Любимые стихи известных поэтов

Друг и враг

Мои друзья мне всё прощали:
Дурной характер, спесь и лень.
Враги стреляли из пищали
И не давали спать весь день.

Всю ночь друзья оберегали
Меня от бурь, хандры, скорбей.
Враги - лишали всех регалий,
Что я собрал, как скоробей.

Друзей судьбина раскидала
На север, запад, юг, восток...
Враги всё рядом. Всё им мало.
Всё ждут, чтоб кровью я истёк.

Друг издали письмо мне пишет:
Мол, как дела, как жив-здоров...
И только враг в затылок дышит -
Всё так же злобен и суров.

От друга я приму упреки,
За радость радостью воздам...
Но за полезные уроки
Дай Бог здоровья и врагам!

(Марина Мартынова)

 

СНЕЖНАЯ НОЧЬ В ВЕНЕ

Ты безумна, Изора, безумна и зла,
Ты кому подарила свой перстень с отравой
И за дверью трактирной тихонько ждала:
Моцарт, пей, не тужи, смерть в союзе со славой.

Ах, Изора, глаза у тебя хороши
И черней твоей черной и горькой души.
Смерть позорна, как страсть. Подожди, уже скоро,
Ничего, он сейчас задохнется, Изора.

Так лети же, снегов не касаясь стопой:
Есть кому еще уши залить глухотой
И глаза слепотой, есть еще голодуха,
Госпитальный фонарь и сиделка-старуха.

Арсений Тарковский

 

Марина Мартынова
Я там чуть адресом ошиблась. Думала это тема "Стихи малоизвестных поэтов"

 

* * *

Мне тридцать, а тебе семнадцать лет.
Наверное, такой была Лаура,
Которой (сразу видно, не поэт)
Нотации читал поклонник хмурый.

Свиданий через ночь в помине нет.
Но чудом помню аббревиатуру
На вывеске, люминесцентный свет,
Шлагбаум, доски, арматуру.

Был месяц май, и ливень бил по жести
Карнизов и железу гаражей.
Нет, жизнь прекрасна, что ни говорите.

Ты замолчала на любимом месте,
На том, где сторожа кричат в Мадриде,
Я сам из поколенья сторожей.

1986

* * *

Самосуд неожиданной зрелости,
Это зрелище средней руки
Лишено общепризнанной прелести -
Выйти на берег тихой реки,
Рефлектируя в рифму. Молчание
Речь мою караулит давно.
Бархударов, Крючков и компания,
Разве это нам свыше дано!

Есть обычай у русской поэзии
С отвращением бить зеркала
Или прятать кухонное лезвие
В ящик письменного стола.
Дядя в шляпе, испачканной голубем,
Отразился в трофейном трюмо.
Не мори меня творческим голодом,
Так оно получилось само.

Было вроде кораблика, ялика,
Воробья на пустом гамаке.
Это облако? Нет, это яблоко.
Это азбука в женской руке.
Это азбучной нежности навыки,
Скрип уключин по дачным прудам.
Лижет ссадину, просится на руки -
Я тебя никому не отдам!

Стало барщиной, ревностью, мукою,
Расплескался по капле мотив.
Всухомятку мычу и мяукаю,
Пятернями башку обхватив.
Для чего мне досталась в наследие
Чья-то маска с двусмысленным ртом,
Одноактовой жизни трагедия,
Диалог резонера с шутом?

Для чего, моя музыка зыбкая,
Объясни мне, когда я умру,
Ты сидела с недоброй улыбкою
На одном бесконечном пиру
И морочила сонного отрока,
Скатерть праздничную теребя?
Это яблоко? Нет, это облако.
И пощады не жду от тебя.

1982

Сергей Гандлевский

 

mrs.Flax,

Вот мы значит куда поостыть бегаем...

 

Мир-мгновенье, и я в нём мгновенье одно.
Сколько вздохов мне сделать за миг суждено?
Будь же весел, живой! Это бренное зданье
Никому во владенье навек не дано.
В сей мир едва ли снова попадём,
Своих друзей вторично не найдём.
Лови же миг! Ведь он не повторится,
Как ты и сам не повторишься в нём.
Смысла нет постоянно себя утруждать,
Чтобы здесь, на Земле, заслужить благодать.
Что тебе предназначено, то и получишь,
И ни больше, ни меньше. И нечего ждать.
Жизнь пронесётся, как одно мгновенье,
Её цени, в ней черпай наслажденье.
Как проведёшь её, так и пройдёт.
Не забывай: она твоё творенье.
Увы, немного дней нам здесь пробыть дано,
Прожить их без любви и без вина - грешно.
Не стоит размышлять, мир этот стар иль молод.
Коль суждено уйти, не всё ли нам равно?
Всё пройдёт - и надежды зерно не взойдёт.
Всё что ты накопил - ни за грош пропадёт.
Если ты не поделишься вовремя с другом -
Всё твоё достоянье врагу отойдёт.
От безбожья до Бога - мгновенье одно.
От нуля до итога - мгновенье одно.
Береги драгоценное это мгновенье:
Жизнь - ни мало, ни много - мгновенье одно!
Не трать себя, о друг, на огорченья,
На камни тягот, на долготерпенье.
Не зная завтра, каждое мгновенье
Отдай вину, любви и наслажденью!

Омар Хайям

 

vava

В какой-то мере да, скорее переключение или подзарядка, но в основном случайные ассоциации)

 

Афанасий Фет
Ничтожество

Тебя не знаю я. Болезненные крики
На рубеже твоем рождала грудь моя,
И были для меня мучительны и дики
Условья первые земного бытия.

Сквозь слез младенческих обманчивой улыбкой
Надежда озарить сумела мне чело,
И вот всю жизнь с тех пор ошибка за ошибкой,
Я всё ищу добра - и нахожу лишь зло.

И дни сменяются утратой и заботой
(Не всё ль равно: один иль много этих дней!),
Хочу тебя забыть над тяжкою работой,
Но миг - и ты в глазах с бездонностью своей.

Что ж ты? Зачем? - Молчат и чувства и познанье.
Чей глаз хоть заглянул на роковое дно?
Ты - это ведь я сам. Ты только отрицанье
Всего, что чувствовать, что мне узнать дано.

Что ж я узнал? Пора узнать, что в мирозданьи,
Куда ни обратись, - вопрос, а не ответ;
А я дышу, живу и понял, что в незнаньи
Одно прискорбное, но страшного в нем нет.

А между тем, когда б в смятении великом
Срываясь, силой я хоть детской обладал,
Я встретил бы твой край тем самым резким криком,
С каким я некогда твой берег покидал.

