мальчик сейчас об этом не думал. Он сейчас вообще ни о чем, кроме кинжала думать не мог. Оружие притягивало к себе, манило драгоценным сиянием, завораживало слепящим золотом рукояти...
Взял мальчик кинжал в руки, чувствуя приятную тяжесть, полюбовался большим прозрачным камушком, да и размахнулся. Хотелось ему проверить остроту лезвия, хотелось почувствовать себя героем фильма... Размахнулся, ударил, да и отсек ветку дерева. Хорошо так отсек, подчистую, будто бритвой срезало.
Понравилось такое мальчику и пошел он дальше, ветки с деревьев по пути срезая. Вжик, да вжик, мелькает лезвие в воздухе, камень в рукояти сверкает на солнце, и летят во все стороны листья, которые он раньше терпеливо считал. Всю дорогу этими листьями усыпал, так, что даже асфальта не видно.
Идет он по листьям, идет, уже по щиколотку их, машет кинжалом, машет, уже и рука уставать стала, как вдруг... Споткнулся о булыжник, листьями прикрытый и потому незаметный. Споткнулся и упал прямо на оружие, которое держал в руке. И кинжал, который до того легко срезал ветки, разрезал грудь мальчика, пронзив маленькое глупое сердечко.
А когда тело нашли, то не было в груди никакого кинжала и вообще никакой раны – не было. Просто сердце остановилось, сказали врачи, удивленно цокая языками. А кинжал... Так и валяется где-нибудь под деревом. Ожидая.

 

Интернет


В одном, самом обыкновенном, портовом городишке на юге Италии жил да был такой же обыкновенный человек. Звали его Луиджи, а работал он портным – костюмы шил, пиджаки, брюки... ну и так, по мелочи. Зарабатывал Луиджи не очень много, но не так и мало. По крайней мере, жил, не зная бедности, даже компьютер себе купил по случаю. С него, собственно, все и началось...
Когда скромный портной поставил дома это чудо техники, ему захотелось провести таинственную сеть, которая, как говорили, способна связать людей, находящихся на разных концах света. Нет, Луиджи не был заядлым путешественником, да и в излишке любознательности его вряд ли кто упрекнет, но... Дело в том, что прослышал портной об электронных газетах, с помощью которых можно узнать любую новость, не вставая из-за компьютера. Причем, не нужно ждать, когда подойдет назначенный час, как с новостями по телевизору. Просто щелкнул кнопочкой и узнал все, что хотел. И – когда захотел.
Правда, не совсем понятно, откуда у Луиджи такой горячий интерес к свежим новостям... Странно, ведь он не старик, бездельничающий целыми днями, и не юноша, которому кажется, что любое событие в мире задевает его лично. Странно... но только если не знать, что Луиджи, как и остальное мужское население маленького портового городка сходило с ума от футбола. Точнее, по одной конкретной команде...
Которая называлась “Интер”.
С этим, кстати, и были связаны последние беды Луиджи, который, когда ему провели загадочную сеть, узнал, что она называется... Интернет. То есть: “Интер – нет!”. По крайней мере, портной так читал это слово. И, естественно, радости особой не испытывал – кому же понравится видеть лозунги против любимой команды! Пусть “Интер” играет сейчас из рук вон плохо, пусть плетется в середине таблицы, пусть сам Луиджи временами разражался бранью в адрес игроков и тренеров... Но он ведь любя! Конструктивно, так сказать, критиковал! А тут...
А тут были форумы, где любители футбола обсуждали... футбол, конечно же. Причем, учитывая, что собирались на них болельщики самых разных команд, обстановка достаточно часто накалялась добела. А иногда и взрывалась нескончаемым потоком гневных сообщений... причем, зачастую доходило до такой брани, что портовые грузчики, услышав это, покраснели бы от стыда.
Ругали друг друга, ругали вражеские команды, ругали судей и организаторов. В общем – ругали все и вся. Каждому доставалось на орехи, но, особенно, тем клубам, что переживали не лучшие времена. Ведь если команда побеждает, то ее не очень-то и почестишь. Результат есть? Есть. Какие еще претензии? А вот если результат отсутствует – то будь готов получить порцию ругани. А так как “Интер” играл ни шатко ни валко и точно так же шел в турнире, то...
Луиджи краснел от злости. Сжимал руки в кулаки и скрипел зубами. Да как они смеют! Писать такое! Как у них клавиатура не ломается! Как мышка с писком не вырывается из корявых пальцев! Еще и шуточки позволяют себе в духе “когда рак на горе свистнет – тогда Интер чемпионом станет”! А о болельщиках вообще отзываются, как о мусоре... Или неудачниках, это в лучшем случае. И ведь не ответишь ничего – “Интер” и правда переживает не лучшие времена, а болельщикам команды можно только посочувствовать... Или поиздеваться, что бывало чаще всего.
А, как венец или корона, над всем этим безобразием возвышалась одна короткая надпись – Интернет. То есть: “Интер – нет!”. Как проклятие или заклинание. Будто кто-то невзлюбил команду и решил таким образом ей отомстить. У-у-у! Злодей! А о простых болельщиках этот некто подумал? Подумал, каково им мучаться и страдать, смотря на мучения любимой команды? Не играют ведь, а номер на поле отбывают! Словно не футбольный матч, а чемпионат по спортивной ходьбе с мячом! А зарплаты-то у них ого-го. Луиджи такие деньги и не снились... Нет, ну, снились, наверное, когда-то, но в руках он их не держал – это сто процентов. А хотелось, да... Очень даже... А эти! Эти! За что им громадные деньжищи платят?! Чтобы команду позорили? Чтобы болельщиков честных расстраивали?
Раньше Луиджи частенько ездил с приятелями на автобусе в Милан – посмотреть матч вживую. Шум, закладывающий уши, трепет от вида сотен и тысяч таких же болельщиков, чувства единения... И победы! Победы! А сейчас? Даже по телевизору не очень хочется игры смотреть. Одно расстройство! Даже отсутствие стычек с фанатами вражеских команд не радует... Ведь не потому проходят мимо, что боятся, а потому, что не уважают. Совсем не уважают. Не уважают настолько, что даже внимания не обращают...
Луиджи злился первое время. Первое время слово “Интернет” было как соль на открытую рану, а обидные реплики злопыхателей с той стороны экрана заставляли сжиматься кулаки... Так было сначала, а потом портной привык. Почти равнодушно смотреть футбол, почти равнодушно перегавкиваться с вражескими болельщиками, жить, чередуя работу и вялое безделье.
Шло время...

...Честно говоря, Луиджи не верил, что этот момент когда-нибудь вновь наступит. Что его “Интер” вновь станет чемпионом Италии. Но, однакож, свершилось! Как снег на голову свалилось это чемпионство, нежданно-негаданно дисквалифицировали всех основных соперников. Какой-то скандал с подкупом судей или чем-то в этом духе... Ну а “Интер” оказался чист, аки слеза младенца, и, в отсутствие конкурентов, не упустил момента.
Ох, сколько радости было! Сколько пьяных слез пролито за бутылочкой (да и не одной) вина! Как обнимались болельщики, всю ночь праздновавшие победу на улицах городка! Обнимались, как родственники... Да они все в тот момент были друг другу братьями. Не по крови – по духу, по радости. По общему на всех счастью. И Луиджи в стороне не оставался. Отпраздновал с друзьями... На славу отпраздновал!
До самого утра обсуждали они игру своей команды. Хвалили тренера, игроков. Смаковали лучшие голы и матчи. Вспоминали трагические и удачные моменты сезона. Добродушно посмеивались над неудачными конкурентами... В общем, замечательно провели время. Так замечательно, что Луиджи еле проснулся к следующему утру...
А когда проснулся, то первым делом побежал к компьютеру – надо же в Интернете на форумах радость свою выместить, поквитаться с обидчиками, да почитать статьи хвалебные про родную команду... Сел он, значит, за компьютер, вышел в Интернет и тут подумалось ему, что слово-то злополучное никуда не делось, так и пялится на него ехидный лозунг: “Интер – нет!”.
Задумался тогда Луиджи. Крепко задумался. Думал он, думал и думал... И придумал. На следующий день простой итальянский портной отправил во все возможные инстанции письмо с одной и той же просьбой...
Просил он, наконец (сколько можно-то!), переименовать “Интернет” в “Интерда”.

 

Слом силы – Хроники Иввианского Конфликта


Часть 1. Худой мир

1

– Так дальше продолжаться не может!
Директор, до того кругами ходивший по кабинету, наконец, остановился и громко хлопнул по столу.
– Вы наведете здесь порядок? – начал он ласково, постепенно повышая голос. – Или мне поставить под сомнение Вашу квалификацию?!
– Как пожелаете, мистер Китомура, – женщина, вытянувшаяся в струнку перед директором, была воплощением невозмутимости. – Если мои навыки и в самом деле недостаточны...
– Если Вы не сможете навести здесь порядок, – перебил ее Китомура. – Причем, в кратчайшие сроки. Скажем...
Женщина с интересом следила за тем, как на лице директора проступило выражение глубокой задумчивости.
– Скажем... Неделя!
– Неделя это...
– Слишком мало. Знаю! – пронзительно голубые глаза директора, контрастировавшие с его строгим суховатым лицом, что придавало ему несколько демонический вид, уставились на гостью. – Но это – приказ. Или вы, мисс Коути, осмелитесь оспорить его?
– Нет.
– Тогда выполняйте. Можете идти.
– Так точно!
Женщина, в строгом костюме похожая на черную птицу, развернулась на каблуках и сделала шаг к двери. Она уже взялась за ручку, но замешкалась, буквально на десяток секунд, и ее догнал тихий голос директора:
– Постой... Иванна.
Китомура сидел в своем старом, раритетном кресле, которое, несмотря на уговоры, до сих пор не желал менять на ультрасовременные модели с аморфной структурой. Как он тогда сказал? “В них нет жизни!”, а потом махнул рукой и отвернулся. При этом, пытаясь изобразить презрительное выражение на своем вечно спокойном лице, но вышло у директора только нечто мечтательно-печальное.
– Мистер Китомура... то есть Сэй...– Иванна Коути оглянулась. – Вы что-то еще хотели мне сказать?
– Не сказать, просто поговорить, – директор пытался выглядеть доброжелательным. – Прости, что был таким жестким...
– Не нужно извинений... Вы – стратег Сэй Китомура, директор закрытой военной академии “Рассвет” и мой непосредственный начальник. Отдавать приказы... Ваша обязанность. А моя – выполнять их.
Ожидая ответа директора, Иванна еще раз, уже более пристально, осмотрела кабинет. Здесь были шкафы с книгами, но стояли они у самой стены, робко, будто испуганные первоклассники перед строгим учителем. Здесь были папки с документами, но они лежали в самом углу, и только отсутствие пыли указывало на то, что ими все-таки пользуются. Здесь были массивные стол и кресло, расположенные прямо у окон... и прямо напротив двери, так, что любой посетитель сразу сталкивался с пронзительным взглядом голубых глаз директора. Но не это вызывало ощущение некоторой неуютности, неприкаянности, а пустое пространство между дверью и директорским столом, будто специально расчищенное Китомурой...
– Иванна, ты же понимаешь, как все непросто... в нашем случае, – свет, сочившийся из высоких, почти от пола до потолка, окон, скользил мимо опущенных плеч Китомуры и липко падал на пол. – Будь у нас просто военная академия... Да и черт с ними, с этими нарушителями порядка! В других академиях и не такое творится... И ничего, государство получает солдат и командиров в нужный срок и в нужных количествах, механизм подготовки к надвигающейся войне работает практически без сбоев.
Директор поднял глаза и требовательно посмотрел на подчиненную.
– Но у нас, к счастью или нет, иная военная академия. Иная и ты это понимаешь лучше, чем кто бы то ни было...
– Так точно! – гостья вновь демонстративно вытянулась в струнку.
– Перестань, Иванна... – Китомура устало махнул рукой. – Мы не на торжественной церемонии... Нет нужды выполнять все эти... – он скривился и последнее слово выплюнул, будто кость, попавшуюся в мясе. – ...формальности.
– Хорошо, Сэй... – гостья чуть-чуть расслабилась и даже попыталась принужденно улыбнуться. – Но Вы же понимаете, что я не успею навести порядок за неделю? Не расстреливать же этих оболтусов, в конце концов! Разве что временно изолировать от остальных... Но в этом случае времени все равно будет недостаточно. И...
– Хватит, хватит, – перебил ее директор. – Твои аргументы я слышал не один и не два раза. Более того, я с ними согласен, но... – он перешел на шепот. – Слухи дошли до стратегов из сектора внутренней безопасности. Если ты не помнишь – этому сектору мы на самом деле подчиняемся... Так вот, они беспокоятся. Не за нас, а за себя, конечно, но, в данном случае, важно другое... Они беспокоятся из-за нас. Тем более что у отдельных личностей в секторе внутренней безопасности давно и прочно засела мыслишка сменить руководство некоей академии...
Директор достал из ящика стола маленький флакончик, как из-под духов, повертел в руках, после чего отвинтил крышечку. Поднеся предмет к лицу, Китомура осторожно принюхался, тут же скривившись, как от боли, и поставил на стол.
– Иванна, сколько я тебя уже знаю... сколько мы работаем вместе? Три года, да? За это время перед нами вставало множество проблем... Иногда казавшихся совершенно, ну, совершенно неразрешимыми... Но ведь решались, да? – директор покосился на злополучный флакончик, будто тот был источником всех бед... но скорее просто не желая смотреть в глаза гостье. – Помнишь? Год назад... когда... требовалось решить... за считанные мгновения... важный вопрос... Ты приняла верное решение... единственно верное... Помнишь?
Иванну, которая до того воспринимала слова директора спокойно, передернуло. Она задрожала, так, словно ей вдруг стало очень холодно, потом изменилась в лице и, вновь вытянувшись, как того требовал устав, сказала:
– Так точно! Теперь я могу идти, мистер Китомура?
– Иди...
Гостья, только этого и ожидавшая, быстро развернулась и, уже не медля, выскочила за дверь. Много мыслей пронеслось в ее голове за эту минуту, но последней, как ни странно, была мысль о директоре.
“Как он еще не сошел с ума, постоянно находясь в своем жутком кабинете?”.
Иванна быстро, даже слишком быстро, пугая праздношатающихся учеников, шла по коридору. Имелась у нее одна любопытная идея, которую стоило как можно скорее претворить в реальность...

Оставшись один, Китомура еще несколько минут сидел неподвижно, разглядывая флакончик, наполненный густой темной жидкостью. Он должен был принимать по десертной ложечке в день, в любое удобное время... Например, сейчас. Но директору не хотелось дурманить свой мозг... По крайней мере, пока он не разберется со всеми делами.
Бросив на укоризненно стоявший на столе предмет какой-то пыльный и мутный взгляд, директор, наконец, завинтил крышечку и убрал флакончик в стол до лучших времен. После чего он включил коммуникатор и, не глядя, набрал один секретный номер... Настолько секретный, что его знали только два человека: собственно, директор военной академии “Рассвет” стратег Сэй Китомура и... Архистратиг Михаил. Руководитель сектора внешней защиты человечества.

2

“Ну и что я здесь делаю?!”.
Рейнольд Мерри злился, но старался держать себя в руках. От чего злился еще больше.
“И они ЭТО называют ВОЕННОЙ академией?! Да у моей бабушки на чердаке порядка больше!”.
Бабушки, конечно, у Рейнольда, которого обычно звали просто Рей, не было. А про чердаки, заваленные древним хламом, он и вовсе только в книжках читал. Причем, ладно бы еще внимательно читал, а то так, глянет одним глазом, сладко зевнет, да и давай листать страницы дальше, ища приключения. Ну, или любовь, как же без этого?
“Потрясающе! Феерично! Ошеломляюще!.. Черт знает что!”, думал Рей, мило улыбаясь встреченным в коридоре сокурсникам, “Они что там, с ума посходили? Начальство академии... Должно же оно быть, верно? Тогда почему не обращают внимания на нарушения дисциплины... И ладно дисциплина, но порядка же нет! Совсем нет!”.
Рей мысленно поморщился, отчего дежурная улыбка на его лице несколько поблекла. Да и чего ей не поблекнуть, если целая масса причин на то имеется? Во-первых, юноша, совсем недавно, недели не прошло, переведенный в академию “Рассвет”, был круглым сиротой и потому всегда и во всем мог полагаться только на себя. Немалый груз, само по себе, но и люди, окружающие Рейнольда Мери, люди, ему скучать не давали... Это и было второй причиной его плохого настроения – травля со стороны сокурсников.
Правда, травля – это очень громко сказано. Все-таки, троица бездельников, во главе с Димасом Рахом, не переступала определенной черты и ограничивалась сомнительными шуточками, распусканием сплетен и тому подобными мелкими пакостями. Причем, усердствовал в основном Димас, которого приятели звали – Дим. Двое других бездельников – брат Димаса, Гестас, и флегматичный увалень Мортимер Тамм – были на подхвате, действуя, если можно так выразиться, вторым фронтом.
Да уж... все эти маневры больше всего войну и напоминали. Долгую, выматывающую, проверяющую нервы на прочность... Позиционную войну. Вот только Рей в этой войне находился отнюдь не в выигрышном положении – он не мог атаковать первым, он был вынужден отвечать на уже нанесенные уколы или пытаться, по возможности, избежать их. Веселого мало...
“К черту все!”.
Напряженный, как крепко сжатая пружина, Рейнольд Мерри с силой надавил на ручку двери и... едва не упал на пол, с трудом сохранив равновесие. Дверь в его комнату оказалось не запертой, хотя юноша очень хорошо помнил, как утром фиксировал замок с помощью магнитного ключа. Значит...
“Там кто-то есть?!”.
Он похолодел, а заботливое воображение тотчас нарисовала все доступные ему ужасы, начиная от гигантских пауков и заканчивая троицей сокурсников, пирующих на его кровати. Аккуратно убранной кровати, между прочим! Рей разозлился еще сильнее, хотя и так был похож на готовую к запуску боеголовку, но заходить внутрь не спешил. Тот, кто взломал замок, мог находиться в комнате. Более того, он мог ждать там именно его, Рейнольда Мерри. Ждать, чтобы...
Рей сглотнул подступившую слюну. Вряд ли неизвестный стал бы проникать в запертое помещение, чтобы подарить юноше подарок и поздравить с поступлением в академию. Да уж... цветов и сладкого он там явно не увидит... Ну а если рассуждать здраво, то вариантов ровно два: либо весточка (недобрая, конечно же) из прошлой жизни, либо троица бездельников решила перейти к более активным действиям. Впрочем, первое маловероятно, а с обнаглевшими оболтусами он вполне сможет поговорить на их же языке. Значит...
“Погодите у меня! Все припомню!”.
Дверь распахнулась настежь, и Рей решительно, но без лишней спешки, вошел в свою комнату. Мгновенно вспыхнувший свет выхватил из полумрака мебель, стены, черный дисплей стационарного коммуникатора. Юноша, замерший на пороге, как актер из древнего фильма, заставший жену в спальне с любовником, сверлил взглядом воздух. Он смотрел и думал, думал и смотрел, пытаясь сообразить...
“Что за чертовщина, в самом-то деле?!”.
Ни единой пылинки не было потревожено в комнате, совершенство кровати, которую он застелил еще утром, не вызывало никаких сомнений, а программа-шпион, которая должна сообщать обо всех несанкционированных вторжениях, молчала, как рыба... об лед. Это сравнение Рей прочитал в одной из старых книг, и оно ему очень понравилось. Он даже сейчас не смог сдержать улыбки, когда представил бедную рыбу, бьющуюся о прозрачную стену. Но тут же вновь помрачнел, вспомнив, что сейчас не до шуток... Особенно сейчас.
“Ничего не понимаю... Но ведь дыма без огня не бывает!”.
Еще одна фраза, как нельзя лучше подходящая к тому, что сейчас происходит... Ведь раз замок открыли – значит, это кому-то было нужно. А для чего нужно открыть замок? Правильно, чтобы проникнуть в помещение, которое он закрывает. Но факта проникновения не зафиксировано. Значит... А ничего это не значит.
Рей усмехнулся. Он может хоть до скончания века стоять посреди комнаты, как статуя, но это не приблизит его к разгадке. Ведь никаких зацепок нет... Абсолютно никаких. Кроме того, что работал явно профессионал. Но если так, то Димас со товарищи отпадает... Хотя почему? Мало ли какие дополнительные предметы преподают в этой академии.
“Чай не пансион для благородных девиц”, подумалось Рею.
Да, академия “Рассвет” является местом для подготовки военных. А для военного вскрытие замков дело... ну если не обыденное, то удивления уж точно не вызывающее. К тому же о прошлом злополучной троицы ему ровным счетом ничего не известно. Кроме того, что Димас и Гестас братья, причем, их родители весьма состоятельные люди...
“И какого черта они забыли в этой дыре?!”.
Коммуникатор устанавливал связь с сетью, а Рей, пристроившейся в удобном кресле напротив слабо светящегося дисплея, неторопливо размышлял. Он мало времени провел в академии, а понимал еще меньше. Например, один из сокурсников, которых Рей называл нейтралами, потому что они не вмешивались в его отношения с шайкой Димаса, сообщил ему нечто крайне любопытное. Оказывается, троица оболтусов тиранила не только новичка, но и многих “старожилов”, причем, иногда словесными уколами дело не ограничивалось... Но это ладно, это не самое важное. Гораздо любопытнее то, что Димас со товарищи этого ученика, которого звали, между прочим, Адам Голод, не трогали. Нет, они его не боялись, скорее – опасались. Причем, как сказал Адам, причиной тому было его админство в сетевой игре.
Кто такие админы, Рей, конечно же знал, да и про сетевые игры краем уха не раз и не два слышал. Сам этим не баловался, но был в курсе. Но вот чтобы практически все ученики военной академии настолько сходили с ума по какой-то игрушке... Это было выше человеческого понимания. По крайней мере, выше понимания Рейнольда Мерри, уж точно.
“Какое-то безумие... Но на редкость правдоподобное. К тому же есть факты...”.
Дисплей высветил приглашение и Рей, обрадованной возможностью отвлечься от зашедших в тупик мыслей, подключился к новостному каналу. Не то чтобы юноша любил новости, но странное происшествие с замком наводило на разные нехорошие мысли... Это событие словно было предвестником или предостережением чего-то большего. Война? Эпидемия? Глобальная катастрофа? Рей не знал наверняка, но в груди несильно тянуло, по спине ползли мерзкие холодные мурашки, а предчувствие буквально било в набат... Так в древних книгах назывался предмет из металла, издававший протяжный звон. Колокол? Да, кажется так...
Перед юношей замелькали аккуратные строчки, которые он, без особых проблем, просматривал, несмотря на то, что содержимое дисплея менялось едва ли не чаще 24 раз в секунду. Рей даже иногда успевал вспоминать свое темное прошлое, когда он научился скорочтению и те случаи... их было много... когда этот навык ему сильно помогал. А один раз даже помог остаться в живых...
Рой поморщился, не слишком-то приятные были воспоминания. Да и нынешняя ситуация немногим лучше... Он просмотрел все новости за сегодняшний день и не нашел ничего интересного. Вообще ничего. События в мире были до такой степени обыденными, что это даже казалось противоестественным. В самом деле, бывают дни, когда происходит мало событий, бывают – когда много. Чуть больше, чуть меньше, это нормально. Но чтобы не было вообще ничего... Это странно. Даже страннее, чем комната, которую вскрыли и потом в нее не стали заходить.
“Этого еще не хватало...”.
Тоскливо подумал Рей, которого надвигающиеся перспективы совсем не радовали. Да и у кого может вызвать оптимизм перспектива, например, оказаться голышом в метель посреди снежного поля? Правильно – ни у кого. Кроме, разве что, мазохистов и самоубийц... но Рей не относил себя ни к первым, ни ко вторым. Он каждый раз ворчал про себя, каждый раз, когда на него обрушивалась очередная напасть и начиналась черная полоса неприятностей, он громко возмущался... но одновременно работал, как написано в старых книгах, засучив рукава. Не сдаваться же на милость обстоятельств, правильно?
Вот и сейчас, убедившись, что в сети ничего полезного он больше не найдет, Рей решил подождать дальнейшего развития событий, а пока немного прогуляться по территории академии. Разведать обстановку, так сказать.
Рей отсоединился от сети и выключил коммуникатор, после чего встал и полюбовался собой в зеркало. Поправив и без того отлично сидевший на его стройной фигуре облегающий серый костюм, юноша задумчиво хмыкнул и направился к выходу. У самой двери он остановился и еще раз внимательнейшим образом оглядел комнату. Может, остался хоть какой-то, пусть самый малейший след? Но нет – все на своих местах, все так, как было утром, когда Рей закрывал свою комнату...
“Сдается мне, что все это – только самое-самое начало...”.
Постоянно озираясь и рискуя споткнуться на ровном месте, Рей вышел в коридор. Закрыл дверь, приложил к замку магнитный ключ, услышал звуковой сигнал и, убрав небольшую пластиковую карточку со своим именем в карман пиджака, повернулся... Чтобы нос к носу столкнуться со своим главным недоброжелателем.
Димасом Рахом.

3

– Привет, – осторожно поздоровался Рей.
– Привет, – ответил Дим и, тут же, не удержавшись, добавил. – Слушай, ты манекеном подрабатываешь или так, ради любви к искусству?
– Ты о чем? – опешил юноша, уже успевший заметить, что его недоброжелатель находится в очень плохом настроении. – Ты вообще... в порядке?
– Я то в порядке, – огрызнулся задира. – А вот ты, похоже, нет. Кожа да кости, обтянутые тканью... Труп ходячий, да и только. Тебя не кормят что ли? Или кормят, да не тем? На тебя посмотреть, так весь персонал нашей столовой в отставку можно сразу же отправлять.
Димас скрежетнул зубами.
– Адово семя... Это же кошмар какой-то! Полная задница!
Собравшийся ответить на обидные слова Рей, было открыл рот, но сразу же закрыл. Димас явно на взводе, он, как активированная бомба, реагирующая на любое движение. Шаг вправо, шаг влево и рванет, да так, что атомы по всему космосу разлетятся. И это неспроста... Что-то у него случилось. Что-то очень для него нехорошее. Вот и бесится, вот и грубит, да так, как раньше себе не позволял. Ведь когда его троица преследовала Рея, Димас играл намного тоньше. Можно сказать, изящнее. Будто это была игра, а не жизнь. А может, так и было, вполне вероятно, что Димас не воспринимал страдания жертв, как нечто реальное. Кто его знает? Может для него только он сам и существует...
– Ты заболел? – Рей, определивший для себя линию поведения, почти ласково взглянул на “врага”. – Я могу позвать врача.
– Для себя прибереги... – зло ответил Димас, а потом, вновь не удержавшись, добавил. – Как такое вообще могло со мной произойти? Со мной! С кем угодно... но со мной?! Как?!
Рею показалось, что нежданный собеседник сейчас со всей дури ударит кулаком стену или, того и гляди, расколошматит что-нибудь. Правда, разбить в пределах видимости можно лишь нос Рейнольда Мерри, поскольку стекла были из бронепластика, а остальные сокурсники предпочитали обходить “собеседников” стороной. Да уж... перспектива не из лучших. Отпор хулигану Рей дать, конечно, сможет. Даром что ли из передряг в прошлом выкарабкивался, зачастую не получая и царапины? Опыт не пропьешь, не проешь... и не проиграешь. Но...
“Дело ведь не в этом”, подумал Рей, оценивая взглядом противника, “Холодная война между нами всегда была просто игрой. Жестокой, беспощадной, даже болезненной. Но – игрой. А сейчас он ведет себя так, будто мы на поле боя, а я – его злейший враг. Причем ситуация такая, что либо он, либо я. Только одно слово на ум приходит – противоестественно. Да, его поведение совершенно нелогично и противоестественно. А значит...”.
– Что случилось? – спросил Рей вслух.
Он пытался сделать свой тон максимально доброжелательным, то толку от этого было мало. Димас, услышав вопрос, взорвался, как вулкан. Желтые глаза хулигана едва ли не пламенем полыхнули, его руки затряслись, а лицо исказила гримаса.
– Ты еще спрашиваешь?! Ты? Меня? Спрашиваешь?! – кричал Димас, позабыв про устав и правила поведения в академии разом. – Это просто черт знает что! Это издевательство! Это...
Димас негодовал, шумел и привлекал внимание. Он был похож на тайфун, запертый в четырех стенах и неистово рвущийся на волю. А потом... Димас так же внезапно успокоился. Он перестал кричать, прислонился спиной к стене и опустил голову. После чего сказал совершенно спокойным голосом:
– Для тебя это тоже плохая новость.
– Да? – удивился Рей. Метаморфозы собеседника обеспокоили его, но не настолько, чтобы бежать отсюда сломя голову. Можно еще немного поиграть с огнем... пока тот тлеет в очаге.
– Да, – Димас мрачно усмехнулся. – Ведь теперь мы будем жить в одной комнате.
– В одной... Что?!
– Что слышал, – задира явно не собирался строить из себя паиньку. – С завтрашнего дня ты переедешь ко мне. Приказ САМОЙ Леди Ив.
Леди Ив? Значит, Иванна Коути, правая рука директора академии “Рассвет”... Да уж. Конечно, рано или поздно Рея все равно к кому-нибудь подселили бы. Здесь все ученики живут по двое, что руководство аргументирует: “Надо же нашим воспитанникам привыкать к условиям настоящей армии!”. Вот и привыкали... Кто как умел. И Рей знал, что комната для новичков, ставшая его временным пристанищем, именно что – временное пристанище. Что ему скоро придется съезжать с этой “квартиры”. Но вот личность нового соседа...
Да уж. Вот откуда, откуда, но с этой стороны Рей подвоха никак не ожидал. Нет, нельзя сказать, что он был уж слишком ошеломлен или, тем паче, сломлен, а то и вовсе раздавлен. Нет, мозг начал работать, взвешивать все возможности и просчитывать варианты, но, в то же время, в голове шумело. Как после легкого нокдауна. Будто он вышел на боксерский ринг и хорошенько получил по черепной коробке... Радовало только одно – для Димаса решение Леди Ив являлось такой же неприятной неожиданностью. Да уж... Лицезреть его мрачную физиономию удовольствие, конечно, сомнительно, но, все-таки, удовольствие. Впрочем...
– Это все, что ты хотел мне сказать? – осведомился Рей и, не дождавшись ответа, добавил. – Тогда я пойду... Пока.
Он развернулся по-военному, на одних носках, и пошел по коридору, оставив за спиной молчание Димаса. Сделав десяток шагов, юноша уже было хотел свернуть за угол и, наконец, избавиться от мрачной компании “врага”, как тот неожиданно очнулся:
– Эй, Щепка! Постой!
Щепкой трое хулиганов называли Рея, намекая на его якобы худобу. Понятное дело, что по упитанности тот же Димас мало чем отличался от “жертвы” его насмешек. Тут вообще мало кто мог похвастать обширными телесами, причем, не из-за плохой кормежки. Просто не до того было. Да уж... и это надо было додуматься! Самое смешное, что такая, довольно нелепая, шутка сильно задевала Рея. Будто по больному месту раз за разом били... Или соль на рану сыпали. Трудно сказать, что из этого хуже...
И теперь этот же человек зачем-то окликнул Рея! Зачем?! Вряд ли что хорошее хочет сказать, но, кто его знает...
– Стою, – юноша обернулся. – Чего тебе?
– Не злись... – сказал тот, кто пару минут назад буквально исходил злобой. – Мы с тобой в одной лодке. И, похоже, надолго.
– В одной лодке? Что ты имеешь в виду?
Что такое лодки, Рей знал, видел картинки в Сети, читал описание в энциклопедии, в общем – был в курсе. Знал он также, что в этих самых лодках перевозили людей. И выражение “быть в одной лодке” обозначало людей, ограниченных в пространстве, вынужденных находится рядом... Но ведь Димас уже сказал про это, разве нет? Он же сказал, что они будут жить в одной комнате, зачем повторять одно и то же второй раз? Или... он имеет в виду что-то иное?
– А сам сообразить не можешь? – попытался съязвить Димас. – Военная академия, куча необстрелянного народа, собранного под одной крышей, скорый выпуск... Не догадываешься?
Его глаза опять на миг сверкнули пламенем.
– Война.
– Война? Ты имеешь в виду... Ту самую? Гражданскую?
– Ага, – Димас, нарушая все правила, зло сплюнул на пол. – Адово семя... Наши начальнички, хоть и пытаются делать хорошую мину при плохой игре, но то, что изо всех сил рвется наружу, так просто не скроешь.
Заметив удивленный взгляд Рея, он пояснил.
– Я про информацию. Не буду называть свой источник... Но причин сомневаться в его достоверности у меня нет. А ты... Хочешь – верь, хочешь – не верь, твое дело. Просто знай, что война может начаться со дня на день...
Димас радостно оскалился, напоминая только что отобедавшего крокодила.
– И... готовься.

