Любимые стихи малоизвестных поэтов

Можно. Но разными днями.

 

Остров Эльба


Я все же воспарю над черепичной крышей,
как скучно б ни зевал тосканский городок.
Мой нынешний герой не менее, чем бывший, -
и в летчики игрок, и нА гору ходок.
Ведь здесь, на высоте, под стенкой цитадели,
как губы от любви, растрескался инжир.
Взлетают в небеса язычества качели,
и на куске скалы блаженствует сатир

с укутанной в пеньку зеленою бутылью…
сквозь явь мерцает миф, как сквозь стекло вино.
Не странно ли, что здесь столь полнокровной былью,
столь родственным глотком упиться мне дано?
Я все же усмехнусь тому, что остров Эльба
соцветьями пестрит, предзимний сибарит,
пока мой теплоход – не сесть ему на мель бы ! –
к твердыне, белый кит, причалить норовит.

От Медичи бойниц к приюту Бонапарта
по склонам рыжих гор – недолог пеший ход…
Скорпены силуэт – сей козырь, Эльбы карта –
коль дрогнет плавником, пожалуй, уплывет.
И плыть – всего-то ночь до Корсики скалистой,
где с воинских камней властителя лицо
дарует ту же весть, что жест Евангелиста,
что смуглого царя пророчество-кольцо…

Сергей Шелковый

 

Я буду той, что я люблю…
не говори “люблю”, если не любишь,
и не смотри в глаза, если не хочешь,
не грей холодных губ, когда целуешь,
будь искренен, когда прощенье просишь…

и не держи моей руки, когда вновь лжешь,
не обещай, раз оправдаться не сумеешь,
не обнимай, когда страданья принесешь,
не говори мне в оправданье, что жалеешь…

я не хочу смеяться, когда плачу,
и убегать, когда хочу остаться
и говорить “люблю”, когда иначе…
и уходить когда нужно прощаться….

я поняла, я лишь хочу свободы.
вести себя лишь так, как хочу Я!
и не испытывать: досады, боли, злобы…
быть “СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ”, и говорить “СВОЯ”!

хочу быть кошкой-самолюбивой, вольной,
ходить по краю и не боясь упасть…
быть не зависимой любимой и довольной..
и знать что мир- это лишь маленькая часть…

не думайте, что я высокомерна,
просто у каждого есть грань его предела,
когда внитри в просто не терпимо,
так хочеться кричать, но я молчу..
Я просто буду той, что я люблю..

 

почти Twin Peaks


Там за окном какая-то птица, детка; не разглядеть – говорили, здесь много сов. Небо устало ждать и легло на ветки, лес отозвался тысячей голосов; небо вошло в окно, подкатило к горлу, сжало виски, потекло по щекам обидой… В самую темную ночь ты выходишь в город, с черного хода, чтобы никто не видел, разглядываешь себя в мертвой зыби ночной витрины – с большими глазами и родинкой над губой…
Все кончено, детка.
Тебе одиннадцать с половиной.
Теперь они будут охотиться за тобой.

Это несправедливо, что мальчикам проще: их не заманишь в сети чужими снами; на закате они уходят в священную рощу и возвращаются с новыми именами, сбивают стрелами птиц и угадывают погоду, и великий дух является им во сне…
…а девочки просто входят в черную воду
и остаются на дне…

У девочек все спокойно, все обыденно, все нелепо: их не пускают в лес, оставляют дома, их не пугает мутная сырость склепов – маленьких девочек хоронят в фотоальбомах, заклинают на красоту и сказочную удачу, дарят прозрачные крылья взамен драгоценных коконов, и вроде бы все хорошо, только мама плачет над картонной коробкой с соломенным детским локоном, молочным зубом и красным прозрачным камешком, стеклянными бусами и записками от врача… Она догадалась: загорелый лохматый ангел, что подводит глаза и спускает бретельку с плеча – это кто-то другой.
Когда ты проснешься, она будет стоять над тобой.
Не бойся.

Мальчикам проще – им положены меч и знамя, некуда деться: не завоюешь – получишь в дар; а ты улыбаешься…
сердце
пропускает удар
из удара уже не родится цунами
не накроет волной этот чертов город
насмерть проросший страшными снами
запертый между двух одинаковых гор…

Екатерина Перченкова.

 

Не горят кипарисов свечи,
С гор клубится туман сырой ...
Я обнял твои тонкие плечи,
Растворился в ночи с тобой.

Вновь забыл я, что жизнь конечна,
Что однажды придёт покой -
Будто, вправду, теперь навечно
Обречен я любить судьбой.

Как Летучий Голландец, где-то
По бескрайним просторам морей,
Бурей чувств я ношусь под ветром
В легкой Лодке Любви своей.

Нет конца этой всей круговерти,
Лодку тянет в просторы морей,
Лишь о каменный берег Смерти
Разобьюсь я, наверное, в ней ...


Георгий Сорока (Юрий Висковский), Ялта, 1980 г.

 

Дикий ангел
Ты диким ангелом была
Непокоримая и неприступна,
А с виду милая и так нежна,
Но никому ты не доступна.
Твой взгляд так манит за собой
Твой запах страсти так дурманит,
Твой голос строг порой,
А губы приласкают и обманят
Тебя никто не сможет приручить,
Твой мир-свобода, воля
Никто не смеет тебя жить учить
Ты не даёшь сердцам покоя.
В твоей жизни нет запретов
Тебе не нужны никакие правила
Ты не ищешь заумных ответов,
Всё как захотела так и исправила.
Над тобой никому нет власти
Ты никому не покорна
Тебе не страшны никакие напасти
Своей жизнью ты довольна
И Боги прокляли тебя
Ты не склонилась на колени
Болезнь любая не страшна
Тебя излечит время
И лишь отравлена любовью
Свободы крылья сложишь
Измученая страшной болью
Даже заплакать сможешь
Придётся принципы свои сломать
И всё же на колени пасть
Ты долго будешь выбирать
Любить или пропасть...

(автора, к сожалению, не знаю)

 

я сплету свою песню из песен всех женщин, что плакали о тебе
из волос этих женщин сплету свою сеть и поймаю в неё тебя
этих женщин, что скованы сном, словно явью, в тяжелых одеждах бед
этих женщин, чьи мысли пусты, а тела скорбят

у отца моего было шесть дочерей, я была самой старшей из
наши толстые косы и яркие бусы лишали мужчин ума
мы смеялись и шили, пока наш отец на полях собирал маис
возвращаясь, он хмурился, глядя на нас - вы такие же, как и мать

солнце покрылось пылью
мир превратился в ветер
когда её душу выпил
горбун, игравший на флейте

у отца моего было шесть дочерей, превратившихся в женщин в раз
когда женщине скучно, ей нужно развлечься, найти для себя порок
тяжелы наши бёдра, и руки смуглы, и инстинкты проснулись в нас
и горбун, одержимый любовью флейтист, возвратился на наш порог

вниз опустилось небо
горло мне стиснул страх
спаси нас, Мария-дева
флейта в его руках

у отца моего было шесть дочерей, я одна сохранила честь
мои сёстры легли под проезжих портеньо, в бесценок отдав тела
только я, что зажала и уши, и ноздри, не слышала эту песнь
Кокопелли, горбун, я не стала твоей, я любовь одолеть смогла

сильная - Бог свидетель
свобода моя, как поле
мир превратился в пепел
любовь одолела воля

у отца моего было шесть дочерей, но осталась лишь я одна
я наш дом берегу, убираю могилы сестер - самой старшей из
я живу в своём теле, тяжёлом, как чаша, не выпитая до дна
засыпая, я плачу, и плача, молюсь - Кокопелли, прошу, вернись

(с)hero-in

 

Тебя будут звать - Икар,
А лучше - Карл-
Вильгельм-Отто Лиллиенталь.
Давай, взлетай!

Тебя будут звать - смотри -
Антуан де Сент-Экзюпери,
а лучше - Сен-Жермен де Пари.
Давай, пари!

Ты сможешь вернуться назад, если я смогу
Выложить слово "вечность" льдинками на снегу.
Но у меня изрезаны пальцы в кровь -
Как ни стараюсь, выходит "любовь, любовь".
Тает, капает, букву к букве не донести,
Как ни крути, выходит "прости, прости".