Мощно..мое любимое произведение

 

* * *
Под монолог
в тебя влюбленного ливня,
выворачивающего душу наружу,
рвущегося сквозь потолок,
с полночи до рассвета взахлеб, наивно
имя твое вплетающего в монолог,
я, пожалованный сединой раньше времени,
я, упустивший сквозь пальцы
молодости золотоносный песок,
поддакиваю ливню,
внимаю его бредням,
и у нас получается диалог.
Он твердит, что ты чудо,
он держит меня под локоть.
От первого до третьего Рима
он все исходил, длинноног.
"Да-да", — до меня доносится
журавлей невидимых клекот.
Как долог и как согласен
журавлей и дождя диалог!
Я, знающий язык дождя,
как радист —
азбуку Морзе,
я, почитающий Слово,
как золото чтит вор,
говорю с тобою по-русски —
не понимаешь, говорю на языке розы,
но все равно не получается у нас разговор.
Не получается, не ладится, не клеится...
Ни лекарства от этого, ни ворожбы, ни врача...
Дождь стоит,
как живая
дрожащая лестница,
по которой
я спустился
тебе сказать
"Прощай!".

Петр Вегин.

 

Сергей Есенин
"Плачет метель, как цыганская скрипка."

Плачет метель, как цыганская скрипка.
Милая девушка, злая улыбка,
Я ль не робею от синего взгляда?
Много мне нужно и много не надо.

Так мы далеки и так не схожи -
Ты молодая, а я все прожил.
Юношам счастье, а мне лишь память
Снежною ночью в лихую замять.

Я не заласкан - буря мне скрипка.
Сердце метелит твоя улыбка.

 

* * *
Ненароком,
Скоком-боком
По прямой
И по кривой
Время катится назад
В Петербург и в Летний сад.

Стало прошлое так близко,
Тут оно - подать рукой -
И проходят предо мной
Друг за другом, чередой,
«Я» помянутые ниже:
«Я - подросток», «Я - студистка»
С бантом, в шубке меховой,
«Я - невеста», «Я - жена»
(Это, впрочем, уж в Париже)
И печальна, и грустна,
До прозрачности бледна,
Молча в чёрное одета,
Вот проходит «Я - вдова
Знаменитого поэта»...

Только было ли всё это?
Или это лишь слова?
Лишь игра теней и света?

Хоть бесспорно жизнь прошла,
Песня до конца допета,
Я всё та же, что была,
И во сне, и наяву
С восхищением живу.

***

Нет, я не буду знаменита,
Меня не увенчает слава,
Я- как на сан архимандрита-
На это не имею права.

Ни Гумилёв, ни злая пресса
Не назовут меня талантом.
Я маленькая поэтесса
С огромным бантом.

И.В.Одоевцева

 

Людям настоящего
Для чего мы не означим
Наших дум горячей дрожью,
Наполняем воздух плачем,
Снами, смешанными с ложью.

Для того-ль, чтоб бесполезно,
Без блаженства, без печали
Между Временем и Бездной
Начертить свои спирали.

Для того-ли, чтоб во мраке,
Полном снов и изобилья,
Бросить тягостные знаки
Утомленья и бессилья.

И когда сойдутся в храме
Сонмы радостных видений,
Быть тяжелыми камнями
Для грядущих поколений.

(Николай Гумилев)

 

Не ругайтесь. Такое дело!
Не торговец я на слова.
Запрокинулась и отяжелела
Золотая моя голова.
Нет любви ни к деревне, ни к городу,
Как же смог я ее донести?
Брошу все. Отпущу себе бороду
И бродягой пойду по Руси.
Позабуду поэмы и книги,
Перекину за плечи суму,
Оттого что в полях забулдыге
Ветер больше поет, чем кому.
Провоняю я редькой и луком
И, тревожа вечернюю гладь,
Буду громко сморкаться в руку
И во всем дурака валять.
И не нужно мне лучшей удачи,
Лишь забыться и слушать пургу,
Оттого что без этих чудачеств
Я прожить на земле не могу.

(Есенин 1922г.)

 

Пушкин

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твой небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.

1825

Этот же стих, впереводе на испанский язык.

мне очень нравится.

Recuerdo el mágico instante
Que frente a mí apareciste tú
Como visión fugaz, distante
Cual genio de belleza en plenitud

En la angustia opresora de mi desesperanza
Y en la zozobra de un trajín escandaloso
Largo tiempo tu dulce voz sonó
Y soñé con tus líneas armoniosas

Pasaban los años. Tormenta de rebeldes temporales
Mis sueños ahuyentó
Y olvidé tus líneas celestiales
Y olvidé también tu dulce voz

En la penumbra lúgubre de la prisión
Mis días silenciosos se alargaban
Sin la divina inspiración
Sin lágrimas, sin vida y sin amor

Mi alma un día despertó y en un instante
Otra vez apareciste tú
Como fugaz visión distante
Cual genio de belleza en plenitud

Palpita ilusionado el corazón
Pues para él nacieron otra vez
Divina inspiración
Y vida y lágrimas y amor

 

Николай Рубцов

Я ТЕБЯ ЦЕЛОВАЛ

Я тебя целовал сквозь слезы
Только ты не видела слез,
Потому, что сырой и темной
Была осенняя ночь.

По земле проносились листья,
А по морю - за штормом шторм,
Эти листья тебе остались,
Эти штормы достались мне.

Широко, отрешенно, грозно
Бились волны со всех сторон
Но порой затихало море
И светилась заря во мгле.

Я подумал, что часто к морю
Ты приходишь и ждешь меня,
И от этой счастливой мысли
Будто солнце в душе зажглось!

Пусть тебе штормовые стоп
Выражают мою печаль,
А надежду мою и верность
Выражает заря во мгле...

 

Эдгар По, Мечты.

О, будь вся юность долгим сном одним,
Чтоб пробуждался дух, объятый им,
Лишь на рассвете вечности холодной;
Будь этот сон печален безысходно, -
И все ж удел подобный предпочтет
Безрадостной и косной яви тот,
Чье сердце предназначено с рожденья
Страстей глубоких испытать смятенье.
Но будет сходен сон такой иль нет
С фантазиями отроческих лет,
Когда бывают грезы столь прекрасны,
Что лучших небо ниспослать не властно?
Как часто ярким полднем в летний зной
Я, мысленно покинув дом родной,
Скитался по далеким чуждым странам,
Плыл к существам неведомым и странным,
Плодам воображенья моего...
Что мог еще желать я сверх того?
Лишь раз пора мечтаний нам дается,
Тоска ж по ней до смерти остается.
Уж не под властью ль тайных чар я жил?
Не ветер ли ночной в меня вложил
Свой образ и порывы? Не луна ли
Меня манила в ледяные дали?
Не к звездам ли с земли меня влекло?
Не знаю. Все, как вихрем, унесло.
Но хоть в мечтах, а счастлив был тогда я
И к ним пристрастье ввек не обуздаю.
Мечты! Без них была бы жизнь бледна.
В них, радужных, олицетворена
Та схватка яви с видимостью ложной,
Благодаря которой и возможно
В бреду познать любовь и рай полней,
Чем в самом цвете юных сил и дней.
**********

Эдгар По, Молчание

Есть много близких меж собой явлений,
Двуликих свойств (о, где их только нет!).
Жизнь - двойственность таких соединений,
Как вещь и тень, материя и свет.