Прошло немало времени, прежде чем Рей, набродившись по коридорам академии, вернулся в свою комнату. В пока свою комнату. В которую, после всех новостей, и возвращаться-то не особо хотелось. Да уж... Сначала на голову свалилось известие о крайне неприятном соседстве, потом – о скорой войне. И сам разговор с Димасом получился слишком нервным и каким-то рваным. Будто многое осталось недосказанным, будто о многом умолчали... Причем – оба.
Но, как бы то ни было, что Рею делать теперь? После продолжительной прогулки ему удалось привести расшалившиеся нервы в некоторое подобие порядка и, наконец, собрать мысли в одну кучу. Правда, кроме этого Рей еще и местность, если можно так выразиться, обследовал. Просто так, на всякий случай... Мало ли что. Уж на что, а на предусмотрительность юноша никогда не жаловался. На собственную предусмотрительность, конечно же. Иногда она была просто тратой времени, но порой избавляла его от массы неприятностей. Вот и сейчас... Как бы сейчас ему хотелось, чтобы от всех бед грядущего дня можно было избавиться просто за счет внимания к деталям и сосредоточенности!
“Мечты, мечты...”.
Он остановился посреди погруженного в темноту коридора, где единственным источником света были огоньки индикаторов. Зеленые обозначали, что в комнате находится ее хозяин или хозяева, а красный – что замок заблокирован, и его можно открыть только специальным магнитным ключом. Юноша покосился на свою дверь – ярко алый цвет, точь-в-точь, как цвет заката, подсмотренный в одно из окон. Закрыто. Но закрыто ли?
Если честно, то Рей не удивился бы, обнаружив ту же картину, как и в прошлый раз. То есть – замок открыт, но комната совершенно не тронута. Это было бы насколько смешно, настолько и логично. Да уж... Мотнув головой, словно этот жест мог привести в порядок начавшие путаться мысли, Рей подошел к двери и достал ключ. Приложил кусочек пластика к сенсору рядом с индикатором, резко провел. Почти сразу раздался придушенный писк, а огонек проворно позеленел. Да уж... Техника.
Еще раз мотнув головой, скорее для порядка, Рей дернул ручку на себя и зашел в комнату. Тщательно осмотревшись и убедившись, что признаки проникновения отсутствуют, он бочком-бочком прошел мимо зеркала, мысленно обещая отражению, что приведет себя в порядок... Когда-нибудь. Может, завтра с утра. После чего без сил рухнул на кровать и, едва его голова коснулась мягкой, принимающей форму тела, поверхности, закрыл глаза, засыпая.
Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы весь прошедший день оказался просто плохим сном.

 

4

– На сегодняшнем занятии по тактике мы рассмотрим в качестве примера остров Ивви, – монотонно вещал унылый лектор неопределенного возраста. – Как вам, должно быть, известно, этот остров представляет из себя почти идеальный круг, причем по всему его побережью расположены крутые скалы высотой порядка тысячи метров...
Лектор запнулся, поправил очки и продолжил, как ни в чем не бывало.
– ...или одного километра. Это километровое кольцо скал окружает большую, диаметр острова почти пятьдесят километров, долину, в которой расположен... Лес Ивви.
Он равнодушно осмотрел аудиторию, которая, видимо, не очень-то интересовалась описываемым островом и лесом, на нем расположенном. Если честно, то ученикам и тактика не особенно по душе была – вот стрелковая подготовка или история войн, совсем иное дело. А тактика... А что тактика? Тут думать надо... Лектор Алекс Сычев, прозванный учениками Сычем – не только из-за фамилии, но и за отсутствующий взгляд глаз, скрытых стеклами очков, помолчал с минуту, но, видимо, поняв, что ученики не собираются ему помогать, первым задал вопрос. Естественно тому, кто мог на него ответить.
– Курсант Мэрри!
– Так точно!
Рейнольд Мерри вытянулся, как тростник, и приложил два пальца к виску – знак уважения к старшим по званию. Стандартная процедура... Которую курсант Рей выполнял автоматически, даже не задумываясь о том, что делает.
– Расскажите нам... – попросил Сыч, явно довольный тем, что среди его аудитории имелся хотя бы один добросовестный курсант. – Про Лес Ивви.
– Есть! – отозвался Рей, лихорадочно собирая рассыпанные по памяти осколки знаний. – Остров... То есть Лес Ивви – особое образование, локализованное только на острове Ивви. Деревья... То есть Лес Ивви состоит из деревьев одной породы. Вечнозеленые и очень долгоживущие, эти деревья обладают... В общем – у них очень густая листва, а все вместе они образуют непроходимые джунгли.
– Все так, – кивал лектор. – Продолжайте, пожалуйста.
– Но главная особенность... – курсант запнулся. – Главная особенность Леса Ивви состоит в том, что он выделяет в воздух особое вещество... По свойствам напоминающее легкий наркотик. Причем, этот наркотик действует только на людей, вызывая... – Рей вновь взял паузу. – Частичные галлюцинации.
– Как вам всем известно, – вмешался Сыч. – Частичные галлюцинации – это особое состояние психики, при котором реальным кажется все то... что сам человек полагает реальным. Иными словами, если вами овладеет какой-то сильный страх, то он немедленно будет материализован. Если вы боитесь бурых иввианских медведей – за первым же деревом встретите пребывающего в дурном настроении мишку, если боитесь змей, то, сделав шаг, наткнетесь на целое змеиное логово... Садитесь, курсант Мерри, благодарю за ответ.
Рей вернулся на место, провожаемый насмешливыми взглядами троицы хулиганов, а Сыч, потерявший к курсанту всякий интерес, продолжил свой рассказ:
– Вышеупомянутый Лес Ивви является главной целью рассматриваемой нами операции. Он занимает ровно одну вторую часть долины, причем, если смотреть сверху, очертания острова напоминают знак инь-ян, – лектор вновь поправил сползшие на нос очки. – Древний знак равновесия. Каковое, как вам наверняка известно, наблюдается также между нашей армией и повстанцами Ивви. Они занимают Лес, мы контролируем равнину. Граница Леса служит своего рода рубежом, линией, через которую не переходит никто. Но... В рамках рассматриваемой операции, мы должны выбить повстанцев Ивви с занимаемых ими позиций. И установить контроль над Лесом.
Сыч тяжело воззрился на курсантов.
– Есть предложения, как это можно осуществить?
Аудитория ответила глухим молчанием, даже Рей не стал тянуть руку – хватит на сегодня инициативы. Лектор ждал, ученики молчали, пауза затягивалась.
– Прискорбно, – сказал Сыч, но не стал развивать мысль. – Видимо, придется начать мне... Итак, на вооружении нашей доблестной армии состоят: легкие и тяжелые танки, боевая авиация, в виде истребителей и атмосферных шаттлов, стратегическое ракетное вооружение дальнего радиуса действия, а так же пехота, оснащенная по последнему слову науки и техники.
Лицо лектора стало совсем печальным, так, будто он сожалеет о том, что скажет сейчас.
– И это все, что вам следует знать... А теперь рассмотрим все возможные варианты. Во-первых, можно использовать танки. Это хорошее решение, так как позволяет сохранить жизни солдат и добиться быстрого успеха. Но условия Леса Ивви делают невозможным использование тяжелой техники... Причина в том, что задачей является подавление повстанцев, а не уничтожение Леса. Более того, по-возможности, мы должны сохранить все, без исключения, деревья, которые там произрастают. По этой причине отпадают второй и третий варианты – использование авиации и стратегических ракет. Шаттлам там просто негде приземлиться, а бомбардировать Лес нельзя...
Как вы все понимаете, остается только пехота. Есть, конечно, еще и бактериологическое, химическое или психотронное оружие... Но мы не имеем никакого представления о том, как и что может подействовать на организм повстанцев, измененный из-за постоянного пребывания в среде, насыщенной вышеупомянутым наркотиком. Возможно, они уже не являются людьми в полном смысле этого слова.
Итак, у нас в распоряжении имеется пехота... Солдаты, жизни которых нужно сохранить. Или, по крайней мере, постараться... И есть задача, поставленная командованием – захватить Лес Ивви, подавив сопротивление повстанцев. Задача сложная, но, на первый взгляд, вполне выполнимая... Не так ли, курсант Рах?
Гестас, неуклюжий лохматый увалень тотчас подхватился, но Сыч остановил его жестом.
– Не Вы, курсант Гестас Рах, – он сверкнул стеклами очков. – Ваш брат, Димас Рах... Прошу.
Лектор внимательно проследил за тем, как Гестас плюхнулся на место, а Димас, неохотно, будто одолжение преподавателю делая, поднялся.
– Так... точно... – он поднес вялую руку к виску, даже не удосужившись изобразить жест почтения. – Все правильно...
– Курсант Рах! – Сыч нахмурился и подобрался, став похожим на большую хищную птицу. – Отвечайте по форме!
– Так точно! – зло полыхнул глазами Димас. – Вы совершенно правы в своих выводах!
– Это все, что Вы можете мне сказать, курсант Рах?
– Так точно!
Взгляд Димаса, правда, полностью противоречил его словам, говоря: “Никак нет!”, но Сыч был слишком взрослым и недостаточно старым, чтобы наказывать учеников за неподобающие мысли. Поэтому лектор предпочел махнуть рукой на бездельника, тем более, что таких бездельников среди аудитории был каждый второй. Не сажать же половину курсантов в карцер...
– Садитесь... – вкрадчиво сказал Сыч. – Курсант... Рах. Мне нравится Ваше рвение и знание устава. А также Ваши рассуждения на тему стратегии и тактики военных действий. Кхм... – лектор демонстративно кашлянул. – Но мы отвлеклись. Итак... Курсант Мерри! Да нет, не нужно вставать, отвечайте с места... Скажите нам, курсант Мерри, как бы Вы использовали пехоту для захвата Леса Ивви?
– Есть! – Рей ненадолго задумался. – Я полагаю... Оснастив солдат устройствами автоматического наведения, мы получим весомое преимущество. Повстанцы располагают только устаревшим вооружением, вполне возможно, что у них нет даже переносных излучателей плазмы. Используя ограниченный контингент, и не распыляя силы по территории, наши сухопутные войска смогут эффективно...
– Достаточно, – прервал Рея лектор. – Я понял Вашу мысль. Действительно, на вооружении нашей армии имеются приборы УВУ-200, подключающиеся непосредственно к мозгу оператора. В результате этого получается гибрид человека и компьютера, в теории сохраняющий положительные стороны обеих – биологической и электронной – систем. В теории... На деле же у нас имеется фактор, который нужно учитывать. Если говорить просто – наркотик, витающий в воздухе. Под каждым деревом, на каждом квадратном месте площади Леса... Только вступив на территорию повстанцев неподготовленный человек оказывается под воздействием дурмана, его сознание затуманивается, причем, незаметно для него самого. А так как сигнал для прицеливания и стрельбы отдает именно мозг, а компьютер служит чем-то вроде вспомогательного устройства, своего рода усилителя, то достаточно солдату испугаться и увидеть воображаемого врага, как он откроет беспорядочный огонь.
Сыч нахмурился еще сильнее, в его глазах появилась тень осмысленности.
– И велика вероятность, что солдат увидит врагов в своих товарищах. А в итоге мы получим ужасающую бойню... где свои будут убивать своих. Вы понимаете всю тяжесть последствий подобного тактического решения?
– Так точно! Теперь... понимаю, – Рей было поник, но почти сразу ему на ум пришла новая идея. – Но что, если использовать специальные костюмы с автономным источником воздуха для дыхания?
– Не пойдет, – сразу отмел предложение Сыч. – Эти костюмы слишком громоздки и неповоротливы. Мы не первый год имеем дело с иввианскими повстанцами... Это очень коварные, хитрые и ловкие твари. Они и близко к себе тяжелую пехоту не подпустят.
– А специальные фильтры? – увлеченный Рей на миг позабыл про устав.
– Не существует, – с легким оттенком сожаления ответил лектор. – А имеющиеся на данный момент бесполезны против наркотика Ивви... Наши ученые работают не первый год, пытаясь выяснить формулу этого вещества, но пока без особого успеха. Итак... раз у вас больше нет предложений... А Вы садитесь, садитесь, курсант Мерри! Как, уже сидите? Ну, вот и замечательно... Итак, отбросив все варианты, в том числе использование плазменных излучателей, которые могут повредить Лес, у нас остается только одна возможность – стрелковое вооружение и особые части. То есть – спецназ.
Оглядев аудиторию и убедившись, что хотя бы половина собравшихся его слушает, Сыч продолжил:
– Должным образом подготовленные солдаты, устойчивые к воздействию веществ, изменяющих сознание... Образовав из них единый кулак, мы можем пройти по территории Леса, добравшись до главной базы повстанцев, которая оборудована возле так называемого Источника Жизни. У нас нет достаточной информации о том, что собой представляет этот Источник, но он является одной из основных целей операции. Сложность в другом – координаты базы нам неизвестны. Придется добывать данные прямо на поле боя... Итак, мы...

Лекция напоминала волнующиеся моря – шла то вверх, то вниз, то становилась нудной до зубовного скрежета, то вызывала острый интерес. Более только, в какой-то момент Рею даже показалось, что он не в академии на уроке по тактике сидит, а обсуждает эту самую тактику, находясь в мобильном штабе армии на острове Ивви. Да уж... не то чтобы он не был готов к роли командира, но ему совершенно не нравилась описание операции, больше похожее на инструктаж. Будто всех их готовили к вторжению в Лес Ивви... Или это просто иллюзия? Может и так, может, Рею просто показалось. Мало ли... Вчерашний день выдался нервным, даже слишком, а ночь не принесла ожидаемого успокоения. Наверное, пережитое сказывалось, тем более, что ближе к концу лекции Сыч перевел все в шутку и отпустил учеников, позабыв про задание для самостоятельной подготовки. Случайно или намеренно? Кто знает, не спрашивать же его лично...
“Мне определенно здесь не нравится!”.
Думал Рей, собрав вещи и направляясь к выходу. Он, конечно, получал удовольствие от учебы в чистом виде, но вот всякие сопутствующие явления... Вроде странных лекторов или назойливых хулиганов... Это порядком смущало юношу и даже отравляло жизнь. Он любил определенность и порядок. Он любил, когда все было на своем месте. Каждая вещь и каждый человек, но тут...
“Бардак! Просто – бардак!”.
Возле входной двери Рей заметил все ту же злополучную троицу во главе с Димасом. “Курсант Рах” стоял, прислонившись к стене, и с отсутствующим видом разглядывал потолок. Притворяется или ему на самом деле все равно? Может и так, ведь за целый день он не отпустил ни одной шуточки, ограничиваясь недобрыми взглядами. Да уж... Кто поймет этого бездельника...
“Ладно. Будем иметь в виду и действовать по обстоятельствам”.
Рей мило улыбнулся троице, демонстративно не обращавшей на него внимания, и проскользнул в дверь... И едва не упал, в последний момент избежав подножки ловко поставленной Димасом. Изобразив нечто, вроде балетного па, Рей рывком обернулся, яростно сверля взглядом невозмутимого хулигана. И куда только подевалась вчерашняя агрессивность и даже злоба Димаса! Сейчас он выглядел невинным младенцем, а нога, по-прежнему выставленная вперед, казалось инородной частью его тела. Будто палку вместо конечности ему приставили...
“Вот, значит, как?!”.
Хотелось высказать Димасу все, что накопилось на душе, но Рей сдержался. Еще не хватало скандал в присутствии Сыча устраивать. Тогда придется с Леди Ив объясняться, а то и с директором. Да уж... придется стерпеть и увеличить счет к Димасу на один пункт. Еще на один пункт. И когда-нибудь...
Улыбка Рея стала шире и он, отряхнув без того чистую одежду, развернулся и вышел за дверь, провожаемый нарочито рассеянным взглядом Димаса. Возможно, юноше показалось, тем более что настроения не было, и мысли в голову приходили самые разные, но...
В глазах Димаса на какое-то мгновение показался неподдельный интерес.

5

“Да уж... Как всегда – руководство хочет устроить заварушку, а расплачиваться за нее простые исполнители будут. То есть, такие, как я или тот же Димас. Правда, его не жалко”.
Рей позволил себе искренне улыбнуться. Да уж... Хотелось бы посмотреть, как “курсант Рах” попадет в плен к повстанцам. Или, в крайнем случае, на ковер к начальству, показав полную некомпетентность.
“А ведь, случись что, мы в одной команде будем. Все – и я, и Димас, и его приятели, и все остальные курсанты”.
Странная мысль... Рей, остановившийся у двери в свою комнату, даже позабыл достать магнитный ключ, увлеченный новым чувством. Точнее – предчувствием чего-то интересного. Да уж... Кто мог подумать, что его привлекает война, что он чуть ли не рвется в бой... Более того, всегда работавший в одиночку, Рейнольд Мерри сейчас был бы не прочь, чтобы кто-нибудь прикрыл его спину.
“Спина к спине, плечо к плечу... Двое против мира”, пришли на ум слова из старых книг... Разных. Он даже не помнил, из каких именно, слишком много за последнее время прочитано, слишком многое прочитано вскользь, когда из целого романа вырывается, буквально с корнем, пара фраз, а все остальные тонны “словесной руды” уходят в небытие. Да уж... Излишняя торопливость до добра не доводит. Может и в самом деле стоит слегка придержать эту круговерть дел, слов и событий?
“Та-а-а-ак... Спокойнее, спокойнее”.
Рей на минуту закрыл глаза, сделав одновременно глубокий вдох. Мысли, как по команде, замедлили свой бег, превратившись в капли росы, застывшие на паутине... Так, так гораздо лучше... Еще немного... Наконец, сочтя, что хватит расслабляться, юноша открыл глаза и, ловко вытащив ключ, провел им вдоль сенсора. Индикатор показал, что замок открыт, можно заходить в комнату... Но Рей не спешил. Подозрительно косясь на сочный зеленый огонек, слишком мирный и слишком доброжелательный, юноша взялся за ручку двери и медленно, очень медленно потянул на себя.
“Та-а-а-ак... С комнатой все в порядке”.
Он никогда бы не признался себе, что единственной причиной его нерешительности, единственным основанием для того, чтобы сначала открыть замок ключом, а потом проверить, не заперта ли дверь, был... Страх. Рей боялся узнать, что в его комнате опять побывал таинственный некто. Он не хотел знать этого, предпочитал закрыть глаза и забить голову более насущными размышлениями...
Пройдя по залитой искусственным светом комнате, Рей остановился у коммуникатора. В зеркало он смотреть не стал – и так понятно, что ничего хорошего там не увидишь – вместо этого уделив все внимание темному экрану. Вообще-то, никакой необходимости выходить в Сеть не было – время новостей не пришло, а чтение... Сейчас не до книг, других дел хватает – на одни только сборы минимум час уйдет, а то и больше. Потом еще на новое место “дислокации” перебираться... Где Димас, который неизвестно как отреагирует на появление своей “жертвы”. Может, сделает вид, что ничего не случилось. А может, попытается продолжить нападки.
“Попробуй, пойми его... Хулиган, оболтус и бездельник, одним словом!”.
Юноша хмыкнул, а рука сама потянулась, чтобы включить коммуникатор... Нет, не сейчас, позже. Он покосился на свое имущество, большую часть которого составляла одежда... Которую он и разобрать-то не успел. Рей достал только пару костюмов, на каждый день, да и отложил возню с этим “тряпьем” на более позднее время, когда освоится в академии и вообще... поспокойнее станет. Но, видимо, не судьба.
Правда, Рея, несмотря на то, что юноша старался всегда выглядеть на отлично, отсутствие возможности “сменить наряд” не беспокоило. В конце концов, он ведь не на празднике и даже не на военном параде. Он в закрытой академии со своими, достаточно строгими, правилами и почти полным отсутствием противоположного пола. Тем более что девушками Рей пока не интересовался – не до того было и так головной боли хватало. Вон, как мысли в голове бегают, как муравьи из потревоженного муравейника... Или, как толпа, встревоженная оглушительным воем сирен.
Вот, например, пока Рей шел к себе, его остановил Адам Голод. Насупленный админ окликнул юношу и строго сообщил, что тот ошибся. На вопрос – как, когда и в чем – Адами ответил, что повстанцы Ивви оснащены самым современным вооружением. Он сказал, что там, наверняка, имеются излучатели плазмы и даже управляемые мины.
Ошеломленный этими словами, Рей несколько минут буквально с открытым ртом стоял, а потом тихо – очень тихо – спросил:
“Откуда тебе это известно?”.
Адам, конечно, сразу замялся, попытался отговориться, мол, слышал где-то, да и все. Но, когда Рей невероятно спокойным голосом повторил вопрос, сдался и “сдал” своего информатора. “Я же говорил, что являюсь админом в игре”, сказал он, “там есть самые разные люди... не только из нашей академии. И многие, полагаясь на анонимность, становятся очень разговорчивыми. Мой знакомый... я не знаю, кем он является на самом деле, но в игре его зовут... Габриэль”.
Рей, которому имя показалось смутно знакомым, не стал тиранить Адама и, коротко попрощавшись с общительным админом, отправился к себе... Да уж, информацию тот поведал любопытную, есть над чем подумать, но не сейчас. Сейчас не хватает времени, данных, желания... Всего не хватает. К тому же, есть более важные дела, которые нужно закончить как можно скорее. Например – переезд.

Когда Рей нажал кнопку вызова, Димас, как ни удивительно, почти сразу откликнулся и открыл дверь. Увидев на пороге сокурсника с багажом, он рассеянно махнул рукой и, обманув ожидания, не стал язвить, а просто сказал:
– Привет.
– Привет, – Рей чувствовал себя неуютно. – Я...
– Проходи, – прервал юношу Димас. – Чего в коридоре торчать...
Хулиган обворожительно улыбнулся и отступил в сторону, пропуская Рея в комнату. Весь его вид излучал благожелательность, но это мнимое гостеприимство было таким же фальшивым, как и широкая улыбка. Да уж... Это Рей мог сказать наверняка. На собственном опыте испытал, как никак.
– Прости, что потревожил, – юноша с подозрением косился на своего “врага”. – Надеюсь, я ничему не помешал?
– Ну что ты! – проворковал Димас. – Нисколько. Ты проходи-проходи. Располагайся. Ведь это наша разлюбезнейшая и распрекраснейшая Леди Ив тебя ко мне перевела. Наверное, подумала, что скучно мне здесь жить одному. Решила немного развеять череду дней... Так точно, мисс Коути!
“Курсант Рах”, будто продолжая спектакль, картинно приставил пальцы к виску и сделал недвусмысленный жест пальцами, имитируя выстрел из пистолета. Да уж... Что ни говори, но актер из Димаса просто-таки превосходный – так сочетать наигранную вежливость и при этом кривляться, как клоун на сцене... Это надо уметь. Это надо способностями обладать... И складом характера соответствующим – спокойным, выдержанным, рассудительным и, одновременно, очень непосредственным и беспокойным. Склонность к авантюрам буквально пылала в зрачках Димаса, а их желтый цвет, как сигнал светофора, означал готовность ко всему.
“Вот паяц!”.
Подумал Рей не без восхищения и, решив, что нет смысла прохлаждаться в пустом коридоре, вошел в комнату. Димас, как опытный слуга, проворно закрыл за ним дверь и, все так же ослепительно улыбаясь, поинтересовался:
– Как тебе мое скромное жилище?
– А разве комнаты курсантов чем-то отличаются? – ответил вопросом на вопрос Рей, осторожно подбирая каждое слово. – Я вообще человек неприхотливый, будет необходимость и под открытым небом спать смогу.
– А жить? – в глазах Димаса явственно проступила насмешка... и исчезла спустя какое-то мгновения, когда их хозяин убедился, что гость заметил эту метаморфозу. – Впрочем, дело твое. Располагайся, твоя кровать там.
Хулиган указал на нечто, располагающееся в дальнем от двери угле комнаты и находящееся в весьма растрепанном состоянии. Да уж... Чем, интересно, этот Димас Рах в своей комнате занимался? Бои подушками устраивал или бег в пододеяльниках? Похоже, жилось ему тут весело... Хотя вот сейчас он непривычно тих и спокоен. Что-то замышляет? Или не хочет провоцировать конфликты? Посмотрим, посмотрим...
Рей, время от времени бросая косые взгляды на невозмутимо улыбающегося Димаса, привел в порядок спальное место, заглянул в шкаф, где сиротливо висела парочка пластиковых вешалок и принялся за работу. Впрочем, работой разбор личных вещей юноши можно назвать с большой натяжкой... Он просто разместил на вешалке пару костюмов – выходной и полную копию того, что был на нем сейчас – тщательно разглаживая складки и следя за тем, чтобы вещи, не дай бог, не помялись.
Разобравшись со шкафом, Рей вытащил из сумки карты памяти и ключ от нового жилища, который ему передала Иванна Коути, после чего запихнул оставшееся имущество под кровать, в специальное “багажное отделение”. Ключ юноша сразу положил в правый карман – чтобы удобно доставать было – а полупрозрачные электронные карты взял в руки и подсоединил к коммуникатору. После чего, наконец, включив запылившийся дисплей и выйдя в Сеть, Рей позволил себе немного расслабиться и сел в кресло, откинувшись назад, чувствуя спиной твердую спинку...
“Интересно... А чем Димас, чтоб его, Рах занимается?”.
Юноша обернулся и увидел сокомнатника, точно так же сидящим напротив дисплея коммуникатора. На экране горели знакомые картинки, а молчаливая сосредоточенность Димаса говорила только об одном... Да уж, они действительно все тут без ума от сетевой игры. И Димас, небось, специально поджидал Рея только для того, чтобы потом без помех окунуться в виртуальный мир Сети... Ну и пусть, значит, сидит. Как там говорят? Не будите спящую собаку, не ворошите змеиный клубок, не разбивайте террариум с пауками... Или нет? Впрочем, неважно, сейчас можно немного отдохнуть, расслабиться, почитать.
“Фантастику? Или что-нибудь по древней истории?”.
Рей лениво водил пальцем по сенсорной панели, переходя от одной книги к другой. Выбор большой, а выбирать неохота... Юноша ткнул наугад, дождался, когда на экране появится россыпь черных значков-букв, и начал чтение. Зацепился за начало абзаца, как спортсмен за перекладину, и начал “подтягиваться”, то есть проглатывать строчку за строчкой. Точнее, пытаться проглотить, потому что книга, как говорится, “не шла”. Совершенно неинтересное и скучное до жути описание природы ныне не существующей Греции. Причем, природа там, может, и любопытная, но этого совершенно не было видно. Даже армейский устав, если сравнивать, намного увлекательнее...
Возможно, тут сказывалось и то, что Рей постоянно отвлекался. Мучая несчастную книгу, цедя строчку за строчкой и пытаясь объять необъятное, юноша постоянно мысленно возвращался к событиям последних дней...
Во-первых, поведение Димаса. Перемены в поведении этого зловредного хулигана могли быть вызваны как излишней эмоциональностью, так и какой-то скрытой от внешнего взора игрой. А играть Димас любит и умеет, в этом нет никаких сомнений. Как изящно он притворяется! Аж зависть берет. Еще две странности – его сообщение о близкой войне и довольно-таки грубая попытка вывести Рея из равновесия, поставив тому подножку. Вряд ли Димас всерьез рассчитывал на успех своей “шалости”, скорее просто пытался, убедившись, что словесные уколы малоэффективны, хоть так досадить своей “жертве”, заставить ее нервничать и ошибаться.
Но... слишком уж просто. А Димас, хоть и помесь ленивца с хищным безжалостным тигром, мозгами обладает отнюдь не животными. Хитер, поганец, да и умен наверняка. Палец в рот не клади... Да уж... Находясь в комнате с таким товарищем (который вовсе и не товарищ), Рей не чувствовал себя спокойно. Их совместное пребывание можно было назвать союзом льва и ягненка, а может ягненка и волка – в разных источниках юноша встречал оба варианта – но только не единением двух, несомненно, разумных и образованных существ. Но это лирика...
Ведь было еще и “во-вторых”. Другая мысль, что беспокоила Рея... А именно – надвигающаяся, как грозовое облако, война. И растущее, как горный оползень, число мелких странностей – слова Адама, лекция, больше похожая на брифинг, открытый замок в комнате... И, конечно же, совершенно неожиданное решение руководства академии, которое свело в одном небольшом помещении двух непримиримых... ну если не врагов, то недоброжелателей, уж точно.
“Вот так всегда... Каким бы хорошим не был начальник – добра от него не жди!”.
Рей, по-привычке, тряхнул головой, отгоняя назойливые, как утренний будильник, мысли и погрузился в чтение. Книга шла тяжело, даже очень тяжело, можно сказать, натужно, но юноша надеялся отыскать в скоплениях черных значком хотя бы одну полезную мысль...

– Слушай, а ты откуда?
– Э? – Рей, с трудом оторвавшийся от экрана, непонимающе воззрился на Димаса. – То есть?
– То и есть, – сокомнатник был невозмутим, как скала. – Откуда ты попал в академию “Рассвет”?
Хотелось, очень хотелось съязвить насчет тюрьмы или Полигона, но юноша сдержался и спокойным, насколько это позволяла ситуация, тоном, ответил:
– Темарис.
– Захолустный городишко на побережье, да? – огоньки в глазах Димаса стали веселыми. – Скучная и неторопливая, как слизняк, ползущий по трухлявому пню, жизнь; архитектура времен Переселения; жители, уже забывшие Катастрофу, но еще боящиеся перемен... – хулиган внимательно посмотрел на пытающегося скрыть раздражение Рея и коротко закончил. – Я был там.
– Был? Ты? – удивился юноша.
– Да... Можно сказать и так.
– Но что ты там делал? Ты же только что сказал, что город скучен и вообще тебе не понравился...
– А при чем тут город? – медленно, будто с неохотой, ответил Димас. – Я там из-за людей был... Из-за одного человечка.
– Девушка? – гадал Рей, в котором разгорелось любопытство. – Любовь и все такое?
– Нет... Деловая встреча. Я много чем промышлял в свое время... Из-за чего родичи меня и упекли сюда, – он покачал головой. – Думали, что я исправлюсь... Какая наивность, да?
Димас замолчал, но Рей и без дополнительных комментариев понял, что хотел сказать этот лицемерный “демон”. Да уж... Что в лоб, что по лбу. Что на “воле”, что в закрытой военной академии. Люди не меняются...
– Ты идешь в душ? – нарушил Димас неожиданную тишину. – Сейчас.
– Сейчас? – очнулся от размышлений Рей. – Нет, я позже...
– Тогда... – “курсант Рах” расплылся в хищной улыбке опытной акулы... которой воды бассейна под названием “академия” уже были малы. – Ты будешь после меня.
И, не дожидаясь возражений, схватил сверток со сменной одеждой и скрылся за белой дверью ванной комнаты. Да уж... Рей даже слегка опешил от такой резкой перемены и от того, как быстро Димас все за всех решил. Да уж... И кто из них двоих больший торопыга? Кто более поспешен в поступках и мыслях? Вопрос...
“И как мне теперь себя вести?”.
Пребывающий в совершенной растерянности юноша перебрался на кровать и, вытащив из “багажного отделения” сумку, стал рыться в ней, ища сменную одежду. Димас, наверняка, скоро выйдет и наступит очередь Рея приводить себя в порядок. А повседневный костюм... Не будешь же в нем спать, правильно? И так после вчерашней ночи пара жутких складок осталась...
Не без труда, но все-таки отыскав искомое, Рей положил сверток с одеждой на колени и стал ждать. Черт с ней, с книгой... Все равно скучная. А вот то, что сказал Димас... Очень любопытно. Очень, очень любопытно. Оказывается, этот вечный хулиган был как-то связан с Темарисом... Городом, который основали переселенцы, сбежавшие из погибшей в Катастрофе Греции... Да уж, кто бы мог подумать. Вот сам Рей – точно не мог.
Юноша, чьи пальцы нервно теребили сверток, выжидающе смотрел на белую дверь, ведущую в ванную комнату. Смотрел, как ему показалось, неимоверно долго, но, на деле, минут десять-пятнадцать, не больше. После чего, ознаменовав свое появление смолкшим шумом льющейся воды, из ванной вышел растрепанный Димас... Точнее, человек, отдаленно его напоминающий.
С трудом сдерживая смех, Рей взирал на отпетого хулигана, выряженного в ослепительно белую пижаму, без единого темного пятнышка. Даже пуговицы были прозрачными, чтобы не портить общего вида... Если общий вид вообще можно было чем-либо испортить.
– Тебе только ушей не хватает... Зайчик, – сладким голосом протянул Рей. – Морковку дать?
– Я тебе сейчас в глаз дам, – огрызнулся хмурый Димас. – Иди в душ... твоя очередь.
Он отвернулся, показывая, что разговор закончен и еще с минуту “любовался” собой в зеркале, после чего направился в сторону кровати... Ну а Рей, понявший, что сокомнатник не настроен общаться, решил не накалять обстановку и принять-таки злополучный душ.
– Иду-иду.
“Куда я денусь”, добавил он про себя и зашел в ванную комнату...