Воск растекается, айсберг, заплыв в Гольфстрим,
Тает, пока мы тут о вечности говорим.
Думаешь, вечность? Точно удар поддых,
Сверху отлично видно: "Ich liebe dich" -
Как ни прикладывай - лёд - погоди - не тай -
Падает Карл-Вильгельм-Отто Лиллиенталь.

Даже из космоса, из нежилых систем
Звездных - отлично видно: "Je t'aime, Je t'aime" -
Лётчик мой растворяется в утреннем молоке
С огненной розой в юношеской руке.
Ах, недолет, воздушный звенит поток.
Каждый земной сверчок должен знать шесток.

Глупая Эльза, не прогадай, смотри!
Глупая нежность, глупая Роз-Мари...
Стеклышко продыши, сказочку расскажи,
Смирительную рубашку ему свяжи.


...Марта, терзая пальцами флердоранж,
Крикнет - и он услышит, мин херц, мон анж, -
Не про люблю-люблю, не про жду назад, -
Он услышит, как льдинки ломаются и скользят:

- Карл!.. Они положили в пушку сырой порох!..

* * *

"- Не пей вина, Гертруда!
- Простите, сударь, но мне хочется".
(В.Шекспир "Гамлет")

Гертруда, мы умерли оба,
Мы выпили чашу сполна.
А те башмаки, что за гробом -
За лодкой колышет волна.
Коварен? Не знаю. Корыстен?
Кто нас разберет, королей.
В копытце, в корытце, в корыте
Дельфина купает Нелей.
Ты знаешь, что тленьем задеты
И зеленью тронуты все -
И мальчик, и чаша, и детство,
Летящее на колесе.
И рай отворяется, жалок,
Тому, кто ключи отыскал, -
Наш край сумасшедших весталок,
Ручьев, кораблей и русалок,
Могильщиков, роз и зеркал.
Я, видимо, скверный любовник.
Так будет отныне всегда:
Терновник, Гертруда, терновник,
Гнилая, Гертруда, вода
В крови... Отрави кавалера
Дурной приворотной травой.
Но руки твои, королева,
Как веточки над головой!..
Браслеты, запястья, ключицы,
Колечки, пустырник, репей...
Гертруда, не пей из копытца -
Русалочкой станешь! Не пей!
Прогнило здесь что-то. И трудно
Смириться, и пал Камелот...
Не трогай бокала, Гертруда!
Твой берег дымится, Гертруда!
Останься со мною, Гертруда!..
- Простите, я жажду, милорд.


Ольга Родионова

 

Как то так получилось, что снова Родионова, но этот неожиданный ракурс в такой день заставил и вдрогнуть, и еще раз задуматься. Странным образом перекликается с Исаковским, как две серии одного фильма, взаимодополняющие.

"Варум ди медхен либен ди зольдатен?"

Натюрлих, Ганс, её глаза нежны
И зелены, как яблоки лесные.
Из этой отвратительной страны
Не нам с тобою выпадет - домой.
Нас похоронят в первый день весны
В огромной развороченной России,
Где ночи неприятно холодны
В любой сезон - особенно зимой.

Я стану, Ганс, являться ей во сне.
Мне двадцать пять, она меня боится.
Конечно, на войне - как на войне,
Но кончится война когда-нибудь.
Когда меня целует в тишине
Моя русачка, пленная синица,
Я опускаю веки, и ко мне
Слетает ангел нежности на грудь.

Ей сорок, Ганс, её троих детей
Я по ночам во тьме дыханье слышу.
Она от мужа с фронта ждёт вестей -
Он целит в нас из тысячи стволов.
И тысячи уродливых смертей
Царапают, крича, над нами крышу,
Когда в свои объятья без затей
Её ловлю, как Дидель-птицелов.

Ей сорок, Ганс. И плачет надо мной
Она, как мать. Куда там нашим гретам!
Натюрлих, друг мой, с вражеской женой
Мне лучше, чем с возлюбленной женой.
Нас похоронят будущей весной -
Так надо, Ганс, не забывай об этом.
Но мне, натюрлих, это всё равно,
Когда русалка плачет подо мной.

Так надо, Ганс, мы умереть должны -
Такая кровь не скоро растворится,
Впитается, и с будущей весны
Какой-нибудь берёзкой... видеть сны...
И невпопад - глаза её нежны! -
Моя русачка бледная склонится
Над холмиком - продрогшая синица...
Мне хватит, Ганс. Она мне будет сниться.
Нас похоронят в первый день весны.

(с) Ольга Родионова

 

Подвинься, Мальвина.
Я - новая муза Пьеро.
Бедняга так плакал, когда ты ушла с Арлекином,
что в чёрные слёзы обмакивать впору перо...
Но клин, как известно, легко вышибается клином.

Вот так-то, Мальвина.
Отныне он мне посвящён
со всеми своими стихами и грустью впридачу.
Он, кстати, просил передать тебе низкий поклон
и фото - с улыбкой и подписью: "Больше не плачу."

Ну что ж ты, Мальвина, уныло таращишься в пол,
нахмурив свои неестественно тонкие брови?
Жалеешь, небось, что поклонник к дурнушке ушёл:
волос голубых не имею, как, впрочем, и крови.

Ну ладно, пора мне и знать... эту, как её... честь!
А то засиделась я. Всё. Не хворай. Убегаю...
Что-что? Номерок телефона? Конечно же, есть.
Записывай...
Имя?
Зови меня просто:
"ДРУГАЯ".

(с) Ксения Крючкова

 

Эх, налей посошок, да зашей мой мешок.
На строку- по стежку, а на слова- по два шва.
И пусть сырая метель мелко вьет канитель
И пеньковую пряжу плетет в кружева.

Отпевайте немых! А я уж сам отпою.
А ты меня не щади — срежь ударом копья.
Но гляди — на груди повело полынью.
Расцарапав края, бьется в ране ладья.

И запел алый ключ. Закипел, забурлил.
Завертело ладью на веселом ручье.
А я еще посолил. Рюмкой водки долил.
Размешал и поплыл в преисподнем белье.

Так плесни посошок, да затяни ремешок.
Богу, сыну и духу весло в колесо.
И пусть метель мягко стелет сырую постель
И земля грязным пухом облепит лицо.

Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.
Покрути языком — оторвут с головой.
У последней заставы блеснут огоньки,
И дорогу штыком преградит часовой.

-Отпусти мне грехи! Я не помню молитв,
Но, если хочешь — стихами грехи замолю.
Объясни — я люблю оттого, что болит,
Или это болит оттого, что люблю.

Ни узды, ни седла. Всех в расход, все дотла.
Но кое-как запрягла. И вон — пошла на рысях!
Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.
Одинокая баба всегда на сносях.

И наша правда проста, но ей не хватит креста
Из соломенной веры в «спаси-сохрани».
Ведь святых на Руси — только знай выноси!
В этом высшая мера. Скоси-схорони.

Так что ты, брат, давай! Ты пропускай, не дури!
Да постой-ка: сдается, и ты мне знаком...
Часовой всех времен улыбнется: "Смотри!"
И подымет мне веки горячим штыком.

Так зашивай мой мешок да наливай посошок!
На строку — по глотку, а на слова — и все два.
И пусть сырая метель все кроит белый шелк,
Мелко вьет канитель да плетет кружева.

А.Башлачёв

Мне бы хотелось думать, что этот поэт- известный...

 

mrs.Flax,

в свою очередь, стихи

напомнили мне известный рассказ Сомерсета Моэма "Непокоренная".
В нём главные герои - француженка, живущая в деревне, находящейся на оккупированной территории и немецкий солдат, красавец Ганс.

Там француженка поступила ...иначе.
Ганс насильно, "по праву победителя", овладел ею, но, узнав впоследствии, что она ждет ребенка, полюбил её и мечтал остаться во Франции, жить одной семьей.

Аннет же, (француженка), решила отомстить так.

Выносив ребенка и родив его, она пошла к ручью и держала его под водой до тех пор, пока тот не умер.
Узнав об этом, "Ганс дико вскрикнул - это был крик раненого зверя"... Его жизнь перевернулась.

 

День

Нет, там немного другой посыл, а рассказ этот я никогда не любила. Что ни говори, а у Родионовой - любовь, несмотря на дикость ситуации, а у Моэма - ...........