Есть двойственное, цельное молчанье
Души и тела, суши и воды.
В местах, где поросли травой следы,
Оно гнездится, но воспоминанья

И опыт говорят: не жди беды,
Оно - молчанье жизни, нет в нем зла,
Невозвратимым мысль его назвала.

Но если тень молчанья вдруг предстала
И душу в те пределы увела,
Куда нога людская не ступала,
Доверься Господу! Пора пришла.



Но лучше его читать разумеется в оригинале, так как перевод всегда искажает красоту звучания и смысл.
There are some qualities--some incorporate things,
That have a double life, which thus is made
A type of that twin entity which springs
From matter and light, evenced in solid and shade.
There is a two-fold Silence--sea and shore--
Body and soul. One dwells in lonely places,
Newly with grass o'ergrown; some solemn graces,
Some human memories and tearful lore,
Render him terrorless: his name's "No More."
He is the corporate Silence: dread him not!
No power hath he of evil in himself;
But should some urgent fate (untimely lot!)
Bring thee to meet his shadow (nameless elf,
That haunteth the lone regions where hath trod
No foot of man) commend thyself to God!

 

Продолжу, если не против....

Сонет к науке

Наука! ты - дитя Седых Времен!
Меняя все вниманьем глаз прозрачных,
Зачем тревожишь ты поэта сон,
О коршун! крылья чьи - взмах истин
мрачных!

Тебя любить? и мудрой счесть тебя?
Зачем же ты мертвишь его усилья,
Когда, алмазы неба возлюбя,
Он мчится ввысь, раскинув смело крылья!

Дианы коней кто остановил?
Кто из леса изгнал Гамадриаду,
Услав искать приюта меж светил?

Кто выхватил из лона вод Наяду?
Из веток Эльфа? Кто бред летних грез.
Меж тамарисов, от меня унес?

​

 

поддерживаю продолжение

Cны


О если б моя юность была сном!
И дух не пробуждался - пока дом
Мой в вечности не осветили зори.
О да! Ведь даже будь в том сне лишь горе,
Он лучше оказался бы, чем явь
Холодной правды - для того, кто, знав
Лишь хаос страсти в сердце с колыбели,
На этой милой жил земле без цели!
Но пусть бы сон не кончился вовек,
Как те, что длились вечно средь потех
В далеком детстве - пусть бы так случилось,
Напрасно мне прощение бы мнилось!
Я попусту, пока был ярок свет
На летнем небе, искал среди грез след
Мечтаний дивных - и, ища, оставил
Обитель собственной души, в тщеславье
Покинув дом, где жили существа,
Что вызвали на свет мои уста.
Раз - лишь раз то было - и тот час
В моих воспоминаньях не угас!
Незримых чар меня сковала сила,
Иль ветра стужа средь ночи пронзила,
Навек оставшись в сердце, иль луна
На сон мой просияла свысока
Столь хладно, или звезды - будь как будет,
Тот сон был как тот ветер - пусть минует.

Да я был счастлив, пусть лишь в этом сне,
И что бы ни приснилось после мне,
Любуюсь я, как красит сновиденье
Туманные нестойкие мгновенья
В борьбе за сходство с жизнью - тем даря
Глаз куда большим, нежели заря.
О рае говоря и о любви,
Что солнцу никогда не превзойти!

 

Ну и куда же без легендарного

Ворон

Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,
Задремал я над страницей фолианта одного,
И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,
Будто глухо так застукал в двери дома моего.
"Гость, - сказал я, - там стучится в двери дома моего,
Гость - и больше ничего".

Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,
И от каждой вспышки красной тень скользила на ковер.
Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали
Облегченье от печали по утраченной Линор,
По святой, что там, в Эдеме, ангелы зовут Линор, -
Безыменной здесь с тех пор.

Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах
Полонил, наполнил смутным ужасом меня всего,
И, чтоб сердцу легче стало, встав, я повторил устало:
"Это гость лишь запоздалый у порога моего,
Гость какой-то запоздалый у порога моего,
Гость - и больше ничего".

И, оправясь от испуга, гостя встретил я, как друга.
"Извините, сэр иль леди, - я приветствовал его, -
Задремал я здесь от скуки, и так тихи были звуки,
Так неслышны ваши стуки в двери дома моего,
Что я вас едва услышал", - дверь открыл я: никого,
Тьма - и больше ничего.

Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженный
В грезы, что еще не снились никому до этих пор;
Тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака,
Слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: "Линор!"
Это я шепнул, и эхо прошептало мне: "Линор!"
Прошептало, как укор.

В скорби жгучей о потере я захлопнул плотно двери
И услышал стук такой же, но отчетливей того.
"Это тот же стук недавний, - я сказал, - в окно за ставней,
Ветер воет неспроста в ней у окошка моего,
Это ветер стукнул ставней у окошка моего, -
Ветер - больше ничего".

Только приоткрыл я ставни - вышел Ворон стародавний,
Шумно оправляя траур оперенья своего;
Без поклона, важно, гордо, выступил он чинно, твердо;
С видом леди или лорда у порога моего,
Над дверьми на бюст Паллады у порога моего
Сел - и больше ничего.

И, очнувшись от печали, улыбнулся я вначале,
Видя важность черной птицы, чопорный ее задор,
Я сказал: "Твой вид задорен, твой хохол облезлый черен,
О зловещий древний Ворон, там, где мрак Плутон простер,
Как ты гордо назывался там, где мрак Плутон простер?"
Каркнул Ворон: "Nevermore".

Выкрик птицы неуклюжей на меня повеял стужей,
Хоть ответ ее без смысла, невпопад, был явный вздор;
Ведь должны все согласиться, вряд ли может так случиться,
Чтобы в полночь села птица, вылетевши из-за штор,
Вдруг на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор,
Птица с кличкой "Nevermore".

Ворон же сидел на бюсте, словно этим словом грусти
Душу всю свою излил он навсегда в ночной простор.
Он сидел, свой клюв сомкнувши, ни пером не шелохнувши,
И шептал я, вдруг вздохнувши: "Как друзья с недавних пор,
Завтра он меня покинет, как надежды с этих пор".
Каркнул Ворон: "Nevermore".

При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном,
И сказал я: "Несомненно, затвердил он с давних пор,
Перенял он это слово от хозяина такого,
Кто под гнетом рока злого слышал, словно приговор,
Похоронный звон надежды и свой смертный приговор
Слышал в этом "Nevermore".

И с улыбкой, как вначале, я, очнувшись от печали,
Кресло к Ворону подвинул, глядя на него в упор,
Сел на бархате лиловом в размышлении суровом,
Что хотел сказать тем словом Ворон, вещий с давних пор,
Что пророчил мне угрюмо Ворон, вещий с давних пор,
Хриплым карком: "Nevermore".