Возвращение чистого и сияющего, как новая золотая монета, Рея имело не меньший успех, чем явление Димаса. Юноша, одетый сейчас в разноцветную пижаму, осторожно нес перед собой, как щит, аккуратно сложенный костюм. Нес с таким тщанием и пиететом, словно это была хрустальная статуэтка работы известного мастера и стоящая так много, что простому военному за всю жизнь не заработать.
– Это что за цветочки? – наметанный глаз Димаса, который уже успел вернуться в свое обычное, насмешливо-язвительное состояние, сразу заметил интересующую его деталь. – Девчачьи, – резюмировал он, с легким оттенком презрения.
– Не девчачьи, а детские, – возмутился Рей, едва не уронивший на пол свою ношу. – И не цветочки, а рисунки. Я неделю искал их в Сети, а потом пришлось столько же ждать, пока мне этот спальный костюм под заказ сделают.
– Под зака-а-а-аз? – протянул Димас. – О-о-очень интересно... Когда к нам переводятся курсанты, которые не покупают стандартную одежду, а заказывают... хм... нестандартную.
– И что же в моем спальном костюме нестандартного? – разозлился юноша. – Твой заячий еще смешнее...
– А пижаму он спальным костюмом называет... – размышлял дотошный хулиган, не обращая внимания на слова сокомнатника. – И за внешним видом следит... Чрезмерно, – Димас попробовал слово на вкус. – Да, чрезззззмерно.
Возмущенный Рей хотел было ответить, но “курсант Рах” оказался проворнее и, чуть ли не прыгнув с кровати, подскочил к юноше и потянулся к груди... Очевидно, он намеревался дернуть за пижаму или что-то в этом духе, но не успел, потому что Рей, все эти дни напоминавший кипящую кастрюлю, накрытую крышкой, наконец, взорвался и...
– Ой... – только и сказал Димас, лицо которого выражало неземную муку. – Адово... семя...
Он согнулся, как дерево, попавшее в шторм, и, держась руками за раненое место, пытался выдавить из себя что-то, кроме судорожных вздохов. Похоже, удар Рея, который пришелся аккурат между ног, был очень болезненным...
– Еще раз, – в голосе юноши послышался промороженный насквозь металл. – И ты попрощаешься с тем, что отличает живое существо от неживого. Еще хоть один раз...
Рей крепко сжал зубы и поморщился. Наверное, не стоило бить так сильно, теперь колено будет болеть... Да и “предупредительный выстрел” оказался очень уж жестким. Но, с другой стороны, этот не в меру нахальный, даже откровенно наглый, Димас в следующий раз трижды подумает, прежде чем лезть к колючей “жертве”.
– Не слышу ответа, – процедил Рей. – Ты понял мое предупреждение?
И без того не уступающий Димасу ростом, юноша сейчас возвышался над своим “врагом”, что придавало словам больший вес. Можно сказать – они временно поменялись местами и хулиган, пусть ненадолго, почувствовал, каково это – быть жертвой. Такая мысль даже немного позабавила Рея, хотя в самой ситуации ничего веселого не было. Ну... кроме их спальных костюмов.
– Хо... ро... шо... – наконец, прошипел Димас, злобно зыркающий исподлобья. – Твоя... взяла...
– Вот и замечательно, – Рей обворожительно улыбнулся и сделал вид, что ничего не произошло. – Теперь мы разойдемся и ляжем спать. Утро вечера мудренее, как говорится.
Димас ничего не ответил, но спорить не стал. Просто встал, хоть и не без труда, прошипел что-то под нос и забрался под одеяло, свернувшись в источающий злобу клубок. Чувствующий непонятно откуда взявшиеся угрызения совести, Рей с минуту понаблюдал за своим “врагом”, после чего лег на кровать и шепотом приказал электронике выключить свет.
Стало темно, а последней мыслью, которая пришла юноше на ум, почему-то была мысль о том, что из-за этой нелепой стычки его костюм помялся и теперь выглядел не таким идеальным, как должен...

 

6

Когда наступило утро, и Рей неохотно разлепил веки, то обнаружилось сразу две забавных вещицы: в комнате горел свет, а, значит, Димас уже успел проснуться и встать, и, во-вторых, юноша не слышал будильника, а, значит...
“Проспал!”.
Рей резко сел на кровати, судорожно сжав пальцами одеяла и готовясь отбросить его в сторону. Растерянно озираясь в поисках сокомнатника и чувствуя, как сердце ускоряет свой бег, наполняя тело свежей кровью, юноша пытался сообразить, что же ему делать теперь. Димаса не было, более того, отпетый хулиган даже свое спальное место прибрал и навел рядом небольшой порядок – карты памяти лежали аккуратной стопочкой, а две уродливых статуэтки, что валялись вчера на полу, теперь служили подпорками для... книг? Настоящих? Бумажных?
“Ничего себе!”.
Юноша разом позабыл и про опоздание, и про то, что Димас ушел, не потрудившись разбудить своего сокомнатника. Впрочем, чего еще ожидать от злопамятного хулигана? Да уж... Ну и черт с ним, точнее, с его мелкими пакостями. Рей еще успеет поставить нахального Димаса на место... А сейчас куда важнее и интереснее другой вопрос – откуда здесь книги? Откуда у него книги? Ладно бы еще дневник какой, куда “гроза” академии вносил список каждодневных “жертв”. Это можно понять, это логично и вполне в духе Димаса... Ну, того Димаса, которого знает Рей. Мало ли... “Курсант Рах” актер отличный, вполне может носить маску негодяя, скрывая за ней ангельский лик.
“Как же! Как же!”.
В невинность Димаса не слишком то верилось, да и юношу другое сейчас интересовало... Книги. Они тянули его к себе, как черная дыра тянет несчастные планеты и звезды. Они обещали тайны и загадки, они были соблазнительны, как внеочередная увольнительная... Но можно ли трогать их без спроса? Оно, конечно, Димас та еще наглая рожа, но если Рей станет вести себя так же, как он, то чем он будет лучше? Нет, не пойдет. Этот вариант отпадает, значит, придется искать Димаса, выпрашивать у него возможность хоть одним глазом глянуть на книжки, а потом, даже если хулиган соизволит согласиться, ждать, когда занятия закончатся...
Тягостные раздумья прервал требовательный писк будильника. Причем, звук оказался для Рея настолько неожиданным, что юноша на несколько секунд впал в ступор. Только сердце в висках стучало, да будильник терзал уши, говоря, что пора вставать. А в голове – ни одной мысли, будто их смели, как пыль со стола...

Быстро собравшись и, вот уже который день подряд, забыв привести себя в порядок, Рей выскочил за дверь и буквально помчался по коридору. Спешить никакой необходимости не было, он и так встал раньше, чем обычно, а сокращенный до неприличия ритуал утренних сборов оставлял уйму времени, которого хватило бы на то, чтобы ползком до аудитории добраться, а не то, что бегом... Но Рей торопился по иной причине – беспокойство, терзавшее его изнутри, порядком усилилось, а теперь к загадкам ушедших дней добавилась и еще одна.
Да уж... То, что Димас оказался ранней пташкой странно, но может быть объяснено массой причин – пакость какую готовил или просто дела, которые лучше делать вдали от любопытных глаз... а лучше, когда эти любопытные глаза спят сном младенца. То, что у сокомнатника оказались бумажные книги еще страньше, но, как говорили в древности – “в каждой избушке свои погремушки”. Каждый по-своему с ума сходит... И почему тогда отпетый хулиган не может книжки читать? Правильно – очень даже может. Хоть это и странно. А вот будильник... Точнее то, что Рей проснулся раньше положенного времени...
“Чертовщина какая-то!”.
Мысленно выругался юноша, у которого были две, тщательно скрываемые от всех, особенности. Во-первых, он очень крепко спал. Устал, не устал, но если не разбудить, не ударить над головой в колокол, не растолкать и не плеснуть на лицо холодной воды – не проснется. Будет дрыхнуть день и ночь, хоть до скончания века. Это, во-первых... А, во-вторых, Рею не снились сны. Никогда. Начиная с самого маленького возраста, он ложился спать вечером, закрывал глаза, а потом резко, почти мгновенно, наступало утро, и он просыпался. Между этим “открыл глаза, закрыл глаза” ничего не было, даже черноты, даже пустого космоса без единой звезды. Ничего, никогда.
“Хорошо хоть снов не увиделось...”.
Подумал Рей, замедляя шаг и приподнимая брови. Очередной день преподносил ему очередную возможность как следует удивиться – в большом зале, где на стене располагалась электронная доска объявлений, столпились все сокурсники юноши. Причем, они не просто стояли, а еще и производили изрядный шум. Спорили, толкались, показывали пальцами на горящие желтым буквы...
“Все занятия отменяются. Вместо них назначена стрелковая подготовка в тире академии. Со всеми вопросами обращайтесь к наставникам”.
Прочитал юноша и тут же крепко задумался. Вообще-то подобные сдвиги в расписании происходят не с бухты-барахты, о них учащихся предупреждают, причем, заранее, отправляя соответствующее сообщение на персональные коммуникаторы. Но ничего подобного в этот раз не произошло – дисплей, с которого Рей так толком и не стер пыль, был тих и молчалив, как высеченный из камня Бог, коммуникатор Димаса тоже молчал, а, судя по встревоженному виду остальных курсантов, они тоже не знали о стрелковой подготовки.
“Как снег на голову!”.
Рей, правда, никогда не видел снега, но точно знал, что это штука холодная и неприятная. Как и подобные выкрутасы со стороны руководства академии... Да уж, ни дня без приключений. Юноша поискал взглядом Димаса, не нашел, зато наткнулся на Адама Голода, с глупой улыбкой сидящего на стуле в стороне от всех. Беспокойный админ махал рукой и всячески пытался привлечь внимание Рея, разве что на месте не подпрыгивал, и избежать разговора с ним было делом совершенно немыслимым... Юноша смирился.
– Привет, – Рей приблизился к Адаму, благоразумно обойдя стороной скопление учащихся. – Ты сегодня какой-то... странный.
Сказав это, юноша слегка покривил душой, ведь курсант Голод всегда вел себя... своеобразно. И сегодняшний он мало чем отличался от вчерашнего или позавчерашнего. Все это понятно... Но Рей просто не знал, как начать разговор с этим непостижимым парнем. Не спрашивать же об игре, в которую юноша не играл и играть не собирается, верно?
– Привет! – еще сильнее обрадовался Адам. – Как дела? Только проснулся? Вижу, ты растрепанный и в облаках витаешь.
В облаках? Витает? С чего он взял? Рей натура хоть и склонная к задумчивости, но связи с внешним миром никогда не теряющая. Не мечтатель он, нет. Да уж... Какой мечтатель из того, кому сны не снятся? То-то и оно...
– Я птица, но низкого полета, до облаков не дотягиваю, – попытался пошутить растерявшийся Рей. – А ты чего здесь сидишь? И что здесь, черт возьми, происходит?
– Тебя жду, – просто ответил Адам, которого, похоже, вся эта суматоха мало интересовала. – Хочу кое-что рассказать и кое о чем попросить.
Просьба? К Рею еще никто из курсантов за помощью не обращался, да и сам он, по причине некоторой замкнутости, скорее отталкивал людей от себя... Но тут появляется Адам Голод, и все переворачивается с ног на голову. Да уж... И как теперь действовать бедному юноше? Отказать? Но почему? Ведь он даже не выслушал, в чем эта просьба заключается... Согласиться? Но тогда Рей вольно или невольно сблизится с одни из курсантов, что в его планы пока не входило.
“Ладно. Пусть сперва скажет, чего ему надо”, решил юноша.
– Сначала – рассказ.
– Я так и думал, – лицо Адама посерьезнело. – Так вот... Ты же знаешь, что я админ игры?
– Ну... – Рей не смог сдержать улыбки. – Трудно было остаться в неведении.
– Знаешь... – кивнул сам себе “админ”, будто не услышавший слов собеседника. – Но кое-что важное тебе не известно. Пока, – он поднял указательный палец вверх, – не известно.
– Да?
– Видишь ли... – Адам вертел перед собой пальцами, пытаясь изобразить в воздухе нечто абстрактное. – В игре кроме полной анонимности игроков имеется и еще одна особенность. Вернее сказать, эта особенность особенности – под маской персонажа скрыт не только возраст, вес, рост игрока, но и его... – админ игры смутился. – Пол.
“Ничего себе развлечения у них!”.
В такой ситуации оставалось только покачать головой, что Рей без промедления и сделал. Да уж... Загадочная игра становилось все более и более запутанной. Такое ощущение, что у них там мир, аналогичный реальному, только... виртуальный. А самое непостижимое – в этой игре участвуют практически все, даже Димас!
“Просто в голове не укладывается!”.
Да уж... вопросов больше, чем ответов. Хотя почему? Вот перед Реем сейчас стоит... то есть сидит, конечно же, админ игры и буквально жаждет рассказать сочные подробности. Или смачные... Или как там было, в книгах? Или не в книгах? Или...
“Во сне?!”.
Рей похолодел, ему стало страшно, а светлый просторный зал, набитый людьми, поменял оттенок, стал враждебным и мрачным. Можно ли видеть сны... не видя их? Может ли информация прорываться из подсознания не в виде фантомных ощущений, картинок, звуков, запахов, а в виде ложной памяти? Но как отличить поддельные воспоминания от настоящих? Юноша никогда не задумывался над этим вопросом, но теперь...
– ...обычно пол персонажа совпадает с полом играющего, но есть отдельные индивидуумы, которых либо не устраивает принадлежность к определенному гендеру и они хотят его сменить, либо это искатели новых ощущений и впечатлений, – Адам решил прочитать небольшую лекцию, причем, его мало волновало, интересуют такие подробности Рея или нет. – Оставим в стороне вопрос того, насколько нормальны подобные устремления. Единой точки зрения пока нет, и вряд ли будет, но... Интерес представляет другой момент – определение тех, кто играет не своим полом.
Броуновское движение пальцев Адама на миг остановилось и он, сцепив руки в замок, подался вперед, перейдя на заговорщицкий шепот:
– Они наивно полагают, что их инкогнито хранится в строжайшем секрете. И, хотя это действительно так, не догадываются об одной простой вещи... – Адам щелкнул пальцами, сухо и громко, как пластиковую карточку сломал. – О существовании формальной логики. Ведь как бы человек не притворялся, как бы хорошо он не играл свою роль, все равно найдутся мелочи, детали, которые его выдадут. Одно неосторожно сказанное слово, излишняя разговорчивость или молчаливость, склонность к активному или пассивному поведению... И анонимность будет немедленно раскрыта.
“Так вот к чему он клонит!”.
– А я здесь причем? – нахмурил брови Рей, причем так, чтобы его собеседник это заметил. – Я в вашу игру даже не заходил ни разу. И желания играть у меня нет абсолютно никакого. И...
– Я говорю не про игру, – прервал тираду юноши Адам. – Я говорю про тебя. Точнее, уже сказал. А теперь, маленькая просьба...
Админ хитро посмотрел на Рея.
– Ты поможешь мне пройти тест?
– Тест? – переспросил Рей, не знавший, злиться ему или удивляться. – Какой еще тест? Только этого не хватало!
– Ты чего перепугался-то? – в свою очередь удивился Адам. – Самый обычный тест в конце стрелковой подготовки. Нужно выбить норматив, а я... В общем, у меня не все в порядке со зрением, поэтому наверняка завалю проверку.
– И ты хочешь, чтобы я прошел тест за тебя? – наконец, догадался Рей. – Мог бы и сразу сказать, а не ходить вокруг да около.
– Так ты согласен? – упорствовал ослепительно улыбающийся админ. – Я дам свою идентификационную карточку, система примет тебя за Адама Голода, ты отстреляешься, и я получу “зачет”. Сущий пустяк.
“Вот хитрец!”.
– Ладно... По рукам... – с сомнением протянул юноша. – Но все же ответь – почему ты не попросил меня сразу? К чему эти длинные предисловия?
– Почему? – Адам лукаво посмотрел на Рея. – А ты бы согласился?
Он обезоруживающе улыбнулся и закрыл глаза. Пальцы вновь хаотично двигались перед лицом Адама, сплетаясь и расплетаясь, образуя замысловатые фигуры, админ стал напевать под нос какую-то песенку и, казалось, потерял всякий интерес к собеседнику... Рей осторожно, словно каждое движение могло обрушить этот шаткий мирок, отвел взгляд от притворяющегося невинной овечкой “курсанта Голода”. Напряжение, а юноша только сейчас понял как сильно были натянуты его нервы, потихоньку спадало, а мысли приобрели некое подобие порядка.
“Что он знает? Или это просто догадки?”.
Да уж... Намеки, намеки, намеки. Все, что Рей услышал от Адама было слабой тенью домыслов. Но домыслов, высказанных с такой твердостью и спокойствием, будто они были истиной в последней инстанции. Обычная самоуверенность всезнайки? Очень похоже, но...
“Лучше быть с ним настороже... Во избежание”.
Рей, переведя дух, осмотрелся, неодобрительно покосившись на шумных курсантов, которые все еще обсуждали предстоящую стрелковую подготовку, поправил костюм и только собрался подойти к доске объявлений, как услышал за спиной знакомый голос. Слишком уж знакомый, ни с чем не спутаешь.
– Привет, Щепка! – сказал Димас Рах. – По мне скучаешь?

7

– Привет-привет... – Рей смерил худощавую фигуру Димаса оценивающим взглядом. – Мой большой бледнолицый брат.
Юноша специально выделил слово “большой” и развел руки в стороны, будто для приветствия, а на деле – чтобы фраза убедительнее получилась. И этот небольшой укол достиг цели – Димас весь как-то поскучнел, подобрался, глаза ощетинились ровными рядами ржавой колючей проволоки.
– Быстро же ты забыл тот разговор, – сказал он спокойным тоном, за которым скрывалось тщательно сдерживаемое бешенство. – Шутишь, с местным гением мило треплешься... Какая прелесть!
Последние слова Димас буквально выплюнул, словно это было какой-то невообразимой гадостью. Словно... Это было связано с чем-то неприятным в его прошлом? Отпетый хулиган, который разозлился, увидев свою “жертву” беседующей с те, кого он в расчет никогда не принимал... Звучит неправдоподобно. А если учесть, что Димас всегда умел себя контролировать... Бред. Полный бред.
– Гений? – Рей попытался перевести разговор в мирное русло. – Адам Голод? А ты ничего не путаешь?
Юношу беспокоило растущее чувство внутри него, не ощущение, не предчувствие недобрых событий, а именно чувство. Причем, такое, какого он раньше не испытывал. Причем, это чувство было непосредственно связано со злостью Димаса, с его неадекватной реакцией на, в общем-то, безобидное общение двух не самых выдающихся курсантов...
“Я что, переживаю из-за местного хулигана? Мне хочется его успокоить?!”.
Рей испугался, каким бы ни было новое чувство, оно юноше уже не нравилось. Всегда справляться самостоятельно, не просить помощи, не полагаться на других – вот каким был его “ключ к успеху”. Ничего не брать и ничего не отдавать. Да уж... Это помогало выжить, выкарабкаться, найти перспективу. Другой давно бы оступился, сорвался назад, в пропасть, а Рейнольд Мерри упрямо полз вперед. Полз, полз и полз. Но... Было и еще кое-что.
– Так все же? – настаивал Рей, видя, что Димас не торопится отвечать на вопрос. – Почему ты назвал Адама гением?
– Почему-почему... – буркнул, наконец, сокомнатник. – Потому что он и есть гений. Адово семя... Да этот парень в любой электронике разбирается как бог! Да что там! Лучше бога!
Димас не шутил и не пытался льстить админу, он констатировал факт.
– Если у кого проблема с замком или коммуникатором, то в первую очередь к нему обращаются, а уж потом – в службу технической поддержки. К нему даже преподаватели на поклон идут! Думаешь, просто так админом игры сделали? За красивые глазки? Не-е-е-ет!
Краткая лекция на тему “жизнь и деятельность курсанта Адама Голода” позволила “курсанту Раху” придти в некое подобие нормы и он, после паузы, добавил:
– Ты думаешь, что он тут сидит, невинной овечкой прикидывается? От нечего делать? Да как же! У него работы больше, чем у всех нас вместе взятых!
– Раз так, почему он бездельничает? – осторожно спросил Рей, которого и вправду заинтересовала фигура загадочного админа.
– Бинго! В точку! – Димас, к которому почти вернулась обычная насмешливость, прицелился из пальца. – Что может делать такой человек в таком месте в такое время? Правильно – слушать, смотреть и, внимание, запоминать. Ты думаешь, он что, тихий забитый и забытый всеми ботаник? Да ничего подобного! Это такой пройдоха, каких свет не видывал!
“Странно слышать такие слова от прожженного хитреца и отпетого хулигана”.
Подумалось Рею, но Димас, похоже, ни капли не шутил.
– Собрать, сохранить, использовать информацию, – продолжил он рассказывать. – Жизненное кредо... Нет, просто смысл жизни Адама Голода. Можно сказать... – тут Димас не удержался и хихикнул. – У него постоянный информационный голод...
– А кроме прочего, он очень любит поесть, – Адам, внимательно выслушавший излияния “курсанта Раха”, строго посмотрел на сокурсников. – Вы говорите-говорите! Только погромче... – он плотоядно улыбнулся. – Я записываю.
Рей смутился, а Димас, напротив, глухо заворчал, но не стал комментировать слова Адама, только руки перед собой скрестил, изображая жест защиты от нечистой силы.
– Что? Молчите? – напирал админ. – Совсем нечего сказать? Или спросить? Может, господин Димас Рах хочет обновить свои данные обо мне? Ведь он назвал скромного Адама Голода гением... А какой я гений? Так, паре фокусов обучен, да теорию знаю... Гениев, господин Димас Рах, стоит поискать в другом месте.
Сказав это, Адам, по непонятным причинам, покосился на Рея, будто намекая.
“Вот ведь мерзкий тип!”.
Чуть не закричал вслух юноша. Да уж... Как хотелось прямо в глаза этой хитрой и коварной змеюке высказать все. Чтобы почувствовал, чтобы понял, чтобы... Исправился?
“Ты в своем уме? Горбатого могила исправит”.
Вспомнил Рей древнюю мудрость и, как ни удивительно, почти сразу успокоился. В конце концов, его же никто не заставляет испытывать к Адаму какие-то нежные и трепетные чувства, верно? Просто дел никаких с админом иметь не стоит, и все будет в порядке. Постойте, дел? Ах, черт...
– Ты не забыл мою просьбу, Рейнольд Мерри? – сухо поинтересовался админ. – Увидимся в тире...
Он встал и, спустя какое-то мгновение, испарился без следа.
– Лихо, – даже присвистнул Димас. – Прижать бы его к стенке, да вытрясти всю информацию... Особенно – как он умудрятся так быстро убегать. Как призрак! Только из плоти и крови... Эх, не будь он админом игры...
– Игра, игра... Что за игра такая? – у Рея были кое-какие подозрения, но он решил их пока держать при себе. – Такое чувство, что в детский сад попал.
Юноша замялся, не зная, как лучше словами выразить то, что испытывал. Эдакое ощущение неправильности, когда даже хорошее не вызывает положительных эмоций, а плохое... Плохое кажется серым, бесформенным, похожим на гадкую амебу. Краски сглаживаются и блекнут, люди не лучше манекенов, а события текут, как равнинная река – медленно и всегда.
– Черт... Только дети уделяют такое внимание играм! Внимание, время... Да вы все по игре просто с ума сходите! – чуть не закричал Рей, а потом, удивившись самому себе, перешел на громкий шепот. – Я видел, как ты сидел за экраном коммуникатора... Ты был в комнате – и тебя в ней не было. Точнее, была только телесная оболочка, а душа витала где-то там, в Сети. В мире, которого не существует на самом деле. Это, как наркотик...
Рей еще много чего хотел сказать, выплеснуть хотя бы часть скопившегося на душе за эти дни, свои чувства... Юноша сам пока не понимал, с чего это он разоткровенничался с едва знакомым парнем, который, кроме прочего, совсем недавно был его злейшим недругом. Не понимал, но хотел... Хотел понять и себя, и Димаса, и всех здесь. Это был будто порыв, стремление вне разума и логики, эмоции в чистом виде. Это...
– Хватит, – оборвал Рея хулиган, колеблющийся между состоянием мрачной задумчивости и бесшабашной веселости. – Адово семя... Неужели ты думаешь, что мне нравится эта игра?

Если бы сейчас на главный корпус закрытой военной академии “Рассвет” опустился гигантский розовый бегемот с ангельскими крылышками, Рей не удивился бы. Ну, побежал бы, конечно, спасать свою жизнь, посмотрел бы, как рушится потолок, как падают на пол обломки бетона, как мечутся в панике другие курсанты. Ну, самое большее, выругался бы мысленно, честя свою нелегкую судьбу. Да и то вряд ли – юноша давно привык к тому, что жизнь – штука не шибко сладкая и полезная, что каждый новый день готовит новую же каверзу, что испытания для того и даны, чтобы испытывать людей на прочность. Все это он знал, понимал и принимал, но сейчас...
Сказанное Димасом было шоком. Но еще большим шоком было то, как он это сказал – не зло, не растерянно, не расстроено даже, чего следовало ожидать в подобной ситуации, а – смиренно. Да уж... Димас Рах, самодовольный нахальный взбалмошный и непредсказуемый проныра, смирился с тем, что у него крадут несколько часов каждый день не пойми на что... Ради чего... Немыслимо!
– Видишь ли, – Димас наверняка заметил встревоженный взгляд Рея, но его сейчас больше волновали собственные чувства и мысли. – Каждое утро бывает восход, а каждый вечер – закат. Ночью – темно, днем – светло, зимой – снег, летом – жара. Так бывает всегда, за редкими исключениями. То же самое и с людьми... Им нужна вода, чтобы не умереть от жажды. Им нужен воздух, нужна пища... Нужно движение, в конце концов, чтобы мышцы не атрофировались! И еще... много чего нужно. Это данность...
– Все так, – юношу скорее впечатлил ровный, без единого проблеска, тон сокомнатника, чем сказанные им слова. – Но какое отношение это имеет к игре?
– Самое прямое, – Димас бросил косой взгляд на толпу курсантов, и в его глазах промелькнуло презрение, смешанное... с завистью. – Адово семя... Думаешь, солнцу можно приказать – не вставай? Думаешь, оно послушается? Конечно же, нет! Так и с нами, несчастными рабами своей искалеченной судьбы...
Димас опять стал паясничать, кривляться, но в этой игре не было прежней язвительности и насмешки. “Курсант Рах” сейчас не притворялся... Точнее, не притворялся в полной мере этого слова. Привычная маска шута трещала по швам, от нее откалывались кусочки белого гипса, а сквозь рваные дыры проглядывало... Лицо ребенка. Испуганного и очень-очень одинокого.
– Мы вынуждены участвовать в игре, вынуждены тратить свое время, – Димас криво ухмыльнулся. – Пытаясь при этом получить хоть немного удовольствия.
– Удовольствия? – один кусочек головоломки в голове Рея встал на свое место. – Ты отыгрыш другой роли... пола?
– Это? – желтые глаза вспыхнули и поблекли. – Это мелочь... Мы развлекаемся и покруче. Намного.
– И ты, конечно, мне ничего не расскажешь, – понимающе улыбнулся Рей. – Так?
– Так, – взгляды сокомнатников встретились, и юноше показалось, что Димас пытается проникнуть прямо к нему в голову... жуткое ощущение. – Тебе же лучше будет, если не узнаешь некоторых... вещей.
“Вот как? Ладно”.
Рей вновь оглянулся и только теперь сообразил, что его собеседник пришел один.
– Эй! А где твои приятели?
– Эти? – буркнул Димас, отводя глаза. – Эти ушли к тиру. Кстати, нам лучше тоже пойти туда, причем, прямо сейчас.
Он не стал дожидаться согласия Рея, а просто обошел сокомнатника медленным шагом и так же неторопливо побрел по коридору. Руки в карманах, сгорбленная спина и зловещее молчание... Да уж, на редкость мрачная фигура. И партия на редкость странная... Рей смотрел в спину Димасу и думал о последних словах хулигана. О приятелях “курсанта” Раха, которые, по-совместительству, были и его подручными...
“Подручными? Как бы не так! Он скорее напоминают... конвоиров”.
Стайка холодных мурашек проторила тропу по телу Рея, соединяя еще пару фактов в одну цепочку. Юноша, который не любил давать волю чувствам, смотрел вслед Димасу и думал, что у них двоих много общего. И ему было жаль отпетого хулигана... Хотя нет, это ощущение нельзя назвать жалостью, ведь она происходит от высокомерия, а Рей не ставил себя выше Димаса. Они были наравне, и юноша испытывал нечто, больше всего похожее на сочувствие.
Они оба были в равной степени одиноки. Теперь Рейнольд Мерри знал это наверняка.

Тир располагался в западном крыле, в самом углу, скрытый массивной черной дверью. Сейчас уже не понять, что послужило причиной такой стилизации “под старину”, а курсанты, изредка бывавшие в этой части академии и поначалу пугавшиеся всегда запертой комнаты без опознавательных знаков, постепенно привыкли и перестали обращать внимания. Ну, тир и тир, какая разница, как выглядит дверь, в него ведущая? Пусть хоть цветочками украсят, лишь бы стрелять не заставляли.
Стрельба из реального оружия... Настоящий бич всех, без исключения курсантов. Они, привыкшие к симуляторам и бившие там без промаха хоть из плазменного излучателя, хоть из допотопной винтовки, самым натуральным образом терялись, когда их ладони касалась холодная и тяжелая рукоять НАСТОЯЩЕГО пистолета. Причем, пугал курсантов не оглушительный шум, стоявший во время стрелковой подготовки, тем более что всем выдавали специальные наушники. И не физика реального мира, которая сводила на нет все старания, все ночи, проведенные в тренажере. Нет, ничего подобного. Трепет, доходящий до панического ужаса, у них вызывало сама реальность. Холодная, жестокая и неотвратимая.
Стоит ли говорить, что стреляли курсанты из рук вон плохо? Герои виртуальных сражений здесь выбивали жалкие три или четыре очка из десяти возможных и то, это для них было достижением. Многие вовсе в мишень не попадали, не в силах унять дрожь в руках, а кое-кто боялся так сильно, что напрочь отказывался стрелять. А, что самое удивительное, руководство академии смотрела на результаты стрелковой подготовки сквозь пальцы. Иногда курсантам казалось, что Леди Ив хочет показать им маленький кусочек настоящей войны, а не натренировать меткость или твердость руки...

Возле приоткрытой двери тира ошивались только двое – Гестас Рах и Мортимер Тамм, соответственно. Оба молчаливые, оба сосредоточенные, оба, как по команде, повернулись к подошедшим Димасу и Рею.
– Долго ты, – сказал Гестас, обращаясь только к “шефу”.
– Мастер уже там, – кивнул Морт в сторону тира.
– Можно было и не спешить.
Димас зевнул, на миг отбросив маску, и приблизился к “подчиненным”. Его костюм помялся, а сам он выглядел уставшим, но запаса прочности в этом худощавом теле хватило бы на десяток людей “попроще”. Да уж... со стороны, может, и не очень видна удивительная смесь железобетонной твердости и гибкости натурального каучука, которая воплотилась в существе по имени Димас Рах, вот только Рей успел заметить кое-что, помимо очевидного. Сходство, непостижимое сходство... Непостижимое еще и потому, что юноша, навидавшийся всякого и испытавший то, что злейшему врагу не пожелаешь, никогда и подумать не мог, что встретит свою полную копию... Только с противоположным знаком.
– Не радует меня утро, ох, не радует, – рассуждала, тем временем, “копия”. – Вот правду говорят – не бывает оно добрым. А только утомительным, вызывающим головную боль и приступы мизантропии.
Гестас с Мортом синхронно кивнули, и Димас пояснил благодарным слушателям:
– Мизантропия – это когда людей не любишь. Вот так терпеть не можешь – аж зубы сводит. Адово семя... Утром хочется послать каждого второго к черту, а каждому первому заехать в глаз.
Димас театрально схватился за грудь.
– Вот честное слово! Прямо в глаз, так и хочется!
– Бывает, – согласился Гестас.
– И хуже, – добавил Морт, меланхолично двигающий челюстями.
– Но вот что любопытно, – продолжал увлеченный монологом Димас. – Проходит какая-то пара часов и люди, оказывается, не такие уж алчные, эгоистичные и лживые твари, как казалось с утра! Оказывается...
Окончание фразы потонуло в шуме и Рей, как ни старался, не смог различить, что же там “оказывается”. А потом сокомнатник юноши и вовсе замолчал, погрузившись в свое обычное “кому бы еще пакость сделать” состояние...
“Не могли они попозже придти! Как невовремя, а!”.
Их обступила галдящая, как стая птиц, толпа курсантов. И сразу же началось... На разные голоса обсуждались причины, следствия и выводы, перемывались косточки преподавателей и товарищей, высказывались опасения и недобрые предчувствия. Чуть ли не каждый мнил себя оракулом и считал своим долгом многозначительно поднять указательный палец к небу, сказав: “Что-то здесь нечисто!”. Остальные тотчас согласно кивали и принимались вспоминать прошедшие дни, когда было хорошо и расписание если и менялось, то загодя, с обязательной отправкой предупреждения на персональный коммуникатор каждого, без исключения, курсанта.
– Они боятся утечки?
– Здесь наверняка скрыта какая-то тайна...
– Да надоели! Вечно Леди Ив интриги плетет!
– Но что, все-таки, случилось?
– Они не доверяют сети?
– Странно, безопасность у нас на высшем уровне...
– Говорят, что на высшем, а ты проверял?
– Точно! Руководство всегда врет и не краснеет!
– А мы для них – вроде разменной монеты или подопытных кроликов.
И, как заключение, мрачновато-пророческое:
– Что-то здесь не так...
Это беспорядок продолжался, наверное, минут десять, не больше, но для Рея “стояние у тира” превратилось в настоящую вечность. Юноша слушал, смотрел, запоминал... И не мог не заметить пространство, отделявшее их четверку от прочих курсантов.
“Как диковинные звери... Или уродцы в цирке”.
Пришло на ум невеселое сравнение. Да уж... “Окружающий космос” оказался на редкость холодным и необитаемым, между ними находилась даже не стена – бесконечная темень пустого пространства. Они слишком разные... И если Гестас с Мортом, то ли притворявшиеся, то ли и в самом деле бывшие отъявленными флегматиками, не придавали этому обстоятельству никакого значения. Если сам Рей давно привык к подобному отношению и только совсем уж в плохие минуты зло сжимал губы. Если они втроем хоть как-то, но справлялись с положением “как бы” отверженных, то Димас...
Димас страдал. Сходил с ума и пытался держать себя в руках. В его глазах полыхало такое сильное пламя, что дай ему волю – спалит к черту всю академию и еще добрый кус земли прихватит. И этот огонь все разгорался и разгорался, желтизна постепенно выгорала, а зрачки стали почти белыми...
“Он же сейчас взорвется!”.
Испугался Рей, причем, испугался за своего сокомнатника. Но не успел страх дать дорогу изумлению, как окружающий шум мгновенно стих, а из двери тира вышел небритый и красноглазый Мастер Стрельбы.
– Ну что, ребятки, – он радостно улыбнулся. – Постреляем?