 

Он бредёт по камням, проходит по тоненьким улочкам. На небритых щеках - пот, а, может, слеза. Он находит её, говорит: детка, ты – умничка, всюду, где бы я ни был, мне снятся твои глаза. Я дотла искушён, на кончиках пальцев чувствую, как дрожишь изнутри, как любишь, как вся моя. Но не бог я Иисус, чтоб видеть в любви искусство, и… слишком сильно устал в жестоких мирских боях.

Я устал и повис в межзвёздной условной Припяти. Босс мой – Князь Сего Мира, а я – ничтожный слуга. Не люби меня, детка, не потакай прихоти. Я – твой враг. Прикати пушку, убей врага. Я терял и теряю, заполнив всё небо копотью. Я ничтожен, повержен, и, видишь, почти что мёртв. Одержим – то желанием бурной победы, то похотью. Мой Господь не такой, как твой. Я не вижу снов.

Молча смотрит она прямо в душу его и видит всё, то, что не угадать никому-никогда-нигде. Вытирает и пот, и слезу, и пишет кириллицей все молитвы свои, настоянные на воде: я не ворон, не ворог, не ветер, я – жизнь несущая, кровь и силу свою отолью в восковой рассвет, лишь бы только тебе возродиться в промозглой гуще, я – отпущу все печали, развею порошу бед.

И в ладошки собрав силы его искорки, возложила огонь, разгоревшийся до небес: буду вечно любить я тебя, до последнего мига, и… станет Дьяволом Бог – и обратно. Любовь есть.

(c) Никитаева

 

Безумная мельничиха

1
— Чтоб те пусто было! — мне в сердцах
кто-то пожелал в минуту злую.
Мельницу поставлю ветряную,
жернова завертятся впустую.
За неделю изотрутся в прах.

Только я о том не пожалею.
Я не сею — потому не вею.
Не стелю — поэтому не сплю.
Только ветра хохот надо мною,
только крыльев треск над головою,
только это помню и люблю.

Где ж еще услышишь звуки эти?
Только ветер странников зовет.
Потому-то здесь и водят дети
в беленьких веночках в лунном свете
на лугу зеленом хоровод.



2
— Подай хоть что-нибудь, — молю. —
Так быстро пустота постыла.
И ветер, странник и пустынник,
несет на мельницу мою
песок сирийский да ливийский,
снежок тобольский да вилюйский,
да гонор панский — говор польский.
Пространства пыль и соль пространства.

Чего к нам только не несло...
И, заплутав во мгле времен,
какой-то путаник копьем
пробил у мельницы крыло.

Средневековье, кватроченто,
барокко, Хокусай, «Не ждали»...

Я ветер слушала во сне.
Все ночи мельница молола
и шрифт тончайшего помола
в ладонь ссыпала утром мне.

Устав, полуустав, минускул,
готический, древнееврейский.

Наталья Хаткина

 

mrs.Flax,

Слов нет. Спасибо.

 

Vava
Тогда бонус)))))

* * *
...И в босховский шар —
травяной и цветочный —
от мира укрыться с тобою вдвоем.
Пускай нас течением жизни проточной
тихонечко сносит в глухой водоем.

В Адама и Еву бесстыдно играя,
в библейские кущи плывем на постой,
над нами смыкается райский дендрарий,
тела осыпая пыльцой золотой.

Две косточки — в ягоде винной, прозрачной,
два голых любовника — спрячь, утаи!
Как мы беззащитны
в период наш брачный! —
ни клюва, ни панциря, ни чешуи.
Никто нас с тобой не изгонит из рая,
но станет вдруг тесно в скорлупке двоим.
О, как мы с тобою друг друга израним,
мой нежный! — лишь когти себе отрастим.

Когда я вернусь из отлучки пещерной,
«Виват!» — телефонные грянут звонки.
Друзья, мы отметим мое возвращенье
и мой черепаховый панцирь тоски.

* * *

Был воздух уплотнен в божественной ладони
и появились мы, и нас назвали — плоть.
И осязанье мы взлюбили вплоть
до жажды видеть дух овеществленный.

И мы сгущаем — целое столетье
до двух страниц,
общенье — до острот,
любовь — до кратких встреч.
Но пусть нас обойдет
сгустить тоску до пули пистолетной,
когда унизим мысль до языка.
Рябины на варенье дочь приносит.
Добавим сахару в сгустившуюся осень
и будем думать, что она сладка.

 

Ах, бэйба, бэйба, мы танцуем на носу корабля,
У нас на двоих все небо – и ни рубля,
И нет больше яда, лишь терпкий ямайский ром,
И я – где-то рядом; и нож под твоим ребром
Растает, рассыплется ртутью да серебром.
Ах, бэйба, бэйба, не бойся, кричи, теряй,
Ведь мы с тобой в этом – известные мастера.
Прозрачные крылышки в капельках янтаря,
Прозрачные слезки в прощаниях сентября,
Теперь только бисер, рассыпь его да играй,
Как дети играют, в весенней земле сырой
«Секретики» пряча под тоненькое стекло.
А позже, когда остынет, опять открой
Любуйся на светлых дней золотистый рой,
На времечко, что по пальцам водой стекло.
Лежи на корме и придумывай имена
Для звезд, для ветров, для наших материков.
Для всех нас – отныне отчаянных моряков.
А что до адских кругов, до зазноб, врагов,
Я вот что тебе скажу – не пойти б им на…?

(c) Рибике

 

"разнотравье"

разнотравье в глазах - лебеда, подорожник и мята.
ты прошла сто неверных дорог, моя гордая Герда,
сто порогов обито тобой, сто колосьев примято,
не твоё отраженье качнётся в волнах Рио-Пьедра,
не твоё отраженье, мелькнув, ускользнёт в Зазеркалье,
не тебе уходить Эвридикой, потеряной всуе.
твой шартрёз ярко-жёлт, словно полдень в горячем Шанхае,
твой откормленный Кай ледяные картинки рисует.
он целует тебя исступлённо, ладони всё суше -
светлоглазый ацтек с амулетом, зашитым в предсердье.
не твоё... не твоё! в тёмный лес по разбойничью душу!
но какой тёмный лес одомашненной маленькой Герде...

(с) Татьяна Щербанова

 

Л.

Все дороги ведут.... Это город, обратный Риму...
Ночью спал под дождем – долгий сон оказался вещим.
Посмотри, как смешно, как лениво вползает в зиму....
Он, конечно, любим, только все в нем пакуют вещи.

Отыскать бы крупинку смысла, нажав на поиск...
Вот прощальный унылый дождь на бульвары вылит.
Так хотелось взлететь.... ухватиться за птичий поезд –
На последней секунде всегда отменялся вылет.

То ли всплеск, то ли гул, ты прислушайся – это время.
Мы его осязали – вот остатки лиловой пыли.
Увязали, как пара мух в шоколадном креме...
По течению (или же против) блаженно плыли.

Пахло хлоркой.... еще 100 метров... итог неважен.
Это контур вчера, это завтра неловкий абрис.
Вот и дверь, но на ней - ни глазков, ни замочных скважин...
Сообщение стерто...... Расплылся обратный адрес.

Асмик Паланджян

 

Так что-то захотелось чего- нибудь эдакого...

Семейное Счастье

А я не о тебе мечтала,
И ты не обо мне мечтал.
Я просто принца ждать устала,
А ты принцессу ждать устал.

Ты по душе придешься маме,
И не дурак, и не пижон,
А папа в драку лезть не станет,
И не полезет на рожон.

Мы купим телевизор, вазу,
Я научусь готовить суп.
А дверь, как только въедем, сразу
Оклеим пластиком. Под дуб.

ХХХ

Мне нравилось, что ты боксёр,
И что прическа на пробор,
Что говорить ты мог пол дня,
Чтоб в чём-то убедить меня,
И даже то, что ты куришь Беломор
Для этапажа.

Но я не знаю, в чем тут дело,
Мне все обнажды надоело!
Все, все - и то, что ты боксёр,
И этот вечный твой пробор,
И стала очень раздражать
Твоя привычка возражать,
И этот Беломор-Канал?!
Меня он просто доконал.

ХХХ

Ну и что, что вдвоём. Ну и пусть при свечах –
У меня ещё есть голова на плечах…
А мой внутренний голос –
Он в голос кричал
И вполголоса сам же себе отвечал,
Что, когда при свечах,
А вокруг тишина,
Голова на плечах
Никому не нужна.