Так, в полудремоте краткой, размышляя над загадкой,
Чувствуя, как Ворон в сердце мне вонзал горящий взор,
Тусклой люстрой освещенный, головою утомленной
Я хотел склониться, сонный, на подушку на узор,
Ах, она здесь не склонится на подушку на узор
Никогда, о nevermore!

Мне казалось, что незримо заструились клубы дыма
И ступили серафимы в фимиаме на ковер.
Я воскликнул: "О несчастный, это Бог от муки страстной
Шлет непентес - исцеленье от любви твоей к Линор!
Пей непентес, пей забвенье и забудь свою Линор!"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"

Я воскликнул: "Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!
Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор
Занесла тебя под крышу, где я древний Ужас слышу,
Мне скажи, дано ль мне свыше там, у Галаадских гор,
Обрести бальзам от муки, там, у Галаадских гор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"

Я воскликнул: "Ворон вещий! Птица ты иль дух зловещий!
Если только Бог над нами свод небесный распростер,
Мне скажи: душа, что бремя скорби здесь несет со всеми,
Там обнимет ли, в Эдеме, лучезарную Линор -
Ту святую, что в Эдеме ангелы зовут Линор?"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"

"Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол! -
Я, вскочив, воскликнул: - С бурей уносись в ночной простор,
Не оставив здесь, однако, черного пера, как знака
Лжи, что ты принес из мрака! С бюста траурный убор
Скинь и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!"
Каркнул Ворон: "Nevermore!"

И сидит, сидит над дверью Ворон, оправляя перья,
С бюста бледного Паллады не слетает с этих пор;
Он глядит в недвижном взлете, словно демон тьмы в дремоте,
И под люстрой, в позолоте, на полу, он тень простер,
И душой из этой тени не взлечу я с этих пор.
Никогда, о, nevermore!

 

СТРОФА

Косточкой вишневой -
В мякоти заката...
Все, что стоит жизни, -
Очень облакато.

x x x

Походил со мной на базары,
Постирал со мною пеленки,
Потаскал со мной чемоданы
И растаял как дым во мраке.
И сказал он: - ты мне не пара,
Ты со мною одной силенки.
На тебе заживают раны -
Как на собаке.

Я сто лет его не видала.
Я сто лет прожила с другими,
Я забыла глаза и голос,
И улыбок его косяки.
Я и дня по нем не страдала!
Ни товарищи, не враги мы,
Но лицо мое раскололось
От ярости на куски.

Возвратился ко мне он старый,
Возвратился уже не звонкий,
Возвратился уже не пьяный
От надежд - не горящий факел.
И сказал: - я тебе не пара.
Не имею твоей силенки.
Не на мне заживают раны -
Как на собаке.

Я сто лет его не видала.
Я сто лет прожила с другими.
Я забыла глаза и голос,
И улыбок его косяки.
Я и дня по нем не страдала!
Ни товарищи, не враги мы,
Но лицо мое раскололось
От радости на куски.

x x x

Если б я тебя любила,
Ты бы знал об этом вечно.
Все, к кому такое было,
Подтвердят чистосердечно,

Что любовь моя имеет
Исключительные знаки
И не знать о ней не смеют
Даже светоч в зодиаке!

Млечный Путь - с пеленок, с детства
Стал ей скатертью-дорогой:
У меня такие средства
Связи близкой и далекой.

Это, друг, невероятно -
Чтобы я тебя любила,
Но ключи от снов забыла
И ни с чем ушла обратно!

Если б я тебя любила,
Ты бы знал об этом вечно.
Все, к кому такое было,
Подтвердят чистосердечно.

x x x

Та ведь боль еще и болью не была,
Так... сквозь сердце пролетевшая стрела,
Та стрела еще стрелою не была,
Так... тупая, бесталанная игла,
Та игла еще иглою не была,
Так... мифический дежурный клюв орла.
Жаль, что я от этой боли умерла.
Ведь потом, когда воскресла, путь нашла, -
Белый ветер мне шепнул из-за угла,
Снег, морозом раскаленный добела,
Волны сизого оконного стекла,
Корни темного дубового стола, -
Стали бить они во все колокола:
"Та ведь боль еще и болью не была,
Так... любовь ножом по горлу провела".

Ю. Мориц.

 

Под заклятьем стихов
Есенин, с иронией к себе и к своим стихам

Исписал мелким подчерком
Два тетрадных листа.
Над стихами морочился
Я всю ночь неспроста.
Я свое вдохновенье
Пил, как капельку ртути.
Стихотворное пение,
Избавляя от мути.
Я зачеркивал смело
Непотребные строки,
Извлекая, умело
Из ошибок уроки.
Слава Богу, что вышли
То, что надо - стихи.
Не видны и не слышны
В них, как будто, грехи.
В заповедные дебри
Я сознаньем залез.
Жизнь - подобие зебры:
Белый - Бог. Черный - Бес.
Нерожденная радость,
Нерожденная грусть,
Сахаринная сладость -
Не сироп, ну и пусть.
Я не плачусь в жилетку,
В рукава из мехов.
Я играю в рулетку
Под заклятьем стихов.

 

Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.

Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.

Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.

А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.

И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,

И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.

Александр Блок 1914г.

 

Воздух пасмурный влажен и гулок;
Хорошо и не страшно в лесу.
Легкий крест одиноких прогулок
Я покорно опять понесу.

И опять к равнодушной отчизне
Дикой уткой взовьется упрек,-
Я участвую в сумрачной жизни,
И невинен, что я одинок!

Выстрел грянул. Над озером сонным
Крылья уток теперь тяжелы.
И двойным бытием отраженным
Одурманены сосен стволы.

Небо тусклое с отсветом странным -
Мировая туманная боль -
О, позволь мне быть также туманным
И тебя не любить мне позволь.

Осип Мендельштамп 1911 г.

 

- Отдать тебе любовь?

- Отдать тебе любовь?
- Отдай!
- Она в грязи...
- Отдай в грязи!..
- Я погадать хочу...
- Гадай.
- Еще хочу спросить...
- Спроси!..
- Допустим, постучусь...
- Впущу!
- Допустим, позову...
- Пойду!
- А если там беда?
- В беду!
- А если обману?
- Прощу!
- "Спой!"- прикажу тебе..
- Спою!
- Запри для друга дверь...
- Запру!
- Скажу тебе: убей!..
- Убью!
- Скажу тебе: умри!..
- Умру!
- А если захлебнусь?
- Спасу!
- А если будет боль?
- Стерплю!
- А если вдруг - стена?
- Снесу!
- А если - узел?
- Разрублю!
- А если сто узлов?
- И сто!..
- Любовь тебе отдать?
- Любовь!..
- Не будет этого!
- За что?!
- За то, что
не люблю рабов.