 

8

Тир оказался не мрачным подвалом с обшарпанными стенами и мигающим светом, как представлял себе Рей, а вполне чистым и опрятным помещением, где в дальнем конце разделенных желтыми огоньками дорожек виднелись картонные фигуры людей с мишенями на груди.
“Так далеко?”.
Юноше, конечно, приходилось держать в руках пистолет и даже стрелять из него, но цель всегда была в паре шагов от него, потому и меткости особой не требовалось. Спусти курок и делов-то. Рей и не задумывался о том, чтобы потренироваться в тире или даже на пустыре банки посшибать. Ему это не было нужно, он предпочитал действовать умом, а не силой, но сейчас... Юноша понял, что попал в очередной переплет.
“Черт! Я же Адаму обещал!”.
Улыбающийся админ, появившийся совершенно неожиданно, как кролик из шляпы фокусника, в самом центре толпы, приветливо махал Рею рукой. А между пальцев у него была зажата переливающаяся цветами пластиковая карта... Поддельная, разумеется.
– Ты, ты и ты! – громкий голос Мастера Стрельбы помешал Рею опять погрузиться в тягостные раздумья. – К стендам! Наушники и пистолеты возьмете на полках! Не толпимся! Стреляем по очереди! Если что – я буду в соседней комнате!
Он сразу же ретировался, предоставив курсантов самим себе, а Рей, оказавшийся среди “того, того и того”, неуверенно приблизился к стенду и взял в руки пистолет. Черное, как ночь, и холодное, как сердце красавицы, оружие оказалось неожиданно тяжелым – куда тяжелее того, с которым юноше уже приходилось иметь дело. А еще – хоть его не торопили, хоть остальные курсанты не горели желанием побыстрее сменить своего товарища у стрелкового стенда, но... Очень хотелось отправить в стороны мишени все положенные пули, а лучше – отбросить смертоносную машинку в сторону и самым позорным образом сбежать.
Это желание было настолько сильным, что Рей с минуту стоял абсолютно без движения, как пустынное солнце над головой путника, тщетно пытаясь привести мысли в порядок. Затея не удалась, зато нервы чуть успокоились, а руки перестали трястись.
“И то хлеб”, подумал юноша, бросив взгляд на соседа, которым, вот уж совпадение, оказался Димас.
Хитрый и расчетливый пройдоха с суровым, до предела сосредоточенным лицом, был похож на древнего бога Локи, готового поразить недруга в самое сердце. “Курсант Рах”, казалось, не дышал, он вертел пистолет в руках, примериваясь, а, когда счел приготовления законченными, бросил: “Уши нацепите!” и, первым следуя совету, одел наушники.
Рей тоже поспешил отрезать себя от мира звуков, но оказался не столь проворен и его, пусть и самую малость, зацепил оглушительный грохот выстрела. Потом юноша ничего не слышал, да и не хотел слышать, ему хватало того, что показывали глаза... Димас, уверенно и твердо держа в вытянутой руке черный пистолет, казавшейся частью его тела, выпускал, именно выпускал, как выпускают из клетки на свободу птиц, пулю за пулей. И каждый снаряд вонзался в мишень. Рей, правда, не мог видеть, удавалось сокомнатнику поразить центр или нет, но почему-то не сомневался, что у “курсанта Раха” в отчете будут указаны только десятки.
“Мне тоже стоит заняться делом!”.
Опомнился юноша, теперь испытывающий к Димасу чувство, схожее с восхищением. Да уж... Так стрелять он, конечно, не сможет, но стоит попытаться выбить побольше. Ну... чтобы не слишком сильно отстать от “лидера”.
Рей постарался сосредоточиться, взял пистолет поудобнее и, проведя карточкой рядом с сенсором, тщательно прицелился. Рука почти не дрожала, дыхание оставалось ровным, но юноша медлил. Он боялся чего-то, а чего именно – сам понять не мог. Неудачи? Да нет, какая тут может быть неудача? Показаться смешным? Да полно! Тут каждый второй трясется, как заяц, улепетывающий от волка! А Рей более-менее спокоен, твердо держит в руке оружие, примеривается к цели...
“А... была ни была!”.
Прицел только-только совместился с предполагаемым центром мишени, и юноша нажал на курок. Потом еще раз. И еще. Он не знал, как правильно стрелять, как делать поправку на ветер, воздух или волю божью, он не знал, что лучше делать небольшую паузу после каждого выстрела. Он ничего не знал, просто нажимал на курок и все. А после, когда небольшой экранчик высветил цифры семь и восемь, несказанно удивился своей меткости. Ведь стрелял Рей практически наугад...
Когда юноша снял наушники, и звуки вернулись к нему, то сразу услышал слова Димаса.
– Следующий, – мрачно буркнул меткий стрелок и хулиган по совместительству. – Нечего прохлаждаться...
Сопровождаемый, как свитой, Гестасом и Мортом, он отошел в сторону и закрыл глаза. Устало так закрыл, будто отделившись тонкой пленкой век от остального мира. И только теперь Рей понял, какой тяжелой на самом деле была внешне легкая и уверенная точность, с которой сокомнатник посылал пули прямо в цель...
Да уж... Сам юноша-то обошелся “легким испугом”, если можно так выразиться. Хотя вот то неприятное ощущение, схожее со страхом... Было неприятно, даже мерзковато. Будто в грязную воду с головой окунулся. И, самое удивительное, это чувство успело за несколько минут пройти без следа, словно и не было его... Рей покачал головой, решив как-нибудь в другой раз подумать над этим казусом, и протиснулся сквозь толпу к выходу. Конечно, им нельзя покидать тир до окончания занятий, но ему хотелось оказаться подальше от стендов. Вот хотелось и все тут.
– Держи, – холодное прикосновение твердого пластика к пальцам и голос, раздавшийся почти рядом с ухом, заставили Рея вздрогнуть и даже немного испугаться. – Моя... кхм... подредактированная карточка.
Адам ослепительно улыбнулся на прощанье и вновь испарился без следа, оставив юношу, озадаченно взирающим на полупрозрачный прямоугольник.
“Ох! Вот не было у меня забот... Угораздило же связаться с этим змеем подколодным!”.
Рей прекрасно понимал, что особого выбора у него и не было, но такая предрешенность и движение по намеченной, причем не им, дорожке, жутко злили юношу. Он привык всегда и все решать сам, и эта привычка сейчас оборачивалась против него же. Ведь в любой армии, в любой военной академии приходится постоянно подчиняться – уставу, командиру, ситуации... И принимать решения, за которые может потом быть стыдно. На душе могут скрестись кошки, тебя могут раздирать на клочки противоречия, ты можешь метаться в сомнениях... Но поступишь так, как надо. Армии, командованию, государству.
“Не стоило соглашаться на эту авантюру... Эх, не стоило...”.
Погруженный в самокопание и пытающийся успокоить растревоженные мысли, Рей не сразу заметил очередного курсанта, подошедшего к стенду. Юноша и вовсе не заметил бы несчастного, но нервные смешки, раздававшиеся то тут, то там, недвусмысленно указали на источник беспокойства.
– Ну, стреляй же, – равнодушно сказал Димас, до сих пор не отрывший глаз.
– Стреляй! – вторил ему Гестас.
– Ну, же! – торопил бедолагу Морт, челюсти которого продолжали свой бесконечный труд.
Паренек чуть не трясся, он еле держал в руках пистолет, причем казалось, что оружие весит минимум тонну. Ствол дергался, то, смотря вниз, то, устремляя черноту дула в потолок. Дрожали и пальцы, и ноги, бедный курсант не мог даже с места сдвинутся, его ступни словно примерзли к полу. А дыхание... Дыхание напоминало хрип загнанной лошади, которая молит только об одном – чтобы ее скорее пристрелили.
Несчастный до ужаса, до полного смятения всех чувств и мыслей, боялся тира, стрельбы и всего, что с этим связано. Он мечтал о том, как бы поскорее избавиться от этой невыносимой обязанности, а смешки и возгласы “из зала” только накаляли и без того напряженную до судорог в мышцах обстановку. Да уж... Рей с изрядной долей отвращения посмотрел на нестройно посмеивающуюся толпу. Они были ему отвратительны, как и вся эта травля, издевательство, насмешки...
“Да они же боятся! Боятся оказаться на его месте!”.
Внезапно понял юноша этих курсантов, сбившихся в кучу, в наивной надежде, что так будет не страшно. Они и смеялись только потому, что иначе вопили бы от ужаса, умоляя Мастера Стрельбы прекратить весь этот кошмар... Но бедному стрелку от этого не легче. Не важно, со зла над ним подшучивают сокурсники или просто пытаются избавиться от страха, но так они лишь подталкивают несчастного к той пропасти, за которой последует банальный нервный срыв... В лучшем случае. А о худшем Рею сейчас даже думать не хотелось.
– Ааааа... – наконец, закричал неудавшийся стрелок. – Прочь! Прочь!
Он отбросил от себя пистолет, как гремучую змею, на лице проступило отвращение, а потом, спустя мгновение, побежал в сторону двери, да так быстро, что Рей и моргнуть не успел. Растерявшиеся сокурсники уступали несчастному дорогу, даже не пытаясь его остановить, а заветный выход становился все ближе... Наверное, бедняга не думал в этот момент, что за своевольное оставление тира его по голове не погладят, мягко говоря. Наверное, он и о медпункте не вспомнил, где ему бы наверняка дали чего-нибудь успокоительного. Наверняка, все его мысли были заняты только этим: “Прочь!”. А Рей, который безумно жалел парнишку, совершенно не успевал перехватить его вовремя...
– Стой, – отлепившийся от стены Димас стремительно шагнул вперед. – Голову себе свернешь.
Он открыл глаза, в которых поровну плескались лед и пламя, и схватил неудачливого беглеца за руку с такой силой, что еще чуть – и оторвал бы напрочь. Парнишка, ошеломленный явлением чудовища из самых холодных глубин самого большого океана Европы, до того таившегося под мрачной физиономией сокурсника, и не думал сопротивляться. Только ногами по полу скользнул, да дернулся пару раз, чтобы не так больно было.
– Ты в порядке? – спросил “монстр”, смотревший на “жертву” так, словно хотел ее сожрать на месте... и это как минимум. – Говорить можешь?
– Мо... г... ууу... – пролепетал бедолага.
– Замечательно, – лицо Димаса разгладилось, и он позволил себе улыбнуться. – Значить и слушать можешь.
– Мо... г... ууу... – повторил паренек, напоминавший сейчас болванчика, который только одну фразу и знает.
– Превосходно, – “курсант Рах” не скрывал своего удовлетворения. – А теперь пошел... во-о-он туда!
Димас показал на кучку пребывающих в шоке зрителей и отпустил руку бедолаги. Тот проворно, и откуда только силы взялись, проскользнул между замерших, как фонарные столбы, сокурсников, и спрятался где-то за спинами. Прошла минута, другая, курсанты немного успокоились, и вот уже самые отважные выступили вперед, желая продолжить то, зачем они, собственно, здесь и собрались. На это Димас только руками развел, мол, делайте, что хотите, и прислонился к стене, вновь крепко закрыв глаза.
Так он простоял до конца занятий, не шелохнувшись, будто скульптура из камня. Рей бросал на своего сокомнатника частые взгляды, надеясь уловить хоть какую-то тень эмоций, но безуспешно. Похоже, того действительно не слишком беспокоило происшествие в тире – ну слетел один паренек с катушек, ну обошлось все, ну и ладно. Причем, это и самодовольством не было – у Димаса имелась масса возможностей превратить себя в героя дня, но он даже и не попытался, просто отошел в сторону, полностью игнорируя просходящее...
“Ну и фрукт же он!”.
Подумал Рей, когда они с Димасом последними выходили из тира. Подумал, ощутив какое-то новое, удивительное чувство... Удивительное потому, что еще вчера юноша и представить не мог, что будет относиться к своему сокомнатнику... с уважением.

9

Вторая половина дня, как ни странно, обошлась без происшествий. Излишне нервного курсанта отвели в медпункт, а оставшаяся “массовка” разбрелась по своим комнатам. Точно так же поступил и Рей, решивший, что хватит не сегодня переживаний – лучше посидеть, отдохнуть, книжку почитать... А еще – посмотреть в Сети новости.
“Это ж-ж-ж-ж-ж-ж неспроста!”.
Вспомнил юноша цитату из старого романа. Да уж-ж-ж-ж... Внеплановый поход в тир недвусмысленно говорил, что дыхание надвигающейся войны чувствуется все сильнее и сильнее. Сначала инструктаж, потом стрелковая подготовка... Какой пункт программы будет следующим? Полевые учения – охота на белок в соседнем парке?
“Смех смехом, но в ближайшее время что-то произойдет... Я чувствую”.
Рей сел напротив экрана и включил коммуникатор. Димаса в комнате не было, сбежал сразу после занятий по каким-то своим делам... Интересно, чем он там занимается? Вряд ли в самоволку к девушкам бегает или втихаря употребляет горячительные напитки – насколько юноша успел понять своего сокомнатника, тот был склонен к авантюрам другого рода. И как бы “курсант Рах” не распалялся насчет загадочной игры, что она, мол, ограничивает его свободу, как бы он не строил из себя “униженного и оскорбленного”, все равно можно было заметить, что поиграть он любитель.
Да уж... Травля новичков, похоже, являлась одной из этих игр, давая Димасу ту долю адреналина, которую он не мог получить, часами пялясь на дисплей. Скорее всего, хулиган подсознательно хотел, чтобы жертва огрызнулась, показала зубы, а то и “укусила” в ответ. Как говорили раньше? Палец в рот не клади? Вот Димас и пытался отыскать тот самый “рот”, оставляя повсюду “следы” своих тонких и длинных, как у музыканта, пальцев.
“Но каким боком к этому всему относятся Гестас с Мортом?”.
Их Рей совершенно не понимал – ведя себя, как молчаливые то ли телохранители, то ли конвоиры, они, одновременно, подчинялись чуть ли не каждому слову Димаса. Если глянуть со стороны и не вдаваться в подробности – точь-в-точь главарь банды и его подручные, которых он держит в страхе.
“Загадка... Очередная... Сколько уже их накопилось? Интересно, я найду ответы или... Черт! Дырявая голова!”.
Юноша буквально прильнул к экрану, ожидая, когда коммуникатор сообщит об успешном соединении с сетью, после чего начал судорожно набирать искомый номер в почтовой программе. Именно судорожно – его пальцы тряслись, а сердце грохотало, как падающие на землю бомбы.
“2012... Что за странное имя?”.
Мелькнула шальная мысль и тут же погасла, уступив место... Нет, не страху, а самому настоящему стыду. Ответственности-то Рей не боялся, да и мести со стороны “нанимателя” – тоже. В конце концов, что он может потерять в самом худшем случае? Жизнь? Если бы Рей собирался жить вечно или, хотя бы, до старости, то он вообще из своего заштатного городишки носу не показал. Риск это такое дело... Всегда может придти некто с остро наточенной косой, поманить пальчиком и сказать, что пришло твое время. От этого вообще никто не застрахован... Да уж, юноша, конечно, сорвиголовой не был, но и за шкуру свою не трясся, у него были свои понимания чести и достоинства и, как ни странно, совесть, не позволявшая ему принимать некоторые, особо сомнительные, предложения.
“Я же обещал! Отправлять сообщение каждый день... Каждый!”.
Ладони крепко обхватили непутевую головушку, пальцы зарылись в густые пряди, а Рей неотрывно следил за тем, как уходит в неизвестность короткая строчка: “Октябрь 21”. Он корил себя и, уступая слабости, искал оправдания... Искал и отбрасывал в сторону, зло, как тонкую проволоку, попавшуюся под ноги и опутавшую их. Рей сидел и смотрел на экран, даже когда коммуникатор сообщил об успешном завершении операции и перешел в ждущий режим...
В таком состоянии юношу обнаружил Димас.
– Что ты, снайпер наш, не весел, – проворковал хулиган. – Что головушку повесил? Али случилось что? Посмотреть на тебя – ну просто... – “курсант Рах” смаковал каждый слог, – от-ще-пе-нец. Или, если коротко, Щепка.
Рей не ответил, по нему даже нельзя было сказать, что он вообще заметил появление сокомнатника.
– Эй! – расстроился Димас. – Ну, так неинтересно... Только я обрадовался, что не нужно больше в одиночку коротать долгие летние вечера, а ты разговаривать не хочешь. Не находишь это несколько... нечестным?
– Не нахожу, – тоскливо отозвался Рей. – И вообще, я устал. Сегодня был длинный и тяжелый день.
– Трудно не согласиться! Ты на себя со стороны смотрел? Красавец еще тот! – скептически заметил сокомнатник. – Причесался бы хоть, одежду поправил, да лицо сделал попроще... А то такое ощущение, что завтра нужно сдавать важный экзамен, к которому ты не успеваешь подготовиться. Проще, проще, проще!
– Тебе проще что ли? – огрызнулся юноша. – Или тебе совсем наплевать на то, что происходит вокруг?
– Ты о чем? – Димас удивился, причем, вполне искренне. – О случае в тире? Так? Да брось! Каждый раз кто-нибудь впадает в истерику при виде настоящего оружия и убегает или начинает вопить во весь голос... или еще что. Бывает еще хуже, чем сегодня, мы, можно сказать, легко отделались. Постой...
В глазах хулигана сверкнули лисьи искорки. Он чувствовал, что за мрачновато-отстраненным состоянием Рея стоит нечто большее, нежели природная впечатлительность или пресыщение впечатлениями. Не-е-е-ет, “курсант Рах” успел немного разобраться в своем сокомнатнике, по крайней мере, определить того, как человека весьма и весьма прочного, устойчивого к любым жизненным коллизиям. Но если не страх и не усталость... если не слабые нервы, то что?
– Слушай... Ты что, переживаешь из-за того парня? – понял Димас, безуспешно пытающийся заглянуть Рею в глаза. – Брось! С ним уже все в порядке. Он, наверное, уже и думать забыл о своем срыве... Большинство людей недолго помнят плохое. Но ты...
Он подошел ближе, будто желая схватить юношу за плечо и повернуть к себе. И отшатнулся, не дойдя шага до “курсанта Мерри”, потому что тот, наконец, оторвал взгляд от серого экрана.
– Ты не такой... Ты... – запнулся отпетый хулиган, нахальная веселая желтизна его зрачков наткнулась на мягкую теплую зелень... наткнулась и угасла, оставив удивление. – Адово семя... – он провел языком по сухим губам. – Таких, как ты... просто... не бывает.
В комнате вновь стало тихо, но, на сей раз, болью в груди отдавались удары двух сердец. Димас, прожженный хулиган и отменный пройдоха, совершенно не представлял, что ему делать – с этой ситуацией, с этим удивительным парнем, который неожиданно стал его соседом, а, особенно, со своими чувствами. Он смотрел на Рея, и в нем просыпалась, пытаясь разорвать наступившую хрупкую тишину, нежность. Пока еще слабая и беспомощная, пока она была похожа не трепет, какой возникает, когда смотришь на чудесную природу или творение рук гения. Пока еще нежность не расцвела, как прекрасный ароматный цветок, пока ее еще можно было игнорировать... И Димас, который никого и никогда по настоящему не боялся, вдруг испытал еще и страх. И... отступился.
– Эй, Щепка, ну улыбнись же ты! – “курсант Рах” добавил в свой голос веселые нотки, звучавшие сейчас как никогда фальшиво. – Вставай и пой! То есть говори... То есть... Просто вставай! Нечего киснуть, уткнувшись носом в монитор!
Он вытянулся во все свои 180 сантиметров, разве что на цыпочки не встал. Короткие светлые волосы отливали рыжиной и смешно топорщились, а на лице застыла притворно-обиженная мина.
– Адово семя! Я тут, значит, распинаюсь во всю, а он, видите ли, и бровью не повел!
– Могу повести... – наконец, очнулся Рей. – Надо?
Юноша серьезно, слишком серьезно для такой маленькой комнаты, посмотрел на Димаса, будто обволакивая того взглядом.
– Дим... Что ты думаешь?
– В смысле? – сокомнатник смутился и отвел глаза.
– В прямом, – голос Рея звучал тихо и мягко. – О чем ты думаешь сейчас?
– Ну... обо всем подряд...
– Например? – юноша не собирался отставать от Димаса. – Об учебе?
– Ну... и о ней тоже... – уклончиво ответил тот, чувствуя себя, как рыба, брошенная на раскаленную сковороду – и неприятно, и бежать некуда. – Мы же в академии...
Лицо “курсанта Раха” становилось все более и более несчастным, а глаза и вовсе выражали неземную муку, но Рей и не думал щадить соседа. Зеленые глаза смотрели строго и требовательно, их становилось все больше, они занимали весь мир... Димас задрожал, судорожно вздохнул и сделал шаг назад, скрестив руки перед грудью. Странно, но этот жест сработал – мягкая зелень отступила, вновь хитро выглядывая из зрачков загадочного юноши, который сейчас сидел у своего коммуникатора. Сидел и смотрел.
– А еще? – продолжил пытку Рей. – О чем ты думаешь?
– Да так... неважно... не скажу...
– Почему? Я не просто так спрашиваю, – спокойно заметил юноша. – Это важно. И для тебя, для меня. Для нас обоих.
Димас, которому хотелось встать на колени и разродиться волчьим воем, из последних сил сдерживал пошедшие вразнос нервы. Его мысли метались, как перепуганные обезьянки, запертые в тесную клетку, и он не в силах был остановить это броуновское движение ментальных частиц... А чувства... О чувствах вообще лучше не говорить – одни эмоции, нашедшие приют в его теле, “курсант Рах” попросту не понимал, а другие... лучше б этих других вовсе не было. Нежность, трепетное ожидание какого-то маленького чуда, потребность, неутолимая потребность в ласке, тепле... да просто добром слове.
– Тогда, скажи ты... – Димас тщетно пытался сохранить осколки рассыпающейся брони, маски злого клоуна. – Первым... Скажи, что ты думаешь?
Рей ненадолго задумался.
– Удивление, – просто ответил юноша. – Понимаешь, когда я только попал в академию, мне все было внове, все казалось не таким, как прежде. Я никогда не жил в условиях строгого распорядка, никогда не подчинялся какому-то там уставу, никогда не учился всерьез...
Он заметил удивление в глазах Димаса и слабо улыбнулся.
– Да, это может показаться странным, но я не закончил школу. Вылетел из нее как пробка, только шум по всей округе стоял... В маленьких городках учителя более строги и даже жестоки, для них власть над детьми – единственная возможность потешить уязвленное самолюбие. Они не терпят неподчинения... а я оказался слишком крепким и свободолюбивым орешком для них.
Да уж... все зубы об меня сломали и выбросили. Как камень с дороги, чтобы под ногами не мешался... Но я не в обиде, рано или поздно я и сам бы ушел. Бродяга... где я только не побывал – столица, старые города, превращенные в рай для туристов, глухие окраины, где люди рождаются, старятся и умирают, ни на грамм не изменившись за всю свою жизнь. Я всякое повидал, поверь, прежде чем попал в академию “Рассвет”. Да и тут...
С самого начала вы начали донимать меня – мелкие уколы, слова, жесты, насмешки. Признаю, я не смог отстраниться от всего этого, я злился, я считал тебя чуть ли не злейшим врагом. Даже думал с тобой разобраться тет-а-тет, – Рей рассеянно пригладил густые темные волосы. – Правда. А когда оказалось, что меня переселяют к тебе... Я был в шоке. Я чувствовал, что надвигается беда, и счел это одним из ее проявлений. Злость, раздражение, растерянность, вот какие чувства я испытывал в тот момент.
Мягкие глаза юноши потемнели.
– Правда, Дим, я мысленно насылал на твою голову все возможные проклятия, я считал тебя негодяем, редкостным мерзавцем, которого волнует лишь собственное пошлое удовольствие. И события того вечера, когда я ударил тебя, когда мы поцапались, лишь утвердили меня в правоте уже сделанных выводов. Как я был наивен! Удивительно... Я раньше не ошибался в людях, по крайней мере, настолько. Ведь я считал тебя безнадежным подлецом, искренне считал... Пока не увидел твое одиночество, боль в глазах и отчаяние в голосе. А потом... тот бедняга в тире...
Услышав последние слова, Димас почему-то смутился. Смутился и опустил глаза, сосредоточенно разглядывая свои ноги. Как человек, которому было неловко... неловко оттого, что на их хороших поступках заостряют внимание. Будто он только ради внимания это и делал...
– Я увидел в тебе, уже резко, отчетливо, совершенно иную личность, – продолжал, между тем, Рей. – Остро чувствующую, одинокую до безумия и очень сложную. Знаешь, ты похож на затерявшегося в снежных горах путника. Его губы замерзли и потрескались, ему нечего есть, у него почти нет сил, а кругом – снежинки, танцующие в воздухе, как искры костра, белые, как кость, пики, и бескрайняя равнина, где нет ни одного ориентира. Он стоит и смотрит по сторонам, не зная, куда идти. Он топчется на месте, пытаясь согреться, он думает, не переставая ни на секунду, думает, как отсюда выбраться, как проторить путь из этого снежного ничто. Но ответа нет, и холод постепенно сковывает его тело...
Юноша ненадолго замолчал, а потом добавил, пытаясь сделать свой тон более теплым и мягким:
– Дим... Знаешь... Мне кажется, что мы встретились неслучайно.
Вот как... В комнате, уже третий раз за вечер, воцарилась тишина, но не могильная, не тревожная или нервная, нет, скорее торжественная и завораживающая. Дающая пищу мыслям и чувствам, которых у обоих курсантов было в избытке. Рей, впервые усомнившийся в том, что позиция одинокого волка это лучший способ противостоять миру, не без интереса копался в собственной памяти – сравнивая, перекраивая казавшиеся незыблемыми выводы и... улыбаясь самому себе.
“Начать все с чистого листа... Хм... А почему нет?”.
Он окинул комнату рассеянным взглядом, и аскетичность помещения, прежде казавшаяся неотъемлемым атрибутом закрытой военной академии, сейчас навевала лишь печаль. Юноша подумал, что неплохо было бы украсить эти однотонные серые стены хотя бы рисунками... Теми детскими рисунками, которые он нашел в Сети. Или просто – раскрасить в разные цвета, без системы и логики, хаотично, чтобы глаз радовался, а не проваливался в это бесформенное ничто...
“Димас вряд ли согласится”.
Мысленно усмехнулся Рей. Да уж... “Курсант Рах”, который сейчас пребывал в некотором ступоре, обдумывая свалившиеся на его бедную голову новости, скорее предпочел бы монашескую келью роскошному и сияющему убранством дворцу. Он не то чтобы отрицал внешнее, внешнюю оболочку всего сущего, нет, отпетые пройдохи не бывают настолько наивны. Просто Димас, понимая и принимая важность внешнего вида для большинства людей, сам относился к этому делу с изрядной долей равнодушия и даже пренебрежения. Возможно, тут проскальзывали и нотки высокомерия – самую малость, чуть-чуть...
– Эй, Щепка! Ты чего размечтался опять? – как ни странно, сокомнатник пришел в себя первым. – Раз тут такое дело, раз ты мне тут душу раскрываешь нараспашку... Тогда и я позволю себе немного откровенности.
Димас вздрогнул всем телом – одновременно, так, что Рей даже не поверил своим глазам. Ему показалось, что все мышцы “курсанта Раха” пришли в движение, завибрировали, поплыли, как зыбучий песок под ногами... А потом внезапно остановились, и перед юношей оказался другой Димас – спокойный и уверенный, без всяких там масок или ехидного притворства. Истинное лицо главного хулигана академии “Рассвет”...
– Как тебя называть теперь? Рей? Хорошо... Так вот, Рей... – ограниченные радужным кругом, зрачки Димаса горели твердо и ровно, как у дикой кошки. – Я поступил в академию в тринадцатилетнем возрасте... три года назад. И, когда это случилось, я уже знал все, что требуется отличному солдату и командиру. Да-да, все, абсолютно все, что рассказывают нам на занятиях, чему нас учат... Все мне уже известно. Ты видел, как я стрелял? Это только часть того, что вмуровано в мою плоть и кровь – хочу я того или нет, я – идеальный воин.
И еще... Тебя очень интересует игра? Верно? Я понимаю твой интерес – со стороны кажется удивительным и непонятным, как целая куча самых разных подростков с зачастую противоположными интересами может сходить с ума по ничем не примечательной игрушке... Но ответ прост – у нас нет выбора. С самого начала, с того момента, как курсанты наполнили шумом и жизнью стены академии... А все мы появились здесь одновременно... Да, с того самого дня мы вынуждены заходить в игру на несколько часов в сутки. Минимум – три, максимум... Максимум никогда не оговаривался, сказали только, что это не должно мешать занятиям.
– Но как? – воскликнул пораженный до самых темных глубин души Рей. – Как можно заставить? Что случиться если курсант откажется от участия в игре?
– Что случится? А вот не знаю, – Димас качнул головой, будто удивляясь. – И никто из нас не знает. Мы стараемся вообще, как можно меньше говорить на эту тему. Во-первых, мало приятного терзать собственную память в поисках не самых хороших воспоминаний. Во-вторых, тут даже у стен есть уши, которые не уши, а натуральные сверхчувствительные локаторы. А Леди Ив не дремлет... Ох, не дремлет! И, наконец, в третьих, наш местный админ игры...
Рей, лучше держись от него подальше. Он невероятно хитер и знает больше, чем все курсанты вместе взятые. Ему известно то, о чем не догадывается руководство... И он, несмотря на то, что определенным образом связан либо с директором, либо с Иванной Коути, не спешит открывать все свои карты. Мы же для него – просто подопытные кролики... или белые мыши, которых выращивают только для экспериментов, а потом – убивают. И ты, в этом плане, исключение... Как черная крыса забравшаяся в лабораторный стенд... Уж прости за сравнение. Адам не знает, кто ты и что с тобой делать, поэтому пока лишь изучает. Но это – пока. Так что...
– Хорошо, хорошо! – согласился юноша. – Я буду осторожен.
– Вот и будь... Смотри в оба, – Димас проследил взглядом за кончиком своего пальца, описывающего в воздухе замысловатые кривые. – А сейчас... Давай-ка спать.
– Спать? – Рей покосился на дверь в ванную комнату. – А душ принять?
– Да забудь... Разок можно и без душа обойтись... Тем более ты все равно выглядишь как дикарь из племени Мумба-Юмба... Эй, эй! – сокомнатник притворно испугался возмущенного юноши. – Шутка! Просто мы столько друг другу наговорили, что лучше сейчас лечь, отдохнуть, а утром уже, на свежую голову, как следует все обдумать. Или я не прав?
– Да прав... Прав, конечно, – с сомнением протянул Рей. – Но...
– Какие могут быть но? – то ли хулиган, то ли герой хитро подмигнул соседу. – Марш в кровать! Кому сказал! Я тут еще одну мысль хочу опробовать... Обойтись один день без игры – сегодня даже на минутку в нее не заходил, и меня теперь просто разрывает на части желание включить коммуникатор и выйти в Сеть... Но я этого не сделаю. А попробую заснуть и утром посмотрю – что со мной случится. Может, громом и молнией меня небеса поразят. Может, буду тут валяться, исполненный неземной мукой и страданиями, каких свет не видывал. А может, ничего и не произойдет.
Все за себя и за других решивший, он прикрыл веки и сказал, словно зная секрет:
– Добрых снов, Рей... Спокойной ночи.

