Цитаты из книг

Оскар Уайльд (Портрет Дориана Грея)

 

"Вспоминая моих грустных шлюх" Г. Г. Маркес

 

Перечитал "В круге первом".

У меня устойчивое впечатление, что я уже не раз слышал\читал на форуме "Иначе не удержишь." в постах.

Да и не только это. ))

Это что же, за столько лет НИ-ЧЕ-ГО в методах удержания не сменилось? А как же многочисленные статьи в глянцевых журналах? А как же труды многочисленных психологв с бородами и без бород?

 

Нил, вот тебя прет не по-деццки. И тут продолжаешь бояться. Да нафик ты никому не нужен шоп тебя удержать, успокойся. Сокровище ...

 

Конечно, конечно. ))

 

Марк Леви “Каждый хочет любить”

 

зачем придумывать что то новое (которое не известно будет ли работать) когда есть хорошо известное, проверенное веками и поколениями средство!

это все отвлекает нас от главного - от крючка!
приведу в пример цитату из Роберта Шекли

 

"Мы даже и человеками-то быть тяготимся, – человеками с настоящим, собственным телом и кровью; стыдимся этого, за позор считаем и норовим быть какими-то небывалыми общечеловеками. Мы мертворожденные, да и рождаемся-то давно уж не от живых отцов, и это нам все более и более нравится. Во вкус входим. Скоро выдумаем рождаться как-нибудь от идеи."
***
"Я имел терпение высиживать подле этих людей дураком часа по четыре и их слушать, сам не смея и не умея ни об чем с ними заговорить. Я тупел, по нескольку раз принимался потеть, надо мной носился паралич; но это было хорошо и полезно. Возвратясь домой, я на некоторое время откладывал мое желание обняться со всем человечеством"

Достоевский. "Записки из подполья"

 

-"Легенда о птице, что поет лишь один раз в жизни .Однажды она покидает свое гнездо и летит искать куст терновника, и не успокоится, пока не найдет. Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип. И, возвышаясь над несказанной мукой, так поет, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей. Единственная, несравненная песня , и достается она ценой жизни. Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Бог улыбается в небесах. Ибо все лучшее покупается лишь ценою великого страдания. " ("Поющие в терновнике")

 

"Чтобы отыскать ее, он действительно готов был отправиться на край света, но Земля - шар, у нее много краев, и он не знал, в какую сторону ему ехать." (А.Дюма "Три Мушкетера")

"Жизнь - это четки, составленные из мелких невзгод, и философ, смеясь, перебирает их." ("Три Мушкетера")

 

“Обитаемый Остров” , братья Стругацкие

 

Лучше бы некоторые вещи не менялись. Хорошо, если б их можно было поставить в застекленную витрину и не трогать.

***
Вообще, если взять десять человек из тех, кто смотрит липовую картину и ревет в три ручья, так поручиться можно, что из них девять окажутся в душе самыми прожженными сволочами. Я вам серьезно говорю.

***

И она ушла. Мы с моряком сказали, что очень рады были познакомиться. Мне всегда смешно. Вечно я говорю «очень приятно с вами познакомиться», когда мне ничуть не приятно. Но если хочешь жить с людьми, приходится говорить всякое.
("Над пропастью во ржи"Д.Д.Сэлинджер)

 

Кен Кизи Над кукушкиным гнездом.

 

"Тот самый Мюнхгаузен"

 

Соглашусь

 

Юрий Вяземский, «Шут»

 

Цитаты из произведения «Мастер и Маргарита», (автор Михаил Булгаков)

Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится.

Правду говорить легко и приятно.

Люди, как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...

Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!
Так поражает молния, так поражает финский нож!

Бритый кот - это действительно безобразие, тысячу раз согласен признать это.

Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! (Воланд)

Каждому воздастся по его вере. (Воланд)

 

Чем меньше женщину мы любим
Тем больше нравимся мы ей
Тем ее быстрее губим
Средь обольстительных сетей...("Евгений Онегин" А.С.Пушкин)

 

Боже, помоги мне быть таким человеком, каким считает меня моя собака. \Януш Вишневский. Одиночество в Сети\

Они тратят время и силы, чтобы быть такими, как все, а я - на то, чтобы быть собой. Затраты одинаковые. Результат разный. \Мацуо Монро. Научи меня умирать\

Есть те, кому не все равно. И на этом все строится. Главное – встретить таких людей. \Сергей Минаев. Духless. Повесть о ненастоящем человеке\

Я помню, как я обнаружил, что есть другие. Другие люди! Помню, как случилось это, столь, казалось бы, очевидное открытие. Мне открылось, что все люди другие. Не такие же, как я, а другие. Все! И мир не населён мною, размноженным на миллиарды людей. Все другие люди они совершенно другие, а я другой для них. Вот так! Я помню, как это открылось мне, как я был ошеломлён и как в первый раз стал всматриваться людей, даже хорошо мне знакомых, после этого открытия. \Гришковец. Другие\

 

"Когда бог, спустившись с неба, вышел к народу из Питанских болот, ноги его были в грязи" Братья Стругацкие "ТББ"

"Кадавр жрал" А.и Б. Стругацкие "Понедельник.."

"Не шалю, никого не трогаю, починяю примус" М. Булгаков "Мастер и Маргарита"

"Бить будете, папаша?!" М.Булгаков "Собачье сердце"

"Да, сдаюсь, — сказал кот, — но сдаюсь исключительно потому, что не могу играть в атмосфере травли со стороны завистников!" М.Булгаков. "Мастер и Маргарита"

«Он опять перескочил через несколько страниц, стараясь забежать вперед и выяснить дату и обстоятельства своей смерти. Но, еще не дойдя до последнего стиха, понял, что ему уже не выйти из этой комнаты, ибо, согласно пророчеству пергаментов, прозрачный (или призрачный) город будет сметен с лица земли ураганом и стерт из памяти людей в то самое мгновение, когда Аурелиано Бабилонья кончит расшифровывать пергаменты, и что все в них записанное никогда и ни за что больше не повторится, ибо тем родам человеческим, которые обречены на сто лет одиночества, не суждено появиться на земле дважды.»
Маркес "Сто лет одиночества"

"...но невзирая на ее гримасы, невзирая на грубость жизни, опасность, ужасную безнадежность, я все-таки жил на самой глубине избранного мной рая - рая, небеса которого рдели как адское пламя, - но все-таки, рая."
В. Набоков "Лолита"

 