Роберт Рождественский 1969

 

Это всего лишь щепоть пустоты,
это всего лишь чакона без скрипки –
ты меня встретишь подобьем улыбки,
словно стесняясь своей красоты.
Это из сказок, из тени степной
ветер приносит молчанье цикады,
ветер ночной, примиряющий взгляды
и наполняющий нас тишиной.
Я виноват или ты не права,
или вина без вины виновата –
стынет в ночи за грядою Арбата
под мостовою сухая трава.
За руки, медленно, как по воде,
словно во тьму, осторожно ступая, –
так мы пойдем. И никто не узнает,
как мы ушли, не споткнувшись нигде.
Или в автобус гремящий войдем,
сядем куда-нибудь, глядя, как прежде,
в два одиноких стремленья к надежде –
это они проплывут за окном.
Это автобусный дым или чад
книжной, стальной, на колесах цикады,
свет разрушающей, режущей взгляды
и отрезвляющей нас невпопад.
Мы еще здесь или там, в стороне,
там, позади, на своей остановке?
Не продохнуть – бесполезны уловки –
щелку в пятак на замерзшем окне.

* * *

Когда неясен грех, дороже нет вины –
и звезды смотрят вверх и снизу не видны.
Они глядят со стороны на нас, когда мы в страхе,
верней, глядят на этот страх, не видя наших лиц.
Им все равно, идет ли снег нагим или в рубахе,
трещат ли сучья без огня, летит полет без птиц.
Им все равно, им наплевать, в каком предметы виде.
Они глядят со стороны, колючий сея свет,
и он проходит полость рук, разомкнутых в обиде,
и возвращается назад, но звезд на месте нет.
Они повернуты спиной, их не увидишь снизу.
И кто – скажите мне – хоть раз подняться выше смог,
чтобы увидеть, как течет не отсвет по карнизу,
не тень ручная по стене, а вне лица упрек?
Как эти звезды приручить, известно только Богу.
Как боль неясную унять, понятно только им.
Как в сердце черном возродить любовь или тревогу?
Молчат. И, как перед собой, пред небом мы стоим.
И снег проходит нагишом, невидим и неслышим,
и продолжается полет давно умерших птиц,
и, заменяя звездный свет, упрек плывет по крышам,
и я не чувствую тебя, и страх живет вне лиц.

Иван Жданов

 

Ты письмо мое, милый, не комкай.
До конца его, друг, прочти.
Надоело мне быть незнакомкой,
Быть чужой на твоем пути.

Не гляди так, не хмурься гневно,
Я любимая, я твоя.
Не пастушка, не королевна
И уже не монашенка я —

В этом сером будничном платье,
На стоптанных каблуках...
Но, как прежде, жгуче объятье,
Тот же страх в огромных глазах.

Ты письмо мое, милый, не комкай
Не плачь о заветной лжи.
Ты его в твоей бедной котомке
На самое дно положи.

А. Ахматова

 

Даты сражений, побед, поражений, имена полководцев,
названия мест, городов и рек, где все это было,-
ничего я не помню, в каком-то бездонном колодце
память моя на такие вещи растворилась, как мыло.
Численность армий, количество жен и трахнутых мальчиков,
имена перевалов горных и перешейков,
вооружений качество, драгоценностей, срубленных с шеек и пальчиков
цариц и рабынь из гаремов царей, королей и шейхов,
механизмы интриг, шпионства, железных масок и каменных,
казней и козней, предательства и фаворитства -
это мы проходили!.. Шпаргалки, отметки, экзамены,
знала я назубок и в лицо эти крепости, хитрости, лица...
Но, выходя на улицу, где сирень цвела и черемуха,
все забывала начисто: полководца и войско в панике,
имена короля, кардинала, роль влиятельной сучки и конюха,-
особенно даты... Нет у меня сексуальной памяти.
1998



* * *
Камена прекрасная крутит романы
и выскочек бесит, как сок белены.
Тщеславные юноши с нею жеманны,
завидуют славе и славой больны.
Они сочетаются с нею на фото,
строчат дневники, а поздней - мемуар.
Она выдает им себя за кого-то,
кто - мрамор и юмор, Хайям и Омар.
Стройна и легка, словно гибкая ветка,
листвясь над пирушкой во время чумы,
она предсказует им зорко и едко
их жадную взятость у ней же взаймы.
Играть они примутся в жадные игры,
оттачивать стиль и лавруху жевать.
Как много руна золотого настригли
с охотницы этой над Данте дремать!
Но ей не потребно столь потное дело,
как лавры жевать и оттачивать стиль...
Ей ведома страшная тайна предела,
где высший порядок - музейная пыль.
1998


ТОЧИЛЬЩИК НОЖЕЙ
Точильщик, огня грамотей,
Житейских наук академик,
Вселенский любимчик детей,-
На ветер, на ветер, без денег,
За так, за любовь раскрути
Точильного камня шарманку,
Не дай нам пропасть взаперти
И выверни дух наизнанку!

Прошаркай, наждак, по ножам -
Как шаркает призрак шотландца
К себе в кабинет, к стеллажам,
К архивам румянца и глянца:

Наглец, уходя сквозь чердак,
В развязной манере скелета
Он шаркает, словно наждак,
По лезвию этого света!

Кудрявый точильщик, сатир,
Раздуй искрометную джигу!
Истошно визжащий пунктир
В два счета изъявит интригу
И, окись привычки содрав,
Так выставит чувства истертость,
Что даже качатели прав
Почуют в коленках нетвердость.

Живее, корундовый диск!
Под купол! И в стороны - руки!
Смертельного номера риск -
Ничуть не смертельнее скуки!
Точильщик искусно свистит
Нездешнее, сладкое скерцо.
Как весело искра летит
В гранатовых сумерках сердца!

Тебе - на плечо поднимать
Точильню придется, двужильный,
А мне-горячо обнимать
Вертящийся камень точильный!
А мне - обнимать горячо:
Так свежи чернила из крови,
А свежесть так ценится в слове,
Что просят и просят - еще!
1975

Юнна Мориц

 

mrs.Flax,

Очень!!!

 

На Земле безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую...
И однажды —
прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война...
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.

...А когда он упал —
некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле
не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!

Роберт Рождественский 1969

посмотрите
Очень растрогало!

 

О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно?..
Что значит странный голос твой,
То глухо жалобный, то шумно?
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке -
И роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки!..

О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!..
О, бурь заснувших не буди -
Под ними хаос шевелится!..

Федор Тютчев

 

Ты у меня одна

Юрий Визбор

Ты у меня одна, словно в ночи луна,
Словно в году весна, словно в степи сосна.
Нету другой такой ни за какой рекой,
Ни за туманами, дальними странами.

В инее провода, в сумерках города.
Вот и взошла звезда, чтобы светить всегда,
Чтобы гореть в метель, чтобы стелить постель,
Чтобы качать всю ночь у колыбели дочь.

Вот поворот какой делается с рекой.
Можешь отнять покой, можешь махнуть рукой,
Можешь отдать долги, можешь любить других,
Можешь совсем уйти, только свети, свети!

 

М. Лермонтова
Бородино

- Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!

- Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри - не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля...
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!

Мы долго полча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
"Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?"

И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушке на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки -
Французы тут как тут.

Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
"Пора добраться до картечи!"
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.

Прилег я вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:
"Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!"
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нам,
Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась - как наши груди;
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой...

Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны -
И отступили басурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри - не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не Божья воля,
Не отдали б Москвы!

помню отрывок ещё со школы

 

Анна Ахматова
Я улыбаться перестала

Я улыбаться перестала,
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало,
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье,
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.

 

МАРК ШАГАЛ

Он стар и похож на свое одиночество.
Ему рассуждать о погоде не хочется.
Он сразу с вопроса:
«— А Вы не из Витебска?..»—
Пиджак старомодный на лацканах вытерся...
«—Нет, я не из Витебска...»—
Долгая пауза.
А после — слова
монотонно и пасмурно:
«— Тружусь и хвораю...
В Венеции выставка...
Так Вы не из Витебска?..»
«— Нет, не из Витебска...»

Он в сторону смотрит.
Не слышит, не слышит.
Какой-то нездешней далекостью дышит,
пытаясь до детства дотронуться бережно...
И нету ни Канн,
ни Лазурного берега,
ни нынешней славы...
Светло и растерянно
он тянется к Витебску, словно растение...
Тот Витебск его —
пропыленный и жаркий —
приколот к земле каланчою пожарной.
Там свадьбы и смерти, моленья и ярмарки.
Там зреют особенно крупные яблоки,
и сонный извозчик по площади катит...

«— А Вы не из Витебска?..».
Он замолкает.
И вдруг произносит,
как самое-самое,
названия улиц:
Смоленская,
Замковая.
Как Волгою, хвастает Видьбой-рекою
и машет
по-детски прозрачной рукою...
«— Так Вы не из Витебска...»
Надо прощаться.
Прощаться.
Скорее домой возвращаться...
Деревья стоят вдоль дороги навытяжку.
Темнеет...

И жалко, что я не из Витебска.

Роберт Рождественский.

 

Каролина,

Почему всегда была уверена, что это Берковский ?

 

mrs.Flax,

Я слышала о песне Марк Магал, но там стихи Рождественского, а музыка Берковского.

Вот, нашла даже:

 

Каролина,

Вот немного про стихи самого Шагала, а ссылки нет, и искать немного некогда.

В ранних строках Шагала, написанных на русском языке, заметно явное влияние Фета, его «Шепот, робкое дыханье» и «Сад весь в цвету, Вечер в огне» как бы продолжается шагаловскими строками, написанными в Витебске в 1909 году:



Для Беллы

Вечер. Сад

месяц. Ты

сказка. Ласка

резеды.



Поцелуешь

иль обнимешь

или скажешь:

отойди.



Губит ласка

любит вечер

запах сада

резеды



(Так, без знаков препинания, в оригинале - Д.С.).

Полетом любви наполнено творчество Шагала - и живописное, и поэтическое. И один из главных его источников - еврейский фольклор. На полотнах этот полет видит каждый. А вот его и словесное выражение:



Устремляюсь к твоим мирам,

улетаю к Твоим небесам...



Умершей матери виденье

в вечернем воздухе парит...



Теперь - туда, в края надзвездные,

где ночь светла, а не темна...



И об руку, ах,

мы с тобой полетим.



А жители земли блуждают в воздухе...



А ночью - ангел светозарный

над крышей пламенел амбарной

и клялся мне, что до высот

мое он имя вознесет...



Тематика стихотворного наследия великого художника многообразна. Большое место занимают в его лирике любовные обращения к Белле:



Твой белый шлейф плывет,

качаясь в небе...



Я помню:

ночь и рядом ты,

и в первый раз к тебе прилег я,

и погасили мы Луну,

и свечек пламя заструилось,

и лишь к тебе моя стремилась

любовь, тебя избрав одну...



Шагал пишет о своем ремесле, работе художника:



Я расписывал плафон и стены -

танцоры, скрипачи на сцене,

зеленый вол, шальной петух...

Я подарил Творенья Дух

вам, мои братья бессловесные...



В своих стихах, даже самых интимных, часто напоминающих дневниковые записи, Марк Шагал постоянно обращается к еврейскому народу, его истории, его великим представителям.

В письме в редакцию американского еврейского издания «Идише культур» он писал: «Как бы то ни было - еврей я всегда... Я уже, кажется, не раз говорил и даже где-то писал, что не будь я евреем, я не был бы художником...» Добавим: и поэтом.



Молиться Богу ли, что вел народ к огню,

иль рисовать Его - огнем, а не елеем,

иль, снова ощутив себя евреем,

встать на борьбу за род свой, за родню...



(Это из стихотворения, которое в оригинале на идише названо «К Израилю», а в переводе - «Без названия»).



Твою скрижаль в душе и на челе

и на земле - готов порушить всякий.

Пьет целый мир из вод, что не иссякли,

тебе глоток оставив там - в земле!



Гонений, избиений - их не счесть.

Но миру не слышна твоя обида.

Народ мой, где звезда твоя - Давида?

Где нимб? Твое достоинство? И честь?..



(Из стихотворения «Мой народ»)



Он уверен, говоря о родном народе, что



И новая звезда над пеплом встанет,

и голуби из глаз твоих взлетят...

 

К мимо пролетевшему знакомому гению

Скажи, кто ты, пленитель безымянной?
С каких небес примчался ты ко мне?
Зачем опять влечешь к обетованной,
Давно, давно покинутой стране?

Не ты ли тот, который жизнь младую
Так сладостно мечтами усыплял
И в старину про гостью неземную -
Про милую надежду ей шептал?

Не ты ли тот, кем всё во дни прекрасны
Так жило там, в счастливых тех краях,
Где луг душист, где воды светло-ясны,
Где весел день на чистых небесах?

Не ты ль во грудь с живым весны дыханьем
Таинственной унылостью влетал,
Ее теснил томительным желаньем
И трепетным весельем волновал?

Поэзии священным вдохновеньем
Не ты ль с душой носился в высоту,
Пред ней горел божественным виденьем,
Разоблачал ей жизни красоту?

В часы утрат, в часы печали тайной,
Не ты ль всегда беседой сердца был,
Его смирял утехою случайной
И тихою надеждою целил?

И не тебе ль всегда она внимала
В чистейшие минуты бытия,
Когда судьбы святыню постигала,
Когда лишь бог свидетель был ея?

Какую ж весть принес ты, мой пленитель?
Или опять мечтой лишь поманишь
И, прежних дум напрасный пробудитель,
О счастии шепнешь и замолчишь?

О Гений мой, побудь еще со мною;
Бывалый друг, отлетом не спеши:
Останься, будь мне жизнию земною;
Будь ангелом-хранителем души.

Василий Жуковский

 

Сегодня день рождения Визбора.