 

10

Утром, с трудом разлепив неожиданно тяжелые веки и вяло ухватившись за остатки вчерашних мыслей, Рей несколько минут неподвижно лежал и смотрел в потолок. Точнее, серую, под стать стенам, поверхность, юноша просто-таки буравил взглядом, пытаясь отыскать в монотонности и размеренности ответы на вопросы, роившиеся в голове, как куча растревоженных ос. Даже не ос – шершней. Злых, полосатых, с острыми жалами и отнюдь не кротким нравом.
“Дим уже свалил... Как всегда...”.
Юноша приподнялся и сонными глазами уставился на будильник, который молча высветил цифры времени. И эти цифры красноречиво, хоть и отливали желтизной, утверждали – курсант Рейнольд Мерри проспал. Не услышал звука надрывающегося электронного устройства, которое, если верить программе, должно досаждать слишком любящим сон гражданам на протяжении пятнадцати минут. А прошло двадцать... И пять – с того момента, как будильник перестал отчаянно верещать и впал в мрачное молчание. Пять минут...
“Пять минут? Вчера до, теперь после... Что за чертовщина со мной творится?”.
Рей сел, зачем-то осмотрел чистые, аккуратно подстриженные ногти, сладко зевнул, прогоняя остатки дремы. Да уж... Со сном все пошло наперекосяк, причем, с того момента, как юноша переселился к Димасу. Одно радует – между вечером и утром по-прежнему расстилалась непроглядная мгла. Никаких звездолетов и космических войн, никаких чудовищ, порожденных воспаленным подсознанием, никаких красот природы и вспышек из прошлого. Ничего, только чернота, чернота бездонной ночи.
Значит, с этой стороны пока все в норме, отклонений нет, дыхание ровное, пульс стабильный. Да уж... Рей увидел зеркало, а в нем – неумытую растрепанную физиономию, которая будто спрашивала: “А что я здесь делаю?”. Форма, в которой юноша свалился на кровать вчера вечером, неприлично помялась, череда складок проходила через грудь, как лента с наградами, а брюки... Те вовсе задрались чуть не до колен, обнажив гладкую светлую кожу.
“Черт! Как неловко-то! И Димас все видел? Утром, когда уходил... Наверняка”.
Лицо Рея раскраснелось, как после пятикилометрового кросса, а чувства где-то внутри вспыхнули с новой силой. Вполне понятное смущение, ведь одно дело в таком виде просыпаться в одиночку, а совсем другое – когда на соседней кровати был чужой человек... Ой ли? Чужой? Сейчас юноша совсем в этом не был уверен – ведь наравне с отголосками вины он испытывал и непонятный трепет. Словно Рею хотелось, чтобы Дим увидел то, что увидел...
“Черт! Нельзя же так! Нельзя!”.
Он не актер, который на сцене упивается вниманием окружающих... Напротив! Юноша до сих пор старался, по возможности, держаться в тени, играя роль “серого кардинала”, а скорее, притворяясь ниндзя, воином из далекого прошлого, из книг... Тенью-убийцей, которая пока еще никого не убила.
Да уж... Почему тогда сейчас все изменилось? Почему сейчас Рею особенно не все равно, как он выглядит? Кстати, надо бы себя в порядок привести... Юноша поспешно выбрался из такой уютной и такой коварной кровати, быстрым шагом подошел к зеркалу и, почти уткнувшись носом в гладкую поверхность, начал подробнейшим образом исследовать самого себя. После чего, скептически улыбнувшись отражению, убежал в ванную, зачем-то прикрыв за собой дверь...
...Через полчаса в комнату вышел совершенно иной человек, Рей буквально родился заново, как легендарная птица, раз за разом восстающая из пепла. Темные, склонные к кудрявости волосы, были аккуратно расчесаны и уложены, а челка придавала юноше несколько залихватский вид. Тщательно выглаженный костюм сидел, как влитой, гармонируя с заметно посвежевшей и радостно улыбающейся физиономией. Не хватало только строгого черного кейса, и Рей один в один походил бы на импозантного мафиози конца двадцатого века. По крайней мере, именно такие образы он встречал в прочитанных книгах...
– Жаль, что тетради и ручки остались в далеком прошлом, – с усмешкой сказал юноша самому себе. – Однако... У меня еще около десяти минут – чем бы заняться?
Притихшая комната не обещала развлечений, а к коммуникатору было элементарно лень подходить, включать его, соединяться с сетью... Да ну, вот еще. Рей помотал головой, радуясь почти кристальной ясности мыслей и необычному покою, разливавшемуся внутри.
“Наверное, это и называется – быть в мире с собой”.
Подумал он и уже собрался уходить, когда взгляд, мельком скользнувший по столу Димаса, по корешкам книг, по рожицам статуэток, остановился на маленьком листке белой бумаге, оставленном на самом видном месте. Записка. Причем, буквально под носом у Рея лежала, а он ее заметил в самый последний момент...
“Интересно, что там?”.
Разыгравшееся воображение рисовало страшные тайны, леденящие кровь и царапающие душу острыми когтями истории, завещания и карты сокровищ... Но реальность оказалась куда как проще.
“Можешь брать мои книги”, гласили неровные строчки, написанные от руки, “надеюсь, найдешь в них что-нибудь полезное... Рей”.
Последнее слово торчало в самом центре, будто Димас хотел дописать еще пару предложений, но передумал и ограничился кратким, почти ничего не значащим сообщением... Хотя, почему не значащим? Юноша так и так собирался спросить разрешение у сокомнатника, только дырявая, словно иссеченная пулями мишень в тире, память не позволила это сделать еще вчера...
“И все же”, пришла мысль, когда Рей уже вышел в коридор, “о чем хотел сказать Дим... и почему не сказал?”.

День пролетел незаметно. Как ни странно, новых происшествий не было, занятия не отменялись, а лекция по истории войн прошла на редкость буднично и спокойно. Рея, который откровенно наслаждался умиротворенностью в собственной душе, это только порадовало. Юноша, порядком измотанный переживаниями последних дней, вряд ли выдержал бы в подобном ритме еще какое-то время и передышка пришлась весьма кстати... Как оазис для путешественника, умирающего от жажды в жаркой и безжалостной пустыне.
Рей без особого интереса слушал лекцию, пропуская мимо ушей даты, имена и факты. Сейчас его это не волновало или, по крайней мере, волновало гораздо меньше, чем собственные чувства. Да уж... Этот несносный Димас Рах донельзя взбаламутил тихие воды уютного мирка юноши. Рей старался, по кирпичику строил фундамент свого взгляда на объективную реальность, а потом... Хватило пары дней, пары разговоров, нескольких, в общем-то, вполне рядовых происшествий – и все разлетелось к чертовой матери. Словно его замок – был облачным замком, просто иллюзией, продержавшейся удивительно долго...
Что по этому поводу думал сам “курсант Рах” Рею узнать не удалось. Троица хулиганов села в стороне от остальных, подозрительно молчала все занятия, даже не пытаясь шутить и подкалывать других учеников. Казалось, они выжидали, но если лица Гестаса и Морта были абсолютно непроницаемы, напоминая восковые маски, то Рей откровенно витал где-то далеко, в небе, среди звезд и ярких комет. Он улыбался и смотрел сквозь лектора, сквозь стену, сквозь здание академии, туда, где исчезала вдали зыбкая линия горизонта.
“И это еще меня мечтателем обзывают?”.
Фыркнул про себя Рей, украдкой поглядывающий на сокомнатника. Юноше очень хотелось понять, действительно ли для “курсанта Раха” важен их вчерашний разговор, в самом ли деле тот был невыносимо одинок... Или же это просто иллюзия, обманка, ложная догадка, посетившая излишне впечатлительную голову Рея... Юноша бросал в сторону троицы хулиганов взгляд за взглядом, тут же стыдливо отводя глаза, если кто-то обращал на это внимание.
“Черт! Я прямо как юноша, подсматривающий за купанием прекрасных девушек... Как в древнем романе или балладе...”.
Подумал Рей и, смутившись еще сильнее, продолжил наблюдать за Димасом...

После занятий, когда вконец размечтавшийся юноша совсем перестал воспринимать то, что говорили на лекциях, и, насвистывая под нос веселую беззаботную мелодию, вышел из аудитории, его встретила безобразно улыбающаяся и счастливая до ужаса рожа Адама Голода.
– Ты плохо стрелял, – не здороваясь, сообщил админ игры. – Я рассчитывал на большее.
– Ну, извини, – Рей, хорошее настроение которого казалось незыблемым, только пожал плечами. – Я старался.
– Плохо старался, – упрекнул Адам, разом поскучнев. – В следующий раз я буду ждать большего прилежания...
– В следующий раз?
– Впрочем, – перебил сам себя админ, которого совершенно не волновали слова собеседника. – Следующего раза не будет, так что... Увидимся.
Он обнажил белоснежные зубы, что, по идее, должно было обозначать улыбку, а на деле казалось страшнее оскала тираннозавра Рекса. Монстра, увиденного Реем на картинках в Сети...

Сочтя миссию выполненный, Адам, как опытный шпион, ускользнул, не оставив и следа, а Рей, отвлеченный разговором, не заметил, как и куда ушел Димас.
“Черт! Хотел же проследить, где этот подозрительный тип шляется...”.
Мысленно выругался слегка расстроенный юноша, хорошее настроение которого немного поблекло. Чуть-чуть, самую малость, но поблекло, помутнело, потеряло яркость. Вот черт... Даже обидно, что такой день хороший, ничего не происходит, никто палки в колеса не засовывает, не дразнит и не докапывается, как кладоискатель до пиратских сокровищ... А какая-то мелочь, ерунда, сущий пустяк служат той ложкой дегтя, которая, как известно, портит любую бочку меда.
Юноша шел по коридору, то ускоряя, то замедляя шаг и постепенно, как по лестнице, спускался с небес на землю. Его настроение пока было хорошим, но в нем уже отсутствовала прежняя беззаботность, такая детская и такая приятная, будто шикарный торт после долгой диеты. Да уж... Рейнольд Мерри чувствовал, что изменился, но это изменение больше походило на разрыв. С прошлым, с привычками, с одиночеством... Больно, жестоко, необходимо.
“Ладно... Надо почитать книги, отвлечься немного”.
Огонек около двери призывно горел и Рей, по привычке, потянулся за ключом, успел даже залезть в карман и ухватить пальцами твердый пластик... А потом понял, что дверь не заперта – индикатор расплывался зеленым, прямо, как глаза юноши...

– Эй, Дим! – обратился “курсант Мерри” к своему сокомнатнику... точнее, к его спине. – Ты чего так рано? Случилось что-то? Война, наконец, постучалась в двери человечества?
Димас не ответил, только склонился над кроватью Рея и начал копаться усерднее. Как волк, закапывающий остатки добычи... Стоп! А что он делает у чужой кровати?!
– Эй! Что ты там забыл, а? – возмутился юноша, охваченный внезапными подозрениями. – Черт тебя дери, там же МОИ вещи! Как это понимать, а, Дим?!
Он встал, подпирая бока руками и пытаясь изобразить праведный гнев, что получалось плохо, так как Рей просто не понимал, что и зачем делает этот красноглазый пройдоха. А тот, резко повернувшись, выставил перед собой белый предмет, украшенный кружевами.
– Это я у тебя должен спросить... Почему я нахожу в твоих вещах... женское белье?
“Курсант Мерри” вспыхнул, как спичка, раскраснелся, дыхание его стало тяжелым и прерывистым. Зеленые глаза, всегда такие мягкие и нежные, погрубели, подернулись туманом, даже стали немного злыми. Они, казалось, полностью выражали состояние Рея, который на непредвиденные ситуации реагировал как еж – выставляя во все стороны острые шипы.
– А кто тебе позволил... – от слов, произнесенных безупречно ровным тоном, веяло холодом растревоженной могилы. – Трогать мои вещи? Как ты вообще посмел... трогать... вещи... ДЕВУШКИ?!
Димас только и успел широко распахнуть глаза, будто выражая свое удивление, а через миг на него накинулась разъяренная фурия, желавшая только одного – разорвать, изничтожить наглеца. Он успел заметить лишь занесенную для удара руку, а потом...
– Ты что, правда думаешь, что я не справлюсь с какой-то... – сказал Дим, крепко держа “вражеское” запястье, – девчонкой?!
И тут Рея словно ушатом холодной воды окатили. Глаза потемнели и напоминали сейчас два топких болота, в которых читалась только одна ясная мысль: ”Убью”.
Удар левой в солнечное сплетение был проведен по всем правилам – почти незаметно и почти молниеносно. Однако Димас оказался быстрее, подчиняясь программе, накрепко заложенной в подсознании, которая делала его идеальным воином с безупречными рефлексами. Он резко, так, что со стороны и не различить, крутанулся на месте, уходя от удара, атаку коленом в пах блокировал бедром, а правую ступню со всей силы впечатал прямо в ногу “противника”. Перехватив левое запястье Рея, он его вывернул и резко согнул в кистевом захвате.
Димас уже буквально кожей чувствовал пронзительный крик Рей, наполненный страданием, как сытая пиявка – свежей и сочной кровью. Он видел девушку, согнувшуюся чуть ли не пополам и, наверное, испытывавшую жуткую боль. Он ждал... Но не услышал ни звука.
– Понравилось? – процедил сквозь зубы Димас, казалось, он едва сдерживается, чтобы не сплюнуть на пол. – Еще?
Хулиган, в данный момент полностью соответствующий своей репутации, приблизился к поверженной жертве. Коварно, как он считал, обманутый, взбешенный сопротивлением “провинившегося”, “курсант Рах” сейчас не помнил вчерашнего вечера и еле наметившегося тонкого, но прочного мостика понимания... Димасом полностью овладела первобытная злость.
– Ну же! Вставай!
Он подошел почти в плотную и уже собирался, изображая следователя на допросе, схватить беспомощного противника за подбородок, поднять вверх, посмотреть в глаза...
– А я и не знала, – тон Рей был отстраненным, словно она разговаривала с самой собой. – Что ты такой любитель женского белья.
Белья?! Димас резко обернулся, успел за какое-то мгновение понять, что все еще держит в руке белую кружевную тряпку, а потом разжал пальцы, наблюдая за падением главной улики против “курсанта Мерри”... И не уследил за самим пленницей, которая, воспользовавшись временной заминкой мучителя, рванулась из захвата, невероятным образом выворачивая сустав, и все-таки освободилась. Лицо девушки перекосило от боли, она даже не шипела – огненная вспышка в мышцах заставила Рей буквально рычать, подобно загнанному в угол волку.
Не теряя времени и не дожидаясь, пока Димас придет в себя, она выскочила за дверь, прижимая к груди поврежденную конечность. А затем, опустившись, как туман за грешную землю, в комнате воцарилась неожиданная тишина...

Рей неслась по коридору, как табун диких лошадей, спасающихся от степного пожара. Топот ног казался ей невероятно громким, даже оглушительным, но никто не спешил выглядывать из своих комнат, а ровные зеленые огоньки недвижно следили за растрепанной девушкой. Автоматика видела все – как Рей нервно оглядывается, как она запинается и хватается за стену, чтобы удержать равновесие, как красивое лицо периодически искажает гримаса боли... но, в отличие от людей, им было все равно.
Глаза вновь увлажнились, и девушка с трудом смогла сдержать подступившие, как войска к осажденной крепости, слезы.
“Я так долго не протяну”.
Она судорожно вспоминала план здания, картинке в голове открывались рывками, обнажая воспоминания... Тир, аудитории, главный вход... Везде могли быть люди, даже в коридоре, по которому бежала Рей, в любой момент мог появиться загулявший курсант или спешащий по своим делам преподаватель. Удача пока хранила ее от таких случайных встреч, но никакое везение не может длиться вечно...
“Лестница отпадает... Подвал? Крыша!”.
Освежающая, как поток чистого воздуха, мысль, подбодрила девушку и придала сил, которых оставалось не так много – ведь она совершенно не думала о пределах собственной выносливости, когда, сперва, набросилась на Дима, а потом удирала от парня, сломя голову. Малость успокоившись, Рей быстро, как кошка, взобралась вверх по лестнице, открыла желтую, без опознавательных знаков, дверь и проскользнула на крышу, с головой окунувшись в темноту.
“Слава богу...”.
Холодные звезды встретили ночную гостью равнодушным невниманием, а серп Луны пренебрежительно посеребрил небо, верхушки деревьев, стальную сетку, огораживающую края крыши и вернулся обратно, отразившись в зеленых глазах Рей.
“Какая мрачная красота”, подумала девушка, ее мысли и чувства постепенно приходили в порядок, “какая тишина и покой”.
Девушка села на холодный пол, давая отдых перетружденным мышцам, жесткий прохладный ветер потрепал ее по щекам, возвращая ощущение реальности, и она... Разревелась. Сначала – едва слышно всхлипывая, сдерживая дыхание и пытаясь остановить руками текущие вниз слезы. Потом – навзрыд, влага из ее ярко блестевших глаз хлынула буквально ручьем, пропитав воротник и рукава костюма...
Она плакала еще долго, впервые за много лет давая волю скопившимся чувствам, но с каждой слезинкой, с каждой каплей соленой воды, скатившейся по щеке Рей, девушка постепенно освобождалась от едкой, отравлявшей ее горечи. А боль... И физическая, и душевная, она отступила на второй план, приутихла и поблекла, словно боясь спугнуть слабую улыбку на мокром от слез лице.
“Как тут спокойно”, Рей мягко смежила веки и вдохнула холодный воздух, “как дома...”.

– Привет.
Дим, как ни в чем не бывало, потягивал из стаканчика безвкусный тонизирующий напиток, которым пичкали всех, без исключения, курсантов. Штука это была довольно-таки отвратная, в чем Рей успела не раз и не два убедиться, а парень буквально вкушал прозрачную жидкость, словно она была вином столетней выдержки. Еще и причмокивал, словно от удовольствия.
– Как прогулялась?
– Спасибо, хорошо, – ответила девушка и не удержалась от язвительного замечания. – Твоими молитвами.
– Молитвами? – Дим удивленно взглянул на стаканчил, будто именно с ним сейчас разговаривал. – Я скорее наоборот, хотел, чтобы ты подольше мучалась, слоняясь по коридорам, как тень самоубийцы, чтобы хоть немного у тебя в голове прояснилось...
Огоньки рыжих глаз хитро посмотрели на Рей сквозь пластик – хулиган внимательно следил за девушкой, ожидая новой вспышки гнева. Правда, он сам не знал, действительно ему хочется, чтобы та вспылила и набросилась на своего обидчика, или же лучше будет спокойно пообщаться, обсудить ту, изменившуюся реальность, в которой они оба оказались. Причем – оказались ведь против своей воли.
– Ты очень добр, Дим, – холодно ответила Рей, восстанавливая хрупкий паритет. – Даже и не знаю, чем тебя отблагодарить за столь трепетное отношение.
Димас допил тоник и отставил стакан в сторону, ухмылка на его лице сменилась задумчивым выражением. Словно он был доволен тем, как отреагировала девушка на маленькую провокацию.
– Брось, – отмахнулся парень, а потом этой же ладонью прикрыл демонстративный зевок. – Не хочу разговаривать, как на приеме у Президента.
– Почему же?
– Во-первых, – слегка прищурив глаза, Димас загнул указательный палец. – Это слишком утомительно.
– Не знала, что ты такой неженка, – заметила Рей самым невинным тоном, на который была в этот момент способна. – Просто трепетная барышня... Которые, кстати, именно такой стиль просто обожают.
– Во-вторых, – проигнорировал он слова девушки. – Посмотри на себя. Глаза красные, как бифштекс с кровью, лицо опухло, на голове вообще какой-то лес вместо прически... Вот смотрю на тебя и думаю – как я сразу не догадался, что ты девушка?
– Может потому, что ты их никогда не видел? – не удержалась Рей, но сразу же осеклась, заметив чернильную тьму в глазах Димаса.
– Да нет, – мертвым голосом ответил тот, побледнев, так, словно разом потерял пару литров крови. – Видел... Девушку.
Если бы Рей кто-нибудь сказал, что человеческие зрачки могут вдруг полностью сменить цвет, она только посмеялась бы над шутником. Ведь, хоть и повидала она многое, хоть частенько сталкивалась с вещами поистине удивительными, но... Есть возможное, а есть – невозможное. И глаза Дима, сейчас бывшие матово черными, как бездонные омуты, относились именно ко второй категории.
– Прости, – легкий испуг обжег сознание, заставив вспомнить, зачем она все-таки вернулась. – Я сказала что-то не то...
– Это ты прости, – дребезжащим, как старая шестерня, голосом ответил Димас. – Ведь я причинил тебе боль.
– Но...
– Нет, – в одном слове содержалось сразу два ответа на невысказанные девушкой вопросы. – Не нужно... Правда, не нужно.
– Хорошо, – промолвила растерявшаяся Рей и тут же попыталась сменить тему разговора. – Давай лучше обсудим, с какой такой радости ты в мои вещи забрался? Клад там решил найти? Или просто клептоманией страдаешь?
– Физически и психически я абсолютно здоров, – нахмурился Димас. – По крайней мере, в теории...
“Курсант Рах” впал легкую задумчивость, причем, сведенные к переносице брови придавали ему несколько зловещий и отстраненный вид. Да уж... Будто он не от мира сего, пришелец с другой планеты или чудовище какое... Хотя нет – для чудовища он слишком человечен.
– Еще раз прости, если что не так, – голос едва заметно потеплел, прогоняя из комнаты возникшее между собеседниками напряжение. – Сама понимаешь, когда тебя со всей дури лупят – приятного мало. Вот я и ответил... соответственно.
– Ладно, насчет драки проехали, – на самом деле, конечно, обида из-за этого у Рей осталась, да еще какая обида, но она на время отодвинула мстительные мысли в сторону. – Но ответь все же – что тебе понадобилось в моих вещах? Зачем?! Я действительно не понимаю...
– Чтобы убедиться в правдивости своих подозрений, – просто ответил Димас. – Чтобы понять – девушка ты или нет. Я ведь с самого начала понял... И пытался вывести таинственного новичка из себя, узнать, что скрывается за маской прилежного и аккуратного ученика. Все насмешки, обидные прозвища, подножки... Все было частью плана.
– Все? – внезапное подозрение пришло Рей на ум. – И когда ты бросался на меня после душа, ты хотел найти... ты хотел дотронуться...
Девушка покраснела.
– Да как ты посмел! Это же надо... Жаль, я тебя тогда слабо приложила!
– Да нет, – пробормотал Димас, – в самый раз, – после чего продолжил нормальным тоном. – Еще раз – извини. Я перешел некие рамки, которые называются моралью, совестью... Наверное. Я просто не знаю.
Парень без тени улыбки посмотрел на Рей, и та поняла, что он не шутит. Он действительно не понимал, что так нельзя, что причиняет ей боль... Возможно, Дим вообще не думал, что кто-то, кроме него, может испытывать страдания.
“Тут есть два варианта. Либо он бездушный эгоист, что не слишком-то похоже на правду. Либо...”.
Девушке стало не по себе. Какую же боль должен испытать человек, чтобы в его душе остался выжженный шрам? Чтобы его душа стала частичкой того же пламени, оставившего след в волосах и глубине глаз? Невероятно... И он жил с этими страданиями. Долго жил, достаточно, чтобы причина, их вызвавшая, почти стерлась из памяти. Чтобы осталось лишь одиночество и бесконечное бегство от вечных мук...
– Ладно, проехали... – махнула рукой Рей. – Лишь бы остальные не узнали.
– Я никому не скажу, – заверил Димас.
– Не ты... – девушка поморщилась, отчего выражение ее лица стало немного детским. – Ваш дурацкий админ... Адам Голод.
“Курсант Рах” согласно кивнул.
– Этот да, этот не отстанет. Вцепится, как клещ, и всю кровь высосет, пиявка электронная.
– Так вот... Он знает, что я – девушка. Точно знает... Чуть ли не прямым текстом мне говорил об этом. Правда, пока он довольствовался вымогательством одной небольшой услуги... Но завтра может растрепать всем курсантам.
– Адам? Да ты что! – Дим подавил смешок. – Чтобы этот дракон, чахнущий над своими сокровищами, рассказал кому-то секрет ЗА ПРОСТО ТАК? Скорее луна на землю упадет, чем такое случится.
Хулиган посерьезнел.
– Но вымогать будет, факт... Ты это, готовься к худшему. У этого змея подколодного очень серьезные покровители.
– А я думала, он такой же, как все... Ну, почти такой же.
– Такой же. Да не такой. Он что-то вроде серого кардинала – смотрит, чтобы механизм работал, как надо.
Он закончил фразу и замолк, в желтых глазах то вспыхивало, то гасло пламя, а в наступившей тишине отчетливо слышалось тяжелое дыхание. Видно, не слишком-то Димас жаловал такого же пройдоху Адама... Оно и понятно, ведь похожи они были только на первый взгляд, если же присмотреться как следует, то админ игры окажется не лучше слизняка какого или пиявки, а к своему сокомнатнику Рей стала испытывать нечто вроде симпатии густо перемешанной с сочувствием.
“Что это со мной? Прямо как в старой книге... От любви до ненависти один шаг... И обратно тоже”.
Да уж... Девушка, конечно, никогда не влюблялась в серьез, да и к Диму особо нежных чувств не питала, а тем более – романтических. Высокий, сильных, добрый, красивый... Рей мотнула головой, прогоняя наваждение. Если честно, она бы предпочла остаться одна. Ну, раньше предпочла бы... Когда в очередной переделке приходилось полагаться только на себя, а окружающие мужчины только и думали о том, как свою шкуру сохранить, вольно или невольно задумаешься – а может к черту их? Может, одиночество лучше? Иногда, конечно, тоскливо до ужаса, но ведь терпимо. Да и в целом...
“Да-а-а-а-а, подруга, с такими мыслями далеко не уедешь”.
Путаница в мыслях нарастала, а Рей продолжала спорить сама с собой, склоняя чашу весов то в одну, то в другую сторону. А ведь еще была обида на Дима... А ведь еще было задание... А ведь еще война на носу... А ведь еще...
– Рей... – спасительный голос Дима буквально вытащил девушку из вороха головной боли. – А как тебя зовут на самом деле?
– Настоящее имя и фамилия?
– Ну да... Рейнольд Мерри наверняка псевдоним, часть легенды для ребят из Службы Контроля. И мне не то чтобы не нравится звать тебя так, но...
Парень виновато посмотрел на девушку.
– Я хочу знать правду.
– Ну... Ладно. Все равно терять нечего... Я – Мери. Мери Рейнольдс.
– Мери... Рейнольдс... – эхом повторил Дим. – Красивое имя.
– Да прям уж, – смутилась Рей-Мери, которой, по непонятной для ней самой причине, были приятны слова сокомнатника. – Обычное имя.
– Обычное, – согласился тот. – Но красивое.
И замолчал, склонив голову. В его глазах осела легкая печаль и усталость, а сам он не сводил взгляда с Мери, смущая девушку еще сильнее. Она пыталась понять, что же твориться в голове у Дима, но не смогла разобраться даже в переплетении собственных мыслей и отступилась, тихонько сев на край кровати и прислушавшись к своим чувствам...
Так продолжалось довольно долго, пока, наконец, Дим не улыбнулся и не сказал, что им обоим нужно привести себя в порядок, да и время позднее – спать пора. А потом, когда парень и девушка, наряженные в пижамы, вызвавшие каких-то пару дней назад целую бурю эмоций, уютно устроились каждый под своим одеялом, Мери вдруг спросила:
– Ты и сегодня не играл в вашу игру?
– Нет, – ответил Дим, думая о чем-то другом. – Не играл.
Он закрыл глаза и приказал автоматике выключить свет. Наверное, ему так было легче...

 

11

Иванна Коути вошла в кабинет директора, как скромный проситель. Сперва робко приоткрыла дверь и заглянула одним глазом внутрь, потом потопталась для вида на пороге и, закрыв дверь, бодро отрапортовала о прибытии, после чего вытянулась, как рядовой на плацу.
Находящаяся в идеальном порядке форма, идеальная же выправка и твердокаменное лицо без единой эмоции. Просто пример для подражания, если бы не весьма фривольный вариант предписанной уставом одежды – в какой то момент Сэй Китомура подумал, что Иванна очень красивая женщина... Отстраненно подумал, как о чем-то далеком и ушедшем, через мгновение переключив мысли на более насущные дела.
– Ты что, команды “вольно” ждешь? – поинтересовался он, прерывая затянувшееся молчание. – Может давай без этой ерунды, а? И так проблем по горло.
Под тоскливо-требовательным взглядом директора Иванна Коути не шелохнулась, лишь в глазах появились веселые искорки.
– Слушай... У нас тут война, между прочим.
Китомура огляделся по сторонам, отметив затененные книжные полки, которые стоило привести в порядок, проследил пыльный солнечный след до самого окна и вновь обратил глаза к гостье.
– Не время играть в игры.
Он передвинул стоявший на столе флакончик.
– А кто играет? – наконец, очнулась Иванна. – Я вот пришла к Вам, чтобы доложить о выполненном задании.
– Догадываюсь... Глаза аж сверкают, а взгляд как у сытой волчицы. Что, много добычи поймала?
– Сколько требовалось... Ровно два экземпляра.
– Любишь ты все усложнять, – флакончик сдвинулся еще на пару сантиметров. – И красоваться тоже любишь. И надо мной, стариком, издеваться... Не стыдно?
Иванна подбоченилась и ответила взглядом опытного снайпера, уже наметившего себе цель. Причем, потенциальной “жертвой” был директор академии, который на все эти манипуляции лишь укоризненно качнул головой и продолжил игру с флакончиком.
– Не спорю, приказ ты выполнила... Но как? Все равно, что головную боль гильотиной лечить. Только тут наоборот – сущности умножаются, а не отсекаются.
– Сами дали мне такой короткий срок, – парировала гостья, – что мне еще оставалось?
– С этим доводом можно согласиться, вот только, – флакончик крутанулся на месте и свалился набок, изображая поверженного шахматного короля. – Вот только... Когда я отдал свое распоряжение? И когда ты начала претворять в жизнь свой план?
– Вы приказали мне навести порядок в академии ровно неделю назад!
Женщина щелкнула каблуками, выпрямилась, как струна, и неуверенно уставилась в потолок.
– А свою авантюру затеяла на пару дней раньше... Раньше! – весомо подчеркнул директор, пребывающий отнюдь не в благодушном настроении. – Так что не надо оправданий, отговорок, формализма... Ты же знаешь – не люблю. Да и не время сейчас... Слышала, какие указания спустили сверху?
Иванна ничего не ответила, и Китомура мрачно продолжил.
– Весь личный состав академии “Рассвет” к вечеру завтрашнего дня должен быть переброшен в район боевых действий... То есть – на остров Ивви.
– К чему такая спешка? Что случится, если мы немного задержимся?
– Это ты не у меня спрашивай... Вся операция инициирована прямым приказом архистратига Михаила.
– Руководитель сектора внешней защиты человечества... – трепетно, словно школьница, произнесла Иванна. – Один из трех столпов мира...
Она восторженно смотрела на директора, как на проводника слов ее... Бога? Вряд ли, Сэй Китомура слишком хорошо знал свою непосредственную подчиненную, чтобы подозревать женщину в почти религиозном поклонении архистратигам, которое было популярно в последнее время. Тут скорее проявлялось чрезмерное любопытство Иванны и страсть к... хм... нестандартным решениям. Похоже, она считала архистратигов чуть ли не потусторонними существами.
“Это не так уж далеко от истины”.
Подумал директор и поморщился, он был далеко не в восторге от существующих тенденций, но и поделать с этим ничего не мог.
– Ладно... Начинай подготовку. Дай установку курсантам... Хотя нет. Я займусь этим лично.
– Так точно! – вытянулась гостья. – Еще что-нибудь?
– Постарайся без этих... своих... – директор неопределенно взмахнул руками. – Выкрутасов. Да, последний раз ты справилась успешно, но, не дай бог, повторятся события годичной давности...
– Вы теперь всегда будете мне об этом напоминать? – Иванна скривилась как от зубной боли. – Может, хватит?
– Нет, не хватит, – просто сказал Китомура. – На Ивви возможности ошибаться у нас уже не будет.

– ...коррекция не требуется, все наблюдаемые параметры в пределах нормы...
Пальцы быстро-быстро стучали, выбивая на экране болезненно светлые символы.
– ...да, отклонения незначительны, я по-прежнему полностью контролирую ситуацию...
Дисплей внезапно мигнул, очищаясь от груза букв, со стороны даже могло показаться, что это был чей-то пристальный и недобрый взгляд.
– ...что? Новые инструкции? Да, я их получил...
Коммуникатор требовательно звякнул и выплюнул гроздь картинок: схемы, съемка с воздуха и из космоса, фотографии странного леса.
– ...война началась, я отправлюсь вместе со всеми. Да, буду следить за нашими подопечными. Нельзя допустить повторного провала, та бракованная партия обошлась нам слишком дорого...
Адам Голод замер, думая, как закончить сеанс связи, но не нашел ничего лучше, чем просто дать команду на отключение. После чего админ игры откинулся в кресле и закрыл глаза, изобразив на лице мученическое выражение. Он бы никогда не позволил себе выглядеть подобным образом при курсантах или преподавателях, но наедине с собой... Адам улыбнулся. Пока все шло по плану.