Собственно говоря, я даже не знаю, что такое любовь. Критерии отсутствуют полностью. Несчастная любовь — это я еще понимаю. А если все нормально? По-моему, это настораживает. Есть в ощущении нормы какой-то подвох. И все-таки еще страшнее — хаос...
("Заповедник")
------------------
Отделом спорта заведовал Верховский, добродушный, бессловесный человек. Он неизменно пребывал в глубоком самозабвении. По темпераменту был равен мертвому кавказцу. Любая житейская мелочь побуждала Верховского к тяжким безрезультатным раздумьям.
Однаждыя мимоходом спросил его:
— Штопор есть?
Верховский задумался. Несколько раз пересек мой кабинет. Потом сказал:
— Сейчас я иду обедать. Буду после трех. И мы вернемся к этому разговору. Тема интересная...
("Ремесло")
--------------------
Расходились мы около часу ночи. Шли и обсуждали Мусины проблемы. Зарецкий говорил:
— Здоровая, простите, баба, не работает, живет с каким-то дикобразом... Целый день свободна. Одевается в меха и замшу. Пьет стаканами. И никаких забот... В Афганистане, между прочим, льется кровь, а здесь рекой течет шампанское!.. В Непале дети голодают, а здесь какой-то мерзкий попугай сардины жрет!.. Так где же справедливость?
Тут я бестактно засмеялся.
— Циник! — выкрикнул Зарецкий.
Мне пришлось сказать ему:
— Есть кое-что повыше справедливости!
— Ого! — сказал Зарецкий. — Это интересно! Говорите, я вас с удовольствием послушаю. Внимание, господа! Так что же выше справедливости?
— Да что угодно, — отвечаю.
— Ну, а если более конкретно?
— Если более конкретно — милосердие...
("Иностранка")
Сергей Довлатов

 

Когда в городе еще не завыли сирены, я уже все знал.
Знал потому что - много таких "потому что" было вокруг меня. Прикосновение холодного ветра к открытой шее, будто кто-то мертвый тронул ее ледяными пальцами. Скрип трамвайных колес на стыке рельсов, крик вороны в темнеющем небе. Пульс горящих окон: затухающий, рваный. Последний.
Я вышел из трамвая, дошел до набережной и сел на первую попавшуюся скамейку. Закурил и закрыл глаза, чувствуя, как волоски на руках встают дыбом, точно превращаясь в мелкие острые иголки.
Сирены раскололи вечер надвое – время «До» и время «После», которого оставалось так мало.
Четырнадцать минут.
Их хватит на многое, если, конечно, не жадничать. Тратить по минуте. Закрыв глаза, я сидел и слушал, как мир вокруг меня стремительно сжимается. Он был уже мертв, но еще не понимал этого. И только отдельными искрами в нем, как в остывшем костре, светились те, кто никуда не торопился.

14 минут

- Атомная тревога! – заревели вечно молчащие динамики с фонарных столбов. – Атомная тревога! Это не учения! Внимание! Немедленно укройтесь в ближайших убежищах!
Он вздрогнул, потому что как раз стоял под рупором. Растерянно огляделся, ненужным уже движением прикрывая букет от ветра. И тут же увидел ее – она бежала от автобусной остановки, спотыкаясь, взмахивая сумочкой. Не отрывая глаз от его лица. Он следил за ней, и все другие прохожие казались угловатыми картонными силуэтами, покрытыми пеплом.
- Господи… Как теперь-то? – сказала она, схватив его за руку.
- Возьми цветы, - сказал он.

- С ума сошел? Какие цветы? – крикнула она.
- Возьми, - сказал он, - и отойдем, а то затопчут. Пойдем лучше в переулок, погуляем. Как раз успеем дойти до нашего любимого дерева.
Она вдруг успокоилась.
- Обещаешь?
- Конечно, - он улыбнулся, чувствуя, как все внутри леденеет от страха.

13 минут

Он выстрелил три раза и увидел, как директор оседает в кресле, дергаясь сломанной куклой и брызгая кровью - с шипением, как сифон.
- Nothing personal, - буркнул под нос, - just business…
Прицелился в секретаршу, которая стояла у двери кабинета на подгибающихся ногах, но передумал. Подойдя ближе, киллер аккуратно выдернул у нее из-под мышки кожаную папку.
- Бегите, - посоветовал мягко. Тут же заметил, что случайно испачкал штанину черных джинсов пылью, похлопал по ней ладонью.
- Бегите, правда. Может, успеете, - посоветовал еще раз и вышел.

12 минут

Старик сидел неподвижно и глядел на шахматную доску, где его черный король жался в угол, под защиту последних фигур. Его противник, если так можно было назвать старинного партнера по шахматам, только что откинулся назад, захрипел и упал со складной табуретки, царапая руками пиджак напротив сердца. Они встречались здесь, на Страстном бульваре, каждую пятницу – вот уже тридцать лет. Хороший срок.
Старик посмотрел вокруг. Где-то слышались гудки, звон стекол и скрежет бьющихся машин. Он проводил глазами странную пару – мужчину с острым худым лицом и его спутницу, прижимавшую к себе букет цветов. Мужчина обнимал девушку за плечи. Их взгляды скользнули по старику, не замечая.
Он поглядел на доску, потом, покашляв, вытянул худую руку и холодными пальцами аккуратно уложил короля на черную клетку.

11 минут

- Интересно, а если я сейчас уйду, не заплатив – вы меня арестуете? – Сергей повертел в пальцах золотую печатку, потом поглядел на продавщицу за витриной ювелирного салона. Она его не услышала – стояла с белым лицом, и трясущимися руками бесконечно поправляла и поправляла кулон на шее. «Мама, ма-а-а-ма, хватит, ну хватит!», - вторая девушка визжала в углу, но сирены заглушали ее голос. Охранник тупо поглядел на Сергея, потом вдруг сорвался с места, подбежал к визжащей продавщице и два раза сильно ударил ее по лицу.
- Заглохни, ****!
- Нехорошо, земляк, - улыбаясь, громко сказал ему Сергей. Он надел печатку на палец и сунул руку в карман дорогого пальто.
- Че? – заорал охранник, двигаясь на него. Сергей увидел капли пота на лбу, и секунду разглядывал их, думая о том, что печатка сидит на пальце как надо – не жмет и не болтается. Потом достал из кармана пистолет и выстрелил охраннику в лицо.