ХХХ

Вымирают динозавры,
Умирают старики,
Дольше всех живут кентавры
И бессмертны дураки.

Е.Горбовская

 

vava
Класс! Особенно

Так просто и со смыслом
Ну и я тогда подхвачу тему)

Воздух пахнет весной.
Воздух пахнет любовью.
Я останусь с тобой.
Мне с тобой так спокойно.
Небо промокло.
Я в лужах тону.
С тобой я свободна.
Тебя я люблю.
Меж легкими счастье.
И твой поцелуй
Развеет ненастья.
Ревнуешь? Ревнуй...
****

Голубое утро.
Вся весна - твоя.
Помню очень смутно,
как жила я до тебя.
Ты такой наивный,
Глупый и смешной.
Все равно любимый!
И уже родной.

(поэт на столько малоизвестен, что даже имени не знаю)

 

~ олегическое

Мы родом из осени. Как ты его не вычерчивай,
но, сто к одному – сентябрем замыкается круг,
где тонет в бездонном тумане закат гуттаперчевый,
затеяв на падшее золото с ветром игру –
от первых случайных дождей и до полного имени
бессменного кормчего времени winter o`clock…
И нет ему дела, за сколько бессонниц ты выменял
звенящую инеем медь византийских эклог.

Расхристанный август, ещё незапятнанным каином,
сверяет по сумеркам долгим шаги тишины –
бездомное эхо любви к запредельным окраинам
неверного звука, но видишь – огни зажжены
и будут пожаром гореть, осень ставит на красное –
глумись, пересмешник, дымись, беспечальная жизнь –
июньским причастием, майскими звонкими гласными,
пасхальным глаголом… А ты ворожи, ворожи.

Спрягай перспективу дождями исхлестанной пристани
откуда ушел, не прощаясь, задумчивый флот,
и первого снега – пусть плачут сомнения приставы,
ведущие память о будущем на эшафот,
пусть тают пейзажи один за другим – неразменными
останутся, брошены ветру, монеты-слова…
Какими ты бредишь, какими бредёшь ойкуменами,
какая из пройденных осеней будет права?..

Листаешь букварь – заклинаешь запретное зарево,
сливая остывшую тьму сквозь небес решето,
здесь в каждой строке листопад начинается заново
и хочешь, не хочешь, а свято уверуешь в то
хмельное мгновение, `где так по-детски неистово
раскачивал ветер над пропастью гулкую рожь
твоих умолчаний… И дышится – асталавистово,
покуда мерещится, здесь и сейчас, что – живешь.

Лада Пузыревская

 

...Измени мой путь земной.
В лабиринте снов туманных
Дышит гавань Зурбагана.
И окажется обманом
Все, что сказано не мной...

...Незнакомая душа
Разворачивает крылья,
Оборачиваясь былью.
Чей-то шепот серой пылью
Рассыпается, шурша...

...Ни серебряной луны,
Ни звезды с небес не надо.
Неожиданной наградой
Рикошетом злые взгляды
Отлетают от спины...

...Заблудившийся апрель
Декабрю в лицо смеется.
Ручейком сквозь лед пробьется,
Переполнится - прольется
Еле слышная свирель...

...На губах моих сухих
Искушеньем изначальным,
Тенью зла - печать молчанья.
Утоли мои печали,
Отпусти мои грехи...

не знаю автора,но зацепило за душу

 

ещё один стих,не знаю автора к сожалению

Городу тысяча лет,
И тысяча зим.
Сквозь туман и холодный снег
Ты идешь, ты один.
Ты, спасавшийся тысячу раз,
Непобедим,
Под прицелом тысячи глаз
Ты будешь один.
Сильный ветер сбивает с ног.
Ты--раб, ты--господин.
Ты себя пересилить не смог
И теперь ты снова один.
Плечи режут туман
И лишь пустота впереди.
Твоя жизнь, как дешевый роман--
Ты--идешь, ты-- один.

 

РОМАНС

Дальний переулок, клёны, ивы…
Струн цыганских звёздная страда…
Прежние, знакомые мотивы,
Чудится — тебя я ждал тогда.

Чудится… а в чём же это чудо,—
Сорок лет ушло
в заоблачье
с тех пор.
Проросла воспоминаний груда,
Был костёр и улетел в простор.

Впрочем, та цыганская страница
Объяснений требует иных;
Слишком много грезится и снится
В умных излученьях глаз твоих.

Прячешься… Ну что ж, такое дело,
Смотришь, где я подведу итог.
Ну, а мне любовь не надоела,
Каждый день влюблялся, если б мог.

Поздний час, а может, час рассвета…
И не будет старости пока,—
Думаю, что ты горюешь где-то,
Так близка и,— чёрт,— так далека!

Александр Коваленков (1911-1971)

 

Так много, много раз я начинал
писать тебе. Абзац, другой, и что же?
Какой-то дьявол в ухо мне твердил,
что сухо или слишком откровенно,
что почта ненадежна, что тебя
должно быть, нету в городе. И я
бросал письмо, надеясь перейти
к стишкам, к роману ли, но на поверку -
к поденщине постылой обращался,
а то и просто - к горькому безделью.

Не вспомнить сразу, сколько зим и лет
мы не встречались, даже разговоров
по телефону не было. Казалось,
что месяца я без тебя прожить -
хотя бы в виде призрака - не смог бы.
И, вероятно, где-то в даниил-
андреевском надмирном мире наши
подобия бредут, рука в руке,
тропинкою в горах, и замирают,
увидев море, и смеются
над собственными страхами.
Весну
почувствовав, мяукает на кухне
мой глупый кот. Покрыты пылью книги,
сухие розы тоже пахнут тленом,
а за окном гроза, и - не поверишь -
чуть слышный женский голос Бог весть где
стихи читает - кажется, Шекспира,
слов за дождем не разобрать. Подобно крови
из вскрытых вен, уходит жизнь, и как
остановить ее течение - не знаю,
лишь вслушиваюсь в ночь, где женский голос
уже угас, и только плеск листвы
да редкий гром над пригородом дальним...

* * *

Почернели - в гвоздях и огнях - привокзальные своды...
Как давно этот мир не делили на воздух и воду.
С горсткой каменной соли, сжимая ржаную краюху,
выйду ночью к реке, напрягу осторожное ухо -
вдалеке от Валгаллы, вдали от покинутой Волги
вместо музыки вещей - лишь скрип граммофонной иголки.

Всходит месяц огромный, терновая блещет корона,
все сбывается, что наболтала сорока-ворона,
белобокая дрянь, балаболка, - не пашет, не вяжет,
криком голову вскружит, пророчества толком не скажет,
только крыльями узкими бьет, в неурочную пору
унося перстенек за ворота, за синюю гору.

А под нею земля, там горящее ценится в рубль,
а потухшее - в грош, там стремительно сходит на убыль
угль пылающий, и на себе разрывает ошейник
пес - не тех путешествий хотел он, не тех утешений, -
и на лысом оглохшем лугу ради темной потехи
орнитологи-лешие щелкают щучьи орехи.

Нет, пока не сожмет тебе горла рука птицелова,
шелести - заклинаю! - по чистым полянам, гортанное слово,
смейся, плачь, сторожи меня, глупого, около
облаков белобоких. Ни Моцарта в небе, ни сокола.
Но какая-то чудная нота, воскреснув совиною ночью,
невпопад утешает озябшую душу сорочью.

Бахыт Кенжеев

 

mrs.Flax,

Очень интересно этническое звучание. Автор пишет на русском?

 

Бахыт Кенжеев родился в 1950 году в Чимкенте. С трех лет жил в Москве. В юности Кенжеев публиковался в периодической печати («Комсомольская правда», «Юность», «Московский комсомолец», «Простор»), однако первая книга его стихов пролежала в архивах казахстанского Союза писателей 20 лет и была издана только в 1996 г. Закончил химический факультет МГУ. В начале семидесятых Кенжеев становится одним из учредителей легендарной поэтической группы «Московское время» (вместе с А. Цветковым, А. Сопровским, С. Гандлевским). Публикуется с 1972 г. С 1982-го поэт живет в Канаде. Автор пяти романов, восьми поэтических книг, лауреат нескольких литературных премий.

Публиковался в переводах на казахский, английский, французский, немецкий и шведский языки.