...Отряд за отрядом шагал, вминая землю. С высоты птичьего полета солдаты казались маленькими и слабыми, а лес, к которому они приближались, несокрушимым. Даже математически выверенная цепочка тяжелых танков не сильно скрашивала впечатление – машины тоже были слишком крошечными, а черное антирадарное покрытие придавало им сходство с угрюмыми жуками.
...Земля отдалилась, будто невидимый оператор отодвинул камеру назад, рассмотрев перспективу. Теперь перед глазами расстилалась широченная равнина, по которой муравьями сновали войска, пытающиеся организовать подобие атакующей формации. Время от времени часть отрядов откатывалась назад, не в силах сдержать удар противника, а потом медленно возвращалась, с трудом восстанавливая фронт.
...Небо разлетелось обрывками смятой пленки и перемешалось с землей. Перед взглядом встала непроницаемая темная стена, а потом, спустя день или век, исчезла, возвращая реальность, где все еще сновали черные точки танков и едва различимые пехотинцы. А над ними шел снег, кутая почву в саван, лес шелестел, скупо теряя листья, а повстанцы, с которыми воевала армия, исчезли, будто их не было.
...Потом лес мелькал слева и справа, безжалостно хлестая кривыми ветками, земля то удалялась, то приближалась, а клочки серого неба были слишком далеко, чтобы до них дотянуться. Наконец, деревья кончились, оборвавшись огромной поляной, накрытой переплетенными, как лианы, длиннющими ветками. Эта импровизированная крыша надежно скрывала отсутствие леса, и лишь в самом центре идеальный круг света падал на густую траву, освещая...
Сердце Леса Ивви.

Мери проснулась вся в поту и сразу же вскочила, сев на кровати. Дыхание сбивалось, сердце стучалось в ритме пулемета, а перед глазами растворялись последние картинки первого в ее жизни сна...
– Доброе утро.
Димас обеспокоено разглядывал встревоженную девушку, так смотрит мать на заболевшего ребенка, коснувшись его лба и чувствуя жар.
– Ты как? В порядке?
– Да... Просто... – она вымучено улыбнулась. – Сон плохой приснился.
– Тогда пусть он останется только сном.
Парень, имитируя суеверность, трижды сплюнул через левое плечо. Но, что странно, при этом ни капли веселости не проскользнуло в его насыщенно-оранжевых зрачках. Да и вообще – каждое движение Димаса было излишне резким, а сам он весь согнулся, сгорбился, будто на его плечи взвалили тяжеленный валун. А еще “курсант Рах” был, что называется, при параде – одет в самую строгую форму, умыт и причесан, а на пальцах сиротливо белели куцые ногти, которые он совсем недавно подстриг.
– Дим, что случилось?
У девушки были кое-какие предчувствия, но она хотела знать наверняка. К тому же, вдруг обойдется, только зря приятеля потревожит...
– Война.
Коротко сказал Дим, следя за реакцией Мери – та вздрогнула, укуталась в одеяло, будто тонкая тряпка могла защитить ее от реальности, а потом стиснула зубы и выскользнула из кровати.
– Когда?
– Сегодня. Директор Китомура вызвал нас по одному и объяснил ситуацию. Пока ты сладко спала и видела свой сон, я получил сжатый инструктаж.
– Я тоже отправлюсь с вами? Черт... Пусть только они попробуют оставить меня в этих стенах!
Мери сжала кулаки, скрывая за показной злостью неуверенность, постепенно переходящую в страх. Она не хотела умирать и не хотела, чтобы погиб кто-либо из курсантов. Даже этот омерзительный Адам Голод... Даже он.
– Не беспокойся, – спокойно ответил Дим, – на Ивви перебрасывают весь личный состав академии. Говорят, что это личный приказ архистратига.
– Который Михаил?
– Ага, он самый. Его считают строгим, но справедливым, хотя ходят слухи, что он вообще не человек...
Дим немного помолчал.
– Ну что, собирайся... Иначе рассмешишь весь наш отряд этой пижамой, – сказал он после паузы. – У нас есть пара часов, не больше. Поспеши.
– Нашел время для шуток, – Мери бросила обиженный взгляд на свой спальной костюм, – По-моему, никто, кроме тебя, над ней и смеяться бы не стал...
– Да какой уж тут смех, – слова Дима были так же тяжелы, как и его мысли. – Война началась...

 

Часть 2. Война без границ

1

Украшенное грязно-серыми разводами облаков и слегка подсвеченное багровой полосой горизонта, небо двигалось к своему завершению, постепенно теряя краски. Каких-то пару часов назад небесный свод выглядел иначе – солнце слепо пялилось на землю желтым глазом, будто желая прожечь несчастную твердь насквозь, тучи деловито сновали где-то там, впереди, над лесом, а приглушенная тишина обещала ненастье. Не сейчас, спустя время.
Пока же небеса еще не решили, какими станут, их оттенки бледнели, постепенно скатываясь к банальной прозрачности, через которую ночью проступят белые дырки звезд...

– Неопознанный объект, приближается со стороны материка.
Человек в стандартной армейской форме буквально прилип к экрану системы слежения.
– Расстояние пять километров двести метров, сокращается. Скорость примерно сто километров в час, предположительно это легкий шаттл.
Он повернулся к своему напарнику.
– А ты как думаешь?
– Я думаю, что сначала стоит определиться – докладывать начальству или нет, – со знанием дела ответил тот. – Установил, каким курсом идет наш ночной летун?
– Еще же вечер... – начал было первый солдат, но под строгим взглядом второго тут же осекся и быстро затараторил. – Юго-юго запад, если его оставить в покое – прямиком в центр Леса угодит.
– Занятно... И кто такой смелый, что не боится нарушать прямые распоряжения командования? Кто поплевывает с высоты на приказ самого архистратига Михаила?
– Хороший вопрос... – первый засуетился. – Может, собьем его? Повод-то есть... Заодно опробуем нашу противовоздушную защиту.
– А что ее проверять? Работает как часы – на сто процентов уверен. И вообще... Какой-то ты сегодня кровожадный. Не навоевался еще?
– Там мы же еще не воевали! – возмутился солдат, обнаруживший нарушителя. – Только днем сюда приехали!
– А ты хочешь? Не терпится поскорее начать? – второй состроил брезгливую мину. – Ладно, пока следи за ним. Когда окажется над Лесом – тогда будем думать, сбивать или нет. Ох, одни проблемы с этими...
Закончить фразу и сообщить приятелю о таинственных “этих” солдат не успел. Он только открыл рот, только придал лицу глубокомысленное выражение, как разговор был грубо и шумно прерван писком локатора.
– Что за?..
– Смотри-смотри! – восторженно пролепетал завороженный увиденным наблюдатель. – Точка на экране меняет форму!
– Меняет? У тебя, что, галлюцинации? Мы же еще в Лес... не вошли.
Фраза прозвучала обрывочно и криво, как зажеванный допотопным печатающим устройством лист бумаги, второй солдат, все время строивший из себя “крутого парня”, побледнел и сглотнул подступившую слюну. Их привезли сюда прямо из академии, о войне они знали только теорию, да фильмы с картинками, которые лишь весьма приближенное представление дают, просматривали на занятиях. На этих застывших слайдах, срезах времени и пространства, все было проще и понятнее, а искусственные сюжеты создавали обманчивое впечатление безболезненности и восторга, бесконечного фестиваля впечатлений...
Несостоявшийся “герой” поправил воротник, потому что ему вдруг стало душно, и даже не заметил выступившего на лбе едкого пота. Он смотрел и смотрел на экран, неотрывно, следя за тем, как точка, расплывшаяся по горизонтальной поверхности виртуального небосвода неровной кляксой, меняла форму. Сначала она была похожа на увеличивающийся от страха человеческий зрачок, но совсем скоро задрожала, затряслась, как верхушка пробудившегося вулкана, выпустив целую кучу тонких черных щупалец. А затем...
– Официальный символ объединенного человечества, – пробормотал потрясенный солдат.
Он не знал, что за чертовщина происходила последние несколько минут, но значок, высветившийся на экране вместо нарушителя был известен всем, без исключения. Латинские буквы “H” и “S” вписанный в круг, причем так, что “S” чуть-чуть выступала сверху. Символ нового человечества... И недвусмысленный намек на то, что неизвестный шаттл обладает максимально возможными полномочиями.
– Ты видел? – обратился испуганный “герой” к напарнику. – Ты видел это?!
Пребывающий в ступоре наблюдатель отозвался неразборчивым мычанием, похоже, желание воевать пропало у него окончательно и бесповоротно. Как каленым железом выжгли... Хотя всего лишь шаттл пролетел. Правда, пассажир этого летательного аппарата мог, будь на то его желание, приказать уничтожить весь личный состав подразделения... Но это же такая мелочь, правда?..
– Начальству докладывать не стоит, – заявил после продолжительного молчания более благоразумный солдат. – Да и самим лучше забыть о странном шаттле...
Его товарищ только и смог согласно кивнуть. Наблюдатель, обнаруживший нарушителя и загоревшийся идеей опробовать систему защиты, теперь мрачно смотрел на экран мутными потухшими глазами...

Серая рельефная коробка шаттла неуклюже рухнула вниз, на землю, давя камни тяжелыми опорами, которые делали летательный аппарат похожим на большую сонную птицу. Механизмы, много часов удерживавшие тонны металла и пластика в воздухе, погудели еще немного, успокаиваясь, а потом стихли, вернув маленькой дозаправочной станции потревоженное спокойствие.
“И кого черти принесли?”, подумал оператор и охранник по совместительству, выходя из скромного домика, “Не сидится же им на месте...”.
Он приблизился к шаттлу и, с вялым интересом поглядывая на потертые бока машины, стал ждать, когда пассажиры соизволят выбраться наружу. Нельзя сказать, что ожидание продлилось долго, но минут пять сторожу пришлось потоптаться на месте.
– Зачем пожаловали? – кислым голосом сказал он, когда металлическая дверь, наконец, отошла в сторону. – Первый раз вижу такую модель...
Появившийся из подозрительно тихой темноты салона незнакомец не вызывал у пожилого сторожа ровным счетом никакого доверия. Улыбающийся, как нарисованная картинка, с темными непроницаемыми глазами и такого же цвета шевелюрой, зачесанной назад, как у актера из древнего фильма. Старается произвести впечатление... Старик покачал головой – не нравились ему такие товарищи, ох, не нравились. А еще это вызывающе нелепое пальто желтого цвета... Само-то оно отличное, из хорошего материала, ладно скроенное и сидит, как влитое, но цыплячья окраска...
– Добрый вечер! – на лице гостя не дернулось ни одной мышцы, а задумчивость сторожа, казалось, его нисколько не обеспокоила. – Хорошая погодка, не правда ли?
– Хороша, хороша, – кивнул старик, исподлобья разглядывая свалившегося с неба пижона. – Хоть из дома не выходи. Да вот приходится... А кости древние, скрипят и жалуются на тяжелую жизнь...
Гость изобразил удивление, но улыбаться не перестал.
– Здесь ведь заправочная станция? Точнее, место, где можно зарядить батареи моего шаттла? Мне назвали координаты, но я не уверен, что ошибка исключена. Вполне возможно...
– То-то место, – старик поспешил прервать разговорчивого незнакомца. – А я тут вроде работаю.
– Тогда замечательно! Все прекрасно! Но почему вы жалуетесь на плохое самочувствие? Такая работа отличная! На свежем воздухе, постоянно в движении... Сказка, а не работа!
Если бы улыбка человека в желтом плаще была солнцем, то сторож давно ослеп бы – тому и так начинало казаться, что растянутые до ушей тонкие губы занимают большую часть лица незнакомца, отодвигая на второй план прямой нос, густые брови и темные глаза. А уж болтливость... Зажать бы уши, да не слышать этого бесконечного словесного потока, но нельзя – невежливо. Кроме того – похоже, он – клиент. А клиент... Ну, не всегда прав, конечно, но персона, с которой нужно обращаться уважительно.
– Да если бы сюда шаттлы прилетали, – проворчал старик, пока еще не решивший, как относиться к гостю. – А то раз в год человеческое лицо вижу. Причем, они ж почти сразу улетают, многим даже поговорить лень...
– Ай-ай-ай! Как можно! Беседа – самое прекрасное, что придумано человеческим обществом! Когда обезьяна...
Он довольно долго распинался о плюсах и минусах человеческого общения, причем минусов почти не было, а плюсы росли и ширились с каждым новым словом. Незнакомец говорил и говорил, пока сторожу не начало казаться, что он сходит с ума или попал на представление какого-то нелепого клоуна, в котором причудливо смешалась комедия и трагедия, а брызги воды из глаз прерываются приступами истерического смеха...
– Можно узнать Ваше имя? Для отчетности, – соврал старик, отчаявшийся понять смысл пространного монолога. – Да и на документы бы глянуть... Так, порядка ради.
Пижон, которого так грубо прервали, замешкался, но лишь на мгновение, а секунду спустя продолжил тараторить, но уже на другую тему.
– А я не сказал? Ой, простите-простите-простите! – он протянул яркую карточку. – Меня зовут Мани Пуллит, я следователь из следственного отдела сектора внутренней безопасности. Я тут... – гость многозначительно подмигнул и просто-таки засиял от осознания собственной важности, – по особым поручениям.
Он уставился на сторожа, ожидая, что тот начнет расспрашивать, что за поручение Мани выполняет в богом забытом районе острова Ивви. Но эти надежды оказались несколько... несбыточными, потому что “хозяин” маленькой заправочной станции совсем не горел желанием слушать болтовню гостя.
– Следователь... Почти исследователь, – попытался пошутить старик, неуклюже переступая с ноги на ногу. – Почти ученый.
– Да-да-да! Именно! – воссиял Мани. – У меня очень творческая работа! Хотя многие считают ее скучной... И даже не особо нужной в наше время...
Сторож закрыл глаза и мысленно застонал, упрекая себя в том, что подыграл гостю. Он подумал, что теперь будет вынужден слушать пустую болтовню вечно, но Мани сам внезапно прервался и, не снимая и лица дурацкой улыбки, сказал:
– Заправьте батареи полностью. Эта птичка рвется в небо! Ей еще придется полетать!
После чего отвернулся и с отсутствующим видом уставился в небо, потеряв всякий интерес к собеседнику... Тот лишь покачал головой, но не сказал ничего. Просто тяжело вздохнул и поплелся за кабелем.

Сразу после того, как индикатор батарей показал, что они заряжены, Мани Пуллит коротко попрощался и, чуть не взбежав в шаттл, стремительно взлетел, оставив облачка пыли и долгий свистящий звук. И то и другое скоро исчезло, а сторож, устало следивший за тающей в небе машиной, так и не мог выбросить из головы странной улыбки гостя, которую старик мельком увидел в самый последний момент, когда фигура в желтом плаще почти скрылась в салоне. Какая-то печаль была в ней, какая-то поистине вселенская скорбь...
А еще старик так и не понял, что же за модель шаттла он заправлял сегодня.

2

– Рей! Держи! – Димас перехватил короткий автомат поудобнее и протянул своей бывшей соседке. – Как режимы стрельбы переключать знаешь?
Девушка кивнула, незаметно для себя поежившись. Даже в тире холодное прикосновение оружия не было таким неприятным, а деловито сновавшие туда-сюда солдаты, ящики, набитые средствами уничтожения себе подобных, и Дим, ставший каким-то хмурым и угрюмым, вызывали ощущение нереальности происходящего. Точнее, неправильной реальности, словно раковая опухоль поразила отдельно взятый участок земной поверхности, расцветив его огоньками взрывов, да черными точками бронетехники.
– Запасные обоймы возьмешь на складе... – продолжал объяснять Дим, будто не замечающий тревоги в глазах Рей. – Если что, спроси Геста, он объяснит, как пройти. Да тут недалеко... Ходят слухи, что наступление будет завтра. Рано утром – в шесть или семь часов. Но это просто разговоры, сам понимаешь... От босса никаких указаний не поступало. Да и командование молчит, как воды в рот набрало... Наверное, хочет повстанцев Ивви запутать, но я не уверен, вполне возможно, что...
Он продолжал и продолжал объяснять, слишком пространно и так многословно, что иногда казалось, что вот-вот и запутается в собственных рассуждениях. Но нет, Дим уверенно переходил от одной темы к другой, рассказывая последние слухи и рассуждая о компетентности руководства. И какой бы вопрос парень, выглядевший сейчас бывалым солдатом, не затрагивал, с его лица не сходило озабоченное выражение. Будто он был одновременно и с Рей, и где-то в другом мире, витал в облаках... или пробирался через геенну огненную.
Девушка, конечно же, не знала подробностей, вполне возможно, что необычное поведение приятеля существует лишь в ее глазах, а может, он просто устал. Все может быть, но с каждой секундой, с каждым новым бессмысленным словом ей становилось все страшнее и страшнее.
“Если ты смотришь в бездну... бездна смотрит на тебя”.
Пришли искаженные памятью строки и Рей, чувствовавшая себя, как пыльный грязный мешок с песком, закрыла глаза, с внезапной ясностью увидев перед мысленным взором события полуторачасовой давности...

Небо разрывалось между красным и болезненно-желтым, сквозь окно шаттла толком не разглядеть, но Рей казалось, что эти цвета – лишь начало. Одурманенные долгим перелетом, сонные и ленивые курсанты дремали в креслах, оставив девушку в одиночестве наблюдать за причудами природы. Дим, сидевший рядом и совершенно не разделявший интереса своей соседки, был к тому же слишком погружен в свои мысли, чтобы обратить внимание на странное как бы знамение, растекающееся в небесах.
“Какая тревожная красота!”.
Рей восхищенно следила за сменой цветов, за тем, как разрываются, растягиваются облака, оставляя грязный след. Шаттл периодически подбрасывало на воздушных ямах, что создавало иллюзию вибрации неба, ощущение своеобразного неботрясения – безмолвного, завораживающего и недоброго. Но Дима это не волновало – он лишь плотнее закрывал уши, в которые лилась шаткая, слегка истеричная музыка, служившая парню фоном для размышлений.
“О чем он думает?”.
Девушка покосилась на соседа, пытаясь разглядеть ответ в тлеющих огоньках глаз, но тщетно – словно стена разделяла их, стена инородная, искусственная, глубоко чуждая для Рей. “Курсант Мерри” даже страха не почувствовала – одну растерянность, да беспокойство. Причем не за себя – за Дима, которому сейчас приходилось очень несладко. Но почему? Что случилось? Что изменилось в нем за одни сутки?
Опять вопросы без ответов... Рей мысленно вздохнула и вновь обратилась к виду из окна, теперь посмотрев вниз, на землю, картой расстилавшуюся под шаттлом. Конечно, машина летела не так высоко, метров двести, не больше, но и Лес, и равнина казались однотонными, монолитными, будто слепленными из двух больших кусков глины. Точнее, казались бы...
– Боже... – невольно вырвалось у Рей. – Что же это такое...
Они дрейфовали на фоне лоскутного неба, а под ними, на грешной земле... Черный остов мощного танка зарылся носом в густую желтую траву. Пушку почти оторвало, она свисала вниз, как сломанная человеческая рука, а все антенны смело, как ураганом, отчего бронированная махина казалась голой. А самое страшное, то, что Рей видела отчетливо, как через бинокль... Багровая полоса на боку, проходящая наискось, неровно, и пропадающая где-то с другой стороны, что была скрыта от взгляда...
“А как же рассказы о том, что у повстанцев нет тяжелого вооружения? Выходит, Адам говорил правду?!”.
Девушка, испуганно озирающаяся по сторонам и слушавшая глухие удары собственного сердца, хотела поговорить с Димом, рассказать о том, что видела, о словах Адама Голода, о страхе и знаках... Но не решилась. Не зная, что ответит парень, не зная, какого ответа ждет она сама... Рей промолчала, с глупым видом уставившись в темнеющее небо за тонким пластиком окна. Она смотрела, но пейзаж ускользал, оставаясь где-то позади, она пыталась думать, но мысли разбегались, ехидно посмеиваясь, она пыталась слушать свои чувства, но лишь боль от ударов сердца отдавалась во всем теле.
Никогда еще Рей не чувствовала себя такой одинокой.

Сначала прикосновение. Мягкое и нежное, трепетное, как бабочка, севшая на цветок. Кажется – стоит только пошевелиться и оно исчезнет, пропадет это легкое тепло, это ощущение близости, словно одна кровь течет в двух телах, словно одно сердце бьется, задавая ритм жизни. Потом чувство покоя. И защищенности. Стены, отделяющей от мира, близкой и родной стены. Как плечо, поддерживающее в трудный момент, как твердая спина, защищающая спину, как слово, не исчезающее в пустоте, не сказанное напрасно... И, наконец, пришло осознание. Незыблемое, словно было всегда, и цельное, как гранитная плита, закрывающая вход в сокровищницу. Острое желание вдохнуть свежий воздух гор, обжечься леденящим холодом и взобраться на ту вершину, где еще не бывал прежде...
А потом наваждение схлынуло, унося с собой память о мертвом небе и смертельно раненом танке, остужая мысли и чувства... Калейдоскоп серых теней остановился, и Рей открыла глаза.
– Ты... в порядке? – спросил смущенный Дим. – Адово семя... Ты вдруг впала в транс, как Иввианский медведь во время спячки, я пытался до тебя докричаться, но бесполезно. Ты даже не шелохнулась и я... Попытался тебя разбудить.
Парень, из самоуверенного головореза в один момент превратившийся в растерянного курсанта, нерешительно отступил на шаг назад. Затем отвел глаза в сторону и попытался слабо улыбнуться, но получилось лишь жалкая гримаса, как у солдата, окруженного повстанцами и оставшегося без единого патрона, без единой запасной обоймы...
– Ты... не сердишься?
– На что? – искренне удивилась Рей. – Мне тебя благодарить стоит... Что избавил от кошмаров. Пригрезилось же... Наверное, лес уже действует.
– Наверное...
Дим неуверенно кусал губы. Он не думал, что девушка может его обманывать, да и зачем ей говорить неправду? Но... сомнения глодали и без того не очень-то спокойное сознание, а вопросы плодились, как серые крысы – быстро, просто ошеломляюще быстро.
– Дим? – собеседница заметила состояние “курсанта Раха”. – Ты чего? Я же не сержусь. Правда. Даже наоборот... Я рада.
Она мечтательно посмотрела на темное небо – не стараясь там что-то увидеть, напротив, желая уйти на секунду-другую от мрачных красок внешнего мира, помечтать и... Почувствовать вновь то прикосновение, пусть как плод своего воображение, пусть как эфемерный отблеск прошлого... Недавнего, но безвозвратно ушедшего. А еще...
– Знаешь, Дим, со мной никогда такого не было, – губы Рей изогнулись в тонкой и нежной, будто не принадлежащей этому миру, улыбке. – Драки, бесконечные поиски еды и крыши над головой, грязная рваная одежда и люди, которые были хуже самых никчемных тряпок. Я всякое повидала, многое помню... Но еще больше постаралась забыть, спрятать в самых тайных уголках памяти. Все... плохое.
Девушка тихонько, так, чтобы Дим не услышал, вздохнула. Ей не хотелось лишний раз тревожить нервно переступавшего с ноги на ногу юношу, но и спокойно говорить она не могла. Не получалось...
– Понимаешь... – продолжала “курсант Мерри”. – Если удалось сытно поесть – уже хорошо, если есть где спрятаться от дождя и холода – совсем замечательно, а если и денег дали за выполненную работу... Так вообще просто сказка. Я жила... подобным образом... – она запнулась, с трудом извлекая из себя нужные слова. – Много... Очень много лет. Я даже не помню, когда было иначе...
Неровная тень шаттла проскользнула над ними, заглушив слова мертвым дыханием двигателей. Темные стрелы деревьев зашелестели, теряя листья и время, а сонный лагерь готовился к отбою, который должен был наступить с минуты на минуту...
– Тебе, наверное, легче, – холодный искусственный свет косо падал на лицо Рей, кожа казалась блеклой, а зрачки залила чернильная тьма. – Ты не видел всего этого... Всей той мерзости, на которую способны люди... Того зловонного дна, без проблеска надежды и цели... Понимаешь... Я каждый день думала только о том, как прожить следующий. А каждый следующий – что со мной будет еще сутки спустя. Наверное, меня можно назвать очень рациональной и расчетливой, похожей на волка, что зарывает в землю недоеденную добычу. Наверное, я и была тем волком, точнее волчицей – безжалостной, хитрой, живучей.
Темарис, Катастрофа, убитые страхом родители... Да, их расстреляли военные, которые боялись, что они привезли из канувшей в Лету Греции какую-нибудь чуму... Чуму... Если мои родители и привезли что-нибудь, то лишь свою дочь. Девочку, которая в раннем детстве осталась одна, которая, когда ей исполнилось шестнадцать, узнала правду о своем происхождении. О... тот человек долго кричал, ведь он был одним убийц, хладнокровным и жестоким прежде... Он растерял весь свой гонор и от него осталась только отчаянно вопящая оболочка.
Глаза девушки недобро сверкнули... Наверное, просто луна отразилась в этих темно-зеленых омутах.
– Дальше было проще, – Рей все говорила и говорила, будто слова дарили ей утешение. – Рассказывать особо не о чем... Я промышляла, чем придется, думала только о себе, о своих потребностях... Почти животных. Еда, вода, крыша над головой... Много ли бродяжке надо? Как перекати поле, вечный странник на тропе жизни, я скиталась от города к городу, от беды к беде. Не было дня, чтобы Мери Рейнольдс не попадала в какую-нибудь заварушку... Считая это нормой, прозой жизни.
– Негусто, правда? – девушка вдруг посерьезнела, ее голос потерял торжественную мрачность и стал пустым. – А еще были книги. Старые... Я находила их, где только можно – потрепанные фолианты и пахнущие свежей краской копии, записи в электронных архивах и просто карты памяти, завалявшиеся в шкафу. Я проглатывала строчки, страницы, повести и романы, как истомленный жаждой кочевник глотает ледяную воду из прозрачного, как мысли праведника, ключа. Я читала запоем, часами не могла оторваться... Заканчивая одну книгу приступала к следующей. Это было... моим единственным развлечением. Тем, что придавало моей жизни хоть какой-то смысл.
– А потом... – она замолчала и долго смотрела на Димаса. – Потом меня попросили устроить небольшой маскарад в академии, притворившись юношей-курсантом. Неделя-две, не больше... Это обещало быть легкой прогулкой, не работой, а сказкой, за которую должны еще и щедро заплатить. Поначалу все шло гладко – фальшивые документы с блеском и фанфарами выдержали тщательную проверку, меня допустили до занятий, не заподозрив в худощавом юноше замаскированную девушку. Я легко втянулась в учебу – схватывала все на лету, так что с этим проблем не возникло. А потом... Потом я встретила тебя.
Рей замолчала и требовательно, с каким-то скрытым в глубине глаз отчаянием, уставилась на приятеля. Как молящийся смотрит на изображение своего бога, как лудоман, застывший перед рулеткой. Она ждала ответа, хотя вопрос был неизвестен даже ей самой... Чего хотела Рей? Чтобы Дим сказал ласковое слово? Чтобы поддержал? Или встречной откровенности? Она не знала, она просто ждала и парень, не выдержавший этого безмолвного “разговора” отступил на шаг назад, скрывшись в глухой тени тяжелого контейнера с оружием.
– Адово семя... – голос “курсанта Раха” дрожал. – Я и подумать не мог... Что все до такой степени... Черт! Прости...
Он сбился, скользнул взглядом по насупившемуся лицу девушки, отвел глаза, укусил губу, словно боль могла сейчас отрезвить и успокоить прерывистое дыхание.
– Я... ты... – Дим украдкой бросал на Рей тревожные взгляды. – Мы... Я не знаю!
Солдат, хулиган, головорез... и расстроенный парень в одном лице. Он боялся смотреть на девушку, боялся заглядывать в ее бездонные глаза, боялся потеряться в отблесках ее мыслей. Он словно стоял у самой черты, страшась переступить ее, замочил ноги в водах бурной реки, но не решался отдаться стремительному потоку. Это... было слишком неожиданно. И слишком некстати. Война...
– Я не понимаю, чего хочу... Что нам делать... Сейчас... Адово семя! Ну почему все случилось так невовремя! Почему не раньше! Хотя бы на пару недель... – Дим продолжал искать оправдания, даже для него самого выглядевшие нелепыми отговорками, а Рей... девушка становилась мрачнее с каждым новым словом. – Я не могу... Меня... Нас... В любой момент могут убить. В любой! Курсанты... Мы для них просто пушечное мясо. Живая приманка... Нам нужно выжить! В первую очередь! А потом... потом...
Он остановился, беспорядочные слова и фразы крутились в его голове, образуя адскую карусель, сжимающую виски, как гидравлический пресс. Дим находил ответ и сразу отбрасывал, строчки из книг просились на ум, но были совершенно ни к месту... Он не знал, что ответить этой девушке, молча ожидавшей его слов, а она смотрела на него и не видела. Ей казалось, что между ними стекло – прозрачное и твердое, пулей не пробьешь, что Дим одновременно здесь и не здесь. Что парень словно вещает с экрана телевизора, а взгляд его потухших глаз устремлен вдаль, туда... сквозь нее.
– Я НЕ ЗНАЮ! – завопил Дим, не выдержав пытки тишиной и безмолвием. – НЕ ЗНАЮ!
Бравый солдат, днем показывающий удивительное хладнокровие, кричал, срывая голос и совершенно не думая о том, что кто-то еще может его услышать. Но, на его счастье, спустя каких-то десять секунд сирена гулко возвестила отбой. Этот скрипучий неприятный звук поставил точку в тягостном разговоре, отложив поиск ответов на завтра, на потом, на другой раз... Которого может и не быть вовсе.
– Хватит. Сегодня мы уже ничего не сможем выяснить, – равнодушно сказал Дим изменившимся голосом, теперь парень был абсолютно спокоен. – Предлагаю отправиться на боковую. Тем более что следующий день обещает быть долгим.
Он говорил твердо и уверенно, но его слова совершенно не успокоили Рей, скорее наоборот – девушка чувствовала себя так, будто в сердце неотесанный кол воткнули. И теперь эта деревяшка, вцепившись в плоть всеми занозами и трещинами, саднит и ноет, не желая отпускать жертву... А еще она чувствовала неопределенность, ей казалось, что все закончилось не так, как должно было. Не так, как она хотела. И не так, как хотел ее приятель. Все не так...
– Дим? – спросила Рей очень-очень тихо, почти шепотом. – Ты что-нибудь помнишь?
– Конечно. Я помню все, что со мной происходило последние три года.
– Все-все-все?
– Без исключения.
Значит и то прикосновение... Рей на мгновение зарделась, вспоминая приятные секунды, но почти сразу остыла и почувствовала холод на своих пальцах.
– Ночь. На улице не жарко, – заметил Дим, будто прочитав мысли девушки. – И если обнаружат, что мы гуляем по лагерю после отбоя – по голове не погладят... Идем. Времени нет совсем.
– Идем... – эхом отозвалась спрятавшаяся в своих мыслях Рей. – Куда идем...
И, не закончив фразы, молча отправилась к своему домику. Она даже не попрощалась с приятелем, но тот не стал останавливать расстроенную девушку. Да и следовать за ней не спешил... Дим стоял в тени, пристально наблюдая за чернотой леса и копаясь в своей памяти. Он вытащил и вывесил, как мокрую одежду, все свои мысли, ощущения, чувства. После чего просеял через мелкое сито, отсортировал, перебрал, практически препарировал... Дим старался, потратил уйму драгоценного времени, весь продрог и замерз.
Но так ничего и не понял.