10 минут

Они сидели в остановившемся трамвае и передавали друг другу бутылку коньяка.
- Плохо получилось, - сказал Андрей. Он попытался улыбнуться, но нижняя челюсть прыгала, и лицо белело с каждым глотком, - неохота так умирать.
- Может все-таки учения?.. – возразил Димка, но тут же осекся.
- Жаль, что не доехали до Пашки. У него сейчас как раз все собрались. День рождения, дым столбом наверно…
- Думаешь, легче было бы?
Андрей подумал.
- Нет, - сказал он. – Не легче. Ладно, давай еще по глотку. Закусывай, торт все равно не довезем.
Он посмотрел в окно.
- Гляди, живут же люди.
На перекрестке высокий человек в пальто расстреливал черный джип. Каждый раз он тщательно и долго целился - похоже, очень хотел сшибить выстрелом антенну, но у него никак не получалось. Расстреляв патроны, он махнул рукой и облокотился на капот.
- Приехали, - усмехнулся Димка. Он сделал глоток коньяка и поморщился.

9 минут

- Давно хотел тебе сказать… - он закончил щелкать пультом, с одного шипящего пустым экраном канала на другой, и оставил телевизор в покое.
- Что? – вяло отозвалась она.
- Никогда тебя не любил. Надо было тебя еще тогда, в Крыму утопить. Подумали бы, что несчастный случай.
- Сволочь! – она ударила его по щеке. Перехватив руку, он резко выкрутил ее. Когда жена завизжала и согнулась от боли, погнал ее к открытому балкону, сильнее выгибая локоть.
- Не надо! – она попыталась уцепиться длинными ногтями за дверной косяк. Ноготь сломался и остался торчать в щели.
Он выбросил ее с балкона, сам еле удержавшись у перил. Посмотрел, как тело шлепнулось на асфальт – звука было не слышно, все перекрывали сирены.
Закурил. Десять лет уже не чувствовал вкуса сигаретного дыма, потому что так хотела жена. Выдохнул, затянулся глубже.

8 минут

Люди бежали по улице – в разные стороны, кто куда. Натыкались друг на друга, падали, кричали и ругались. Один только нищий смирно сидел у забора, кутаясь в драный плащ. Шапку, в которой бренчала какая-то мелочь, давно запинали на другую сторону тротуара, но он за ней не торопился. Замер, вздрагивая, опустил нечесаную голову.
- На тебе, - кто-то бросил на колени нищему пистолет с оттянутым назад затвором, - я сегодня добрый. Один патрон там еще остался вроде. Сам разберешься.
Нищий не поднял голову, исподлобья проводил глазами ноги в черных джинсах, мазок пыли на штанине. Смахнул пистолет на асфальт, завыл тихо, раскачиваясь из стороны в сторону. Рядом, осторожно косясь блестящим взглядом, опустился голубь, клюнул какую-то крошку.

7 минут

В кинотеатре кого-то убивали, толпа пинала ворочающееся под ногами тело, возившее по полу разбитым лицом.
- Не смотри, - он ласково взял ее за подбородок, повернул к себе, поцеловал в губы.
- Я и не смотрю, - она храбро пожала плечами, хотя видно было, что напугана.
- Я тебя не брошу, - сказал он тихо.
- Что? – девушка не услышала, заткнула уши, громко закричала:
- Как эти сирены надоели! Я тебя совсем не слышу!
- И не слушай! – крикнул он в ответ. – Я тебя все равно не отпущу!
- Правда?
- Конечно!
Несколькими секундами позже их застрелил заросший грязной щетиной нищий, у которого откуда-то оказался пистолет. В обойме было всего два патрона, и нищему не хватило, чтобы застрелиться самому.
- Твари! Чтоб вы сдохли! – он кричал еще долго, но его никто не слушал, только двое парней в пустом трамвае рядом, руками ели торт.

6 минут

- Ты так быстро все сделала, - сказал он, - спасибо, Маша… И сирен этих почти не слышно.
- Молчи, - строго приказала человеку в кровати высокая женщина, - тебе говорить нельзя.
- Теперь-то уж что толку? – хрипло засмеялся-закашлял он. – Чудная ты, Маша. Так и будем врачей слушаться?
Она заботливо подоткнула ему одеяло, сама села рядом, глядя на острый профиль в полумраке комнаты.
- Маша, - он слова зашевелился, поднял голову, - почитай что-нибудь?
- Хочешь Бродского? – спросила она, не шевелясь.
- Очень.
Ей не нужно было тянуться за книгой и включать свет. Еле шевеля губами, почти беззвучно, она начала:

- Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это –
города, человеков, но для начала зелень…

5 минут

- Мама, нам долго здесь сидеть? – спросил из глубины молчаливо дышащего вагона детский голос.
- Тихо. Сколько скажут, столько и будем сидеть, - шикнула женщина. И снова все затихли, только дышала толпа – как один смертельно раненый человек.
- Выйдем на перрон? – спросил машинист своего сменщика.
- Зачем? В кабине хоть не тесно. А там сейчас сплошная истерика, особенно когда эскалаторы отключили.
Машинист прислушался.
- Вроде тихо, - он пожал плечами.
- Это пока. Ты погоди еще немного.
- Да скоро будет уже все равно, сам знаешь. Мы же на кольцевой. Здесь все завалит.
- Это точно.
Не сговариваясь, оба закурили.
- Прямо пилотом себя чувствую, - сказал сменщик. – Как будто самолет падает, и уже чуть-чуть осталось. Только на покурить.
- Самолет, метро – то же самое, только без крыльев, - попытался пошутить машинист.
Оба невесело посмеялись. Потом сменщик щелкнул тумблером, и фары поезда погасли.

4 минуты

За углом кто-то играл на гитаре, нестройный хор старательно вытягивал слова песни. Саша поднялся по темной лестнице на верхний этаж дома. Сначала ему показалось, что на лестничной площадке никого нет, но потом он услышал тихий плач у двери, обитой красным дерматином.
- Ну? Чего ревешь? – Саша присел на корточки перед маленькой девочкой в красном комбинезоне.
- Страшно… - сказала она, поглядев на него серыми глазами. – Мне мама дверь не открывает. Они с папой ругались сильно, а потом замолчали, я через дверь слышала.
- Замолчали – это плохо, - серьезно сказал Саша. – Слушай, хочешь на крышу? Сверху все видно далеко-далеко.
- На крышу нельзя, - девочка помотала головой, плача зареванное лицо в ладошки. Саша аккуратно отвел ладошки от лица, подмигнул серым глазам.
- Сегодня можно. Я же не чужой дядька, а твой сосед снизу. Вот честно-честно. Пойдем, сама посмотришь.
Грохоча листами железа, они взобрались на самый верх крыши. Саша крепко держал девочку за руку.
- Ага. Вот мы и пришли, - он огляделся, потом снял свой плащ и постелил его прямо на ржавую жесть, - садись. Хорошо видно?
- Да, - девочка, не отрываясь, смотрела в небо.
- Ну и замечательно. Посидим, а потом и мама вернется, и папа…
Саша растянулся рядом, заложив руки за голову, и тоже начал смотреть на облака, гадая про себя – успеет он или нет заметить ракету.