В Аркашиной квартире живут чужие люди,
Ни Юли, ни Аркаши давно в тех стенах нет.
Там также не сижу я с картошечкой в мундире,
И вовсе не Аркашин горит на кухне свет.

Неужто эти годы прошли на самом деле,
Пока мы разбирались - кто теща, кто свекровь?
Куда же мы глядели, покуда все галдели
И бойко рифмовали слова "любовь" и "кровь"?

В Аркашиной квартире бывали эти рифмы
Не в виде сочинений, а в виде высоты.
Там даже красовалась неясным логарифмом
Абстрактная картина для общей красоты.

Нам это все досталось не в качестве наживы,
И был неповторимым наш грошевой уют.
Ах, славу Богу, братцы, что все мы вроде живы
И все, что мы имели, уже не украдут.

Мы были так богаты чужой и общей болью,
Наивною моралью, желаньем петь да петь.
Все это оплатили любовью мы и кровью -
Не дай нам Бог, ребята, в дальнейшем обеднеть.

В Аркашиной квартире все бродят наши тени,
На кухне выпивают и курят у окна.
Абстрактная картина - судеб переплетенье,
И так несправедливо, что жизнь у нас одна.

* * *

Когда кончается сезон удачи,
И ветер, как афиши, рвет
Последние листы надежды.
Когда сложилось так, а не иначе
То значит время грим снимать
И пересматривать одежды.

Просто жизнь моя - манеж,
Белый круг со всех сторон освещенный
Просто жизнь моя - манеж,
На коварство и любовь обреченный,
Ветер сумеречный свеж,
Не дарите мне надежд, не дарите,
Просто жизнь моя - манеж,
Ну, а вы, мой друг, мне кажется, зритель.


Когда бы жизнь свою я начал снова,
В ней были б горы и моря,
Ну, и немножечко успеха,
В ней были б ты, да я, да шум сосновый,
А остальное подождет,
А остальное мне не к спеху.

Просто жизнь моя - манеж,
Белый круг со всех сторон освещенный,
Просто жизнь моя - манеж,
На коварство и любовь обреченный,
Ветер сумеречный свеж,
Подарите мне любовь, подарите ...
Просто жизнь моя - манеж,
Ну, а вы, мой друг, мне кажется, зритель.

Но все же я на вас гляжу с надеждой,
Хотя наивно это все, я это ясно понимаю,
И все-таки, надежде той внимаю,
Поскольку очень вас люблю,
Как не любил ни разу прежде.

Юрий Визбор

 

ГОНЧИЙ своей темой о детях 80-х и правда ностальгию всколыхнул

А. Дольский
Прощай, двадцатый век!"

Наше время изумляет, разрывает нас на части,
Мы гордимся этим веком, наша жизнь полна чудес,
Но на душу населенья чести, мужества и счастья
Не убавил, не прибавил удивительный прогресс.
Стала совесть откровеньем, стала музыка комфортом,
Только правда, как и прежде, героизм и маета.
Самых дальних разделяет только путь к аэропорту,
Самых близких разлучают эгоизм и суета.

Прощай, двадцатый век - святоша и безбожник,
Обманщик и мудрец, философ и факир!
Прощай, двадцатый век - убийца и художник!
Оставишь ли в живых безумный этот мир?!

Век двадцатый воплощает гениальные идеи -
Относительны и время и космическая даль.
Но печально-абсолютны все великие злодеи,
Убиваемые мысли, убивающая сталь.
Исчезали атлантиды, и династии, и боги...
Невозможно исчисленьем сущность времени понять.
В возраст нашего столетья уместились две эпохи:
На беду ему - семнадцать и на счастье - сорок пять.

Прощай, двадцатый век, убогий и прекрасный,
Прощай, двадцатый шаг к безмерной высоте!
Прощай, двадцатый век, великий и ужасный!
Мелькнувший над землей в крови и нищете!

Мы спешили, улетали в неустроенные дали
И бесстрашно проникали и в пространства, и в века.
Все, что можно, изучили, что нельзя - предугадали.
Только сердце, наше сердце не постигли мы пока.
Век двадцатый нам зачтется, третья тысяча начнется,
И в любви и в огорченьях потекут опять года...
Книга старая прочтется, с веком век пересечется.
Наша юность в нашем веке остается навсегда.

Прощай, двадцатый век, ты стал великой былью,
Мы стоили тебя, когда ты был неправ.
Прощай, двадцатый век, ах, мы тебя любили!
Прости своих детей за их нелегкий нрав.

 

vava,

А у меня диск со всеми десятью пластинками)))))) Самое интересное, что без последних четырех-пяти и обойтись можно)))))) Но навеяло.

ЖЕНЕВА, 1947

Задумчивая чужая страна.
Большая закатная тишина.
Добрые старые времена.
Парки. Традиции. Вид на Монблан.
По озеру Леман скользят суда.
С весел лениво скользит вода.
По капельке истекает день.
Цветы. Оркестры. Кафе.
Беззвучье в зеркальных стоит дверях.
Жандарм в умопомрачительных галифе
с приятностью: “Мерси, месье”.
Дама с цветком в кудрях.

Здесь кровь с моего не стекала виска,
речка Рон не несла тела.
Здесь не втаптывали войска
младенцев моих в торцы.
Здесь не падали навзничь дома – и дотла! –
как пораженные громом слепцы,
здесь не теребил лохмотьев знамен
бравурный ветер времен.

Ты молчала, голубка моя, а всего
в паре миль – восходил, шел к небесам
и глодал их голодный дым.
Прости, ласточка, горечь мою и желчь,
ты невинна, прелесть моя...
Ты же не видела, Geneve, Geneve...

Иду, в вечерней иду тени.
Над озером Леман гаснут огни.
Тьма на горных хребтах вдали.
И тогда я заглядываю в лицо
суровое, жесткое – навсегда
оскорбленной моей земли.

Хаим Гури

 

ЖИЗНЬ

В этом солнечном мире я не хочу умирать,
Вечно жить бы хотел в этом цветущем лесу,
Там, где люди уходят, чтобы вернуться опять,
Там, где бьются сердца и цветы собирают росу.
Жизнь идет по земле вереницами дней и ночей,
Сменой встреч и разлук, чередою надежд и утрат,-
Если радость и боль вы услышите в песне моей,
Значит, зори бессмертия сад мой в ночи озарят.
Если песня умрет, то, как все, я по жизни пройду -
Безымянною каплей в потоке великой реки;
Буду, словно цветы, я выращивать песни в саду -
Пусть усталые люди заходят в мои цветники,
Пусть склоняются к ним, пусть срывают цветы на ходу,
Чтобы бросить их прочь, когда в пыль опадут лепестки.

Перевод Н. Воронель.

Рабиндранат Тагор

 

Вот еще от Рабиндраната Тагора:

НЕВОЗМОЖНОЕ

Одиночество? Что это значит? Проходят года,
Ты в безлюдье идешь, сам не зная, зачем и куда.
Гонит месяц срабон над лесною листвой облака,
Сердце ночи разрезала молния взмахом клинка,
Слышу: плещется Варуни, мчится поток ее в ночь.
Мне душа говорит: невозможное не превозмочь.