 

3

Расчерченный, как по линейке, разделенный на почти равные квадраты и расположенный в нескольких шагах от границы Леса Ивви, лагерь просыпался и начинал очередной цикл своей жизни. Кое-где курсанты деловито проверяли снаряжение, но не потому, что этот монотонный и нудный труд помогал им не думать о предстоящем сражении. Напротив – они одновременно, пока руки были заняты работой, просчитывали возможные варианты и думали, как стоит действовать в той или иной ситуации. Конечно, это обязанность командиров отрядов, а не рядовых бойцов... Но мало ли что может случиться?
Другие солдаты бодрым шагом направлялись на специально оборудованную площадку, где активно разминался уже с десяток курсантов. Обязательные тренировки были отменены приказом директора, но те из совсем еще молодых ребят, кто достиг за период обучения определенных успехов, не хотели терять формы. Да и в бою это совсем не обуза...
– Тихо у нас, – заметил солдат охраняющий “покои” стратега Китомуры. – Вроде и война, а пока все, как на сборах.
– Временная передышка – его товарищ сладко зевнул. – Это как волны – вверх, вниз, вверх, вниз. Погоди чуть – скоро нас с головой захлестнет... А потом вверх, вниз, вверх, вниз...
Парень вновь впал в состояние легкой дремы.
– А вам не кажется странным, – начал третий солдат, по удивительному стечению обстоятельств оказавшейся никем иным, как Адамом Голодом. – Нас отправили туда, где якобы потерпели сокрушительное поражение регулярные войска... А когда мы прилетели, то застали пасторальную картину исключительно мирной жизни.
Охранники задумались.
– А танки? – после паузы неуверенно спросил первый. – Мы собственными глазами их видели. И ты тоже видел, Адам!
– Видел, – согласился админ. – А много ты этих подбитых танков заметил? Два или три, не больше? Верно?
– Ну... Верно, – солдат замялся. – Ну... может, мы просто не заметили?
– С высоты пары сотен метров? В голой степи? – в голосе Адама прозвучала неприкрытая ничем ирония. – Да мы должны были увидеть все поле боя! Тела, уничтоженная техника, выжженная земля... Хоть что-нибудь из этого. Причем, в достаточно больших масштабах... Мне вообще кажется, что повстанцы наносили по нашим доблестным войскам точечные удары. Кстати...
Админ с задумчивым видом повернулся ко второму охраннику.
– Ты знаешь, с чего началась война?
– Конечно, – вяло отозвался тот. – С нападения на колонну наших танков.
– Верно! – на лице Адама возникла удовлетворенная улыбка. – Нам сказали, что в атаке участвовали значительные силы повстанцев... Но теперь это не кажется мне правдоподобным. Я бы скорее поставил на молниеносный налет – сломали порядки нашей армии, подбили несколько машин, убили несколько солдат и... растворились в воздухе. Как призраки. Ты заметил хоть один труп повстанца? Нет? Я тоже.
– Может, они после смерти в пыль сразу же превращаются... Хе-хе... А знаешь, ерунда все это. Зря только голову себе и нам забиваешь, Адам...
– А тебе самому разве не хочется докопаться до истины? Выяснить, как все обстоит на самом деле, кто скрывается за всеми событиями... Один из наших безупречных архистратигов. А может, еще кто. Не хочешь?
– А зачем? В свое время узнаю в любом случае.
– Пассивно подчиняешься судьбе? Хах! Так ведь можно и доиграться... К тому же...
– К тому же есть еще одна странность, – вмешался в разговор первый солдат. – Почему нас отправили туда, где не справились регулярные части? Если их разбили в пух и прах, заставили отступить, то что мы, знающие о войне только в теории, сможем сделать?
Адам хитро прищурился, его улыбка стала еще шире, напоминая улыбку дикого кота, слопавшего здоровенный кусок мяса.
– Ве-е-е-ерно мы-ы-ы-ыслишь, – протянул он бархатным голосом. – Войска отступили, не понеся особых потерь. Вместо них сюда отправили курсантов из нашей и еще пары десятков академий. Зачем? Напрашивается только один вывод...
Админ понизил тон и украдкой, косясь на собеседников, огляделся по сторонам.
– Нас используют, как пушечное мясо, как приманку и обманку, – поведал Адам ужаснейшую тайну. – Как только повстанцы нападут, как только мы вступим с ними в бой... Регулярные части вернутся и закончат дело. Крови будет мо-о-о-о-оре, убитых – сотни, тысячи, а от нашего лагеря останутся одни руины, как от древних городов. Да и сами мы станем историей... Надписями на могильных камнях.
К вящему удовлетворению рассказчика его зловещий шепот возымел соответствующее действие – охранники забеспокоились, их движение стали нервными, а в глазах поселилась тревога. Эти два солдата тоже часто думали, зачем курсантов академии послали туда, где скоро должно стать жарко, как в пекле, сделав своеобразным наконечником копья. Они думали, но не решались говорить, а слова админа игры, к которому почти все товарищи относились с некоторым трепетом, сказанные за них, пробудили глубоко скрытые опасения.
Охранники стратега Китомуры были совершенно растеряны и не понимали, что им следует делать. Испуганные взгляды обратились к давно ожидавшему этого Адаму, который, как паук, плел паутину, только не из прозрачных нитей, а из невидимых глазу слов. А еще он радостно улыбался, ведь его план в очередной раз завершился полным успехом. А еще...
– О чем разговариваем, молодежь? – появление нового действующего лица в одно мгновение разрушило всю атмосферу, превратив чудовищный жертвенный алтарь обратно в стандартный военный лагерь. – Начальству косточки перемываете? Или слухи по десятому разу рассказываете? Да не стесняйтесь! Я никому не скажу!
Человек в желтом пальто, которого солдаты увидели перед собой, был здесь так же инороден, как одинокий одуванчик среди сочной зелени. Он улыбался не так – настолько картинно, что даже не скрывал этого. Он был одет не так – если бы кто-нибудь из курсантов побывал в цирке, то сравнил гостя с нелепым клоуном. А его прическа вообще вгоняла новоявленных солдат в трепет – зачесанные назад волосы открывали на всеобщее обозрение просто-таки широченный лоб.
“Таким и убить можно”, неожиданно подумал Адам, “Что? Откуда такая мысль? Я же не хотел...”.
Он мрачно уставился на незнакомца, причем в глазах админа читалось отнюдь не радостное приветствие. Скорее безмолвные громы и молнии обрушивались сейчас в голове Адама Голода, стирая в пыль досадную помеху... Этот негодяй с такой легкостью разрушил идеальный план! Ничего не делая, просто своим присутствием!
“Не прощу!”.
Подумал Адам, но вслух сказал иное.
– Здравствуйте. Представьтесь, пожалуйста.
– Какой сухой тон! – назнакомец, подражая актеру из фильма, всплеснул руками. – Вы не рады меня видеть? Как печально! Это ранит меня в самое сердце!
– Вы находитесь на территории временной военной базы. Вход на данную территорию ограничен. Покажите ваш допуск и представьтесь, иначе мы будем вынуждены Вас арестовать.
Ровный голос давался Адаму нелегко – внутри админа бушевал настоящий пожар, который с трудом получалось сдерживать.
– Столько формальностей! – запричитал гость. – Я что, в департамент по налогам попал? Или еще в какое гнездо бюрократического разврата? А мне сказали, что тут война... Ай-ай-ай!
И, не прекращая жаловаться, мужчина в плаще протянул солдатам идентификационную карту, которая совершенно мистическим образом оказалась в его руке. Адам сразу же схватил кусочек пластика и поднес к глазам.
– Ма-ни Пул-лит... – по слогам прочитал он, намеренно растягивая звуки. – На-блю-да-тель от шта-ба бли-жне-во-сточ-ной груп-пы войск...
Лицо админа заметно поскучнело, он передал документ одному из охранников, втайне надеясь, что карта окажется поддельной. Но огонек сканнера мигнул зеленым, и солдаты потянулись пальцами к виску, изображая приветственный жест. Адам, конечно же, проделал это с таким видом, словно его под дулом пистолета заставили.
– Какие вежливые молодые люди! – Мани спрятал документ в карман пальто. – Я обязательно расскажу о вас вашему начальству! Они должны знать, какие герои подрастают в их, так сказать, пенатах. Пенаты, если не знаете, это слово такое – синоним дома или жилища. Еще в замшелой древности так называли богов... Но мы же не верим в богов, правда? Мы же пресвященные, полагающиеся на здравый смысл и науку люди! Конечно, и то, и другое порой подводит... Но это не повод! Нет, не повод! Так, а на чем я остановился?
Не дождавшись ответа или даже проблеска интереса в глазах солдат, Мани ничуть не расстроился. Демонстративно поправив воротник и придав себе загадочный вид, он буквально протиснулся мимо охранников и строевым шагом направился к походному домику стратега Китомуры. Естественно, все движения мистера Пуллита, наблюдателя от штаба, были так же наиграны, как и его слова или выражение лица. Казалось, он издевается над всем миром и каждым его обитателем, казалось, он играет в некую игру... Но в чем заключался ее смысл, не понял даже Адам Голод.
– Пойду я... – мрачно бросил админ. – Бывайте... Спокойного дня.
– И тебе...
– Удачи.
Короткий взмах рукой оборвал сцену прощания, Адам резко повернулся и поплелся прочь. Он еще не думал, куда сейчас направится: может к себе, может на склад заглянет – там стоит кое с кем парой слов перекинуться, а может – на лес сходит еще разок посмотреть. Главное – убраться отсюда, от этого Мани, прости господи, Пуллита, который смешал пронырливому админу все карты. Еще и старику может рассказать... Совсем плохо.
Солнце, свисающее с мутного неба, безуспешно пыталось прогреть морозный воздух... Это неожиданное похолодание тоже было совсем некстати, Адам не любил такую погоду, он предпочитал тепло и спокойствие, когда мысли движутся подобно автомобилям по ровным проспектам идеального города. А сейчас... они мерзли, застывали и трескались, осыпаясь пылью. Админ, для разминки, попробовал составить простейший план с двойным дном, но не смог уйти дальше пошлых шаблонных ходов и плюнул на это дело.
“Чертов Мани Пуллит!”.
Не совсем праведно негодовал Адам. Просто уж очень админу игры не понравился незнакомец, наблюдатель, чтоб его, штаба армии. И внешний вид Мани, и манеры, и даже голос... Все вызывало у Адама Голода почти физическое отвращение. Наверное, больше он ненавидел только пюре из синтетического гороха, излюбленное блюдо поваров академии “Рассвет” – готовили эту гадость там с постоянством, заслуживающим лучшего применения. Да-да, намного лучшего.
Адам нахмурился. Неприязнь неприязнью, но с Мани Пуллитом явно что-то не так. Но что именно? Желтое пальто, конечно, смотрится экзотически, а прическа так вообще вгоняет в состояние грогги... Вот только одного этого недостаточно, чтобы отправить экстренное сообщение Габриэлю. Габри просил беспокоить только если возникнет опасность срыва программы... Но как раз в этом смысле все в порядке, и новая фигура, появившаяся на доске, пока не выглядит угрозой. Просто знак вопроса. Один большой знак вопроса...
“Ну, мы еще поиграем...”.
Адам, пришедший в свое нормальное состояние, ухмыльнулся. Глаза админа жадно заблестели, правая рука сжалась в кулак, а мозг методично перелопачивал память в поисках подсказок. Начало разговора... Приходит гость... Удивление... Нелепое пальто и приклеенная к лицу улыбка... Болтовня, болтовня, болтовня... Карточка... Настоящая... Снова болтовня... И Мани уходит... Уходит, а солдат, неприязненно провожающий его взглядом, замечает... Армейские ботинки на ногах и черные кожаные штаны. Желтый, черный, коричневый...
“Ха! Он, наверное, и не предполагал, что в лагере найдется человек, знающий истинные цвета архистратига Рафаила”.
Не без самодовольства заключил Адам Голод и поспешил к себе – нужно было занести информацию в базу. А рыба – настоящий кит – попавшаяся ему сегодня... Куда она денется? Нужно только подождать... Совсем немного подождать.

Мани Пуллит, уверенно шагнувший в небольшую комнату, где сейчас располагался кабинет стратега Китомуры, приставил два пальца к виску, а потом согнулся в поклоне, махнув правой рукой и согнув конечность на манер просящего подаяния.
– Приветствую многоуважаемого стратега Сэя Китомуру!
Он выпрямился, встал прямо напротив стола и выжидающе уставился на директора академии “Рассвет”.
– А Вы, собственно, кто? – хозяин кабинета даже привстал, с подозрением приглядываясь к гостю. – И почему Вас сюда пропустили? Похоже, пара оболтусов не в состоянии справиться со своими обязанностями...
Гость, услышав последнюю фразу, тотчас всполошился и замахал руками, как мельница.
– Нет-нет-нет! Что Вы! Эти милые ребята здесь не причем. У них просто выбора не было – им пришлось меня пропустить. Видите ли, господин Китомура... Меня прислали из штаба ближневосточной группы войск. Прямое указание стратега Рагвальда Расмуссена.
– Старина Рас... Так вот куда его жизнь занесла, – Китомура покачал головой, его глаза сделались печальными. – А ведь когда-то мы работали вместе, были мелкими винтиками военной машины, и все казалось таким простым... Не то, что сейчас.
Во взгляде директора появился интерес, причем, его нисколько не смущал внешний вид гостя, ведь для старого опытного солдата с самого начала было понятно, что это лишь маскировка, не более того. Сколько раз Сэй Китомура видел искусных лицедеев и актеров... да и среди курсантов особой академии таких хватало. С таким опытом поневоле станешь относиться к людям с изрядной долей подозрения, рассматривая каждого встречного через призму здорового цинизма. Что до посланца из штаба – директор про себя называл их засланцами – тот и не пытался скрыть факт притворства. Напротив – он, испытывая изрядное удовольствие, выставляя свою маску напоказ. Но зачем?
– Вы не стойте, не стойте! Присаживайтесь... – директор замялся, безуспешно пытаясь определить возраст посетителя. – Юноша. И не могли бы Вы представиться? А то как-то неловко обращаться к гостю – господин наблюдатель штаба армии.
– Мани Пуллит, господин стратег! – отрапортовал вопрошаемый. – Всецело к Вашим услугам! Надеюсь на взаимопонимание и поддержку!
– Мани, значит? Интересно...
Сэй хитро подмигнул, поудобнее устраиваясь в кресле. Он решил начать операцию “кто такой Мани Пуллит” с простого разговора о том, о сем.
– И что же Вас сюда привело, господин Пуллит?
– Приказ! Знаете, тут такое дело... В штабе посовещались и решили, что негоже оставлять столь важную операцию без присмотра. Ну, по крайней мере, до меня дошли именно такие слухи. Понимаете же, в случае провала ответственность и на них ляжет, архистратиг не станет смотреть на чины, звания и прежние заслуги... Да и я бы не посмотрел! Если уж взялся за дело – делай смело... Шучу-шучу! – Мани притворно закрылся ладонями. – Просто я не понимаю, когда берут на себя ответственность, а потом плюшевыми мишками притворяются. Да-да, такими игрушечными зверьками, с которых взятки гладки и спрос невелик. Конечно, не все такие, но лично я постоянно сталкиваюсь, буквально-таки лоб в лоб...
– Господин Пуллит! – директор строго постучал по столу. – Ближе к делу!
– Ой! Простите-простите! Заговорился совсем. Знаете, на меня находит иногда... Да, находит. Уж не судите строго! – с застывшим, как у изваяния, лицом и вырезанной на нем ослепительной улыбкой, гость продолжал. – Знаете, меня потому к Вам и отправили, что я с любым могу найти общий язык... Да-да, с любым! Спросите у стратега Расмуссена – как он радовался, отдавая приказ! Чуть в пляс не пустился шеф – вот как радовался! У меня ведь с ним теплые отношения были, дружеские, можно сказать...
– Так в чем именно заключается Ваша, хм, миссия? – несмотря на всю напускную серьезность, Китомура не смог сдержать слабой улыбки. – Что входит в круг Ваших обязанностей? И какое... хм... насколько большое содействие требуется от нас... от меня?
– Большое? Ну что Вы! Что Вы! Самое незначительнее, вот как нужно сказать! Я человек вполне самостоятельный, на других не полагаюсь, напротив – часто полагаю просто помехой... Да-да! Знаете, как иной раз под ногами всякие путаются? И ведь думают, что помочь хотят! Вот помню в последней операции на материке...
Директору на миг показалось, что в маленькой комнате стало тесновато от слов, потом он подумал, что они похожи на двух попугаев, запертых в одну клетку, а еще через пару секунд Китомура совсем уж собрался прервать излияния гостя. Он поднялся, демонстрируя почти идеальную выправку, и приоткрыл губы, с которых вот-вот должен был слететь короткий приказ... Но Мани, демонстрируя поистине молниеносную реакцию, вдруг замолчал и неожиданно холодно посмотрел на хозяина кабинета.
– А если без шуток, господин Китомура, – в голосе гостя треснул и раскололся тонкий хрусталь, – то прошу просто не мешать мне. С моими полномочиями меня пропустят везде... И больше ничего от вас не требуется. Просто не мешать и все.
Жуткое сочетание фальшивой улыбки и неподдельного равнодушия в пустых, как окружающий космос, глазах производило сильное впечатление. Окажись на месте директора кто-нибудь менее устойчивый, сразу же убрался бы подальше, как нашкодивший кот, увидевший хозяина. Да и сам Сэй Китомура, человек, ставший стратегом пройдя все ступеньки, начиная с самых нижних... А это все равно, что семь кругов ада пройти... Но даже он, впервые столкнувшись с подобным существом, с якобы человеком, который всячески свою непринадлежность к людскому роду-племени демонстрировал...
Даже стратег Сэй Китомура испытывал страх, наблюдая истинное лицо Мани Пуллита. Это чувство подтачивало старика, как подтачивают черви корни дерева, оно стучало глухими ударами сердца, и от каждого удара отлетали кусочки брони – привычной защиты от тягот и невзгод реального мира. Само присутствие “наблюдателя от штаба” растворяло, разрушало психологическую устойчивость директора, привнося в стройную последовательность мыслей нотки первозданного хаоса.
– Мы друг друга поняли? – поинтересовался гость. – Надеюсь, что так. Потому что...
Он щелкнул пальцами.
– Что-то Вы побледнели, господин Китомура, – сказал Мани голосом доброго дядюшки. – Здоровье беречь нужно... Особенно в вашем возрасте. А то знаете – то, чем здесь кормят, оно не очень и полезно для изможденного долгой жизнью организма. Этот ваш тонизирующий напиток... Ну и гадость же он! Я один раз попробовал – потом полдня плевался, как верблюд. Но я ведь не верблюд! И...
Гость вернулся к изначальной разговорчивости, но директор, которому наглядно показали, что это просто маска, сейчас даже не пытался вслушиваться в обилие слов. Он смотрел в глаза Мани Пуллита, прямо смотрел, борясь с желанием отвернуться, опустить голову или вообще сбежать.
– Все это замечательно, – Китомура, наконец, решился перебить болтливого гостя. – Но одного я так и не понял... Утром не приземлялись новые шаттлы, техника со стороны равнины не подходила к лагерю, а если бы Вы ночью прятались здесь – Вас непременно обнаружили бы. Как же так, господин Пуллит? Как вы попали на территорию нашей маленькой военной базы?
Мани пожал плечами.
– Не знаю. Просто попал и все. Пути человеческие неисповедимы... Сегодня здесь, завтра там, а где вчера был – так и вовсе не помню совершенно.
– Скорее всего, Вы, господин Пуллит, пожаловали к нам... – директор выждал паузу, в течение которой буквально сверлил собеседника взглядом. – Со стороны Леса Ивви.
– Ой! Вы необыкновенно проницательны, господин Китомура! Пойдете ко мне пророком? Ой! Шучу, шучу! – не прекращая паясничать, Мани небрежно поднес два пальца к виску, скорее насмехаясь, чем отдавая честь. – Я могу идти? Да? Тогда здравия желаю, почтенный стратег...
Посчитав свою задачу выполненной, гость развернулся и бодро направился к выходу, не забывая выразительно шаркать ногами. Правда, желаемого действия это не произвело – хозяин кабинета так и не вышел из себя, не разъярился, как бык, увидевший тореро, не стал крушить и ломать все вокруг, требуя голову “господина Пуллита”. Скорее наоборот, Сэй Китомура разом погрустнел и полностью погрузился в свои мысли, что, впрочем, не помешало ему ответить на невысказанный вопрос гостя, когда тот уже взялся за ручку и потянул дверь на себя.
– Лист на левом плече... – взгляд Мани мгновенно метнулся в указанном направлении. – Он желтый.
– Верно, – с оттенком удивления промолвил гость. – Верно! Вы еще и чертовски наблюдательны, господин Китомура... – губы Мани Пуллита раздвинулись, обнажая острые, как колья, зубы. – Приятно было иметь с вами дело.
После чего отвесил еще один клоунский поклон и важно удалился, не забыв, правда, убрать с плеча злополучный листик. А директор, оставшись в гордом, если можно так выразиться, одиночестве, посидел без движения минуту другую, да и достал припасенный флакончик с прозрачной жидкостью. Ловко открутив пробку и отпив немного, буквально пару капель, он вздрогнул, сверкнул глазами и обмяк, развалившись в кресле, как амеба.
Китомура прикрыл кажущиеся свинцовыми веки и тяжело, как после длинного кросса, вздохнул. Предстоящий день обещал быть невероятно трудным, а ко всему еще и не заладился с самого утра...

4

“Бесчувственный чурбан! Я ему душу открыла, рассказала то, что никому не рассказывала... А он... Он... Черт!”.
Рей сидела у себя в комнате и разрывалась между состоянием тихого бешенства и крайнего расстройства. То ей хотелось прямо сейчас отправиться к Диму и высказать все, что она о нем думает, то слезы сами проступали в уголках глаз, грозя превратиться в безудержный поток соленой влаги. Тогда точно придется приводить себя в порядок – оккупировать ванную на часок-другой, опоздать к построению, весь день не успевать, везде носиться, как угорелая и опять чувствовать судорожное биение загнанного сердца...
“Не хочу!”.
Сурово шмыгнув носом и прищурившись, девушка бросила косой взгляд на зеркало. Гладкая поверхность вернула услугу, в качестве бонуса насмешливо отразив лохматую и заспанную физиономию человека пол которого, как говорят в Сети, не определен. Да уж... То ли девушка, а то ли видение.
“Скоро совсем призраком стану... Обоснуюсь на базе и буду ночами пугать бедных охранников”.
Мысль позабавила. Рей даже отвлеклась от смакования страданий и вернулась к своим баранам... А точнее одному вполне конкретному парнокопытному. Которому стоило как следует настучать по виртуальным “рогам”. Чтобы прочувствовал сполна, что испытывает сейчас Рей... Да уж, иначе этого “киборга” не прошибешь. Изменяет свое сознание на счет раз и при этом все прекрасно помнит. А толку? Из чувств у него остается только ощущение боли. И то – не факт.
К тому же само переключение... Рей пока не разобралась, что это такое. Ведь в академии ничего подобного не было... Димас всегда был практически одинаковым. Да, он мог вспылить, да, мог издеваться над ней, мог грустить и печалиться, а мог ухмыляться, как довольная пиранья. Но все это было ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ. А сейчас... Парня будто подменили – то он, как прежний, словно Рей вновь вернулась в стены академии, то он бесчувственная машина, которую интересует только эта дурацкая война...
“Что я здесь делаю? Что МЫ здесь делаю?”.
Под “мы”, конечно же, девушка подразумевала себя и Димаса. Дим... Ну почему же он не хочет понять ее чувства? Почему он не хочет дать волю своим собственным эмоциям, идущим из глубины души, можно сказать, из самого сердца? Наконец, почему в момент наивысшего напряжения он просто-напросто переключается? Сбегает, как последний трус...
“А что же делать мне?”.
Неожиданно подумала девушка, и ей стало еще муторнее. Словно тошнота подступала не к горлу, а к сердцу, разливалась желчью в душе, сжигала оголенные нервы... И Рей ждала, когда же это ощущение превратиться в банальную и такую привычную физическую боль, которая принесет иллюзию облегчения, которая, пусть ненадолго, освободит мысли из липкой паутины сомнений. Но боль не спешила приходить, а мысли громоздились на мысли, образуя шаткую пирамиду, которая в любой момент могла обрушиться, погребая под собой маленькую потерявшуюся девочку по имени Мери Рейнольдс...
Грудную клетку разрывало в стороны, казалось, что кривая линия границы прошла через нее, отделив прошлое от настоящего. Кровь пульсировала в висках, алой ртутью растекаясь по набухшим сосудам, а ее тяжесть тянула вниз, к земле... Рей подумала, что если она так просидит еще пару минут, то больше не сможет встать. Или, по крайней мере, в ближайшее время от нее точно никакого толку не будет. Если не вырубится, свалившись на незастеленную кровать, то совсем расстроится и весь день проходит, как сомнамбула, зевая и потирая красные глаза.
“Хватит”.
Девушка, собрав последние силы, буквально за шиворот подняла себя со стула и потащилась к умывальнику. Пять минут, чтобы привести себя в некое подобие порядка... Еще десять, чтобы одеться и не выглядеть чудищем, вылезшим из-под коряги... Потом быстрым шагом домчаться до импровизированного плаца... А после...
“Только не показывать чувства... Только не при нем...”.
Она закрыла глаза и окунула лицо в ледяную воду...

Рей почти что бежала, перепрыгивая через хаотично разбросанные ящики и с трудом избегая столкновения с внезапно возникавшими на пути столбами. Эти высоченные махины из особого сплава напоминали бамбук – такие же полые внутри и поверхность украшена поперечными кольцами. Неизвестно, для чего предназначались подобные чудовища, по крайней мере, с Рей никто информацией делиться не спешил. Она, конечно, размышляла насчет сверхмощной антенны или генератора особого поля... Но доказательств не было, а гадать на кофейной гуще можно хоть до скончания времен.
– ...а я говорю – неделя, не больше. Спорим?
– На что? У тебя ж в карманах пусто, только ветер гуляет!
– Найду что поставить! А ты боишься?
– Размечтался. Итак, ты ставишь на то, что мы проторчим тут не больше семи дней?
Двое солдат горячо, но довольно мирно, переругивались. Девушка пробежала в метре от них, но курсанты даже не оглянулись, увлеченные своим спором. Да уж... Если бы не некоторые странности – и не скажешь, что война идет. И это, как раз, и есть самое странное.
“Может, я по ошибке в сумасшедший дом попала? Очень похоже, между прочим...”.
Походные домики, техника разнообразного назначения и ящики-ящики-ящики. Некоторые были распакованы, а рядом аккуратно, в ряд, как только что пойманная рыбешка, лежали автоматы или боеприпасы к ним. Кое-где возле амуниции возились не слишком расторопные солдаты, на лицах которых читалось явное желание подремать еще часок-другой. Чего, впрочем, им вряд ли светило в обозримом будущем и курсанты, состроив мученическую физиономию, продолжали монотонно разбирать тяжелые ящики.
“Они не такие”, подумалось Рей, и девушка посмотрелась к солдатам внимательнее, “Они не такие, как раньше!”.
И почему она сразу не обратила внимания? Ладно – вчера слишком много впечатлений плюс усталость от перелета, да шок из-за внезапно начавшейся войны. Но сегодня-то? Раскисла, как древняя барышня, только и думала – Дим то, Дим се, как он посмотрел, что он сказал... А ведь именно ее приятель и сбил девушку с мысли! Он, если не считать жутких “переключений”, вел себя, как обычно. Потому Рей и не стала приглядываться к другим курсантам, посчитав, что с ними все обстоит аналогичным образом...
“Дура! Слепая дура!”.
Рей еще много чего хотела себе высказать, но свет мощных ламп, как кувалдой ударивший по глазам, остановил поток самокритики. Девушка, наконец, добралась до сияющего, как солнце, плаца и ей ничего не оставалось, как быстро шмыгнуть в строй, пристроившись между Гестом и каким-то, незнакомым ей, курсантом.
– ...Вас разделят на группы, в каждой будет от пяти до десяти человек, – офицер, в котором Рей не без удивления узнала Сыча, недовольно покосился на опоздавшую. – В зависимости от подготовки боевых единиц, составляющих группу, в ее состав могут включаться опытные офицеры... Которые, как вам известно, составляют штат преподавателей академии.
Сыч, без очков и в армейской форме походивший на старого, матерого лиса, окинул взглядом собравшихся. Тяжело так посмотрел, со значением.
– Ребята, я не скажу, что вам нужно забыть все, сказанное мною на занятиях по тактике. Вовсе нет, вы же понимаете, что без теории нельзя... Но теория – это просто теория. На практике все выглядит иначе, словно ты смотришь на одну и ту же вещь под разными углами. Во время боя у вас не будет возможности остановиться, спокойно подумать и принять решения. Вы должны... просто обязаны действовать молниеносно! Думать и действовать! Иначе...
Офицер, бывший преподаватель и просто очень опытный человек отвернулся, будто вспоминая что-то свое, слишком личное, чтобы говорить об этом во всеуслышанье.
– ...умрете, – глухо закончил он. – Все, до единого.
“Сыч ведь не это хотел сказать”.
Девушка, чувствуя тяжелое дыхание товарищей и сама с трудом переводившая дух после вынужденной пробежки, буквально спинным мозгом чувствовала, что их начальник не обо всем поведал. Далеко-о-о-о не обо всем. Что бы он там из себя не строил, но по лицу видно – мысли у него не особо приятные. Трагедия в далеком прошлом? Или за курсантов беспокоится? По крайней мере, половину важности у него разом убавилось...
“Да он же просто перед нами бравирует”, поняла Рей, подметив замутненность зрачков Сыча и его опущенные вниз плечи, и руки, свисающие, как хлысты укротителя тигров, “а на деле он – просто старик, решивший поддержать молодежь... Только вот наш доблестный офицер и с собой толком управиться не может”.
Мощные лампы били по площадям, даром, что солнце уже вовсю опаляло верхушки деревьев, небо двигалась к просветлению, разгоняя редкие облака, а Сыч все говорил и говорил. Наверное, он подумал, что является неким подобием духовного отца академии, а может, просто хотел пообщаться с теми, кто младше, кто еще не успел попробовать эту жизнь на вкус... Всю ее горечь и обманчивую сладость мгновений.
Рей казалось, что она видит Сыча насквозь, что она читает за словами едва прикрытые мысли, как одну из своих книг... Ей казалось, что все просто и понятно... Ей казалось, что настоящая война начнется, когда их разделят на отряды и они отправятся в лес... А потом все оборвалось слепящей вспышкой где-то слева, неподалеку, слишком близко, чтобы это можно было игнорировать.
“Боже мой...”.
Искрящиеся и белоснежные, не имеющие определенной формы, но вспарывающие воздух, как лев вспарывает брюхо жертвы... Плазменные сгустки, взявшиеся из неоткуда, падали на лагерь – справа, слева, в десятке метров за спиной. Рей не видела снарядов, но слышала грохот и чувствовала тепло. Очень злое тепло смерти и разрушений.
Сначала грохот прерывался треском, как от электрического разряда, но один из плазменных сфероидов угодил по что-то легко взрывающееся и лагерь утонул в громовом раскате. А потом, буквально через секунду, разом, как по команде, погасли лампы, оставив плац робкому солнцу, еще только набирающему силу. Растерянные и ничего не понимающие курсанты продолжали стоять на открытом месте, буквально пожирая глазами Сыча. Они ждали от офицера команды, приказа, указания... Хоть какого-нибудь! Но преподаватель, а сейчас опытный солдат вновь превратился в того унылого лектора, сам впал в ступор, только левый глаз дергался, как от нервного тика.
– А вот и развлечение, – заметил Гест, прикрывая зевок здоровенной ладонью. – Заждались.
– Раз... развлечение? – буквально пролепетала Рей, сейчас чувствовавшая только страх. – Т-ты... о чем?
– Будет весело, – то ли отвечая на вопрос, то ли комментируя собственные мысли, сказал собеседник. – Димасу понравится.
И замолчал, потеряв к девушке и происходящему вокруг всякий интерес. Рей быстро оглянулась, что удалось не без труда, ведь постоянно приходилось жмуриться, когда неподалеку особо ярко вспыхивал очередной плазменный взрыв. Так-так-так... Примерно половина курсантов напоминает, как и она, испуганных цыплят, к которым в клетку запустили голодного кота. А вот остальные...
“Они что – клоны этого...”, она косо, очень косо и недоброжелательно, взглянула на Гестаса Раха, “этой ледышки?”.
С таким безупречным спокойствием игнорировать артобстрел лагеря, в котором собственнолично находишься... Тут стальные нервы нужны. Или полное отсутствие инстинкта самосохранения. Или...
“Программа... Я же слышала! Об особом обучении, спецподготовке...”.
Однако... Странно одно – Гестас как раз не изменился после начала войны. В отличие даже от Дима, который частично стал другим, этот громила остался прежним. Что позавчера, что вчера, что сегодня... Гестас Рах всегда был самим собой. Всегда был...
“Бесчувственным роботом с намертво вшитой программой...”.
– Вот и все, – вновь заговорил Гестас, вырвав Рей из зыбкого болота догадок и предположений. – Жаль, мало.
Он искренне расстроился, скривив недовольную рожу, а девушка, испуганно озирающаяся, как преступник, на которого объявлена охота, поняла, что атака на лагерь закончилась. Больше никаких взрывов, плазменных сгустков, слепящего белого света и грохота, вламывающегося в уши, буквально разрывающего многострадальные барабанные перепонки... Зато, будто иллюстрируя природную нетерпимость к пустоте, чуткого носа Рей коснулся мерзкий тошнотворный аромат – запах плавящегося пластика, горящего дерева и ткани. А еще... Ей показалось, что она чувствуют разлитую в воздухе свежую кровь. Теплую и липкую...