3 минуты

Город затихал. Я сидел на скамейке, по-прежнему не открывая глаз, чувствуя, как люди забиваются поглубже в щели, чтобы спрятаться, хотя прятаться было бесполезно. Те, кому повезет выжить, были отсюда далеко. А я не считался, я даже не отбрасывал тень, сидя под тускнеющим фонарем.
Две минуты.
Ветер перестал дуть. Время сжималось, стремительно скручивалось в клубок, потому что миллионы человек сейчас думали только об одном – как бы замедлить эти минуты. Никогда не бывает так, как хотят все. Неторопливые и торопливые, они были на равных, хотя у первых в запасе оказалось несколько лишних мгновений.
Минута.
В небе будто кто-то прочертил белую полоску. Она все удлинялась, и впереди сияла раскаленная точка – словно метеорит, который сейчас упадет, оставив после себя просто маленькую воронку. «Маленькую! – взмолился я, не разжимая губ. – Пожалуйста! Маленькую! И чтоб все потом вернулись, вышли, убрали мусор, снова стали такими как раньше!»
В мире была тишина, и я понял, что меня никто не слушает. Скоро этот город превратится в стеклянный пузырь, застывший, навечно вплавленный в корку земли.

А я? Ведь я останусь?
Останусь?
Но что я скажу?
И куда пойду, расправляя обгоревшие крылья, покрытые мертвым стеклом?

 

«А когда ты в первый раз заметил, Веничка, что ты дурак?»
А вот когда. Когда я услышал, одновременно, сразу два полярных упрека: и в скучности, и в легкомыслии. Потому что если человек умен и скучен, он не опустится до легкомыслия. А если он легкомыслен да умен — он скучным быть себе не позволит. А вот я, рохля, как-то сумел сочетать.
И сказать, почему? Потому что я болен душой, но не подаю и вида. Потому что, с тех пор, как помню себя, я только и делаю, что симулирую душевное здоровье, каждый миг, и на это расходую все (все без остатка) и умственные, и физические, и какие угодно силы. Вот оттого и скушен. Все, о чем вы говорите, все, что повседневно вас занимает, — мне бесконечно посторонне. Да. А о том, что меня занимает, — об этом никогда и никому не скажу ни слова. Может, из боязни прослыть стебанутым, может, еще отчего, но все-таки — ни слова.
Помню, еще очень давно, когда при мне заводили речь или спор о каком-нибудь вздоре, я говорил: „Э! И хочется это вам толковать об этом вздоре!“» А мне удивлялись и говорили: «Какой же это вздор? Если и это вздор, то что же тогда не вздор?» А я говорил: «О, не знаю, не знаю! Но есть».
Я не утверждаю, что теперь — мне — истина уже известна или что я вплотную к ней подошел. Вовсе нет. Но я уже на такое расстояние к ней подошел, с которого ее удобнее всего рассмотреть.
И я смотрю и вижу, и поэтому скорбен. И я не верю, чтобы кто-нибудь еще из вас таскал в себе это горчайшее месиво — из чего это месиво, сказать затруднительно, да вы все равно не поймете, но больше всего в нем „скорби“» и «страха». Назовем хоть так. Вот: «скорби» и «страха» больше всего, и еще немоты. И каждый день, с утра, «мое прекрасное сердце» источает этот настой и купается в нем до вечера. У других, я знаю, у других это случается, если кто-нибудь вдруг умрет, если самое необходимое существо на свете вдруг умрет. Но у меня-то ведь это вечно! — хоть это-то поймите!
Как же не быть мне скушным и как не пить кубанскую? Я это право заслужил. Я знаю лучше, чем вы, что „мировая скорбь“ — не фикция, пущенная в оборот старыми литераторами, потому что я сам ношу ее в себе и знаю, что это такое, и не хочу этого скрывать. Надо привыкнуть смело, в глаза людям, говорить о своих достоинствах. Кому же, как не нам самим, знать, до какой степени мы хороши?
К примеру: вы видели „Неутешное горе“» Крамского? Ну конечно, видели. Так вот, если бы у нее, у этой оцепеневшей княгини или боярыни, какая-нибудь кошка уронила бы в эту минуту на пол что-нибудь такое — ну, фиал из севрского фарфора — или, положим, разорвала бы в клочки какой-нибудь пеньюар немыслимой цены — что ж она? Стала бы суматошиться и плескать руками? Никогда бы ни стала, потому что все это для нее вздор, потому что на день или на три, но теперь она «выше всяких пеньюаров и кошек и всякого севра»!»
Ну так как же? Скушна эта княгиня? Она невозможно скушна и еще бы не была скушна! Она легкомысленна? В высшей степени легкомысленна!
Вот так и я. Теперь вы поняли, отчего я грустнее всех забулдыг? Отчего я легковеснее всех идиотов, но и мрачнее всякого дерьма? Отчего я и дурак, и демон, и пустомеля разом?»

Венедикт Ерофеев

 

Сесилия Ахерн, «Посмотри на меня»

Сесилия Ахерн, «Там, где ты»

 

"Тому, кто силён как бык, усерден как пчела, пашет как лошадь и приходит домой уставший как собака — следовало бы провериться у ветеринара, ибо очень велик шанс, что он осёл" © Клаус Кобьёлл "Мотивация в стиле ЭКШН"

 