Страница в Интернете: БАХЫТ КЕНЖЕЕВ

 

Назовешься ль фонариком завороженных дрожек
или снег уведешь в глубину кареглазых комнат -
все равно. Этот город никем до конца не прожит.
Так что имя не в счет. Проще спичкою чиркнуть, скомкав
черновик,- и, забыв осторожность, покуда темень,
по углам разбегаясь, двоим уступает место,
молча пить обнаженность. Ведь свет - только пыльный термин,
если им осветима пустая квартира вместо
торопливости ситцев, мелькнувших на спинку стула,
и невнятности тел, неумело вплетенных в вечер.

Назовешься ли яблоком - вспомню, как сводит скулы,
назовешься ли морем - представлю твой терпкий ветер.
Так что имя не в счет. Все равно никого не встретишь,
уходя, кроме дворников, знающих все и так.
Так волна, набегая, на берег наводит ретушь.
Так волна, убегая, потерянный мной пятак
в глубину кареглазой воды прячет молча. Молча
пей подтаявший город до самых его окраин.
Все равно никуда не уйдешь от минувшей ночи.
Жаль, что твой черновик, догорев, еще раз не сгораем.


* * *

Напиши мне о том, как мелодии движутся вниз
по ступеням октав, черно-белых вблизи, словно кадры
кинохроники, или о том, как засижен карниз
голубями, и город склонился над собственной картой
высотой перелетных небес. Напиши мне о том,
что случилось уже и о том, что случится потом -
когда письма вернутся, поскольку уснул адресат,
когда птицы вернутся в остывшие за ночь гнездовья,
когда все возвратятся и всс возвратится назад.
И еще напиши мне, какая погода в Ростове,

на каком языке оловянная осень молчит,
на каком перекрестке сойдутся маршруты трамваев,
чтобы вновь перепутать с названьями тайных причин
имена этих улиц и явных последствий названья.

Да, пока не забыл: Я тебя не любил никогда.

Но сегодня такая листва на ступенях октав,
что не видно ступеней. И стоит шагнуть невпопад -
все пропало. Но лучше об этом - при встрече...
Напиши мне,
пока не запутал вконец листопад
наши длинные слишком и слишком невнятные речи.


Александр Месропян

 

Похороны шута.

Еловые лапы охотно грызут мои руки.
Горячей смолой заливает рубаху свеча.
Средь шумного бала шуты умирают от скуки
Под хохот придворных лакеев и вздох палача.

Лошадка лениво плетется по краю сугроба.
Сегодня молчат бубенцы моего колпака.
Мне тесно в уютной коробке отдельного гроба.
Хочу я курить, но никто не дает табака.

Хмурый дьячок с подбитой щекой
Тянет-выводит за упокой.
Плотник Демьян, сколотивший крест,
Как всегда пьян - да нет, гляди-тко, трезв!

Снял свою маску бродячий актер.
Снял свою каску стрелецкий майор.
Дама в вуали опухла от слез
И воет в печали ободранный пес.

Эй, дьякон, молись за спасение божьего храма!
Эй, дама, ну что там из вас беспрерывно течет?
На ваших глазах эта старая пошлая драма
Легко обращается в новый смешной анекдот.

Вот возьму и воскресну - то-то вам будет потеха!
Вот так - не хочу помирать, да и дело с концом.
Подать сюда бочку отборного крепкого смеха!
Хлебнем и закусим хрустящим соленым словцом.

Пенная брага в лампаде дьячка.
Враз излечилась больная щека.
Водит с крестом хороводы Демьян.
- Эй, плотник, налито! - Да я уже пьян.

Спирт в банке грима мешает актер.
Хлещет стрелецкую бравый майор.
Дама в вуали и радостный пес -
Эх, поцеловали друг друга взасос.

Еловые лапы готовы лизать мои руки.
Но я их - в костер, что растет из огарка свечи.
Да кто вам сказал, что шуты умирают от скуки?
Звени, мой бубенчик! Работай, подлец, не молчи!

Я красным вином написал заявленье о смерти.
Причина прогула - мол, запил, куда ж во хмелю?
Два раза за мной приходили дежурные черти,
На третий сломались и скинулись по рублю.

А ночью сама притащилась слепая старуха.
Сверкнула серпом и сухо сказала: "Пора!"
Но я подошел и такое ей крикнул на ухо,
Что кости от смеха гремели у ней до утра.

Спит и во сне напевает дьячок:
"Крутится, крутится старый волчок"
Плотник позорит коллегу-Христа -
Спит на заблеванных досках креста.

Дружно храпят актер и майор.
Дама с собачкой идут в темный бор.
Долго старуха тряслась у костра,
Но встал я и сухо сказал ей: "Пора".

А.Башлачёв

 

Ах, если бы наши дети однажды стали дружны,
Ловили друг друга в сети и вместе смотрели сны,
А мы бы, следя за ними небрежно, одним глазком,
Болтали про жизнь, про книги бесхитростным языком.

Есть у тебя два сына — в устах молоко и мед.
А у меня — две девочки, и кто их тоску поймет,
Когда у оконных петель гадают они, куда
Ведет реактивный пепел сквозь ветви и провода?

Но ты проживаешь в Риме, в гудящем медном тазу,
Куда из своей провинции навряд ли я доползу.
Твоя высока веранда, в ограду закован сад.
Вишневой смолой джаз-банда тебя обдает закат.

Твой муж так умен, я знаю: Платон перед ним — осел.
И я в низовьях Дуная отраду свою нашел.
Нет, нам не терять рассудка, не прятать в шкафу скелет —
Порхающий бог-малютка для нас пожалел стилет.

Есть что-то сильней любови, и это сближает нас.
Наверное, птичьей крови озноб в капиллярах глаз.
Наверное, резкий профиль — излом носовой кости.
Наверное, ливнем с кровель грохочущее «прости».

Нам день заполняет очи крылами своих химер,
А что остается к ночи? Вот — детушки, например.
Пускай они встанут рядом, ладонью крепя ладонь,
Пока не побило градом, пока не пожрал огонь.

Но ты провожаешь утро на запад — как на войну,
Кофейную шлюпку утлую под краном пустив ко дну,
И светятся между нами — как в луже горит листва —
Британские, и Азорские, и Бермудские острова.

Игорь Караулов

 

ПОРЯДОК ДЕЙСТВИЙ

Ухожу,
Как быстро, не оглядываясь, уходит молодой человек,
Сделавший фотографию внутри примерочной женского магазина "Орхидея",
Опасающийся охранника или ревнивого спутника

Сижу на холодном,
Как, бывает, сидит на граните невской набережной
У Прачечного моста девушка,
Которой говорят: так ты застудишь придатки

Пытаюсь запомнить фразу,
Как молодой отец с семилетним сыном
Несёт сканер с Савёловского рынка к метро,
Переживая, что не осталось денег на такси, боясь задеть или уронить

Неловко улыбаюсь,
Как если бы хозяин огромного чау-чау,
Внезапно остановившегося на проезжей части по большой нужде,
Не смотрел бы на собаку и на остановленное ею движение

Лезу за ручкой,
Как девушка, оглядываясь, правой рукой поправляет лямку чёрного бюстгальтера
Тёплым осенним днём,
Проходя мимо "Атриума" у Курского вокзала

Вынужденно соглашаюсь,
Как вздрагивает от резкого звука на стройке
Человек в сером костюме, озираясь потом –
Не заметил ли кто его малодушия

Пью вечером на работе,
Как переодевается нищий в зале ожидания Ленинградского вокзала,
Стягивая серую майку,
Выгнав запахом ожидающих поезда и даже двух милиционеров

Ругаюсь по переписке,
Как если бы двое договорились
Бить друг друга по очереди,
Совместив таким образом бокс и шахматы

Рассматриваю противозачаточные таблетки,
Вспоминая, как мы в детстве в микрорайоне "Лебединец"
Играли в "Казаки-разбойники",
Гоняясь друг за другом по замысловатым стрелочкам

Отвлекаюсь,
Как если бы искал,
Что сдать в ломбард,
И наткнулся на старые бигуди из синей пластмассы

Обманываю ожидания,
Как девушка, которая плачет у Большого театра
Не по личным обстоятельствам,
А просто после работы

Привыкаю,
Как шестидесятилетний поэт, всегда одетый в бежевый с горлом свитер,
Носит его не потому, что свитер этот любимый,
А потому, что единственный.