Сколько раз непогожею ночью в объятьях моих
Засыпала любимая, слушая ливень и стих.
Лес шумел, растревоженный всхлипом небесной струи,
Тело с духом сливалось, рождались желанья мои,
Драгоценные чувства дала мне дождливая ночь,
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Ухожу в темноту, по размокшей дороге бредя,
И в крови моей слышится долгая песня дождя.
Сладкий запах жасмина порывистый ветер принес.
Запах дерева малоти, запах девических кос;
В косах милой цветы эти пахли вот так же, точь-в-точь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Погруженный в раздумье, куда-то бреду наугад.
На дороге моей чей-то дом. Вижу: окна горят.
Слышу звуки ситара, мелодию песни простой,
Это песня моя, орошенная теплой слезой,
Это слава моя, это грусть, отошедшая прочь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Перевод А.Ревича.

 

С. Есенин

Да! Теперь - решено. Без возврата
Я покинул родные края.
Уж не будут листвою крылатой
Надо мною звенеть тополя.

Низкий дом без меня ссутулится,
Старый пёс мой давно издох.
На московских изогнутых улицах
Умереть, знать, сулил мне Бог.

Я люблю этот город вязевый,
Пусть обрюзг он и пусть одрях.
Золотая дремотная Азия
Опочила на куполах.

А когда ночью светит месяц,
Когда светит... чёрт знает как!
Я иду, головою свесясь,
Переулком в знакомый кабак.

Шум и гам в этом логове жутком,
Но всю ночь напролёт, до зари,
Я читаю стихи проституткам
И с бандитами жарю спирт.

Сердце бьётся всё чаще и чаще,
И уж я говорю невпопад:
- Я такой же, как вы, пропащий,
Мне теперь не уйти назад.

Низкий дом без меня ссутулится,
Старый пёс мой давно издох.
На московских изогнутых улицах
Умереть, знать, сулил мне Бог.

 

А вот первое стихотворение, что я прочитала у Р.Тагора. И сразу же полюбила все его творчество!

ОТРЕЧЕНИЕ

В поздний час пожелавший отрешиться от мира
сказал:
"Нынче к богу уйду я, мне дом мой обузою стал.
Кто меня колдовством у порога держал моего?"
Бог сказал ему: "Я". Человек не услышал его.
Перед ним на постели, во сне безмятежно дыша,
Молодая жена прижимала к груди малыша.
"Кто они - порождения майи?" - спросил человек.
Бог сказал ему: "Я". Ничего не слыхал человек.
Пожелавший от мира уйти встал и крикнул: "Где ты,
божество?"
Бог сказал ему: "Здесь". Человек не услышал его.
Завозился ребенок, заплакал во сне, завздыхал.
Бог сказал: "Возвратись". Но никто его не услыхал.
Бог вздохнул и воскликнул: "Увы! Будь по-твоему,
пусть.
Только где ты найдешь меня, если я здесь остаюсь".

 

Обожаю эту вещь!

ЗИМНЯЯ НОЧЬ
(Б.Пастернак)

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

1946

 

Валтасар
(Генрих Гейне)


Полночный час уж наступал;
Весь Вавилон во мраке спал.

Дворец один сиял в огнях,
И шум не молк в его стенах.

Чертог царя горел как жар:
В нём пировал царь Валтасар,

И чаши обходили круг
Сиявших златом царских слуг.

Шёл говор: смел в хмелю холоп;
Разглаживался царский лоб,

И сам он жадно пил вино.
Огнём вливалось в кровь оно.

Хвастливый дух в нём рос. Он пил
И дерзко божество хулил.

И чем наглей была хула,
Тем громче рабская хвала.

Сверкнувши взором, царь зовёт
Раба и в храм Еговы шлёт,

И раб несёт к ногам царя
Златую утварь с алтаря.

И царь схватил святой сосуд.
«Вина!» Вино до края льют.

Его до дна он осушил
И с пеной у рта возгласил:

«Во прах, Егова, твой алтарь!
Я в Вавилоне бог и царь!»

Лишь с уст сорвался дерзкий клик,
Вдруг трепет в грудь царя проник.

Кругом угас немолчный смех,
И страх и холод обнял всех.

В глуби чертога на стене
Рука явилась — вся в огне…

И пишет, пишет. Под перстом
Слова текут живым огнём.

Взор у царя и туп и дик,
Дрожат колени, бледен лик.

И нем, недвижим пышный круг
Блестящих златом царских слуг.

Призвали магов; но не мог
Никто прочесть горящих строк.

В ту ночь, как теплилась заря,
Рабы зарезали царя.

1862

 

Билет в детство

Где-то есть город, тихий, как сон.
Пылью тягучей по грудь занесён.
В медленной речке вода как стекло.
Где-то есть город, в котором тепло.
Наше далёкое детство там прошло...

Ночью из дома я поспешу,
в кассе вокзала билет попрошу:
«Может, впервые за тысячу лет
дайте до детства плацкартный билет!..»
Тихо ответит кассирша: «Билетов нет...»

Так что ж, дружище! Как ей возразить?
Дорогу в детство где ещё спросить?
А может, просто только иногда
лишь в памяти своей приходим мы сюда?..

В городе этом сказки живут.
Шалые ветры в дорогу зовут.
Там нас порою сводили с ума
сосны - до неба, до солнца - дома.
Там по сугробам неслышно шла зима...

Дальняя песня в нашей судьбе,
ласковый город, спасибо тебе!
Мы не вернёмся, напрасно не жди.
Есть на планете другие пути.
Мы повзрослели. Поверь нам. И прости.

Роберт Рождественский

 

Н. Рубцов
Плыть, плыть...

В жарком тумане дня
Сонный встряхнем фиорд!
- Эй, капитан! Меня
Первым прими на борт!

Плыть, плыть, плыть
Мимо могильных плит,
Мимо церковных рам,
Мимо семейных драм...

Скучные мысли - прочь!
Думать и думать - лень!
Звезды на небе - ночь!
Солнце на небе - день!

Плыть, плыть, плыть
Мимо родной ветлы,
Мимо зовущих нас
Милых сиротских глаз...

Если умру - по мне
Не зажигай огня!
Весть передай родне
И посети меня.

Где я зарыт, спроси
Жителей дальних мест,
Каждому на Руси
Памятник - добрый крест!

Плыть, плыть, плыть...

 

К.Бальмонт

Можно жить с закрытыми глазами,
Не желая в мире ничего,
И навек проститься с небесами,
И понять, что все кругом мертво.

Можно жить, безмолвно холодея,
Не считая гаснущих минут,
Как живет осенний лес, редея,
Как мечты поблекшие живут.

Можно все заветное покинуть,
Можно все бесследно разлюбить.
Но нельзя к минувшему остынуть,
Но нельзя о прошлом позабыть!