В таком же синем комбинезоне, но крупный, рыжий, с остриженной каторжанской головой вошел Бобынин. Он проявил столько интереса к обстановке кабинета, как если бы здесь бывал по сту раз на дню, прошел; не задерживаясь, и сел, не поздоровавшись. Сел он в одно из удобных кресел неподалеку от стола министра и обстоятельно высморкался в не очень белый, им самим стиранный в последнюю баню платок.
Абакумов, несколько сбитый с толку Прянчиковым, но не принявший всерьез легкомысленного юнца, был доволен теперь, что Бобынин выглядел внушительно. И он не крикнул ему: "встать!", а, полагая, что тот не разбирается в погонах и не догадался по анфиладе преддверий, куда попал, спросил почти миролюбиво:
- А почему вы без разрешения садитесь?
Бобынин, едва скосясь на министра, еще кончая прочищать нос при помощи платка, ответил запросто:
- А, видите, есть такая китайская поговорка: стоять - лучше, чем ходить, сидеть - лучше, чем стоять, а еще лучше - лежать.
- Но вы представляете - кем я могу быть?
Удобно облокотясь в избранном кресле, Бобынин теперь осмотрел Абакумова и высказал ленивое предположение:
- Ну - кем? Ну, кто-нибудь вроде маршала Геринга?
- Вроде кого???..
- Маршала Геринга. Он однажды посетил авиазавод близ Галле, где мне пришлось в конструкторском бюро работать. Так тамошние генералы на цыпочках ходили, а я даже к нему не повернулся. Он посмотрел-посмотрел и в другую комнату пошел.
По лицу Абакумова прошло движение, отдаленно похожее на улыбку, но тотчас же глаза его нахмурились на неслыханно-дерзкого арестанта. Он мигнул от напряжения и спросил:
- Так вы что? Не видите между нами разницы?
- Между вами? Или между нами? - голос Бобынина гудел как растревоженный чугун. - Между нами отлично вижу: я вам нужен, а вы мне - нет!
У Абакумова тоже был голосок с громовыми раскатами, и он умел им припугнуть. Но сейчас чувствовал, что кричать было бы беспомощно, несолидно. Он понял, что арестант этот - трудный. И только предупредил:
- Слушайте, заключенный. Если я с вами мягко, так вы не забывайтесь...
- А если бы вы со мной грубо - я б с вами и разговаривать не стал, гражданин министр. Кричите на своих полковников да генералов, у них слишком много в жизни есть, им слишком жалко этого всего.
- Сколько нужно - и вас заставим.
- Ошибаетесь, гражданин министр! - И сильные глаза Бобынина сверкнули открытой ненавистью. - У меня ничего нет, вы понимаете - нет ничего! Жену мою и ребенка вы уже не достанете - их взяла бомба. Родители мои - уже умерли. Имущества у меня всего на земле - носовой платок, а комбинезон и вот белье под ним без пуговиц (он обнажил грудь и показал) - казенное. Свободу вы у меня давно отняли, а вернуть ее не в ваших силах, ибо ее нет у вас самих. Лет мне отроду сорок два, сроку вы мне отсыпали двадцать пять, на каторге я уже был, в номерах ходил, и в наручниках, и с собаками, и в бригаде усиленного режима - чем еще можете вы мне угрозить? чего еще лишить? Инженерной работы? Вы от этого потеряете больше. ... Вообще, поймите и передайте там, кому надо выше, что вы сильны лишь постольку, поскольку отбираете у людей не всё. Но человек, у которого вы отобрали всё - уже не подвластен вам, он снова свободен.
Солженицын."В круге первом"

 

Джек Лондон
Смирительная рубашка

Я был этим человеком во всех его рождениях, во всех его устремлениях. И я остаюсь им сегодня, когда жду смерти, на которую обречен законом, созданным мною же много тысяч лет тому назад и уже сотни раз обрекавшим меня на ту же самую смерть.

И, созерцая это мое бесконечное прошлое, я вижу в нем следы многих благотворных влияний, и главное из них — любовь к женщине, любовь мужчины к единственной избраннице его сердца.
Я вижу себя этим единым человеком — любящим, вечно любящим.

Да, я был великим воином, но сейчас, когда я сижу здесь и взвешиваю все свое прошлое, мне кажется, что самым высоким во мне была способность любить. Именно потому, что я любил великой любовью, я и был великим воином.

Порой мне кажется, что история мужчины — это всегда история его любви к женщине. И все мое прошлое, о котором я пишу сейчас, — это воспоминание о моей любви к женщине. Всегда, все десятки тысяч моих жизней, во всех моих обликах я любил ее.

Я люблю ее и сейчас. Мои сны полны ею, и о чем бы я ни грезил наяву, мои мысли в конце концов всегда обращаются к ней. И всюду она — вечная, великолепная, несравненная женщина.

Поймите меня правильно. Я не пылкий неоперившийся юнец, я человек, чья молодость давно прошла, чье тело искалечено, человек, которому скоро предстоит умереть. Я ученый и философ.

Я, как и все поколения философов до меня, знаю женщину такой, какова она есть, знаю ее слабости, ее мелочность, беззастенчивость и коварство; я знаю, что ноги ее прикованы к земле, а глаза никогда не видели звезд. Но… вечно остается то, от чего нельзя уйти:

ноги ее прекрасны, глаза ее прекрасны, руки и грудь ее — это рай, чары ее властны над ослепленными мужчинами, как ничто другое, и как полюс волей или неволей притягивает стрелку компаса, так она притягивает к себе мужчину.

Женщина заставляла меня смеяться над смертью и расстоянием, презирать усталость и сон. Я убивал, убивал часто — из любви к женщине, или теплой кровью скрепляя наш брачный пир, или смывая пятно ее благосклонности к другому. Я шел на смерть, на бесчестье, предавал друзей и принимал горчайшую из судеб — и все ради женщины, а вернее сказать, ради меня самого, потому что я жаждал ее превыше всего. И бывало, я лежал среди колосьев, томясь по ней, чтобы хоть на миг увидеть ее, когда она пройдет мимо, и насытить мой взгляд прелестью ее плавной походки, красотой ее волос, черных, как ночь, или каштановых, или льняных, или пронизанных золотом солнца.

Ибо женщина прекрасна… в глазах мужчины. Она сладка для его уст и ароматна для его обоняния, она огонь в его крови и гром победных труб, и для его ушей нет музыки нежнее, чем.

ее голос. И ей дана власть потрясать его душу, которую не могут потрясти даже титаны света и мрака. И, созерцая звезды, мужчина всегда находил для нее место в своем далеком, воображаемом раю, ибо без нее — без валькирии или гурии — для него не было бы рая. И даже песнь меча в разгаре битвы не так сладка, как та песнь, которую женщина поет мужчине, всего лишь влюбленно вздохнув во мраке, засмеявшись лунной ночью или просто пройдя мимо своей плавной походкой, когда он лежит в траве, охваченный томлением.

Я умирал из-за любви.

 

Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. (Михаил Булгаков, "Мастер и Маргарита")

Ты всегда можешь взять больше, чем ничего. (Льюис Кэрролл, "Алиса в Стране Чудес")

Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом. Мой цветок напоил благоуханием всю мою планету, а я не умел ему радоваться. (Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц")

Кто виноват, что люди несчастны и не умеют жить, имея впереди по шестидесяти лет жизни? (Федор Михайлович Достоевский, "Идиот")

 

"Человек забывает свою вину,когда исповедался в ней другому,но этот последний обыкновенно не забывает её." Фридрих Ницше. Вина-исповедь.

 

Он не ответил ни на один мой вопрос, но ведь когда краснеешь, это значит «да», не так ли? (Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц")

Сперва сядь вон там, поодаль, на траву — вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись немножко ближе...(Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц")

У каждого человека свои звезды. (Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц")

У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей. (Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц")

Цветы слабые. И простодушные. И они стараются придать себе храбрости. Они думают если у них шипы, их все боятся. (Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц")

Я не трава — тихо заметил цветок. (Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц")

 

зачем их цитировать? их читать надо..........