Лицемерю,
Как если бы стюардесса в белой рубашке и юбке миди,
Улыбаясь накрашенными тёмной помадой губами, раздавала конфеты "Полёт"
Во время экстренной посадки самолёта, летящего по маршруту Москва–Воронеж

Срываюсь,
Как если бы диктор программы "Время" Екатерина Андреева
После новости о выборах на Украине вдруг рассказала бы старый анекдот
Про то, как американец, еврей и русский попали на необитаемый остров

Сгораю от любопытства,
Как студентка первого курса журфака МГУ с брекетами на зубах
Скашивает взгляд, когда стоящий перед ней в очереди у кассы супермаркета "Рамстор"
Мужчина лет пятидесяти открывает бумажник

Мелко предаю,
Как коллекционер дорожных сахарных пакетиков
Сыплет самый невзрачный из них – с синей полоской посередине –
Себе в чай, обнаружив пустую сахарницу

С пользой провожу свободное время,
Как если бы он и она, по дороге из супермаркета "7-й Континент" домой,
Застряли бы в лифте
С открытой ещё в магазине бутылкой чилийского вина и сыром пармезан

Веду себя эгоистично,
Как если бы знаменитый гонщик Михаэль Шумахер
Вместо того, чтобы поливать с пьедестала зрителей шампанским из большой бутылки,
Пил бы его из горла, выплёвывая после каждого глотка остатки пены

Объясняю по телефону, как отправить e-mail,
Подобно женщине с простым и завораживающим голосом,
Которая шепчет в трубку:
"Теперь я медленно ввожу твой пароль..."

Удивляюсь,
Как если бы принял за газовую трубу, торчащую из дома,
Девушку, завязывающую шнурки на жёлтых полусапожках,
А она бы вдруг спросила, который час

Опохмеляюсь,
Как кто-то выходит из поликлиники
После лечения гнойного гайморита
И останавливается под цветущим каштаном

Встречаю у выхода из метро,
Как игрок в Спортлото воскресным утром начала восьмидесятых,
Не отрываясь от телевизора, ждёт,
Когда из барабана по металлическому желобку спустится шар с желательным номером

Увольняюсь с работы,
Как если бы студентка педагогического института
В очереди к стоматологу от сильного напряжения
Провалилась бы в глубокий обморок

Засыпаю в метро,
Как младший сын моего соседа по дому
Устраивается в кроне 70-летней груши,
Крича сверху, что это самое удобное в мире место для отдыха

Страдаю от любви,
Как пекинес, обогнавший хозяина,
Чтобы обратить на себя внимание,
Попадает под его ботинок "Clarks" цвета мокрого асфальта

Перехожу от теории к практике,
Как поэтесса Елена Фанайлова выезжает в Чечню
По заданию радио "Свобода",
Замещая арестованного в аэропорту Андрея Бабицкого

Просыпаюсь под сигналы точного времени,
Как забежавшая на минуту к знакомому служительница Русского музея
Возвращается от него утром на работу
Вспоминая, что она хотела вчера сделать дома

Провожаю девушку домой,
Как только что окончивший менеджерские курсы
С волнением подсчитывает на деловой встрече,
Сколько надо дать времени клиенту, чтобы высказаться

Ловлю такси,
Как школьники на так называемых сельхозработах
Пекут картошку в лесу, выкатывая первую попавшуюся
Руками в старых короткопалых перчатках

Нехотя ем хотдог,
Как уставший тридцатилетний фрилансер
Понимает, что его ставка
Не соответствует занятости

Выбираю свободу,
Как если бы к вам на улице подошёл
Творческого вида человек
И очень вежливо попросил десять рублей

Повторяю одно и тоже,
Как любой устаёт нажимать shift,
Когда пишет по-немецки деловое предложение,
Где каждое слово начинается с большой буквы

Живу размеренно,
Как если бы алкоголик
Нашёл своё идеальное сочетание градуса
И деньги для этого

Не хочу торговаться,
Как девушка, выбирая не очень подходящие, но красивые очки,
Решает, что важнее быть заметной,
Чем видеть самой

Веду девушку в кафе,
Как плывущий от берега человек
Вдруг понимает, что ещё дольше
Придётся плыть обратно

Чувствую себя на месте,
Как молодой человек с загипсованной ногой
Смело смотрит в глаза только что вошедшей и требовательно озирающейся старушке,
Сидя перед ней в вагоне метро

Думаю об однозадачной операционной системе DOS,
Когда вижу, как ты останавливаешься
Посередине улицы,
Чтобы рассказать мне одну историю

Не узнаю,
Как в дорогом кино с полным звёздным составом
Приходится делать вид, что актёры это просто некоторые люди
И мир существует без них, в целом не изменившись

Подчёркиваю свою индивидуальность,
Как объявляют имя потерявшегося пассажира на вокзале
И полная дама начинает двигаться
По направлению к справочному бюро

Первый раз делаю мониторинг,
Как юная девушка
С любовью, но не умеючи, занимается оральным сексом,
Пытаясь вспомнить, как это называется

Досасываю Чупа-чупс с сюрпризом
Как солдат Первой мировой
С проклятиями обнаруживает деревянную чурку
Под якобы цельным куском мыла, купленным у подростка-спекулянта

Почти не смотрю телевизор,
Как не ест колбасу
Работник мясомбината,
Собственными глазами видевший её ингредиенты.

Константин Рубахин

 

Нам умирать, любовь моя, привычно,
Да мы как будто никогда не жили.
Мы только этой болью дорожили,
Ее считая жизнью, как обычно.

А жизнь в своем излюбленном обличьи
Протягивала нам пустые руки,
По правилам назоновой науки
Всем языкам предпочитая птичий.

И воплощалась в каждой встречной кошке,
И пахла медом, хлебом и ночлегом,
И бинтовала наши раны снегом,
И врачевала наши раны ложью,

Прикидывалась бабочкой и небом,
Стеною дома и его жильцами,
Красотками, полями и дворцами,
И пахла медом, да. И пахла хлебом.

И хохотала, обнимая ветер,
Любила наши лица и одежды,
И нам дарила ночи и надежды,
И притворялась, что не знает смерти.

* * *

Заплати перевозчику пару монет, и спускайся в ладью
И смотри в эту серую, зябкую, мерзлую воду
И примеривай, словно пиджак, дармовую свободу,
На которую ты променял несвободу свою
Постарайся не думать о будущем-- просто молчи
Постарайся не помнить о прошлом-- вдыхай этот воздух
Слушай, как по волнам еле слышно разноситься отзвук
Скрип весла, то ли всхлип, то ли вскрик сонной птицы в ночи
Ты предчувствовал это, не правда ли, только молчал
И давай не устраивать здесь запоздалых истерик
Впереди не спеша проявляется серенький берег
И уже различим деревянный дощатый причал

* * *

Надышаться свободой на тысячу лет про запас
За последний, отмеренный скупо, назначенный час
Захлебнуться свободой—прости меня, это всерьез
Когда боль отступила и высохли капельки слез

Когда страх притаился внутри и на время забыт
А с вокзала доносятся песня и плач аонид
Ты не сможешь ни с кем разделить горький запах земли
Даже если доедешь туда, где костры разожгли

Даже если доедешь до самого края дорог
Там где ждут тебя тысячу лет, невзирая на срок
Там где жгут для тебя на кургане сигнальный огонь
Там где бродит в степи твой гнедой неоседланный конь

Так вдыхай напоследок свободу до самого дна
Вспоминай позабытые вечность назад имена
Вспоминай, даже если уже не припомнить лица
И не вздумай заплакать. Я буду с тобой до конца

Петрусевичюте Юлия

 

mrs.Flax,

Очень понравился первый стих, спасибо.

 

Каролина,

А она, кстати, ваша же)))))

 

mrs.Flax,

Одесситка....

А. Осиновский

Вдохновение это чушь
Заявляю с полным сознанием
Если мне захочется уж
Я такого насозидаю вам

Напишу про то и про это
И метафору справлю гладкую
Например, вы под солнечным светом
Словно ягода - вишня сладкая

Веселяся или тоскуя
Упражняясь в словесном движении
Про себя или громко рифмую
Я таблицу всю умножения

Не надеюсь на музу-женщину
От нее настроение неверное
Но поэт я! Хотя и не венчанный
С этой дамой капризной, наверное...