Сыч пришел в себя не сразу, а потом, срывающимся голосом приказав слегка ошеломленным курсантам оставаться на месте, быстро ретировался с плаца. Скорее всего, отправился на поклон к директору Китомуре... Рей не знала наверняка, но это предположение было очень похоже на правду, а спустя пять минут так и вовсе воплотилось в жизнь – над лагерем, будто укрывая растревоженную походную базу одеялом, разнесся металлический голос охранной системы. Программа повторяла слова приказа, повторяла раз за разом, так, чтобы тугие на оба уха курсанты смогли расслышать указания и понять их.
– ВСЕМ курсантам НЕМЕДЛЕННО отправиться на склад за оружием и боеприпасами. ЧЕРЕЗ ЧАС группами по пять человек выдвигаться в Лес по Центральной дороге. В группы входят... – следовал длинный список имен и фамилий, перемежающийся порядковыми номерами. – Повторяю! ВСЕМ курсантам НЕМЕДЛЕННО...
Рей не стала прислушиваться – ей хватило и первого раза – сразу же направившись в указанном направлении. То есть – к складу. Ведь в остальном экипировка девушки была вполне достаточной: походная форма, походные же ботинки, больше напоминающие сапоги, серая полоска медбраслета на запястье, переносной коммуникатор в нагрудном кармане... И карты памяти с подробно выпотрошенной местностью. Перепады высот, раскрашенные цветами болота и непроходимые чащобы, белые полоски дорог... А на деле – просто широких тропинок, ведущих в глубину Леса.
“Да уж... подготовили, как спецназ. И задачку поставили соответствующую”.
Девушка, старательно зажимающая пальцами нос и укрывшаяся от реальности боли и разрушений в собственных мыслях, почти добралась до склада, когда ее окликнули. Точнее – просто сказали в спину короткую рваную фразу.
– Я же говорил... – Адам Голод не улыбался. – У них есть излучатели плазмы.
Последняя фраза прозвучала, как упрек, причем, непонятно кому адресованный. Уж Рей точно не могла повлиять на ситуацию в лагере – к защитной системе ее бы не подпустили и на пушечный выстрел. Во-первых, потому что новенькая, во-вторых, по причине отсутствия соответствующих знаний и навыков. И если кого можно было обвинить в том, что атака на лагерь оказалось результативной, то это руководство академии “Рассвет”. А в первую очередь – директора Китомуру.
“Но я готова биться об заклад... Этот змей подколодный ничего директору не говорил и говорить не собирался”.
– Однако, столбы выдержали, – продолжал, как ни в чем не бывало, админ игры. – Сплав УМС-1 будущее науки и технике... Хе-хе, от прямого попадания плазменного сфероида поверхность нагрелась на десяток градусов... Это притом, что предельная нагрузка – более пяти тысяч! А ударопрочность у сплава такая, что прямое попадание астероида средних размеров выдержит... Идеальный контейнер для ценного содержимого.
Адам закончил изображать из себя всезнайку и пытливым взглядом уставился на Рей. Каждое мгновение его зрачки дергались из стороны в сторону, как у тяжело больного человека, он то разглядывал нос девушки, то губы, то уши, то вовсе – ноготь указательного пальца левой руки. Он исследовал, переодически впадая в легкую задумчивость, он пытался найти какое-то, ведомое только ему, несоответствие.
– Подопытного кролика нашел? – хмуро спросила девушка, чувствующая себя, мягко говоря, неуютно, словно ее, как бактерию, через микроскоп разглядывали. – Так это не ко мне, вон, со своими игроками забавляйся.
– Они неинтересны, – отмахнулся Адам, но так нахально глазеть все же перестал. – И Видны, как на ладони... Слишком предсказуемо.
Где-то рядом раздался крик боли, заставивший админа отвлечься от беседы и прислушаться. Он ловил звуки, шевеля ушами, как насторожившийся кот, а потом тщательно принюхался, изображая из себя ищейку. Рей не знала, что ее собеседник хочет найти, и чего он вообще добивается, но сейчас, когда в разговоре наступила пауза, заметила, что Адам Голод выглядит... весьма потрепанным.
Раскрасневшееся лицо, левая щека в копоти, волосы растрепаны и напоминают джунгли, а одежда мятая и даже кое-где грязная. Да уж... Такое ощущение, что рядом с админом игры пресловутый плазменный сфероид и взорвался. А то и парочка-другая.
– Слушай, с тобой все в порядке? Такое чувство, что ты прямо рядом со столбами и стоял, смотрел, как в них “снаряды” врезаются. Или я ошибаюсь?
– Ошибаешься, – Адам позволил себе покровительственную усмешку. – Я беспрекословно подчиняюсь приказам, а мне велели заниматься сетью... Видишь ли, так как директор отменил обязательное посещение игрового мира курсантами, я остался, как бы лучше выразиться... Без работы, да, именно так.
В холодных глазах Адама на миг проглянуло презрение... смешенное в равных долях с жалостью.
– Теперь я должен следить за сетью, за тем, чтобы все системы взаимодействовали идеально. Это – моя прямая обязанность. И я не имел права просто так шляться по лагерю, отлынивая от дел... – админ понизил голос. – В отличие от некоторых. Да.
Он еще и претензии предъявлять будет? Хах... дожили. Вернее – докатились.
– Так что же ты сейчас не на своем рабочем месте? – невинно спросила Рей. – Или просто с голоду умираешь и решил заглянуть в столовую?
Адам скривился, как от ящика лимонов.
– Надоели уже... Шутить, – он пригладил волосы и попытался оттереть копоть от лица. – Новый приказ слышал? Выдвигаться в сторону леса... Что я, собственно, и делаю.
Рей хотела ответить, что Адам скорее языком чешет, чем приказ выполняет, но время шло, а каждая минута этого бессмысленного разговора отнимала время у действительно важных дел. Как там? Песочные часы с ограниченным набором песчинок... И каждую нужно беречь. Да-да.
– Ладно, пойду я, – девушка отвернулась и быстро-быстро, пока админ не придумал еще что-нибудь, пошла прочь от назойливого курсанта. – Увидимся... может быть.
– Ну, прощай... Если конечно, не хочешь услышать известные мне факты.
Голос машины орет прямо в уши, повторяя приказ за приказом, кругом крики, шум, гам, переполох, постепенно превращающийся в хаос. Это не говоря о мерзком запахе гари, буквально липнущем к особо чувствительному сегодня носу... Черт! Давно таких плохих дней не было... А ведь только утро... Черт...
– Что за факты? – с плохо скрываемой неохотой отозвалась начавшая злиться Рей.
Нацепивший на лицо ехидную улыбочку, Адам не обращал никакого внимания на злость девушки, напротив, такая реакция лишь раззадорила его, зажгла плотоядные искорки в мутных зрачках.
– Я проанализировал всю имеющуюся информацию... – начал админ тоном опытного лектора. – Пришлось попотеть, но дело того стоило. В итоге выяснился интересный факт – никто толком не знает, когда началась и когда закончилась Катастрофа. Путаница в датах ужаснейшая, похоже, это все время, когда беженцы из погибающей Греции достигали материка...
– И что? – прервала Адама девушка. – Это я и так знал.
– Возможно. Зато тебе вряд ли известно, что Катастрофа началась почти сто пятьдесят лет назад, а закончилась... как раз тогда, когда родился ты.
Лучась самодовольством, как целая батарея прожекторов, админ игры растянул губы в широкой и невероятно счастливой улыбке. Одновременно он потирал руки и покачивал все еще лохматой головой, очевидно считая, что так выглядит очень “круто”. Адам, при этом, еще и глухо смеялся, мелким, дробным смехом, от чего у Рей мурашки по коже бежали.
“Черт... Это отвратительно! Просто мерзость!”.
Она обернулась и, больше не говоря ни слова, побежала в сторону склада. Адам Голод не стал преследовать девушку, но его приглушенные сухие смешки еще долго звучали у Рей в ушах...

 

5

– А где же наши враги? – поинтересовалась Рей, с любопытством разглядывая густые зеленые заросли.
– Не терпится умереть? – Димас, шедший рядом, ответил вопросом на вопрос... Похоже, он не горел желанием прямо сейчас столкнуться с повстанцами Ивви. – Враги от нас никуда не денутся... – И загадочно добавил. – Найдется в кого пострелять.
Оружие в руках “бравого солдата” согласно звякнуло, а ботинки продолжили сминать павшую листву. Их небольшой отряд углублялся в Лес Ивви, следуя за сигналами со спутника, но пока не встретил не то что сопротивления, а даже и намека на присутствие противника. Словно не на войне, а на летней прогулке по заброшенному парку, где все дорожки заросли травой, ветер полощет пустоту, а единственным звуком был и остается легкий шорох смятых желтоватых листьев.
Первым шел, конечно же, Дим. Уверенный и небрежный, он строил из себя тертого жизнью и землей окопов бойца, который знает почем фунт лиха и готов ко всему. Ага-ага, а еще он прошел сотню войн, выжил в тысячах сражений... И все в том же духе. На деле же, одетый в маскировочную форму, с тряпичным беретом в тон остальной одежде на голове, парень, надувшийся, как болотная жаба, выглядел жутко комично. Рей приходилось постоянно следить, чтобы ненароком не засмеяться... да что там – если бы они остались тет-а-тет, в той же комнате академии, девушка всласть поязвила бы на тему соответствия формы и содержания. Но в этот раз “курсанту Раху” повезло – на войне особо не похихикаешь, враг может оказаться за ближайшим деревом, в ближайшей ложбинке или за вон тем здоровым валуном. И любой смех может стать последним в жизни...
Рей, следовавшая сразу за Димом, позволила себе едва заметную улыбку. Словно тень набежала на ее лицо, просто легкое движение мыслей, да хитринка в глазах... Девушка, одетая так же, как и ее приятель, вздрагивала каждый раз, когда разлапистые ветки хлестали в миллиметре от ее руки или ноги. Что-то неприятное было в таком резком, обрывистом движении, что-то неправильное и неисправимое. Да и весь лес в целом мало походил на мирную березовую рощу, где любители природы отдыхают и собирают грибы... Правда, сама Рей этим никогда не занималась – проще поголодать денек-другой, чем пытаться отличить съедобное от несъедобного. Да и возни много... Нет, не по ней это.
“А в здешнем лесу не видно ни грибов, ни ягод... только облепленные снизу доверху ветками деревья”.
Да уж... Рей и представить не могла, что банальные “зеленые насаждения” способны поразить ее так сильно. Нет, не до шокового состояния, когда ноги трясутся, а колени подгибаются, как пот тяжестью всех грехов мира. И панических настроений девушка не ощущала, не хотелось ей прямо сейчас выбраться из леса и удрать куда подальше, мысли не метались хаотично, пытаясь найти решение, а сердце билось достаточно ровно.
“Кровь по венам, удар за ударом, вбиваем гвозди в крышку заката...”.
Кто автор этих строк? Рей не знала, слова просто пришли на ум, будто из неоткуда, и так же внезапно испарились без следа, оставив лишь разочарование. От неизбежности войны, от странного поведения Дима, от абсолютной нелогичности, непоследовательности повстанцев Ивви... А, особенно, от чуждого леса, словно выдранного из другой реальности и принудительно вкопанного в древнюю почву планеты Земля. Эта граница, когда стройные шеренги деревьев останавливались, как солдаты на плацу, обрывались бескрайним полем, даже степью, где росла только высоченная густая трава... Идеально ровная, вычерченная, будто на дисплее суперкопьютера, прямая, отделявшая два разных мира. Один из которых всегда был миром людей...
Солнце вспыхнуло в просвете между сомкнутых крон, отвлекая Рей от невеселых, даже тягостных мыслей, а Димасу, чей вид за последние минуты немного поблек, давая повод многозначительно заметить.
– Глаз желтого демона.
Парень, сделав лицо скучным, как утреннее построение, буквально-таки вперил указательный палец в небо.
– Может, желтый глаз демона? – с плохо скрываемым сомнением и явным недоверием к только что сказанному, спросила девушка. – Ты ничего не напутал?
– Нет, так, как я сказал, – Дим, казалось, полностью потерял способность реагировать на какие-либо замечания в свой адрес. – Солнце это глаз желтого демона.
Он даже не обернулся во время разговора, а последнюю фразу бросил небрежно, словно одолжение младшему брату делая. Младшему? Брату? Так все-таки кто Рей для него? Просто товарищ и напарник? Или...
– А ты хоть знаешь, кто такие демоны? – обиженно протянула девушка, пытаясь расшевелить Дима. – Понимаешь значение этого слова.
– Нет, – сухо, почти равнодушно отрезал парень. – Не знаю...
– Хей! Хей! – вмешался в разговор еще один курсант. – Демоны? Я знаю...
Идущий следом за Рей молодой парень обнажил ровные ряды зубов в ослепительной улыбке.
– Я их видел.

Тот же парень, что на стрельбе психанул и пытался убежать из тира, сейчас с насмешливым равнодушием нес на плече тяжелую винтовку. Настоящий “солдат удачи” из академии “Рассвет”, куда деваться... Еще и зыркает по сторонам настороженно, врагов ищет. Ни дать, ни взять – лев, осматривающий свои владения. Только прайда львиц не хватает... Но где же на войне их найти?
Впрочем, Артиус Хейли всегда называл себя тигром – могучим, свитым из тугих мышц, с красивой пятнистой шкурой и длинными белыми усами. Низкорослый юноша, коренастый и не слишком-то симпатичный, таким образом поднимал самооценку... старый приемчик, но в его случае очень действенный. По крайней мере, в темно-карих глазах Арти, как называли курсанта Хейли товарищи, не было страха... В них вообще ничего не было – только отраженные тени деревьев.
– Я видел демонов.
Растрепанные светлые волосы юноши качались на ветру, как тростник, довольно грубые черты лица придавали ему суровый вид, а улыбка казалось невероятно язвительной, даже глумливой. Еще бы, ведь он говорил, что родом из Трастиса, одного из городов, основанных переселенцами. Эти люди, изможденные безумием Катастрофы, искренне считали любое чудо проклятием, а сверхъестественное – происками нечистого. В лучших традициях инквизиторов прошлых веков они открыли охоту на ведьм... Но охоту весьма и весьма своеобразную...
– Здесь, там, за тем кустом... – Арти соизволил на время спрятать ровные ряды своих зубов, превратив улыбку в небрежно-равнодушное выражение, какое бывает у человека, знающего себе цену. – Никого нет. Демонов нет. Но они есть. Я их видел.
Еще бы он не видел... Рей, в одной из своих бесцельных прогулок по Сети, наткнулась на маленькую заметку. Автор – аноним, дата публикации – скрыта, да и сам текст пропал через пару дней... Но девушка успела прочитать, воспринять и ужаснуться. Даже не так – у нее буквально волосы стали дыбом, когда в одной из строчек она увидела короткое жесткое слово – выбраковка. Да, людей в Трастисе именно что ВЫБРАКОВЫВАЛИ. Куда там Спарте с ее младенцами, сброшенными со скалы. Куда фашисткой Германии, втянувшей весь мир в кровопролитную войну во имя высшей расы...
Жители Трастиса пошли своим путем – они не смотрели на цвет кожи, национальность или вероисповедание, они не придирались к одежде или форме прически. Хочешь следовать моде? Пожалуйста. Хочешь верить во что-то восточное и труднопостижимое? Пожалуйста, лишь бы соседям не мешал... И только одно вызывало у старейшин Трастиса холодную ярость без малейшей примеси сожаления – необъяснимые наукой и человеческой логикой факты. То, что они не могли понять и принять...
– Демоны рядом, они ждут своих жертв... – продолжал Артиус Хейли под ровный писк навигатора, продолжал с той спокойной убедительностью, что отличает опытного спорщика от незрелого новичка. – Ты проходишь мимо – а они смотрят в спину, следят за тобой, выбирают момент... А потом становится слишком поздно, и ты умираешь.
Он обхватил винтовку второй рукой, повел стволом в сторону деревьев, что были слева.
– Они приходят, и ты умираешь... Умираешь... Навсегда.
Навсегда... Вся суть методики жителей Трастиса – потустороннее и сверхъестественное выжигалось каленым железом. Методично и безжалостно, можно даже сказать – со вкусом. Огнем, в виде системы специализированных клиник, и мечом, в виде особого препарата. ДОПР-МОД16, трудновыговариваемое название, которое “подопытные” заменили своим – ДОбро Пожаловать в Рай. И на то были свои причины.
Хоть ДОПР и считался лекарством, но люди, бывшие в курсе дела, знали, что по сути это наркотик. Слабый, почти не вызывающий привыкания, не вызывающий даже привычных постэффектов – эйфории, галлюцинаций, чувства потери связи с реальностью. Вместо этого препарат изменял организм “больных”, превращая их... В самых обычных людей. А еще у ДОПР был один любопытный побочный эффект – красные полоски в глазах, завитки, идущие по кругу от края глаза к зрачку. Это очень походило на водоворот... Или на самое сердце урагана.
– Что еще вы хотите знать... – кровавый рисунок сверкнул в глазах Арти. – О демонах?

Бесцельный бег среди стоящих, как кладбищенские кресты, деревьев, болезненное небо над головой, подозрительно твердая почва под ногами, духота и прохладный ветер, сеющий, если верить книгам, бурю. И безумный разговор, на фоне всего произошедшего уже не кажущийся таким уж странным...
– Какие осведомленные курсанты пошли, – отозвался молчавший до этого момента Дим. – Просто ужас! Чувствую себя неграмотным чернорабочим. Ну, или охранником на полставки. Ну, давай, просвети нас, покажи сияние истинного знания! Я жду.
Парень повернул голову, явив глаза жизнерадостного хищника, что, впрочем, не помешало ему продолжить идти сквозь Лес Ивви. Рей даже позавидовала приятелю – идет практически вслепую, вперед, а тем более под ноги, не смотрит, но даже за корень не споткнулся и не запнулся ни разу.
“Да уж... Просто боевая машина, а не человек”, подумала девушка, но вслух отстраненно заметила:
– Я не видел демонов, только на картинках в сети, да описания в книгах читал... Но с чего ты взял, что они есть в Лесу Ивви? Или ты повстанцев так называешь?
Арти, опять запрокинув винтовку на плечо и приняв самый равнодушный вид, только покачал головой. И не скажешь по нему, что юношу хоть как-то задела издевка в тоне товарищей. Поразительная выдержка... Тем более поразительная, что раньше... в тире... и оружие... Нет, нынешний Артиус Хейли совершенно не вязался в прежним – словно в другого человека превратился или, как минимум, повзрослел лет эдак на двадцать-тридцать. Ага-ага, за два дня...
– Ну? – не отставала Рей. – Что там насчет моих вопросов?
“Знаток демонов” смерил ее, а заодно и Дима, покровительственным взглядом. Так смотрит здоровяк-баскетболист на кучку первоклашек, не знающих с какой стороны подойти к мячу. Полное осознание собственного превосходства... Только потому, что он знает больше? Или есть иные, пока скрытые, факторы? Рей не понимала мотивов Арти, даже Дим в своей “роботизированной” форме был ближе, чем этот высокомерный выскочка. Хотя нет, манией величия здесь и не пахнет... Здесь просто-таки воняет кое-чем другим...
Предвкушением. Ожиданием. Последней фантазией излишне выправленного воображения...
– Ничего, – наконец, соизволил промолвить Арти. – В этом Лесу ничего, кроме демонов, жить не может. А демоны... демоны всегда со мной, это мой крест и мой дар. Я их вижу, я их чувствую, я их понимаю. И...
Он замолчал, с немалым удовольствием следя, как сжимаются пальцы Рей, как лицо Дима на миг становится злым, а в рыжих глазах искрится нетерпение... У девушки даже возникло четкое ощущение, почти предчувствие, что сейчас Арти скажет, что он и есть демон, после чего с радостью сбросит опостылевший человеческий облик, показав уродливую рогатую морду, усыпанную клыками. Прямо сейчас... Вот-вот... Через мгновение... губы уже начинают шевелиться, а в темных глазах появляется глубина, манящая своей чернотой.
– Меня разделили с моими демонами, – ответил Арти, насмешливо взирая на растерянных собеседников. – Когда-то... давным-давно... Против моего желания.
Последние слова он произнес без тени эмоций, так патологоанатом разделывает свежий труп, так древний врач сшивал края страшной раны... Холодно и по-деловому. Быстро, твердо, четко. С кажущимся предельным цинизмом и равнодушием, превращенным в орудие рук человеческих...
“Демоны?! Да этот хуже самого дьявола! Хуже повелителя преисподней... Хуже всего, что может быть на земле. Как я сразу не заметила? Как?! Как он мог настолько искусно притворяться? Или это было не притворство? Или...”.
– Не бойтесь... – добавил юный демонолог, но закончить фразу не успел. Точнее, ему помешали это сделать.
Взрыв – где-то рядом, буквально в сотне метров, потом еще один, глуше и злее. Потом звуки слились в один то стихающий, то нарастающий гул, похожий на приближающийся цунами, а еще спустя пару минут ошарашенные солдаты с таким же вниманием слушали тишину. Мертвую, давящую, не сулившую ничего хорошего.
– Адово семя... – Дим уже позабыл про разговор и ожесточенно тряс навигатор. – Эта долбанная штука сошла с ума. Показывает каждую секунду новый маршрут... Будто куча маленьких белых червяков по экрану ползает. Смотри, Рей, видишь?
Девушка медленно, будто нехотя, подошла к приятелю. Она не знала, что обнаружит на маленьком светящимся бледно-зеленой сеткой дисплее – если честно, ей с навигатором не приходилось работать, так, смотрела на это устройство в чужих руках – но ничего хорошего там точно быть не могло. И писк... Почему навигатор перестал пищать? Почему единственным звуком на маленькой поляне осталось тяжелое дыхание пятерых солдат – Дима, ее, Арти, еще двоих, имен которых она не знала – причем, настолько вымученное, словно они весь день пахали, как древние рабы на каменоломне?
“Черт! Этого же просто не может быть...”.
Рей смотрела на экран, ничего не понимая, любая ее мысль, пытавшая продвинуться вперед в направлении “что случилось с проклятым устройством” натыкались на стену. Даже не каменную или бетонную – на стену из особого сплава, того, про который рассказывал Адам после артобстрела лагеря... Девушка собственными глазами видела, как линии маршрутов, словно оживая, начинали дрожать и дергаться, метаться из стороны в сторону в тщетной попытке убраться с поверхности оцифрованной карты. Так продолжалось с минуту, а потом навигатор и вовсе мучительно пискнул и затих, робко помигивая индикатором батарей.
“Зеленый огонек... Значит, энергии еще предостаточно”.
Да уж... Рей далеко было до того же Адама, она не считала себя гением в области электроники или даже сколько-нибудь сведущим человеком. Включить коммуникатор, выйти в сеть, считать данные с карты памяти – это она умела, этого ей хватало, ей не хотелось вдаваться в подробности. Но сейчас... Сейчас девушка жалела, что не в состоянии понять, что же на самом деле случилось с навигатором – обычная поломка или действие каких-то невидимых и неощутимых сил. Она просто не знала, что ей... Что им... Что всему отряду, черт возьми, делать?!
“Не везет – так во всем...”.
Наконец, зашумел ветер, разрывая пелену листвы, и тишина разладилась, перестала быть совершенной, превратилось из тягостной, мрачной и торжественной, просто в неприятное ощущение, почти неощутимый зуд – но не в теле, в глубинах сознания. Рей остро чувствовала наступившую перемену, ей расхотелось искать причины произошедшего, но и выяснять, что же случилось неподалеку, что за взрывы они все слышали – ну нет, спасибо, не стоит.
– Слушай, Арти, можно спросить? – шепотом обратилась девушка стоявшему в стороне солдату.
– Спросить можно, – без признаков эмоций, положительных или отрицательных, ответил тот.
– Слушай, а когда ты появился в академии “Рассвет?
– Когда? – искренне удивился “демонолог”. – Тогда же, когда и все остальные. Чуть больше трех лет назад.
В иссеченных кровью глазах не было насмешки – в них вообще ничего не было. А, судя по безразличному тону, Арти не шутил. Три года... Три года... Тогда же, когда и все... И Дим тоже... Мысли Рей метались по кругу, как животные на арене цирка, испуганно-растерянное “а может” сменялось мрачным “я так и знала”. Девушка хотела задать еще парочку вопросов, пока есть возможность, но никак не могла решить – о чем именно спрашивать. Все казалось таким мелким, таким несущественным... А крупное и важное раз за разом ускользало. Как специально...
– Эй, вы там! Голубки! – прикрикнул на них заскучавший, судя по неприкрытому зевку, Дим. – Долго еще собираетесь прохлаждаться? Ждете, пока повстанцы придут и схватят вас за задницу? Собирайтесь! Выходим прямо сейчас, направление – туда, где мы слышали взрывы.
Он поднял автомат и сделал вид что прицеливается, проведя стволом по кроне одного из деревьев.
– Я не знаю, что там случилось... Но всем приготовиться к бою, – Дим радостно осклабился. – На нас могут напасть в любой момент...

В сумасшедшем беге через недобрый, чужой лес не было ничего романтичного, ничего того, о чем часто пишут в книгах. Только усталость и глухие удары сердца, разгонявшего по телу тягучую кровь. Рей не могла думать – ни о том, что же произошло на поляне, что случилось со сканером и со всеми ними, ни о сегодняшней атаке на лагерь, ни о вчерашнем разговоре с Димом... Время от времени проскальзывала мысль, что так продираясь сквозь заросли, производя столько шума, ломая ветки и безжалостно вбивая подошвы в землю, они для повстанцев – как на ладони. Как мишени в тире... Но через секунду мысль уходила, и оставался только бег. Бег изматывающий и долгий. Слишком уж долгий...
Солнце устало мелькать в просветах над головами, деревья сменялись такими же – без видимых отличий, будто вылепленными одним и тем же мастером – а отряд продолжал бежать. Десять минут, двадцать, тридцать... За это время можно половину леса пересечь, а они так и не достигли места предполагаемого боя. Чужого боя... Даже Рей, чьи мысли безнадежно отстали от ее непутевой головы, не выдержала и спросила, резко, прерываясь на судорожные вздохи:
– Слушай... Дим... что... за ерунда... творится...
– Не знаю, – быстро ответил “курсант Рах”, похоже, переносивший этот спонтанный марш-бросок лучше остальных. – С Лесом что-то не так. Он похож... На иллюзию. Но нам говорили про наркотик... Возможно, наш отряд уже попал под его действие.
– И у всех одна и та же галлюцинация? – Рей нашла в себе силы скептически усмехнуться. – Не верю... Точнее, не понимаю.
– Ты не понимаешь... – неожиданно заметил Арти, отстающий от бежавших впереди на пару шагов. – Но тебе и не нужно понимать.
Зеленая клетка деревьев это не стены комнаты, где девушка жила с Димом, а Лес Ивви – не академия, здесь не получится уединить – хочешь, не хочешь, а если не будешь держаться вместе – пропадешь. Все правильно, все верно... Но как же Рей взбесила высокомерная фраза “демонолога”! Ишь ты! Знаток какой выискался! Интересно, у него случайно нет научного звания и поста в Центральном Евразийском Университете? А что, может, профессор к ним в отряд затесался. Надо бы спросить...
Лисье выражение, проступившее на лице девушки, Арти встретил равнодушным взглядом, а на искорки в темно-зеленых глазах так и вовсе не обратил никакого внимания. Да уж... какое дело “профессору” до одного ученика из многих тысяч. Он же важный, он же выше всех стоит... Опасно оскалившись, Рей до боли прикусила губу, ей очень хотелось сказать нахалу что-нибудь язвительное, резкое и обидное. Подколоть, зацепить, заставить хоть как-то среагировать...
– Тихо! – не особо разговорчивый сегодня Дим поднял руку, предупреждая слова своей приятельницы. Без пренебрежения, но и не показывая этим жестом, что между ними есть хоть какая-то симпатия. – Мы пришли...

Иванна Коути, по привычке окинув оценивающим взглядом “аппартаменты” начальника, опять же по привычке вытянулась, приложив два пальца к виску.
– По Вашему приказанию прибыла!
– Вольно... – устало произнес Китомура, которому сейчас меньше всего хотелось препираться с подчиненной. – Докладывай.
– В результате обстрела со стороны Леса Ивви мы потеряли десять курсантов ранеными, они сейчас переправлены в полевой госпиталь, двое пропали без вести, их поиски при помощи перенастроенной защитной системы ничего не дали.
Директор согласно качнул головой. Действительно, во время утренней атаки на лагерь, которая обрушилась на них, как волны обрушиваются на берег, сметая замки из золотистого песка, превращая красоту в грязное месиво, никто из курсантов не погиб. И это хорошо. Но десять раненых и двое пропавших на две с небольшим сотни личного состава... Это плохо.
– Склады с оружием почти не пострадали, – ровным тоном продолжала Иванна. – Потеряна часть боеприпасов, но их мы захватили с излишком, так что на готовности солдат это не скажется. Антенны так же уцелели – нас стоит поблагодарить за это сектор разработок и исследований, подопечные архистратига Габриэля потрудились на славу. Так что с этой стороны нам пока ничего не грозит, по крайней мере, в ближайшее время.
– Курсанты пока под нашим контролем, – подумал вслух Китомура. – Это хорошо. Но как на них подействует Лес Ивви – тайна, покрытая мраком. Это плохо.
– ...я уже отправила курсанта Адама разобраться датчиками движения. До сих пор неизвестно, почему они не сработали вовремя, почему врагу удалось подобраться достаточно близко, чтобы открыть огонь на поражение. Предположительно к вечеру может появиться новая информация по этому поводу. Я считаю, что нам нужно просто подождать.
– Подождать, подождать... – директор приложил ладонь ко лбу, будто проверяя не заболел ли он, а на деле просто не зная, куда деть свои руки. Они мешались, они были лишними, они не помогали думать... А думать приходилось много и напряжено. – Подождать... Это плохо. Курсанты отправились прочесывать Лес, а мы даже не знаем, как выглядят нападавшие, только предполагаемые маршруты отхода... И то – не факт. Слишком много странного...
– Да, действительно, вызывает недоумение, почему мы не смогли обнаружить следов излучателей плазмы, – заметила Иванна, чей взгляд рассеянно блуждал по комнатке. – Хотя позиции, с которых велся огонь по лагерю, просчитаны с погрешностью максимум в полметра. И еще... Этих позиций всего четыре, на равных расстояниях друг от друга. Но плотность огня говорит о том, что в каждой точке действовало не меньше трех-четырех орудий.
– И никаких признаков, что эти орудия вообще были, – казалось, что стратег Китомура выдохся, исчерпал до конца свои силы и сейчас просто доживал век, двигаясь по накатанной дороге... Казалось, что он просто невероятно постарел, но не от болезни, мучавшей директора вот уже десять лет, а от тяжкого бремени, давящего на его и только его плечи. – Спасибо, мисс Коути, можете идти. Вы свободны.
– Так точно! – Иванна вновь вытянулась в струнку, что, с ее-то фигурой, не доставляло никаких проблем. – Я доложу, если появится новая информация.
– Конечно-конечно... – отмахнулся хозяин кабинета. – Кстати, Иванна, а что ты в этом темно-синем костюме ходишь?
– Вам не нравится? – притворно расстроилась гостья.
– Время, когда я играл в “нравится – не нравится”, давно и безвозвратно прошло, – вымученно усмехнулся Китомура, которому сейчас хотелось только одного – чтобы война побыстрее закончилось и чтобы ни один из его подопечных не погиб. – Просто твой вид навевает на меня тоску... Словно ангела смерти, спустившегося на землю в поисках жертв, вижу. Вот честное слово... Мрачно очень. Да и сама война недобрая... Даже мерзкая... Хотя, когда бывали честные войны...
Он еще с минуту бормотал под нос слова, обрывки его мыслей, но Иванна не стала ждать, когда у Китомуры закончится приступ откровенности. Женщина посмотрела на своего начальника, тяжело посмотрела, с едва заметным оттенком печали в глазах, так, словно не он, а она была старшей... А потом развернулась и вышла, стараясь не стучать каблуками. И только после этого стратег Сэй Китомура поднял взгляд на закрывшуюся за подчиненной дверь.
– Плохо... Это плохо... Это слишком плохо.
Не было никакой необходимости вызывать Иванну, слушать ее доклад, еще раз переживать страшные мгновения артобстрела. Даже находящийся в полном расстройстве чувств Китомура прекрасно понимал это. Но... Ничего не мог с собой поделать. Да, он получил информацию через коммуникатор – практически сразу получил, в полном объеме. Да, он мог передать указания подчиненной через тот же самый коммуникатор... Но... Хотел услышать человеческую речь, не искаженную электроникой, увидеть человеческое лицо вживую, а не на дисплее, наконец, просто почувствовать чужое присутствие рядом.
Китомура никогда не верил в ауру и прочую биоэнергетику, считая ученых, работавших в этом направлении, откровенными шарлатанами и бизнесменами от науки. Он был старым солдатом – прагматичным до мозга костей и допускавшим существование только того, что можно увидеть собственными глазами, потрогать собственными руками или, в крайнем случае, хотя бы услышать. Но сейчас...
Директор академии “Рассвет” чувствовал, как его убеждения рушатся и разваливаются на части. Медленно и неумолимо.

– ...нет, они ничего не заподозрили.
Тень походного домика надежно укрывала Адама Голода от палящего солнца.
– ...я уничтожил все следы. Система выглядит так же, как и раньше. И работает...
Здесь, в одном из глухих уголков лагеря, позади складов и вдали от любопытных глаз, можно было чувствовать себя в безопасности. Но админ игры не полагался на случай – каждые пять-десять минут он отрывался от экрана коммуникатора и пристально осматривался, раз за разом обнаруживая пустоту.
– ...да, скоро. Я отключу передатчики. Посмотрим, как они попляшут без стимуляторов. В игру ведь уже не поиграешь, да и времени в Лесу не будет на “развлечения”. Хотя самих...
Улыбка блуждала на бледном лице, превращаясь то в презрительную ухмылку, то в злобный оскал, а иногда становясь на удивление легкомысленной.
– ...что? Вы хотите посетить Ивви лично? Инкогнито? Но разве не опасно...
Адам стер со лба пот, небрежно так стер, словно это была простая вода.
– Я понимаю, но риск слишком велик! Пока я все контролирую, но чем больше переменных...
Пальцы застучали суше и злее, будто гравий под гусеницами древнего танка. Временами этот звук отчетливо походил на громкий хруст.
– ...но лаборатория. Мы поставим под угрозу секретность проекта! Да, я знаю, но... Хорошо, я сделаю это.
Админ выключил коммуникатор и, откинувшись назад, мрачно, не переставая широко улыбаться, сказал самому себе.
– Да кем он себя возомнил, этот архистратиг? Богом?
Небеса промолчали, а солнце не ослабило своего палящего давления на грешную землю. Адам Голод, последний раз скользнув взглядом по гладким стенам домиков, убрал коммуникатор и встал. Для начала ему нужно было разобраться с системой дистанционного контроля...