 

... Недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжело больны, или втайне ненавидят окружающих.

-Это водка? - слабо спросила Маргарита.
Кот подпрыгнул на стуле от обиды.
-Помилуйте, королева, - прохрипел он, - разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!

(М.Булгаков "Мастер и Маргарита")

 

Однако «общество» не оценило бы этой прохладной темноты, этого счастливого безмолвия: «общество» предпочитает фальшивый блеск настоящему свету. И хуже всего, что оно старается отставить настоящие предметы на задний план, как второстепенные! - общество предпочитает еду и увеселение всякой литературе, даже самой великой. (Брем Стокер "Скорбь Сатаны")

 

Не хрюкай! Выражай свои мысли как-нибудь по-другому!

От уксуса - куксятся, - продолжала она задумчиво, от горчицы - огорчаются, от лука - лукавят, от вина - винятся, а от сдобы - добреют. Как жалко, что об этом никто не знает...Все было бы так просто. Ели бы сдобу - и добрели!

Встретить бы кого-нибудь разумного для разнообразия!

Знаешь, одна из самых серьезных потерь в битве - это потеря головы.

Берешь палочку и ставишь ее на голову, чтобы волосы вились вокруг нее, как плющ. Волосы почему падают? Потому что свисают вниз. Ну а вверх падать невозможно! Это мое собственное изобретение!

Ты всегда можешь взять больше, чем ничего.

Чем ниже моя голова, тем глубже мои мысли!

В ответ он снова грустно вздохнул, а когда Алиса подняла глаза, бедного Комара на ветке уже не было - должно быть, его унесло собственным вздохом.

(Л.Кэрролл "Алиса в стране Чудес")​

 

Подборка:


— Я… я девочка, — сказала Алиса, не вполне уверенно.
— Так я тебе и поверила! — ответила Голубка с величайшим презрением. — Не мало повидала я на своем веку разных девочек, но чтобы у девочки была та-а-а-кая шея! Нет, не на дуру напала! Ты змея, вот кто ты такая! И лучше не ври! Ты мне еще скажешь, что никогда яиц не ела.
— Яйца я, конечно, ела, — сказала Алиса — она была на редкость правдивый ребенок. — Девочки ведь тоже едят яйца.


У котят есть одна неприятная привычка (как заметила Алиса); что им ни говори, они в ответ всегда мурлычут.

Если не знаете, что сказать, говорите по-французски, на ходу держите пятки вместе, носки врозь и не забывайте, кто вы!

Не понимаю, как он может когда-нибудь окончить, раз он и не собирается начинать

— Ну что ж, ничего, – подумала она, – ведь из него мог выйти очень противный мальчишка. А так получился очень симпатичный поросенок!

Потом-то Алиса удивлялась, как это она не удивилась, но ведь удивительный день еще только начался, и нет ничего удивительного, что Алиса еще не начала удивляться

Уверенность и безрассудство - две стороны одной медали

Эта странная девочка просто обожала раздваивать себя, становясь двумя девочками одновременно.

— А что это за звуки, вон там? – спросила Алиса, кивнув на весьма укромные заросли какой-то симпатичной растительности на краю сада.
— А это чудеса, – равнодушно пояснил Чеширский Кот.
— И.. И что же они там делают? – поинтересовалась девочка, неминуемо краснея.
— Как и положено, – Кот зевнул. – Случаются…

— Если бы никто не совал носа в чужие дела, — проворчала Герцогиня, — мир завертелся бы куда быстрей, чем сейчас.
— Ну и что же тут хорошего? — с готовностью подхватила Алиса, обрадовавшись долгожданному случаю блеснуть своими познаниями. — Представляете, какая бы началась путаница? Никто бы не знал, когда день, когда ночь! Ведь тогда бы от вращения…
— Кстати, об отвращении! — сказала Герцогиня. — Из отвратительных девчонок делают отбивные котлеты

Алиса засмеялась. -- Это не поможет! -- сказала она. -- Нельзя поверить в невозможное.
- Просто у тебя мало опыта, -- заметила Королева. – В твоем возрасте я уделяла этому полчаса каждый день. В иные дни я успевала поверить в десяток невозможностей до завтрака".



— Ничего не поделаешь, — возразил Кот. — Все мы здесь не в своем уме — и ты, и я!
— Откуда вы знаете, что я не в своем уме? — спросила Алиса.
— Конечно, не в своем, — ответил Кот. — Иначе как бы ты здесь оказалась?
Довод этот, показался Алисе совсем не убедительным, но она не стала спорить, а только спросила:
– А откуда вы знаете, что вы не в своем уме?
– Начнем с того, что пес в своем уме. Согласна?
– Допустим, – согласилась Алиса.
– Дальше, – сказал Кот. – Пес ворчит, когда сердится, а когда доволен, виляет хвостом. Ну, а я ворчу, когда я доволен, и виляю хвостом, когда сержусь. Следовательно, я не в своем уме.
– По-моему, вы не ворчите, а мурлыкаете, – возразила Алиса. – Во всяком случае, я это так называю.
– Называй как хочешь, – ответил Кот. – Суть от этого не меняется.


Отсюда мораль: что-то не соображу.

— Серьёзное отношение к чему бы то ни было в этом мире является роковой ошибкой.
— А жизнь – это серьёзно?-Спросила Алиса.
— О да, жизнь – это серьёзно! Но не очень…-Ответил Чеширский кот.

— … А уж кто хочет по-настоящему углубиться в науку, тот должен добраться до самого дна! Вот это и называется Законченное Низшее Образование! Но, конечно, это не каждому дано!..
— Мне вот так и не удалось по-настоящему углупиться! Не хватило меня на это. Так я и остался при высшем образовании…



Только дураки считают, что страдания - справедливая плата за оригинальность

только дураки думают что чай успокаивает нервы,они просто не были на настоящем чаепитии...кружка чая - как укол адреналина в самое сердце

В третьих, с юмором плохо. Ну как вам сказать?
Если шутку он где-то услышит,
Как жучок, цепенеет, боится понять
И четыре минуты не дышит.

- Можешь пожать мне руку, я не гордый!

В ту же секунду Алиса не раздумывая ринулась за ним. А кой о чем подумать ей не мешало бы - ну хоть о том, как она выберется обратно!

Не все ли равно, о чем спрашивать, если ответа все равно не получишь, правда?

(Льюис Кэрролл)

 

Лариса . Мы, Сергей Сергеич, скоро едем в деревню.