 

azazello321,

К твоему стихотворению, где ты написал, что автора не знаешь...Спросим, может помогут?

Стихотворение, размещённое сообщением №74...
Интернет говорит, что авторство принадлежит Дочери Ньерда...
Просвятите, кто скрывается за псевдонимом?

 

Не Фрейя ли? Та, которая вроде как богиня плодородия...
Утверждать не стану, но слыхала вроде
А как автора вамого звать не знаю.

 

Бессонница.

Среди давно исхоженных дорог,
дни тащатся некормленою клячей,
и, при попытке подвести итог,
вновь потерплю позорно неудачу,
поскольку достижений нет как нет,
одни вопросы – вечно без ответа,
вползаю в ночь. Бессонница как бред,
и кофе с коньяком, и им согрета
моя душа, но мир - лишь холодней,
на улице промозгло и туманно,
ночь тоже входит в цепь бескрылых дней,
ночь тоже составляет часть обмана.
Цепь фонарей, по пояс встав в туман,
дорогу метит в мир иных реалий,
из Шамбалы в волшебный Зурбаган,
Алмазной Сутры блещущие дали
переплелись с Евангельской тропой,
распятого Христа оплакал Будда,
и, сняв его с креста, омыл грозой,
пришедшей поглотить собой Иуду.
Они ушли в легенды, почерк их –
всё время замолкать на полуслове,
оставив нас, оглохших и немых,
уже готовых присягнуть на крови,
на чём угодно, только бы потом
идти назад размеренно и чинно,
и возвратиться вечером в свой дом,
и всё забыть… И вновь дорогой длинной
цепь фонарей пунктиром через ночь,
и тянет добежать до поворота,
но кофе… дом… дурные мысли прочь,
ещё усну, с утра ведь на работу…

Сместился центр Вселенной на балкон,
себя порой не слышно, так здесь тихо,
мир в темноте, он спит и видит сон…
Бессонница. В душе неразбериха.

( Олег Блажко)

 

Каролина,

Зацепилась я за Зурбаган.......)))))))

Жена у капитана
Хозяйка хоть куда —
И слово из кармана
Добудет без стыда.
И выгонит на вахту
Лентяев из кают
И выгодные фрахты
Купцы ей отдают.

Жена у капитана
Прочней, чем паруса —
Навстречу урагану
Шагнет глаза в глаза,
Удержит ставку даже
Играя баш на баш,
И вместе с экипажем
Пойдет на абордаж.

Жена у капитана —
В колоде верный туз.
Везет в чужие страны
Фрегат хороший груз —
И пряности и ткани
И рыбу и фасоль.
Когда-то, в Зурбагане,
Жена была — Ассоль.

* * *

Одиссей в Одессе провел неделю -
Семь кругов платанов, притонов, трюмов.
Рыбаки и шлюхи, дивясь, глядели
Как он ел руками, не пил из рюмок,
Золотой катал по столу угрюмо,
На цветастых женщин свистел с прищура,
И любая Розочка или Фрума
Понимала враз, что халда и дура.
Рыбаки хотели затеять бучу,
Но Язон Везунчик сказал ребятам:
«Он бросает ножик, как буря – тучу.
В этой драке лучше остаться рядом».
Одиссей допил свой кагор и вышел.
Мостовая кладка скребла мозоли.
Вслед за ним тянулся до самой крыши
Резкий запах весел, овец и соли.
…Не по-детски Одесса мутила воду.
Он базарил с псами вокруг Привоза,
Обошел сто лавок шитья «под моду»
И казались рыжи любые косы,
Остальное – серое, неживое.
Как твердил напев скрипача Арона:
«Уходить грешно, возвращаться – вдвое».
По пути из Трои – ни пня ни трона.
Одиссей дремал на клопастых нарах,
Покупал на ужин печенку с хреном,
Заводил друзей на блатных бульварах,
Отдыхал и лень отдавала тленом.
...«Пенелопа Малкес, белье и пряжа».
Завитушки слов, а внутри витрины
Покрывало: море, кусочек пляжа,
Козопас и пес, за спиной руины,
А по краю ткани волнами Понта
Синий шелк на белом ведет узорик.
И хозяйка, лоб промокнув от пота,
Улыбнулась – возраст. Уже за сорок.
У прилавка тяжко, а как иначе?
Сын-студент. В столице. На пятом курсе.
Хорошо б купить уголок для дачи:
Молоко, крыжовник, коза и гуси.
...До утра рыдала на вдовьей койке,
Осыпались слезы с увядшей кожи.
Кабы волос рыжий да говор – койне,
Как бы были с мужем они похожи!
Будто мало греков маслиновзорых
Проходило мимо закрытых окон...
Одиссей очнулся на куче сора
Лишь луна блестела циклопьим оком,
Да хрустели стыдно кусты сирени,
Да шумели волны о дальних странах...
Сорок зим домой, разгоняя тени,
Провожая в отпуск друзей незваных,
Памяти пути, покорясь, как птица,
Кочевые тропы по небу торя,
Чтоб однажды выпало возвратиться
В россыпь островов у родного моря.
Асфодель асфальта, усталость, стылость,
Узкоплечий гонор оконных впадин,
И вода на сохлых ресницах – милость
Дождевых невидимых виноградин.
И глядишь, как чайка, с пролета в реку,
Понимая ясно – не примут волны.
И зачем такая Итака греку?
Как ты был никто, так и прибыл вольный.
Чужаки обжили живьем жилище,
У былой любви телеса старухи.
Про погост Улисса расскажет нищий,
Молодым вином освежая слухи.
Рыжина проступит в белесых прядях —
Город, как жена, не простил измены.
Остается плюнуть и плыть, не глядя,
За края обкатанной Ойкумены.
…Завтра день светлее и небо выше,
Завтра корка хлеба прочней и горче.
Обходя сюжеты гомерьей вирши,
Парус над волной направляет кормчий.
И не знаю – будет ему удача,
Или сгинет в черных очах пучины.
Поперек судьбы и никак иначе
Выбирают имя и путь мужчины.

* * *

Возвращение в осень
Д. Олейнику

Аве, август!
Рябь рябины, облака на обороте
Иностранной,
Позабытой-позаброшенной открытки,
Мякоть яблок,
Разговоры о природе и породе…
Запах гари.
На осинах паутиновые нитки.

Пыль загара,
Золотые неумытые коленки.
Лень и благость
В сонном взоре перекрашенной блондинки.
Электричка
По кипрейному райку узкоколейки.
В душном баре
Из бокала вытекающие льдинки.

Вяжет губы
Кислый привкус недозрелых поцелуев.
Крыша неба
С каждым вечером прозрачнее и выше.
Скоро осень,
Время странников, купцов и ветродуев.
Это просто —
Рано утром встал-собрался да и вышел.

Ни тревоги
На дороге, ни печали, ни преграды.
Только листья,
Только яблоки да птицы кочевые.
Аве, август! Урожаи, травосборы, звездопады…
Наше счастье.
Время тронулось к зиме, а мы — живые.

Ника Батхен

 

Вертикально пробив облака,
проскользнув меж прибрежных камней,
луч нашарил полоску песка,
загорелую пару на ней.

Красных водорослей островки
колебались согласно волне,
и сверчки, как сухие стручки,
раскрываясь, трещали во вне…

…Вдруг спросила она: «Ты о чём
замолчал, погрузился куда?»
Он слегка передернул плечом
и ответил: «Да так, ерунда…»

И, придвинувшись ближе, она
капли пота смахнула с чела,
бормоча из наплывшего сна:
«Проследи, чтоб не села пчела».

Он прилежно стерёг, чтоб никто
не напал из носителей жал.
Нависая над рыжим плато
вертолет раздраженно брюзжал.

И мужчина, следя, как волна,
разогнавшись, творила кульбит,
размышлял, что, назавтра, сполна
расплатиться ему предстоит

за подружки полуденный сон,
склон, горячей скалы козырёк…
…и вообще, ни один Соломон
ни одну Суламифь не сберёг.

* * *


Снег на капоте старенького форда.
Вокзал. Буфет с попытками комфорта.
Пузырчатая — впрозелень — вода.
Любовники глотают капуччино,
и в верности клянутся до кончины,
не зная, что простятся навсегда.