Паратов . От прекрасных здешних мест?

Карандышев . Что же вы находите здесь прекрасного?

Паратов . Ведь это как кому; на вкус, на цвет образца нет.

Огудалова . Правда, правда. Кому город нравится, а кому деревня.

Паратов . Тетенька, у всякого свой вкус: один любит арбуз, другой свиной хрящик.

Огудалова . Ах, проказник! Откуда вы столько пословиц знаете?

Паратов . С бурлаками водился, тетенька, так русскому языку выучишься.

Карандышев . У бурлаков учиться русскому языку?

Паратов . А почему ж у них не учиться?

Карандышев . Да потому, что мы считаем их…

Паратов . Кто это: мы?

Карандышев (разгорячись) . Мы, то есть образованные люди, а не бурлаки.

Паратов . Ну-с, чем же вы считаете бурлаков? Я судохозяин и вступаюсь за них; я сам такой же бурлак.

Карандышев . Мы считаем их образцом грубости и невежества.

Паратов . Ну, далее, господин Карандышев!

Карандышев . Все, больше ничего.

Паратов . Нет, не все, главного недостает: вам нужно просить извинения.

Карандышев . Мне — извиняться!

Паратов . Да, уж нечего делать, надо.

Карандышев . Да с какой стати? Это мое убеждение.

Паратов . Но-но-но-но! Отвилять нельзя.

Огудалова . Господа, господа, что вы!

Паратов . Не беспокойтесь, я за это на дуэль не вызову: ваш жених цел останется; я только поучу его. У меня правило: никому ничего не прощать; а то страх забудут, забываться станут.

Лариса (Карандышеву) . Что вы делаете? Просите извинения сейчас, я вам приказываю.

Паратов (Огудаловой) . Кажется, пора меня знать. Если я кого хочу поучить, так на неделю дома запираюсь да казнь придумываю.

Карандышев (Паратову) . Я не понимаю.

Паратов . Так выучитесь прежде понимать, да потом и разговаривайте!

Огудалова . Сергей Сергеич, я на колени брошусь перед вами; ну, ради меня, извините его!

Паратов (Карандышеву) . Благодарите Хариту Игнатьевну. Я вас прощаю. Только, мой родной, разбирайте людей! Я еду-еду, не свищу, а наеду — не спущу.

Бесприданница.Островский.

 

Праздность, порочность, сумасбродство и себялюбие женщин делают мужчин грубыми и эгоистами.

(Брем Стокер "Скорбь Сатаны")

 

Монолог Печорина о нежелании жениться:

"...Отчего я так дорожу своей свободой? Что мне в ней? Куда я себя готовлю?"

 

Из цикла "Люди в клетках"

- Радио рум! - позвал он их.
- Да, сэр, вы уже здесь? Погода не выглядит рабочей! - ответил ему полный секса женский голос с придыханием ( и что только не привидится моряку в этом голосе!).
- Да, мэм, я только что об этом думал (ога, всю ночь не спал). Мы будем кататься вокруг и ждать улучшения.
- Хорошо, сэр, имя капитана.
- Мистер Пир Рассмусен, мэм.
- По буквам, пожалуйста!
- Папа, эко, ромио ...
- Ваше время прибытия зарегистрировано, сэр. Дежурьте на этом канале. Out!
Ну, конечно же, и он никакой не "сэр", и эта дама - вовсе не "мэм". Не говоря уже о "мистере". Он когда только приехал, всех жутко смешил своей способностью корчить гримасы. С легкой руки повара к нему тут же прилипло прозвище "Евгений Ваганыч". Но позже, когда оказалось, что он совсем даже и не смешной, а очень даже и печальный, имя легко трансформировалось во "Влагалыч", и даже, бывало - "Аналыч".
Розыскивал его как-то по всему пароходу. Нигде нет. Ну просто исчез человек! Звонит Джордж на мостик. Джонни берет трубку.
- Аллёёу!
- Я ищу Влагалыча
- Аналыча?
- Вла-га-лы-ча!
- Аааа, Аналыча? - не сдается Джонни.
- Джонни, я продиктую по буквам, но тогда тебе станет стыдно. Мне нужен Влагал Аналыч! Именно он! Да!
- Ну так бы сразу и сказал. Нету его!
Ну так вот, Джордж - не сэр. Дамочка в радио руме - не "мэм". "Мистер" - не "мистер".
Но вежливость - наше всё.


Стоят уже который день в А-не в пачках по три парохода. И все заскучали и ищут себе занятие.С соседних пароходов парни в бинокли тоскливо и завистливо смотрят на паломничество "мужчин на свободе" в бар-блядюжник напротив. Как они заходят.Как они уходят. И как они потом уcтраивают в баре пьяный дебош. Джордж видит парня с другого парохода на мостике.Тот видит его. Они наливают себе кофе и поднимают в честь друг друга. При этом можно выйти на крыло и переброситься парой слов, но это как бы и не нужно. Джордж садится в свое кресло, парень напротив - в свое. Оба закидывают ноги повыше и сидят. Сосед на своем пароходе, Джордж -на своем. Когда ближе к полночи дебош в баре достигает своего апогея, сосед показывает пальцем туда и неодобрительно качает головой. И они беззвучно смеются. Вернее, смеются вслух, но беззвучно друг для друга. Но это вечером. А утром жажда деятельности одолевает всех. Джордж взялся мыть иллюминаторы - о, их бесчисленное количество на мостике, хватит до обеда! - и сосед подхватил идею и тоже стал равномерно размазывать грязь по стеклам. Главное не результат, ваще-то. Товарищ машет Джорджу рукой и показывает на пароход, который стоит третьим бортом - Джордж не видит, что там происходит - и жестами он объясняет, что там тоже заразились протиркой. И они снова беззвучно смеются. А под ними живет город. Со своими машинами, парикмахерскими, водопроводными трубами. С людьми, которые спешат неизвестно куда в выходной день. С закусочными. светофорами, туманами.
Кроме бара, напротив еще и фитнесс-клуб. Тоже, кстати, бывший супер известный портовый кабак. Там на беговых дорожках бегут люди. Бегут днем, бегут ночью. Ночью! Бегут мужчины, чаще - женщины, девушки. Если очередная бегунья обладает пышным бюстом, то это вызывает ликование и суету за бинокли на нашем пароходе, и лютую зависть у соседей - им видно значительно хуже. Мы буквально метрах в 50 от бегуний и переход девушки с шага на бег с сопутствующим изменением траектории - от простого подпрыгивания до виртуозного выписывания восьмерки - символа бесконечности - запросто может быть главным событием дня. С продолжительным обсуждением пикантных деталей здесь же, а если бюст случается выдающийся, то разговоров хватает до обеда включительно. Во время еды.
- А вы видели...
- А вы заметили...
- Ах...
- Ох...
-Эхэхех...
- Я бы...
- Мда, был бы я лет на сорок помоложе... Я бы тоже бы...
- Крошка, не тычь мне этот бинокль - она меня уже не интересует. Я глазами ее не только...! Я ее еще и...! Уже! Мне теперь женщины не нужны вообще! Наверное.
Все это перемежается с обсуждением автомобилей, проезжающих мимо, погоды, планов на будущее и кулинарных сюжетов - ну вроде бы никто не знает, что за "этакое тоскливое очередное надоевшее" приготовит сегодня повар на обед. А так поговорили - и завсегдашняя котлета вроде как вкуснее теперь жуется. Нет конечно, но очень хочется верить.
Сплю.
А вечером опять парень за стеклом. Кофе. Машины. Огни. Полусгоревшая неоновая вывеска на углу. Кофе. Парень. Дебош. Бегущие куда-то в полночь сиськи с ножками. Ну куда можно так остервенело бежать? Навстречу какому счастью? Оно что - так близко и нет больше возможности терпеть?
И вот уже я слышу хлопок дверью и очередное адажио в исполнении моего "реливера". Конец вахты. Конец дня.
Очередного.
Восьмой месяц подряд.

SVO

 

SVO,

Постмодерн, однако)

 

mrs.Flax,

Он самый))))

 

Генриху разрешили отречься от протестантства не публично, а лишь перед духовником короля, и каждое утро он ходил к обедне, которую служили в Лувре. Каждый вечер он неукоснительно шел к жене, входил в двери ее покоев, несколько минут беседовал с нею, а затем выходил потайным ходом и поднимался по лестнице к г-же де Сов, которая, конечно, рассказала ему о посещении Екатерины и о грозившей ему явной опасности. Генрих, получая сведения с двух сторон, проникся еще большим недоверием к Екатерине, которое еще усилилось потому, что выражение ее лица становилось все более приветливым. Дело дошло до того, что однажды утром Генрих увидел на ее бледных устах благожелательную улыбку. В этот день он, и то после бесконечных колебаний, ел только яйца, которые варил собственноручно, и пил только воду, которую набрали из Сены у него на глазах.

Резня продолжалась, хотя и шла на убыль; истребление гугенотов приняло такие чудовищные размеры, что число их значительно сократилось. Подавляющее большинство их было убито, многие успели бежать, кое-кто еще прятался.

Время от времени то в том, то в другом квартале поднималась суматоха: это значило, что нашли кого-нибудь из прятавшихся. Тогда несчастного или избивало все население квартала, или приканчивала небольшая кучка соседних жителей – в зависимости от того, оказывалась жертва загнанной в какой-нибудь тупик или могла спасаться бегством. В последнем случае бурная радость охватывала весь квартал, служивший местом действия: католики не только не утихомирились от исчезновения своих врагов, но сделались еще кровожаднее; казалось, они ожесточались тем сильнее, чем меньше оставалось этих несчастных.

А. Дюма, "Королева Марго".

 

Если б только могло быть (чего, впрочем, по человеческой натуре никогда быть не может), если б могло быть, чтоб каждый из нас описал всю свою подноготную, но так, чтоб не побоялся изложить не только то, что он боится сказать и ни за что не скажет людям, не только то, что он боится сказать своим лучшим друзьям, но даже и то, в чем боится подчас признаться самому себе, — то ведь на свете поднялся бы тогда такой смрад, что нам бы всем надо было задохнуться. Вот почему, говоря в скобках, так хороши наши светские условия и приличия.
----------
Я уверен, что в душе его все ныло и перевертывалось в эту минуту, глядя на слезы и страх своей бедной подруги; я уверен, что ему было гораздо больнее, чем ей; но он не мог удержаться. Так бывает иногда с добрейшими, но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются до самонаслаждения собственным горем и гневом...
------------

Он затронул и возбудил самые благороднейшие способности человеческого сердца, именно – способность прощать и отплачивать за зло великодушием
----------
Коли ты хочешь, чтобы тебя уважали, во-первых и главное — уважай сам себя.

Достоевский "Униженные и оскорблённые"

 

– Бабуль, бабуль, я знаю, вы там ловили котят, отмывали их в ванной, и некоторые серые превращались в рыжих или белых. Это я все знаю. Вы ездили на юг – на Кавказ, в Крым, там все было очень красиво, я ведь была в Крыму. Я не о том. Что было дальше? Ты начинаешь и вдруг говоришь, что не сто́ит. Сто́ит, бабуль, сто́ит, уж я-то знаю!
– Плохо было дальше, Наташенька, так плохо, что мы очень долго не знали, как плохо на самом деле, не знали, что может быть еще хуже. А на самом деле действительно было еще много хуже, чем нам казалось.

Бехтерева "Магия мозга и лабиринты жизни"

 

Однако для того, чтобы мы, не боясь ярлыков, заглядывали в научные пропасти, а не только ходили по их краю, необходимо, чтобы общество было по-настоящему свободным, свободным от ненужных, неоправданных запретов, жизнь в этом обществе – свободной от ужаса ядерной катастрофы и нарушения прав человека. Все это абсолютно необходимые условия для реализации бесконечных возможностей человеческого мозга, в том числе в познании самого себя.

Бехтерева "Магия мозга и лабиринты жизни"

 

"Мышонок Пик"
Бианки В.В.

 

Все сбылось, не правда ли? - продолжал Воланд, глядя в глаза головы, - голова отрезана женщиной, заседание не состоялось, и живу я в вашей квартире. Это - факт. А факт - самая упрямая в мире вещь. Но теперь нас интересует дальнейшее, а не этот уже совершившийся факт. Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория солидна и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие.

"Мастер и Маргарита"

 

Где-то я прочла, что мужчины, несмотря на все свои умения и силу, никогда не становятся взрослыми до конца. И значение женщины в том, чтобы охранять их и руководить ими, спасая от крушения надежд и неразумных поступков.
— ...А что вы любите в книгах? Не ваших ученых, а в романах, рассказах?
— Тут я полностью старомоден и не выношу гнильцы, привлекающей любителей дичи с тухлятинкой, заплесневелого сыра, порченых людей и некрасивых поступков. Для меня любое произведение искусства, будь то книга, фильм или живопись, не существует, если в нем нет глубоко прочувствованной природы, красивых женщин и доблестных мужчин…

Ефремов."Лезвие ножа"

 

(С) Геннадий Цыферов