Великое показывая в малом,
телеэкран гундосит сериалом,
рекламой, что манит на острова.
Бен Ладен наслаждается джихадом.
И со стены командует парадом
клыкастая кабанья голова.

Любовники оглохли и ослепли.
Жемчужный огонек блуждает в пепле
забытой сигареты. Пальцы мнут
салфетку с отпечатками помады.
О Господи, какой ещё Бен Ладен? —
до отправленья несколько минут.

Портал вокзала с треснувшим пилоном.
Снег, что наклонно гаснет над перроном.
Поправив шарф, она шепнёт: «Иди».
И он пойдёт подземным переходом,
кружа, плутая, бедствуя под сводом,
но выхода не видя впереди.

Ирина Евса

 

ну а лето такое - обняться и не дышать
под мостом рядом с кучей помоев сидит клошар
гладит спинку кошачью болезненно тонкой рукой
он вчера по ошибке поднял с мостовой
лихорадку в случайном свёртке - казалось, там хлеб

-как ты думаешь, кошка, возьмёт Он меня в подмётки?
кошка думает: что мне за дело. пойду за селёдкой
на Сент-Оноре

лихорадка приходит ночью к его изголовью
незаметно целует в покрытый испариной лоб
(это чувствуешь, будто бы в кость забивают гвозди)
кошка видит её насквозь, говорит между прочим
- ты не зарилась бы, дорогая, на добрых людей
не была бы бесплотной - не ушла б от моих когтей!
лихорадка в ответ хохочет

кошка думает: ладно бы, карма, дожди, жандармы -
от своей доброты он, похоже, совсем ослеп
этот мальчик и прошлую жизнь провисел под мостом в петле
за чужие грехи
а кого я любила сама, не считая селёдки?
что же, струшу сейчас? девять жизней - и лишь одна тень
да и та подыхает в полдень...
ну что же, вперёд
а не то он умрёт ведь

лихорадка приходит ночью, шаги тихи
со стены ей на спину кидается чья-то тень

***

над Парижем чаинками чёрные птицы кружат
под мостом
кошка маленькой каменной пастью скалится в синь
вдоль по берегу, руки в карманы, гуляет клошар
Сена после болезни стала казаться ещё красивей

да и лето такое - обняться и не дышать

Настя Романькова

 

Понравилось это стихотворение И.Евса.



Клоунада

Мне не снится твое окно,
Я не помню своей души.
Мне лишь клоуном быть дано,
Мои лица грустны и смешны.
Моя жизнь в миллионах глаз,
Крики, краски, паденья, смех.
Я не верю в счастливый час,
Я хочу убежать от всех.
Я хочу забыть этот свет,
Я хочу снять маску с лица,
Я хочу говорить "да" или "нет"
Без готового образца.
Мне не страшно теперь грешить.
Я не знаю молитв перед сном.
Я не помню своей души,
Мне не снится твое окно ...

Ксения Калесник, 9-а класс.

 

СЧИТАЛОЧКА ДЛЯ РОКСАНЫ

Опадают мысли созревшие, спелыми желудями
С дерева головы.
Что бы мы с вами не делали, милая,
Меня не хотели вы.
Принято за допущение -
отпущение сего греха без страха,
Куда как приятно.
Сердце невнятно бормочет,
Что не знает, чего хочет,
Но мы ему сейчас говорить не дадим.
Это – один.
Два.
Представьте, что молва права,
Что тело – формальность, тело – канва,
Прошитое наживую нить снами, словами,
Молитвами, битвами вторников с четвергами.
И оно считается с нами едва.
Только молю вас: на два - ищите слова.
Я вас заклинаю: ищите слова,
Слова, чтобы жить, чтобы на три – не заело внутри.
Не застряло три в чреве Ай-Петри, в ущелье губ,
В облаках ваших глаз, в кустарниках пальцев, в мураве волос,
Чтобы три – было всерьёз, чтобы ваш голос рос?
Чтобы онj пролилось эхом, чтобы звон стрекоз,
Смехом, смехом до слёз из облаков ваших глаз, Cпас,
Чтобы три было за нас и пело,
Пело внутри: нэй-нэй-нэй, ромалы.
Так и быть, так и решать.
Нить в нить, шаг в шаг.
А на четыре – решать, решать, Роксана...
А вы, вы опять вспять –
И вот уже пять.
И опять не взять вашей руки.
От тоски дохнет ваш Сирано, глохнет ваш Сирано,
Алло, алло, Роксана. Роксана? Это Сирано!
Четыре столетия вспять,
Роксана, мне вас захотелось обнять.
Роксана, сквозь одежду и пот вскользнуть в испод,
Четыре столетия после мне хочется вас взрослую,
милую девочку - жесть.
И это уже шесть.
И дыбом собачья шерсть.
Клыками рвёт, сучья пасть, страсть.
Пропасть, пропасть. Пропасть.
Из пасти спасти, унести,
заласкать, залатать, залелеять, залюбить
И замучить совсем. Роксана. Роксана…Семь…
Семь.
Это прорва, её не накормишь просом,
Это - прорубь, в неё прыгнешь и голым, и босым.
Это лучше не трогать, не пробовать просто.
Это восемь.
Вот и не дело – заделываться под дембеля,
Не отделаешься от тела, ударив под дых дерево.
Это девять.
А Сирано забивает желания в живот ногами,
Кляпами забивает рот. Тело делает дело,
Оно врёт, оно держит удар, но ему снова наставят.
Десять.
Нокаут. Десять. И меркнет свет.
Роксана?
ДА…или НЕТ?

Кира Левина.

 

Думаю, Сирано не одобрил бы К. Левину.
Мадлена де Робен не любила такие слова ... "жесть", "сучья пасть", "заделываться" ...
))

 

День,

А Ростан ?))))))))) А переосмысление следующими поколениями ?)))))

Нависала сталактитом неприятная подмышка
В сером плащике болонья, вся дождливо-удрученна,
Шел трамвай десятый номер, не скажу куда, а следом
Шел троллейбус, где сидела в окруженьи кривоногих
И бестрепетно зачатых, не умытых, но умятых
В образ квазисоциалов, в общем ехала девица.
Говорили, как придется, а молчали — королева
Крыши дома номер восемь и окрестных кондоминов.
Кто еще умел до неба дотянуться левой пяткой,
Языком ловить снежинки невесомые в сочельник,
Плакать долгими ночами так, что в городе напротив
Отрубалось все на свете, кроме серверов и мяса?!
В общем ехала, троллейбус сонным взором осеняя,
(не надейтесь принцам нынче на троллейбусах не катит).
Рядом думали о смерти и стреляли рупь на пиво,
Целовались, протирая позапрошлое сиденье,
Наблюдали, наблудили, напрудили, на пруду ли,
Дули дулам, гули-гули, до Гулага ветры дули,
В теснотесто тили-тили те ли люди разбудили?
Королева, нам ли плакать о придуманном фрегате,
Колотя в клавиатуру одиноковые пальцы?
Никого на этом свете не захватят наши сети,
А оттуда — ты же знаешь — только шорохи и стуки
Да плацкартные билеты на трамвай десятый номер.
Время спать и время сыпать, время сесть и ехать следом,
Освещая остановки, обещая — не вернуться,
Ощущая каждой шкурой, как ты дышишь, как ты дремлешь,
За секунду до проснуться перепробовав губами
Имя, имя, имя… Имя? Я давно его забыла
Под подушкой в старом доме — с Ленинградского вокзала
Ты туда доедешь, если пожелаешь, королева.
…Не забудь прислать с нарочным пару медных на дорогу…

Ника Батхен

 

mrs.Flax,

Почему-то возникла мгновенная ассоциация с Д.Хармсом, но если позволите- позже...А пока схожу в тему поэтов известных. Давно не посещал

 

vava,

Немного Хармс, но немного и Саша Черный.

 

mrs.Flax,

Да...Всё же засоряется голова с годами. Конечно! Конечно Чёрный!Я чувствовал незавершённость своей мысли- спасибо!!!

"Словом, чтенья всегда в изобилии -
Недосуг почитать лишь Вергилия,
Говорят: здоровенный талант!
Да еще не мешало б Горация —
Тоже был, говорят, не без грации...
А Шекспир, а Сенека, а Дант?"